Сквозь паутину времени

      Горячее солнце нещадно припекает, отчего раскалённые камни горячо и приятно обжигают кожу через плотную одежду. Наверху гуляет безудержный прохладный ветер, и Мадара и Хаширама в неге зажмуриваются, развалившись на самой высоченной скале в округе. Сюда они взобрались по плоской поверхности наперегонки (к большому возмущению Мадары Хаширама с радостным визгом одержал верх), и теперь переводили дух, судорожно хватая ртом воздух.       Что же это была за скала, собственно? Для мальчишек она была одним из мест частых игр и тренировок, здесь их никто не мог найти и обнаружить. Но если бы на эту скалу поднялась розоволосая целительница клана Учиха, то с криком удивления она узнала бы в ней Монумент Хокаге, а расстилавшийся под ногами лес — место, где в будущем появится Коноха.       Но пока это были безымянные скала и лес, и Хаширама, восстановив дыхание, сел, свесив с края ноги. Высота была головокружительная, потому Сенджу с опаской ёрзал на краю, а потом всё-таки решил, что безопаснее будет сидеть подальше от обрыва. Эдак на метров десять.       — Что, голова закружилась, Хаши? — прилетел ему в спину смешок от лучшего друга.       — Ничего подобного! — сразу же отозвался Хаширама. — Я просто подумал, что если буду сидеть так, то нас легко заметят!       — Какой ты продуманный… — Мадара тоже сел, однако ползти к краю не спешил, считая, что любоваться видом можно и отсюда.       Некоторое время оба мальчишки молчали, слушая птичий стрекот, долетавший снизу.       — Отличный вид отсюда, как ты думаешь? — спросил Хаширама. Как и у любого Сенджу, связанного с элементом Мокутона, деревья и вся связанная с ними растительность вызывала у него настоящее эстетическое удовольствие. — Леса такие обширные, в них так легко скрыться!       — А отсюда каждая точка до самого горизонта видна, как на ладони, — согласился Мадара, кивнув. — Готов поспорить, что зрение у меня будет получше твоего!       — Ха? С чего это вдруг?       — Элементарно! — На лице Мадары выплыла гордая улыбка человека, который уже заранее знает, что победит. — С моим ша… — Но он тут же осёкся, как-то нервно повёл плечами и опустил голову.       — Мадара?..       — Забудь. Обычное у меня зрение, ничего удивительного.       — Да правда? Зная тебя, так даже от обычного сюрикена жди подвоха!       Хаширама попытался рассмеяться, но увидев лицо друга, передумал. Слишком уж трагично оно выглядело.       — Если бы я на самом деле был так хорош, никто из братьев не погиб бы. — Мадара покачал головой. — Я не смог их защитить и уберечь, не смог научить их быть осторожными и внимательными. И случилось то, что случилось.       — Выходит, все твои братья мертвы? — после короткого молчания спросил Сенджу.       — Нет, слава Ками, — усмехнулся черноволосый мальчуган и взглянул на небо. — У меня осталось двое младших братьев. Ради их защиты я готов на всё. А что насчёт тебя?       — Мне повезло меньше… — с грустной улыбкой отозвался Хаширама. — У меня остался только младший брат. И я тоже буду оберегать его, во что бы то ни стало!       — Рад, что хоть здесь наши взгляды сходятся! — сказал Мадара, усмехнувшись.       Они были очень разными. Когда Хаширама говорил одно, Мадара неизменно убеждал его в обратном. И наоборот. Делалось это не на зло, и за такими поперечными мнениями не было язвительного или ехидного подтекста. Мальчишки во многом отличались — мнения, характеры, стиль и тактика боя. Но в одном их убеждения сливались в одно: пока вражду предпочитают миру, смерть и кровь будут жить на этой земле.       Здесь прекращались их взаимные споры и начинались серьёзные разговоры о будущем, в котором они плечом к плечу будут бороться со стереотипами взрослых и заставят весь мир забыть войну и оставить оружие. Из этих частых рассуждений Мадара вывел простое правило: слабаков никто не станет слушать. Чтобы с их мнениями стали считаться, чтобы к ним прислушались, необходимо стать лучшими из лучших, завоевать уважение своей силой и твёрдостью, а также правильными поступками.       Хаширама был с этим согласен. А потом в какой-то момент, когда они так самозабвенно мечтали о будущем мире без войн, родилась она. Их деревня. Сначала несмело, а потом всё чаще и чаще возвращались они к этой идее — создать деревню ниндзя, в которой детям не придётся умирать. Мадаре в это слабо верилось. Он будто чувствовал во всей этой идиллии какой-то подвох, зато Хаширама был твёрдо убеждён в своей правоте.       — Тогда решено! — Лучший друг так резко поднялся, что Учиха невольно вздрогнул, отвлекаясь от мыслей. — Мы построим её прямо здесь!       — А? Ты о чём?       — О деревне, конечно же! — Хаширама взмахнул руками. — Мы построим селение, где детям больше не придётся сражаться и убивать! Создадим школу, в которой дети будут учиться техникам и всему, что нужно знать шиноби! Но учить их будет не война, а учителя, сенсеи! Они будут подбирать ученикам миссии, которые наиболее хорошо подходят их навыкам! — Он взмахнул руками, будто воочию уже видел расстилающиеся под ногами первые дома будущей деревни. — Ни один ребёнок в нашем селении не узнает, что такое война!       — Я всё никак не пойму, провидец ты или сумасшедший! — усмехнулся Мадара, невольно заражаясь восторгом друга и воодушевляясь его планами, которые с каждым разом переставали казаться ему глупыми и несбыточными.       — Так что ты думаешь? — Хаширама повернулся к нему, сияя, словно ребёнок, получивший игрушку.       Мадара кивнул, широко улыбнувшись:       — Мне нравится! Если всё будет так же замечательно, как ты разрисовываешь…       — Тогда решено! Деревня будет стоять здесь!       — Да! Когда мы построим её, отсюда я смогу наблюдать за своими братишками и Коха… — Второй раз за этот день Мадара осёкся, проклиная свой болтливый язык, который уже дважды мог выдать его с головой перед Хаширамой. Пускай они и стали лучшими друзьями, законы шиноби никто не отменял.       — А ну-ка договарива-а-ай! — с ехидной усмешкой ткнул его локтем Хаширама. — У тебя кто-то есть?       — Тебе послышалось, идиот! — тут же огрызнулся Мадара.       — Конечно, как это, у великого и ужасного Мадары и не будет дамы сердца! Да скорее мир с ног на голову встанет!       — Я же сказал, что тебе показалось! И вообще, это не твоё дело, есть у меня или нет этой… Как ты её обозвал?..       — Ты напрасно стесняешься такой хорошей вещи, как любовь.       — Это не любовь! — раздражённо шикнул Учиха, чувствуя, что ещё немного, и его с потрохами сдадут краснеющие щёки. — Это… Это что угодно, но не это!       — Ха? А что в твоём понятии любовь? — полюбопытствовал Хаширама. — Я вот думаю, что это что-то очень светлое, прекрасное, ради чего хочется пасть на колени…       — Ты начитался женских романов? — скривился Мадара, взглянув на друга, как на инфантильного дурака. Тот обиженно насупился. — Любовь — это доверие и привязанность. Остальное — выдумки! Сначала взаимоуважение, преданность и верность, а спустя время уже можно говорить о коленях и свете!       — Так всё-таки кто она? — повторно задал вопрос Хаширама. — Хоть догадывается о твоём существовании?       — Ещё один комментарий, и ты соберёшь все выступы этой скалы быстрее, чем сможешь извиниться.       — Мне ты можешь рассказать. Помнишь, ты так сказал в тот день, когда мы встретились во второй раз?       — Это не одно и то же! К тому же мне хватило совести не измываться над ноющим придурком, вроде тебя!       — Ну, так всё-таки, кто она?       Мадара несколько секунд сидел, насупившись, как сыч, морща нос, а потом неторопливо заговорил:       — Я уверен, что таких девушек больше не существует. Весёлая, умная, сильная, отважная… А её волосы с глазами! Готов поклясться, ты никогда такого не видел! Она очень умелый лекарь, не было ещё раны, которую бы она не залечила. Иногда кажется, что положи перед ней мертвеца, она и его поднимет на ноги. А как сражается… С ней страшно связываться, когда она в гневе! Силы в ней столько, сколько у нескольких взрослых мужчин вместе взятых! Но всё равно, пусть она будет хоть самой сильной женщиной в мире, я буду её защищать наравне со своими братьями!       Учиха перевёл взгляд на зелёные макушки высоких деревьев, которые отсюда казались полевой травой. Как же эта зелень напоминала её живые нефритового цвета глаза…       — Если мы и правда когда-нибудь построим нашу деревню, я позабочусь о том, чтобы в ней было безопасно не только детям, но и всем жителям! Иначе она везде отыщет для себя неприятности.       — Она настолько для тебя важна? — удивлённо наклонил голову Хаширама.       Черноволосый мальчуган кивнул.       — Эта девушка — часть моей семьи, и братья вместе с ней являются для меня самыми дорогими людьми. Видишь это? — Он вытащил из-под тёмного кимоно шёлковую нить, и Сенджу увидел висевший на ней деревянный кулончик в виде рыбки. — Это её подарок. Карп. Он бедноват, и такой можно купить на любой ярмарке, но это её подарок, и для меня он стоит больше, чем всё золото в мире.       — Карп… — проговорил Хаширама. — Я слышал, что такой символ раньше носили воины, отличавшиеся бесстрашием и большими амбициями. Точь-в-точь ты, она не прогадала! — У Мадары появилась торжествующая улыбка, будто он гордился выбором этой неизвестной для Сенджу девушки. — Но я могу лишь посочувствовать тебе…       — А? — вскинул недоумённо бровь Учиха.       — Я безумно сожалею… — пробубнил загробным голосом Хаширама. — Я даже подумать не мог, что ты настолько болен…       — Мне кажется, среди нас больной только один, и я сейчас смотрю на него.       — От твоей болезни даже лекарства не существует, ибо ты… Безнадёжно влюблён!       — Хаширама! — разлетелся над лесом яростный вопль. — Я тебя предупреждал!       — Да брось ты, брось ты, Мадара! — уворачиваясь от тумаков и подзатыльников, смеялся Хаширама. — Ты не одинок в своём несчастье! Мой брат страдает не меньше тебя!       Пока лучший друг стоял в ступоре, переваривая услышанное, Сенджу шустро вышел из зоны досягаемости конечностей Мадары и предостерегающе выставил руку — вдруг черноволосый дьявол вернётся к своему намерению расквасить ему нос об камни?       — Я тоже могу сказать, что такой внешности ты нигде не встречал! Мы втроём часто тренируемся, и чем-то она напоминает твою возлюблен… Ай! Молчу! Молчу! — вскрикнул Хаширама, хватаясь руками за макушку, куда приземлился метко пущенный Мадарой камень. — Я имею в виду, что если бы у меня была сестрёнка, я оберегал бы её точно так же, как её. И мой младший брат делает то же самое, причём даже с ещё большим рвением, чем я. Конечно, она этого никогда не увидит, потому что в нём эмоций меньше, чем у булыжника, но вот стоит ей уйти, как он словно бы невзначай постоянно упоминает её имя. Даже бесится, когда она где-то задерживается! Один в один тебя копирует!       — Это не любовь… — прищурившись, проговорил Учиха, подкидывая на ладони второй камешек. — Это обычное, чёрт возьми, беспокойство за товарища…       — А-а-а, значит, сам ты не отрицаешь, что влюблён…       — Хаширама-а-а-а!!!

