Сквозь паутину времени

      Но Саори Харуно не позволяет себе поддаться чарующим ласкам Иоширо. Саори — куноичи, которая не испытывает чувств к своим жертвам и не поддаётся на провокации. Саори сдержана, холодна, уверенна и невозмутима.       Потому её руки за спиной наследника складываются в печать. Её чакра, идеально контролируемая, переходит в тело молодого человека, подчиняя его незначительные запасы и изменяя их ток.       Это оказалось легче, чем она себе представляла.       Её чакра быстро добирается до центральной нервной системы, захватывает над ней контроль и воздействует так, как угодно куноичи. Нейроны, воспринимая посылаемую им новую информацию, передают её друг другу и всему телу, и Иоширо закрывает глаза, с блаженной улыбкой обмякая.       Саори тут же подхватывает его под руки, не теряя связи с циркулирующей в его теле чакрой, и переносит наследника на постель. Его лицо спокойно и безмятежно как у человека, которому снится очень приятный сон. Только вот Иоширо видел не сон, а созданную чакрой Саори и его собственным богатым воображением иллюзию. Всё то, что он хотел сделать с ней полминуты назад, он выполнит в своей голове во всех красках и подробностях, а на утро не заподозрит ничего.       Саори развязывает спальное кимоно сына Даймё, распахивает и снимает его, небрежно сбрасывая на пол. Снимает и с себя одежду, слои ненужной ткани, пока не остаётся в таком же спальном кимоно, которое запахивает поплотнее и затягивает потуже. Куноичи быстро оглядывает комнату, сбрасывая на пол и несколько подушек, ворошит простыни, немного стаскивая их с постели, а потом накрывает наследника по пояс. Её чакра так же продолжает свою работу, контролируемая краешком её сознания. А потом девушка отходит к фусума, за которыми с улицы слышится стрекотание сверчков, и Саори уступает место Сакуре, которая с тяжёлым вздохом прижимается к деревянным стойкам лбом.       Первая ночь позади.       За две недели Саори больше ни разу не ужинала в общей комнате со всеми девушками, проводя это время в покоях Иоширо. Тот отпускал её от себя лишь утром, мог иногда позвать гулять в середине дня, а вечером она вновь возвращалась к нему. Они ужинали, а потом предавались любви. Так было, по мнению Иоширо. Но Саори знала, как происходило на самом деле. Гендзюцу делало свою работу и делало её идеально. Кажется, этому белобрысому сладострастнику нравилось всё, что происходило в построенных её чакрой снах.       — Попробуй это, Саори, — протянул ей зажатую между палочек креветку Иоширо.       Саори с обворожительной улыбкой открыла рот, ловя креветку губами и язычком проталкивая её в рот. Куноичи знала, что выглядит сейчас непринуждённо сексуально, в то время как Сакура внутри неё сгорала от стыда. Оказывается, в одной девушке могут уживаться несколько личностей, которые сменяли одна другую в нужный момент.       Иоширо был ей доволен. Решающим здесь было, безусловно, гендзюцу, которому её научила Фумико. Но дальше Саори пришлось привязывать к себе наследника и другими способами. Она интересовалась всем, чем тот увлекается и занимается, могла вести с ним разговор обо всём на свете, поддерживать его планы, советовать и опять-таки все её слова были настолько невинны и пропитаны заботой, что Иоширо не чувствовал подвоха. Сакуре оставалось только недоумевать, каким образом у неё это получается.       — Рядом с тобой я перестаю ощущать себя ничтожным и слабым, — признался он ей как-то. — Во мне появляются силы расти и становиться лучше.       Саори было всё равно, на что и как у него появляются силы. Она лишь выполняла свою работу, неторопливо невидимыми нитями привязывая сердце будущего Даймё к себе, но это только до тех пор, пока не придёт приказа о том, что миссию пора завершать. Тогда она убьёт его и, равнодушно взглянув на плоды своей работы, исчезнет. Сакура бы так не смогла.       Когда с ужином было покончено, Иоширо поцеловал ладонь своей любимой наложницы, взглянул исподлобья на её милое личико в обрамлении розовых прядей и тут же оказался в гендзюцу. За столько дней Саори научилась применять его, не производя лишних движений. Иоширо закрыл глаза и повалился на подушки, лежащие на полу. Куноичи тут же поднялась, производя те же привычные действия, что и в прошлые ночи, не забывая держать под контролем иллюзию.       Когда всё было закончено, Саори исчезла в глубинах сознания, позволяя Сакуре выйти и убито выдохнуть, закрыв ладонью лицо. Может, кому-то такие миссии всё равно, что сломать палочки, то вот ей игра на чужих чувствах и своих собственных приносила одни муки. Интересно, как с этим борются женщины, регулярно выполняющие подобную работу? Видимо, со временем привыкаешь и уже не задумываешься о подобной ерунде.       Конечно, об этом следовало думать до того, как героически приносить себя в жертву ради клана Учиха. Теперь стоит прикусить язык и не жаловаться. В конце концов, её честь осталась незапятнанной, она дважды в день ест по-императорски приготовленную пищу, спит на мягких подушках под шёлковыми одеялами, гуляет в прекрасном саду и всего лишь ждёт известия о том, что пора прикончить молодого наследника.       