Round And Round

      Северус Снейп очень любил стабильность. Он ценил порядок в жизни и в собственном разуме. Конечно же, тот порядок, который профессор зельеварения школы чародейства и волшебства Хогвартс мог себе позволить, если учитывать все обстоятельства и тонкости судьбы Северуса. Но так уж повелось, что если профессор Снейп имеет возможность контролировать ситуацию целиком и полностью, то он будет это делать, не жалея ни времени, ни сил, ни нервов окружающих. В кабинете Северуса и его личных апартаментах всегда чисто, каждая мелочь знает своё место, и нет даже намека на призрак беспорядка. На факультете Северуса всегда относительно спокойно, каждая пузатая мелочь с гонором и самомнением до небес знает своё место, и нет даже намека на сопротивление Снейпу, чье незримое присутствие всегда дает даже самым строптивым слизеринцам стимул знать меру в своих пакостях и подлых хулиганствах. Такое положение вещей всегда вполне устраивало профессора, так как Северусу было крайне важно чувствовать, что хоть что-то в этой жизни ему подвластно и подконтрольно.       Как декан Слизерина, Снейп предпочитал, чтобы студенты его факультета вели себя настолько подобающе слизеринцам, насколько это вообще возможно. Разумеется, это кажется вероятным только на словах, на деле же юные волшебники и волшебницы своей глупостью часто вызывали у Северуса искреннее, непреодолимое желание послать их поближе познакомиться с Гремучей Ивой или с Запретным Лесом в целом. Но, как бы ни вели иногда себя отдельные субъекты, достойные быть отданными Филчу, скучавшему по старым-добрым пыткам, Снейп чувствовал свое влияние на всех студентов Слизерина.       В этом году сравнительное умиротворение, побулькивавшее в сердце профессора мутненькой жижицей относительного довольства, было вылито в отхожее место в тот самый момент, когда проклятая старая шляпа выкрикнула название его факультета, будучи надетой на Гарри Джеймса Поттера. Отношение Снейпа к мальчику было непонятным для него самого, что раздражало неимоверно.       С одной стороны, Гарри Поттер был так сильно похож на своего отца, что у Северуса начинало сводить челюсть каждый раз, когда мальчишка попадал в его поле зрения. Снейп предпочел бы десяти минутам в обществе Поттера десять часов милейших светских бесед с Кровавым Бароном, этим очаровательным галантным мужчиной, повстречать которого всегда приятно и радостно (так же, как слушать, как он издает непонятные звуки, бродя по Астрономической башне). Нет, не то чтобы мальчишка вёл себя вызывающе, он даже неплохо отвечал на уроках зельеварения, но иногда Северуса раздражало в Гарри буквально всё. Даже моргал он как-то так, что хотелось крикнуть: «Поттер, прекратить!» и пойти умолять Альбуса Дамблдора, чтобы мальчика перевели, в качестве исключения, на тот же Гриффиндор. С учетом того, что на этом факультете у Поттера было много дружков, он, кажется, неплохо прижился бы там, несмотря на решение Распределяющей шляпы.       С другой стороны, это был сын Лили. Нет, для Снейпа за спиной Гарри Поттера не маячил туманный мираж женщины, которую любил Северус. Широкая, добрая, чуточку лукавая улыбка Лили Эванс, её зелёные, вечно смеющиеся глаза и рыжие волосы, пламенеющие в лучах солнца — всё это было где-то глубоко в груди у профессора Снейпа, а вовсе не в образе одиннадцатилетнего Поттера. Но, как бы то ни было, этот мальчик — подтверждение того, что Лили жила когда-то. Читала книги, которые ей советовал Северус. Рассказывала ему о своих планах на полную возможностей и такую долгую, как думала Лили, жизнь. Пыталась поднять Снейпу настроение, шутя, стараясь не засмеяться, пока не расскажет шутку до конца, так очаровательно морща при этом нос в попытках сдержать смех, щекотавший горло и перехватывающий дыхание. Это всё было у Северуса, пока они не рассорились, конечно. Потом он уже не мог по-настоящему участвовать в жизни Лили. Она стала делить всё с Джеймсом Поттером: вместе с ним радовалась, грустила и приближалась к неминуемой смерти.       Глаза Гарри Поттера поначалу показались Снейпу настолько похожими на глаза Лили Эванс, что, когда Северус встречался взглядом с мальчишкой, у него холодели руки. Это был не страх, не растерянность, но полное непонимание: почему столь ярко подчеркнуто то, что женщина, которую Снейп любил — мать этого мальчика, в остальном кажущегося точной копией Джеймса Поттера? Однако со временем декан Слизерина понял: глаза у Гарри совсем другие. Они только казались штрихом, напоминающим о Лили: большими, блестящими, полными интереса к жизни и открытости людям. Иногда, всего на пару мгновений, но проскальзывало в этой ясной зелени что-то странное и тревожащее. Взгляд, такой искренний, воодушевленно-жадный, свойственный детям, которые упиваются каждым мгновением жизни, кажущейся пока такой простой и приятной, внезапно наполнялся холодностью и цепкостью, искрил расчетливой пытливостью. Глаза — первое, что натолкнуло Северуса Снейпа на мысль: с Гарри Поттером что-то не так.