***

      — Ты слышал? — Хатикадзукима остановилась и подняла голову, вслушиваясь. — Мне показалось или кто-то закричал?..       — Нет, не показалось… — Изуна мрачно нахмурился и махнул рукой. — Давай сменим направление. Срезать не получится, зато не найдём новые неприятности.       Девочка согласилась, и оба быстро скрылись в лесной чаще. Учиха несколько мгновений разглядывал деревья, по одним ему понятным знакам соображая, в какую сторону лучше свернуть. Казуки нерешительно топталась за его спиной, с плохо скрываемым восхищением глядя на мальчишку с гербом вражеского клана на спине. Он был её старше на два-три года, но всё равно казался каким-то… Необыкновенным, что ли?       «Ерунда! — отмахнулась от собственных мыслей Казуки. — Я всё придумываю! Потому что он мне помогает!»       Они шли уже несколько часов, и, слава Ками, навстречу им никто не попался. Изуна очень хорошо знал, какими тропами и когда обычно ходят разведчики и дозорные клана Учиха, потому в путешествии не случилось никаких неожиданностей. Впервые, наверное, Сенджу и Учиха мирно вышагивали по одной дороге, вполне осознавая, с кем они делят путешествие. Наверное, поэтому оба довольно скованно перебрасывались словами, не решаясь говорить больше, чем следовало.       Шли медленно. От быстрого бега пришлось отказаться — Изуна признался, что первые несколько километров буквально кишат разведчиками, потому чем тише и осторожней они будут продвигаться, тем лучше.       Почему же они шли пешком? Ведь шиноби давно привыкли пользоваться ветвями могучих деревьев, за которыми так легко скрыться. Но тут неожиданно появилась новая неприятность.       — Я… Изуна… — Казуки готова была расплакаться, глядя на Изуну, который с лёгкостью кошки взобрался по стволу наверх. — Я не умею…       Судя по обалдевшим глазам юного Учихи, такое заявление его не то, что удивило — ошарашило. Он несколько секунд стоял на ветке, выпав на короткое мгновение из реальности. Научившись с помощью чакры ходить по разным поверхностям, будь то дерево, камень или даже водная гладь, Изуна не представлял себе, как он раньше жил без этого. Ведь ходить ногами чрезвычайно скучно и небезопасно!       — Совсем не умеешь?.. — всё-таки решил он спросить, не теряя надежды, и получил отрицательное мотание головой от беловолосой. — Что за учителя у тебя там в клане?! Научить незаметно сбегать с поместья, но забыть о лазанье! Это же так глупо! Ну, ничего! — Мальчуган тут же спрыгнул на землю. — Здесь нет ничего сложного! Если захочешь, я тебя науч…       Изуна вздрогнул и едва не прикусил себе язык. Казуки и сама поняла, что ни о каком «научить» и «показать» не может быть и речи. Может, сейчас он и помогает ей, но всё изменится, когда во время битвы они схлестнутся в поединке. Возможно, что именно умение взбираться на деревья и скалы спасёт ей жизнь. А возможно и то, что научив её контролировать чакру в ногах, Изуна тем самым обречёт себя на смерть. Никто не предугадает последствий.       Они были ещё детьми. Им было так мало лет, но даже Казуки, которая за столь короткое время повзрослела на несколько лет вперёд, понимала, что это неправильно. Так нельзя.       — Лучше пойдём пешком.       Мальчуган кивнул, и так они продолжали свой путь, стесняясь и боясь обмолвиться даже словом. Изуна на мгновение позавидовал старшему брату, который мог без всяких предрассудков общаться с каким-то Хаширамой. А всего-то и нужно было не называть друг другу свои фамилии, и все воинские распри и законы шиноби отступали на второй план. Оставались только дружба и веселье.       Подобные же мысли мучили и Казуки. Интересно, как Хашираме хватило мужества раскрыться перед незнакомым мальчишкой? Как переступил через себя? Неужто ему не было страшно? А как же слова Буцумы-сана? Как Хаширама так легко отринул все его наставления и поучения?       Так они и шагали, пока их молчание не прервал чей-то разъярённый далёкий вопль. Изуна, наконец, определившись с направлением, повернулся к своей спутнице и жестом пригласил её следовать за собой. Казуки поспешила за мальчуганом, невольно выпалив:       — Как ты без карты хорошо ориентируешься!       — Шиноби должен уметь находить дорогу везде, где бы он ни оказался, — ответил Учиха, смутившись такой похвале. — Не всегда есть возможность заглянуть в карту. Брат научил меня, как можно по деревьям определить стороны света… Брат многому меня учит.       — Наверное, это здорово, когда есть братья… — с грустной улыбкой сказала девочка. — Настоящие братья, с которыми тебе всегда весело и хорошо…       — Ты, наверное, очень горюешь по своим, да? — Изуна взглянул на свою спутницу и поразился, когда она замотала головой.       — Я совсем с ними не разговаривала и очень мало их видела. Если честно, я до сих пор не знаю имя самого старшего из братьев. Кажется, он умер одним из первых…       — Как это так, не знаешь? Это же братья, вы одна семья…       — У кого-то, наверное, так… — Казуки выдохнула. — Братики много времени проводили за учёбой и тренировками, и у них совсем не было на меня времени. И, наверное, им со мной было не очень интересно, потому никто со мной не разговаривал…       — Жалко… — искренне посочувствовал Изуна, покачав головой. — Братья — это здорово. Ты всегда можешь рассчитывать на их поддержку, и сам можешь им помогать.       — Если это всё, что делают братья, то, наверное, они у меня есть, — улыбнулась девочка. — Неродные, но это не так важно, правда?       — Правда! — широко улыбнулся Учиха. — Раньше я думал, что всё дело в том, что у меня с ними одни родители, но теперь понимаю, что у нас и души родственные! Это… Нечто лучшее, чем просто кровь.       — Да, ты прав… — проговорила Казуки, вспомнив заботу Мокузая.       Он был всего лишь её телохранителем, стражником, в работу которого входила только её безопасность. Однако это не мешало ему играть с ней, развлекать весёлыми шутками и утешать, будто она была его младшей сестрёнкой или дочкой.       — Иногда я жалею, что родилась химе… — услышал Изуна за спиной и обернулся. Казуки слегка отставала от него, видимо, не желая мешать ему своим присутствием. — Быть ею очень скучно и страшно. Я бы многое отдала, чтобы родиться снова в семье какого-нибудь воина.       — Обычным людям жить нелегко, — возразил мальчик. — И я уверен, что многие захотели бы поменяться с тобой местами. Ты — девочка, тебе не нужно ходить на опасные миссии, сражаться и рисковать своей жизнью. Ты в безопасности в собственных покоях и под стражей самых умелых воинов клана…       — Именно поэтому проще быть обычным воином. Никто не станет умирать из-за тебя, и тебе не нужно будет трусливо отсиживаться за спинами других.       — Знаешь, господа об этом думают в последнюю очередь…       — А я уже не просто госпожа! — гордо вскинула голову Хатикадзукима. — Я — шиноби, куноичи! И буду делать всё возможное, чтобы стать сильнее. Я не хочу больше видеть людей, которые умирают только потому, что я дочь Главы клана.       Изуна улыбнулся. Беловолосая девочка начинала нравиться ему всё больше и больше. Ещё тогда, у купели в Храме Рюдзина, она приглянулась ему не только необычным цветом волос и яркими, отливающие золотистым карим цветом глазами, но и любопытным бесстрашным нравом. Конечно, в своей жизни он не видел девочек, рождённых под статусом госпожа, но сейчас убедился, что Хатикадзукима была бы среди них лучшей.       — Мне всё-таки очень жаль, что ты… Что твой клан… — Мальчуган стиснул кулаки под широкими рукавами одежды. — Мне жаль, что я из клана Учиха.       Казуки удивлённо подняла глаза на него и остановилась взглядом на бело-красном гербе, так напоминающий веер. Впервые девочка слышала от кого бы то ни было, что тот жалеет о своём клане. А если это делает Учиха перед Сенджу, то это удивительнее втройне.       — Я не жалею, что родился в клане людей, способных одним своим взглядом вселить суеверный ужас, — продолжал Изуна, остановившись под тенью листвы. — Я горжусь этим и с гордостью ношу герб своей семьи на спине. Наверное, мы действительно такие, какими нас описывают Сенджу: озлобленные, жестокие, беспощадные… Но я всё равно люблю свою семью и свой клан. Я уверен, — он повернулся к ней, — ты испытываешь то же самое.       В вершинах деревьев засвистел ветер, срывая с ветвей зелёные листья. Где-то далеко громко вскрикнула птица.       — В тот день, когда мы встретились… — Казуки нахмурила белёсые брови, следя глазами за падающим вниз листком. — Ваш капитан сказал, что я дочь самого главного убийцы в клане Сенджу. Тогда я не могла этому поверить, но вот я начала постигать искусство шиноби и увидела, что в чём-то этот человек оказался прав. Но от этого я не стала ненавидеть свой клан. Наоборот, мне захотелось сделать его лучше, исправить наше жестокое поведение по отношению к нашим врагам…       — Мы все просто стараемся выжить, да? — Изуна печально усмехнулся. — В этом всё дело. Выжить и защитить самое дорогое. Да, Казуки, ты сильно изменилась с нашей последней встречи… Я ожидал увидеть напыщенную и чванливую госпожу, но встретил кого-то совершенно иного…       — Иногда госпожой быть неплохо, — с улыбкой заметила девочка. — Мои повеления и приказы стараются исполнять в ту же минуту, никто мне не перечит… Я приучила себя, что иногда просто необходимо приказывать и немного капризничать. Мне не нравится, но это часть моей жизни.       — Самое главное, чтобы ты такой же и оставалась. — Учиха протянул ладонь и неловко погладил свою спутницу по макушке, растрепав белые пряди. — Мы почти пришли, осталось совсем немного…       — Мне стоит пойти дальше одной… — Хатикадзукима с опаской взглянула мальчику за спину. — Вдруг там попадутся Сенджу… Вдруг они увидят тебя.       — Уверена, что дойдёшь? Само поместье ещё далековато…       — Всё будет нормально…       Оба обменялись взглядами.       — И мы… Мы теперь увидимся только на поле боя?       — Наверное… Тебя трудно не заметить в битве…       — Мы можем столкнуться нос к носу, и тогда…       — Мы будем драться. — Изуна сурово нахмурился. — Я буду стараться делать всё, чтобы ты сражалась только со мной, потому что… Если кто-то из Учих поднимет на тебя руку… Чёрт! Это издевательство! — Мальчуган вскинул руки. — Это несправедливо! Мы из разных кланов! Мы же… Враги!       Она не помнила, как произошла их первая встреча. Но по его словам, рядом он был с ней с того момента, как она научилась ходить. Хатикадзукима ни минуты не могла усидеть на месте, и была для слуг сплошной головной болью. В те года госпожа Сенджу была в положении, а ещё всё внимание отдавала заботе о взрослых сыновьях, пытаясь старшими наследниками укрепить свою власть в клане. Тайхаме и вовсе было безразлично, чем занимается его единственная дочь, потому малышка шустро убегала от полоротых служанок и сиделок на поиски новых интересных приключений.       Видимо, в какой-то момент девочка всё-таки нашла себе неприятности, и Глава принял решение, что юной госпоже нужен своего рода защитник. И такой почти сразу же подвернулся. Мокузай — молодой талантливый шиноби, который не раз обращал внимание Тайхамы на себя своими успехами на поле битвы, и который заслужил доверие Лидера верностью и готовностью умереть за честь клана. Такой патриотизм обычно проскальзывал в старых легендах о самураях, но Тайхаме это только нравилось — редко встретишь по-настоящему верных людей.       Её скинули ему на руки, и бедный шиноби первое время абсолютно не понимал, за какие грехи его одарили такой работой. Однако спустя время Мокузай смирился со своей участью, а потом и вовсе без улыбки не мог не смотреть на свою госпожу. Выходило так, что исполняя обязанности защитника, он ещё и в каком-то смысле воспитывал Хатикадзукиму.       Но к сложившемуся между ними доверию пришлось проделать долгий путь. Вначале маленькую госпожу смущало его присутствие, ведь не так-то просто сбежать от умелого шиноби, а на попытки Мокузая найти к ней особый подход, она только отмалчивалась, не желая с ним контактировать.       — Вы так смешно отворачивались и надували щёки, когда я предлагал вам сходить в сад или сыграть в шоги, — рассказывал ей потом, когда она стала старше, Мокузай, посмеиваясь. — Я думал, что никогда не смогу с вами даже словом обмолвиться, но в какой-то момент я раскрыл ладони и показал вашу любимую «технику» — деревянный цветок.       Да, этот момент Хатикадзукима смутно, но помнила. Наверное, с этого началась их дружба. Позволив себе раз с ним заговорить, она больше не смогла играть в молчанку, пока воин пытался хоть как-то её развлечь.       В тот день она, вдоволь насмотревшись на вырастающий в ладонях воина цветок, сказала странную (как ей казалось сейчас, спустя столько времени) вещь:       — Я не могу с тобой дружить. Это ведь неправильно. Слуги и господа не дружат. Так мама говорит.       Впоследствии эти слова всегда вспоминались со страшным стыдом, ведь именно в «слуге» она обрела своего первого настоящего друга.       Мокузая же подобные слова не обидели, и он много раз в этом пытался убедить госпожу, но Хатикадзукима была уверенна, что они всё-таки его чуть-чуть, но огорчили.       Как бы там ни было, молодой шиноби сориентировался быстро и, на мгновение задумавшись, с тёплой улыбкой предложил:       — Тогда давайте забудем о том, что я ваш слуга, а вы моя госпожа. Притворимся, будто мы с вами всего лишь люди, которые хотят подружиться. Надеюсь, вам станет проще.       Да, стало. С того момента он из слуги и правда превратился для неё в лучшего друга.       Казуки несколько мгновений смотрит на Изуну, прежде чем губы непроизвольно произносят заветные слова:       — Давай забудем, что мы из разных кланов?..

