Сквозь паутину времени

      Сладко пахло в воздухе липкими, только-только появившимися листочками. Весело, беззаботно чирикали воробьи, и проснувшиеся белочки прыгали с ветки на ветку, уже выискивая новые припасы на будущую зиму. Через дорогу белой стрелой пролетел перепуганный заяц, ещё не успевший сменить свою шубу.       — Подумать только… — вдохнул весенний воздух полной грудью Изуна, щурясь от ярких солнечных лучей. — Уходили — лежали снега, а теперь вон… Ни одного сугроба не видать…       — Душно… — пыхтел Мадара, расстёгивая плащ, явно предназначенный для более прохладной и морозной погоды.       — Весна приходит… — улыбалась Фумико, подставляя личико ласковому солнцу. — Совсем скоро начнёт цвести сакура, в столице будет большой праздник.       — Говорят, во время Ханами* открывается такая большущая ярмарка, что за целый день не обойдёшь её всю… — мечтательно протянул Изуна. — Столько разных разностей, что глаза разбегаются…       — Да, только нам туда дорога заказана… — хмыкнул старший сын Таджимы. — Никто нас не отпустит так далеко, да и отправятся в столицу только представители клана. Эй, Акихиро! — Мадара позвал бредущего впереди капитана, который слегка повернул голову в сторону окрика, показывая, что внимательно слушает. — А может, ты нам организуешь миссию до столицы? Что-то отнести, кого-нибудь сопроводить!       — Тэнгу бы сопроводил, лишь бы взглянуть на оружейную лавку! — кивнул младший брат.       — Сам бы рад, да вот только приглашения для представителей клана уже присланы и, вероятнее всего, уже распределены, — отозвался Акихиро, отворачиваясь. — Так что в этом году мы снова будем лишь слушать о красоте и величии Ханами в столице.       Их долгое, по сравнению с прошлой миссией почти год назад путешествие, подходило к концу. Несколько месяцев они не видели родного поместья, сражаясь на границе двух стран и сопровождая «ценный груз» в резиденцию Даймё. Что же там такое было, так никто и не узнал, лишь Акихиро как-то неопределённо заметил, что «ради такой мелочи можно было не снаряжать целый караванище и не отправлять его через две страны».       Испытаний на их долю выпало не мало. Мадаре казалось, что половина континента пронюхала про этот «ценный груз» и решила его себе отвоевать. Но раз за разом они одерживали верх, показав всем, чего стоят воины клана Учиха. Благодаря шарингану Акихиро ни один враг не мог подобраться скрытно, и атаки вражеских шиноби и просто обычных дорожных разбойников и бандитов проваливались.       Все с облегчением отметили, что среди убитых не было ни одного из клана Сенджу. Не то, что бы кто-то переживал за жизнь какого-нибудь древня, просто те любили следовать народной заповеди: «Глаз за глаз», и сейчас было не самое лучшее время, чтобы нарываться на них.       — Зима, — хмуро бормотал Акихиро. — Они не настолько дураки, чтобы выбираться из своих лесов…       В общем, путешествие прошло весьма успешно. Никто не получил серьёзных повреждений и не подхватил лихорадку. Царапины, ушибы, кровоточащие раны — это, конечно же, не в счёт. Если ты не получил ни одной царапины, то тут только два варианта: или ты — непревзойдённый воин, или отъявленный трус.       Несомненно, всех поразили песчаные просторы Казе но Куни. Как только стали мельчать деревья, а воздух теплеть, показались волны песка. В тот же день тёплая одежда, в которой пришлось проделать неблизкий путь по заметённым снегом дорогам, была спрятана в рюкзаки, а встретившие их пустынные жители с настороженным добродушием предложили одинаковые для всех четверых широкие и лёгкие одежды, которые защищали от песка и духоты.       — Какая у них забавная одежда! — не переставала восхищаться Фумико чужеземной страной. — И такая удобная!       — Сколько оружия можно под ней спрятать… — с удовольствием бормотал Мадара, заворачиваясь во множество складок одежды, чем-то напоминающей содранную с футона простыню. — И при этом я останусь ничем не примечательным жителем! Да я кем угодно могу стать в этих одеждах! Пастух, торговец, отшельник, монах…       Но вежливые пустынники поспешили заверить, что их одежда является определяющим знаком, по которому Стражи великой пустыни смогут их отличить от простого народа и без зазрения совести убить.       — Видите ли, всех гостей сопровождают, — с вежливым прищуром заметил один из встречающих. — Если гостя встречают одного и без сопровождения, он автоматически зачисляется в шпионы и подлежит устранению.       Наверное, только на Акихиро не произвело впечатления подобное заявление. Один он остался невозмутим, отметив про себя, что необходимо долго и тщательно работать, чтобы стать союзниками таких подозрительных жителей.       Мадара же в этот момент вспомнил, что читал в одном из старых библиотечных свитков. Стражами пустыни были не просто обычные шиноби-охранники. Это были специально обученные и всеми душой и телом преданные своему главе воины, по одному лишь повелению готовые убить себя или кого-то другого, не различая, кто друг, кто враг. Раз приказано, значит, надлежит исполнять. Автор свитка не мог объяснить ничем такую безумную верность, такое безвозмездное подчинение единственному человеку, и от этого Мадаре даже стало не уютно. Что этот Глава делает? Особое гендзюцу? Специальная техника? Особые печати на сознании? Как подобного добиваются?       Но никто не ответил бы на его вопросы, будь он хоть трижды житель Казе но Куни. Ибо это была тайна практически государственного масштаба. Да и времени не было, чтобы задавать вопросы и думать над их решением. Через неделю их привели в перевалочный пункт, более подробно огласили маршрут, точки, где могут повстречаться опасности и где следует делать привалы, выдали провизию, запас метательного оружия, сопровождение из неразговорчивых, закутанных с головы до ног пустынников и сам «караван» — несколько телег, которые и телегами-то не назовёшь: вместо колёс у них были какие-то полозья, а стены и крышу заменили те же тряпки и паланкины. Как им потом объяснили, полозья помогают легче преодолевать расстояния по песчаному ковру с помощью верблюдов и мулов, а паланкины защищают от духоты и песка, пропуская внутрь только прохладный ветерок.       В одной из таких телег и находилась эта «ценность». Показывать и рассказывать о ней никто и не подумал — внутри сидели те самые до мозга костей верные псы Даймё Казе но Куни, которые должны были вмешаться в бой только после того, как всё остальное сопровождение погибнет, и уже они должны будут обеспечить доставку «ценности» в резиденцию Даймё Хи, но Куни.       — Кажется, я понял… — сказал тем вечером Изуна, ёжась в лёгких одеждах от пустынного холода (странная страна — днём изнываешь от жары, а ночью трясёшься от стужи). — Им не нужна особая охрана. Они ведь сами в состоянии защитить три телеги. А мы тут исполняем другую цель, скорее политическую…       Акихиро кивнул.       — Как вы заметили, они не кидаются с распростёртыми объятиями к своим потенциальным союзникам. Нужны годы проверок, совместных дел и тайных интриг, чтобы крепко связать этот союз. Наша миссия — одна из первых таких «проверок».       — Эти двое не столько для защиты своей «ценности», сколько для слежки. — Мадара хмуро скосил глаза в сторону двух держащихся в отдалении и от чужих, и от своих шиноби в капюшонах и масках. — Они будут следить за нашей работой, а потом доложат своему главе. И уже по этой информации они будут решать, стоит ли нам доверять.       — Всё настолько сложно? — подала голос Фумико, недоумённо водя глазами по песчаным просторам. — Неужели нужны все эти ухищрения?       — Политика — дело тонкое, особенно с востоком, — нравоучительно отозвался Акихиро. — Потому от нашего поведения зависят дальнейшие отношения двух стран. Потерпим поражение, эти двое бросят нашу миссию к ногам нашего Даймё и тем самым скажут: «Спасибо за ваших воинов. Мы справились сами». А одержим верх…       — Они начнут присматриваться и «проверять» дальше, — закончил Изуна.       Мадара взглянул на своего брата, который дул на пальцы, разогревая их. Разница в их возрасте не была велика, всего лишь несколько лет, которые практически их не разделяли. Однако Мадара всё равно считал себя самым старшим, который должен заботиться и защищать братьев, потому и Изуну воспринимал ещё как мелкого мальчишку, который никак не мог расстаться со своей неуёмной детской весёлостью и страстью к забавам.       Но сейчас, когда он начал рассуждать о такой сложной вещи, политике, в которой путались и терялись даже взрослые, Мадаре показалось, что Изуна на самом деле такой же большой, как и он сам. Он также всё понимает, всё чувствует и осознаёт, во всём разбирается или, по крайней мере, пытается это делать. А весёлость… Ну, не ходить же остаток жизни с каменным лицом. После детства жизнь не заканчивается, и никто не запрещает веселиться и любить жизнь, в конце концов, только стремление к ней вытаскивает человека с того света.       Братская нежность и любовь подкатила к сердцу Учихи, прямо как тогда, в коридоре с Рьё. Самые близкие, родные, те, кому он может доверить свою жизнь, с кем сможет пройти огонь, воду и все круги ада и рая. Кто, если не Изуна поможет ему в его великом замысле — спасти, защитить свой клан?       