***
— Ты, — удивлённо сказал Джозеф. Рувик медленно поднял голову. Джозеф поражённо уставился на него. На его лице было знакомое выражение. Страх. Он был на всех лицах, когда он заходил в комнату. Но он появлялся лишь после того, как он первый на них смотрел. Он отвёл взгляд, вспоминая недавний разговор с Себастьяном. — Рувик, — сказал он. — Рувик Викториано. Поколебавшись, он протянул руку; так некогда делал Себастьян. Джозеф, помедлив, коротко пожал его руку, а затем отпустил. На самом деле он никогда по-настоящему не разговаривал с этим пациентом; скорее, он старался вообще его избегать. Почему Татьяна попросила его об этой услуге? Она знала, как он себя чувствовал после убийственной пьяной ночи в баре. Как он скулил после всех тех шотов. Он выглядел так жалко, когда Татьяна привела его к себе после той ночи. — Джозеф Ода, — сказал он, открывая душевую ключом. — Ты его друг, правильно? — Рувик смотрел в пол. — Ты имеешь в виду Себа, — Джозеф кивнул. — Со старшей школы. Здесь он мог сделать неприятное замечание. Сказать, что в школе Себастьян был раздражающим оптимистом. Что он был малость болтлив, о чем было известно всем. Или что он отпускал ехидные замечания по поводу его решения стать медбратом. Грубости по поводу того, что он всегда будет в тени по сравнению с настоящими героями. Но он прикусил язык и напомнил себе, что стоило сыграть роль хорошо. — Спасибо, — сказал он Джозефу. Он взял полотенца и направился к душевым кабинкам. — Не за что, — сказал Джозеф, слегка расслабляясь. Он ожидал уничижительных комментариев, но их не последовало. — Я подожду на скамейке. Можешь не торопиться. Обычно, когда Рувик принимал душ, здесь ждала Татьяна. Это происходило ранним утром, когда все ещё спали. Она практически не разговаривала и никак не выдавала своё присутствие. Казалось, старшая медсестра была частью здания, а не живым человеком. Ему нравилось, когда люди соблюдали такую эмоциональную дистанцию. Но если он собирался делать то, что советовал Себастьян, ему не следовало игнорировать других людей. — Твой друг, — начал Рувик, включая воду. — Зови его Себастьяном, — прервал его Джо. — Он зовёт тебя Рувиком, — добавил он со вздохом. Только не при мне, подумал он. Всегда мистер Викториано, всегда несомненная вежливость. — Себастьян, — проговорил он. Ему нравилось, как это звучало. Гораздо лучше. — Каким он был… до? — До? — начал было Джозеф. Затем до него дошло. — Ах да, до пожара… Пожар был несколько лет назад, но Джозефу казалось,что прошло гораздо больше времени. Себастьян с тех пор очень изменился. Слегка поправился из-за выпивки. Стал скуривать пачку сигарет за пару дней, хотя раньше он умудрялся растягивать её на целую неделю. Он стал чаще улыбался, но сейчас его улыбки были другими. Тогда они были беззаботными и яркими. Теперь они были очередным способом борьбы с печалью. — Полагаю, он был счастливее, как и любой другой в такой ситуации, — сказал Джозеф. — Ты не сможешь пройти через подобные вещи без того, чтобы твои чувства… изменились… в каком-то смысле испортились. Рувик понимал. Слишком хорошо. По затянувшемуся молчанию Джозефа он понял, что тот это осознавал тоже. — Прости, я не имел в виду… Я просто… Не обижайся, — Джо запинался, не в силах закончить мысль. — Я не обижаюсь, — сказал Рувик. Он не лгал. Этот человек действительно не хотел задеть его чувства. Он выключил душ и начал вытираться. — Для Себастьяна это было трудно. Может быть, труднее, чем для тебя, — Джозеф сцепил руки в замок. Рувик выглянул