your bones are held together by your nightmares and your frights

Они вырывают его ногти, один за одним, сначала на правой руке; время на перерывы хорошо рассчитано, и боль не даёт ему отключиться. Он почти беззвучно умоляет их, пожалуйста, хватит и не надо сливаются в одну уродливую красную путаницу. Заперт за стеной из крови, вставшей во рту, потому что ему слишком страшно, что они снова начнут пинать, если он попытается сплюнуть. Рослый землянин берёт его руку, и он на автомате жмурится, ожидая, что камень или дубинка раздробит кости. Ничего не происходит. Он открывает один глаз. Землянин дарит ему ужасающую улыбку и встряхивает за руки. — Выбирай, — говорит он, ожидая ответа Мёрфи. — Я- я не- — Мёрфи кашляет. Что-то пенящееся и горячее течёт по губам, и его чуть не вырывает от сильного металлического вкуса. Землянин равнодушно повторяет. — Выбирай, — процедил он, дёрнув его за руку. Мёрфи чувствует, как в глазах начинает щипать. — Пожалуйста, не отрезай её, — шепчет он. Его слова вылетают с присвистом, царапая покрытое кровью горло. — Пожалуйста. Землянин снова злобно улыбается. Он зовёт остальных, и потускневшие глаза Мёрфи видят две новых фигуры. — Пожалуйста. Они быстро и тихо обсуждают что-то на своём языке, и он улавливает только «пленник». Это одно из немногих слов, которые он знает, слышав так много раз. Не нужно много времени, чтобы догадаться, на самом деле. Пленник. Это, и ещё «отрезать», которое совсем не трудно перевести, учитывая, что оно всегда сопровождается ножами, мечами и его кровью. — Держите его, — говорит один из них. Мёрфи отчаянно сопротивляется паре рук; тело ослабло из-за потери крови. Но у него всё равно нет и шанса. — Ты скажешь мне, — говорит землянин, снимая перчатки с пришитыми косточками, — где твои друзья, или жить быстро станет больно. — У-у меня нет никаких друзей. — Врать хуже, чем не говорить ничего. — Это, блять, правда. — Мёрфи хочет плюнуть в него, но он не уверен, что во рту есть что-то, кроме желчи и крови, и решает, что чем больше крови он сохранит, тем лучше. Землянин рассматривает его. — Мы найдём их, скажешь ты нам или нет. Ты можешь избежать этого, избежать немного боли. Где они? — Нет, — отвечает он, — нет. Не могу! Большие мозолистые руки обхватывают запястья Мёрфи. Он трясёт головой, и вскоре трясти начинает его всего. — Я не могу сказать тебе, — говорит он, зная, что слова скорее адресованы ему самому, чем землянину. За всё, что они сделали ему, всё, в чём обвиняли и за что ненавидели, он думает, он не может сдать их. Они не сдавали его. Он никогда не был героем, и он знает это, но никогда не переставал хотеть стать им. — Ты сам виноват, — мрачно заключает землянин. Мёрфи не хватает времени понять, что он делает, перед тем как чувствует ужасное давление на шов ногтя. Он кричит, лишённый слов, когда ноготь отрывают от пальца. Его зрение затмевается стеной визжащего красного цвета. Воздух ошпаривает незащищённую подушечку, врезаясь в плоть, и ему кажется, что сердце перемещается из груди в кончики пальцев, не переставая болеть. И он плачет всё это время, это самая нормальная вещь сейчас, несмотря на то что это хорошо, что в теле есть не только кровь, вытекающая из его живота, ладоней, рук. — Скажи, где ваша база, — рычит землянин, показывая ему окровавленный ноготь, — или я сделаю это со всеми остальными пальцами. — Х-хватит. — Последний шанс, — он водит мозолистыми пальцами над сырой кожей Мёрфи, всё его тело дрожит от ожидания прикосновения. — Я не могу, — вопит тот, — я не могу. Темнокожее лицо землянина искривляется в гримасе. Он