Быстрей бы всё это закончилось.       Неожиданно тишину и треск тающих свечей нарушил шорох за деревянными стенами покоев наследника. Сакура тут же обернулась, зная его источник.       У противоположной стены стоял стол, за которым Иоширо занимался делами. Книги, свитки, тушь, кисти — всё в обилии умещалось на широкой столешнице, за которой была стена. Шорох шёл именно оттуда, потому что часть её, словно сёдзи, отъехала в сторону, и в проёме показался Мадара. Он быстро оглядел комнату прежде, чем войти, затем осторожно ступил на деревянный пол и тихо задвинул за собой потайную дверь, что встала как влитая на место, ничем не выделяясь.       Учиха осторожно обошёл рабочее место наследника, подошёл к Сакуре, и оба сжали друг друга в крепких объятиях. Девушка была бесконечно счастлива видеть мальчишку, который одним своим присутствием вселял в неё надежду. Он же в свою очередь каждый раз приходил, чтобы убедиться, что у его Коханы всё в порядке, что мерзкий сынок Даймё не прикоснулся к ней.       Несколько минут они стояли в молчании, не расцепляя объятий. Мадара вдыхал исходивший от Коханы такой непривычный запах, смесь благовоний и масел, которыми её регулярно натирали, и думал, что её запах — резковатый запах трав — нравится ему гораздо больше. Её пальцы мягко перебирали его волосы, и мальчишка довольно улыбнулся, как же хорошо, что Кохана рядом.       — У вас всё в порядке? — шёпотом, чтобы слышал только он, спросила девушка.       Мадара кивнул, отстраняясь.       — Изуна почти привык без конца драить тарелки и кастрюли и даже худо-бедно научился готовить какой-то суп.       — Надеюсь, никто не отравился? — широко улыбнулась Кохана.       — Можешь быть спокойна, его не допускают до готовки блюд для сына Даймё.       Оба обменялись усмешками и, расцепив объятия, присели возле стола. Мадара, увидев изобилие блюд и яств, едва не подавился слюной, ведь чего тут только не было! Видимо, Кохана заметила, как загорелись у него глаза, и предложила поужинать. Предлагать дважды не пришлось, Учиха тут же накинулся на остывающую пищу, щедро накладывая в тарелку всего, до чего мог дотянуться.       — Никогда не думала, что ты такой прожорливый.       — Пофифи на фупе Ифуны дфе нефели… — только и смог ответить старший сын Таджимы, уплетая за обе щёки.       Кормили их и вправду скудно. Если Изуне, как работнику кухни, удавалось стянуть что-нибудь посытнее, то Мадаре, исполнявшему обязанности младшего слуги, перепадали мелкие порции пресной и невкусной пищи. Не то чтобы он и раньше питался до отвала деликатесами, но юному шиноби такой рацион казался слишком уж отвратительным.       Кохана усмехнулась и, потрепав его по волосам, поднялась, отходя к кровати. Стянув с неё одеяло, она укрыла им лежащего на подушках Иоширо. Мадара поморщился, глядя на его слабое тело. Но ещё больше его задело то, с какой заботой Кохана укрывает этого бесполезного человека.       — В гендзюцу ему не холодно, — бросил он как бы невзначай.       — Сегодня вечером немного зябко, не находишь? — отозвалась девушка, явно устыдившись того, что она делает.       — Не стоит привязываться к человеку, которого ты собираешься убить.       — Легко сказать, — после короткого молчания выдохнула Кохана и села рядом с ним.       Мадара замер с палочками у рта и хмуро взглянул на неё. Розоволосый ирьёнин опустила голову, перебирая в пальцах пояс своего кимоно. Лицо её было задумчивым и хмурым.       — Когда ты столько времени проводишь рядом с одним и тем же человеком, ты невольно начинаешь узнавать его лучше. Я провожу рядом с Иоширо очень много времени и столько о нём знаю. Знаю, как сильно он любит брата и маленьких племянников, как волнуется за отца, как боится будущего… Я знаю о его мечтах, сделать жизнь в Хи, но Куни лучше, прекратить войны как между кланами, так и между странами. Шото столько грязи вылил на него, — Кохана кивнула в сторону спящего наследника, — и я представляла себе отъявленного мерзавца, но вижу взрослого ребёнка, которого холили и лелеяли, а потом окунули с головой в жестокий мир со всеми его проблемами. Он боится, но борется с собой и своими привычками, потому что понимает, какая это ответственность — быть Даймё. Иоширо…       — Только не говори мне, что ты влюбилась в него, — процедил сквозь зубы Учиха, не в силах больше слушать тонны оправданий в сторону белобрысого пьянчуги, который едва не обесчестил его Кохану.       Меланхоличная задумчивость тут же испарилась с лица куноичи. Мадара едва успел проглотить кусок, как Кохана ухватила его за шиворот, встряхивая так, что содержимое желудка едва не полезло обратно.       — Что ты тут только что сказал?!       — Я-Я пошутил!..       — Ах, пошутил? — Девушка прищурилась с такой улыбкой, что Мадара пожалел о том, что Ками вообще даровал ему язык. — А я не въехала.

