Игрушка

Наверное, все пошло бы по-другому, явись я на вписон вместе с Великим. Незаметный в его тени, я бы участвовал в празднике жизни, не отличаясь от остальных – накачивался дешевым пивом и дорогим вискарем из Сапожниковских запасов, задрачивался в «Асассин грид» на притараненной кем-то приставке, дергался под клубняк или, втиснувшись на забитый телами диван, делился своим мнением по поводу глубин вселенной и возможности нахождения инопланетян среди нас. И все это время – краем глаза, кожей руки, шестым чувством, как стрелка компаса, всюду находящая север, - я бы ощущал присутствие Великого. Даже из другой комнаты улавливал бы его низкий, с хрипотцой голос, заставляющий меня вздрагивать каждый раз, когда по радио играют ”Nickel Back”, потому что пение солиста группы напоминало мне о нем. Смотрел бы из самого дальнего угла, как всего за несколько минут все тусовщики начинают вращаться вокруг Великого, словно спутники по постоянной орбите, как разговор переходит на темы, интересующие именно его, как на вертушку ложится его любимый диск, а на столе, будто по волшебству, возникают его любимые чипсы. Подобную картину – разве что без вертушки – я часто наблюдал в школе, так почему тут должно было быть иначе? Но я пришел один. Точнее, вместе с Мурой, которая тут же куда-то испарилась вместе со жратвой, оставив меня на растерзание гиенам, как брошенного прайдом львенка. В это мгновение я ясно понял, что значит быть Джоном Малковичем – точнее, звездой ютуба. Вопросы и комментарии сыпались со всех сторон, хотя ни отвечать, ни выслушивать разнообразные мнения по поводу нудистского «подвига» у меня не было ни малейшего желания. Откуда-то нарисовался Антоха, сунул мне в руки стакан – как я думал, с апельсиновым соком, - сообщил, что наши с Великим рюкзаки в коридоре, и пропал в облаках табачного дыма и неоновых вспышках: кто-то вырубил в зале свет и запустил дискошар. Я отбрехивался, как мог, глотал сок, щедро разбавленный водкой, и уже готов был последовать совету Великого и послать всех стройными рядами в одно отдаленное место, но тут ко мне явился angel from above, принявший форму Лерки. Семафоря из-под челки единственным видимым глазом, она решительно ухватила меня за руку и потащила через баррикаду из тел одноклассников и совершенно незнакомых мне личностей. В углу какой-то комнаты – вероятно, ее собственной, судя по зайкам, валявшимся на кровати вперемежку с людьми, ведущими разговоры за жизнь, - девчонка плюхнула меня в кресло-мешок и, не успел я опомниться, упала сверху. Чтобы не вывалиться на пол, мне пришлось обхватить Леру руками – чисто в попытке сохранить равновесие. Но очевидно, я был неправильно понят. Девчонка притиснулась ко мне, задышала в ухо ментолом, призванным заглушить винную кислятину, и провела пальцами по татухе в волосах. - Мне давно хотелось это сделать, - шепнула она. – Там, где волоски короткие, так щекотится приятно, - и Лера потерлась о феникса щекой. Я прикрыл глаза и на мгновение представил, что все это делает Великий – перебирает пальцами узоры в моих волосах, вжимается в них лицом, оставляя на мне свой волнующий запах, будто помечая меня собой. Лера захихикала довольно, елозя по моей ширинке попой, обтянутой только тонкими колготками – ее короткая пышная юбочка задралась. Конечно, девчонка почувствовала бугор под собой – на мысли о Великом тело реагировало, как на инъекцию виагры. И что тут скажешь? «Извини, ты, конечно, классная, но у меня не на тебя встал, а на того парня?» Но говорить мне ничего не пришлось – Леркины губы накрыли мои, юркий язычок проскользнул в рот. От неожиданности я оторопел – события развивались слишком стремительно. У ее помады был сливовый вкус, она оставляла на коже неприятные липкие следы. От сочетания винных сульфитов и ментола, наложенного на мой апельсиновый сок, язык у меня свернулся трубочкой и заполз куда-то за щеку, спасаясь от взрывоопасного вкуса, как улитка – в домик. Впервые я целовался с кем-то кроме Великого, и ощущение было странно неловким – будто случайно дотронулся голой ногой до одноклассника в спортзале: у тебя от холода пупырки по коже, и у него. А все