Cognosce te ipsum(Познай самого себя)

Все синее: Его таблетки, его руки, его джинсы — И теперь я сам покрыт яркими пятнами, Разорван по швам, И все синее, Все синее. Все серое: Его волосы, дым от его сигареты, его мечты — И теперь он видит мир лишь в черно-белых тонах, Он не знает, что это значит, И он увяз в синеве, И он увяз в синеве. Halsey — Colors

      Краски Александра Гидеона Лайтвуда давно мертвы. Он видит серые тона, лениво растекающиеся по всей земле, от которых тянет в постоянную меланхолию и апатию. В свои восемнадцать лет он даже не может предположить, что будет делать дальше, чем будет заниматься, потому что просто не видит своего будущего, особенно счастливого. Он думает о смерти, о несчастных случаях и о том, насколько одинок в своём понимании мира. Он никогда не говорит о том, что думает на самом деле, предпочитая молча сосуществовать с окружающими, отделываясь от приставучих друзей лёгкими улыбками.       «Всё в порядке», — говорит он, когда его краски перетекают от ярких тонов к однообразной серости.       Александр Гидеон Лайтвуд режет свои руки тонкими лезвиями, порой ножом, что был куплен для заточки карандашей, но не для того, чтобы пойти в гости к госпоже Смерти, а для того, чтобы ощутить ту самую жизнь, о которой ему говорят с рождения. А ещё он совсем немного надеется, что кто-то заметит длинные тонкие шрамы, рассекающие его руки. Но никто не видит, как его глаза затухают каждый раз, когда кто-то рядом с ним веселится, радуясь этому миру. Никто не слышит душераздирающего крика, что растёт с каждым часом всё сильнее внутри его клетки рёбер. «Спасите меня!»       К совершеннолетию он понимает, что до его душевного мира никому нет дела. Он закрывается окончательно, общаясь с людьми только в том случае, если ему что-то нужно. У Алека в рюкзаке можно всегда найти две огромные книги, которые уже давно могут быть прочитаны, и блокнот для прозы, что он пишет в свободное от учёбы время. Он ушёл в придуманный мир, предпочитая отмахиваться от мерзкой реальности, что приносит ему только боль с самого рождения.       Когда Александр решает признаться матери о том, что он гей, подросток даже не ожидает крика с её стороны и ужасного похода к психологу, который констатирует очередной, давно известный парню факт — депрессия. Мариза почти рычит на сына, говоря о том, что он позорит семью, известную во многих кругах, а Александру всё равно. Его краски давно выцвели и потрескались, он готов ко всему отвратительному, что преподносит ему жизнь. Он чувствует себя мёртвым, но почему-то до сих пор двигается, дышит и что-то ощущает.       Он живёт у единственного друга, каждый раз неловко оббивая порог при вхождении. Алеку стыдно занимать чужую жилплощадь, но другого выхода нет, потому что родная мать выгоняет его из дома, потому что «Мой сын не может быть таким, он никогда бы не осмелился так нас позорить». Подросток не может понять, в чём его вина. Наверное, само его существование обременяло Маризу и Роберта. Александр думает об этом каждый раз, когда устраивает голову на жёстком диване в квартире Саймона. Теперь у него нет снов, в которых он может забыться — только кошмары.       Лайтвуд встречает Магнуса неожиданно. Он видит его, сидящего на ветке старого дерева, с толстым альбомом и сигаретой в зубах. Он что-то упорно рисует, иногда улыбаясь самому себе, так что Александр не хочет мешать ему, именно поэтому ждёт где-то часа два, наблюдая, прежде чем кинуть своё сухое «Привет». Бейн улыбается ему в ответ, выпуская из рук альбом. Они в тот же момент идут в какое-то кафе, чтобы выпить по чашке горячего капучино и поговорить о жизни. Александр набирает полную грудь кислорода и слышит, как отдаются удары его сердца в висках. Он жив.       Магнус говорит, что в самоубийстве нет ничего презрительного — порой это бывает даже весело. Алек может только случайно обвести взглядом выделяющиеся на смуглой коже шрамы Бейна и понять, что тот уже пытался свести счёты с жизнью. Они до сих пор не говорили о том, почему в их сердце столько игл, почему их руки исписаны лезвиями. Алеку это не особо мешает, когда он целует Магнуса, цепляясь тонкими пальцами за края футболки. Он дышит этим художником, от которого пахнет бумагой, дымом и одеколоном. А ещё часто на его щеках можно найти графит: Магнус всё время проводит с карандашами. И эта его черта радует Лайтвуда больше, чем все подарки, что когда-то давно дарили ему на день рождения родители.       Краски возвращаются в жизнь, когда они с Магнусом приходят на вечеринки, нагло проходя руками по силуэту друг друга, когда они прыгают в городской фонтан парка при свете луны, когда они укутываются в плед на крыше какого-то здания, смотря на звёзды целую ночь. Серыми и меланхоличными остаются только его джинсы и дым Магнуса.       Александр Гидеон Лайтвуд говорит слова любви Магнусу Бейну, когда первый раз пытается попробовать его сигареты. Краски вернулись.