из-за угла, глядя на него с недоумением. — Я не говорю, что это было нетрудно для тебя. Я уверен, тебе было трудно. Но когда люди, в том числе и я, тебя видят, они тебя жалеют. У них есть некоторые ожидания по поводу того, что ты чувствуешь. Они видят, какой ты, и могут прощать твоё поведение. Тебе точно было больно, и они могут понять твою боль. — А он? Себастьян? — У него не было внешних травм. Трудно понять, что кто-то может чувствовать боль, если нет видимых шрамов, — объяснил Джо. — Все ожидали, что он быстро с этим справится. А это не так просто. Он много пил. До сих пор иногда выпивает. Он не просит о помощи. Никому и в голову не приходит, что она ему нужна. Рувик никогда об этом не думал. Себастьян проводил сеансы и справлялся с ежедневными заданиями с депрессией столь тяжёлой, что она могла бы потопить Титаник, но никто этого не замечал. Рувик был в отчаянии после пожара, но он не испытывал недостатка в людях, которые хотели ему помочь. Он их отталкивал, чтобы побыть в одиночестве. Но это был его выбор; именно этого он хотел. Себастьян был один, но ему никто не собирался помогать. — Я понял, — сказал Рувик. — Только сейчас… к сожалению. — Но некоторые вещи никогда не меняются. Он очень любит поговорить, особенно, если нервничает, — Джозеф усмехнулся. — Если бы ты видел его на свадьбе… он болтал про звезды и прочую чепуху. Майра поцеловала его, чтобы он заткнулся. Никогда в жизни так не смеялся. — Звезды, да? — Рувик вздохнул. Он нарисовал пальцем точки на запотевшем стекле, затем соединил. Козерог. И другое, созвездие Себастьяна; тот так и не сказал, как оно называлось. Он надел свежую одежду и набросил на голову полотенце, чтобы скрыть лицо. Он выбросил старую одежду в корзину и вышел из душевой, удерживая на голове полотенце. — Спасибо, — вновь сказал Рувик. — За то, что открыл дверь… и за беседу. — Э-э, да, пожалуйста, обращайся, — Джозеф встал и поправил очки. — Разговаривать о Себе легко. Разговаривать с ним самим… сложнее. Это как смотреть на солнце, верно? — Согласен, — Рувик кивнул. После душа он отправился к себе в палату. Когда он ушёл, стало тихо, как в могиле. Джозефа удивил этот разговор. Он оказался куда безболезненнее, чем он представлял. Он почти ожидал, что Рувик разъярится и набросится на него. Но тот был идеально цивилизованным; ничего похожего на тот раз, когда он кидался едой. Это заслуга Себастьяна?***
Себастьян Кастелланос шёл по коридору. В одной руке он держал маленький стаканчик кофе, в другой — воды. Новая комбинация лекарств должна сработать лучше после той тренировки. Точно должна. Он очень надеялся. ТУК! ТУК! За дверью было тихо. Вероятно, он всё ещё принимал душ. Себастьян мог просто подождать его внутри, ничего не трогая. Когда он открыл дверь, зрелище, которое ему открылось, было совсем не тем, чего он ожидал. Рувик сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. На его лице было задумчивое выражение, но он спал мёртвым сном. Его руки были сложены на груди. Он напоминал заснувшего на посту часового. — Даже во сне ты выглядишь слишком серьёзным, — пошутил Себастьян. Ему была ненавистна сама мысль о том, чтобы разбудить Рувика, но это следовало сделать, потому что новые лекарства нужно было принимать вечером. Затем он отправится домой. Он подумал, он мог бы немного подождать… просто понаблюдать за ним. Он мог слушать его дыхание. Смотреть, как вздымается и опускается его грудь. Может быть, дотронуться до его лица… Он опёрся рукой об матрас, чтобы не упасть, и потянулся