Всё о моем безумии

На самом деле, и ты можешь мне не верить, я никогда не был таким, каким стал в итоге. Ну, то есть у меня вообще не оставалось ни единого шанса на право быть нормальным, Барбара. У меня всегда было два пути: неуравновешенный Малик, покорный своим страстям, и пластилиновый Райзада с кроткой молитвой синеликому божку. Один смердит требухой ярости и гнева, другой мнется под пальцами, стараясь не лезть туда, куда не положено. В общем, я объединил гены двух моих семей, купаясь в океане этой чудовищной комбинации переплетенных черт лица и характера. Райзада женились. Ну, то есть это то, что всегда делали мои предки по линии матери. Они росли с единственной допустимой целью — встретить себе подобного и скрепить это все любыми возможными связями. Круги? Хорошо. Синдур? Отлично? Мангалсутра тугой удавкой на шею? Вообще замечательно. Брак стягивал всех Райдада в тугой узел, пока они не умирали от инсульта, не дожив до шестидесяти. Малики блядовали. Слово не для твоих ушей, я это прекрасно понимаю, но иного и не подберешь. Им, словно породистым скакунам, было необходимо покрыть как можно больше кобыл, разнося по свету свое поганое семя. Они утопали в собственном грехе, скрывая от чужих глаз гигантские льдины похоти и блуда, что длилось до последнего, пока они не умирали от инфаркта, не дожив до шестидесяти. Я же вышел мутантом, не подходящим под правила ни одного из кланов. Дай вспомнить, как все началось. Моя первая тройка трагических расставаний: 1. Притика. 2. Пашмин. 3. Сара. Я расставил их в хронологическом порядке, так чтобы было проще рассказать про все оплеухи, отвешенные мне злопамятной кармой. Думаю, ты удивлена, Барбара, не найти в этом списке имени Кхуши? Дело в том, что мы с ней и не расстались. Потому что не смогли. И потому что так никогда и не были вместе. Две причины, видишь ли. Слишком много любви, чтобы уйти, слишком много предательства, чтобы остаться. Как это назвать — я не знаю. И не помню эту нашу точку невозврата. Вполне возможно, она наступила сразу после первой встречи с моей звездной девочкой. Это было меньше года назад, но я не помню почти ничего. Все события стерлись, оставляя за собой глубокий след из ощущений. Но, и это кажется особенно странным, я храню свое старое прошлое, смакуя каждую его деталь. Я помню, что было задолго до встречи с Кхуши. Вот, например, я точно помню, что Притика первая решила закончить наш серьезный роман. Я показался ей инфантильным и незрелым, и она прекратила наши встречи, даже не приходила к нам домой, игнорируя меня везде и всюду. Скажи, разве незрелый мужчина стал бы писать записки отвергнувшей его даме? А я писал. И каждый раз передавал их с Анджали, пока она наконец не разорвала отношения и с ней тоже. Я страдал неделю, по меркам десятилетнего мужчины это целая вечность. Второй была Пашмин. Ты чувствуешь, что это имя наполнено тоской и горечью поражения? Интуиция не обманула тебя, моя юная подруга. Ее родители были против сироты из средней семьи и перевели Пашмин в другую школу. Зная, что меня едва ли остановит географическое препятствие в виде пары улиц и широкой многополосной дороги, они зашли с козырей, отправив ее к какой-то родственнице в Австралию. Первое время я мучился и умолял бабушку слетать туда хотя бы на каникулы, но потом все прошло. Как вырванный зуб — резкая боль и тишина. Через год она вернулась, и я едва выдавил из себя приветствие, стесняясь этого чужого для себя человека и своих прошлогодних чувств. Номер три принадлежит голубоглазой Саре. Нас познакомил Аман, и я до сих пор благодарен ему за ту свою зиму, такую далекую от дома. Мы с Сарой нашли способ согреть друг друга и не вылезали из постели сутками. Не самый успешный семестр, зато я узнал куда больше, оставаясь в пределах комнаты, чем мог бы, выйдя за ее периметр. Сара была прелестной, чуткой, смешливой, и окутала меня совершенно невесомой