***

      — Хатикадзукима-сама?!       — Ками, что вы здесь делаете?!       — Просто отведите меня к отцу, — проходя мимо ошарашенной охраны у ворот поместья, отозвалась Казуки, едва удерживая за маской важной госпожи искреннюю улыбку.       — Но как же вы сюда попали?.. Ваша семья и вы должны находиться далеко от поместья…       Лицо мальчишки изумлённо вытягивается, а в глазах так и застывает шок. Ему ведь не послышалось то, что она сейчас сказала? Забыть…       — Забыть… — повторяет он медленно мысли вслух. — Но ведь это будет…       — Что? — Казуки сводит решительно брови, чувствуя, что отступать нельзя. Шаг назад — и что-то безвозвратно разрушится. — Предательство? Но что есть предательство? Это удар в спину, пересказывание всех клановых секретов, дезертирство! Но… Мы не собираемся делать ничего из этого. В чём виноват ты? В чём виновата я? Только в том, что мы родились под разными фамилиями? Однако тебе не помешал этот факт спасти меня из леса.       Изуна неловко закрывает рот, так и не успев что-то возразить на это. А она ведь права…       — А если не знаешь фамилию, то всё становится гораздо проще…       Некстати пришли мысли о Мадаре и том мальчишке. Верно, брат так и поступил. Не стал выяснять ни фамилии, ни клановой принадлежности, он просто взял и подружился, искренне и от всей души. О Ками…       — Во время битвы я всё равно вспомню твою фамилию… — невнятно бормочет мальчишка, уже готовый с головой прыгнуть в этот омут, который так и тянет к себе. — Нам придётся драться, и вдруг из-за наших слабостей мы лишимся жизней…       — Тогда давай я тебя научу!       — Ха?       — Я покажу тебе! Научу, как быть сильным и сражаться против меня. Тогда никто не сможет нас раскрыть.       — Казуки… — удивлённо выдыхает Учиха, не веря тому, что сейчас происходит.       Химе клана Сенджу протягивает ему ладонь, будто призывая к союзу.       — Мы просто забудем. Для тебя я всего лишь Казуки. А для меня ты просто Изуна.       Мальчик колеблется, как и Сенджу совсем недавно, не решаясь протянуть руку, но потом с силой хватает её ладонь, крепко сжимая. Она доверилась ему, а теперь он доверится ей.       — Научить… Значит, и я научу тебя, как сражаться против меня. Правило номер один — никогда не смотри мне в глаза!       — Ты уже пробудил свой шаринган? — оживляется Казуки, наперекор сказанному правилу заглядывая Учихе в глаза. После совершённой «сделки» ей гораздо проще даются позитивные эмоции по отношению к нему.       — Ещё нет… — Пыл Изуны немного спал, и он улыбнулся. — Однако скоро это случится, а пока отводи глаза, я ведь… — Фамилия готова была сорваться с губ, но мальчик тут же сориентировался, — Чертовски опасный соперник!       Казуки весело смеётся и чувствует, что такой радости и лёгкости не чувствовала уже давно. Улыбка Изуны тоже выглядит более искренней и настоящей, нежели полчаса назад.       — Стоит научить ходить тебя по деревьям. Это очень полезный навык! А там и по воде сможешь без проблем бегать.       — Обязательно!       Оба переглядываются, уже нисколько не сомневаясь в том, что улыбаться, смеяться, говорить и радоваться друг за друга можно и нужно. Светящиеся глаза так и говорили: это наша тайна. Никому и никогда не доведётся её узнать. Умирать будем, а ни за что её не раскроем. Я с тобой, ты со мной. А чего нам ещё бояться, верно?       — Это…       — … Тайна. Прошу вас, отведите меня к отцу. Он будет рад меня увидеть.       Один из воинов тут же вызвался сопроводить её прямиком в покои Главы. Недоумённые и поражённые взгляды преследовали её всю дорогу, заставляя Казуки чувствовать себя неловко. Привлекать внимание она ещё с детства не любила, ведь это всегда мешало незаметно куда-нибудь скрыться от полоротых служанок. Теперь же, приучая своё тело к профессии шиноби, девочка старалась быть по возможности незаметной. Судя по вытягивающимся лицам и округляющимся глазам явно никто не ожидал, что юная госпожа возвратится из дальнего поместья в самоволку и без сопровождения.       Казуки лишь мечтала скорее добраться до дома, не встретив никого из знакомых, но закон подлости подействовал незамедлительно, едва у девочки пронеслась эта мысль. С полигона навстречу ей возвращались братья Сенджу. Каково же было выражение их лиц, когда они увидели шагающую по дороге Хатикадзукиму, которая должна была находиться определённо точно не здесь. Даже безэмоциональный Тобирама проникся изумлением старшего брата и просто встал, как вкопанный, с круглыми, как стопочки, глазами. Хаширама так и вовсе дар речи потерял, его рука даже не дёрнулась в обычном для него приветствии.       Остановиться и поговорить с двумя братьями в присутствии сопровождающего Казуки побоялась. Чем меньше ушей будет, тем лучше, потому она виновато свела брови и тихо бросила, проходя мимо сыновей Буцумы:       — Я всё позже объясню. У глицинии.       Хаширама вздрогнул и вынырнул из шокового состояния, собираясь уже задать вереницу вопросов, но более сообразительный младший брат схватил его под локоть и помотал головой. Одного взгляда на брата хватило, чтобы Хаширама всё понял.       — У глицинии, значит…       Тобирама кивнул и потянул брата в противоположную от дома Главы сторону.       — Мы сделаем крюк и вернёмся к саду. К ней и так сейчас приковано очень много внимания. Не будем ставить её под удар.       Хаширама согласился, и мальчишки, не меняя своей спокойной, слегка усталой после тренировки походки, скрылись из виду.

