Искреннее желание

Празднование уже сходило на нет. Касым с удивлением отметил, что торт почти съели, когда запоздало осознал: пора смывать мазь. — Кнут, мелкий, если хочешь, то тебе уже можно и в ванную и почесаться вдоволь! Мальчишка удивленно посмотрел на Касыма, затем на себя и, быстро вытерев лицо салфеткой, слез со стула и едва не бегом отправился к себе в комнату. Ванная! Какое счастье! Кнут содрал с себя одежду и размотал бинты, потрогал пальцем зеленовато-бурый состав, застывший коркой, и забрался в ванную, скорее набирая в нее воды и с удовольствием водя мочалкой по коже. Раздались громкие стоны удовольствия. Касым постучал в двери и насмешливо спросил, не открывая их: — Ты там моешься или сексом без меня занимаешься? Озорной смех стал ответом. — А я совмещаю! — крикнул парень. — Так не честно! Я тоже хочу секса с тобой! — возмутился травник. Новая волна веселья. — Дверь открыта! Касым вошел и сел на край ванны, деланно возмутившись: — Ты бы хоть вначале мне предложил, а то сразу без меня начал! Это же глупо, вдвоем приятнее! — Нет, — Кнут отрицательно мотнул головой и плеснул в лицо воды, умываясь. — Одному лучше. Вдвоем больно, но если хочешь, я потерплю. Как мне встать? — Хм, ты уверен, что вдвоем больно? Глупый мой мальчик. Никак вставать не нужно и терпеть не нужно. От тебя нужно лишь чуть-чуть доверия и не молчать, если что-то не нравится. Справишься? — Касым прищурился. Кнут сделал воду погорячее и, подтянув к себе колени, обхватил их руками. — Не знаю, — честно ответил парень. — Господин Ульф тоже так говорит: что постель для любви и делить ее нужно с любимыми, тогда происходящее в радость. Говорит, у меня в голове помутилось, когда случилось плохое, мысли спутались и теперь плохое иногда не кажется таким. Нельзя ходить с чужими, а если предлагают что-то такое, сначала ему сказать. Я однажды сказал. Он тогда чуть не убил нового конюха, а я не очень понял за что. Конюха больше никто не видел. Кнут потерянно сжался и спрятал лицо в коленях. — Он говорит правильные вещи, — Касым разулся и прямо в одежде залез в ванну, обнял парня за плечи, заставляя опереться о себя, позволяя воде переливаться через край. — И пусть это мне не выгодно, мы так и поступим. А теперь послушай меня. Я... Не было у меня крыльев, были тавро, которые выжигались сами за каждое запретное даже для некромантов заклинание. Двенадцать тавро, по шесть в каждом шраме. Двенадцать невинных жизней, и все только как ступень, ступень к тринадцатому. Видел амулет, что висит на шее у Нури? Если бы я завершил все, то эта безделушка подарила бы мне вечную жизнь и власть над другими. Нужно лишь было найти чистого сердцем, влюбить в себя и проделать с ним то, чем я грозил тебе в первую встречу. Только потом еще и сердце вырезать и три капли крови пролить на амулет. Любовь... Она часто ставит все на свои места. Как думаешь, мой маленький господин должен быть тут или в земле? — Нури добрый и хороший, ему надо прожить долгую и счастливую жизнь, — твердо сказал Кнут, немного расслабляясь в руках Касыма. — Получается не сразу, но потом ты поступил правильно? Было заметно, что рассуждения о подобном тяжело даются Кнуту, но он старался и, погодя, все же спросил. — А со мной ты что будешь делать? — Съем! — серьезно сказал мужчина и укусил за ухо. — А ты как думаешь? Помогу домыться, отведу к зеркалу, чтобы ты на себя нового посмотрел, уложу спать. Ты хотел тело как у меня? Ну вот, завтра у тебя и у Нури будет тренировка. А вот когда у тебя появится непреодолимое желание сделать что-нибудь со мной, мы и поговорим. — У меня есть желания, я же не совсем глупый, — возразил Кнут. — А ты глупый, в одежде нельзя мыться. — Мелкий, я и не говорю, что ты глупый. И какое у тебя есть желание? И почему это мыться в одежде нельзя? — выпытывал Касым. — Как мыть тело, если оно тканью закрыто, — фыркнул Кнут. — И мойка, и стирка. Я понимаю, когда мне приятно, просто господин Ульф говорил, что я терплю, если и неприятно, но хочется чего-то другого. Поцелуи мне твои нравятся, их я желаю. Сам, — добавил Кнут и, развернувшись в руках Касыма, потерся носом о шею. — Я очень странный, да? Неправильный? — Странный, но это здорово. Я люблю странности. Давай тогда так: делать то, что тебе хочется, — Касым потянулся и поцеловал — жадно, жарко, — а затем спросил: — Хочешь, чтобы я разделся? Кнут закивал, потянулся к губам, попутно расстегивая рубашку на Касыме. Тот помог снять ее, не прекращая целовать, поглаживая по затылку. — Твои руки тоже нравятся, — улыбнулся Кнут. — Касаться тебя, целовать, когда ты массаж делаешь. И как говоришь. Понятно и терпеливо. Мне интересно, что еще понравится. — Например, это тебе нравится? — спросил Касым и пересадил парня себе на ноги. — А это? — целуя шею и мягко гладя по спине, спрашивал мужчина. — Тепло, а мурашки бегают, — прикрыл глаза Кнут. — Никто так не делал никогда. — А так? — подхватив под ягодицы, знахарь приподнял парня, целуя уже плечи, неспешно переходя на грудь, играя языком с сосками. Кнут застонал в ответ жалобно и отчаянно, теряясь в ощущениях, таких острых, что бывают только с Касымом. Парень