паутиной заботы и ласки, которая растворилась в дым, как только мы поняли, что переросли эти наши отношения. Мы не расставались друзьями, как это принято в твоей стране. Меня до сих пор поражает, как можно остаться другом с тем, с кем ты дружить никогда не планировал? Мы ели покупную еду, смотрели фильмы, занимались любовью, как того хотела она, и трахались, как того хотел я, а после она ушла, забрав мою толстовку и позабыв в шкафу кружку с переведенной фотографией маленького домика где-то в Техасе. Возможно, она вернулась домой. Или же нет. Задолго до встречи с Лаваньей я перестал приписывать им номера. Все самые важные были в начале, потом стали мелькать случайные, быстро сменившись на другой тип — комфортные. Так вот, что бы ты ни думала, с Ла мне было комфортно. Кхуши же вызывала во мне совершенно противоположные чувства, и, если уж быть совсем откровенным, я чертовски злился на себя и на нее, виноватую в том, что эти чувства вообще хоть как-то появились. Я не хочу лукавить и писать о какой-то неземной любви, которой и в помине не было, а все, что ощущалось мною рядом со строптивой девчонкой в нелепых нарядах — дискомфорт. Сухость во рту, аритмия, головокружение, скачок сахара в крови как после нервного потрясения — это все признаки болезни, но никак не блаженного состояния влюбленного дурачка, которым я, разумеется, не являлся. Я не хотел быть с Кхуши, сознательно выбрав для себя совершенно другую. Я прекрасно понимал, что юная Гупта, свежая, как утренняя роса, может принадлежать кому-то одному, раз и навсегда, и вот последнее слово меня чертовски пугало. Я не создан для вечности, Барбара, я совсем другой. И моя голова способна принимать куда более умные решения, чем сердце. Я решил слушать голову, полностью игнорируя любые мышечные спазмы в сторону неправильной, глупой, совершенно неуместной в моей жизни пигалицы. И самое разумное, что я мог сделать в тот период времени — предложить Кхуши расчет и вложить в конверт с деньгами билет до Лакхнау. А лучше распорядиться, чтобы мой водитель лично доставил ее в руки Шаши, чтобы хоть как-то избежать все те неприятности, в которые она может влезть на любом этапе своей жизни без моей опеки. Вот так резко. Отрезать ногу, пока вирус не распространился по всему телу. Рассчитать, уволить, отправить домой — три шага на пути моего избавления от безумия. Я проснулся, ощущая на своей коже следы недавнего кошмара. В комнате царила всепоглощающая ночь, накрывшая нас с головой. Самый темный час перед рассветом, и, видимо, сегодня мне предстоит ощутить всю его чернильность на себе. Потянувшись к столику, я нащупал телефон, экран которого высветил время, слишком раннее даже для утренней пробежки. Кровать была пуста, и темнота вокруг лишала меня возможности найти Ла, даже если бы она была рядом. Включив ночник, я обвел глазами чужой интерьер, вызывавший во мне скуку и раздражение своими выхолощенными углами и неслучайными деталями, будь то якобы позабытая кружка на столе, или подушки, аккуратной рукой декоратора разбросанные на диване. Встав с кровати, я ощутил неприятную ломоту во всех мышцах — сказывался сон на чужом и совершенно неподходящем для меня матрасе. Лаванья с самого начала предлагала заказать ей такой же, как у меня, но я был против, не понимая этого ее порыва. Я вышел из комнаты и направился в сторону кухни, слишком большой для такой хозяйки, как госпожа Кашьяп. Картины на стенах, девственно чистая техника, стоявшая здесь, скорее, для декора, кафельный пол и узкая полоска света, вырвавшая из мрака стеклянный стол и силуэт на подоконнике. — АСР, ты почему не спишь? — Она подтянула ноги к груди, явно не ожидая моего появления. — Я проснулся, а тебя не было. Хотел узнать, что произошло? — Ничего, то есть, я просто хотела немного подумать, помечтать. — Ты курила? — Как-то вдруг догадался я. — Она молчала, боясь реакции на проявление очередного