***

      Разговор с отцом оказался совсем не таким, как ожидалось. Не было расспросов как, зачем и почему, не было поучений, недовольных речей. Тайхама задал всего несколько вопросов и ответы на них выслушал в пол уха, рассеянно разглядывая дочь. Но стоило ещё раз напомнить, что трое сыновей и супруга стали жертвами разыгравшейся болезни, страдание и боль очернили лицо Лидера. Он подошёл к Казуки и впервые со всей отцовской искренностью обнял дочь, сказав, что словами не может передать счастье видеть её живой и здоровой.       — Никого не осталось больше… — хриплым шёпотом произнёс он, присаживаясь на колени перед беловолосой девочкой. — Даже твои младшие братья, они…       Хатикадзукима подавленно кивнула головой. Трое старших братьев и появившиеся уже после её рождения двое младших. Мало зная каждого из них, ей всё-таки невыносимо сильно захотелось зареветь прямо на отцовском плече. Почти вся семья оказалась в могиле, только она да отец остались целыми и невредимыми.       — Как же так?.. — вырывается у неё жалобный вопрос. Снова превращается она в маленькую бессильную девочку. — Ото-сан…       — Как… — Тайхама выпрямляется, и Казуки кажется, что за время, пока её не было, лицо отца постарело на несколько лет. — Тысячелетиями чакра служила шиноби защитой и оружием. И теперь превратилась во врага. — На непонимающий взгляд Хатикадзукимы Глава клана мрачно усмехнулся. — Это не болезнь тела. Это болезнь нашей чакры. Вспомни, братьев же пытались лечить с её помощью. А Тикоку…       — В путешествии у неё разболелась голова, и один из лекарей… — Девочка ахнула, когда в памяти услужливо всплыло лицо матери, окутанной зелёной чакрой, которую в обилии выпускал ехавший с ними в дороге целитель. — О Ками…       — Чакра. — Тайхама кивнул. — Потому я очень прошу тебя не подпускать к себе близко тех, кто испускает её напрямую, пока эпидемия окончательно не исчезнет. Я запретил всем лекарям в клане применять её даже для лечения серьёзных повреждений, и тебя это тоже касается. А чесотка на теле… — Сенджу неторопливо размотал на одной руке бинты, которые Казуки даже сначала и не заметила, и показал ей кожу, которую всего в нескольких местах повредили шершавые шелушащиеся пятна. — Проходит через неделю при регулярном нанесении мазей и очень строгих гигиене и герметичности. Которую я сейчас безалаберно нарушил. — Глава усмехнулся, ловко затягивая их на прежнее место. — Но это пройдёт, главное, набраться терпения и не применять чакры. Такой вот… Вирус. И я очень счастлив, что ты не подхватила его… Казуки.       Наверное, впервые она услышала своё новое имя из уст отца. Тот, несмотря на её тогдашнюю просьбу, продолжать звать дочь не иначе, как Хатикадзукима. Однако теперь даже взгляд его стал немного мягче, сострадательнее, эмоциональнее. Раньше он отмахивался от неё, Казуки это чувствовала и понимала, и даже готова была отвечать чем-то подобным, но, видимо, Мокузай был прав, сказав однажды, что всему своё время.       Пришло время, когда Тайхама другими глазами и с другой стороны взглянул на единственную дочку и, кажется, увидел в её маленькой, ещё щупловатой фигурке будущее своего клана.

***

      — Мадарик?       Учиха вздрагивает от такого глупого уменьшительно-ласкательного прозвища, которое так сильно раздражает его самолюбие, и поворачивает голову в сторону отворившегося фусума, встречаясь с зелёными глазами Коханы. Только у одной девушки в клане хватает наглости называть его так. Впрочем, Мадара почти что не против, когда она так его называет. Некоторым людям он может прощать любые слабости, только если они их не демонстрируют на виду у всего народа.       Для вида мальчуган ворчит и просит так его больше никогда не называть, а потом интересуется, что же хочет от него Кохана. У неё выплывает загадочная, немного хитрая улыбка, и целительница добродушно зовёт его на полигон, немного потренироваться. Приглашение приятно будоражит мальчишке грудь, словно особый подвид чакры начинает струиться под кожей, но он не смеет даже виду подать, что ему это интересно, и с усмешкой произносит:       — Это уже третий раз за неделю, Кохана. Ты так сильно беспокоишься о моей физподготовке?       — Мне кажется, что тайдзюцу ты уделяешь мало внимания, — пожимает в ответ плечами розоволосая. — Техники этого типа дзюцу в первую очередь спасают жизнь шиноби, а уж потом в дело включается ниндзюцу. Не хочу сказать, что ты плохо владеешь катаной или кунаями, но если лишить тебя чакры, то победа явно будет на стороне твоего противника.       — Вот ещё! — Учиха воспринимает это буквально как плевок в душу. — Где это видано, чтобы шиноби не пользовался в сражении даже самыми простецкими ниндзюцу!       — Ну… — Девушка задумчиво поднимает глаза к потолку, на секунду вдаваясь в воспоминания. — Я знала одного человека… Нет, даже двух людей, у которых не было ни капли таланта к ниндзюцу и гендзюцу. — У Мадары вытянулось лицо. — Совсем. Они не используют техники клонирования или превращения. Я никогда не видела даже техники замены, но думаю, что всё-таки Гай был поспособнее Ли в этих вопросах…       — Кто такие Гай и Ли? — с плохо деланным равнодушием спрашивает Мадара. — И откуда ты их знаешь? Это ещё одни твои товарищи?       Сакура не удерживает ещё одной широкой улыбки. Да, Ли часто раздражал её в детстве, в дрожь бросало от одного вида его толстых бровей и зелёного костюма, а уж когда он говорил что-то «Я всегда буду защищать тебя, Сакура-чан!», так у неё едва ли ни нервный тик начинался.       Но это было в прошлом, ещё до экзамена на чуунина, который изменил её мнение о Ли в лучшую сторону. В конце концов, не умея создавать ни одно ниндзюцу, он смог потягаться силами с самим Гаарой, пускай поединок и окончился победой последнего. Теперь она может только вздыхать, скучать по неугомонному ученику Майто Гая и надеется, что когда-нибудь сможет вернуть его к жизни, как и всех погибших в бою воинов Альянса.       — Я расскажу тебе о них побольше. — Девушка вызывающе взмахивает рукой. — Если сразишься со мной!       С губ едва не слетают слова о Силе Юности и прекрасной энергии молодого тела, которая раскрывается только во время жестоких и суровых тренировок (вроде триста кругов вокруг Конохи, тысяча отжиманий на одной руке и пятьсот прыжков на скакалке), но для мальчишки это было бы слишком. Ещё решил бы, что она, невзначай, сошла с ума.       Конечно же, Мадару ой как сильно волнуют две новые личности в покрытой мраком жизни Коханы. Она так мало рассказывает о себе, что в пору думать, будто она и вовсе родилась без прошлого и своей истории. Интереснее, наверное, было бы узнать о тех погибших друзьях и человеке, отобравших у них жизни, но мальчишка готов согласиться даже на этих Гая и Ли. Любопытно, как это они прожили так долго без ниндзюцу? Странные типы…       Всё заканчивается тем, что оба выходят на полигон и устраивают не просто спарринг, как было договорено вначале, а настоящую битву, которой увлеклись, казалось бы, все, кто присутствовал на полигоне. Азарт настолько захватил и Мадару, и Сакуру, что те готовы были сражаться, насколько хватит сил и энергии. Звенели кунаи и сюрикены, с шумным хлопком ударялись конечности. Ах, как жаль, что не было здесь Майто Гая, уж он обязательно не сдержал бы восхищённых криков и воплей о Силе Юности, так и кипевшей у молодых шиноби, бросавшихся в схватку раз за разом, в крови!       Спустя два часа, усталые, вымазанные в пыли и траве, они без сил рухнули в тени деревьев, загнанно дыша.       — А ты… Была права, конечно… — хрипло шепчет Учиха, вытирая градом текущий пот со лба. — Тайдзюцу стоит… Почаще заниматься…       Сакура лишь усмехнулась, облизывая пересохшие губы. Да, а ведь не скажешь, что она только что билась с четырнадцатилетним мальчишкой. Девушка не могла сказать, что повлияло на его способности — природная ли гениальность, вырастившая из него впоследствии великого шиноби, или же военное время, научившее сражаться не по годам отчаянно и сильно, но точно теперь знала: Мадара способен дать фору многим взрослым и даже ей. Если бы не её обучение у Цунаде, то уже после первого часа сдалась бы. Учиха не оставлял ни одной минуты для продыху, но и она заставила его попрыгать, уворачиваясь от занесённого кулака — ещё свежи были у мальчишки воспоминания о способности розоволосой разворотить землю одним ударом.       Восстановив дыхание, и немного отлежавшись на мягкой траве, они садятся, и Сакура, как и обещала, немного рассказывает о людях, предпочитающих махать руками и ногами, нежели складывать печати. Мадара слушает всё предельно внимательно и выказывает желание достичь когда-нибудь такого же успеха.       — Это действительно очень практично. Не придётся тратить чакру на противника, которого можно буквально насмерть забить ногами. Что ж, убедила! — Учиха поворачивает к ней голову. — Я буду больше времени уделять физическим нагрузкам.       — Мне бы тоже не помешало… — кивает Харуно. — Сидение в госпитале скоро превратит меня в настоящую размазню. Подумать только, я ведь пропустила столько твоих ударов, Мадарик!       — Раз уж ты предложила, я всегда буду рад с тобой потренироваться! — усмехается мальчишка, сделав вид, что не услышал это детское прозвище. — Изуна всё чаще где-то пропадает, занимаясь своими тренировками, Рьё с Акихиро… Кстати, он перестал появляться у нас. Не подумай, что мне его визиты очень уж нравились, но всё-таки он тренировал братишку.       — Мне кажется, я видела их в конце полигона… — Сакура старается сделать вид, что ей такое поведение безразлично, но чувствует, что вина красными пятнами готова выступить на её щеках. — У Акихиро есть другая забота. Фумико.       — Ну да, видел я, как он с ней воркует… — фыркнул Мадара.       — Где ты успел их увидеть? Фумико ещё в госпитале…       Скулы мальчишки предательски краснеют, и он ворчливо отвечает:       — Будто от этого я меньше знаю! Все в клане уже знают, что скоро будет свадьба!       — Не скоро, должен пройти год…       — Что для шиноби какой-то год? — с философским подтекстом произносит Мадара. — Время иногда уходит, будто вода сквозь пальцы… Кстати о времени! Рьё похвалился отцу, что его точно возьмут на миссию… Ну, ту, к которой подготовка неделю назад началась.       — Уже? — Девушка невольно выпрямляет спину. — Но он ещё так мал! И совсем недавно начал тренировки!       — Осикава и Касуми ушли на свою первую миссию ещё раньше него, — качает головой Учиха. — Когда детей начинают тренировать, то почти сразу их возводят в ранг повзрослевших. А стоит им показать технику Катона…       — Рьё уже?!..       — Он тренируется, но пока вырываются только небольшие по размерам шарики огня. Думаю, к миссии Рьё сможет выдуть настоящий поток пламени, ха!       — Как быстро… — восхищённо шепчет Сакура.       А что она ожидала? Саске тоже довольно рано освоил базовую технику своего клана — Великий Огненный Шар, и это в мирное время. В период войны, бывало, техники приходилось заучивать буквально на ходу, во время боя — так рассказывал Ирука-сенсей в Академии.       — Я уверен, у братишки всё получится. — Мадара гордо улыбается. — И его первая миссия не станет последней, за ней будет вторая, третья, да сколько угодно! Потому что я не позволю ему умереть во время неё. Я тоже буду там. И Изуна, уверен, тоже. Не зря он от нас скрывается, готов поклясться, что что-то разучивает, чтобы потом всех удивить! Это же Изуна!       — А разве ты не поступаешь точно так же? — хихикает в ладонь Сакура. — Что же, раз на миссии будете все трое, то я обязана отправиться с вами! Вы умеете зарабатывать шишки да синяки, моя помощь будет очень кстати!       — Из нас будет отличная команда! — широко улыбается Учиха. — Если бы у меня только был ещё и шаринган…       — Его пробуждают эмоции, верно?       — Да. Очень сильные эмоции, и чаще всего негативные. Например, ненависть.       И снова вспоминается Саске. Кажется, его шаринган появился после встречи с братом в Квартале Учиха, где все жители до одного были убиты Итачи. Да, какой же дурочкой она была в те ранние года своего детства, когда не видела очевидных вещей. Саске нужна была поддержка не только моральная, но и командная. Они с Наруто вместе могли бы помочь ему стать сильнее и свершить его месть, а может им даже удалось бы увести его с неправильного пути. Но она вместо этого эгоистично вешалась ему на шею, падая с каждым разом всё ниже в его глазах…       — Иногда бывает, что действуют и положительные эмоции, — обрывает череду негативных воспоминаний ободряющим голосом Мадара. — Если ты хочешь защитить тех, кто тебе дорог, то шаринган тоже может пробудиться! Но это редко бывает. Ненависть и желание отомстить появляются чаще.       Сакуре нечего было возразить. Мадара говорил простую истину. Чья-то смерть вызывает такую боль, что мутится рассудок. Мозг, вырабатывая особую чакру, передаёт её в глаза, вызывая появление шарингана. Потому раньше бытовало мнение, что для получение Мангекьё Шарингана обязательно нужно прирезать лучшего друга, хотя на самом деле важны были эмоции, которые получаешь при виде смерти близких.       Мадара явно видел гибель многих членов клана, в числе которых были и братья. Так почему до сих пор его глаза не приобрели зловещий оттенок ненависти и разрушения? Почему ещё не действует пресловутое Проклятие Ненависти, когда Учиха, забывая о разуме, заботится только о себе и клане, не принимая в расчёт оставшихся людей и окружающий мир?       Хаширама Сенджу. Наверное, в какой-то степени будущий Хокаге сдерживает Проклятие и не позволяет ему мутить рассудок Мадары. Дружба ломает в будущем отступнике всякое желание продолжать войну во имя мести за всех павших Учиха, начиная с Индры Ооцуцуки, и это прекрасно. Но надолго ли?       — Скажи, Мадара…       — М? Чего?       — А как ты думаешь, можно ли остановить ненависть?       Мальчишка на мгновение задумчиво кривит губы и возносит глаза к небу, а потом кивает.       — Можно. Ненависть — это эмоция. А многие эмоции можно подавить. И шиноби должны это делать как можно чаще. Ярость, бывает, настолько застилает глаза, что хочется разорвать всех вокруг, но… Такими темпами мира не будет никогда. Все пожрётся ненавистью и болью, а для любви и других светлых чувств не останется места в сердцах людей. Мы должны научиться пониманию. Сначала подумать о другом, а уже потом перейти на себя любимого. Иначе круг никогда не разомкнётся. Вот что я об этом всём думаю! — твёрдо заканчивает тираду Мадара и для убедительности даже кивает головой, а потом поднимает на неё глаза. — А что ты думаешь, Кохана? Ты, наверняка, хотела бы отомстить тому ублюдку, что причинил тебе столько боли?       — Хотела. Ты не представляешь, насколько сильно я желала ему смерти. Но потом я взглянула на него другими глазами… — Сакура и правда поворачивает голову в сторону Учихи, будто пытаясь через свой взгляд пересказать ему всю свою историю. — Я в чём-то поняла его, в чём-то посочувствовала ему, даже… Даже пожалела его, ведь он остался совсем один, преданный всеми, и хотел всего лишь принести другим людям истину его идей…       — У меня создаётся чувство, что ты влюбилась в этого придурка, — ехидно замечает Мадара. — После всего этого осознания ты неожиданно поняла, что он не так уж плох, а там и до любви недалеко…       — Мадара!!! — вспыхивает возмущением и стыдом Харуно, готовясь залепить маленькому наглецу затрещину, но тот с весёлым хохотом уворачивается и вскакивает на ноги.       — Наша тренировка не прошла даром, Кохана! — задиристо кричит он, складывая руки на груди. — Теперь даже твои подзатыльники для меня не угроза!       Да, тренировка не прошла даром. Как и встречи с Хаширамой Сенджу.       Сакура улыбается от этих приятных мыслей, поднимает глаза на чистый, не испорченный ни одним белым облачком небосвод и довольно, с тихим облегчением выдыхает.       Мадара на правильном пути. Главное, не позволить ему свернуть с него.