. . .

      — Я говорила о том, что Иоширо не настолько отвратителен и мерзок, как я себе представляла. Он такой же обычный человек, как мы все. Просто он сын Даймё, и с него больше спрос, чем с других. Я действительно прониклась к нему взаимным чувством. И мне жаль, что его наняли, потому что Иоширо — не самый страшный грешник на земле. И это вовсе не значит, что я влюбилась в него, ясно тебе?       — Д-Да… — выдавил Мадара, держась обеими ладонями за горящий затылок, по которому розоволосая не скупясь смачно надавала шлепков. — Я п-понял…       — Не слышно новостей от Шото?       — Нет, видимо, его господин ещё не дал приказа. Иначе мы бы уже всё знали.       — Как ты думаешь, кем этот человек может быть?       Мадара, ещё немного потерев гудящий затылок, опустил руки.       — Этот тип, как не раз говорил Шото, чертовски влиятельный. Иначе как объяснить тот факт, что Изуна так удобно оказался на кухне, я имею доступ ко всем комнатам замка через потайные ходы, а ты сразу же оказалась рядом с наследником? Я думаю, этот человек находится в столичном замке.       — Чиновник?       — Вряд ли. Кто-то покрупнее. Чем ему может навредить сын Даймё, который никогда не касался этих дел? Только тем, что взойдёт на престол отца. Значит, его положение значительно пошатнётся.       Кохана нахмурилась, кивая. Она была согласна с его рассуждениями.       — Шото говорил, что семья этого человека окажется в опасности. Может, он как-то перешёл дорогу Иоширо?       — Иоширо не злопамятный человек. Он как ребёнок, быстро закипает и так же быстро остывает, забывая, почему сердился. За эти дни я ни разу не услышала в сторону людей, которые организовывали все эти покушения, ни одного дурного слова. — Мадара недоумённо вздёрнул брови. — Даже как-то сказал, что хотел бы знать, за что его так ненавидят. Хотел бы знать нанимателей, но не для того, чтобы убить их, а чтобы понять, что плохого им сделал.       — Слушая тебя, так он ангел во плоти, — фыркнул Учиха, кинув ещё один взгляд на спящего наследника. Как можно относиться лояльно к тем, кто покушался на твою собственную жизнь?       — Нет, он не ангел, — возразила Кохана. — Он прикладывает все силы, чтобы быть достойным, пытается равняться на старшего брата, которого так любит. И я считаю, что это уже о многом говорит.       — Много ты тратишь чакры, чтобы поддерживать гендзюцу? — Мальчуган решил перевести тему.       — На самом деле тут не в количестве дело, а в её контроле. — Куноичи взяла с подноса вагаси*, откусывая небольшой кусочек. — Необходимо поддерживать одно и то же количество чакры, равномерно распределять её по мозгу человека, чтобы иллюзия не показалась слишком неправдоподобной или наоборот, слишком реальной. Тогда человек может никогда не проснуться и остаться в гендзюцу навсегда. Потому я каждый момент времени контролирую, чтобы он наслаждался своей иллюзией, а на утро верил, что это был не сон.       — Потрясающе… — восхищённо прошептал Мадара. — У тебя невероятный контроль.       — Я долго тренировалась, — скромно улыбнулась Кохана. — Медику необходимы такие навыки. Иначе не получится сосредоточить чакру на лечении ран. А этому гендзюцу меня научила Фумико. Только благодаря ей я сейчас не… — Она запнулась и опустила глаза.       — Я не ребёнок, — с вызовом отозвался он. — И имею представление, какими вещами могут заниматься мужчина и женщина ночью.       — Тогда ты меня понял, — усмехнулась девушка. — Когда вернёмся в столицу, я обязательно отблагодарю её каким-нибудь подарком.       — Фумико на самом деле хороша в гендзюцу, просто не может сосредоточиться на собственной чакре вовремя боя. Когда вернёмся, я тоже её поблагодарю.       У Коханы удивлённо округлились глаза. Жующий последний кусочек вагаси рот замер, и её щеки так мило оттопыривались, что Мадару захлестнула волна нежности, которая едва не смыла холодный рассудок напрочь.       — Она избавила нас от проблем с ублажением этого зазнайки, — нашёлся тут же он и шустро набил полный рот рыбой.       Сакура хмыкнула и с улыбкой дожевала сладость, запив её водой из кувшина. Тайный проход был обнаружен Мадарой в первую же ночь. Его появление сразу же после применения гендзюцу едва не довело её до седых волос. Но увидев старшего сына Таджимы в форме дворцового слуги, она успокоилась. Сакура пыталась убедить мальчугана не появляться здесь, чтобы не завалить всё предприятие, но Мадара неизменно каждый вечер появлялся из-за потайной двери, выжидая момент, когда Иоширо безвольно рухнет на пол или кровать. А потом она уже сама привыкла к его регулярным посещениям, они обменивались новостями, разговаривали и возле друг друга набирались сил, спокойствия и уверенности.       