***

      — Поттер, ты спать вообще собираешься? — Блейз Забини, слегка скривив губы, посмотрел на волшебника, всем видом показывая, насколько он не уважает Гарри, сидящего на шикарном диване в гостиной Слизерина и делающего домашнее задание по трансфигурации.       Поттер от души зевнул. Ночь, казалось, давила своей сонной тяжестью на и без того низкий потолок гостиной. В помещении было прохладно, что несколько подбадривало, не давая погрузиться в густую и вязкую дремоту, но почти все слизеринцы уже разошлись: у них не было привычки дружной компашкой засиживаться в гостиной. Большинство отправилось спать, некоторые с достоинством удалились нарушать правила теми изощренными способами, которыми их нарушали только студенты факультета Слизерин. Вряд ли эти странники вообще вернутся в родные пенаты до рассвета.       — Хочу сначала закончить с этим всем, — Гарри пожал плечами, взмахнув рукой над кучей свитков и стеклянным кубом, который ему нужно было превратить в золотую фигурку любого зверя. — Нет желания сердить профессора Макгонагалл.       — Ты сердишь её хотя бы тем, что учишься на нашем факультете, — громко фыркнул Драко, один из немногих, оставшихся действительно допоздна в гостиной.       Он, по-хозяйски откинувшись на изумрудно-зеленую кожу мягкого дивана, широко зевал, изящно прикрывая рот холеной ладошкой. В глазах Малфоя плескалась скука, и Поттер видел, что совсем скоро Драко сдастся и отправится в кровать, чего Гарри и ждал, усиленно делая вид, будто ему упорно не дается заклинание.       — Потти, нам все завидуют, поэтому и не любят. Смирись, — Малфой медленно потянулся, огляделся по сторонам, рассеяно задержав взгляд на замысловатой резьбе камина, который, потрескивая апельсиново-рыжим пламенем, пытался сделать гостиную хоть немного уютнее. — И ты как хочешь, а я пошёл спать, надоело мне здесь с вами сидеть без дела.       — Спокойной ночи, — отстранено салютовал Гарри Драко, перебирая свитки и с удовлетворением замечая краем глаза, что собирается уходить и парочка старшекурсников, которая до этого, сидя в одном кресле, целовалась так, словно студентам платили по сотне галлеонов за каждое отвратительно-громкое причмокивание. — А я ещё посижу.       Малфой ушел, двигаясь с грацией огромного кота, который нагадил в тапки хозяина и в высшей степени горд собой.       — Ну ты и заучка, Поттер! Кого вообще волнует, нравимся мы этой старой карге или нет, — Забини, с задумчивым видом измерявший комнату шагами, щелкнул пальцами. — Слизеринцу просто недостойно выслуживаться перед всякими идиотами.       — Слизеринцу недостойно отставать по трансфигурации, — протянул Гарри, косясь на Блейза и мысленно посылая его в далекое и волнующее своей интимностью путешествие. — Сам тогда чего спать не идешь?       — Твоим обществом наслаждаюсь, — язвительно ответил Забини, улыбаясь так, словно собирался выхватить палочку и по самые не балуй всадить её Поттеру в глаз.       — Тогда я начну брать с тебя деньги за это удовольствие, хорошо? — Гарри положил руку на сердце, прикрывая глаза. — Я думал, что любоваться мной — прерогатива Летиции, но раз уж круг моих фанатов растет…       — Ты сейчас договоришься, Поттер, и я пойду в спальню девочек, — Блейз прислонился спиной к каменной стене, скрещивая руки на груди. — Разбужу Летти и скажу ей, что ты пишешь стихи о её блеклых глазенках. Она сразу же прибежит сюда, и ты забудешь даже о надежде на то, чтобы ботанить в одиночестве.       — О, Блейз, ты такой хитроумный, — Гарри проводил взглядом удалившуюся парочку: в гостиной остались только они с Забини. — Я так тобой восхищаюсь, что подарю на Рождество конфеты с приворотным зельем. Мы поженимся, и я до самой смерти буду со своим кумиром.       — Ты не потянешь меня, я слишком требовательный, — отрезал Блейз и уселся в кресло, принимаясь листать книгу о ядах.       