Игрушка

- Хозяин, а можно мне не ходить? - тоскливо спросил я, едва поcпевая за Великим, целеустремленно шагавшим к выходу из парка. Злосчастная вписка совершенно вылетела из башки, забитой многочисленными событиями уже почти прошедшего дня. Как и хозяйское задание. А вот у Великого память, и правда, была как у слона. - Нельзя, - хозяин покрутил головой в поисках аллеи, у которой запарковал скутер, и свернул влево. - Ну, пожалуйста, - канючил я, пытаясь забежать вперед и заглянуть в глаза, которые еще совсем недавно были так близко от моих. – На меня же с вопросами наверняка накинутся, а как я им объясню... – Меня передернуло от внезапного озноба, когда я вспомнил взгляд Метра – через решетку с нижних ступенек лестницы. – И вообще, настроения как-то нет. Великий остановился и, вздохнув, положил мне руки на плечи: - Спокоха, Пупсик. Ничего тебе объяснять не придется. Я с Метра слово взял, он насчет того, что на лестнице видел – могила. Мента, правда, в школе кто-то заметил – Антоха написал, - он похлопал по карману с мобильником. – Спросят, скажешь, проводил воспитательную работу, - Великий горько усмехнулся. – А то шли их вообще лесом. Чем больше мраку напустишь, тем больше уважать будут. Ясно? Я неохотно кивнул, отводя взгляд, а хозяин тряхнул меня легонько: - Если ты насчет задания заморачиваешься, так я его отменяю. Временно. Я удивленно вскинул на него глаза. - Просто делай то, что тебе хочется, - Великий встрепал мне волосы, улыбнулся – почти нежно. – Оторвись там, отдохни. Почувствуй себя живым. Почувствуй, что жить – это хорошо. - Я уже это почувствовал, - сказал я тихо, плавясь в золоте радужек, отражающих тепло фонарей. – Сегодня. С тобой. Мускул в углу его рта едва заметно дернулся: - Я хочу, чтобы ты понял, что можешь быть счастливым и без меня, - он отпустил мои плечи и пошел дальше, поддавая подвернувшийся под кроссовку камешек. А я стоял, глядя ему вслед с ощущением в животе, будто падаю вниз с самой высокой точки Больших Горок. Наконец ноги вспомнили, что могут двигаться, и я бросился следом. - Как это – без тебя? – выпалил, задыхаясь. – Я же все еще твой, правда? - Конечно, мой, - он обхватил меня за плечи, притянул к себе как-то боком, ткнул в шею кулаком – в шутку и не больно, но какие-то девчонки шарахнулись от нас, подрывая к метро. – Только мой, - зубы куснули мое ухо под безопасным плащом сумерек. Я почувствовал, что хочу этого невероятного парня – сильно, до боли, прямо здесь и сейчас, и пожалел, что у нас нет мантии-невидимки, под которой можно было бы делать все то, что безнаказанно позволено другим парочкам у всех на виду, и больше того. Чтобы Великий мог сотворить со мной все, что пожелал. Но он уже отцепил от себя мое сопротивляющееся тело и подтолкнул в сторону скутера: - Не, Пупсик, обнимашки придется отложить, ваниль на сегодня закончилась – я ее принимаю в строго ограниченных количествах и в основном в виде мороженного. А тебе еще в душ успеть надо и переодеться. Я со вздохом встретился взглядом с оскалившимся черепом на шлеме: на вопрос «быть или не быть» Великий ответил за меня положительно. Так что мне остается только – как это там хозяин сказал? – наслаждаться жизнью в принудительном порядке. Я так зациклился на предстоящей вечерине – типа как мне одеться, что сказать и как оттуда свалить по-тихому, если станет невмоготу, – что тайфун по имени Арсений Иванович застал меня совершенно врасплох. К счастью для меня, разразиться он выбрал исключительно над головой Великого. Черный, как грозовая туча, Сапожников старший метнул высоковольтный взгляд в сторону сына и тихим голосом, от которого волоски на коже встали дыбом, бросил: - Александр, в мой кабинет. Хозяин сбледнел, глянул на меня предостерегающе – типа, не отсвечивай! – и прошагал мимо с видом идущего на смерть. Мне захотелось пойти полосками и слиться с обоями, но вместо этого я заставил непослушные ноги сделать шаг вперед и заявил: - Это я во всем виноват, Арсений Иванович. Меня наказывайте. Саша просто помочь хотел. По мне скользнул холодный взгляд пресмыкающегося: - Совсем ты своего нижнего распустил, Александр, - обращался Сапожников исключительно к сыну, будто я был неодушевленной вещью, вроде вешалки или коска для обуви. – Рот раскрывает, когда не спрашивают. К Мастеру обращается без разрешения. - Я с ним разберусь, - ровно ответил Великий, глядя как-то сквозь меня. – Все мы, когда учимся, делаем ошибки. Иди к себе, Пупсик. Ты знаешь, что надо делать. Я дернулся было, чтобы возразить, но вовремя сообразил, что так только хуже будет – если не мне, то Великому. Вон как папашка на него вызверился, а я еще тут масла в огонь подливаю. Пришлось убраться с дороги. Забился в комнату, дверь прикрыл, а самого трясет всего: что там с парнем будет?! Адекват – явно не Сапожниковых формат. Прислушался – но за дверью, как обычно, тишина. То ли звукоизоляция делает свое дело, то ли папанька тихой сапой Великого мочит. Кляп ему в рот забил и порет, сука. Шкуру живьем спускает - на абажур и