пальцами к его щеке. — О чём я думаю? — Себастьян заставил себя остановиться и сделать шаг назад. Он тронул Рувика за плечо и тихо позвал: — Мистер Викториано, просыпайтесь. Рувик пробормотал что-то, затем открыл глаза. Его взгляд поначалу был слегка расфокусирован, затем он пришёл в себя. Его комната. Его кровать. Там был Себастьян. — Устал? — Себастьян улыбнулся и отодвинулся, чтобы взять таблетки и воду со стола, который стоял сбоку от кровати. — Я так не думал, — Рувик покачал головой. Он вспомнил, как стал сидеть здесь, ожидая Себастьяна. Когда он стал клевать носом? Он принял из чужих рук таблетки, проглотил их, быстро опустошил оба стаканчика и отдал их Себастьяну. Затем он зарылся в одеяла, став невидимым для чужого взора. — Тогда спокойной ночи, — кивнул Себастьян. — Завтра повторим? Там же, в то же время? — Наверное, — Рувик вздохнул, устраиваясь поудобнее на подушке. — На нашем свидании, — шутливо добавил Себастьян. Комната погрузилась в тишину. Рувик не отвечал. Себастьян подумал, что тот счёл его шутку слишком плоской. Он был смущён и слегка разочарован, что Рувику она не показалась такой же забавной. — Ну ладно. До завтра. Доброй ночи, — Себастьян, всё ещё смущённый, поспешил уйти. Когда дверь закрылась, Рувик выдохнул. Его лицо пылало. Себастьян знал, что он задержал дыхание? Или что во время той шутки он сжимал в руках его носовой платок? Он думал, Себастьян его поймал, что он совершенно точно знал, чем он там занимался. Это была просто шутка, сказал он себе. Он не имел в виду это. Этот парень всегда шутил. Он потянулся к проигрывателю, чтобы включить запись, но его пальцы замерли в миллиметрах от иглы. Запись Лауры. Острый меч, так её назвал Себастьян. Она приносит ему облегчение и лёгкий сон, но он никогда не проводил связь между этой записью и его галлюцинациями или его чувством вины. В том, что ему не становилось лучше, была виновна Лаура. Рувик встал. Он снял виниловую пластинку с проигрывателя и посмотрел на неё. Часть его хотела разбить её на миллион осколков. Пластинка почти ничего не весила, но ему казалось, что его тянет вниз якорь. Он поднял ее высоко над головой. Его руки задрожали от тяжести того, что он собирался сделать.Рувик, что ты делаешь?
Но это… это было единственное, что у него осталось от неё. Разбить её…Ты хочешь уничтожить меня, Рувик? Уничтожить единственное счастливое воспоминание обо мне?
— Лаура, — его голос дрожал от неуверенности.Я всегда была здесь — ради тебя. Хотя тебя здесь нет.
Рувик, я никогда тебя не оставлю, хотя ты оставил меня в тлеющих руинах амбара.
Он не мог дышать. Он чувствовал, что Лаура стояла позади него, любяще обнимала его и шептала в его уши. Её волосы щекотали его шею, они были такими же мягкими, как за несколько дней до её смерти. Он чувствовал, как её ногти впивались в его запястья, удерживая от того, чтобы бросить пластинку.Ты оставил меня здесь, кричащую от агонии, пока моя плоть покрывалась волдырями и обугливалась, пока я превращалась в труп. Если бы ты стоял чуть дальше… Я бы на самом деле была здесь… с тобой. Самое меньшее, что ты можешь сделать, это защитить меня сейчас…
Он рухнул на колени, прижимая пластинку к груди. Он давился воздухом и всхлипывал, вновь и вновь обещая ей, что никогда не сломает пластинку. Это было бы равноценно тому, чтобы убить её во второй раз. Он слишком любил её, чтобы сделать с ней такое, ведь она всегда заботилась о нём.Я знаю, что ты не хочешь причинить мне боль, Рувик. Я так тебя люблю, мой дорогой брат.