Несмотря на то, что здесь они были не единственными Учихами, в безопасности Сакура чувствовала себя только с двумя братьями — Мадарой и Изуной. Может, потому что их связывало общее задание — убрать сына Даймё?       — Всё будет в порядке, — ободряюще произнесла девушка и положила ладонь на плечо Учихи. — Скоро всё это закончится. Мы вернёмся домой.       — Надеюсь, это скоро настанет в ближайшее время, сколько можно тянуть с убийством одного человека? — поморщился мальчуган. — Его можно было пришить хоть сейчас и сбежать через тайный коридор!       Сакура взглянула на мирно спящего Иоширо и помотала головой.       — Нет, решено, что используем яд. Быстрый и действенный. Вечером он его выпьет, может, мне придётся использовать гендзюцу. Он заснёт. А мы сбежим.       — Фишка с отравлением тут же вскроется, много мозгов не надо, чтобы проверить на наличие яда пищу и напитки, а потом сообразить, что наследник слишком молод для неожиданного разрыва сердца и внутренних органов, — хмыкнул Мадара. — Если что-то пойдёт не так, просто перережь ему глотку и беги. Свою работу мы сделаем, а этот Шото со своим великим господином пусть решают, что и как делать.       Сакура кивнула, однако сомневалась, хватит ли ей духу сделать это. Когда она попыталась убить близкого ей человека, собрала в кулак всю свою ненависть и ярость к отступнику, и что в итоге? Руки задрожали в самый последний момент. И это при том, что Саске она действительно могла за что-то ненавидеть.       — Тебе уже пора. Вдруг хватятся или кто-нибудь решит зайти сюда.       Мадара взглянул на неё и кивнул, поднимаясь. С сожалением и большой неохотой. Куноичи и сама не хотела, чтобы он уходил, никогда она не чувствовала себя так хорошо рядом с ним, но безопасность и миссия превыше всего.       — Один мой клон сейчас спит на том, что здесь называют постелью, а второй в коридоре приглядывает за стражей. Я бы узнал, если бы что-то случилось. Но если ты хочешь, я уйду.       — Не хочу. — Признание вырвалось быстрее, чем девушка успела подумать. — Но я волнуюсь за тебя точно так же, как ты за меня.       — Я знаю. — Учиха усмехнулся и наклонился, забрав с подноса горсть сладостей и спрятав их за пазуху. — Если госпожа Саори позволит, я угощу ими Изуну.       — Дурак, не называй меня так! — вспыхнула розоволосая под ехидное хихиканье Мадары.       А потом подалась вперёд и поцеловала мальчишку в лоб, подняв лохматую чёлку ладонью. Вкусные вагаси посыпались на пол из ослабевших ладоней, и бедный Учиха вспыхнул, покраснев до ушей, словно сварившийся в кипятке рак.       — Спасибо за то, что ты рядом. Береги себя.       Мадара попытался собрать мысли в кучу и что-то невнятно провыл, наклоняясь и собирая с подушек сладости. Кохана улыбалась, хитро и мило, ему не нужно было даже на неё смотреть.       «Вот коварная лисица! Ну, погоди ещё у меня!»       — Ты думаешь, что умнее клана Учиха? — Мальчуган выпрямился.       Кохана лишь дерзко усмехнулась, смотря на него своими прекрасными глазами цвета тёмной лазури моря. Она наивно полагает, что раз она старше, значит, и перевес на её стороне. Не на того напала.       Мадара сел и, невозмутимо встретившись с ней глазами, наклонился. Его губы коснулись её щеки, оставляя на ней лёгкий поцелуй. Кохана выпрямилась так, будто вместо позвоночника ей вставили длинную жердь. Мадара отстранился и взглянул на свои труды: расширенные глаза, приоткрытый в удивлении рот и так комично застывшие руки. На губах так и чувствовалась мягкость её кожи.       А потом её голова повернулась к нему, и лицо исказилось такой гримасой гнева, что Учиха решил, что всё-таки пора возвращаться, если он не хочет оказаться на следующий день в лазарете. Не дав девушке опомниться, мальчуган тут же юркнул за стол Иоширо, лёгким движением руки отодвинул потайную дверь и скрылся за ней до того, как Сакура вскочила с места с тихими проклятиями.       Куноичи едва сдерживала желание догнать старшего сына Таджимы и хорошенько ему всыпать, но понимала, что подозрительный шум привлечёт внимание стражи у дверей покоев. Бессильно поворчав и посжимав кулаки, Сакура села на кровать, чувствуя, как сердце приятно стучит о рёбра, доставляя своим стуком какое-то странное удовольствие. Пальцами она коснулась щеки, в которую её поцеловал наглый мальчишка, ощущая кожей место, где коснулись его губы.       — Ну, попадись ты мне завтра! Я устрою тебе сладкую жизнь, шаннароо!       Мадара был собой доволен. Как ловко он её провёл! Будет в следующий раз знать! Он сидел в узеньком коридоре между деревянными стенами, предназначенном для незаметного снования слуг по замку, и улыбался, сжимая в ладони деревянного карпа на шее.       — Спокойной ночи, Кохана.