Из мрачных рассуждений о политики их вывел весёлый говор Фумико. Та не переставала восхищаться и восторгаться и непривычными одеждами, и необычными видами пустыни, песчаными ветрами и, конечно же, фауной. Один из их сопровождающих поймал и показал им странного зверя — покрытое хитиновыми пластинами чудище с двумя крупными клешнями и загнутым дугой хвостом, на кончике которого, словно набалдашник на посохе, торчало острое жало. Зверюга была небольшой, чуть больше ладони взрослого человека, но и клешнями, и жалом, с которого сочились тягучие капли, он внушал довольно жуткое зрелище.       — Скорпион! — выпалил в тот же миг Мадара. — Его яд способен убить с одного касания! Как вы его поймали?       Их сопровождающий загадочно усмехнулся под маской и унёс странного зверя к своим, и, судя по тому, как заурчало от их огня, скорпиона удачно разделали и приготовили.       Вообще всё путешествие до пустыни Фумико была очень оживлённой и бодрой. Единственная она не теряла приподнятое расположение духа и не обращала внимание на неприятности в дороге. Никто, правда, не мог этого объяснить, даже сама Фумико.       Возможно, всё дело в том, что теперь её обязанности стали более широкими — она не только воин, но и медик.       А возможно в том, что Кохана осталась в поместье.       Перед сном Мадара ещё какое-то время бродил вместе с братом по лагерю, шевелил ногой рассыпчатый песок и хмурился, недовольный подобным союзом, который должен был скрепиться благодаря их миссии. Как можно доверять людям, которые так себя ведут? Да под их ногами даже земля осыпается и проваливается! В любой момент можешь шагнуть и оказаться в крепких объятиях зыбучих песков! Как с такими людьми можно иметь дела? Фу ты!       — А вот меры предосторожности мне у них нравятся, — поделился с братом мыслями Изуна. — Бдительность превыше всего. Невозможно угадать, что на уме у каждого пришельца.       — Наш клан и так считают самым нелюдимым, — усмехнулся Мадара, потрепав брата по волосам. — Доверие нельзя заслужить запугиванием. Только долгими и упорными проверками на прочность. Вот это мне нравится в этих песочниках. Остальное — фарс. Просто запугивание.       С восходом солнца, вместе с которым почти сразу проснулась духота и жара, они двинулись в обратный, довольно-таки медленный путь до Хи, но Куни. Перед дорогой один из сопровождающих подарил Акихиро взрослого сокола и перчатку, скроенную из плотной кожи. На недоумённый взгляд Учихи сопровождающий загадочно усмехнулся, прямо как вчера, во время сцены со скорпионом, и сказал:       — Один из самых лучших и безопасных способов доставлять сообщения из одного конца страны в другой. Эта птица специально приучена к такой работе. Его зовут Сабир**. Очень умный и преданный зверь. Через несколько дней он привыкнет к вам, как к новому хозяину, они очень быстро адаптируются. Конечно, вам необходимо научиться подавать правильные команды…       — Я бывал на соколиной охоте, — вежливо поклонившись, ответил Акихиро. — И какое-то время даже был сокольничим при охоте Даймё. С хищными птицами мне не составит труда управиться. Меня больше интересует, от чего такой бескорыстный подарок? Пустынные жители не славятся щедростью и гостеприимством.       — Не поймите нас неправильно. Мы всё делаем для защиты наших земель, пускай и не таких богатых, как ваши, Акихиро-сан. Это вовсе не значит, что мы скупые и чёрствые ко всему люди, у которых сердце — безжизненная пустыня.       Пустынник наклонил голову к своей руке, на которой, уцепившись острыми хищными когтями, сидел величественный сокол, с подозрительностью хищника поглядывая по сторонам.       «Истинный зверь жителей Песков…» — подумалось Учихе.       — Мне понравилась ваша стойкость, — продолжил хозяин птицы. — Обычно наши предосторожности, наши обычаи и наша страна вызывает у гостей восхищение, удивление, недоумение, восторг, иногда страх, боязнь, брезгливость, неприязнь. На вашем лице же не отражалось ничего. Вы поистине невозмутимый человек. Вы могли бы в этом посоперничать с нашими Стражами.       — Миссия обязывает не терять бдительность, — позволил себе усмешку Акихиро. — Я капитан, на мне лежит ответственность не только за успешное завершение порученной миссии, но и за жизни товарищей.       — Кстати о ваших товарищах… — Песочник указал кивком головы на Мадару, который с нетерпением дожидался, когда же «шпала наговориться с этими песчаниками», чтобы, наконец, двинуться в путь. — Этот мальчик необычайно сообразительный. Редко когда попадается гость, который знает, что за зверь такой скорпион.       — Подаёт большие надежды в клане, — согласился Учиха. — Для своего возраста чертовски талантлив и умён. Собственно, если бы было по-другому, он не оказался бы здесь. Возможно, когда-нибудь он станет моей правой рукой.       — Что ж, тогда не будет зазорным для него иметь такой же подарок.       Сопровождающий присвистнул, и к нему с поклоном подошёл закутанный в тряпки человек, держащий на своей руке хищного пернатого, в котором Акихиро узнал ястреба. Тот был немного меньше сокола по габаритам, но это скорей всего от того, что сам ястреб был ещё молодым, едва выучившим команды птенцом.       — Его зовут Гохан, что переводится с нашего наречия как «Небесный правитель». — Пустынник поклонился и взмахнул рукой, как бы приглашая Акихиро принять эти подарки. — Я очень надеюсь, что ваша миссия будет успешной, и вы не в последний раз становитесь нашими гостями.       — Это что, Акихиро-кун? — удивлённо ахнула Фумико, когда капитан подошёл к своей команде, держа на руке двух величественных птиц.       — Подарок наших песчаных друзей, — отозвался юноша и протянул вертлявого, молодого ястреба Мадаре. — Не знаю, слеп ли он или ты неожиданно блеснул умишком, но тебя сочли достаточно сообразительным, чтобы справиться с птицей. Держи, этот пернатый твой.       Теперь во время коротких остановок днём и ночных привалов и Акихиро, и Мадара исписывали листы пергамента чернилами с письмами в родное поместье. Первый писал отцу и рассказывал, как проходит путешествие, потому Глава был в курсе всех происходящих дел, и не мог нарадоваться на такой довольно полезный подарок. Второй же писал вместе с Изуной письма семье и, конечно же, Кохане.       Обучение пернатого молодого непоседы Гохана оказалось делом кропотливым, однако Акихиро умел делать и это. Во время коротких привалов он объяснял Мадаре, как нужно подзывать птицу, как её кормить, как подставлять руку, чтобы ястреб сел на неё, а не развернулся и улетел на соседнее дерево вместе с твоим письмом.       В последний день пути до границы им повстречалась группа девушек во главе с несколькими мужчинами. На вопрос Акихиро, кто это такие, сопровождающие объяснили, что это монахи и послушницы из ближайшего Храма Воды.       — И тут Храмы! — всплеснул руками Изуна.       — И опять Воды… — скривился Мадара, возводя к небу глаза.       — А чего вы удивляетесь? — хихикнула Фумико. — Здесь не так много водных ресурсов. Если в Мизу но Куни поклоняются водным духам и всей остальной нечисти за то, что те окружают их и дарят свою благодать, то здесь поклоняются с другой целью: они просят этих духов даровать им свою милость, чтобы в пустыне было больше дождей и меньше песчаных бурь.       Все трое обернулись к девушке, которая сидела на краю одной из телег, болтая ногами.       — Откуда ты знаешь?       — Я спросила об этом одного из Стражей, — без утайки ответила та, улыбнувшись. — Он и рассказал. Зря вы считаете, что они такие уж бездушные и безумные в своей верности. Они такие же люди, как мы.       Даже Акихиро опешил от такой находчивости — раскрутить Стража на беседу.       Близился вечер, и группка служителей Храма расположилась лагерем рядом с «караваном». Естественно, песчаники не могли удержаться от того, чтобы поговорить с монахами и послушницами, потому и гости из Хи, но Куни с удовольствием присоединились к беседе.       Послушницам очень понравилась весёлая и смешная Фумико, потому они не выпускали её из своей группки до самого отбоя, рассказывая множество забавных и интересных вещей о поклонении Божествам Воды и Неба. Их речи настолько тронули чувствительную душу Фумико, что та даже пожалела, что не может, подобно этим девушкам, жить при Храме и заниматься мирскими делами подальше от жестоких битв и крови.       — Как печально, что мы не можем изменить своей судьбы… — с грустной улыбкой проговорила девушка. — Может, следующая жизнь будет для меня более спокойной и приятной…       — Кто сказал, что судьба управляет нами, а не мы ею? — с задором спросила одна из послушниц, сверкая зелёными, словно сочная весенняя трава, глазами. — Только мы сами способны решить, как и где повернуть на жизненном пути! Удел стариков верить в злодейку-судьбу!       — Хотела бы я её знать… — вздохнула Фумико, бросая взгляд на высокую фигуру Акихиро, который о чём-то разговаривал с монахами. — Тогда может не так бы сильно её страшилась…       — Я могу помочь! — широко улыбнулась зеленоглазая послушница, подсаживаясь ближе к представительнице клана Учиха и протягивая к ней ладонь. — Я хорошо гадаю!       — Правду-правду Мисаки говорит! — заулыбались её подруги, кивая головами. — Её предсказания всегда сбываются! У нашей Мисаки настоящий дар всеведения! Не пожалеете, если попробуете!       — Вот только стоит решить, хотите вы её знать или нет… — Мисаки прищурилась. — Порой люди сходили с ума от смятения и ожидания: случится ли то, что им предсказали. Судьба — очень капризная и прихотливая женщина.       Фумико прикусила нижнюю губу, опустив ладонь, которая было уже поднялась с колен.       — Я бы не советовал, — послышался ледяной голос сбоку. К послушницам подошёл Акихиро, за которым семенили оба брата. — Лучше не знать, что тебя ожидает, чем узнать и опрометчиво поступить в будущем.       — Неужто вы боитесь, господин воин? — лукаво спросила Мисаки.       — От судьбы не уйдёшь, — мрачно отозвался Акихиро и отошёл обратно к телегам.       — Ха, а я был бы не прочь узнать свою судьбу! — подбоченился Изуна.       — Давай свою ладонь! — не стала отнекиваться зеленоглазая послушница, протягивая руки к Изуне, который тут же уселся рядом на песке.       — И когда же мне ждать исполнения твоих предсказаний? — оживился младший брат Мадары. — Сегодня ночью? Завтра?       — Они могут исполниться завтра, а могут через много лет, — беря в свои мягкие ладони мальчишескую руку, ответила Мисаки. — Важно не забыть слов, которые я тебе скажу. Но их должен слушать только ты, чтобы не случилось несчастья.       Изуна закивал, приготовившись слушать своё гадание. Мадара же, сложив руки на груди, ворчливо морщился и хмурился. Его раздражало, что младший брат повёлся на какую-то глупость, за которую наверняка эти монашки ещё и плату выклянчат, но не мог уйти, оставив доверчивого Изуну им на растерзание, и потому стоял, набычившись и нахохлившись, всем своим видом давая понять, что уж его-то они на такую дурость не сманят!       Мисаки какое-то время водила по ладони мальчика большими пальцами, щуря зелёные глаза, а потом замерла, опустив голову и будто во что-то вслушиваясь в ночном воздухе пустыни. Изуна в нетерпении замер, едва удерживаясь, чтобы не завалить послушницу вопросами. Все служительницы Храма склонились к своей подруге, с интересом вглядываясь в её склонившуюся фигуру, и даже Мадара с любопытством смерил её взглядом.       Неожиданно она подняла голову и поманила к себе Изуну. Тот наклонился, и Мисаки что-то тихо прошелестела ему на ухо. Тут уж даже среди монахов повисла тишина, ибо все увидели, что обладательница мистического дара снова рассказывает чью-то судьбу. Акихиро нахмурился, увидев Изуну так близко от послушницы, но промолчал.       Наконец, девушка отстранилась и кивнула мальчугану. Тот, несколько обалдевший, отошёл к старшему брату, то почёсывая затылок, то прикасаясь пальцами к своим глазам, будто проверяя, на месте ли они.       — Эй, герой! — окликнула его зеленоглазая. — Смотри, никому не рассказывай о предсказании! Не сбивай ни себя, ни других с истинного пути!       — Что она тебе сказала? — сразу же зашипел Мадара, хватая брата под локоть. — Чего ты глаза свои трогаешь, будто они у тебя выпали?       Но Изуна, уже предупреждённый послушницей, замотал головой, вывернулся и убежал к телегам, весьма озадаченный и прибитый. Мадара не стал его догонять — Изуна был довольно впечатлительным пареньком и быстро отходчивым. Уже завтра утром он будет всё тем же, в своём репертуаре.       Зато старшего сына Таджимы насторожили эти «гадания». Он словно бы увидел перед собой новый разряд противника, с которым не поборешься оружием и техниками. А Мисаки уже гадала на ладони Фумико, которая вдохновилась отважным примером Изуны. Так же она опускала голову, точно так же длилось короткое молчание, а затем слышался едва различимый шелест голоса Мисаки — та шептала предсказание дочери старейшины клана.       Поднялась с песка Фумико с таким же ошарашенным видом, как и Изуна, и сразу же обратилась взглядом к стоящему рядом с монахами Акихиро. Тот поймал её взгляд и вопросительно поднял брови. Фумико махнула рукой и ушла следом за Изуной к телегам, ёжась от ночного ветра пустыни.       — Что ты такого сказала моему брату? — весьма недружелюбно осведомился Мадара, подходя к Мисаки. — На нём лица нет.       — Я не столько бы волновалась о его лице, сколько о его глазах, — отозвалась послушница и протянула свои руки. — Хочешь узнать свою судьбу, молодой воин? Если, конечно, не страшишься.       Мадара нахмурился, сжимая ладони в кулаки. Он вглядывался в эти зелёные, как свежая сочная зелень, глаза и отчего-то видел не черноволосую жительницу страны Ветра, а… Кохану. Её глаза сейчас смотрели ему в душу, заглядывая в самые укромные уголки его сердца, освещая все его тайны, мечты и страхи. Она смотрела на него, немного испуганно, с немой надеждой, мольбой, будто задавая ему вопрос: «Не боишься?»       Нет, не так… «Не оставишь?»       «Не оставлю. Горы сверну, всю пустыню пешком обойду, не оставлю!»       Он протягивает Мисаки ладонь, а через несколько минут возле его уха шепчет приглушённый голос:       — Твой путь не будет лёгок. Будет множество потерь и испытаний, но они лишь закалят твою душу. Равных тебе не будет никого. Враги падут перед тобой на колени, и весь мир узнает твоё имя, потому что мир будет принадлежать тебе. Глазами брата будешь глядеть на мир, а за спиной твоей будет стоять Провидец Миров и… Сакура.       Не удивительно, чёрт возьми, что Фумико и Изуна выглядели так, будто их хорошенько огрели по маковке. Страшно представить, какие бредни нашептала им эта пигалица из Храма, если он услышал такое! Какая ересь, чушь несусветная! Глазами брата? Провидец миров? Дерево?!       Злобно шипя, как растревоженная гадюка, забыв даже поблагодарить Мисаки за гадание, Мадара взобрался в телегу, где ночевал вместе с Изуной, и молча плюхнулся на циновку, заменяющую здешним жителям футон. Мысли были расстроены словами послушницы, они никак не унимались и не укладывались по своим местам, не давали Учихе спокойно закрыть глаза и заснуть. Изуна, наверное, чувствовал то же самое, потому что ворочался с боку на бок, будто его закусали клопы.       Но никто из братьев не открыл рот, не нарушил молчание, чтобы поделиться своим смятением, ибо… Ибо что? Страшились несчастья? Да нет, дело было в другом. Их судьбы, хоть и переплетались, а всё же были разными. И ни один не хотел своими словами что-то испортить в слаженном механизме жизненного пути другого.       А ночью Мадаре приснился странный сон. Он был в неизвестном ему месте, хотя во сне создавалось ощущение, что эти скалы, деревья, даже птичий свист ему до боли знакомы. Он шагал и чувствовал, как оттягивает его плечи тяжёлый доспех, как на поясе стучит ножнами о бедро катана, как развеваются по ветру длинные, непослушные волосы. В этом сне он ощущал себя таким… Старым? Могучим ростом попирал он под ногами землю и шёл, что-то выискивая глазами среди листвы.       И нашёл. Розоволосая девочка семи-восьми лет с забавно торчащими, как ушки кролика, кончиками красной ленты. Она перебирала собранные в букеты разноцветные полевые цветы. Маленькими пальчиками выбирала она самые пышные и красивые, сплетая их в единый букет.       Он остановился, не в силах заставить себя идти дальше. Просто любовался этой маленькой крошкой, которая не обращала на него никакого внимания, ведь сидела к нему боком, полностью поглощённая икебаной, да и его скрывала густая древесная тень.       Что-то щемило в груди до боли, хотелось заплакать, закричать. Мадаре почему-то казалось, что он что-то безвозвратно потерял, будто у него отняли самое ценное, что было за всю чёртову жизнь и закинули во мрак, разделили не просто расстоянием, а целыми годами, столетиями. И никогда ему не дотянуться, никогда не добежать.       Отчаяние с головой охватило его, и он, будто цепляясь за последнюю нить ускользающей реальности, уже чувствуя сквозь сон горючие слёзы на щёках, в остервенении крикнул:       — Сакура! Сакура! Обернись, Сакура!       И девочка оборачивается. В изумлении раскрываются и без того большие зелёные глаза, из пальцев выскальзывает букет, рассыпаясь на траве. Удивление сменяется испугом, она вскрикивает, вскакивает на ноги и исчезает, убегает, снова оставляя его одного…       Проснулся Учиха совершенно разбитым и подавленным, отказался от завтрака, и остаток дня плёлся в хвосте всего «каравана», пытаясь отыскать причину такой внезапной чёрной тоски, разрывавшей душу.       Тем же днём они покинули пределы Казе но Куни, и бойкие сопровождающие выкатили из задней телеги деревянные колёса и за полчаса «переобули» весь «караван», сняв полозья.       — А эти пустынники не лишены хитрости… — заметил с усмешкой Акихиро.       Потянулось долгое путешествие, день за днём, отдых чередовался с дорогой, а дорога перекрещивалась с битвами и сражениями, потом снова наступала передышка, и так по кругу, пока «караван», наконец-то, не добрался до резиденции Даймё. Их, усталых, заморённых и пыльных, едва переставляющих ноги, заставили за несколько часов отдраить с себя и одежды дорожную грязь и приготовиться к почётному приёму у Великого Даймё Страны Огня.       Конечно, переносом «ценности» занимались доверенные люди Даймё, ибо Стражи из пустыни явились на приём вместе с командой Акихиро. Обменявшись выразительными взглядами, и те и другие вошли в богатые покои, обставленные с большим изыском и роскошью, от которых рябило в глазах и даже подташнивало от такой безвкусицы.       Мадара едва удержал себя, чтобы не скорчить кислую мину. По взгляду Акихиро тоже было видно, что ему не совсем приятно лицезреть во всём этом блеске и золоте дряхлого, скрюченного годами и бесконечной сытой жизнью старикашку, глаза которого с алчностью и мнительностью блеснули, едва он увидел вошедших шиноби из пустыни.       Жадный и трусливый, мелочный и мстительный, глупец и сладострастник — вот как характеризовал Хосуто нынешнего Даймё. Но при этом всегда оговаривался, что занимает он этот пост не благодаря своим личным качествам. Так было угодно тем, кто из тени, словно ловкие кукловоды, управляли судьбой Страны Огня. И делали это умело, ведь не мог же этот трясущийся старичок в богатых одеждах, творить великие планы в плешивой голове?       