***
— Чем это ты занят, Мада? Под руку влезла сверкающая заинтересованностью моська Изуны, на которого старший брат сразу недовольно шикнул, чтобы убирался прочь и не мешал ему думать. — А о чём можно думать, глядя на карту? — спросил Изуна, всё-таки усаживаясь рядом и ставя локти на низенький стол, который был завален старыми свитками и одной большой, расстеленной на всю столешницу, картой. — Через несколько недель мы отправляемся в Казе но Куни, а ты даже не задумываешься, что это за страна! — отозвался Мадара, утыкаясь носом то в один, то в другой свиток, морщась от снопов сухой пыли. — Фу ты… — Тебя Акихиро, что ли, укусил? — хихикнул беззаботный младший брат, тоже, однако, принимаясь рыться в этой рухляди. — Ворчишь точь-в-точь он! — Одно дело, когда мы сражаемся на своей территории, в своей стране, и совсем другое, когда приходится лезть куда-то дальше… — Мальчуган сводил брови, разбирая старые, вытертые чернила на шершавой поверхности пергамента. — Ты вот знал, например, что там не растёт ничего, и дожди бывают всего несколько раз в год? — Нет! — округлил чёрные, как у брата, глаза Изуна. — А что же там есть? — Горы песка! — фыркнул Мадара, выражая тем самым пренебрежение к бедной на ресурсы стране. — И для чего только этот Даймё суётся в их пустыню… Что они могут нам дать, кроме новых проблем. Все союзы, все клятвы и заверения в вечном мире на самом деле бессмысленны. Мальчик опустил свиток на стол и взглянул на карту, на которой так скудно были изображены всё окружавшие Хи но Куни страны, но более полной карты он просто не смог найти. Он долго смотрел на неё, и в голове ярко вспыхивала жажда завоевания этих просторов. Будь он на месте этого трясущегося старикашки, который носил титул Великого Даймё и которому вынуждены были в ноги падать главы сильнейших кланов, уже давно подчинил бы он своей воле всех, начиная с маленьких стран, так тесно облегавших Хи но Куни с севера и востока и заканчивая далёкими государствами на востоке, омываемых морями. Посмел бы тогда кто-нибудь хоть что-нибудь ему противопоставить? Рискнул бы бросить ему вызов? Нет, все и вся склонились бы перед ним, перед его кланом, который он приведёт к процветанию! Больше не будет войн, не будет смерти и крови! Будет мир и вечное процветание… — А если ты останешься один? — оторвал Мадару от его масштабных планов голос. — Вдруг случится так, что за спиной не окажется никого, кто мог бы прикрыть тебя? Что же будет тогда, Мадара? Мальчик повернул голову и встретился с открытым, каким-то по-особенному мудрым взглядом нефритовых глаз. Это была Кохана. На плечах её плаща и розовых волосах таяли хлопья мокрого снега. Она только что вернулась домой после очередного трудного дня, но на лице, несмотря на это, играла усталая и какая-то беззлобная улыбка. Она спрашивала его не с целью подстегнуть, уязвить или что-то ещё. Она мягко и очень тактично интересовалась, как будто предполагала свой следующий ход в игре. Возможно, что и вопросы-то были риторическими, но Мадара всё-таки ответил: — Тогда я буду полагаться только на себя. Девушка усмехнулась и помотала головой, скинула с плеч плащ и подошла к братьям. От неё приятно пахло морозцем. Кохана присела рядом с ним и проговорила: — Никогда не забывай о своей семье, Мадара. Только она одна способна тебя поддержать и защитить. В эту Эпоху, когда идут бесконечные войны, что важнее всего? — Твой клан! — подал голос более догадливый и сообразительный Изуна. — Семья! — Но если врагами станет даже твоя семья? — нахмурившись, спросил Мадара и вновь отвернулся к карте. — Верить никому нельзя. Сколько раз заключался «вечный» мир, как быстро заканчивалась эта «вечность». Союзы непрочны, как и связи с близкими… Рассчитывать всегда нужно только на себя и на свои силы. Безвозмездной помощи ни от кого не дождёшься. Перед глазами Сакуры промелькнули страницы учебника по истории основания Конохи. Мадара покинул деревню один. Никто из его соклановцев, что раньше шли за своим лидером сквозь огонь и воду, не последовал за ним. Наоборот, в числе первых заклеймили они своего главу предателем и отступником, лишь бы не пала кара за своенравие Мадары на всех Учих. Отчего так случилось? Автор учебника писал, что Учихи устали от долгой и непрерывной войны, они вкусили спокойной и мирной жизни и больше не хотели возвращаться к старым распрям, а Мадара настаивал на заговоре, целью которого был уход клана из деревни. Его считали властолюбивым и безжалостным эгоистом, сгубившим даже единственного брата ради собственных амбиций, а теперь этот человек тянул туда же целый клан. Довериться такому?.. «Неужели уже сейчас он чувствует, какой дорогой ему суждено пройти? — подумала Сакура, вглядываясь в лицо мальчишки, что спустя столетие обречёт весь мир на смерть благодаря своим твёрдым убеждениям, что единственный друг для тебя — это ты сам. — Неужели он догадывается о своём будущем? О том, что останется совсем один и что только сила станет надёжной порукой его планов?» — Чего ты так скривился, Изуна? — спросил Мадара, скосив глаз на младшего брата. Сакура тут же отвлеклась от своих раздумий и взглянула на младшего Учиху. Тот как-то обиженно поджал губы, насупившись, и исподлобья сверлил взглядом брата. Мадаре даже стало неловко, и он, изображая безразличие на лице, осведомился: — У меня что-то на лице? — Значит, ты считаешь, что когда-нибудь я могу стать твоим врагом? Старший сын Таджимы удивлённо посмотрел на брата. — Изуна, я вовсе… — И Рьё тоже станет таким? И мама, и папа? Даже Акихиро? — закидал вопросами Изуна, поднимаясь на ноги. Небольшой, уступающий Мадаре в габаритах, он наседал сейчас на старшего, хмурясь и поджимая губы. — Как ты можешь так говорить о своей семье?! Мы связаны кровью, а отец говорил, что это самая сильная вещь на свете, которую ничем не обрубишь! — Изуна, я… — Молчи! — обиженно выкрикнул младший, сжимая дрожащие кулаки. — Я никогда бы тебя не предал! Всю жизнь бы отдал, но не предал бы! И Рьё так сделает! Потому что мы — Учиха, мы связаны! А ты… Ты… Ты придурок! Вот! Мадара в удивлении открыл рот, а Изуна, едва удерживая себя, чтобы не замахнуться на старшего, бросился из комнаты прочь, стуча босыми пятками по полу. — Изуна! Идиотина, вернись! — Старший из братьев сам вскочил на ноги, бросаясь следом, но замер, услышав, как закрылось фусума в комнате младшего. — Я вовсе не то хотел сказать!.. Вот чего он выделывается, как девчонка! Кохана! — обратился за помощью к лекарю мальчуган, поворачиваясь. — Ну, хоть ты скажи этой дубине стоеросовой! — Будь я на месте Изуны, я бы тоже обиделась… — усмехнулась розоволосая, покачав головой. — Ты ведь его чуть ли не предателем назвал! — Да я вовсе не о нём! — всплеснул руками мальчик. — Я имел в виду, что нужно быть осторожным и что… Фу ты! И ты туда же! — Прежде чем сказать, трижды нужно подумать, — цыкнула языком Кохана, постучав пальцем Мадаре по лбу. — Если ты не веришь своей семье, кому тогда вообще можно верить! Рьё и Изуна — твои братья, ты должен их защищать и любить. И тут не предусмотрено пунктика с недоверием. — Я не хотел обидеть его… — проговорил мальчик, нахмурившись. — Я говорил о войне и союзниках, о том, как заверения в мире и преданности, слабы… Но семья… Кохана, ведь так бывает! — Его глаза загорелись. — Бывает же так! Семья отворачивается от тебя! Бросает, забывает, не поддерживает! — Разве бывает такая семья? — с сомнением спросила Сакура. — А твоя? — Она даже вздрогнула, когда Мадара это озвучил. — Ты говорила, что тебя похитили, насильно оторвали от семьи… Почему же никто из них не защитил тебя? Почему никто не искал тебя всё это время? Разве это семья? Или же… — Глаза его прищурились. — Ты и вовсе не знаешь, что это такое? Внутри будто всё