Поттер покачал головой. Он бы очень обрадовался, если бы на Забини сейчас упала одна из мутно-зеленых ламп, свисающих с потолка. В принципе, Гарри даже мог бы это устроить, но был не в том душевном состоянии. А ведь волшебнику многого не требовалось: просто чтобы в коридорах перестали бродить студенты и пустая гостиная, откуда он мог бы в скором времени удалиться с гарантией, что никакой ученик не увяжется за ним следом. А увязываться за другими, чтобы портить им настроение и планы — почти профессия слизеринцев. Как говорится, яблочко от яблоньки.       Профессор Снейп тоже большой любитель, летя на крыльях ночи (которая всегда царствует в его мрачно-депрессивной душе), внимательно следить за всякими сомнительными личностями. Но не все сомнительные личности против. Вот Гарри точно не был расстроен тем, что небольшой обмен между ним и близнецами Уизли произошел в присутствии декана Слизерина. Вообще, Поттер пребывал в некотором удивлении, что Северус столь быстро проникся параноидальными подозрениями, но это упрощало и ускоряло обретение волшебником союзника. Не самого приятного, но, без сомнений, достойного.       Гарри давно рассудил, что в одиночку действовать ему будет труднее и скучнее, чем в компании человека, который окажется в курсе странного дерьма, случившегося с Поттером. Сколько бы ни прошло времени, как бы ни изменился его характер, сколько бы раз Гарри ни разочаровывался в людях, ему казалось крайне удобным иметь под боком кого-нибудь, посвященного в маленькую тайну Поттера. Умников кругом обреталось много, но даже великий Дамблдор (с его весьма специфическими взглядами на Гарри и на жизнь в целом) не был таким надежным, как Северус Снейп. Гарри, без сомнений, пригодится его храбрость и безоговорочная верность памяти Лили. Но Поттеру не слишком-то нравилась идея прийти к декану своего факультета и сказать, радушно улыбаясь: «Здравствуйте, я выгляжу на одиннадцать, но на самом деле мне пятьсот лет, и я не знаю, чего хочу больше: исправить некоторые свои ошибки и помочь определенным людям или просто сдохнуть прямо на этом месте». Вряд ли профессор зельеварения тут же проникся бы симпатией к маленькому безумному очкарику и заключил бы его в объятия. Не было в подобном признании, во-первых, шарма, и не стало бы это плодородной почвой для их со Снейпом сотрудничества, во-вторых.       Какова была основа неприязни Северуса Снейпа к Гарри Джеймсу Поттеру? Разумеется, сходство с отцом, который являлся не только человеком, взявшим в жены любимую девушку Снейпа, но и был субъектом, всячески унижавшим будущего профессора зельеварения. Что, в таком случае, будет действительно приятным для Северуса? Безусловно, хотя бы чисто символическая, но всё же месть. Поэтому Гарри не собирался напрямую рассказывать Снейпу о том, что ему пять сотен лет. Он планировал в этом признаваться, будучи раскрытым гениальным детективом Северусом Холмсом. Когда декан Слизерина заметит множество странностей и решит, что дальше молчать нельзя, он тут же обратится к Поттеру с разговором по душам. Снейп не таков, чтобы сразу бежать жаловаться к Дамблдору, он предпочтет сначала бросить в лицо подозрительному мальчишке, обчистившему его кабинет и иногда чудно ведущему себя, обвинения, собственные догадки и выводы. Вот тогда Гарри и признается, с досадой в глазах и печально изогнутыми бровями, что Поттеру на самом деле пятьсот лет, и ему нужен помощник, чтобы разобраться, почему Гарри не умер, а вернулся в своё малолетнее бренное тело. И, Мерлин, Мальчик-который-Выжил не сомневался — не сможет не порадовать Северуса Снейпа факт: старый и опытный волшебник оказался недостаточно умным, чтобы скрыться от зорких глаз и ясного разума декана Слизерина. Как потешит самолюбие Снейпа то, что он унизил своей догадливостью сына Джеймса Поттера! На этом свете ничто не тушит неприязнь к человеку так, как ощущение превосходства над ним, осознание уже одержанной победы. И Северус уже ступил на путь к этой своей пресловутой победе. Так что остается просто ждать.       — Ладно, я пошёл, — Блейз Забини наконец-то поднялся с кресла, откладывая книгу, и потер уставшие глаза. — Ты мне надоел своим сопением.       — Спокойной ночи, — мило отозвался Гарри, не отрываясь от пергамента, на котором уже минут пять выводил какие-то бессмысленные закорючки.       — Ага, и тебе во сне не умереть, — покивал Блейз. — Хотя, если честно, я по тебе скучать не буду.       Очаровательный молодой человек, как ни посмотри.       Поттер, терпеливо дождавшись, когда Забини уйдет, достал из вороха свитков и учебников карту Мародеров и ещё немного посидел в гостиной, со скучающим видом наблюдая, как перестают бродить по коридорам ученики и преподаватели, которых встречать Поттеру не слишком-то хотелось. Карта услужливо демонстрировала, кто и где проводил время этой славной ночью. Гарри тихо вздохнул: насколько проще бы стала жизнь с Мантией-невидимкой! Но пока приходилось ограничиваться тем, что было в наличии.       Наконец, школа чародейства и волшебства затихла, погрузившись в воздушные тишину и покой, которые нарушались, в основном, только откровенно скучавшими привидениями, бесцельно бродившими по Хогвартсу, и студентами-хулиганами, которые, однако, обретались вне планируемого волшебником маршрута. На карте Поттер ясно видел, что теперь никто из слизеринцев не заметит его отсутствия, а на пути Гарри нет никаких препятствий. Вот и славно, запретная секция школьной библиотеки его уже заждалась. Поттер отправлялся искать хоть что-нибудь о бессмертии и непонятных одноглазых существах в экстремально-модных костюмах.

***

      В воздухе запретной секции легко парили тишина и пыль. Гарри, зажав в зубах, как сигару, свою палочку, светящуюся Люмосом, скользил взглядом по корешкам книг, иногда посматривая на карту Мародеров, чтобы убедиться, что никто не собирается посетить ночью библиотеку. Вообще, кроме Филча вряд ли нашелся бы кто-то, кому интересна эта часть замка в три часа ночи. Была ещё, конечно, Гермиона, жрица книг, но пока что она оставалась слишком правильной и степенной, чтобы нарушать священные школьные правила. Поттер ещё не подружился с ней (несколько не до этого было, да и изначальный план нарушила чертова Распределяющая шляпа), чтобы плохо влиять на смиренность поведения Гермионы Грейнджер.       Книга «Создания тьмы и послы Смерти» сразу заинтересовала Гарри, и он, убрав на время карту Мародеров в карман, быстро взял пыльный фолиант с полки, надеясь, что, открывшись, орать, как резаная, книга не станет. Поттер задумчиво провёл пальцами по прохладному кожаному переплету, стирая налёт пыли с выгравированных на обложке букв, а потом принялся листать книгу. Приходилось делать это с большой осторожностью, страницы были совсем ветхими, у Гарри даже создалось впечатление, что они запросто могут порваться от одного прикосновения. Просмотрев оглавление, волшебник решил, что фолиант ему подходит, в нем вполне могло оказаться нечто полезное, необходимая Поттеру информация. Гарри удовлетворенно кивнул, сосредоточенно прикусив губу, поднял глаза и внезапно узрел своего одноглазого безымянного друга, который, светски улыбаясь, покровительственно смотрел на него, зависнув под потолком.       — О, ну, приветствую, — шепотом проговорил Гарри, осторожно закрывая книгу и приподнимая одну бровь. — А я как раз…       Существо подмигнуло ему желтым глазом с вертикальным зрачком и шутливо погрозило пальцем. Поттер тут же почувствовал, что дыхание у него перехватило, и он не способен произнести ни слова. Бледное лицо, белеющее, как трупные черви, в чернильной тьме, которая не особенно боялась света, исходящего из палочки Гарри, вдруг начало расплываться, словно всё вокруг окутал туман. Поттер почувствовал, что в голове у него стало мутно, а всё тело потяжелело. Он был не в силах сделать хоть что-то, а тварь, изящно скользнув по воздуху, приблизилась к Гарри и посмотрела на него черным провалом пустого глаза. Перед взором волшебника поплыли разноцветные круги, внутри всё задрожало, а во рту стало сухо и кисло.       «Да ладно, черт подери, я, что, сейчас…», — расстроенно подумал Гарри Поттер, сонно моргнул и пал, как Лондонский мост в старом стишке, на злостно-жесткий пол запретной секции.