***

      — Смотри, здесь нет ничего сложного. Всего лишь перегоняешь чакру в ступни и сосредотачиваешь её в тот момент, когда поднимаешься по дереву.       — Как-то… Непривычно… — Казуки опускает голову, разглядывая свои ступни, куда усилием воли старательно сгоняется чакра. — Каждый раз приходится так делать?       — Да! — Изуна кивает, стоя на ветке вниз головой и демонстрируя ей всю прелесть этой практики. — Вначале тебе придётся замирать для концентрации каждый раз, но потом чакра уже сама будет направляться в ноги, когда ты захочешь взобраться на дерево. А какие прыжки можно совершать с ветки на ветку, ух! Давай, попробуй влезть!       Девочка кивает, хмуря брови и морща нос в усилии сконцентрировать достаточное количество чакры в ногах. Изуна уже предупредил, что при недостатке она попросту соскользнёт с коры дерева, а при избытке оставит на стволе хорошенькую вмятину. Потому так важно находить баланс. Очень неплохая тренировка на контроль чакры.       Казуки отступает на несколько шагов, а потом с разгона пытается взобраться на ствол дерева. Её контроля хватает на целых пять шагов, но потом ноги предательски начинают скользить по шершавой коре, и Казуки беспомощно вскидывает руки, пытаясь уцепиться за что-нибудь пальцами.       Её запястье обхватывает рука Изуны, и девочка с полу испуганным писком повисает в нескольких метрах над землёй. Сердце на мгновение рухнуло вниз вместе с клочками древесной коры, а в животе появилась холодная пустота.       — Ох… — Казуки недовольно морщит нос. — Едва не свалилась…       — Ничего. Все падают в первый раз. Даже у брата не сразу получилось. — Изуна ободряюще ей улыбается и кивает. — Давай попробуем ещё!       Она спрыгивает на землю, а мальчик, вытащив из-за пояса кунай, делает засечку в месте, где приземлилась нога беловолосой.       — Ты будешь стараться её перепрыгнуть! — Изуна прыжком возвращается на свою ветку и ободряюще улыбается Казуки. — У тебя всё получится!       Девочка в этом сомневается, но убеждённость в голосе мальчишки придаёт ей сил и решимости. Усилием воли окружает она ступни потоками чакры, внутренне регулируя баланс, отталкивается ногой от земли, с криком взлетая на ствол…

***

      — Суйтон?       — Да, а чем тебе не нравится?       — Слишком мокро…       — Ха! Обвинил воду в том, что она мокрая!       — Говорю тебе, я не буду учиться этому элементу!       — А зря! — Хаширама живо вскакивает на ноги. — Сейчас я покажу тебе всю мощь этой стихии, которая, кстати, способна победить твой Катон!       Мадара недоверчиво вскидывает бровь. Его Катон не могли сдержать двое бойцов с элементом Воды, а тут какой-то мальчишка вызывается развеять его пламя.       — А если сначала удивить и потом голосить?       Хаширама отмахивается от него и быстро складывает одну за другой печати. Мадара хмыкает, но всё-таки пристально следит за действиями лучшего друга. Тот и раньше упоминал о том, что родился обладателем целых двух стихий (юного Учиху так и терзали две эмоции: зависть к расширенному спектру техник и смутное беспокойство, ведь многие Сенджу демонстрировали смешение этих стихий в техниках Мокутона), но показывал свой Суйтон впервые.       Мадара же тоже не стал скрывать свой элемент и продемонстрировал огненные сюрикены — простейшая техника Катона, которую может использовать любой шиноби, предрасположенный к этой стихии. И теперь Хаширама взвалил на себя честь одолеть её.       — Суйтон: Суйдзинхэки! *       Чем-то создание подобной техники напомнило Мадаре его Великий Огненный Шар клана Учиха. Так же набираешь побольше воздуха, в груди концентрируешь чакру и выдыхаешь. Ну, в данном случае выходит, что выплёвываешь, потому что из рта Хаширамы вырвался нехилый поток воды, что своей структурой отдалённо напомнил стену. Предназначение техники сразу стало понятно. Своими габаритами стена воды действительно могла бы защитить своей массой и плотностью не то что от огненных сюрикенов, но даже и от других техник Катона.       «Очень неплохая техника. Пускай вода текучая и очень податливая стихия, но это не мешает ей быть грозным оружием. Через такую защиту не пробьётся ни техника, ни оружие. Но если заменить Суйтон на Катон… Создать стену пламени. — На губах невольно появляется усмешка от предвкушения будущих тренировок в попытках воссоздать огненную версию техники Хаширамы. — Это защита, ведь ни один сумасшедший не сунется в стену огня. Это атака, которой можно выжечь целый отряд противников и весь ландшафт вокруг…»       — Судя по твоей довольной физиономии, моя техника не так уж и плоха! — светясь самодовольством, заявляет Хаширама, складывая руки на груди. — Ну что, посмотрим, как твои сюрикены с ней справятся?       — Да тут и смотреть нечего. — Мадара усмехается, подходя к другу. — Только слепой решит, что эту стену разобьёт огонь, который проигрывает воде по своему нижестоящему положению. Но… Дай мне срок, и я покажу тебе такую технику, которая испарит твою стену в одно касание!       — Меня этой технике научил младший брат. В элементе Суйтона ему нет равных среди нас! Но главным испытанием было не научиться трансформировать чакру в поток воды, а выпросить у брата печати… — широко улыбается Хаширама. — Я рад, что вызвал у тебя желание научиться чему-то новому!       — Не научиться… — Мальчуган сжимает кулак. — А создать! Я создам новую технику и после покажу её тебе, а потом решим, что же сильнее!       — Стенка на стенку? Мне нравится!       — Ну-ка, покажи мне ещё раз свои печати…       — Я не думаю, что они тебе подойдут, если ты собираешься сделать нечто новое.       — Мне нужно же за что-то брать основу! Не упрямься, покажи их ещё раз!       — Примерно так же я просил братишку поделиться своими знаниями! — расхохотался Хаширама, хлопнув Мадару по плечу. — Если честно, мне порой действительно кажется, что мы во многом похожи. Будто… Братья.       Учиха слегка дёрнулся, вытаращившись на друга остекленевшими на мгновение глазами, а потом проворчал:       — Да будь у меня такой брат, я утопил бы его в ближайшей луже. Ты же настоящая заноза в заднице!       — Вот именно это и делает нас братьями! — Сенджу весело прищурил искрящиеся задором глаза. — Пускай ты и пытаешься сделать вид, что тебе на многие вещи всё равно, пускай и издеваешься надо мной, я точно знаю, что меня ты понимаешь, как никто другой!       — Ну, здесь я не могу не согласиться, — сменив гнев на милость, сдался Учиха. — Встреча с тобой заставила меня твёрже убедиться в моих взглядах. Я понял, что не один такой, инакомыслящий. Можно сказать, что я даже поверил в эту глупую, но забавную мечту — создать деревню ниндзя.       — С чего это она глупая? — до глубины души оскорбился Хаширама. — Ты себе представить не можешь, сколько бессонных ночей я потратил на то, чтобы придумать способ, который избавит детей от необходимости гибнуть в бою! А ты!..       — Мне почему-то кажется, что тебе как минимум в менестрели нужно было податься, но никак не в шиноби. Хотя в качестве психологической атаки тебя мало кто выдержит. — Коварная усмешка повергает Сенджу в настоящий траур. Нет, Мадара это сейчас совершенно серьёзно, да?..       — Я очень надеюсь, что наша мечта сбудется.       Хаширама забывает о своей обиде и недоумённо поворачивает голову в сторону Мадары. Тот улыбается, пронизывающим взглядом впиваясь в небесную даль, будто уже сейчас видит перед собой их будущее творение.       — И мы вместе построим наше селение… Брат.       Сенджу впадает в оцепенение точно так же, как и сам Мадара несколько минут назад. Но потом лицо его растягивается в широченной и довольной улыбке, будто у малолетнего ребёнка, которому подарили и конфету, и игрушку сразу.       — Т-Ты назвал меня братом!..       — Да-да, а теперь по-братски, как братишка братишке, покажи мне печати своей техники!       — Твои помыслы не достойны названия братских! Это очень корыстно!       — Будто ты из чистого благородства терроризировал младшего брата этой техникой! Сам-то для хвастовства её выучил!       — Н-Неправда!       Над речной долиной разносятся смех Мадары и протестующие возмущения Хаширамы…