сковало льдом. Это было настолько близко, настолько точно, будто Мадара уже вслух объявил, что вся её история — сплошная ложь. Сакура постаралась, чтобы её тревога не выплеснулась на поверхность, чтобы ничто не изменилось во взгляде, в мимике, в голосе. Однако же когда она заговорила, голос её подрагивал, ведь семья для неё теперь очень тесно была связана с такими словами, как «друзья», «товарищи», «деревня». Сказать, что нет семьи, значит, сказать, что нет и их. — Семьёй часто становятся те, с кем вас не объединяет кровь. Это те, кто поддерживает тебя, любит, оберегает, доверяет, жертвует ради тебя не только временем, но и собственной жизнью. Кровь последнее в этом случае дело… — Кохана наклонила голову, и Мадара с каким-то наслаждением проследил, как розовые пряди выскользнули из-за уха. — Ты ведь и меня называл семьёй… Пришёл черёд мальчика вздрагивать и смущаться. Он залился краской, сообразив, что брошенные им так неосторожно слова могли обидеть не только Изуну, Рьё и отца с матерью. Они могли задеть и Кохану, которая стала ему настолько дорога и близка, будто сто лет он уже знал её. «Какой же я утырок! Пиндос, как называл меня Акихиро! Кохана и предатель! Изуна, Рьё… Да только на них я и смогу положиться в самый сложный и страшный момент! Больше не на кого! Только они останутся рядом несмотря ни на что!» — Я… Я пойду к Изуне… — пробормотал мальчуган, направляясь к фусума. — А то он может сидеть и дуться весь вечер… Невнятно сказав что-то ещё в качестве оправданий, Мадара вышел из комнаты, оставив Сакуру совсем одну. Она взглянула на карту родной Хи но Куни и вздохнула, а потом улыбнулась при мысли, что Мадара, кажется, понял, что она хотела ему сказать. Через стенку послышались тихие разговоры двух братьев. Конечно, он всё понял. Ведь это же Учиха Мадара.***
— Я очень надеюсь, что ты не забыл своё обещание. Акихиро скосил глаз на сидевшего напротив отца, умело делая вид, что слишком увлечён тарелкой с рисом и ловко скрывшимися среди белых зёрен кусочками варёного мяса. Но отец знал, что сын не настолько обожает рис, чтобы набивать им рот с таким энтузиазмом. Хосуто вздохнул, потерев пальцами переносицу. — Я не слышу ответа. — Я сегодня собирался отправиться к ней, не переживайте на этот счёт, отец, — почтительно, как и всегда, ответил юноша, оставляя пустую миску на столе и чинно кладя сверху деревянные палочки. — Не заставляй меня повторять два раза, Акихиро. Ты ведёшь себя не так, как диктуют то традиции. Фумико — твоя будущая жена, и ты должен проявлять к ней чуть больше внимания. — Если бы у меня была возможность сделать это, — поднял голову тот, твёрдо смотря в глаза Лидеру клана. — Вам лучше других известно, чем я занимаюсь. — Но это не освобождает тебя от твоих обязанностей. Всему клану прекрасно известно, что будущей весной вы женитесь, а ты не делаешь и малой сотой того, что предписывают обычаи. Акихиро стиснул зубы и промолчал. С детства он приучал себя к ясности и твёрдости, приучал всегда разбираться во всём до конца и расставлять всё по своим местам. Потому вдвойне раздражала его неопределённость в отношениях с Фумико. Головой он понимал, что ему следовало делать и как, где улыбнуться и отпустить какую-нибудь милую шутку или скупой комплимент, который заставил бы дочку Тсубасы смущённо покраснеть. А где преподнести подарок, потому что таковы традиции, потому что их уже давно обручили, потому что как будущему Лидеру ему подойдёт эта Ямато-надэсико, за которой стоит поддержка старейшин во главе с Тсубасой. Но сердцем Акихиро чувствовал подвох всего этого фарса, чувствовал, что не так всё должно быть, что он делает неправильно, что молчит об этом, что не перечит отцу в его наставлениях. Но смог бы отец его понять? Смог бы позволить ему сделать выбор? Дать отсрочку? Нет. Ибо все обязаны жертвовать собой на благо клана. Акихиро едва не зарычал сквозь плотно стиснутые зубы. Его долг жениться на Фумико, и он его выполнит, чёрт побери. Если клану это принесёт благо, если отец так хочет этого, он противиться не будет. В конце концов, нигде не было написано о том, что в его обязанности входит любовь. По словам отца, самое главное — здоровые наследники и крепкий тыл. Он всегда может отправиться на границы воевать или же отправить её куда-то за пределы поместья… Нет. Фумико человек, а не зверёк, которым можно распоряжаться, не задумываясь о её собственных желаниях. Ему остаётся только стиснуть зубы и сделать так, как хочет того отец. На благо клана. Его желания здесь не должны учитываться. — Хорошо, отец… — Акихиро тяжело вздохнул, поднимаясь из-за стола и почтительно наклоняя голову. — Сегодняшний день я посвящу Фумико. — Будь так добр, — кивнул Хосуто, поднося к губам горячий зелёный чай. — Ты в лесу проводишь времени больше, чем дома. Ты так и не можешь объяснить мне, что ты ищешь, а между тем гробишь неизвестно для каких целей моих людей. Сенджу сейчас ослаблены, но это не означает, что нужно лезть на рожон и показывать всем виражи собственной храбрости! — Я делаю это не из тщеславия, — отозвался Акихиро, покачав головой. — Вы и без меня это знаете. — Тогда для чего? Учихи встретились взглядами. Юноша доверял отцу, точно так же, как и Хосуто целиком полагался на своего наследника. Что-то важное было в этих ежедневных длительных вылазках, которые Глава совсем недавно прервал, ибо воины требовались для более серьёзных миссий, но Хосуто до сих пор не знал, что разыскивает с такой тщательностью Акихиро, и сын не спешил делиться с ним своими успехами. — Объясни мне. Ты обнаружил что-то важное? Юноша подался вперёд, видимо, с намерением сесть за стол и рассказать всё отцу, но потом слегка мотнул головой, будто бы отгоняя какую-то мушку, и остался на месте. — Я не уверен насчёт своих подозрений. Как только я смогу во всём убедиться, я расскажу вам. До этого не спрашивайте ни о чём. — Это связано с Сенджу? — Голос Хосуто был холоден, как снег за деревянными стенами дома. — Если это так, то сокрытие любой информации о них сурово карается. Тебе ли не знать, будущий Глава. Акихиро вздохнул и, заправляя пустой рукав за пояс, произнёс: — Однажды я видел среди деревьев беловолосого шиноби, совсем ещё ребёнка. Я сразу понял, что это Сенджу, на нём был доспех с их гербом. Он тренировался и не видел меня. Зато я видел всё, что он вытворял. Среди Сенджу растёт гений, отец. Деревья подчинялись ему, а он практически не складывал печатей… — Глаза Хосуто расширились. — Осенью власть Сенджу над древесными техниками становится слабее, а этот… Ему будто было всё равно. — Почему же ты не убил его? — строго спросил Хосуто, нахмурившись. — Ты оставался незамеченным, перед тобой твой… — Оставьте эти поучения для подрастающего поколения, — махнул рукой Акихиро. — К такому шиноби опасно было приближаться. Мне повезло, что он не заметил меня. Кто знал, чем закончилась бы наша стычка. — Глава клана хмыкнул, однако же, внутренне согласился с сыном. Лететь очертя голову на соперника, было бы верхом глупости. — Я был уверен, что ещё встречу его среди Сенджу. Не может такой гений отсиживаться в тылу. Но сколько я не выискивал его среди них, так больше никогда и не видел. — Тем не менее, я повторяю, что запрещаю тебе продолжать эти поиски, коли уж они месяц за месяцем не приносят результата… — проговорил Хосуто, хмуро глядя перед собой. На столе остывал чуть дымящийся чай. — Не за горами ваше отправление в Казе но Куни, и ты со своей командой должен быть к нему готов. О Сенджу сейчас не стоит задумываться. Если мальчишка и правда так гениален, он не замедлит проявить себя. Стоит ему достаточно подрасти и овладеть своими силами… — Это не мальчишка. — Акихиро вздохнул, вспоминая отчего-то безжизненное тело Мокузая с нависшей на нём крошкой в богатых одеждах. — Тем беловолосым шиноби была девочка.***
