Страницы, которые не войдут в летописи

      В парке Штормграда тихо и пусто. Далеко внизу, под смотровой площадкой, бьются о скалы холодные волны, так далеко, что ветер не доносит их брызг, только запах, сильно разбавленный ночной прохладой. Наверное, хорошо, что Тайвинн не может встать и подойти к краю, чтобы взглянуть на море. Он вообще почти не может двигаться, и неизвестно, как ноги дотащили его до скамьи на другом конце города, и сколько бутылок у него было до вот этой, наполовину уже пустой, и зачем он не остался в таверне и сидит теперь здесь — тяжелый телом и до озверения трезвый головой.       Волны бьются о скалы.       Тайвинн не знает, сколько проходит времени. Выпивка больше не лезет в глотку, что бы там ни было — дварфийское пенное или разбавленный гномский спирт. Он не слышит шагов. Итилойре медленно проходит мимо, садится на другой край скамьи, молчит. Так они сидят уже вдвоем.       — Король Штормграда мертв, — наконец, тяжело произносит Тайвинн. Язык едва ворочается. Язык тоже пьяный, а голова — нет. Это кажется в высшей степени несправедливостью.       — Король Штормграда — Андуин Ринн, — отвечает Темный Ирис.       Отвечает ровно и без укора. Тайвинн поворачивает голову. Жрица на него даже не смотрит, она смотрит за край площадки, туда, где темное море золотится тонкой линией, отделяющей его от темных небес. Ветер треплет волосы под зубчатой диадемой. Больше нет того роскошного водопада цвета ирисовых лепестков — она срезала его еще в Пандарии. Она больше не носит широкополой шляпы, закрывающей тенями половину лица, и темные дорожки на щеках похожи на слезы или на остывшую кровь. Для чего эльфийки их татуируют? Тайвинну хочется то ли стереть эти нарисованные слезы с ее лица, то ли уткнуться ей в грудь и плакать самому. Вместо этого он говорит:       — А помнишь, мы носились за ним по всему Нефритовому лесу? И я ругался на чем свет стоит, что я не нянька при королевском обалдуе? Хотел бы я вернуться в те славные дни…       — Юный Ринн справится.       Тайвинн опускает голову. Хорошо, что она не смотрит на него. В ее глазах нет ни радужки, ни зрачков — только мерцающее серебро. Чистый Свет смотрит сквозь Итилойре Темный Ирис, а Тайвинн не может посмотреть ему в глаза. И рядом с этим футляром Света, рядом с прямой фигурой с точеным профилем над изящной шеей, он начинает казаться себе растоптанным и жалким.       — Если бы Орда не предала нас…       — Вождь Орды погиб.       Тайвинн медленно втягивает в легкие холодный предрассветный воздух. Он входит толчками и давит горло.       — Король Вариан мертв. Вождь Волʼджин мертв. Верховный лорд Фордринг… — паладин сжимает зубы и кулаки. — Половина Серебряного Авангарда и верховный лорд! А мы ведь были там, мы стояли на проклятой скале и смотрели, как его убивают. Свет его не защитил. Никто его не защитил! Никто не попытался, даже я… Я… мог…       Эльфийка поворачивается и кладет на его сжатый кулак ладонь. Она неожиданно теплая, а он весь заледенел. Свет смотрит глазами Итилойре.       — Тирион Фордринг мертв. Но мы еще живы, Тайвинн.       Жрица снимает с пояса флягу и протягивает ему. Он с благодарностью принял бы яд из ее рук, но там всего лишь настой на травах. Горечью омывает рот. Желчь отступает. Слабость отступает. Тайвинн давится, но пьет горькое зелье до дна, затем выбрасывает флягу далеко, за край площадки — и только потом вспоминает, что она чужая. Итилойре не упрекает. Она встает и протягивает руку.       — Пойдем, Тайв. Нам нужно сражаться.