изъяна в механизме моей любовницы. А мне было плевать и немного скучно. — Пойдем в постель. — Я сделал шаг в сторону, но остановился, поняв, что она все так же сидит на подоконнике. — АСР, нам надо поговорить. — Ты уверена, что надо? И давай расшифруем это твое «нам». Едва ли я хочу относиться к «нам» и быть его частью. — Oh God, хорошо, мне надо поговорить, так лучше? Арнав, — я не часто слышал свое имя в ее речи, — то, что произошло тогда в ресторане… то есть… — Тщщщ. — Я накрыл ладонью ее губы. Все было замечательно до тех пор, пока она молчала. Некоторые вещи следовало бы пропустить в моей истории, Барбара. Эта сказка явно не прошла бы цензуру старших, я знаю. Но ведь нам обоим понятно, что ты не слышишь ни слова, сказанного мною. Тем более что с самого начала между нами не было тайн и недомолвок, и раз уж я расскажу тебе про боль и предательство, пускай в моей книге будут не только они. Пускай пара страниц будет исписана страстью и гармонией двух тел. Надеюсь, ты не обидишься на меня за такую вольность? Я приблизился к Лаванье вплотную и, не торопясь, снял тонкие лямки шелкового топа, доходящего до середины бедра. Он опустился на пару сантиметров ниже и оголил ее грудь — совсем немного, не открывая ярко очерченные розовые ореолы сосков. Горячая кожа знакомого, изученного тела контрастировала с прохладной тканью, прикрывавшей все самое интересное. Ла потянулась ко мне губами, но я отстранился и сделал шаг назад, полностью игнорируя обиду в ее взгляде. Никто не заставлял ее курить среди ночи, так что она была сама виновата. Убедившись, что она не планирует ныть и упрашивать о лишней в ту минуту нежности, я вновь вернулся к разделявшей нас одежде. Я намотал на пальцы края топа и задрал его выше, полностью обнажая ее тело. Лаванья была привлекательной всегда, но особенно в минуты страсти, безрассудно утопая в запретных удовольствиях. Медленно поцеловав подушечки ее пальцев, я опустил ладошку ей на клитор и слегка отстранился, дав себе возможность наблюдать за движениями своей любовницы. — Oh God, АСР, ты хочешь… — Тщщщ. — Я отрицательно покачал головой и прижал указательный палец к губам, чтобы она вновь замолчала. Тишина была отличным прикрытием тому, что мы делали. Темный силуэт издал глубокий вздох, и контур женской руки опустился ниже, принявшись ласкать себя. Сначала неловко, очевидно стесняясь моего присутствия, но с каждым движением Лаванья становилась смелее, пока через несколько минут я не услышал легкие стоны, доносившиеся из-за «ширмы» волос, скрывших от меня ее лицо. Больше рваных толчков пальцами, меньше терпения в моем теле. Я доходил до грани собственного возбуждения, осторожно балансируя у обрыва. Мне нравилась эта игра, в которой я был всего лишь зрителем. Наконец утопая в низких, гортанных звуках едва сдерживаемого оргазма, я схватил ее за шею, прижав свой лоб к ее. Так близко, что горячее дыхание Лаваньи пронзало мою кожу. — Смотри на меня! — Ее бессвязный взгляд скользил по моему лицу, пока наконец не нашел точку опоры и не уперся мне в глаза. Я чувствовал, как пик ее наслаждения становился все ближе, щекоча мои нервы предчувствием необходимой мне разрядки. Все мое тело вплоть до кончиков пальцев пронзали электрические импульсы, лишая меня последних крупиц терпения. Ла закусила нижнюю губу и заскулила, как животное, как сука во время случки, ведомая одними лишь инстинктами. Я откинул ее руку в сторону и в ту же секунду в комнате раздался хлопок, удар моей ладони по ее клитору. Лаванья выгнулась в спине и закричала, корчась от боли и накрывшего ее с головой оргазма, волна за волной отступающего в сторону. Я не дал ей не секунды на передышку, погрузившись в тугое горячее лоно. Каждое мое движение дополнялось тихими бессвязными стонами тряпичной куклы, на которую она была так похожа в ту минуту. Несколько сильных толчков — и я кончил, запачкав живот и бедра своей