В первый раз за столько дней в глазах своей дочери Тсубаса увидел радостный, сияющий, как у звезды в ночном небе, блеск около месяца тому назад, и он не оставлял её всё это время. Широкая, довольная всем на свете улыбка к полному удовлетворению Тсубасы освещала личико Фумико. Она, как птичка, суетилась по дому, отдавая указания по поводу ужина, стоило отцу переступить порог дома, причёсывала непоседливых младших сестёр, уговаривала вести себя хорошо и не шалить, а потом выбегала к нему навстречу, сверкая, как луна среди безбрежного тёмного неба. Гадать над причиной весёлости своей старшей дочери старейшине не нужно было, ведь почти каждый день в середине дня к их дому подходила высокая однорукая фигура сына Главы клана. Пускай пустой рукав и был позорно заткнут за широкий пояс, обхватывающий статную фигуру Акихиро, он не выглядел от этого хуже, даже наоборот — пустующий рукав подчёркивал его представительность, авторитет и опыт, это был символ того, что во время боёв он не прячется и не отсиживается за спинами своих товарищей. Да и история сражения с Мокузаем Сенджу была известна почти каждому. Теперь вечера Акихиро проводил рядом с Фумико. Они либо уходили вместе на прогулки неподалёку от поместья, либо юноша отводил её в деревушку, что располагалась неподалёку, либо они оба оставались в доме девушки, часами о чём-то разговаривая или наоборот, сохраняя такую красноречивую тишину, в которой оба наслаждались присутствием друг друга. Тсубаса в такие моменты старался сам уйти куда-нибудь из дома, забирая младших непоседливых дочек. Старейшина не мог нарадоваться, что наследника, наконец, чем-то шарахнуло, и он вспомнил, что у него, оказывается, уже есть невеста. Здорово, что хотя бы вспомнили о том, что необходимо заключить помолвку, пусть и на словах. Традиции гласили, что для того, чтобы брак был счастливым, лучше всего играть свадьбу в весенней, цветущей поре. Что ж, до весны оставалось немного времени, потому сближению двух суженных должно способствовать всё. Но что-то в этих приходах, пускай и регулярных, настораживало бдительного Тсубасу. Неопределённое, мутное ощущение порой начинало его мучить, когда он пристальнее вглядывался в лицо молодого человека, терпеливо ожидавшего девушку. Их застилала ледяная завеса, и лицо было сплошной каменной маской. Конечно, Тсубаса знал хладнокровие и сдержанность наследника, но стоило ли вести себя подобным образом, когда стоишь на пороге дома невесты? Старейшина только надеялся, что наедине с Фумико Акихиро перестаёт строить из себя принца из Снежной страны и проявляет чуть больше эмоциональности. Что ж, Фумико не могла пожаловаться на холодное отношение Акихиро. С её точки зрения, она никогда не видела его настолько оживлённым, он даже улыбался. Конечно, они ещё не имели права заходить дальше объятий в своих отношениях — поцелуи и прочее следовали только после свадьбы, но Фумико ни сколько не была бы против, если бы Акихиро, изменив своей педантичности, перешагнул через запреты… Сегодня вечером она была предоставлена сама себе и вышивала при ярком свете окиандона, мурлыкая под нос какую-то песенку. На душе было очень легко и светло. Больше не мучили её подозрения и ревность, выжигавшие в ней её же собственную любовь. Хотелось петь, хотелось крутиться на месте, прямо как в детстве, когда отец покупал ей на ярмарке сладкое данго или красиво разукрашенный веер. На ткани уже чётко вырисовывался узор — девушка в окружении зелёных ветвей и золотистых цветов. Благонравие и целомудрие скользило во всей фигуре этой девушки с вышитыми розовой нитью волосами. Да-да, розовый цвет был не случайно выбран девушкой — эту вышивку она хотела сегодня вечером подарить Кохане, с которой она уже столько времени не общалась. За своё неразумное и даже свинское поведение Фумико было очень стыдно. Нельзя же, в самом деле, обвинять Кохану в том, что Акихиро уделял ей, Фумико, так мало времени. Целительница, наверное, сильно огорчилась и расстроилась, когда она перестала к ней заходить. Да что приходить! Подумать только, она ведь даже не желала с ней здороваться! С каких пор в ней появилась такая заносчивость! Нет-нет-нет, это нужно немедленно исправлять! Необходимо извиниться перед Коханой и в знак примирения подарить ей эту вышивку. Ей, наверняка, очень понравится, они обнимутся, как это часто бывало, и снова в свободное время Фумико будет забегать к ней в лазарет, чтобы она не слишком скучала среди больных. Вышивка была почти готова. Сегодня вечером Акихиро, к сожалению, не смог прийти к ней, но Фумико не собиралась скучать в четырёх стенах и намеревалась забежать к Кохане в лазарет. Заодно они и помирятся, и вместе попьют чай, разговаривая о каких-нибудь пустяках. Осталось теперь только вышить имя девушки, которую дочь Тсубасы так старательно вышивала который день. Её звали Кусинада-химе. Из рассказываемых матерью и мачехой сказок Фумико хорошо запомнила одну из восьми дочерей богов Асинадзути и Тэнадзути, которую спас бог Сусаноо от кровожадных лап восьмиглавого змея Ямата-но-ороти. Эта легенда казалась ей очень милой и романтичной, а сама Кусинада-химе представлялась ей очень доброй и отважной девушкой, какой и была сама Кохана. Сколько смелости, сколько света было в ней… Фумико на мгновение задумалась, а потом ловкой иглой начала вышивать красной нитью иероглифы, но не из имени жены Сусаноо. Через полчаса под ногами изображённой розоволосой богини появились два красивых иероглифа, которые, переплетаясь тонкими красными дорожками ниток, образовывали короткое имя. 小花 - Кохана. Фумико была очень довольна проделанной работой. На улице ещё было светло, когда она закончила, потому девушка поспешила скорее выйти из дома, чтобы не задержаться у Коханы допоздна. Аккуратно сложив и спрятав под одеждой свою вышивку, Фумико, обувшись, сбежала по ступеням вниз и быстро зашагала в сторону лазарета, ожидая найти там розоволосую. Но каково было её удивление, когда на крыльце она столкнулась с Мичи, который рассеянно почёсывал затылок, спускаясь по ступеням. — Ты к Кохане? — без обиняков спросил Мичи и, получив утвердительный кивок, вздохнул: — Она уже убежала домой. Будто знала, что я приду… — Тут Мичи по-детски насупился, обиженно выпятив губу. — А я старался, одевался во всё чистое, она ведь так не любит, когда я вваливаюсь к ней прямиком с миссии… Ещё и свинтусом обзывает… Поговорив с Мичи о незначительных вещах буквально минуту, Фумико направилась к дому Таджимы с улыбкой во всё лицо. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что Мичи влюблён в Кохану. Повеса, который с удовольствием переоделся только для того, чтобы розоволосая не ворчала и не называла его свинтусом… «Ах, Мичи-Мичи! — думала счастливая девушка, поднимаясь по ступенькам. — Погоди, весной не только мою свадьбу сыграем! Я позабочусь о том, чтобы Кохана взглянула на тебя совершенно другими глазами!» С мыслями о том, как обратить внимание розоволосой на Мичи («Он же очень хороший паренёк! Только жена ему нужна с крепкой хваткой!»), как можно подтолкнуть два, как ей казалось, любящих сердца друг к другу, Фумико поднялась по ступеням и отодвинула фусума, ожидая увидеть Томоко. Таджима, как и её отец, был сейчас на собрании клана. Но женщины тоже не было, что немало удивило девушку. Хозяйка же, которая обычно всегда была дома, с помощью трёх своих сыновей ушла к соседке Йокко по одной только одной Томоко ясной причине (к великому неудовольствию Мадары, который отнекивался всеми правдами и неправдами и который вынужден был всё-таки покинуть дом). Фумико же этого знать просто-напросто не могла. Не заметив у порога пары обуви, покрытой грязным снегом и влагой, девушка