Страницы, которые не войдут в летописи

      Путь Света — всегда прямая. Кто угодно может утверждать обратное. Они заведомо неправы. Пусть Света прямой. Он может вести через какие угодно буераки. Судьба накручивается на него, как пряжа на веретено, совершает отчаянные кульбиты, выворачивается наизнанку. Можно проламываться сквозь тернии на этой дороге, можно попадать в такую кромешную тьму, что лучше бы и не рождаться. Но путь Света — прямой. Потому что если оступишься, покривишь душой, отойдешь в сторону — ты сойдешь с него. И можешь больше не вернуться.       Она знает это, как никто другой, поэтому всегда поступает, как правильно, а не как нужно. Откуда она берет это знание — как правильно, — неведомо ей самой. Просто в какой-то момент приходит понимание, каким должен быть шаг. И сделать его в другую сторону уже невозможно.       Жить так — это свобода.       Она знает цену свободы. И она не боится. Она не боится нарушать приказы, потому что она может уйти. Она может. У ее отца всегда есть последний козырь, чтобы защитить репутацию семьи: она — внебрачный ребенок. Он открестится от нее, а табарды и знамена — это всего лишь тряпки. Она знает цену, и знает, что сможет заплатить ее еще раз. Она не боится уходить, потому что однажды уже ушла.       — Я ухожу, отец! Ухожу воевать!       Он не отвечает, безмятежно смеются гости, во дворе взрывается шутиха, разбрызгивая в небо изумрудные искры…       …изумрудные искры оседают на почерневших от копоти перилах моста, падает объятый демоническим пламенем дракондор…       …дракондор под всадниками реет ало-серым цветком в ожидании, пока техники откроют люк.       — Береги спину, Птичка…       Путь Света прямой.       Он привел ее на север. Север дал ей это имя — Птичка. Она никогда не боялась летать. Север научил ее падать. И подниматься снова. Она прошла север насквозь…       Он швырял ее по всему миру, из одной войны в другую, и она не оступилась ни разу. Даже когда он привел обратно. С третьей попытки она ухватилась за это «обратно», потому что так было правильно. Потому что нужно было еще раз упасть, чтобы помнить, что летать не страшно, когда злые языки будут шептать, что она зарвалась, что потеряла всякий страх от протекции правящего лорда, когда она будет делать не как нужно, а как правильно.       Путь Света — всегда прямая. Она помнит об этом, бережно протирая каждую пластину своего нового щита. Их она тоже помнит. Наперечет. Их ровно двадцать две, если не считать литье с двумя волчьими мордами. В ложбинках между ними ровно струится Свет. В шести прямых желобках под руническим кругом.       Она всегда знала, как правильно — не умом и даже не сердцем. Просто знала и все. И не боялась ни летать, ни падать. Север не сломал ей крыльев, люди — тем более не смогли. Ни сломать, ни связать приказами и дисциплиной, которой всегда с избытком хватит в военном ордене. Но, в конце концов, она сама нашла свои цепи.       Ответственность.       Чем выше взлетишь, тем больнее падать. Она не боялась падать и летать. Она боялась уронить другого. Но с каждой новой высотой других становилось больше. Она больше не была одинокой птицей, да и тем северным именем ее давно никто не звал.       Круг медленно совершает оборот. Свет течет от пластины с нанесенными рунами. Слышатся голоса.       — Ты можешь отказаться…       Щит мягко сияет золотом. Пульсирует, как сердце. Он живой, у него тоже есть только прямая дорога. Прямая, как шесть его желобков, по которым струится Свет. У него есть собственный голос. Он звенит хрусталем.       — Ты можешь обратить все вспять…       Она протягивает руку и берет его. Как делала в каждом из этих снов.       — Миледи!       В военных орденах не бьют поклоны. В военных орденах отдают честь. Если бы это не было метафоричным выражением, она не знала бы, что с этой пресловутой честью делать. Впрочем, она и так не знает. Крылобег величественно несет ее по широкому проспекту. Алый плащ с золотым шитьем ниспадает складками на белое оперение ездовой птицы. Она не любит лошадей так, как любит птиц, но командование сочло это приемлемым. Крылобег королевской масти возносит ее над конной колонной. Даже на боевой ее доспех нанесены позолота и эмаль. Она теперь не просто щитоносец. Она не просто командир. Она — символ. И она должна соответствовать.       У ее щита есть имя. Страж Истины надежно закреплен на предплечье. Самый легкий из ее щитов. Самый прочный из всех щитов мира. Самая тяжелая ноша ее жизни. Золоченые ленты полощутся на ветру.       Она никогда не боялась, но символ не должен падать. Ее крылья сейчас не для полета. Этими крыльями она должна защищать, как защищает Страж Истины в ее руках. Она шла к этому всю жизнь, и она все сделала правильно…       — Птичка.       Мир останавливается.       Она медленно поворачивает голову. Он стоит у лотка цветочницы. Их разделяет конная колонна и всеобщее ликование. Он не повышает голоса, он просто называет ее имя — и она слышит.       Мир останавливается, но белый крылобег шагает дальше. Колонна движется. Он приближается, но до него не дотянуться, и скоро они разойдутся совсем, как когда-то разошлись в своих войнах и дорогах.       Сверкает в воздухе золотая монета.       — Эти цветы очень чувствительные к магии, возьмите другие, сэр, не нужно!.. — тонкий голосок цветочницы звенит колокольчиком из прошлого, а малиновая роза в закованных броней пальцах уже темнеет и жухнет.       Он вскидывает руку и разжимает пальцы. Цветок летит над сверкающей колонной, роняя почерневшие лепестки на голубые и черно-алые табарды.       Она поднимает руку и ловит его за гладкий стебель.       И убирает малиновую розу в волосы.