***

      Если в провинциальном замке Иоширо сегодняшняя ночь выдалась спокойной, то в столичном дворце слуги вновь были все на ногах. Только в этот раз причиной всеобщей бессонницы был не Даймё, который безмятежно спал в своей постели, а маленькая дочка Такео, Миюки.       День назад девочке стало плохо. Она не хотела играть ни с братом, ни с любимыми куклами, постоянно просила пить. Чуть позже начались тошнота и рвота, а вечером поднялся жар, который не могли сбить никакими средствами. Вокруг её маленькой постели суетились лекари, а Такео, не в силах больше выносить неизвестности, требовал, чтобы они немедленно дали ему ответ — чем больна его обожаемая дочурка?       Наконец, Бономару, старый врач его отца, выпрямился и велел всем выйти из комнаты внучки Даймё. Слуги испуганно переглянулись: Такео-сама запретил отходить от девочки даже на шаг.       — Я сказал, убирайтесь сейчас же отсюда и не смейте заходить! Это очень опасно! — Бономару опустил глаза на полыхающее жаром личико розоволосой девочки. — Это чума.       Такео замер у дверей в покои дочери. Тело будто облили ледяной водой, а мышцы свело судорогой, не позволявшей ни шевельнуться, ни вдохнуть. Воздух вышел из лёгких, оставляя там пустоту, которая огромной воронкой раскрывалась и пожирала все его мысли.       За спиной остановился и Кио. Он опустил голову, прикрывая глаза и каждой клеточкой ощущая боль своего господина, как свою собственную. Миюки он любил ничуть не меньше. А чума… На его памяти ни один заболевший не уходил от цепких лап смерти.       Такео влетел в комнату, растолкав нерасторопных слуг и бросился было к постели дочери, но Бономару остановил его, как и Кио, вцепившийся сзади в его руку.       — Мой господин, прошу вас, эта болезнь очень заразна!       — Пусти меня к моей дочери! — зарычал наследник, силясь оттолкнуть упрямого старика. Глаза не в силах были оторваться от искажённого страданием личика Миюки. — Кио, убери от меня свои руки!       — Я не позволю вам рисковать своей жизнью, — возразил Кио, кое-как оттаскивая своего хозяина от заболевшей госпожи. — Для Миюки-сама будут делать всё возможное, и вы не должны подвергать свою жизнь опасности. Придите же в себя, на вас держится вся страна!       — Миюки, моя ненаглядная доченька… — Такео прижал ладонь к глазам. В эту минуту ему меньше всего хотелось думать о стране и прочих благах. Все мысли были рядом с умирающей дочерью.       Бономару уже отдавал необходимые распоряжения. Он велел окружить кровать Миюки палантином, запретил прикасаться к девочке и её вещам голыми руками, велел сжечь всю её одежду, а также провести медицинский осмотр каждого жителя дворца — чума не могла так просто проникнуть в покои внучки Даймё.       Кио вывел своего господина из покоев дочери. Такео тяжело прислонился к стене, из него будто кто-то высосал все силы. Он с безразличием оглядел самого себя, усмехнувшись. Ведь поклялся защищать своих детей, обеспечивать их безопасность любыми путями, чего бы это ни стоило. А что в итоге? Боги решили посмеяться над ним и поразили его дочь смертельной болезнью, словно говоря: «Ну же, давай, защищай, борись! Чего же ты плачешь в коридоре, как женщина?»       Слёзы действительно текли у него по щёкам. Такео прекрасно помнил день, когда он последний раз плакал. На похоронах матери он вдоволь нарыдался, выплакал, казалось, все глаза, а потом уснул, убитый и раздавленный. С того дня он не проронил ни единой слезинки. Теперь же Ками предоставил ему ещё одну возможность выплеснуть своё страдание, но Такео это делать не собирался.       Наследник выпрямился, вытирая солёные дорожки слёз, и отстранился от стены. Что ж, пускай он не смог спасти жизнь своей Миюки, у него оставался ещё сын — Масаши. Если сейчас опустить руки, его тоже ждёт смерть. Если не от болезни, то от шёлкового шнура на шее.       — Кио. — Преданный шиноби тут же подошёл ближе. — Пересели Масаши в мои покои. Тщательно проверь всех, кто находился в его окружении и окружении Миюки. Оставь рядом с ним своего клона, пусть следит за всем, что он ест, пьёт, с чем играет, во что одевается. Не спускай с него глаз.       — Я всё сделаю, мой повелитель, можете не волноваться, — поклонился Кио и тут же исчез, словно растворился в тени.       Такео быстрыми шагами вернулся в комнату дочери, где слуги исполняли все повеления Бономару. Сам же лекарь мыл руки в тазу с водой. Увидев наследника, старик с сожалением проговорил:       — Примите мои соболезнования, Такео-сама. Я буду делать всё, что в моих силах, но готовьтесь к худшему. Чума — смертельная болезнь.       — Как она могла проникнуть в мой дворец? — Старший сын Даймё присел рядом. — Вы можете предположить?       Бономару хмуро взглянул на наследника, и тот заметил сомнения в его глазах.       — Ты не хочешь делать преждевременных выводов, но я хотел бы знать твоё мнение.       Личный лекарь Даймё вытер о чистую ткань руки и взглянул на Миюки, которая часто дышала под одеялами. Ей дали снадобье, позволяющее заснуть и не мучиться, но до этого девочка жаловалась, что ей холодно. Она тряслась под кипами одеял и горела, как в огне. Чума заразна и смертельна, и случай с маленькой госпожой не должен быть единственным. Однако подозрение точило душу Бономару. Не было сообщений об эпидемии или трупах с чёрными язвами на теле. И тут неожиданно чума в покоях внучки Даймё.       — Я не Ками, мой господин. Я не могу знать всего, ведь пути Богов неисповедимы. Но у меня есть подозрения, что кто-то из близких к Миюки-сама был заражён чумой. — Такео нахмурился. — Симптомы болезни проявляются очень быстро, а в лазарет никто не обращался. Я смею сделать вывод, что это было намеренное заражение.       Такео стиснул зубы.       Значит, он был прав. Они нацелились убить его и его детей.