новые перчатки для Амалии. Я заметался из угла в угол, как волк, спятивший в слишком тесной для него клетке. Блин, чо делать-то? А главное, что я собственно могу? Надеяться на лучшее и идти в душ, как мне было велено? Или бежать скулить под дверь кабинета? Чтобы хозяину из-за меня только пуще досталось! В итоге я все-таки забился в ванную. Вывернул горячую воду на всю катушку, надеясь, что хоть кипяток прогонит из костей нутряной мерзкий холод. Надо сказать, это немного помогло. Студенистый комок страха постепенно растаял под обжигающими струями; мозг включился и, недовольно хрипя, как древний компьютер, начал разогреваться, выкидывая программные окна на экран. Ну с чего меня так плющит-то? Великий же Сапожникову единственный сын, Носферату вроде как отрезанный ломоть и вообще девчонка. Что отец ему сделает, чего хозяин бы пережить не смог? Ну выдерет в худшем случае, так синяки проходят – я по этому делу специалист. А мне и вправду надо на вписку собираться. Оставаться один на один с разъяренным Сапожниковым старшим у меня никакой охоты нету. Хотя, может, Великий-то на тренировку сегодня не пойдет? Или для него эти гребаные соревнования важнее всего? А вдруг у меня с ним получится увязаться? В общем, постепенно я немного успокоился и занялся осмотром собственных повреждений. Попа и бедра сзади выглядели вполне прилично – всего пара припухших покрасневших полос, начавших лиловеть по краю. Тут мент явно увлекся, а вообще мне повезло – Бондаренко этот просто играючи шлепал, избивать меня по-настоящему никто не собирался. Я же им с директором для другого нужен был. На очко свое я сначала даже боялся смотреть – пробку вытащил вслепую, пальцем пощупал. Вроде ничего, хотя раскрывается легче обычного. В общем, кое-как перед зеркалом раскорячился – хорошо, оно во всю дверь, будто специально для такого случая. Самому видно неважно, конечно, но вроде никакого серьезного ущерба. И вода когда мыльная попадает, не больно, значит, трещин нет. У меня даже настроение поднялось. Залез в ванную, стал подмываться уже смелее, и тут слышу – голоса. Подумал сперва, это у меня в башке. Глюки типа. Бу-бу-бу, бу-бу-бу. Вроде ниоткуда и отовсюду. Слов не разобрать, только низкий гудеж такой, вроде как в моем сне про кладбище. Я замер с душем в одной руке и мочалкой в другой, прислушиваюсь. Скажи мне, малыш, в каком ухе у меня жужжит? Во-во, кажется, в обоих. Гудеж вдруг оборвался, и один голос как заорет басом – опять же, что – непонятно, только ва-ва-ва, как пес лает. А потом другой пробился через хай этот – страшный такой голос, будто кто-то кричит от боли. До меня доперло наконец башку задрать. Вижу – стою я прямо под вентиляцией. А значит, вопли эти не у меня в голове. Они через трубы до ванной доносятся. Подкачала тут звукоизоляция-то. Как я ломанулся из ванной не помню. Помню – вот только что под душем стоял, и уже по квартире в одном полотенце бегаю, Великого ищу. На паркете поскальзываюсь, падаю, потому что ноги мокрые. Вскакиваю и дальше несусь. Дверь за дверью распахиваю – а комнаты все пустые, как в кошмарном сне. Я даже до спальни Амалии и Сапожникова старшего добрался – раньше туда никогда не заходил. И до Мишелевой комнаты. Она рядом была, а узнал я, что это - Мишкина, по манекену в костюме горничной у окна. И никого нигде. Пусто. Я обратно в ванную – тихо там, нет? Все еще орут. Тот, кого мучают, на последнем издыхании уже, аж хрипит. Я рву на прямую в коридор и к входной двери. Блин, заперто! И конечно, замок у них тут такой, который изнутри только ключом откроешь. А ключа мне, естественно, никто не давал. Не квартира, бля, а Алькатрас какой-то! Неужели Великий соврал все-таки, и Комната Боли – есть? Спрятана где-то тут, за дорогими обоями, за потайной дверью. Может, он сейчас где-то рядом совсем, Великий, бьется в судорогах , а я тут скачу, как идиот, и помочь ничем не могу?! Метнулся в свою комнату, хотел мобильник найти, позвонить хозяину. Все шмотки перетряс – нету. И только тут сообразил, что айфон в школьной сумке оставил, а сумка... Кажется, Великий говорил, что просил Антоху за нашими вещами присмотреть. Какой же я все-таки долбоеб! Да, в коридоре телефон на стене висит, и что? Номера-то я не помню! Разве что полицию набрать... И чего я им скажу? «Мне в ванной страшно стало, там вопли из вентиляции, а я один дома»? Не, это было бы мило, если бы мне седьмой год шел, а не семнадцатый. Тогда, может, менты и прислали бы кого-нибудь. Ага, Бондаренко, любителя мальчиков дубинкой потрахать. Весь в подавленный чувствах я снова поплелся в ванную. В вентиляции подутихло, теперь там бубнило и причитало наперебой, кто-то всхлипывал – или смеялся навзрыд, не разберешь. Я зажал уши ладонями, попятился, пока кровать не прыгнула под коленки, повалила на свой мягкий живот и подсунула под щеку одеяло. Я свернулся калачиком, спрятав голову под подушку. Придавил для верности сверху кулаком, чтобы точно ничего уже не слышать. Закрыл глаза. Блин, лучше бы я тогда, на лестнице ласты склеил, ей-богу.