физрук, сука, виноват, потому что даже в октябре заставляет надевать на занятия спортивные трусы, а за длинные штаны двойки рисует. Пользуясь моей пассивностью, Лерка тем временем решила развить успех: облапила меня за шею одной рукой, а второй давай рубашку потихоньку расстегивать – я ее специально надел и ворот застегнул наглухо, чтоб ошейник скрыть. Вот на него-то ее пальцы и наткнулись. Сливовые губы наконец-то отлипли от моих: - Ой, какое у тебя украшение интересное, - девчонка покрутила стальной обруч. – А тут написано что-то. Только буковки мелкие, не разобрать. Кажется, на «П» начинается… - Извини, но мне надо… - что именно, я объяснять не стал, сам едва ли понимал. Знал только, что то, что происходит – совершенно неправильно, и не вызывает ничего, кроме физического отвращения. Я решительно подхватил Леру под коленки и ссадил на пол. Вырвался из мягкой ловушки кресла и бросился вон, едва разбирая дорогу. Пропихался через бухающую басами темноту и цветомузыку, полную горячих, потных тел, выкатился в коридор, ломанулся к двери, похожей на ванную. Бился в нее, как мотылек с обожжёнными крылышками, пока меня громко не послали изнутри на два голоса – хихикающий девчачий и пересыпанный матами пацанский. Я сунулся на кухню, потом еще в какую-то комнату – везде было полно народу, и я чувствовал, как из живота поднимается паника, меня начинает потряхивать, а башка идет кругом. Мне просто необходимо было остаться одному, прямо сейчас. Я ломанулся к входной двери, запнулся о груду валяющихся на полу сумок и курток, каким-то чудом выцепил за лямку свой рюкзак – и вывалился на лестницу. За спиной злорадно щелкнул замок – дверь захлопнулась. Пофиг. Я туда все равно не вернусь. Уйти, правда, тоже не вариант – надо Великого дождаться. Он же обещал, что приедет за мной. А без него мне и деваться-то некуда. И не на чем. Значит, буду ждать. Вот площадкой выше поднимусь и там посижу – так я его не пропущу. Я поднялся на пролет вверх и угнездился на подоконнике, рядом с консервной банкой, переполненной бычками. Открыл форточку, чтобы глотнуть свежего воздуху, - вроде полегчало. Что это вот вообще сейчас было? Приступ клаустрофобии? Не, это какая-то другая фобия, когда у тебя страх толпы. А страх женщин как называется? Ну, это как раз просто. Пидар ты, Пупсик. Голубой, как василек. Странно только, что пизду ты, скажем, лизать можешь, причем у всяких там жирных медсестер, и не противно совсем. А вот в губы милую девушку поцеловать – от этого тебя плющит. Наверное, я бы с горя закурил или напился, но под рукой у меня были только школьный рюкзак и горько воняющие никотином бычки. Так что я порылся в сумке, вытащил мобильник и набрал хозяина. Женский голос в трубке вежливо сообщил, что абонент недоступен. Ничего нового: Великий всегда недоступен. Особенно, когда он мне больше всего нужен. Решив, что время убить как-то надо, я выудил из рюкзака томик Куприна. Может, я хоть одно из хозяйских заданий выполню – повесть прочитаю, чтоб на выходных сочинение написать. Как всегда, я сделал гениальный выбор. Книжка оказалась о сталкере, самоубившемся, когда ему дали от ворот поворот. Мелкий чиновник, безответно втюрившийся в красавицу-княгиню, - в этом есть что-то знакомое. Погодите-ка! Это что, значит, я влюбился?! Ну, в петлю-то точно лез… Не, это как-то неправильно все. Великий, во-первых, парень. Трахаться с парнями – это я на раз-два, но могут ли парни любить друг друга? Как-то я раньше не задавался этим вопросом. Вот если «Дрим-боя» почитать, выходит, что могут. Ну так это ж художественная литература, там и про звездные войны пишут, и про зомбей-мутантов. Во-вторых, Великий меня купил. Держал на цепи, бил, голодом морил – хоть и не специально, да еще и унижал, и под других подкладывал. Это как? Или народная мудрость про любовь и козла – проверенная временем истина? И за что мне тогда такое наказание? Нет, я, конечно, в отличие от бедного чиновника, периодически оказываюсь рядом с Великим, и даже настолько близко, что он сует в меня член. Но этот факт не делает хозяина ко мне ближе. И, наверное, дистанция между нами меньше никогда не станет, пока в промежутке