***

      — Тобирама? — Мать встречает сына на пороге их дома, занятого новым свитком, разложенном на коленях. Тобирама поднимает на её голос голову. — Разве ты не должен быть на полигоне вместе с Хаширамой?       — Брат отлучился куда-то ненадолго, — невозмутимо отвечает мальчик. — Я решил не тратить время даром и заняться изучением новой техники. Тот свиток, что ты дала мне недавно, я уже освоил.       — Видимо, к Суйтону у тебя действительно талант, — улыбается краями губ женщина. — Обычно с этой техникой приходится помучиться.       — Брат тоже научился её использовать, попросив показать ему печати, — не без скрытой гордости кивает альбинос. — Надеюсь, ты покажешь мне ещё что-нибудь настолько же мощное.       Как-то так получалось, что тренировки с матерью Тобираме нравились больше, нежели с отцом. Может, всё дело было в том, что Буцума не тратил времени на лишние разговоры, будто кто-то установил ему чёткий лимит на слова, сказанные за час, и сразу же, только показав приём или технику, заставлял его отрабатывать. Итаме и Кавараме было тяжело — слишком уж они были маленькими, чтобы сходу запомнить всю последовательность и методику действий.       Отец был человеком малообщительным, суровым и закалённым долгой кровопролитной войной, потому не терпел ни возражений, ни вопросов, ни слабости. Конечно, Тобирама тоже не отличался болтливостью, но даже для него тренировки с Буцумой превращались в испытание на силу воли и твёрдость духа.       А может причина была и в том, что Тобирама, единственный из всех братьев, отличился своей способностью к техникам, связанным с водой. Текучая, свободолюбивая стихия, кажущаяся такой податливой и неопасной, притягивала мальчика и завораживала той смертоносностью, только сложи печати, правильно сконцентрируй и направь чакру, и больше никому не захочется сталкиваться с мастерами текучей стихии.       Естественно, что такие таланты передались ему по материнской линии. Такие как Азуми**, прославили свой маленький северный клан, живший рядом с горными массивами, именно непревзойдёнными техниками Суйтона. Потому к кому, как ни к матери, должен был обращаться с просьбами о тренировках Тобирама. Её методы нравились мальчику гораздо больше отцовских: сначала следовали толковые и внятные объяснения, как и что нужно делать, а уже потом последовательно начиналась отработка всех элементов техники. Выходило, что к концу всего курса Тобирама мог без проблем использовать её в бою, в то время как после отцовских тренировок приходилось доучивать тот или иной приём прямо во время столкновения с противником (хотя судя по оптимизму Хаширамы такая методика ему была очень даже по душе).       Азуми Сенджу (фамилию всех членов клана почти сразу изменили на Сенджу, а сами шиноби с севера почему-то старались не упоминать её вовсе — видимо, так им было проще влиться в новую семью) передала своему сыну не только изумительное владение водной стихией, но и свою внешность. Такая же беловолосая, с бледной кожей и острыми чертами лица, с пронзительным взглядом отливающих алым цветом глаз и крутым нравом.       Вообще родственники Азуми, как уже упоминалось, отличались характером хладнокровным и невозмутимым, как те снежные вершины, где жили их предки, но женщина, видимо, стала той вершиной, с которой неизвестно когда может обрушиться сносящая всё на своём пути лавина. Вспышки (точнее мощные сходы тяжеловесного снега) могли случиться когда угодно, стоило только особо разговорчивым мужчинам и менее умным женщинам что-то не так сказать в присутствии беловолосой Сенджу. Даже Буцума, человек тяжёлый в общении, только закатывал глаза, предпочитая с женой не связываться — слишком уж не предсказуема была мать его четверых сыновей.       Благодаря своему характеру, а также острому уму и прозорливости Азуми вскоре после вступления в клан Сенджу зарекомендовала себя как одного из лучших стратегов. Пускай она и не принадлежала к верхушке власти в своём клане, даже не была дочерью какой-то важной особы, женщина, тем не менее, была очень образована, а стоило ей вступить в бой, так ни у кого не оставалось сомнений в том, что она ещё и прекрасная куноичи. Собственно, так она и познакомилась с будущим мужем — в его отряде она лично придумала стратегическое отступление, заманившее противников в ловушку.       Больно ударила по женщине потеря двоих сыновей, и миссии она стала брать реже, предпочитая работу в клане, где чаще могла видеть оставшихся мальчиков и уделять им больше времени. Потому тренировки с матерью у Тобирамы порой проходили чаще, чем с отцом.       — А где же та девочка, с которой вы так дружите? — Азуми села рядом с сыном, заглядывая в свиток. — Казуки, кажется?       — И она куда-то исчезла, — с безразличием откликнулся Тобирама, но мать легко заметила, как дёрнулось плечо сына. — Я приходил за ней, но мне ответили, что она ещё утром куда-то убежала.       — На месте Главы я с неё глаз бы не спускала, — покачала головой женщина. — Дело ли это, единственный ребёнок, и бегает чёрт знает где!       — Ты о ней слишком беспокоишься, — невольно улыбается Тобирама. — Казуки не похожа на тех, кто ищет себе неприятности.       — Эта девочка мне очень нравится, — честно призналась Азуми. — Вы с ней часто играете и тренируетесь, да и отец ваш упоминает её имя в разговорах, а это уже достижение. Считай, что я имею право немножко, но о ней поволноваться. Она нам семья ближе, чем многие Сенджу.       — Не говори так, мама, — с укором проговорил мальчик. — Весь клан наша семья.       — И многим из них ты доверил бы свою жизнь? — сразу же полетел вопрос в ответ. Тобирама не нашёлся с ответом. — То-то и оно. К тому же она беловолосая, точь-в-точь, как её мать. А ты знаешь, как я не равнодушна к этому. Чувствуется что-то родное, особенное…       — Я тоже иногда такое чувствую, — поделился с матерью Тобирама. — Мы не так долго знаем Казуки, но у меня ощущение, что ей я могу доверить и свою жизнь.       — Это хорошее ощущение, — кивнула женщина и призадумалась. — Кстати, я не рассказывала тебе, откуда эти полосы? — Азуми пальцами указала на украшающие её бледноватое лицо полосы на щеках и возле носа.       — Я много раз спрашивал, а Хаширама ещё больше, — усмехнулся мальчик, глядя на мать. — Но ты говорила, что нам нужно подрасти, и тогда мы всё узнаем.       — Думаю, это время пришло, — кивнула женщина. — В нашем клане почти все проходили особый обряд нанесения каких-либо рисунков на лицо и тело. Тебя никогда не удивляло, что эти полосы не смываются и не стираются?       — Я даже никогда не видел, чтобы ты их хоть как-то подкрашивала… — задумчиво проговорил Тобирама. — Особая краска?       — Тушь. Её приготовление занимает ни один месяц, и рецепт приготовления, можно сказать, передавался из поколения в поколение. Посторонним его знать не полагалось, да и бесполезен он был для них — истинные свойства её проявлялись только у людей с белым цветом волос. — Азуми улыбнулась, увидев, как удивлённо округлились глаза у обычно сдержанного сына. — В состав входит несколько крупиц чакры и несколько особенных трав, что позволяет рисунку, сделанной такой тушью, не стираться.       — Для чего же нужны эти… Татуировки? — спросил альбинос, отодвигая свиток в сторону — настолько заинтересовал его рассказ матери. — Они должны приносить какую-то пользу, иначе ни один мужчина не согласился бы изрисовывать своё лицо.       — Ха! — Женщина широко усмехнулась. — Насколько я знаю, твой дед не мог дождаться, когда ему торжественно разукрасят лоб и нос, а ведь он ещё даже не подозревал о том, зачем эти рисунки действительно нужны. Всё просто — она помогает нам концентрировать и накапливать чакру гораздо продуктивнее и лучше. — На откровенно непонимающий взгляд и нахмурившиеся брови сына она поспешила пояснить: — У всех альбиносов идёт врождённое отсутствие пигмента, который отвечает за окрас волос, кожи и глаз. Бывает полный альбинизм, а бывает частичный. Это не важно, но суть в том, что почему-то именно из-за отсутствия этого пигмента нам тяжело даётся освоение таких областей, как сендзюцу и гендзюцу. Помнишь, однажды я наложила на тебя простую иллюзию, а ты не смог её развеять? — Тобирама понуро кивнул, нахмурившись. — О чём я и говорю. Нанося такие рисунки на кожу, мы увеличиваем восприимчивость своего тела к окружающему миру, можем более полно впитывать информацию и чувствовать изменения чакры… Понимаешь? Следовательно, они повышают контроль чакры и ускоряют её накапливание.       — Я никогда даже подумать не мог, что такое возможно… — пробормотал мальчик, переваривая всё услышанное. — Чтобы обычная тушь придавала такие необычные свойства…       — Хочешь жить — умей вертеться. Нашим предкам давали выбор: умрите или найдите способ выживать. Основу для неё давным-давно нам предоставил клан Инузука, слышал ведь об этих шиноби, сражающихся бок о бок с собаками? На их лицах тоже есть особые татуировки в виде клыков зверя. Возможно, им они тоже приносят пользу, я не знаю больше клана, который настолько хорошо ладит с собаками… — Азуми усмехнулась.       — Неужели у всех альбиносов такая беда? — поинтересовался Тобирама. — Все шиноби с белыми волосами страдают из-за отсутствия пигмента?       — Ну… — Женщина задумалась, наклонив голову. — В Мизу но Куни существует один клан, Хозуки. Его члены тоже в основном альбиносы и с помощью техники гидратации способны превращать своё тело в воду. Это помогает избегать почти всех физических атак. И, кажется, это компенсирует им потерю пигмента. Вообще мой дед некогда рассказывал, что мы и Хозуки — две ветви одного клана, что базировался на Суйтоне. Но не буду загружать тебя не нужными историческими фактами, видимо, информации о татуировках тебе с головой хватило… — Азуми потрепала сына по белёсым волосам, и тот кивком согласился.       — Значит… Придёт день, и мне тоже придётся нанести подобные рисунки? — спросил он, невольно потрогав лицо пальцами.       — Да. Конечно, обещать торжественной церемонии, на которую собирался почти весь клан, не могу, но Хашираму и отца я обязую быть в этот день дома.       Взгляд у матери на мгновение стал таким жёстким, что Тобирама ни на мгновение не посмел даже усомниться в том, что своё намерение она реализует. Вот это женщина. Страшная и грозная, но при этом ласковая и заботливая. Мальчишка с внутренней улыбкой подумал, что, наверное, в будущем, если он когда-нибудь женится, его жена будет похожа на маму.       — И я думаю, что на этой церемонии ты будешь не один.       — Да? Кто-то ещё будет?..       — Я поговорю с Тайхамой-сама об этом и надеюсь, что он позволит и Казуки нанести какой-нибудь рисунок. Может, не на лице, на ладонях или на спине… — Азуми даже невольно улыбнулась. — Да, я просто обязана это сделать! Где-то у меня оставалось немного туши… — Она поднялась, уходя в дом. — Для вас двоих её хватит…       Тобирама улыбнулся, снова перетаскивая на колени свиток. Да, нужно будет рассказать Казуки о пигменте и татуировках, компенсирующих его отсутствие, и предложить вместе с ним пройти эту «церемонию» в семейном кругу. Зная её непростые отношения с семьёй, мальчик был уверен, что ей понравится. А ещё нужно предупредить об этом Хашираму, иначе этот взбалмошный идиот может напортачить, и вся торжественная идиллия пойдёт псу под хвост (не в обиду Инузукам).       Осталось только понять, где искать этих двоих, чтобы всё им рассказать? Со своего возвращения в клан Казуки тоже стала какой-то загадочной и чересчур улыбчивой и, в точности как Хаширама, иногда стала куда-то убегать из поместья. Тобираме оставалось только ворчать про себя о том, что, видимо, и Казуки отыскала себе какого-нибудь друга из неизвестного клана…