тут же ухватывается за другой ноготь, и Мёрфи сходит с ума, его сердце бьётся через раз. — Я не могу сказать тебе, — рыдает Мёрфи, — Мне жаль- пожалуйста, не надо- Другой ноготь отрывается, сопровождаемый тошнотворным звуком. Он с запозданием доходит до ушей Мёрфи, и перед глазами всё становится белым, боль у швов ногтей невыносима, кровью истекает всё его тело. — Ещё, — говорит землянин. Мёрфи стонет, неспособный напрячь губы для слов. Они вырывают очередной ноготь с корнем, и, когда его вопли утихают, горячая, вонючая кислота обжигает ему губы. Он теряет сознание на четвёртом ногте. Дикарь возвращает его пощёчиной. Доходят до большого пальца на левой руке — последнего; худшее они оставили на потом. Он ломается, тело слишком сильно сдавлено болью и страхом, чтобы вынести что-либо ещё. — Остановитесь, —стонет он, землянин тянется к ногтю, — я с-скажу, просто… пожалуйста. Голова Мёрфи настолько скована болью, что ему едва ли стыдно, когда он говорит землянам о сотне, используя слова, ничего не значащие для них, имена, которых они не знают. Когда всё заканчивается, он говорит, что избежал боли, ужасаясь цене. И, когда он затихает, они отрывают ноготь с большого пальца. — За то, что так долго собирался, — шипит землянин. Но Мёрфи не может услышать. Не может видеть, не может дышать, не может больше надеяться. Он рассказал, но они всё равно причинили ему боль. Джон задыхается, слёзы щиплют глаза. — Ты сказал- ты о-обещал- Землянин смотрит на него, вытирая руки о растянутую кожаную куртку. — Предатели не заслуживают милосердия. Они отпускают его руки и уходят. Дикари оставляют его истекать кровью в грязи, как до этого делали многие другие. Руки Мёрфи болят и пульсируют, и любое, даже самое маленькое движение — вздох, попытка пошевелить ногой — отдаётся ослепляющей болью. Он пытается перестать трястись, но, кажется, делает себе только хуже. — Мёрфи, — говорит кто-то невидимый, — Мёрфи. Его затуманенным пытками мозг не может даже отличить голос, однако он узнаёт его. Грубый и низкий, почти как у землян, но мягче, гораздо мягче. Он думает, что доверял этому голосу когда-то давно. Но Мёрфи никому больше не доверяет, и поэтому сжимается, услышав его. — Мёрфи, — настаивает голос, — я держу тебя. Посмотри на меня. Посмотри на меня, Мёрф. Он точно знает, что ни один землянин не назвал бы его Мёрф. Только один человек мог. Джон открывает глаза. Руки Беллами на его плечах пытаются привести в чувство. — Блять! — вскрикивает он, боль до сих пор не угасла в голове, на кончиках пальцев. — Отвали от меня. Беллами тотчас отстраняется. — Прости, — бормочет он, — я пытался разбудить тебя до того как это зайдёт слишком далеко, но… — он многозначно смотрит на Мёрфи, дрожащего, с прижатыми к груди коленями, с осторожно вытянутыми вперёд руками, чтобы никто его не коснулся, кроме, разве что, воздуха. Мёрфи мотает головой. Он не говорит «Всё в порядке». Они оба знают, что нет. Так или иначе, это работа Беллами. Достаточно уверенный, он делает глубокий вдох, и, видимо, решает подвинуться к Мёрфи поближе. Он решался чересчур долго, хотя Мёрфи даже не заметил этого, поглощённый своим вернувшимся кошмаром, но Беллами замечает, и с каждой секундой становится тяжелее. — Мёрфи, — тихо говорит он, пытаясь не напугать его, — ты будешь в порядке. Проходит ещё одна напряжённая минута тишины, прежде чем Мёрфи поднимает голову, его взгляд немного прояснился. — Как ты можешь, блять, говорить это? Как ты можешь говорить такое, когда- Он останавливается. У Беллами сводит желудок. — Мне так страшно. Слова витают в воздухе. Слова, не