Их всех скупо отблагодарили. Учихам сказали, что услуга, которую клан оказал Даймё и Хи, но Куни, не будет забыта. Стражам же ответили, что союз с Казе но Куни будет только крепнуть и… Дальше Акихиро уже не слушал, с каким-то тяжёлым чувством пропуская льстивые речи мимо ушей. Он не любил долгой болтовни, но твёрдо отстоял отведённый для них час, а потом вместе со всей своей командой покинул покои Даймё.       Тем же вечером Учихи оставили позади себя резиденцию. Даже Фумико, которая иначе смотрела на богатое убранство светской жизни женскими внимательными глазами, поддержала общее решение поскорее двинуться в обратный путь до родного поместья.       И даже не верилось теперь, что они на самом деле приближаются к дому, где их уже ждут, извещённые двумя быстрыми птицами, соклановцы. Ждут с нетерпением и радостью, ведь вслед за письмами от команды явился посланник Даймё с благодарностью, скреплённой его личной печатью. Уже одно это делает честь всему клану.       — А всё-таки, может, отец отведёт нас в столицу? — с надеждой спросил Изуна, уже различая среди деревьев стены поместья. — В мире есть столько всего прекрасного, а мы что видим? Только лес, дом да толпы древней…       — Не гунди ты так и радуйся, что можешь видеть хотя бы это, — усмехнулся Акихиро и поднял руку, уже издали приветствуя воинов, вышедших им навстречу.       — Нет ничего роднее дома… — кивнула Фумико с улыбкой. Ей не терпелось обнять отца и младших сестёр, повидаться со всеми соклановцами.       — Как ты думаешь, а Кохана уже выздоровела? — шёпотом спросил Изуна у старшего брата, который шёл позади всех, глубоко о чём-то задумавшись.       — Конечно! — Мадара даже возмутился такому глупому вопросу. — Когда мы уходили из поместья, она уже поправлялась, а сейчас, точно тебе говорю, уже бегает по госпиталю и покрикивает на этих нерасторопных знахарей…       В день их ухода Кохана не смогла с ними попрощаться — её сморил крепкий, здоровый сон, лишённый каких-либо сновидений, и Томоко с удовольствием отметила, что болезнь полностью отступила, а силы начинают возвращаться. Конечно, Изуна расстроился, ощущая себя каким-то беззащитным без прощального слова розоволосой — может по-глупому надеялся, что оно сможет спасти его от вражеской катаны. Да и Акихиро как-то странно перебирал пальцами единственной руки, всё поглядывая в сторону их дома — будто надеялся, что Кохана спрыгнет по ступеням со словами: «Можем отправляться!»       Один Мадара был спокоен и самодовольно улыбался у себя в голове. Он-то знал, что по-настоящему они попрощались ещё ночью, когда вдвоём, словно зачарованные, любовались падающим снегом, когда она подарила ему такого странного карпа, к которому мальчуган за несколько месяцев проникся настоящей симпатией и с особой, мальчишеской лаской трогал спрятанную под одеждой деревянную фигурку рыбы.       Нет, серьёзно! Что там говорила Кохана? Удачу приносит? Так, пожалуйста, он единственный из всех не получил ни царапины! Придаёт мужество и силу? Ещё бы, он в этой миссии не отступал ни перед одним врагом! Случай с монахом в храме уже был в прошлом, Мадара чётко вбил в себя мысль — все, кто стоят на пути твоей цели, должны быть уничтожены.       Даже эта птичка, которая так неожиданно свалилась ему в качестве подарка от жутких пустынников, ни разу его не клюнула и не оцарапала большущими когтищами, хотя вот сокол Акихиро первые дни норовил выклевать новому хозяину глаза. А Гохан быстро привык к своему норовистому владельцу, как и Мадара довольно скоро усвоил команды, и теперь без посторонней помощи мог подзывать и отправлять по каким-либо надобностям своего ястреба.       Вот и сейчас тот спокойно парил в вышине, уже исполнив тайное поручение своего молодого хозяина. Мальчуган удержал улыбку и сказал Акихиро, что ему необходимо отлучиться ненадолго.       — Это не далеко от поместья, тебе не придётся беспокоиться.       Акихиро с подозрением прищурился, поглядывая на своего подопечного.       — Не раньше, чем мы подойдём к поместью на расстояние сто метров.       Старшего сына Таджимы это вполне устраивало. И стоило достаточно приблизиться к воротам, Мадара, велев брату не беспокоиться и ждать его дома, вскочил, исчезнув среди ветвей деревьев.       — И куда этот пострелёныш направился? — хмыкнул Акихиро. Вопрос был, конечно, риторическим, но сзади раздался ответ:       — Наверное, к Кохане. Она прислала весточку, что встретит его у западных ворот.       Акихиро шёл впереди всех, потому ни Фумико, ни Изуна не увидели, как помрачнел его взгляд, сковавшийся ледяной коркой.       — Кохана слишком любит твоего братца… — раздался весёлый смех девушки. — Да и он, кажется, к ней не ровно дышит…       — Да брось ты, Фумико! Он просто за неё беспокоится! — запротестовал Изуна, встав на защиту чести старшего брата. — Мы же оставили её совсем больную! А Мадара больше всех за неё переживал, даже упросился следить за ней ночью, когда мы были дома! Да и часто во сне он бормотал что-то типа «сакура, сакура…» Ну, ясно ведь, что это наша Кохана! Только она похожа на цветущую вишню!       — А Кохана не поставила твоему братцу диагноз «Безнадёжно влюблён»? — снова хихикнула Фумико.       Свет стал тускнеть, и Акихиро на мгновение показалось, что это только в его глазах начало темнеть от клокочущих внутри чувств. Он машинально поднял голову и увидел, что на весеннее солнце всего лишь набежало облачко, подгоняемое свежим тёплым ветерком.       А у западных ворот тот же ветер трепал розовые, отросшие за эти несколько месяцев пряди Сакуры, которая весело махала рукой бегущему к ней Мадаре с широкой улыбкой на губах.       — С возвращением, Мадара! — Надеюсь, ты сильно скучала по мне, Кохана!

***

      — Значит, Мичи?       Над краями стопочки с саке пронзительно сверкнули глаза Тсубасы. Фумико, несколько скованно перебирая палочками лапшу в миске, кивнула. Страх, который мучил её до того, как она озвучила свою мысль, прошёл, и внутри затеплилось сомнение. А стоило ли?       — Слепой лишь не увидит, как он трепетно относится к Кохане, отец. Ни одна девушка за ним такого не помнит.       Тсубаса хмыкнул, выпивая и закусывая жареной рыбёшкой, плавающей головой в соусе. В голове уже быстро выстраивалась последовательность действий и необходимых мероприятий. Дочь преподнесла ему довольно интересную информацию.       — И что же она?       — Отнекивается, стесняется его слов и наказывает за каждый комплимент тумаками… — улыбнулась Фумико. — Он только смеётся и не отступается. Мичи падок на красивых девушек, да всё никак не выберет для себя единственную.       — Это я слышал. Вигорото часто жалуется, что из-за его блудной жизни Мичи когда-нибудь нарвётся на женщину, которая сведёт его в могилу. — Старейшина положил ладони на стол, находясь весь во власти своих мыслей. — Сама знаешь, шиноби дерётся более отчаянно, если ему есть, что терять, есть, кого защищать. Тогда он не сдаётся и не бежит на верную смерть. Он выживает ради возвращения в клан. Потому так важна для нас семья.       — Кохана, насколько я помню, осталось совсем одинокой, лишившись учителя и друзей… — кивнула Фумико, вновь чувствуя неприятные уколы внутри, но это не могло заставить её молчать, ведь взгляд отца ждал продолжения. — Но я видела её в бою. Она сражается, живёт с определённой целью, для чего-то, для кого-то. Не просто выживает.       — И это опасно. Истории её мы до сих пор не можем найти подтверждения. Кто она? Откуда? Как очутилась здесь, так близко к нашему клану?       — Вы не доверяете ей?       — Никому нельзя доверять. Потеряв твоего брата, я понял это. — Мужчина вздохнул, опуская глаза. — Эта же девушка скрывает за собой множество загадок и неразрешённых вопросов. На своём веку я стольких встречал, но никогда не видел подобных ей. И это вызывает подозрения. Но ты не должна думать об этом. Важно лишь то, что Кохана по-прежнему остаётся для нас чужой.       — А Мичи…       — Я должен идти.       Тсубаса довольно порывисто и бодро для своего возраста поднялся с циновки и на обеспокоенный взгляд дочери тепло улыбнулся.       — Хосуто-сама вызывал меня сегодня. Не беспокойся, я вернусь ещё до заката. — Что-то серьёзное, отец? — Девушка поднялась следом, оправляя кимоно и желая проводить Тсубасу к фусума. — Какое-то новое поручение?..       — Нет-нет, это касается вашей с Акихиро свадьбы. — На скулах девушки легко вспыхнул бледный румянец. — Близится праздник Ханами. Считается хорошей приметой, если молодожёны будут обручаться под цветущей вишней. Времени остаётся не так много, а столько предстоит сделать. Надеюсь, Акихиро не позволял себе ничего во время миссии?       — Что вы, отец!.. — вспыхнула Фумико, прижав ладони к губам. — Он никогда бы не осмелился, да и… Он ничего не делал, отец.       — Совсем ничего? — Старейшина сделал акцент на последнем слове.       Девушка короткое мгновение колебалась, разрываясь между двумя сторонами. Одна говорила, что Акихиро всего лишь не желал проявлять чувств к ней при сыновьях Таджимы, да и миссия была не тем местом, где нужно показывать свою любовь. Вторая же громогласно возражала — миссия и была своеобразной проверкой, которую Акихиро с блеском прошёл. Проверкой насколько сильно безразличие Акихиро к ней.       — Фумико?       — Совсем ничего, отец… — выдохнула она, сильнее закрываясь рукавом кимоно. Снова вернулось это чувство моральной уничтоженности.       Тсубаса отодвинул фусума.       — Приглядывай за сёстрами, я не задержусь.