тихими шагами прошла вглубь дома, стесняясь кого-нибудь позвать. Вдруг она услышала тихие голоса в одной из комнат, откуда так же лился тёплый свет окиандона, и поспешила туда. «Наверное, Кохана и Мадара…» — решила дочка старейшины, подходя к отодвинутому фусума и вынимая из-под одежды свою вышивку. Но какой же шок её объял, когда она увидела, с кем на самом деле сидела в комнате Кохана. Уютный свет окиандона, стоявшего на столе, заливал небольшую комнату и расстеленную на столешнице карту (ту самую, которую Мадара отыскал где-то среди пыли библиотеки Учиха) и свитки. Над столом склонилась розоволосая макушка Коханы, а рядом с ней (совсем близко-близко) сам Акихиро. Все тело похолодело у Фумико, и ноги едва не подвели её, предательски задрожав. Она ловила каждое слово, которое говорили оба, и в каждом слове ярко слышался ей скрытый, тайный, полыхающий жаром страсти подтекст. Они говорили что-то о Казе но Куни, будущем маршруте, обсуждали дорогу, стратегии… Акихиро что-то шептал о способностях Коханы, говорил, что сейчас она будет нужна команде, как никогда, ибо дорога будет просто усеяна разбойниками, наставлял, что в этот раз ей придётся оставаться в тылу. Розоволосая смеялась, напоминая юноше о прошлой миссии в Храме и её должности медика. По голосу Акихиро Фумико сразу поняла, что тот смущён. О Ками-сама… Да она же в первый раз в жизни слышит такие нотки в его голосе! Фумико прижала ладонь к губам, удерживая всхлип, и тайком заглянула за фусума. Теперь они уже не склонялись над картой. Кохана, скрестив ноги на полу, рассказывала о Казе но Куни, говорила, что побывала когда-то там со своими товарищами, подтверждала, что моря песка окружают города той жаркой и засушливой страны, что на километры вокруг не увидишь ты и пятнышка зелёной травы. С какими же глазами слушал её Акихиро! Нет, никогда так не сверкали его тёмные глаза, когда она что-то рассказывала! Никогда так пристально не вглядывался он в её лицо, никогда не склонялся так к ней, как сейчас тянется в Кохане! Девушка закрыла глаза и отстранилась, не в силах больше смотреть. Всё, что с таким трудом росло в её груди весь этот месяц, в момент сгорело, рухнуло, исчезло в страшнейшей чёрной яме, которая безжалостно раскрылась в её сердце. Она почувствовала себя преданной. — Спасибо, что зашёл… — долетело до Фумико из комнаты, и невольно она начала вслушиваться. — Я не думала, что груз настолько ценный… — Я не раз просил тебя задержаться, чтобы я мог рассказать тебе подробности нашей миссии. Но от тебя отскакивает, как об стенку горох. — Беззлобная усмешка у Акихиро, который не терпел неисполнительности в любых её проявлениях. — Пришлось оставаться после тренировки с Рьё. — Он делает успехи. Очень метко бросает кунаи и сюрикены, стал таким ловким и шустрым… — Маленькие дети все такие, Кохана. Очень юркие, изворотливые. Именно поэтому тренировки следует начинать как можно раньше, чтобы закрепить всю их ловкость на всю жизнь. В детстве я был таким же, как он. Меня ни один воин в клане поймать не мог, особенно если наступал час занятий со старейшинами. Меня ловили по всему поместью, как оголтелого, и матушка очень сердилась на меня за такое поведение. Фумико закусила губу. Ей Акихиро совсем ничего не рассказывал о своём детстве. — Но мы отвлеклись. Я не рассказал самого главного. Ты ведь знаешь, политика — очень тонкое дело, здесь нужно быть очень аккуратным, потому… Девушка снова не удержалась и заглянула в комнату, уже чувствуя, как глаза предательски щипают слёзы. Водя рукой по воздуху, Акихиро что-то объяснял сидящей в считанных сантиметрах от него девушке, указывал изредка на карту, вдавался в историю развития государственных отношений, иногда просил розоволосую склониться к карте, и как только она это делала, разглядывая указанную пальцем юноши точку, взгляд его менялся. При тёплом свете окиандона с глаз спадал лёд, который так волновал Тсубасу, и загорался маленький, совсем ещё слабый огонёчек, будто кто-то несмело зажигал внутри юноши свечу. Особый, редкий, горячий и говорящий о стольких разных недвусмысленных вещах взгляд, от которого Фумико становилось тошно. Сил больше не было. Она дрожащими руками смяла вышивку, которую так старательно готовила для этой… Этой… Этой бесстыжей… Ками-сама, да слова нет, чтобы сказать, кем была эта девушка! Щёки вспыхнули возмущением и обидой. Прекрасные алые губы сжались в тонкую полоску, побелев от гнева. А она ей доверяла! А она ещё хотела перед ней извиняться! Да кто она такая?! Ничтожество, живущее в клане, чужачка с других земель, занесённый неизвестно каким ветром сорняк! И чтобы старшая дочь Тсубасы Учихи, старейшины и правой руки Главы клана, извинялась?! Но слёзы всё-таки побежали по её щекам. Толку-то от того, что её отец старейшина и сама она образцового поведения девушка? Ей предпочли именно никому неизвестную целительницу с волшебными руками… Фумико повернулась и медленными тихими шагами, не видя ничего перед собой, пошла обратно. Нещадно мяли пальцы вышивку, будто желали разорвать её в клочья. Неожиданно фусума, выходящее на улицу, раскрылось, и в дом зашёл Мадара, отряхивающийся от снега. Он мрачно хмурился, морщил недовольно нос и стрелял по сторонам глазами. Заметив, что обувь Акихиро ещё стоит на месте и никуда совершенно не подевалась, мальчуган скривился ещё больше, и какой-то страшный зверь в груди заблажил дурным воем. Увидев в коридоре фигуру бредущей, как во сне, Фумико, Мадара даже от неожиданности отошёл на несколько шагов назад, не сразу признав девушку. Та убито, не проронив ни звука, прошла мимо него, наклонилась, неторопливо обуваясь, выпрямилась, несколько секунд смотря на не до конца закрытое фусума, а потом со вздохом повернула к Мадаре голову, будто только сейчас заметив его. Улыбнулась и сказала: — Привет, Мадара. — Фумико?.. — осторожно спросил мальчуган. — Что у тебя?.. Но он не закончил, потому что девушка протянула ему свёрнутую вышивку. Мадара недоумённо охнул и автоматически её принял, забыв даже спросить, для чего она ему. Но Фумико подсказала сама. — Отдай это Кохане. Она сейчас оказалась немного занята. Я не стала её отвлекать. Фусума задвинулось. Фумико покинула дом Таджимы, оставив всё так же недоумевающего Мадару на пороге, не раздевшегося, не разутого. Он несколько секунд сверлил вышивку взглядом, а потом ловко её развернул. Глаза его расширились в ещё большем изумлении, когда он увидел вышитую розоволосую девушку в окружении каких-то ветвей с листьями и цветами. Его не интересовала эта трава, всё внимание сфокусировалось на розовых волосах. У Мадары чёрт знает от чего заалели щёки. Он и дальше бы смотрел на белую ткань, но тут из комнаты показалась Кохана. — А, Мадара! — Она улыбнулась и помахала ему рукой. — Ты уже вернулся? А где же Томоко-сан? — Ещё у Йокко-сан, — машинально ответил Мадара, ловко спрятав вышивку под одежду, а потом начал разуваться. — Ей не нужна помощь? — обеспокоенно спросила розоволосая. — Рьё и Изуна приведут её сами? — Ага, не беспокойся, — так же на автомате проговорил мальчуган. Следом за Коханой появился и Акихиро. Заметив мальчишку, он усмехнулся краем губ и кивнул ему, ожидая, что тот сейчас начнёт снова задираться и ворчать, ведь его приходом он был недоволен больше всех, но Мадара, ответив на кивок махом руки, прошёл мимо, сразу же заворачивая в свою комнату. — Хм… — Акихиро прищурился. — Чего это он такой шарахнутый? — Даже и не знаю… — пожала плечами девушка, всё глядя в след старшему из сыновей Таджимы. — Но мне казалось, что я слышала ещё один голос… Я думала, вернулась и Томоко-сан… — Скорее всего, тебе послышалось, — отозвался Акихиро. — Что ж, мне тоже уже пора. Надеюсь, ты всё поняла насчёт миссии? — Получив кивок, Учиха усмехнулся. — До неё осталось полмесяца. Будь готова.***