стоит статуей командора этот неизвестный мне верхний. Что, если Великий душой по-настоящему принадлежит именно ему? И всегда со мной будет только наполовину? Или на четверть… Не, тут выход только один – срочно дать обратный ход. Ампутировать сердце. Блин, но сердце - не рука, без него как-то не живут. Ясно теперь, чего меня от Леркиного поцелуя так колбасило. Потрахушки – это одно, а когда губы в губы – это уже другое. Великий мне показал, как оно бывает, когда по-настоящему. И я после бразильского зернового кофе растворимую бурду пить не буду, хоть она и на халяву. Так что ли выходит? Поэтому, кто бы меня не имел, я только с хозяином летаю и выхожу в нирвану? Поэтому я с другим ни с кем не хочу? Площадкой ниже хлопнула дверь, застучали каблучки по ступенькам. - Донцов, а чего ты тут сидишь? – Мура уставилась на меня изрядно косящим голубым взглядом. Тушь у нее на левом глазу размазалась, в уголках рта рдели винные «усы». – Я тебя уже обыскалась! Сашка просил за тобой присматривать, а ты как сквозь землю… - Тут она заметила книгу в моих руках. – Ну ты и чудик, - кукольное личико озарилось широкой улыбкой. – В первый раз вижу, чтоб на вписке кто-то читал, да еще такое, - она кивнула на заголовок. – Неужели тебе так скучно? - Да нет, я просто это… - я судорожно подбирал хоть какое-то внятное объяснение, одновременно запихивая злополучную книгу в рюкзак, - фобия у меня. Страх толпы. Иногда накатывает, и тогда мне одному побыть надо. Но мне уже лучше, так что все нормально, - выпалил я на одном дыхании, пока вдохновение меня не покинуло. - Что же ты раньше не сказал? – захлопала на меня лазоревыми лупалками Муравьева. – И Сашка молчал, остолоп перелетный! - Да он не знал, - встал я на защиту хозяина. – Мы же совсем недавно вместе. - Тут я сообразил, что ляпнул, и спешно добавил, краснея, - живем. – Мдя, еще лучше. – В смысле, я ж только неделю как к Сапожниковым переехал. - Ой, ты так мило смущаешься, прям тебя чмокнуть хочется, - Мура хихикнула и качнулась ко мне. Я чуть с подоконника не свалился, чем развеселил ее еще больше. – Да ладно, чего передо мной шифроваться-то! Может, для всех ты Великому типа названный брат, но я-то знаю, что у Сашки широкие взгляды на инцест. Теперь я точно почувствовал, что твердая почва, вернее, подоконник, ускользает у меня из-под задницы, и вцепился в край обеими руками: - Но, ты же… вы же… - только и мог выдавить я. Муравьева закатила глаза к потолку: - Он что, не сказал тебе ничего? Вот урод! Хотя это типично, конечно, - девчонка взгромоздилась на мой насест, отпихнув консерву с бычками. – В общем, мы не спим, к твоему сведению, - сообщила она, понизив голос. – То есть, было дело, конечно, пару раз, но мы оба быстро поняли, что не созданы друг для друга, понимаешь? Я потрясенно кивнул, хотя ничего не понял. Так кто тут шифруется? - А ты ему очень подходишь, - она поправила задравшийся воротничок моей рубашки, подцепила пальчиком ошейник. – У вас даже вкус похожий. Сашка тоже одно время таскал такое же ожерелье. И вообще, он любит таких чудиков, как ты. Чем чудесатее, тем лучше. Поэтому, наверное, мы с ним и дружим до сих пор… Муравьева продолжала гнать еще что-то, а я машинально пытался застегнуть воротничок, но негнущиеся пальцы все соскальзывали с петли. «Что все это значит? Великий тоже носил ошейник? В общем, это как раз понятно, он же сам сказал, что давно со своим топом. Но почему парень тогда его снял? И что это за другие чудики, которых Великий любит? Все же, вроде, говорили, что я – его первая игрушка. Хотя… может, этих, других, он не сажал на цепь, а любил по-настоящему?» - А давно ты Великого знаешь? – осторожно спросил я. - Да с детского сада, - беззаботно болтала ногами Мура. – Мы потом в первый класс вместе пошли. - А помнишь, он какому-то пацану там нос сломал? – бросил я пробный шар. – Из-за игрушки, вроде, подрались. - А, так это Метр был. Они с Сашкой в одну группу ходили. Ты заметил, у него нос с горбинкой? – Муравьева изобразила в воздухе подобие верблюжьего горба. – Это как раз после того. Я недоверчиво покачал головой: - А Антоха что, тоже с вами в одной группе был? - Не, он