***

      Спустя полторы недели резко испортилась погода: пошли холодные дожди, которые часто сменялись противным мокрым снегом, солнце спряталось за свинцовые тучи и больше не желало дарить своё тепло. Зима будто не собиралась отступать от своих владений, всё норовила оттянуть приход весны.       Естественно, нечего и говорить о том, что настроение у Акихиро «подскочило к потолку», когда в один из таких плаксивых, скребущих по душе вечеров отец вызвал его к себе для того, чтобы вместе поужинать. Конечно, за милым приглашением к трапезе скрывалась более веская причина (отец никогда не делал что-то просто так). Юноше не хотелось даже думать, о чём заведёт речь его родитель, он только скривился, когда один из телохранителей отца известил его о желании Главы увидеться с сыном.       Акихиро чувствовал, что разговор медленно перейдёт к намечавшейся свадьбе, как-никак за окном уже весна, но он даже предположить не мог, что всё обернётся настолько круто.       Стоило переступить порог, как тяжёлый, уничтожающий взгляд Хосуто мгновенно прибил его к месту. Плечи сами собой опустились, превращая статного юношу в скорчившегося нашкодившего мальчишку, и он пожалел, что не может уйти, скрыться от этих глаз. Он познакомился с этим взглядом сразу же, после смерти матери, и даже будучи в самом расцвете лет продолжал бояться его. Холодное бешенство готово было испепелить его, и Акихиро стиснул зубы, ненавидя эту свою трусость. Впрочем, ярость Главы потухла, скрывшись до поры до времени, и он жестом пригласил сына за стол.       Услужливо за спиной задвинулось фусума, отрезая последний путь к бегству, да он разве собирался позорно сверкать пятками? Нет уж. Он гордо выпрямился, вздёрнул голову и твёрдым шагом направился к приготовленному напротив отца месту.       Ужин проходил в полной тишине. В ней раздавался только стук палочек о края посуды да потрескивания фонарей в комнате. Они были одни. Акихиро молчал, зная, что кульминационная часть разговора будет после трапезы, которую грех было нарушать земными суетными делами.       Наконец, Хосуто положил сложенные палочки поверх своей миски, и юноша не замедлил поступить так же. Мельком Глава взглянул на его тарелку и безразлично бросил:       — Ты очень мало съел.       — Благодарю, отец, я сыт.       — В таком случае теперь мы можем поговорить. — Хосуто пристально взглянул на сына. — Перед тем, как ты отправился на миссию, я просил тебя кое о чём, Акихиро. Ты обещал, что это исполнишь, однако я не вижу твоего сыновьего послушания. Молчи, — одёрнул его Глава, хотя юноша не успел даже дёрнуться для того, чтобы возразить. — А теперь я хочу, чтобы ты мне повторил, что я просил тебя сделать?       — Вы просили меня следовать традициям и обычаям клана, соблюдать предписанные правила. Но я…       — Замечательно. А что же делаешь ты? — Хосуто сверкнул глазами. — Ты полностью игнорируешь тот факт, что через считанные недели ты женишься. Больше того, ты связываешься с девчонкой, не имеющей с нашим кланом ничего общего. Молчать! — оскалился он, когда сын в возмущении нахмурил брови. — Не смей этого отрицать. Я всё прекрасно знаю. Ты забыл, кто ты такой, Акихиро? Ты забыл, кто она такая? Как ты ведёшь себя? Обрекаешь и себя, и меня на позор? Почему я должен выслушивать от посторонних людей претензии и насмешки? Мой сын да неизвестно откуда явившаяся безродная девчонка?!       — Каким бы ни был её род, он владел невероятными способностями к врачеванию, — ледяным тоном приглушённо произнёс Акихиро. — Если бы не она, многих из клана не было бы в живых, включая меня. Уж одно это вы должны понимать.       — Не смей дерзить мне! Ты ещё не дорос до таких речей. — Хосуто откинулся назад, щуря тёмные, жестокие глаза. — Но не считай меня за тирана. Мне принесли новости, которые не вызвали у меня восторга. Я, как мальчишка, готов был со стыда провалиться. Но. — Глава вновь подался к столу, внимательно вглядываясь в лицо своего сына. — Я был бы несправедлив, если бы не дал возможности тебе исправить своё поведение.       «Исправить… Но не объяснить! Почему, отец?! — Акихиро без страха, но с немой мольбой смотрел на Лидера Учих. — Почему ты не хочешь послушать меня, не позволяешь объясниться, высказаться? Неужели ты не был молодым? Ты же не всегда был строгим блюстителем древних традиций! Так в чём же дело?!»       Хосуто уловил взгляд своего старшего, единственного оставшегося в живых чада и вздохнул. Сердце его ожесточилось со смертью жены и ещё больше сковалось металлом, когда погиб брат Акихиро — Кеиджи. В тот день он осознал, что после него может ничего не остаться, если погибнет ещё и Акихиро. Клан падёт, раздираемый междоусобными склоками за место правителя, и Учихи перестанут существовать.       Нет, никак нельзя было допустить подобного. Потому неустанно шли жестокие тренировки и обучение наследника всему, что необходимо знать будущему Лидеру, потому он никогда не баловал его лаской, рассчитывая, что чем меньше он познает её, тем крепче, прочнее будет его защита, и ни одна лесть не разобьёт её. Но, оказывается, что его усилия могут пойти прахом из-за одной всего лишь мелочи, из-за какой-то юношеской влюблённости в ни на кого непохожую неизвестную девчушку с исцеляющими руками.       — Твоя мать была такой же. — Акихиро даже дёрнулся от этих слов — отец практически никогда не поминал её вслух. — Тоже не желала слушать голос разума, доверяла своим чувствам… До сих пор не верится, что нас поженили, она ведь вовсе была дочерью простого вояки.       Мужчина провёл ладонью по подбородку, вспоминая те далёкие годы, когда он, будущий Глава, тщательно подготавливаемый к этому титулу, связал свою жизнь с Сэнго (у неё даже имя было простым, без изысков и пышности, имя, про которое её отец шутил «первое, что пришло в голову!»). Тогда его отец позволил им соединиться узами брака, стать законной семьёй, и ни один старейшина не посмел возразить главе, потому что в те годы за любой протест можно было лишиться жизни.       — Вы никогда не рассказывали об этом… — сумев побороть изумление, проговорил Акихиро.       — Чтобы не подавать тебе дурной пример, — откликнулся Хосуто. — Да вижу, что и без меня ты прекрасно справляешься. Даже в чём-то переплюнул — девушка вовсе оказалась не из нашего клана. Но времена правления твоего деда, который крепко заткнул за пояс весь состав совета старейшин, остались в прошлом, Акихиро. Мне тяжело приходилось со старейшинами, которым смерть отца развязала руки. Они отыгрывались за своё унижение на мне. Сэнго тоже никто не воспринимал всерьёз, над ней издевались и глумились в глаза и за глаза только из-за её низкого происхождения. И только благодаря Тсубасе, очень авторитетному и сильному человеку, я смог крепко встать на ноги, взять власть в свои руки и получить право решать вопросы, связанные с кланом. Ты удивлён? — Мужчина усмехнулся, глядя на обескураженного сына. — То же самое ждёт и тебя после моей смерти. Ты — калека, хоть никто и никогда не скажет тебе этого, потому что даже одной рукой ты сумеешь выйти из схватки победителем. Моя смерть развяжет руки старейшинам, и с тобой случится то же, что и со мной. Титул Главы будет всего лишь ярлыком, выделяющим тебя среди прочих. Если за тобой не будет силы, настоящей силы, ты быстро станешь только куклой в руках этих людей. А когда у власти сосредотачивается слишком много правителей, начинается междоусобица, клан слабеет, и внешние враги его втаптывают в грязь, порабощают, уничтожают. И только Тсубаса может изменить это. Он поможет тебе, как помог некогда мне. Он уважал моего отца безмерно и видел его кровь во мне, потому протянул руку. С тобой такое уже не пройдёт, и единственная возможность тебе остаться Главой не только на словах — это свадьба. За её слезинку он мир готов обрушить на головы виновников. — Хосуто тяжело взглянул на Акихиро, горько улыбнувшись. — Не стань одним из них.       Вот, значит, каков механизм этой системы. Вот почему с такой силой отец тянет его к свадьбе. Здесь уже речь идёт не только о положении Главы после смерти Хосуто. За его семьёй долг перед старейшиной. Ничего не бывает безвозмездно. Свадьба оплачивает долг Хосуто за поддержку в прошлом, а его отношение к Фумико расплачивается за устойчивое положение в будущем. Чётко отлаженный механизм, из которого нельзя вытащить ни одну деталь и в который нельзя вмешиваться.       — Тебе будет легче в этом плане. Фумико уже влюблена в тебя и готова пасть к твоим ногам. Она не требует ничего, кроме твоей верности, заботы и защиты. Она сильная девушка, здоровая, способная родить таких же крепких наследников. Не морщись, — усмехнулся Хосуто. — Звучит некрасиво, зато правдиво. Тебе не следует вызывать у неё сомнения и ненужные подозрения, которые быстро пускают корни в сердце. Твои отношения с Коханой — это семечко, которое вырастет во что-то очень большое и ужасное, то, что погубит тебя. Каждый раз, когда перед тобой встаёт выбор — Кохана или Фумико — ты должен выбирать последнюю, несмотря ни на что. Ты обязан жениться на ней.       — Вам легко говорить, вы прожили жизнь рядом с той, которую любили не только на словах… — прошептал Акихиро, убито качая головой.       — Жизнь сына не должна повторять жизнь отца. То, что случилось со мной, зовётся чудом. А оно не свершается дважды подряд.       — Так совершите, совершите это чудо, отец! — выпалил Акихиро, изменяя всей своей без эмоциональности и хладнокровию. — Вы можете это сделать! Отец, я…       Юноша с тоской взглянул на стоящий у стены окиандон. Так же тепло тот светил и в тот вечер, когда он пришёл к Кохане для обсуждения миссии (с внутренней улыбкой он вспомнил, как Томоко, умная и понятливая женщина, попросила детей отвести её к соседке, и как Мадара наотрез отказался это делать).       — Вы… Вы в чём-то правы. То, что я должен чувствовать по отношению к Фумико… Всё это я испытываю к Кохане. — Повисла напряжённая тишина, в которой вот-вот должна была разразиться буря. — Это ещё не любовь, возможно, даже не тянет на влюблённость, но я знаю, что немного времени, и всё моё к ней отношение превратится в нечто большее…       — Уже не превратится, — строго оборвал речь сына Хосуто, вновь сверкая жестоким, не терпящим возражений взглядом. — Я принял решение. Чтобы окончательно сроднить Кохану с кланом, необходимо, чтобы между нами и ею возникла кровная связь. — Внутри Акихиро всё похолодело. — Я решил, что её необходимо выдать замуж. Её свадьба будет играться в одно время с твоей, и в тот день, когда она обретёт супруга, а ты супругу, то, что зародилось в тебе, должно выгореть полностью, без остатка. Ты услышал меня?       Скованно Акихиро кивнул, не желая верить этому жестокому решению. Замуж, его Кохану, этот едва раскрывшийся цветок, весёлую, не сломленную ударами судьбы девушку отдать замуж…       — Завтра же я объявлю решение Таджиме. За столько месяцев он не раз намекал на то, что Кохана для него всё равно, что дочь, потому необходимо всё согласовать с ним. Думаю, он не станет возражать. Что же касается…       — За кого? — Свой хриплый голос Акихиро слышал будто бы со стороны. — За кого вы хотите отдать её?       — Тебя это так интересует?       — Я должен знать.       — Её женихом станет Мичи Учиха.