За четыре дня до отправления отряда Акихиро в сторону песчаной страны случилось то, чего совершенно никто не ожидал — заболела Кохана. Когда накануне она пришла домой и, отказавшись ужинать, тяжело переступая с ноги на ногу, ушла в свою комнату, Томоко сразу же отметила неестественную бледность на лице своей подопечной, а также гнусавость в голосе. Женщина сразу же решила, что на утро розоволосую она никуда из дома не выпустит и заставит отлежаться хотя бы несколько дней, вплоть до начала миссии. Сакура и сама почувствовала необыкновенную слабость после полудня. Тело неизвестно отчего стало ломать, голову тяжёлыми объятиями схватывала тягучая боль. Конечно, как опытный медик, который видал симптомы и похуже, она сразу определила, что где-то подцепила простуду. Но по своей ли халатности или просто ради того, чтобы не беспокоить кого-либо, Сакура решила, что ночи под тёплым одеялом и горячего чая вечером вполне хватит, чтобы вывести эту бациллу из организма. Закутываясь, в одеяло, как в кокон, девушка была твёрдо уверена, что проснётся здоровой и полной сил. Но не тут-то было. Всю ночь она прометалась в страшном бреду, то скидывая с себя одеяло, горя огнём лихорадки, то снова заворачиваясь в него с головой, дрожа всем телом, будто не в доме спала, а на улице. Перед глазами метались чьи-то облики, непонятные картины далёкого прошлого, обрывки чьих-то фраз, которые текстом сливались у неё в мыслях… Не хватало силы подняться с футона и нащупать в своей сумке хоть что-нибудь, что могло бы помочь… Невыносимо хотелось пить, и ей мерещилась то адская пустыня Казе но Куни, то бескрайние белые степи Страны Снега… Спас, если так можно выразиться, её младший из братьев. Рано утром Рьё зашёл, чтобы разбудить свою любимую Кохану-чан — это, считай, уже превратилось в традицию. Именно ему Сакура могла бы сказать спасибо, но не в состоянии была даже прохрипеть его. Увидев, что девушка выглядит не очень-то здоровой и радостной, мальчик бросился сломя голову к маме. — Ох, так я и знала! — всплеснула руками Томоко, вздыхая и качая головой. — Бедная девочка… Конечно, жена Таджимы не владела никакими специальными навыками и тем спектром способностей, которым не раз удивляла весь клан розоволосая. Но за свою жизнь она столько раз лечила своих сыновей, начиная порезами на ладонях и кончая такой вот лихорадкой, сжигавшей человеческое тело дотла, что ничуть не растерялась, когда сыновья провели её в комнату тяжело заболевшей девушки. Женщина немедленно начала отдавать указания Мадаре, Изуне и Рьё, удобно расположившись рядом с постелью розоволосой. Бесполезно было говорить мальчишкам пойти заниматься своими делами (Мадаре и Изуне дали вольную на оставшиеся до тяжёлой миссии дни). Ни один из них не пожелал оставить разболевшуюся Кохану, да и Томоко не особо и стремилась их выгнать — всё равно ей были нужны сыновья, чтобы те могли принести ей необходимые вещи. Стоило женщине сказать, что нужно то-то и то-то, как мальчишки, толкаясь, пыхтя и ворча друг на друга, бежали выполнять. Все трое были в очень странном недоумении и волнении — виданное ли дело, чтобы такой целитель, такой лекарь и слёг с простудой?! Маленький Рьё грустно сопел и морщил нос, стараясь не заплакать от жалости к изнывающей в жару Кохане, но чётко помнил наставление отца о том, что взрослые воины не плачут, и потому держался. Изуна старался хоть немного разрядить ситуацию, откалывая глупые шутки и кривя губы в улыбке, но все были настолько серьёзны и суровы, что он почти сразу это прекратил. Если Томоко думала, что больше всего возни будет от непоседы-Рьё, то ошиблась. Больше всех вокруг суетился Мадара. Беспокойство не сходило с его не верящей в болезнь Коханы физиономии. Глаза жадно впивались в бледное, разгорячённое лицо девушки, что в бреду невнятно бормотала бессвязные вещи, и он в остервенении думал, что делает всё не так и делает очень мало. Конечно, маме лучше знать, как необходимо лечить эту заразу, но неужели он, Учиха Мадара, не способен сделать больше? — Пожалуйста, Мадара, не стой над душой! — не выдержала уже Томоко. — Если ты ждёшь, что через пять минут всё само собой пройдёт, то зря надеешься! Болезнь так скоро не проходит… — Через сколько пройдёт? — осведомился мальчуган, насупившись. — Несколько дней, не меньше… И тогда старший из братьев оставлял свой пост наблюдателя и мерил шагами коридор за фусума. К обеду вернулся с ночного дозора Таджима и, узнав, что Кохана серьёзно заболела, даже сначала не поверил. После того, как он лично убедился в этом, на лбу у него залегла мрачная и недовольная складка, которую люди, хорошо знающие Таджиму, трактовали как поселившиеся в нём озабоченность и взволнованность. После обеда заглянул Акихиро. Никто так и не узнал, что было у него за дело в доме Таджимы, потому что братья во главе с Мадарой наотрез отказались его пускать в дом, вспомнив слова матери о том, что чем меньше будут беспокоить Кохану, тем быстрее она поправится. Напрасно бился Акихиро, пытаясь дознаться у трёх насупившихся стражей, что они прячут в доме. Тут на помощь ему пришёл Таджима, услышавший горячий спор даже за деревянными стенами. — Я надеюсь, у вас не случилось ничего серьёзного… — начал было Акихиро, но Таджима остановил его ладонью. — Случилось. Кохана серьёзно заболела, потому тебе лучше не заходить. Ты сам можешь подцепить эту заразу, да и жена сказала, что ей нужен полный покой. Акихиро отступил на шаг назад, слегка нахмурившись. Первым желанием, что яркой искрой вспыхнуло в голове и груди, было немедленно взлететь по ступеням в дом и хоть одним глазом увидеть розоволосую девушку. Но искра как вспыхнула, так и потухла. Холодный разум тут же рассудил, что сейчас у него нет никаких привилегий, которые позволили ему бы подняться в дом и как-нибудь помочь. Да и не мужское это дело. Он ушёл ни с чем, и мрачный, как грозовая туча, которая вот-вот разразиться бурей, Мадара вернулся к фусума, за которой спала погрузившаяся в беспокойный сон Кохана. Хоть мать строго наказала не подходить к девушке, он не мог заставить себя прохлаждаться, где попало, пока розоволосая так тяжело болеет. Тяжёлый жар удалось сбить. Кохана перестала что-то невнятно мычать и заснула под кучей тёплых одеял, которые притащили мальчишки. Были опасения, что температура ночью снова поднимется, ведь лихорадка не проходит так просто. Потому ночью кто-то должен был бдительно следить за состоянием заболевшей девушки. — Я повторю ещё раз, Мадара! Ты не останешься на ночь рядом с ней! Не приведи Ками-сама, и ты заболеешь! Ваша миссия будет под угрозой срыва! — Неужели Кохана за это время не поправится? — испуганно ахнул Изуна, у которого сразу же перед глазами встали все самые ужасные ситуации, когда без помощи розоволосого целителя ну никак не обойтись. — Она будет очень слаба, — покачала головой Томоко. — Даже если ей и хватит сил подняться, не пройдёт и нескольких часов, как она сляжет с простудой ещё более сильной. Она станет для вас обузой, и жизнь её окажется под угрозой. Мадара и Изуна тоскливо переглянулись. Уж в чём-чём, а в словах матери относительно болезни розоволосой они даже не думали сомневаться. Если она сказала, что Кохана останется дома, значит, так тому и быть. Но как же они без неё? Кто залечит раны? Кто вытащит с того света, когда душа будет покидать тело? Кто? Этот же вопрос тревожил и Акихиро. Тот немедля отправился к отцу и изложил ему сложившуюся ситуацию. Ясно было, что и речи быть не может о том, чтобы брать с собой в дальний путь девушку, что будет едва стоять на ногах. Но группе нужен был, по крайней мере, ещё один член, на худой конец хоть какой-нибудь лекарь. — Чем меньше вас будет, тем