***

      Радостный вскрик Рьё и шумный топот босых пяток по полу возвестили Томоко о том, что домой вернулась Кохана. Женщина, держась за стену, поднялась с циновки, чтобы встретить вернувшуюся из лазарета девушку. Ноги иногда отказывались ей служить, но в целом Томоко уже могла самостоятельно передвигаться по дому и улице, правда, бдительный муж и не менее бдительные сыновья во главе с розоволосой целительницей не позволяли ей отлучаться далеко от дома.       Такая забота не могла не льстить, но женщина всё чаще ловила себя на мысли, что собственная слабость её раздражает. Когда-то она без труда могла преодолеть огромное расстояние только благодаря своим ногам и чакре и даже не запыхаться, а теперь…       Нет, для всего нужно время. Пускай ещё полгода, год она так хромает, зато потом сможет бегать по поместью так же резво, как и до случившегося нападения Сенджу. Уверенные доводы Коханы и её бесспорное мастерство в медицинских техниках убеждали жену Таджимы, что она скоро совсем забудет о рези в ступнях и необходимости опираться о стены при подъёме. Она не должна сомневаться в их юной целительнице.       — Сестрёнка, ты вернулась! — Рьё уже заключил девушку в объятия, и она так и не смогла снять сандаль с правой ноги. — Пойдём со мной скорее, я кое-что тебе покажу!       — Рьё, не наседай на Кохану, она ведь только-только пришла! — Но в голосе Томоко не звучит строгого приказа, потому что розоволосая и сама не против обнять соскучившегося мальчишку. — Ты голодна? Я приготовила луковый суп…       — Чертовски голодна, шаннароо, — с улыбкой отозвалась Кохана, кое-как снимая босой ногой с левой сандаль. — У меня не было времени даже съесть приготовленный вами обед…       — Тогда пойдём на кухню…       — Мама-мама! Можно, пока ты накрываешь на стол, я покажу кое-что Кохане? Это не займёт много времени!       Сакура не могла, да и не пыталась удерживать широкую улыбку. Глаза маленького Учихи так ярко светились, будто кто-то зажёг в его голове большую свечку. Ноги нетерпеливо переминались, готовые хоть сейчас бежать неизвестно куда, и сдерживались только благодаря силе воли самого Рьё.       Всё его существо выражало такую несдержанность и плохо скрываемую эйфорию, что девушка не могла не согласиться взглянуть на это «нечто». Томоко лишь покачала головой, слегка улыбаясь, и предупредила, чтобы сын был осторожнее и не попортил её бенибаны***. Харуно удивлённо вскинула брови и открыла было рот, чтобы задать вопрос, ибо по лицу женщины было видно, что та догадалась о выдумке мальчика, но Рьё схватил девушку за руку и торопливо повёл за собой на задний дворик, где и росли те самые цветы.       — Ещё ни братья, ни отец не видели этого!       Если бы восторг мог переливаться через край, то юный Учиха рисковал бы затопить им половину поместья. Сакура даже не могла представить, что же такое ей собираются показать, однако, когда Рьё расставил ноги и сложил руки в печати, девушка всё поняла и изумлённо приоткрыла рот. Он уже освоил технику?! Ведь совсем недавно Мадара рассказывал, что он только-только приступил к её изучению!       Сомнения развеялись, когда по округе разлетелся громкий, пропитанный гордостью крик:       — Катон: Гоокакью но Дзюцу!       Горячим воздухом обдало лицо Сакуры, и ей пришлось даже зажмуриться от полыхающего ярким пламенем огненного шара, выдохнутого таким маленьким и в то же время взрослым Учихой. Техника держалась целых полминуты, подпалив кончики зелёных травинок, и развеялась, как только в груди мальчика закончились воздух и сконцентрированная чакра. Он выдохнул последние язычки пламени и с той же горделивостью, с какой было выкрикнуто название техники, повернулся к розоволосой, светясь от распиравшей его радости.       — Я освоил эту технику! Теперь я такой же взрослый, как братики Мадара и Изуна! Теперь я тоже шиноби!       Сакура опустила глаза на мальчишку и едва удержала навернувшиеся слёзы. Её руки сразу же обхватили его за плечи и прижали к ней, пока она давилась собственными эмоциями и невольными воспоминаниями о том Учихе, которого она оставила в далёком будущем. Наверное, когда Саске создал свой первый огненный шар, то был так же счастлив, как и Рьё.       Эта техника уравняла брата Мадары с остальными детьми-шиноби, и теперь он мог полноправно отправляться на миссии и задания.       — Ты… Ты такой молодец, Рьё… — Её ладонь растрепала ему волосы, и Рьё с недоумением услышал дрожь в голосе Коханы. — Я горжусь тобой, будто ты мой самый настоящий младший братишка…       — Я и так твой братишка! — услышала она бурчание в свой живот. — А ты моя онэ-сан! *(4) И так будет всегда!       — Конечно, Рьё… — согласилась без раздумий девушка и на долю секунды пожалела о том, что не сможет до конца прожить жизнь в клане Учиха, в такой доброй и любящей её семье Таджимы, с прекрасными братьями и заботливыми «родителями».       Нет, она не должна об этом думать! Ей не место в этой Эпохе. Здесь она ради осуществления задуманного плана. И если она ещё секунду подумает о том, какой могла бы быть её судьба с такой семьёй, то разревётся, как маленькая.       — Теперь отец позволит мне пойти на миссию! — Рьё слегка от неё отстранился и поднял голову. — Я пойду вместе с тобой и брати… Онэ-сан, ты плачешь?!..       — Нет-нет, просто что-то в глаз попало… — прошептала с улыбкой девушка, поспешно вытирая слезинки. — Миссия будет сложной, но я буду рядом с вами, чтобы лечить и защищать…       — А мы будем оберегать тебя, Кохана-чан! — весело отозвался маленький Учиха. — Даже не сомневайся в нас!       — Ни единой минуты, — кивнула Харуно, а в мыслях пронеслось, что она готова отдать жизнь на этой чёртовой миссии, лишь бы братья вернулись с неё живыми.       — Кохана! — окликнул её мягкий голос Томоко.       — Ох, мы задержались! — проговорил Рьё, отпуская из своих объятий старшую «сестрёнку».       — Уже идём! — крикнула Сакура, и уже хотела было переступить порог, чтобы зайти в дом, как навстречу ей кто-то вышел, и розоволосая замерла, увидев появившуюся на террасе девушку.       — Здравствуй, Кохана-чан.       — Фумико?.. — выпалила Харуно, и девушка кивнула. — Что-то не так?.. Тебе стало хуже?       Дочь Тсубасы целительница отправила домой с чистой совестью буквально несколько дней назад. Неожиданное появление её в доме Таджимы насторожило розоволосую. Разговор с Акихиро всё ещё был болезненным воспоминанием, и она почему-то считала, что чем реже она будет видеться с обоими, тем лучше. Особенно Сакура планировала сторониться Фумико — слишком уж сильно повлияли на неё слова, сказанные ей в бреду лихорадки. А теперь она видит свою «соперницу», которая сама для чего-то пришла к ней.       Одета Фумико не в своё обычное юката, да и вообще в одежде мало что было из женского гардероба. Сегодня девушка выбрала облачение шиноби, в котором она всегда ходила на миссии, но никогда не носила его в обычные дни. Даже длинные шикарные волосы дочь старейшины заплела в удобную причёску, чтобы не мешались.       — Нет, не беспокойся, я чувствую себя хорошо. — Она улыбнулась. — Я хочу с тобой поговорить. Надеюсь, я тебя не отвлекаю?       — Ах, ну… — Сакура взглянула на озадаченного появлением гостьи Рьё. Тот поднял на неё глаза и понимающе кивнул.       — Я передам маме, что ты чуть позже съешь свою порцию.       Видимо, не только использование Великого Огненного шара делает Учиха взрослыми. Мальчуган скрылся в доме и предусмотрительно задвинул за собой фусума.       Девушки некоторое время смотрели друг на друга, пока Сакура не додумалась предложить Фумико хотя бы присесть. Та кивнула, и они расположились на досках, снова погрузившись в гнетущее молчание. Даже чириканье птиц показалось Харуно чересчур кощунственным и громким. Однако Учиха, видимо, собиралась с мыслями, потому что тон, которым она нарушила тишину, был уверенным и решительным:       — Я хочу извиниться перед тобой.       — За что? — Слова вылетели быстрее, чем Сакура успела об этом подумать. — Если ты о том, что случилось, то не бери в голову. Я не могу даже представить, насколько тебе было плохо и одиноко, и никто из нас не помог тебе справиться с этим горем, ты осталась с ним один на один. Потому извиняться должны мы. Но всё-таки никогда больше не делай так. Самоубийство никогда не было решением сложившихся проблем. После смерти их только прибавляется, правда, уже не для тебя, а для живых.       — Я знаю, что поступок мой был очень глупым и недостойным куноичи, — тихо отозвалась Фумико. — Отец был бы вне себя. И я рада, что ты успела меня спасти. — Она с нескрываемой благодарностью взглянула на целительницу и улыбнулась. — Но прощение я прошу и по другому поводу. Моё поведение уже столько месяцев было просто отвратительным. Я вела себя хуже самой глупой деревенщины на базаре. Ты не могла не заметить, что моё отношение стало другим… — Девушка сжала на коленях ладони. — Во всех своих неудачах я винила тебя, хотя причина их была совсем близко, стоило только заглянуть в зеркало.       — Фумико… — Сакура, ошарашенная таким признанием, о котором смутно догадывалась на задворках сознания, с сочувствием взглянула на Учиху. — Мне, конечно, было обидно, потому что общение с тобой я очень ценила…       — Правда?.. — невольно перебила её Фумико, и в глазах отразилась такая мольба о честности и искренности, что Харуно невольно подумала о том, что дочь старейшины на самом деле была хоть и весёлой и общительной девушкой, но одинокой, и друзьями в клане за всю жизнь не обзавелась.       — Конечно правда. Мне нравилось, когда ты приходила ко мне в лазарет или домой, чтобы поболтать о всякой ерунде. Ну, ты знаешь, о всяких девичьих темах. — Розоволосая усмехнулась. — И это было здорово, потому что в клане, несмотря на всё то, что я делаю, никто не желал рисковать и сближаться со мной. Ты, наверное, первая девушка, которая захотела от чистого сердца подружиться со мной. И я хочу остаться твоей подругой, Фумико. — Сакура заглянула в тёмные глаза девушки, беря её за руку. — Мне… Нам нечего делить, но с тобой я готова поделиться всем.       Большего и не потребовалось. Она готовила целую пламенную речь, в которую входили не только раскаяние, повинность во всех смертных грехах и извинения, но и многие другие слова, показавшиеся сейчас такими лишними и глупыми.       Кохане не требовались никакие объяснения, она будто и без них всё знала, понимала и готова была её простить за всё то зло, что Фумико целенаправленно пыталась ей причинить.       Мгновение, и Сакура оказывается во второй раз за последние полчаса в крепких объятиях, исходящих теперь уже от дочери старейшины. Розоволосая мысленно усмехнулась тому, что сегодняшний день смело можно окрестить как День Объятий, и в ответ обхватила Фумико за плечи, прижимая к себе.       — Кохана… Спасибо тебе за всё. И прости меня за то, что я тебе причинила. Я не со зла, я просто…       — Я знаю. Всё хорошо, Фумико. Мы останемся с тобой подругами, несмотря ни на что. — Сакура ободряюще ей улыбнулась. — Девичью дружбу на самом деле даже мужчины не способны разбить. Я имею в виду настоящую. Я могу рассказать тебе историю о таких девочках, которые по несчастью полюбили одного мальчика…       — Да, ты права, — решительно свела брови Учиха. — Связи между людьми не просто порвать, и никакое сжигание мостов не поможет!       — Если человек захочет, он без единого гвоздя сколотит их обратно.       Девушки расцепили восстановившие их былую дружбу и понимание объятия, и Фумико проговорила:       — Мне бы ещё хотелось тебя кое о чём попросить, Кохана-чан.       — Да? О чём же?       — Я не очень хороший воин. Оружие меня с детства пугает и отталкивает, но ради Акихиро я решилась стать куноичи. Девушки тоже могут быть сильными. Но, даже научившись владеть им, я боялась использовать его по прямому назначению. Отец говорил, что оружие не только убивает, но и позволяет защищать своих родных и близких. Однако… — Фумико опустила голову. — Легче от этого не становилось. Те немногие, кого мне всё-таки пришлось убить… Меня до сих пор бросает в дрожь ночами…       — Не каждому дано быть машиной убийств — шиноби, — сказала Сакура. — Только крепкие духом люди со стальными нервами и холодным разумом могут стать ниндзя. Но то, что среди них находятся такие, как ты, с добрым сердцем и открытой душой, говорит о том, что для мира ещё не всё потеряно.       — И всё-таки в войне с врагами клана я тоже хочу приносить пользу. — Фумико нахмурилась. — Пускай не в битве, это не важно. Те, кто находятся в тылу, также приближают победу. Потому я хотела попросить тебя… Научи меня лечить так, как это делаешь ты! — С просьбой в глазах она взглянула на Сакуру. — Может, даже здесь у меня всё будет получаться из рук вон плохо, но я хочу попробовать! Хватит уже быть обузой для клана и друзей! Нужно… Становиться сильнее!       «Кто она? Разве это Фумико Учиха? Дочь старейшины? Немного капризная и эгоистичная, как все выходцы из знатных семей, мягкая, добродушная, нерешительная и слабая девушка, которую я знаю?       Нет.       В её чертах я вижу проступающий образ тринадцатилетней розоволосой девчушки, которой тоже надоело быть в команде беспомощным грузом на вторых ролях, которая набралась решимости прийти к великой Пятой Хокаге, чтобы та взяла её в ученицы, и которая всё-таки добилась успеха, догнав товарищей и встав с ними на одной линии. И Фумико сейчас делает то же самое. Не ради Акихиро готова стать сильнее. Но ради своего клана и семьи!»       На лице Коханы появилась странная, немного грустная улыбка, и Учиха на мгновение подумала, что сказала какую-нибудь ерунду или вовсе рассмешила своей просьбой лучшего лекаря клана, однако розоволосая с готовностью кивнула:       — Я научу тебя. Уверена, что здесь ты точно не оплошаешь. Человек, умеющий оказывать помощь даже без использования чакры, тоже очень ценен и важен. Только берегись — запоминать и учить придётся много всего! В своё время я буквально молила учителя остановить поток непонятных слов и терминов!       Фумико удивлённо моргнула, а потом весело засмеялась, сказав, что готова ко всему, лишь бы не оставаться такой, какая она сейчас.       На террасе появилась Томоко и, держась за стену, пригласила девушек к столу. Женщина лишь краем уха уловила разговор вновь помирившихся подруг, и теперь не могла не порадоваться, что отношения между девушками наладились окончательно, стоило только им мирно поговорить, а не скрытничать, пряча и растя обиды в душе.       — Надеюсь, ты останешься, Фумико?       — Конечно! — с благодарностью кивнула девушка, поднимаясь. — Спасибо за приглашение!       Все вместе они вернулись в дом, но Сакура успела остановить жену Таджимы возле фусума и тихо сказать, что Рьё освоил базовую технику клана Учиха, и что она «в восторге, шаннароо, это было неподражаемо!». Томоко ничуть не удивилась и с лукавой усмешкой спросила, как думает Кохана, кто показал ему печати и продемонстрировал применение?       — Таджима-сан, — сразу же ответила Харуно, но в ответ получила отрицательное мотание головой. — Неужели Мадара или Изуна?..       — Когда-то давно среди кланов, что враждовали с нами, ходила легенда о девушке, которую прозвали Моэцукиру*(5) за то, что её огненные техники не оставляли никакого шанса на спасение. — Томоко улыбнулась чуть шире и неторопливо прошла дальше, стараясь как можно меньше опираться о стену. — Однажды она едва не сожгла одного нерасторопного соклановца по имени Таджима, и тот так был польщён таким вниманием, что через несколько месяцев женился на этой Моэцукиру. — Женщина удержала смешок и взглянула на недоумённо вытянувшееся лицо розоволосого лекаря. — У неё Рьё научился прекрасному исполнению Великого Огненного Шара.       — Томоко-сан… — в восхищении произнесла Сакура.       — Куноичи всегда приходится делать выбор между битвами и семьёй, Кохана. Можно попытаться совместить два абсолютно противоположных дела, но… За многим гнаться — ничего не иметь. Я выбрала своих мужчин — Таджиму и сыновей. И нисколько об этом не жалею. Возможно, что когда они подрастут, я снова вернусь на поле боя и воскрешу легенду о Моэцукиру, а пока… — Томоко махнула рукой, приглашая Сакуру зайти на кухню, где между Рьё и Фумико уже завязалась оживлённая беседа. — Мне стоит подумать о том, что наша Кохана до сих пор одна.       — Томоко-сан!..       — Ох, да не стесняйся ты так! Гляди-ка, даже уши покраснели…       — Томоко-сан, это очень интимная и личная тема, давайте не будем о ней разговаривать!.. Желательно никогда!       — Глупости. Каждой девушке придётся когда-то об этом да задуматься.       — Не в этой жизни…       Томоко в ответ лишь засмеялась. Когда-то она точно так же спорила со своим отцом и была уверена, что никогда не изменит своего решения, но вот у судьбы были другие планы, как и у Таджимы, которому она хорошенько подпалила одежду и волосы своим Катоном.       «Отнекивайся сколько хочешь, — про себя думала Томоко, заботливо угощая своих детей и гостью обедом. — Но только я вижу, что если уж ты и влюбишься, то в человека, который будет достоин тебя как никто другой. Надеюсь, тогда ты вспомнишь мои слова и улыбнёшься так же широко и ярко, как сейчас, Кохана».