***

      Рокку Узумаки сидела за мраморным фонтаном дворцового сада и едва сдерживала слёзы. Ей едва хватило сил выбежать из замка и скрыться здесь, под тенью деревьев. Слабость одолевала её тело уже несколько дней, сердцебиение ускорялось даже от простых действий. Вчера ночью у неё была рвота, но соседке по комнате Рокку сказала, что просто съела что-то не то. Утром она нашла на спине ещё два новых струпа. Её тело угасало, и куноичи ничего не могла с этим сделать.       Но рыдания рвались у девушки не из-за этого. О том, что ей придётся умереть, Узумаки знала сразу, как только её наняли. Её семье заплатили очень много денег, и отец вместе с Лидером продали её жизнь. Рокку старалась внушить себе, что её смерть на благо клана, но когда она узнала, в чём заключается её работа, пожалела о том, что не совершила дзигай** тем же вечером. Впрочем, это не поздно было сделать, но при себе у неё не было никакого оружия.       Во дворец её привёл Ди, слуга важного чиновника, который и нанял её. Он дал ей красивую одежду служанки и определил к маленькому господину, Масаши. А ещё дал маленький бутылёк и наставление о том, что в нём находится. Бактерия чёрной чумы.       Рокку должна была отравить внука Даймё. А если вместе с собой он забрал бы ещё и своего отца, вознаграждение удвоилось бы в разы. Но в итоге по иронии судьбы всё свелось к тому, что заразилась смертельной болезнью именно она. Неосторожно раздавила бутылёк, и ядовитая жидкость, наполняющая струпья чумных, попала на кожу. Несмотря на это, Рокку всё-таки должна была завершить свою миссию. Раз уж она стала источником заразы, то передать её Масаши не составило бы никакого труда. Но и здесь её ждала неудача. Сейчас во дворце умирал не маленький господин, а его сестра.       Весь мир плыл перед глазами. Узумаки знала, что ей нужно убираться из дворца, нужно вставать и двигаться хотя бы ползком. Но тело покрывалось холодным потом, дрожало, а сознание скатывалось в спасительную тьму. Рокку Узумаки умирала.       — Мне так жаль… — Её хриплый шёпот был едва слышен во мраке. — Я не хотела её убивать… Миюки такая хорошая… Я не хотела…       В таком состоянии через полчаса её нашёл Кио.       Сухо и душно. Нечем дышать. Как хочется пить. Как сильно хочется поймать на разбухший язык хотя бы одну капельку чистой, ледяной воды…       Горящее в лихорадке тело Рокку щедро обдали целым ведром такой воды, и та с беззвучным криком пришла в себя, инстинктивно села и отползла, ударяясь спиной об стену. Адреналин вернул сознанию ясность, а глазам чёткость, и куноичи тут же огляделась по сторонам. Вокруг было мрачно, скудный свет давал только факел на стене, да немного лунного света скупо пробивалось сквозь зарешеченное окно над самым потолком. Она в темнице, и не одна — напротив неё с пустым ведром стоял Кио.       Рокку сглотнула. Этого шиноби она знала. И поняла, что отсюда вынесут только её труп.       Голубые глаза презрительно смотрели на неё сверху вниз. Если бы взглядом можно было убивать, Кио сделал бы это медленно, с удовольствием и с изощрённой жестокостью. — Ну, Рэн, — с издёвкой произнёс её выдуманное имя мужчина, — чем ты собираешься выкупить свою жизнь?       — Ничем, — ответила Рокку. — Я тебе ничего не расскажу. Можешь бить, насиловать, убивать, делай, что хочешь! Но я ничего тебе не скажу.       — Зачем? Чума сделает это за меня. Твоё тело усыпано струпьями. Надо отдать должное, ты хорошо держалась. Уверен, тебе сейчас очень плохо. — Кио отбросил пустое ведро в сторону. — Я многое выяснил. И тебе придётся постараться, чтобы удивить меня и рассказать что-нибудь новое.       — Не трать своё время, — усмехнулась Узумаки, чувствуя, как вновь волной накатывает болезненная слабость.       — Уж лучше ты этим займись, если хочешь, чтобы противоядие подействовало.       Рука шиноби нырнула под ткань одежды. Между его пальцев что-то блеснуло, и Кио нарочито демонстративно с долей драматизма зажал между большим и указательным пальцем небольшой стеклянный бутылёк, заткнутый пробкой. Внутри тягуче переливалась прозрачная жидкость.       — Ты врёшь, всё врёшь… — прошептала Рокку, хотя весь её мир сфокусировался на несчастном сосуде в руках мужчины. — От чумы нет лекарства.       — Это ты так считаешь. Противоядие есть, только не все знают об этом. Видишь ли, рецепт его очень сложен, ингредиенты дороги, а время приготовления слишком долгое. Не каждый может себе такое позволить, но взамен на твои знания мой господин щедро предоставил тебе немного этого средства. — Кио протянул руку к куноичи. — Этого достаточно, чтобы спасти твою жалкую жизнь.       