лучше, — оборвал Хосуто речь сына. — Миссия, как ты помнишь, довольно серьёзная. Здесь мы должны показать, что сила наша не в количестве. — Но лекарь… — Фумико. — Хосуто недвусмысленно смерил юношу взглядом. — Фумико, Акихиро. Она, насколько я помню, очень тесно общалась с Коханой и даже училась у неё врачеванию. — Но её навыки… — Ты услышал меня? — повысил голос Глава. — Фумико заменит Кохану. И тебе же будет лучше, если замена эта случится не только в твоей команде. Акихиро потупил взгляд, ощущая давно забытое чувство стыда и какой-то вины, будто его поймали за воровством сладостей. Нужно было быть глупцом, чтобы не понять, какой камень сейчас закинул в его огород отец. — Я вас понял, отец. — Надеюсь, что в скором времени увижу результаты твоего понимания, — благосклонно кивнул Хосуто, щуря тёмные глаза. — Сообщишь новость Фумико? Или же мне сделать это через Тсубасу? Второй камень. Акихиро стиснул зубы и кратко ответил, что сам зайдёт к девушке. Однако когда он вышел на улицу, ноги его понесли куда-то в сторону от улицы, на которой жил Тсубаса. Ему в тягость было делать то, на что так сильно намекал ему отец и клановые традиции. Он не был дураком и понимал свои чувства, хорошо в них разбираясь. Но то, что чувствовал он к Кохане, не находило объяснения в его голове, не находило своего места на полочках, где всегда и всё было с идеальной педантичностью разложено. Так подошёл к концу день, и начала вступать в свои права ночь. К удивлению маленьких Изуны и Рьё, Мадара каким-то чудом уболтал мать, и та разрешила ему остаться до полуночи у постели розоволосой в качестве бдительного стража. — Но только до полуночи! — погрозила пальцем Томоко. — Потом разбудишь меня! Конечно, мальчик делать это не собирался по двум причинам: у него не поднялась бы рука будить мать посреди ночи (только если Кохане станет хуже) да и только во время своего ночного бдения он сможет почувствовать, что делает что-то важное, что-то, что поможет Кохане. Перед тем, как лечь, Рьё отозвал старшего брата в сторону и тихо у него спросил: — Ты правда сможешь приглядеть за Коханой-чан? — Конечно! — расправил плечи Мадара, уверенно кивнув. — Иначе, зачем я там нужен? — Я очень переживаю… — признался малыш, неловко почесав кончик носа. — Понимаешь, Кохана никогда раньше не болела. Даже не кашляла никогда. А тут она так сильно простудилась… Мадара! — Старший опустил взгляд на обеспокоенное личико маленького Рьё и на его круглые, как стопочки из-под саке, глаза. — А что если… Что если Кохана никогда не выздоровеет? И… И умрёт? Помнишь, как дядя Отто? — Не смей даже думать о таком! — угрожающе шикнул на младшего Мадара, делая к нему шаг. — Кохана очень сильная, и какая-то лихорадка не сможет её убить! Если она лечит других, значит, и саму себя тоже сможет исцелить. Мы должны в неё верить! А вместо этого развозишь нюни, как девчонка… Тут Мадара осёкся, испугавшись собственных слов. Ведь что-то подобное он говорил Осикаве и Касуми, когда они уходили на своё первое и последнее в их короткой жизни задание. Всё нутро будто обожгло калёным железом. Не он ли клялся и божился, что больше никогда не обидит своих братьев, что всегда будет их защищать? Снизу раздался тихий всхлип. Рьё, кривя губы и морща нос, всё-таки не удержал слёз, которые так и рвались у него целый день наружу. Почему-то он вспомнил тот день, когда Кохана принесла домой полуживого отца, и захотелось только сильнее разреветься. Мадара прав, какой же он шиноби? Девчонка, самая настоящая! Вытирая кулаком горючие слёзы, удерживая рыдания, Рьё прошептал: — Братик… Братик, прости… Я… Я очень боюсь, что Кохана уйдёт, как ушли от нас Касуми и Осикава… — Он громко всхлипнул, глотая солёные слёзы, боясь даже поднять на старшего брата глаза. — А я ни-ничего… Крепкие руки несмело обняли его и прижали к плотной ткани кимоно, которая сразу же намокла от слёз Рьё. Он сначала замешкался, а потом дрожащими ручонками обхватил старшего брата, прижимаясь к нему в поисках утешения. — Кохана не уйдёт от нас, — тихо прошептал Мадара, сжимая младшего братишку в объятиях, которые редко кому дарил. — Она поправится, вот увидишь… Лекари так легко не умирают. Не плачь… Не плачь… Покрытая мелкими ссадинами шершавая ладонь гладила чёрные пряди на голове маленького Рьё, и тот постепенно успокаивался. Оба они стояли в глубине дома, потому никто не мог услышать глухие всхлипы и тихие шептания. Когда младшие плакали, Мадара, как старший брат, был обязан их успокоить и поддержать, но вместо этого он сквозь зубы рычал что-то вроде: «Хватит нюни распускать», «Тоже мне, шиноби!» и тому подобное. Отчего-то жалость и сострадание претили ему, вставали поперёк горла, поперёк его ещё не совсем оформленных принципов о выживании в суровом мире Эпохи Войн. Но сейчас… — Сейчас мы слабы… — шептал Мадара, прижимая младшего брата к себе. — Но дай срок, и наша сила сравняется с силой величайших ниндзя прошлого. Тогда мы сможем защищать своих близких… Я всегда буду рядом с вами. — Ладони крепко сжались в кулаки за спиной Рьё. — И буду защищать и тебя, и Изуну, и весь клан. И Кохану тоже.***
В первую же ночь жар снова попытался вернуться, но бдительный Мадара, наблюдавший почти целый день за действиями матери, ловко успел его сбить. Ни на минуту он не закрывал глаз и, сидя неподалёку от спящей девушки, читал один из вытащенных с библиотеки свитков при тихом свете окиандона. Каждые десять-пятнадцать минут мальчуган оставлял своё чтение и подходил к Кохане, ощупывал лоб, слушал пульс и только тогда возвращался на место, когда убеждался, что та крепко спит и жар её пока не тревожит. Часто он замирал возле её футона, по несколько минут просто разглядывая её умиротворённое, казавшееся в тусклом свете фонаря вылепленным из воска, лицо и всё никак не мог заставить себя перестать пожирать Кохану глазами. Как можно быть такой красивой и так страшно болеть в одно и то же время? Очень аккуратными и плавными движениями пальцами убирал он с покрытого холодной влагой пота мокрые розовые пряди. Странное возникало у него при этом ощущения в ладонях и в груди, но Мадара был уверен, что делает всё правильно и по-другому быть не должно. К ней нельзя было относиться как-то иначе, только бережно и нежно. Будто она цветок, только что сорванный с поля. Ками, о чём только думает! Когда эта мысль забиралась к нему в голову, он почти сразу же вскакивал с видом, будто его поймали на каком-то постыдном занятии, оправлял кимоно резкими движениями и, краснея, как дурак, садился на пол возле окиандона. Первая ночь прошла более менее благополучно, потому Томоко сделала вывод, что организм Коханы успешно борется с заразой. — Нам остаётся только следить за температурой и ждать. На вторую ночь жена Таджимы без всяких разговоров отправила Мадару спать, на третью ночь Кохане не нужен был наблюдатель вовсе, потому что жар окончательно отступил, и лихорадка сходила на нет. Но целительница была настолько слаба, что просыпалась всего на час и практически не разговаривала, показывая ладонью на горло. Мало ела и снова проваливалась в беспокойный сон. — Ничего страшного, — улыбалась Томоко, наблюдая за старшими сыновьями, которые тихо перешёптывались между собой, точно маленькие заговорщики. — Болезнь отступает, скоро уже наша Кохана совсем поправится. На четвёртую ночь крупными хлопьями пошёл снег. Вечером неожиданно стало теплеть, и Акихиро, заходивший, чтобы обсудить с двумя старшими братьями завтрашнее отправление, заметил, что погода позволит им совершить их путешествие гораздо быстрее, чем планировалось. Напоследок он даже успел спросить о здоровье Коханы, на что сразу же нахохлившийся Мадара весьма скупо ответил, что лекарь поправляется, но отправиться на миссию не сможет. Акихиро