— Мне так жаль, Лаура. Я… я не думал… конечно, я не причиню тебе боль… Рувик положил её пластинку в проигрыватель, но включать не стал. Он не мог уничтожить её, но это не значило, что он должен опять слушать. Он заполз обратно в кровать и поднёс платок к лицу. Он вдохнул запах кофе. Себастьян поможет ему пройти через это. Он почти пообещал сделать это в той маленькой записной книжке. — Пожалуйста, прости меня, — прошептал он. — Спокойной ночи, Лаура.Никогда.
Её голос становился всё тише.Спокойной ночи, Рувик.
***
Когда Себастьян прибыл домой, он упал на кровать и издал самый громкий и самый тяжёлый вздох в его жизни. Он чудовищно устал. Встать с постели было совершенно невыполнимой задачей. Он с трудом смог повернуться набок. Он забыл снять халат. И поужинать. Он засыпал в халате с надеждой, что хоть раз за этот месяц он не проснётся от очередного ужасного кошмара. Ну, его разбудил не кошмар. Всё было довольно беспорядочным; он даже не понял, что произошло. Разобраться было невозможно. Он помнил пару рук, которая его касалась. Его свалили на пол или, может быть, на кровать.Поверхность была достаточно мягкой, но устойчивой. Его руки были обездвижены, глаза — завязаны. Он ничего не видел. Себастьяну не требовалось спрашивать, кто с ним это сделал. Он слышал угрожающий смешок рядом с ухом. — Стой на коленях, где стоишь, Себ, — сказал он, схватив его за волосы. Он провёл языком вдоль его шеи. — Да, вот так. И держи задницу выше. Себастьян попытался запротестовать, но стоило ему открыть рот, как Рувик сунул туда кляп. Его протесты превратились в бессвязные стоны, которые звучали скорее воодушевлённо, чем протестующе. — Эксперимент номер один. Давай посмотрим, сколько в тебе поместится, прежде, чем ты взорвёшься, — сказал Рувик. Его голос сопровождался звуками, с которыми ручка пишет на бумаге. — Начнём с этой маленькой трубы… Рувик вёл записи и ставил над ним эксперименты. Запихивал в него разные вещи и измерял громкость его стонов. Делал ему приятно и записывал объем жидкости, которую он исторгал, когда кончал. И определял время, которое для этого требовалось. — А теперь… открой рот, Себ, и пошире, — Рувик вытащил кляп и потянул его челюсть вниз. — Посмотрим, сколько ты сможешь проглотить, прежде чем подавишься. Себастьян подскочил на постели весь в поту. Он тяжело дышал. Было ещё темно, но приближалось утро. До звонка будильника было ещё два часа, но его эрекция требовала немедленного внимания. Он не понимал, откуда вообще взялась половина вещей, что с ним во сне проделывал Рувик. Часть он помнил, это были его фантазии про Майру, но остальное… Он с трудом мог вообразить, как Рувик его целует, не говоря о тех… ну, разврат был бы слишком мягким словом; не то, чтобы ему не понравилось. Он задумался, каким вообще должен быть Рувик во время… если он вообще в принципе мог попасть в такую ситуацию. Он выглядел совершенно асексуальным. Он нервничал, если кто-то просто прикасался к нему; трудно представить что-то более плотское. А сейчас нужно было решать текущие проблемы в виде назойливой эрекции. В это время будет неуместно думать о Рувике? Возможно. Но если он будет тихим, никто не узнает. Он расстегнул штаны, стянул боксеры и прикоснулся к себе. Он гладил себя и сжимал, запрокинув голову. Себастьян закрыл глаза. Он почти мог слышать, как Рувик шепчет ему грязные оскорбления. Затем он кончил, слегка испачкав бельё и руку. Он почти слышал, как Рувик приказывает ему почистить зубы. Ради науки, разумеется. Себастьян прополоскал рот, вытерся полотенцем и отправился спать. Это был лучший отдых за последние месяцы, спасибо сновидениям. Или... спасибо Рувику?