Инстинкт самосохранения — базовая защитная реакция организма на вредное воздействие окружающих элементов. Люди часто его подавляют для того, чтобы совершить невозможное, для того, чтобы отринуть разум и рискнуть всем, даже жизнью. И сейчас Рокку Узумаки чувствовала, как сильно в ней желание жить. Ей всего шестнадцать. Она так же, как и все женщины в клане, мечтала выйти замуж и родить детей, но все мечты рухнули в одно мгновение. Теперь же человек в маске предлагал ей выбор — начать всё заново или сгореть в лихорадке в темнице дворца.       — О том, что ты выжила, никто не узнает. Тебя отправят далеко, в другую страну, где ты сможешь начать новую жизнь. Тебе решать.       Рокку стиснула зубы.        — Откуда мне знать, что вы не врёте?       — Тебе придётся доверится мне, — пожал плечами Кио. — В конце концов, все обстоятельства этого дела выяснятся, но твой пепел уже развеется по ветру.       Из глаз брызнули горячие слёзы. Решение пришло сразу же, ей не пришлось долго ломать голову. Совесть, конечно, будет её мучить, но это пройдёт. В конце концов, Узумаки первые её продали.       Она кивнула, и Кио удовлетворённо кивнул.       — Говори, я тебя слушаю.       И Рокку рассказала всё с самого начала. О том, как к Лидеру клана прибыл доверенный какого-то чиновника и предложил огромную сумму за одну-единственную куноичи, которая сможет заразить чумой внука Даймё, Масаши.       — Как имя этого советника, ты знаешь?       — Меня в это не посвящали, — помотала головой Рокку. — Но я краем уха слышала имя… Кайоши.       Голубые глаза Кио сузились.       — Продолжай.       — После этого мой отец, старейшина, предложил мою кандидатуру. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Я не знала, зачем меня наняли, пока Ди, слуга этого советника, всё не рассказал. Он устроил меня во дворец, дал все указания и чуму, в точно таком же бутыльке. Я должна была нанести это на одежду маленького господина, но… Но так вышло… Что заразилась я сама.       Поделом, подумал Кио.       — У меня оставалось мало времени. Когда появился первый струп, я кинжалом вскрыла его и вытерла об него полотенце, которым всегда пользуется Масаши, когда умывается по утрам. Положила его на столик, а потом… — Голос Рокку сорвался, и рыдания подступили к горлу. — Миюки приносит мне его и говорит, что оно испачкалось, братцу нужно чистое…       Чистые глаза и светлая улыбка маленькой госпожи останутся в её памяти до самой смерти. Миюки не была избалованной, не капризничала, и протягивала ей полотенце с мягкой просьбой постирать и принести чистое. Её аккуратные пальчики лежали на подсыхающем пятне струпной жидкости. Теперь ни один врач её не спасёт.       — Значит, вместо Миюки должен был быть Масаши… — прошептал Кио. — И заказчиком этого является Кайоши?       — Его имя упомянул единожды отец… — кивнула Рокку.       Шиноби хмыкнул сквозь маску. Он давно предлагал Такео убрать ничтожного старикашку, но его добросердечный господин не отдавал приказа. И вот что из этого вышло. Кайоши, жадный и трусливый советник, щеголявший в фаворитах Даймё, терпеть не мог старшего наследника, одному Ками известно за что. И при этом активно поддерживал Иоширо, с которым, видимо, сошлись характерами.       Бутылёк стукнулся о пол камеры, и Рокку показалось, что он сейчас разобьётся, и целебная жидкость растечётся по сырому полу камеры, но стекло выдержало. Бутылёк подкатился к её ногам, и Узумаки, недолго думая, вытащила пробку, выливая всю жидкость в рот. Кио доброжелательно взмахнул рукой и улыбнулся.       Рокку неуверенно улыбнулась в ответ, пробуя на языке вкус жидкости. Обычно снадобья имели привкус того, из чего были приготовлены: травы, коренья, минералы. Эта же была…       — На вкус как вода, верно?       Узумаки непонимающе взглянула на Кио и увидела, что тот снял маску. На его лице довольно симпатичном сияла широкая улыбка, а во взгляде горело дьявольское торжество. Рокку затрясло и вовсе не от сырости помещения, или высокой температуры.       — Что… Что ты сказал?..       Улыбка исчезла с лица шиноби, и черты его ожесточились.       — Надеюсь, Ками пошлёт тебе страдания такие же, какие ты принесла моему господину и его дочери.       — Ч-Чудовище!.. — в отчаянии закричала Узумаки, попытавшись встать, но ослабленные ноги не позволили ей это сделать.       Она сползла по стене, наполнив тесную камеру громкими рыданиями и криками. Кио, натянув маску, вышел из темницы, приказав на ходу стоящим рядом стражникам:       — Дождитесь, пока умрёт, а потом сожгите за городом. Аккуратнее, она чумная.       Шиноби удалялся, а в спину ему летели леденящие кровь вопли и проклятия.

