Cognosce te ipsum(Познай самого себя)

Я прибит к тебе словно бы к кресту. Я думаю, я падаю, Но мне говорят, что я расту… Zero People–Я прибит к тебе

      Алек ненавидел задерживаться в Институте, особенно, если до этого давал обещание вернуться раньше, чтобы провести вместе время с любимыми людьми. Раньше, возможно из-за неопытности своего юного нефилимского сознания, ещё не способного видеть что-то кроме долга, он бы с удовольствием посидел ночь за документами, которые на него скидывали из-за раздутого до крайности самопожертвования, но не сейчас. Не сейчас, когда Александр знает, что дома его ждёт семья: Магнус, который уже год как ходит с кольцом на безымянном пальце, Макс с Рафаэлем, его прелестные дети, чей смех в любом состоянии заставляет тонкие губы искривляться в улыбке.       Алек ненавидел задерживаться, особенно, если знает, что его уже ждут дома, но именно это ему и пришлось сделать сегодня: обострение ситуации с призывами демонов не могло не сказаться на работе Института. Все силы были брошены на то, чтобы найти культ магов, пополняющий свои ряды, которые решили разрушить мирное время своими выходками. Лайтвуд-Бейн злился: как будто бы ему не хватало своего личного мага, совместная жизнь с которым была круче американских горок.       Алек ненавидел задерживаться, поэтому, когда сидение в скрюченной позе над противными документами доводит его до крайней степени раздражения, он говорит Иззи, натягивая на себя куртку, чтобы та его не искала до завтрашнего утра. Сестра улыбается с небольшой ехидцей, прося своего брата передать привет Магнусу и племянникам: Иззи любит маленького и большого дьяволят всем сердцем. Александр проводит своей ладонью по волосам сестры, слегка усмехаясь от её возгласов об испорченной идеальной причёске, а после покидает стены Института, уже чувствуя прилив теплоты и нежности, которые теплятся на кончиках пальцев.       Обычно в это время он сидел со своей семьёй перед телевизором, смотря старые мультики и закусывая всякими вкусными вещами, которые они всей дружной компанией выбирали за день до этого традиционного события. Александр с теплотой вспоминает первое время, когда они только придумали себе такое времяпровождение. Тогда Магнус строил обиженную физиономию, потому что Алек запретил ему магией воровать у примитивных, аргументируя это тем, что оставленные вместо товара деньги совершенно не означают, что это честная сделка. Магнус злился, Магнус негодовал, но в итоге через некоторое время маг сам стал ходить в магазины, захватывая двух сыновей с собой, чтобы устроить «вечерние посиделки» с горой сладостей. Нефилим даже пытался как-то пошутить про смену гнева на милость, но, получив в лицо пирожным с заварным кремом, резко прекратил даже заикаться об этом.       Алек любил это спокойное время: когда дети, забывшие уже про свои мультики или сериалы, бегали по просторному помещению за их спинами, а они с мужем просто сидели на тёмном диване, наслаждаясь их смехом и сплетая свои пальцы в подобие замка. Иногда даже Алек так и засыпал: на удивление напряжённый и одновременно расслабленный, покоящийся либо на плече, либо в тёплых объятьях Магнуса, чья температура тела всегда была выше, чем у дитя Ангела. Это было то, в чём так отчаянно нуждался Александр — покой, умиротворение.       И в такие моменты Лайтвуд-Бейн не мог выразить словами всю ту любовь, нежность и теплоту, что окутывали его душу. «Я всё понимаю», — почти беззвучно шептал его маг, улыбаясь уголками губ и заглядывая в его голубые глаза, настолько глубокие, что, казалось, Магнус никогда не сможет подобрать верного названия этому оттенку. И всё, что мог ответить Александр — целое ничего, граничащее с поцелуем, отдающим сладостью и мягкостью.       В этот раз квартира отдавала тишиной, непривычной для их семейства. Нефилим предполагал, что Магнус уже уложил детей спать, так и не дождавшись его из Института, но дверь, ведущая в комнату Макса и Рафаэля, была открыта, а это значило, что мальчики всё ещё бодрствовали. Из гостиной, настолько полюбившейся Лайтвуд-Бейнам, раздавался приглушённый звук телевизора, еле доносящийся до места, где находился Александр.       Чуть нахмурившись, Алек отставил своё снаряжение и направился прямиков на источник звука, уже примерно предполагая, что он может там увидеть. И не ошибся: картина, представшая пред ним, заставляла сердце тесниться в клетке рёбер, заходясь в истеричном ритме, от переполняющей его нежности, что, как казалось нефилиму, можно было уже ощупать кончиками подрагивающих пальцев. Его семья спала на диване, так и не дождавшись Александра: Магнус разместился где-то по центру, вытянув длинные ноги и откинувшись всем корпусом назад; справа от него, выбрав место на плече отца, спал Рафаэль, крепко захватывая, словно боясь, что тот исчезнет, руками талию мага. Макс устроился с левой стороны на коленях отца, подложив себе под щёку локоть для удобства; он мило хмурил, словно сам нефилим, носик, явно с чем-то не соглашаясь во сне.       Улыбка невольно появляется, когда он смотрит на эту человеческую многоножку, что является его семьёй. В какой-то момент Алек ловит себя на чувстве стыда, потому что завтра Магнус, возможно, пожалуется на то, что у него болит всё тело, Макс — на потянутую шею, а Рафаэль — на отдавленную челюсть. Но сейчас стыд не может заглушить любовь, что переполняет каждую клеточку Александра Гидеона Лайтвуда-Бейна.       Он с глупой улыбкой устраивается где-то внизу, опираясь на ноги своего возлюбленного.       Александр думает, что он самый счастливый человек в мире; ещё он думает, что завтра присоединится к возмущениям «у кого что болит», потому что знает, что в такой позе он точно не выспится.