только кивнул, но про себя разочарованно отметил, что необходимо будет соблюдать предельную осторожность во время стычек с вражескими шиноби и дистанцию. Не приведи Ками, кого-нибудь тяжело ранят, а если и оружие окажется отравленным, то пиши пропало, миссия окажется под угрозой провала. На медицинские навыки Фумико он не собирался даже рассчитывать. Они ни в какое сравнение не шли со способностями Коханы. Завтра предстоял ранний подъём, ещё до рассвета, потому Таджима приказал двум старшим сыновьям отправиться спать раньше отведённого им времени. Ослушаться отца никто не отважился, потому скоро в доме погас свет, и он погрузился в ночную, снежную тишину. Четвёртую ночь Сакура тоже коротала в одиночестве. Тяжёлый, мутный сон отпустил её из своих липких объятий, и она проснулась, глядя в тёмный потолок, который скупо освещал оставленный Томоко окиандон. Она чувствовала себя гораздо лучше, оставалась только слабость в теле да забитый нос с больным горлом, но это ерунда. Организм и не с таким справлялся. Она осторожно села на футоне, протирая ладонью глаза. Да уж, спать столько дней практически бесперебойно… Будто за всю жизнь решила отоспаться сразу. Нужно как можно скорее вставать на ноги, достаточно она залежалась в четырёх стенах. Ей ещё предстоит миссия… Миссия! Розоволосая ахнула и, запустив пальцы в волосы, мучительно начала вспоминать, какой сегодня день, сопоставляя даты, когда она слегла, когда первый раз очнулась от бреда («Ками-сама, надеюсь, ты не допустил, чтобы я что-то ляпнула в бессознательном состоянии?!»). Но потом вспомнилось, что Томоко говорила о том, что мальчики отправляются завтра, а её оставляют дома. Это её успокоило, хотя девушке было немного обидно, что она, словно ненужный мешок, осталась в тылу, пока Мадара, Изуна и остальные будут рисковать своими жизнями где-то на границе Казе но Куни с Хи но Куни. Кто же прикроет их? Кто залечит раны? Отправили ли с ними лекаря? Или какого-нибудь сильного шиноби? «Чего беспокоишься, дурёха? С ними будет Акихиро, который не допустит, чтобы кто-то из команды пострадал. Уж лучше позволит отрубить себе вторую руку!» В животе тоскливо заурчало. К ней вернулся аппетит — признак того, что выздоровление не за горами. Было бы неплохо сейчас перекусить, хоть обычным моти или холодным рисом. Даже остывшему чаю она была бы рада. Наверняка, на кухне осталось что-нибудь после ужина. Единственное, что необходимо было сделать — это найти в себе силы встать с футона и дойти до кухни. Сакура нехотя стянула с себя тёплое одеяло и перенесла ноги на прохладный деревянный пол. Сразу по телу пробежался неприятный озноб, но девушка, стиснув зубы, оттолкнулась от футона и, держась за стену рукой, поднялась. Ноги, столько дней пребывавшие в безделье, сначала задрожали и отказались держать хозяйку в вертикальном положении, но после нескольких шагов они перестали подкашиваться, и Сакура довольно бойко прошла вдоль стены до фусума. Отодвинув его в сторону, она по привычке прислушалась, а уже потом так же неторопливо побрела до кухни. Однако тело было не готово к таким большим переходам. Оступилась раз, два, и на третий Харуно решила, что точно с грохотом растянется на полу, подняв на уши всю семью Таджимы, однако же, её ловко удержали чьи-то руки, подхватившие под руки и за талию. Это было настолько неожиданно, что инстинктивно ладонь сжалась в кулак, намереваясь огреть распускающего руки неизвестного (и не важно, что он уберёг её от падения), но тут в темноте послушался шёпот: — Давай без этого, а? Мама сказала, что тебе лучше сейчас не пользоваться чакрой… — Мадара!.. — с облегчением выдохнула Харуно, опуская руку и тяжело опираясь на стену. — Ты почему не спишь? — Это я должен тебя спросить! — тихо заворчал мальчуган, поддерживая девушку. — Шаришься по дому среди ночи! — Я думала, что самый чуткий сон у Изуны… — усмехнулась Сакура. — Так и есть, — отозвался Мадара. — Только я не спал. Пойдём, я помогу добраться тебе до футона. — Я и сама справлюсь… — Ага, теперь понимаешь, каково мне, когда ты постоянно лезешь со своей помощью! — В темноту улетела ехидная усмешка. — Ты едва не упала, потому я имею полное основание донести тебя до футона даже на руках. — Вряд ли у тебя на то хватит сил… — промямлила Сакура, понимая, что без помощи Мадары она и вправду не справится. — Я слишком тяжёлая… Сказано это было не с целью спровоцировать мальчишку на дальнейшие действия, ни в коем случае. Девушка выпалила это, чтобы хоть что-то сказать в ответ, чтобы не оставаться в этом споре побеждённой. Однако Мадара понял её совершенно иначе. Он остановился, и не успела девушка пикнуть, как лёгким движением Мадара взял её на руки и, не дрогнув ни одним мускулом, просто понёс её к комнате. Её, совершеннолетнюю девушку, поднял такой мальчишка! Естественно, Харуно не могла такого потерпеть! На весь коридор стали раздаваться возмущённые шиканья и бурчания: — Мадара! Немедленно поставь меня! — Да, ты права… Тебе не помешало бы немного сбросить в весе… — Ах, ты засранец! Отпусти меня! Не заставляй применять силу! — Будешь так брыкаться, я тебя уроню, и ты перебудишь всё поместье! — Кто тебе вообще позволял делать это?! — Нечего провоцировать! — Отпусти! Мадара, который уже стоял над футоном, пожал плечами и так же легко опустил розоволосую на него, будто для него не существовало ничего легче и проще. Конечно, он на тренировках носил и не такие тяжести. Пройти несколько метров, держа на руках человека, пускай и старше его — проще простого. Так каждый может. — А теперь скажи мне, почему ты колобродила ночью по дому? Тебе стало хуже? — Мадара подвинул окиандон ближе к постели и, скрестив ноги, сам сел на пол. — Нет, мне стало гораздо лучше, — покачала головой девушка, натягивая на ноги одеяло — босые ноги замёрзли от прогулки по дому. — Тогда чего ты подорвалась? Лежала бы отдыхала. — А ты чего не спишь? — пошла в наступление Харуно. — Если я не ошиблась в числах, то ты утром должен будешь уже быть у ворот поместья в полной боевой готовности! И бессонная ночь… Учиха только от неё отмахнулся. Не говорить же ей, что при свете своего «ночника» разглядывал оставленную Фумико вышивку, которую он так и не отдал ей. Это следовало сделать уже давно, но, чёрт возьми, он просто не мог переступить через себя и расстаться с такой красивой вещью. Странно… Редко когда его охватывало чувство прекрасного при виде даже самых изысканных и изящных вещей, а тут платочек какой-то!.. Может, всё дело в розовых нитях? Мальчуган недовольно наморщил нос и довольно резко подорвался с места, что не укрылось от глаз Коханы. — Ну, если ты чувствуешь себя хорошо, и ничего не беспокоит… — Нехотя он повернулся, чтобы выйти из комнаты. — Лучше тогда… Тоскливый стон, который чем-то походил на приглушённый умирающий вой кита. Мадара же, который никогда не видел кита и уж тем более никогда не слышал его стонов, сразу понял, откуда раздаются такие звуки. — Ты голодна? — со скрытой надеждой в голосе спросил он, повернув к ней голову. Даже при слабом освещении было видно, что лицо розоволосой зарделось. Мальчуган даже позволил себе усмехнуться. — Сейчас принесу. Харуно стыдливо закрылась широкими рукавами своей одежды, едва Мадара скрылся за фусума. Это ж надо так облажаться… Будто ей снова двенадцать лет, и она, как дурочка, хвостиком вертится возле Саске. Мадара вернулся очень быстро и принёс тарелочку с чуть тёплыми моти и немного чая — всё, что осталось после ужина. Скудно, но розоволосая даже этому была рада — желудок невыносимо нудил, требуя пищи. — Ты смотри, пальцы себе не откуси, обжора… — усмехнулся Учиха, глядя, как энергично целительница поглощает одно моти за другим. Кохана лишь ворчливо смерила его взглядом в ответ. Пока