меленько дрожал от каскада эмоций, уперевшись в сильные широкие плечи, придвинулся еще ближе, практически взбираясь на Касыма. Мужчина довольно улыбнулся, подсаживая парня уже выше, поспешно и жадно целуя впалый живот, и довольно выдохнул, добравшись до паха. Язык прошелся по члену, немного поиграл с головкой, а затем Касым впустил вставшую плоть в рот, лаская языком, губами, беря почти до основания, с видимым удовольствием причмокивая. Пальцы царапнули предплечья, не зная, как себя вести, Кнут только стонал, не осознавая, подавался бедрами. Он выгнулся, спина будто окаменела, а голова запрокинулась. Все было таким острым и таким реальным. Касым придерживал парня, увлеченно стараясь доставить максимальное удовольствие, поглаживая по спине и ягодицам. Рука легла на пах, играя с яичками, гладя внутреннюю сторону бедер. Кнут хватал воздух ртом, дыша, будто загнанный конь. Удовольствие тугой пружиной скручивалось внутри, от него хотелось бежать, прятаться и одновременно получить еще больше. Касым надежнее обхватил парня за талию, чувствуя, что тот на грани, и активнее заработал головой, то почти выпуская член, то вбирая до основания. И в одно из таких движений, Кнута накрыло. Рот раскрылся в немом крике, ногу свело судорогой, и парень разом обмяк, будто скелет из него вынули. Оглушенный, не видя толком, он обессиленно хватался за Касыма, тихо зовя его по имени. Позволив парню сесть, мужчина довольно облизнулся и обнимая, тихо спросил: — Ну как, мелкий, сердце мое, секс со мной лучше, чем без меня? Больно разве? — Больно, — просипел Кнут, дрогнувшим голосом, и прижал ладонь к груди. Всхлипнул, зажмурившись. — Душе больно. Прям внутри, за ребрами. Касым вздрогнул и осторожно спросил: — Почему? — Теперь я знаю, я понял почему, — горько и безотчетно шептал Кнут. — То, другое, оно было неправильным. — Тс-с-с, конечно, неправильным, — крепко прижал к себе Кнута Касым. — Я знаю, как страшно это осознавать. Хочешь дослушать мою историю? — отвлекая от тяжелых мыслей, спросил мужчина. — Хочу, — вцепился в плечи Кнут. — Ты оставишь меня? — Оставлю, себе оставлю, — Касым грустно улыбался. — Я нашел того, чье сердце было чистым. Он был травником, фиговым травником, но все же помогал людям. В селе была эпидемия, и много детей остались сиротами. Старших забрали, они уже могли помогать, но восемь малышей от полугода до пяти остались никому не нужны, и Святослав забрал их в свой дом. Ему и самому приходилось сложно выживать, а уж кормить эту ораву задача вообще непосильная. Свят опасно недоедал. Мужчина встал и поднял Кнута, завернул его в полотенце и понес в постель. — Ты помог ему? — спросил Кнут, обхватывая за шею. Ему казалось, что Касым уйдет, если разжать руки, и никогда не вернется. Уложив в постель, мужчина стащил мокрые штаны и улегся рядом, накрываясь с Кнутом одеялом. — Я пришел влюбить его в себя и убить. Но он... Знаешь, когда прикасаешься к чему-то, чего не понимаешь, к чему-то красивому и светлому, это пленяет. Я полгода потратил на то, чтобы он меня полюбил, а когда добился, мне были ненужны ни вечная жизнь, ни власть. Мне нужен был он и наши уже на тот момент дети. Знаешь, почему я оставил шрамы? Тавро сжигалось одно за другим, едва мне удавалось возместить зло, что я сделал. А потом, через шестнадцать лет... Я был в отъезде, а когда вернулся, — Касым зажмурился, мотнул головой, прогоняя непрошенные слезы. — Никого уже не было. Только младшая дочь пропала. Я похоронил Свята и наших детей, и внуков. Я отказался ради него от своей силы, но отдав его земле, получил часть силы назад. Но уже другой силы, не требующей чужой крови и боли. Я не мог подвести дочь и отправился ее искать. А найдя понял, что она любит и любима, пусть и мужчиной. Когда появился Нури, я думал, что судьба все же милостива ко мне, оставляя причины жить. Только у дочки был любимый, и Нури я желаю счастливой семьи. Но это возможно только, если его волк будет ему ближе, чем какой-то дед. Я смирился, смирился с мыслью, что своего дома и семьи уже не будет. А потом появился ты. Смотря на тебя, я понимаю, что могу еще получить самое желанное: дом и спокойное уютное рыжее счастье. — Ты любил так сильно, — всплакнул Кнут. — Любишь, все еще любишь. И это так прекрасно. Я не знал Святослава, но уверен, что он был с тобой счастлив и так же сильно любил тебя. Все будет хорошо с Нури, Ульф о нем позаботится, и ты присмотришь. А я... Я тоже буду, пока не прогонишь. — Люблю и всегда буду любить его. Свят останется моим прошлым. Он всегда будет тем, кто сделал меня мной, но я хочу иметь свое будущее, хочу любить тебя, сделать нас счастливыми, хочу детей, рыжих и солнечных, как ты. Я хочу, чтобы ты стал моим домом, — прошептал Касым. Кнут сжался, жарко дыша в шею, мелко вздрагивая. — Я постараюсь не разочаровать. — Спи уже, чудо, завтра будет сложный день, — улыбнулся Касым. — Не надо стараться, просто будь! — Не уходи, — сонно попросил Кнут и для верности перекинул ногу через бедро Касыма. — И остальное с тобой я хочу попробовать. Всякое-разное... Парень еще что-то бормотал невнятно, пока не провалился в глубокий сон.