передавшие и тени страха, застывшего в глазах Мёрфи, дрожи в теле. Клятвы нарушены, затишье заканчивается. Это лишь пустышки, произнесённые парнем, слишком вымотанным и разбитым, чтобы наполнить их. Сегодня ночью он мягкий, грустный, юный, уставший. Он не злится, не кричит и никуда не спешит, как обычно. В животе у Беллами колет. Он знает, что это — он сдался, и боится слышать это от Мёрфи, который бы сцепился со львом, встань тот на его пути. — Не надо, — всё, что Беллами может сказать, и даже он понимает, что это глупо. — Не бойся. Ты справишься с этим. Мёрфи только смотрит на свои руки. — Я помогу тебе справиться, — добавляет он, на всякий случай посмотрев на него. Нет никого, только мёртвые глаза, смотрящие на изувеченные пальцы.* Беллами тихо сидит, надеясь, что Мёрфи ещё слышит его. Он не привык видеть младшего таким неподвижным. — Они так болят, Белл, — наконец хрипло шепчет он. Сокращение удивляет Блейка, и удивило бы и Мёрфи, если бы он не застрял так сильно в своих кошмарах. — Они обещали, что остановятся, если я скажу им… Я старался держаться, правда старался, но- Беллами шевелится, пристыженный. — Я знаю. Знаю, ты старался. Мёрфи словно не слышит его. Беллами задумывается, что бы он сказал, если бы услышал, или же слова были такими бессмысленными, что не требовали ответа вовсе. Поступки говорят больше слов, твердила его мать. И, глядя на шрамированное, скованное ужасом тело парня, кто точно не был создан для того, чтобы перенести так много боли, он соглашается. Он нерешительно обнимает Джона за плечи, тот нерешительно позволяет ему. Он напрягается, как только их тела соприкасаются, но Беллами чувствует, что, спустя минуту, Мёрфи всё-таки неохотно расслабляется. Руки младшего не обхватывают его в ответ, но он льнёт к тёплому телу. Сбитое дыхание обдаёт шею Блейка, и он чувствует, как что-то капает ему на кожу. — Они не остановились, — говорит Мёрфи, смягчённый объятьями. Голос всё ещё не твёрдый, слышится хрипота, которая появляется, когда кто-то плакал. — Они обещали, они- они обещали, что остановятся, — он болезненно вдыхает, — они соврали, соврали... Сердце Беллами падает, и он думает, заметил ли Мёрфи параллели в том, что сказал. Нарушенные обещания, растоптанное доверие; красные обрывки верёвки, как и потёртый ремень, спасли жизнь. Он закрывает глаза, но давление на шею (всегда будет напоминанием о том, что он сделал и что сделали ему) не исчезает. — Прости, — выдыхает он, слова проскальзывают по спине Мёрфи и сливаются с холодным воздухом. Мёрфи снова вздрагивает, с губ срывается сдавленный всхлип-кашель, и извиняется. Это даётся ему легко, потому что слова уже навязли во рту, с тех пор как умер отец. Прости, прости, прости. И каждый раз ему действительно жаль. Беллами не отстраняется, только кладёт руку на его спину, проверяя, не оттолкнёт ли его Мёрфи. — Ты будешь в порядке, — говорит он, — я обещаю. После этих слов Джона сотрясает волна дрожи, и Блейк проклинает себя за сказанное. Он говорил серьёзно, конечно, серьёзно, но потом, никто никогда не предупреждает, нарушая обещание, да? Любовь — всего лишь выдумка, в один миг слова превращаются в ошибку, меняющую всё; ошибку, которую никогда не повторишь. — Беллами, — говорит Мёрфи после долгой паузы, и Беллами понимает, что он несильно старше Октавии, — почему они всегда врут? Он не спрашивает, кто, но думает, что у него появилась довольно хорошая идея. Список длинный, и Мёрфи в нём есть. Он молчит, лишь прижимая его крепче. Поступки говорят больше слов, Беллами думает, и всё остальное. Он больше не соврёт Мёрфи.