***

      Миюки пришла в себя, когда за окнами небо начало светлеть. Буквально через несколько часов встанет солнце. Маленькая госпожа чувствовала себя немного лучше, хотя ей по-прежнему было холодно, крутило живот и очень хотелось пить.       Девочка устало огляделась и увидела, что невесомая полупрозрачная ткань окружает её кроватку со всех сторон, сходясь своими краями где-то над потолком. Этого не было, когда она засыпала. Миюки повернула голову и увидела за палантином тень.       — Папа?       Такео тут же вышел из тяжёлой дрёмы, в которую впал буквально на пару часов, и подсел ближе к палантину, прислоняясь к нему вплотную, стараясь разглядеть во мраке личико дочери. Всё сжалось, когда он увидел её блестящие и немного испуганные глазки.       — Я здесь, моя радость. Я рядом.       — Что со мной, папочка? — Её голосок был тихим и хриплым. Маленькое тельце устало бороться с болезнью.       — Ты… Ты простудилась, — едва смог выдавить из себя Такео. — Просто простудилась… Это скоро пройдёт. Как ты себя чувствуешь?       — Мне очень холодно… — отозвалась малышка. — И хочется пить. Можно мне попить?       — Сейчас принесу, моя красавица.       Наследник поднялся, налил из кувшина воды и, приподняв палантин, поднёс стакан к дочери. Миюки попыталась взять его в руки, но не хватило сил. Голова безвольно лежала на подушке, хоть девочка прикладывала усилия, чтобы поднять её.       Такео не выдержал.       Рывком отодвинув тонкую ткань, он сел на кровать дочери, поднимая её головку с мокрыми от пота волосами и помогая сделать несколько глотков. Больше она не смогла выпить.       — Всё будет хорошо, солнышко, всё будет хорошо…       Маленькая ладошка потянулась к его руке, и наследник, не задумываясь, сжал её в своей ладони, поглаживая Миюки по волосам. Девочка устало моргала, прижимаясь к отцу. Взгляд её был пустым и направлен в никуда. Такео обнимал её и шептал слова, разные, успокаивающие и ласковые, наполненные нежностью, которой не могла добиться ни одна из женщин. Шепча их, он прижимал к себе разгорячённое маленькое тельце, укачивая, совсем забыв о заразности и смертельности чумы. Даже если бы и вспомнил, то не сдвинулся бы с места. Если нужно, он готов был лечь рядом и умереть вместе с ней.       Первый луч солнца упал сквозь окна на пол, взлетел по палантину и стене, касаясь тонкой полоской глаз сына Даймё. Такео опустил глаза на свою маленькую дочку. Тело её было холодным. Он больше не слышал свиста её дыхания.       Задрожавшей рукой, мужчина провёл по остывшим щёчкам ладонью, по мягким ресницам закрытых глаз, заправил за ушки розовые пряди, а потом, прижав её тело к себе, застонал как раненный зверь, зарываясь лицом в одежду дочери. Второй раз за ночь Такео плакал и молил Ками забрать его жизнь.       Когда Кио вернулся, его господин переодевался, неторопливо надевая кимоно и завязывая его. Шиноби кинул взгляд на палантин. Он был задёрнут, но острый глаз всё равно смог различить белый свёрток. Пальцем отодвинув край ткани, он увидел завёрнутую в одеяло Миюки. Несколько розовых прядей торчали из-за края её савана.       — Вам не стоило прикасаться к ней.       — Ты меня учить вздумал?       — Я говорю факты. Вы могли заразиться. Потерять вас сейчас, когда мы так близки к цели…       Такео мрачно усмехнулся.       — Я не заражусь. Если Ками есть на этом свете, он позволит довести мне дело до конца. Кто это сделал?       — Одна служанка…       — Кто за ней стоит?       — Она назвала имя Кайоши.       Наследник стиснул края пояса прежде, чем завязать их в узел.       — Он пожалеет о том, что посмел посягнуть на жизнь моих детей. Я колебался, но теперь, когда эти псы отняли у меня Миюки, я забуду о милосердии. У тебя всё готово?       — Да, мой повелитель. Я жду вашего приказа.       — Считай, ты его получил. — Такео обернулся к верному слуге. — Действуй по нашему плану. Я не остановлюсь, пока он не будет наказан.       — С удовольствием, Такео-сама.       Наследник взмахом руки разрешил шиноби исчезнуть. Кинув полный скорби взгляд на палантин, он тяжело вздохнул. В его сердце снова стало глухо и пусто.