приблудный, - тряхнула волосами Мура. – В седьмом классе к нам прибился. Он тогда Сашке здорово помог. У Великого в то время тяжелый период в жизни был, знаешь… - Она доверительно склонилась ко мне, понизив голос. – Мать погибла в аварии. Отец повторно женился на стерве. Сестру они выжили из дома, так что доставалось на орехи Сашке, причем от обоих. - Доставалось на орехи? – я встревоженно нахмурился. – Скандалили они что ли? Девчонка махнула платиновой гривой: - Если бы только это… Лупил его отец не по-детски. Сашка у Антохи отсиживался. У того родаков вечно дома не было, врач и медсестра, пахали сутками. Антоха рассказывал про ссадины и синяки. Да я и сама раз видела… - Мура колупнула ногтем шелушившуюся краску на подоконнике. – Сашка говорил, это все с тренировок. Его отец как раз тогда в секцию отдал. Удобное, знаешь, такое объяснение. С брусьев упал. Неудачно приземлился после элемента. Конь лягнул… В животе у меня расползался арктический холод – будто я проглотил разом литр мороженного, даже не ощутив вкуса. Внутри все онемело, только глаза покалывало изнутри стальными иголочками. Это что же такое получается? Следы от побоев. Ошейник. Загадочный топ, он же наставник, с которым Великий давно… Нет. Нет, не верю. Наверное, это действительно были травмы с тренировок. Ну, может, Сапожников старший и поднимал когда руку на сына – так мало ли что, семья переживала нелегкое время, а тут переходный возраст, бунт против мачехи и все такое. Папашка взялся за ремень, обычное дело. - Эй, да ты не переживай так, - Мура пихнула меня в бок. – Это все в прошлом. Вере, змее подколодной, Арсений Иванович дал под хвост коленом, и все как-то устаканилось. Да ты же сам у Сапожниковых живешь, все видишь, да? Я медленно кивнул. А что я вижу? И что слышу – из вентиляции? И где все-таки Великий, который недоступен? - Слушай, чего-то ты бледненький совсем, - забеспокоилась моя попечительница. – Ты вообще хоть ел что-нибудь? Вон тощий какой… - Ел, - пробормотал я, пытаясь отогнать навязчивые картины из моих кошмарных снов, так и лезущие из подсознания, - хот-доги. - Какие хот-доги? – нахмурилась Мура и вдруг сдернула меня с подоконника. – Это когда вообще было? На прошлой неделе? А ну-ка пойдем, я щас тебя кормить буду, пока там эта орава последний харч не схомячила. Она потащила меня вниз по лестнице, не взирая на слабые возражения. На звонки дверь не опирали, поэтому ничтоже сумнеяшеся Муравьева развернулась к ней задом и принялась лягать дерматин каблуками. Это помогло – открыли не только в нужной квартире, но и в двух соседских. Не успел качок в майке и трусах спустить на нас своего брызгающего пеной бультерьера, как девчонка втолкнула меня в дымные недра коридора и ловко захлопнула дверь перед оскаленными пастями пса и хозяина. Пройдя полосу препятствий из сумок, курток и чьих-то бесчувственных тел мы достигли кухни и разоренного стола, за которым кто-то целовался взасос. Мура отвоевала у хаоса табуретку и кусок хлеба, который густо намазала маслом, покрыла бурыми загогулинами мидий, посолила, сбрызнула остатками сока из, кажется, кем-то обсосанной лимонной дольки, выдавила на все это великолепие толстую колбаску майонеза и сунула бутер мне: - Вот, питайся. И пивком запивай, так лучше пойдет, - из недр холодильника явилась банка «Невского». Я был не в силах критически воспринимать реальность и послушно вгрызся в хлеб. Мура уселась на диванчик рядом с причмокивающей парочкой, подложила ладонь под щеку и устремила на меня умильный взгляд, каким смотрят на подобранных у помойки котят, уплетающих первую в жизни порцию вискаса. - Вкусно, да? - Удовлетворенно вздохнув, девчонка подвинулась ко мне, так что наши колени встретились в тесноте под столом, и протянула руку к моему лицу. – Ой, ты майонезом перемазался. Ее палец скользнул по уголку моих губ, и в этот момент что-то замаячило сквозь дым на краю моего зрения. Я повернул голову. Великий стоял, прислонившись к косяку кухонной двери – руки сложены на груди, рот искривлен усмешкой, а в глазах, устремленных на меня, - тьма с багровыми всполохами. И отсветы дискошара из зала к этому не имеют никакого отношения.