она ела, Мадара подошёл к окну и приоткрыл его, с удовольствием вдохнув ночной воздух и получив в нос несколько пушистых хлопьев. На улице было так тепло, хоть в одном кимоно выбегай. — В такую погоду самое время выходить на какую-нибудь опасную миссию… — услышал он голос Коханы. — Жаль, что я не смогу пойти с вами… Я надеюсь, Акихиро взял в команду лекаря? — Нет, — покачал мальчуган головой. — Маленькая группа гораздо мобильнее, так он сказал. Да и редко когда в такие миссии уходили лекари клана… — Мой учитель говорил, что в любой команде должен быть ирьёнин, чтобы поддерживать товарищей во время боя. — В этот раз нам придётся быть втройне осторожнее. На навыки Фумико я бы не очень рассчитывал на месте Акихиро… Они замолчали. Сквозь маленькую щель изредка залетали белые хлопья снега и, кружась в причудливом танце, падали на пол, где тут же таяли. С улицы дуло прохладным свежим воздухом, которым никак не удавалось надышаться. — Открой полностью. Тихая, отпущенная в темноту просьба, звучавшая почти как мольба. И Мадара, не задумываясь, движением руки открыл окошко, запуская зимний дух в комнату. Рукой потушил он окиандон, хотя она даже и не просила его об этом — сам догадался и сел рядом с ней. Оба, как зачарованные, как люди, на которых наложили гендзюцу, молча смотрели на кружащий за стенами дома белый танец, вихрь пушистых снежинок. До невозможности необычно и восхитительно смотрелись белые, быстро мелькавшие пятнышки на тёмном фоне чёрной зимней ночи. Каждый видел одно и то же, и каждому казалось, что сидящий рядом думает об одном и том же. Не нужно было открывать рот и произносить бессмысленные и ненужные звуки, именуемые словами, тишина и красота сами говорили за них Юкими? Это ты имел в виду, Акихиро? Любование падающим снегом, когда между двумя душами словно бы образовывался мостик? — А ты знаешь… У меня ведь сегодня день рождения, — едва слышимым шёпотом проговорил Мадара, не отрывая взгляда от окна. — Двадцать восьмое декабря. Сакура взглянула на него, и на секунду ей показалось, что рядом сидит не мальчик, которому только предстоит встать во главе клана, а уже взрослый мужчина, бесстрашный и жестокий, с горящими во тьме алыми глазами. Но наваждение быстро прошло. — Сколько тебе исполнилось? — Представь, уже четырнадцать…*** — Он усмехнулся. — Скоро мама начнёт ворчать, что я до сих пор ещё не женился. — Так рано? — не удержалась Сакура. — Чем раньше, тем лучше. Быстрее дети будут. Хотя вот на Акихиро глянь. Ему, похоже, не то, что детей не надо, ему и жена не очень-то нужна. Девушка наклонила голову, на мгновение задумавшись, а потом неловко поднялась с футона. Мадара что-то выпалил, попытавшись ей то ли помочь, то ли усадить обратно, но она справилась сама и подошла к низенькому столику. Выдвинув небольшой ящичек, розоволосая запустила туда ладонь и быстро нашла то, что искала. В ладони у неё оказался висящий на шёлковой нити скромный, вырезанный из древесины дуба кулон в виде… Ох, как же Мичи назвал эту рыбину? — Жалко, что ты не пошла с нами на ту ярмарку, было очень весело! — Сам знаешь, работа. Да и уходить так далеко от поместья… — Так и просидишь остаток жизни за стенами, словно молоденькая девушка, которую не берут замуж! — Она краснеет и ворчливо бьёт его по затылку. — Ай! Ай! Понял-понял! Молчу! Я тебе тут кое-что принёс! Он долго возится с одеждой, явно силясь вспомнить, куда же он с похмелья затевал эту вещицу, хоть и делает вид, что она всего лишь затерялась в складках кимоно. Она усмехается, наблюдая за этим вроде бы уже взрослым парнем, который по поведению не переступил уровень озорника-мальчишки. Наконец он выуживает ЭТО и протягивает ей. Она вопросительно смотрит на него, тот неловко мнётся и начинает что-то бурчать о старике, который предлагал множество такого рода товары за одну лишь победу (в каком из многочисленных конкурсов ярмарки, Сакура так и не поняла). Весь бессвязный рассказ сводится к тому, что бедный Мичи делал больше десяти попыток выиграть, но был настолько пьян, что ничегошеньки не выиграл. Старик сжалился и дал ему первый попавшийся сувенир. — Это карп. — Мичи кладёт деревянную рыбку на чёрной шёлковой нити ей в ладонь. — Вообще это не женский символ. Старик сказал, что это для сынишки, но у меня нет сынишки… Зато есть ты… А ты… Ну… Дальше снова было неразборчивое мычание, но проницательной женской интуицией Сакура уловила главное — Мичи заботится о ней так, как заботился бы о собственном сыне, если бы у него был сын. Напоследок Мичи ещё сказал, чтобы она ни за что его не носила и лучше бы вообще кому-нибудь отдала, потому что карп — это мужской символ, и не пристало женщине такой носить. Вот такой вот странный подарок очутился в руках у розоволосой целительницы. Карп. Значит, карп*(4). — Мадара. Мальчуган моргнул, отвлекаясь от созерцания летящего снега, и взглянул на Кохану. Та стояла уже возле него, сжимая что-то в руках. Как-то по-загадочному блестели её тёмного нефрита глаза. Она присела рядом с ним на корточки и протянула к нему руки. С замиранием сердца Мадара решил, что розоволосая его сейчас обнимет и прижмёт к себе, но вместо объятий он почувствовал что-то тонкое на шее и охнул, скашивая глаза вниз. Пальцы Сакуры завязали за его спиной узелок, опуская на грудь деревянную рыбку. Мадара недоверчиво прищурился, разглядывая деревянную рыбёху, а потом взглянул на Кохану, вопросительно изогнув брови. — А что ты хмуришься? — заворчала она в ответ, складывая руки на груди. — Очень мило предупреждать о своём дне рожденье именно в этот день! — И как бы я выглядел, если заявил бы тебе, что у меня он через неделю? — вспыхнул мальчишка. — Как кретин, вот как! И неважно это уже! Объясни мне, что это за штука! — Он потрогал пальцами подарок. — Рыба… Не карп ли? Слава Ками, в комнате было достаточно темно, чтобы её стыдливо покрасневшее лицо никто не увидел. Надо же, даже Мадара это знает, а она как простофиля, только успевает удивляться… — Карп мужской символ. Он преодолевает течение воды год за годом, потому символизирует упорство и силу духа, нежелание сдаваться и покоряться… — заговорила Сакура, стараясь припомнить, что там ещё говорил Мичи. — И он приносит своему владельцу удачу и счастье… — Мне не нужны подачки от какой-то деревяшки, — оборвал её Мадара презрительно. — Я не верю в то, что такие вещи приносят хоть что-то. Если человек ничтожество, ему ни одни духи не помогут! Только своими силами и своим упорством можно достичь желаемого и никак иначе! Но… Он снова опустил глаза на рыбку на его шее. Всё-таки это был подарок Коханы. Неважно, что такой бедный и простой, он и не любил изысков. Важно то, что она преподнесла ему это от чистого сердца с искренним пожеланием. Оскорблять её такими словами… Губы мальчишки тронула улыбка. — Но так и быть, пусть поделится своей удачей, раз уж он такой настырный, этот карп. Спасибо, Кохана… Розоволосая слабо улыбнулась и, поднявшись, закрыла окно, а потом посоветовала мальчугану отправляться спать, до утра оставалось не так уж и много времени. Мадара не стал спорить, глаза уже начали побаливать, и он с последних сил проглатывал зевки. Через несколько минут комната лекаря опустела. Она с сытым желудком и лёгким сердцем легла на футон, широко улыбаясь. Как удачно оказался у неё этот кулончик и как же хорошо он подходил к задиристому мальчугану. Заснула она с приятными и светлыми мыслями. А во сне к ней пришёл Он. Грозный, могучий, уничтожающий всё, с руками по локоть в крови. И два горящих алым огня светились из завесы этого ужаса. Он направлялся к ней, твёрдо, уверенно, властно, как господин, как хозяин положения. И на шее сквозь мутный и липкий кошмар видела она вырезанного из дубовой древесины карпа на шёлковой нити.