***

      На пол с глухим стуком упал стакан, моментально разбиваясь на несколько глиняных осколков.       — Это неправда… — глухо прошептала Сакура севшим голосом. — Скажите, что это неправда!..       Таджима мрачно взглянул на неё усталыми глазами и помотал головой.       — Сожалею, но это правда.       Розоволосая опустилась на пол, зажимая рот ладонью. Её окатило волной ужаса и недоумения. Сознание отказывалось принимать сказанные главой семьи слова, отказывалось вообще верить, что такое может произойти. Бессмыслица, ерунда! Это же полный бред! Ками-сама! Ведь ей ни разу все эти месяцы, что она живёт среди Учих, не пришла в голову мысль о том, что её могут выдать замуж. Это… Это совершенно невозможно и невероятно! И до дрожи в коленях отвратительно и жутко…       Тяжёлые ладони опустились ей на плечи, и Таджима усадил её на футон. Сакура силилась взять себя в руки и успокоиться, пыталась заставить себя отбросить всякие домыслы, чтобы включить разум и начать соображать.       Учиха мог только с сочувствием взглянуть на её подавленное, испуганное лицо. Вообще редко когда девушка её возраста впадала в такое состояние. Обычно после новостей о скором замужестве будущая невеста с радостными визгами благодарила Ками за такое счастье, но ему не нужно было вглядываться в лицо Коханы, чтобы понять, насколько сильно были ей противны свадьба, будущий муж и семейная жизнь. Он никак не мог представить, что эта розоволосая целительница может добровольно облачиться в свадебный наряд и отдать свою свободу супругу, которого до конца дней своих обязана почитать. Нет, кто угодно, но только не Кохана.       — Таджима-сан… — Он перевёл глаза на посеревшее лицо розоволосой. — Простите меня… Я сделала что-то не так?.. Обещаю, я смогу исправить свою ошибку, только прошу вас, не выдавайте меня замуж!       А это она ещё не слышала имя своего жениха. Таджима мысленно проклял Главу за такую бредовую, совершенно ненужную никому затею.       — Это не моё желание. У меня и в мыслях не было подобной ерунды.       — Тогда откуда?..       — Хосуто-сама пожелал того. — Мужчина как-то странно усмехнулся. — Сказал, ты слишком засиделась в девицах, в твоём возрасте детей нянчат.       — Ками-сама, с чего его стало вдруг волновать моё… Моё положение?.. — пробормотала девушка, запуская ладонь в волосы и нервно их теребя.       Увиливать и ходить вокруг да около он хорошо умел на поле боя, где за эти качества его не раз хвалили товарищи. Но подобного он терпеть не мог в разговорах, когда неизвестно для какой цели тянут кота за хвост, говоря одно да потому, переливая из пустого в порожнее. Бессмысленная и бесполезная трата времени.       Потому, когда Кохана бросила вслух такой, казалось бы, риторический вопрос, Таджима не стал повторять услышанные от Главы завуалированные оправдания и сразу же ответил на чистоту:       — Тебя хотят привязать к клану, сделать частью него. Для этого необходимо, чтобы между тобой и нами протянулась родственная нить. Достигнуть этого можно только через брак.       — Разве… Разве я не стала одной из вас?.. — пролепетала Сакура, силясь унять задрожавшие руки, хоть каким-то образом остановить внутреннюю дрожь. — Спустя столько времени…       — Время — ничто перед кровью, — покачал головой Таджима. — Пойми, Кохана. Сейчас ты — свободная, ничем не сдерживаемая женщина, которая в любой момент может встать и покинуть клан, и никто не будет иметь права тебя остановить, ведь ты для нас никто, чужой человек, случайно попавший к нам. Конечно, про «уйти» и «остановить» я сказал образно. После стольких месяцев тебя не только невыгодно отпускать, но и опасно. Ты слишком много о нас знаешь, а также владеешь большим спектром навыков, которые могут когда-нибудь сработать против нас. Ты понимаешь?       Целительница отрешённо кивнула, и Таджима засомневался, что она уловила всю эту цепочку разъяснений и выводов. Да, может, из него вышел бы плохой политик и дипломат, ибо пускать пыль в глаза он не умел, но разбираться в этих скрытых подтекстах мужчина научился. Иначе никак.       — Я… Я прекрасно вас понимаю, Таджима-сан… — Глубокий вдох, и Кохана поднимает голову, решительно поджимая губы. — Кто? Вы знаете, кто этот человек?       Таджима как-то странно взглянул на фусума, ведущее в соседнюю комнату, и проговорил:       — Мичи. Ты знаешь такого?       — Мичи… — как эхо прошептала девушка и выдохнула. Мужчине показалось, что это был вздох некоего облегчения. — Почему он?..       — Кто знает… — пожал плечами в ответ воин. — Его давно хотят пристроить под какую-нибудь упёртую девушку, которая три шкуры будет снимать с него за любую пьяную выходку. И… Похоже, нашли.       — О Ками-сама, за что…       Таджима пытался поймать взор розоволосой и не мог. Может, в глубине её зелёных глаз он нашёл бы ответ на мучавший его вопрос. Ответит ли она согласием? Или же, наотрез отказавшись, захочет сбежать? Конечно, в последнем случае её ждёт смерть — воины Учиха без труда выследят лекаря и безжалостно убьют либо силком вернут в клан.       — Я должна подумать.       Ожидаемый ответ. Так обычно говорят девушки, когда им нужно время на то, чтобы придумать причину, чтобы отказаться от брака. Таджима кивнул и вышел из комнаты, оставив розоволосую наедине с её мыслями.       «Бежать!»       «Куда? Куда ты побежишь в этой Эпохе?! Назад ты не вернёшься! Воины Учиха убьют тебя, и вся твоя миссия пойдёт прахом!»       «Но свадьба… Я не смогу! Это ведь… Свадьба, муж и супружеские обязанности… Чтобы достичь цели я должна быть рядом с Мадарой, видеть его и общаться с ним как можно чаще! А с мужем…»       «От мужа всегда можно избавиться. Ты же лучший целитель этой Эпохи. Но руки врача могут не только поднимать на ноги, не так ли?»       «Ками-сама… Только не убийство…»       «Вариантов нет. Либо под венец, либо смерть. Хосуто не даст тебе права выбора!»       Почему, почему ей ни разу не приходило это в голову?! Она видела перед собой множество препятствий, мысленно к ним себя готовила и продумывала пути отхода в случае подобной ситуации, но брак с кем-то! Никогда! Никогда она даже в кошмарном сне этого увидеть не могла!       Неожиданно в её комнату постучали. Сакура вздрогнула, увидела черепки разбитого стакана, в который она, слава Ками, не успела налить чай. Похолодевшими пальцами она поспешно их собрала, пряча под футон, и бросила в сторону фусума разрешение войти.       Тот, кто появился на пороге, поразил её ещё больше, чем принесённая Таджимой новость.       — Мичи?..       — Привет, Кохана-чан… — попытался дружелюбно произнести Мичи Учиха.       Всегда играющая на губах этого повесы улыбка сегодня сложилась в какую-то нервную, беспокойную усмешку. Даже в глазах потухло то лисье лукавство, исчез хитрый прищур тёмных глаз, взгляд с той же отрешённостью бродил по комнате, будто выискивал что-то, а то и вовсе надолго замирал в одной точке. Сакуре его глаза показались пустыми. По-настоящему пустыми глазами, в которых не видно дна.       — С тобой всё в порядке?.. — практически машинально спросила она, поднимаясь и подходя к нему.       — Я всё знаю. — Мичи остановил её рукой, по-прежнему кривя губы в своей страшной усмешке. — И всё слышал. Таджима-сан разрешил мне присутствовать при вашем разговоре. Прости, пришлось подслушать твоё… «Согласие»… Нет, не говори ничего! — поспешно прибавил он, едва девушка попыталась возразить. — Я не надеялся на что-то другое.       — Я никогда не дам своё добровольное согласие на этот брак. — Лицо Таджимы убийственно холодно и раздражено. — Кохана часть моей семьи, и её я буду защищать до последнего. Пусть говорят, что угодно, но мне не нужно подтверждение кровного родства, чтобы доверять ей. А в твоих руках она из бойкой и весёлой красавицы превратится в убитую жизнью женщину. Я сделаю всё, чтобы не допустить этого.       — Таджима-сан…       — Не хочу слушать от тебя ничего. Не знаю, почему из стольких достойных её руки воинов Глава выбрал тебя. Не иначе, как кому-то очень нужна ваша свадьба. И если тебе дороги твои чертями проклятая свобода, твои пьянки и любая свободная женщина, то ты из кожи вон должен вылезти, чтобы этой свадьбы не было.       — Откуда вам знать! — Мичи, скрипя от бессильной ярости перед старшим по возрасту человеком, сделал к нему шаг. — Возможно, Кохана даже рада будет выйти за меня! Уж её-то я никогда и ничем не обижу!       — Она скажет «нет» или окажется не такой сообразительной, как я считаю. Не веришь? — Таджима дёрнул бровью, скривившись. — Можешь остаться в комнате Изуны. Если хорошо прислушаешься, то услышишь подтверждение моим словам.       — Мичи, дело не в тебе…       Но тот так обречённо махнул рукой, будто для него это уже не имело смысла. У Сакуры сжалось сердце, и она вновь попыталась хоть как-то оправдать свою реакцию в глазах неугомонного Учихи.       — Я бы…       — Есть кто-то другой, да? — Парень тоскливо взглянул на неё. И почему у него сейчас разрывает грудь от непонятного огня? — Кто-то лучше?       — Нет! — помотала розоволосая головой. — Нет! Причём здесь это?! Мичи, я узнала об этом всего несколько минут назад и…       — Ты же не хочешь, правильно? — Ками-сама, почему, почему так сильно жжёт?       — Дело не во мне! — воскликнула Харуно, чувствуя, что начинает уставать от этого совершенного другого Мичи, который своей тоскливостью и чёрной скукой уже затапливает её. — И не в тебе! Всё гораздо… Гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить…       — Я догадывался… — проговорил он, садясь на футон и опуская голову между рук. — Догадывался, что что-то в тебе не так. Ты же… Ты же не такая, как все. Волосы, глаза, способности, твой характер и душа… — Тяжёлый вздох. — Ты словно вышла из другого времени, до которого я, возможно, никогда не доживу, но… Но благодаря тебе я смог хоть немного с ним соприкоснуться…       По спине побежали холодные мурашки, и противно зашевелились волосы на голове. Сакура подавила судорожный вдох и прошептала:       — Прости меня, Мичи… Всё очень сложно. Если я скажу, ты не сможешь меня понять и примешь за сумасшедшую. Я не смогу выйти ни за тебя, ни за кого другого. Даже за самого Главу не соглашусь. — Эти слова вызвали более живую усмешку на лице Учихи. — Потому что… Потому что… Я не могу!       — Причина настолько серьёзная? — Мичи поднял голову и впился страшным, изнеможённым взглядом в лицо целительницы. — Скажи мне, Кохана. Просто скажи, что… — Он стиснул зубы, чувствуя, с какой адской силой внутри что-то без остатка выгорает и исчезает. — Что я сделаю это не напрасно…       Последние слова вырвались почти что шёпотом, потому розоволосая девушка не переспросила, что он хочет сделать. Вместо этого она села рядом с ним и взяла его за руки, без утайки, с честной решимостью встречаясь с ним взглядом. Она словно бы пыталась через два своих широко раскрытых зелёных глаза выплеснуть всё то, что оставалось для него скрытым. С силой сжимала она крепкие запястья, умоляя найти в глубине её души покрытую мраком страшную тайну, умоляя понять и простить её.       — От этого зависит моя жизнь и жизни тех, кого я люблю. Я не могу совершить эту ошибку. Я прошу тебя мне поверить и понять. Я хотела бы… Хотела, чтобы мы встретились в другое время… В другой Эпохе.       Его рука ловко вывернулась из захвата. Ладонью он накрыл ладонь девушки и усмехнулся.       — Ты, наверное, думаешь, что я влюбился и потому закатываю тут, как капризная девчонка, истерику? Это скорее обида и задетое мужское самолюбие. Видите ли, все девушки отдавались мне безропотно, а ты устояла, даже когда тебя буквально готовы были женить на мне… А любовь… — Он усмехнулся, напоминая того самого Мичи, который пытается оправдаться за своё похмелье. — Нет, я, наверное, вовсе любить не умею! А ты…       — Как сын, которого у тебя нет… — усмехнулась розоволосая, кивнув. — Мичи, мне очень жаль, что тебе придётся согласиться на брак со мной, жаль, что ни я тебя не люблю, ни ты меня, но… Я нужна клану. И… — Она тяжело вздохнула. — Когда мы поженимся, обещай, что не заставишь меня исполнять супружеские обязанности…       Какая странная, мёртвая усмешка вновь появилась на лице воина, и тот встал, покачав головой. Взгляд снова заблуждал по комнате, и Сакура поняла, что это был за взгляд. С такими глазами бросались шиноби на воскресшего из мёртвых Учиху Мадару. Они видели свою смерть, знали, что жить остаётся считанные секунды, и всё равно шли, неслись к ней. И почему-то Харуно подумала, что явно Мичи недолго осталось коротать свой век.       — Нет-нет, Кохана… Таджима прав. Я должен сделать то, что должен. — Он повернулся к ней, и через серость и убитость лица выглянул тот самый Мичи, тот самый балагур, бабник и пьяница, исключение из всего этого мрачного и холодного клана, ветреный, неуловимый шиноби. — Не беспокойся насчёт этой ерунды. Глава подавится своими же словами…       — Мичи… — насторожилась Сакура, не на шутку обеспокоенная подобным заявлением, ибо заставить Главу «подавиться» своим же указанием дело не только рискованное, так ещё и едва выполнимое. — Я тебя очень прошу, не делай глупостей. У Главы везде глаза и уши, ему станет известно всё ещё до того, как ты всё провернёшь. Он ведь не посмотрит, кто перед ним…       — Спасибо, Кохана… — усмехнулся Учиха. Его ладонь коснулась её щеки, и девушка, инстинктивно вздрогнув, смущённо попыталась её отвести, отчего у Мичи вылезла ещё более широкая улыбка. — Обо мне никто так давно не беспокоился. Не бойся, я сделаю всё в лучшем виде.       Воин весело тюкнул её по носу пальцем, точь-в-точь как какую-то маленькую девочку, и вышел.       Этот разговор стал для них последним.

***

      Через две недели тело Мичи Учиха вернулось домой на руках товарищей, закрытое тёмным плащом. Говорили, что на него страшно смотреть, ибо он в буквальном смысле этого выражения дрался до последнего вздоха. Лишившись левого глаза, потеряв управление правой рукой, он, ни секунды не давая продыху обнаглевшим с наступлением весны Сенджу, неуловимым, яростным ветром метался между них и немало человек забрал с собой на тот свет.       В клане все называли Мичи героем. Никто теперь даже не вспоминал о том, что некогда он пил, как последний подзаборный крестьянин, волочился за каждым юката, украшенное цветами и бабочками, подобно юнцу, и проигрывал в азартных домах все свои сбережения, как легендарный неудачник. Нет, в сердцах Учиха жило только хорошее о нём: его светлые улыбки, не совсем приличные шутки, ловкость и бесстрашие в бою, громогласный смех и лисья хитрость.       Ярость Хосуто была неудержимой, когда он узнал о смерти воина, за которого он планировал выдать розоволосую девчушку.       — Как?! Как, чёрт возьми, он оказался в твоём отряде?! — не раз и не два обращался с такими обвинительными восклицаниями Глава к сыну. — Я же приказал тебе оставить его в клане!       — Я повторял вам уже это, отец! — заражаясь гневом отца, возмущённо отбивался Акихиро. — Лишь когда он бросился на их отряд, как безумный, я узнал, что это Мичи! Неужели вы думаете, что я специально, ослушавшись вас, забрал его с собой?!       — Тогда как объяснить тот факт, что жених девушки, которую ты любишь, гибнет в отряде, которым командуешь ты? — Хосуто и не думал сдерживать себя, напоминая сейчас древнего растревоженного тэнгу с испепеляющим всё живое взглядом. — Акихиро, не смей мне лгать! Я велел брать тебе только десять человек!       — Их и было десять, отец. Мичи заменил своего товарища, Никко, так, что об этом никто не знал. Он держался тихо, повторял его манеру вести себя и его привычки, скрываясь под маской. — Акихиро вздохнул, потирая висок. Он чертовски устал рассказывать одно и то же отцу уже в пятый раз. — Его узнали по стилю боя, когда мы столкнулись с Сенджу. А когда я велел отступать, он ослушался и ринулся на них один, когда их было больше пятнадцати человек. Я не мог оставить его умирать…       — И, тем не менее, он умер, — надавил на последнее слово Хосуто. — А вместе с ним ещё несколько достойнейших воинов. Клянусь, я уже жалею, что позволил тебе вернуться к бесполезным поискам того шиноби.       Да, да, да, какой же он глупец. Снова позволил сыну собирать нелепый отряд, который должен был найти этого странного шиноби. Конечно, он доверял глазам сына, как своим собственным, но бессмысленный риск, которому подвергались люди, в бесплодных попытках найти кого-то там, заставлял задуматься — а стоит ли игра свеч?       — Они дали результат! — выпалил Акихиро, не в силах себя сдерживать. — Мы нашли, видели эту девочку, которая управляет деревьями, практически не используя печати! — Глава застыл на месте, потеряв дар речи. — Она была среди них и защищала их с тыла, видимо, её ещё бояться выпускать на передовую. Но этого хватило, чтобы она убила Тсубасу-сама. Он почти добрался до Буцумы, но тут дерево за ним… Оно будто ожило и… Вы сами видели, что осталось от него.       Да, главнейшей потерей в этом деле стал Тсубаса. Неизвестно почему, но он настоял на том, чтобы лично участвовать в этих поисках, объясняя это тем, что желает видеть, ради чего рискуют воины. Но Хосуто отчего-то не удовлетворяла эта причина. Однако это было уже не важно. Шиноби, которого так тщетно искали, вышел из тени и сразу дал понять, как рискованно с ним («С ней, это же девочка», — поправлял себя Хосуто) связываться. Убийство Тсубасы — прямое тому заявление.       То, что вернулось в клан, побоялись даже показывать его дочерям. Останки старейшины захоронили на территории поместья, и три осиротевшие дочери не мало слёз пролили над его могилой, приходя к ней чуть ли не каждый день. Фумико осунулась, постарев в один день на десяток лет. Глаза стали тусклыми, лицо серым, никто больше не видел на ней разноцветных юката, только по-траурному чёрные, скорбные кимоно, да и сама она напоминала призрака, который никак не может обрести покой.       Смерть отца глубоко ранила её, едва не убив, но как истинная дочь клана Учиха Фумико делала геройские попытки прекратить страдать — в ней нуждались её сестрёнки, Асами и Акеми.       Эта вылазка, превратившаяся в катастрофу, смешала всё. Скорбь легла на всё поместье, ибо каждый из семи погибших обязательно приходился кому-то другом, отцом, братом, сыном, да просто человеком, который однажды выручил, который всего-то жил в соседнем доме.       — Это моя вина… — хрипло шептал Никко, когда Акихиро вместе с ним уходил с кладбища. — Моя… Нет бы, ослу, хоть раз придержать язык, так нет же… Я ему сказал, что ты собираешь отряд для поимки этого Сенджу. Поныл, что ты берёшь меня с собой, сказал, что не знаю, как жене об этом сказать, ведь… Ведь она же первенца моего носит… От волнения мало ли что могло случиться… — Никко уже едва сдерживался, чтобы не расплакаться, усиленно сглатывая слёзы. — А он… Он всё слушал меня с таким лицом, с такими жуткими глазами, будто уже смерть свою видел! — Акихиро вздрогнул, вспомнив, с какой безумной яростью бросился Мичи в толпу врагов. — Я не придал тому значения, будто в первый раз ему на жизнь свою жаловался… А в и-итоге он же спас меня!.. Я мог вместо него вернуться домой, завёрнутый в тряпку! Я!..       — Если кто и виноват, то только я, — усмехнулся Акихиро, прикосновением к плечу пытаясь успокоить товарища. — Ибо я должен был знать, что вместо тебя Мичи, должен был знать всё, чтобы спасти и его, и Тсубасу, и всех остальных. Но они погибли не зря. Теперь мы знаем, чем опасны для нас Сенджу. — Траур будет длиться целый год***, — проговорил Хосуто одним утром за завтраком. — Естественно, что Фумико будет предано его носить, согласно традициям. Поэтому не может и речи идти о том, чтобы играть свадьбу. Ни твою, ни Коханы, для которой, впрочем, и не нужен жених. Таджима дал понять мне, что она ничего к тебе не испытывает. — Акихиро стиснул палочки единственной рукой. Отец знал, как ему будет «приятно» это услышать, и всё равно продолжал говорить. — И заметил также, что девушка не горит желанием вообще выходить замуж. Раз всё так, как он сказал, я, пожалуй, пока что воздержусь от своего намерения породнить её с кланом до появления более подходящей кандидатуры. Но это не должно тебя слишком сильно радовать. Я знаю, что ты так просто не выкинешь свои чувства из головы.       — Отец, Тсубаса мёртв. Больше вы ничем ему не обязаны. Его смерть решила весь ваш долг. Моя свадьба с Фумико будет бесполезной.       — Ничем не обязан? — Хосуто тяжело пригвоздил сына к месту. — Допустим, что его смерть разрешила мой долг. Тогда я задам другой вопрос — кто виноват в смерти отца Фумико? — Глава усмехнулся, заметив, как ошарашенно поднял голову его наследник. — Кто оставил её и её сестёр без родителя, сиротами? Благодаря кому они будут год носить траур, лишая себя всех удовольствий и радостей жизни? Не находишь, что часть вины за смерть Тсубасы лежит на тебе, и ты обязан его детям?       Будто гром разразился среди ясного неба. Акихиро опустил глаза в пустую тарелку, невероятными силами стараясь вдохнуть чуть побольше воздуха. В ушах стоял страшный звон, перекрывающий все звуки внешнего мира. Перед глазами будто огнём пылали слова, которые бессонными ночами они повторял себе и которые впервые услышал от кого-то в лицо: «Твоя вина».       Нет, он это знал. Он даже знал, что все те, кто убеждал его в обратном, в глубине душе шептали, что эта трагедия лишь следствие его беспомощности. Но услышать такое от собственного отца…       Сквозь шум в сознания пробились обрывки фраз отца о том, что теперь он год должен оказывать всяческую поддержку Фумико и её сёстрам, а также укреплять своё положение в глазах совета старейшин, безукоризненно следовать традициям и предписаниям… Ками-сама, да он даже жалеть стал, что Тсубаса, чёрт возьми, умер!       И лишь Таджима Учиха ни о чём не жалел: ни о смерти Мичи, ни о гибели Тсубасы. Ни первый (оголтелый пьяница и разгильдяй, совершивший хоть что-то полезное в конце своей жалкой жизни), ни второй (старик, который умел наступить на хребет каждому своей сандалией, крепко держа всех, включая Главу клана, под своей пяткой) ему не нравились, но своей неприязнью он не смел оскорбить их памяти — ведь всё-таки погибли они в бою против смертельного врага, защищая клан.       Но даже стоя над их могилами, Таджима не испытывал ни жалости, ни угрызений совести. Ничего. Среди немногочисленных людей возле могилы Мичи Таджима видел сгорбившуюся Кохану, и мужчина был уверен, что девушка догадывалась о причине «неожиданного героизма». Она довольно долго сидела возле простенького (не то, что у Тсубасы) надгробия, с какой-то невыразимой тоской прижимаясь лбом к могильному камню. Будто они уже успели пожениться, и она, словно молодая вдова, не находила в себе силы встать и уйти.       Но глядя на неё, Таджима ощущал только покой и лёгкую, щемящую внутри грусть, что он всё-таки причинил девушке боль и горе. Но не было ни капли вины за содеянное. Глава обещал выполнить его просьбу, значит, Кохана надолго избавится от посягательств на свою руку и сердце.       Один мудрец как-то сказал, что единственное, что имеет значение во всём этом кровавом мире — это семья, за которую необходимо бороться, даже если это означает причинять боль другим. И Таджима твёрдо знал, что для защиты своих сыновей, своей жены и этой розоволосой целительницы готов пойти на любую жестокость. Если в чём-то и есть смысл его жизни, так только в этом.

***

      — Тсубаса мёртв?!       Тайхама Сенджу в порывисто обернулся обернулся. Буцума твёрдо кивнул, смотря Главе клана глаза в глаза.       — Его убило на моих глазах. Он едва не лишил меня жизни, но на помощь подоспела Казуки. Её атака… Она превратила Тсубасу в ничто.       — Казуки? — Тайхама нахмурился. Раньше он никогда не слышал этого имени, хотя отчего-то оно было ему знакомо, неожиданно пробуждая в голове образ Мокузая Сенджу, погибшего более полугода назад. — Новая воительница в твоём отряде? Почему я не слышал о ней раньше?       — У меня не было возможности представить её вам, — нагло соврал Буцума, ибо это имя оставалось загадкой для всех по желанию его юной обладательницы.       — Она у тебя появилась. — Лидер Сенджу с удовольствием потёр ладони. — Девушку необходимо щедро наградить за такую смелость и отвагу. Тсубаса был крепкой занозой в…       — Желаете меня видеть, отец?       Глава клана дрогнул, увидев, как из-за спины Буцумы вышла его единственная дочь, Хатикадзукима Ки но Сенджу. Его уверенность, что в его личных покоях они с Буцумой были наедине, была настолько твёрдой, что он никак не ожидал, что дочь появится перед ним, словно дьявол из-под земли.       Что же, Кобару был прав, говоря, что жизни девочки, особенно жизни госпожи, в Эпоху Войн не позавидуешь, ибо Тайхама настолько редко видел свою дочь, настолько нечасто о чём-то с ней заговаривал, что не мог бы даже, откровенно говоря, сказать, сколько же ей лет. Но даже такому невнимательному отцу, как Тайхама, легко было заметить, что дитя успело вырасти.       Он с трудом вспомнил — этой весной ей должно было исполниться восемь лет. Но золотисто-карие, как у всех представителей клана Сенджу, глаза смотрели на него твёрдо, решительно, взросло. Она по-прежнему была маленькой, нескладной девочкой, какой он её запомнил ещё тогда, когда отправлял в Храм Рюдзина, но сейчас даже невооружённым глазом было видно, что под богато расшитой тканью девичьего юката с широким поясом, перевязанным поверх золотыми нитями, скрывается не дряблое и беспомощное тельце ребёнка — это было тело будущего шиноби, который приступил к тяжёлым тренировкам. Белые длинные пряди были убраны в элегантную причёску, в которой опять-таки ощущалось, что сделана она не с целью придать красоту образу — волосы просто необходимо было убрать, заколоть, чтобы не мешались. Всегда розовые детские щёчки опали, лицо заострилось, и среди белизны альбинизма уверенно и без страха горели эти золотистые глаза.       Хатикадзукима прямо и без страха встречала его взгляд, не отводила, не опускала их в боязливом подчинении, как делала всегда. Гордо, нагло, мужественно. Да и фигура её, пускай и склонившаяся в уважительном приветствии, отнюдь не выражала прежнего благоговения.       — Хатикадзукима… — только и смог выдохнуть Тайхама. — Что ты?..       — Несколько дней назад Буцума-сан оказал мне честь, взяв меня в разведку вместе со своим отрядом, — неторопливо, но громко и чётко заговорила девочка. — Мы встретились с Учихами, и те, конечно же, не смогли удержаться от того, чтобы не проявить свою силу. С ними был Тсубаса и Акихиро, сын Главы Хосуто.       Тсубаса, Акихиро, Хосуто… Откуда она знает эти имена? Откуда знает, кого конкретно она перед собой видела?! Это не входит в образование юной госпожи!       — Буцума-сан попросил меня не вмешиваться, — продолжала невозмутимо девочка. — Но, когда катана Тсубасы готова была вонзиться в спину Буцуме-сану, я не смогла оставаться в стороне. Пришлось вмешаться, и, к моему сильному огорчению, я его убила. Знаю, что пленник был бы гораздо более ценным трофеем. Но я ещё плохо владею своими силами…       — Ничего не понимаю… — одними губами прошептал Тайхама. Его объял ледяной ужас. — Способности… Убийство… Откуда ты это знаешь?.. Как ты смогла убить одного из сильнейших в клане Учиха?..       — Я многому научилась за месяцы тренировок с Буцумой, отец. Он научил меня не бояться и сражаться. Он прекрасный учитель, и я хочу продолжать с ним тренироваться, чтобы стать сильнее, чтобы научиться контролировать свои силы.       Глава клана сглотнул, не в силах взять себя в руки, унять какое-то скользкое беспокойство внутри. Он взглянул на Буцуму, ища у него поддержки, но одного взгляда на него хватило, чтобы понять — сейчас он на стороне Хатикадзукимы и там же останется, ибо он знает о ней то, о чём её отец даже не догадывается.       — Вы обещали награду девушке, которая проявила отвагу, уничтожив врага, — продолжала спокойно, будто рассказывая о погоде на улице, Хатикадзукима. — Я хочу, чтобы вы приставили ко мне учителей. Нет, не тех бабок и нянек, что рассказывают сказки о счастливом замужестве и учат всегда подчиняться мужу. Я хочу, подобно моим братьям, учиться географии, истории, политике и экономике, учиться владеть чакрой и оружием.       — Ты… Т-Ты… Ты девочка… — с трудом взял себя в руки Тайхама. — Тебе не положено…       — Это моя награда, — упёрто отрезала беловолосая госпожа. — Вы обещали её мне, а настоящий Лидер всегда исполняет свои обещания.       — Прекрати учить, Хатикадзукима!.. — рявкнул обессиленно Тайхама, но почему-то понял, что времена, когда он мог подобным образом воздействовать на дочь, безвозвратно ушли.       — Моё имя отныне не Хатикадзукима, — властно и требовательно ответила девочка. — Меня зовут Казуки. Оно короче и…       Перед глазами как живой встал образ Мокузая Сенджу, который с тёплой улыбкой и искренним вниманием слушал свою госпожу в тот день, когда они покидали поместье.       Больше никаких слабостей. Никакого сострадания. Только вверх. Только вперёд.       — И звучит красивее.