любовницы тягучей вязкой спермой. — Я люблю тебя, Арнав. — Она не успела отдышаться, выпалив свое признание следом после крика наслаждения — так, словно это было продолжением секса, его кульминационной частью. Я оперся руками в темно-зеленое полотно мраморного подоконника и опустил голову вниз, не желая показывать Лаванье ни единого оттенка эмоций, легко считываемых с моего лица. Она не впервые вот так «любила» меня. Но до этого объектом ее чувств был АСР или мифический дарлинг, такой далекий от меня. Сегодня же в эту центрифугу непрошенных нежностей засосало Арнава, что не могло не вызвать досадливого неприятия во всем моем теле. Я хотел было ответить ей, но белый шум, разрывающий мою голову изнутри, не давал мне сказать ни слова. — АСР, ты не так меня понял, — на одном выдохе прошептала Лаванья, — мне нравится то, что у нас с тобой. Наши отношения, то, как они развиваются. Это не быстро и не медленно, а именно так, как надо, и мне это нравится. То есть я хотела сказать, что мы работаем вместе и проводим вместе время, и занимаемся сексом, как сейчас — это то, чего я хотела. Ну, я не знаю, как ты, но мне все это нравится. Чертовски нравится, правда. — Я рад. — Я нашел силы на два коротких слова, отстранился от подоконника и открыл окно прямо за спиной Лаваньи, так, чтобы потоки воздуха освежили мою разгоряченную кожу. — А знаешь что, АСР? — Она схватила меня за локоть и притянула к себе, словно поняла, что я собираюсь выйти из комнаты и уж совсем не горю желанием возвращаться к этому нелепому разговору. — У нас с тобой все так хорошо, но я знаю, что сделало бы наши отношения гораздо лучше. — И что же? — Я устало смотрел на ее попытки удержать меня в рамках магии безвозвратно потерянной минуты. — Если бы ты хоть как-то обозначил меня. — Что за ересь, Ла? — Нет-нет, просто дослушай. Я есть в твоей жизни, работе, я знаю твоих друзей, ну то есть только Амана, но он и есть твой друг, так что, иными словами, я знакома с твоими друзьями. — Ближе к делу, Лаванья. — Я начинал терять терпение. — Да, то есть, нет. Черт, АСР, я совсем запуталась. И иногда мне хочется хоть какой-то стабильности от тебя — знать, что ты мой, а я твоя. — И что же ты подразумеваешь под стабильностью, Лаванья? Тебе надоела фамилия Кашьяп и ты решила сменить ее на Райзада? — Разумеется, нет, я против брака так же, как и ты, ты ведь помнишь. Но мне бы хотелось, чтобы ты как-то обозначал мое присутствие. АСР, я не прошу многого, но и не отказалась бы от какой-нибудь подачки с твоей стороны. Ты мог бы представлять меня не просто как ассистента, ведь есть много других слов, которыми можно обозначить мой статус. Это моя спутница, моя девушка, мой ассистент, в конце концов, понимаешь? — Ты воспылала страстью к притяжательным местоимениям? — едва скрывая усмешку, спросил я. — Дело не в них, но да. Если бы действительно считал меня твоей, если бы ты говорил это, если бы все вокруг: друзья и коллеги знали, что это твой ассистент и твоя любовница, а не догадывались, пряча глаза в пол, то мне было бы приятно. — Исключено. — Я отодвинулся и направился к выходу из комнаты, преследуемый желанием смыть теплыми струями воды недавнюю страсть и ее последствия — очередной слезливый разговор. — Что именно исключено? — Ла легко соскочила с подоконника и догнала меня на пороге. — Все, Лаванья. Я другой, и ты всегда знала это. Если тебе нужно прокричать «моя» в самое ухо, лишь бы на тебя косо не смотрел Акаш или Аман, то проблема в тебе, не во мне. И нет, я не собираюсь этого говорить. Ты не принадлежишь мне, ты не моя, черт, да никто мне не принадлежит. Я не держу тебя возле себя, и ты можешь уйти, как только захочешь того. Самая выгодная форма отношений — партнерство. — Я просто хочу быть твоей женщиной, — тихо, глядя в пол, прошептала она, стыдливо прикрывая обнаженное тело ладошками. Так, словно стеснялась того, что окутало нас минутами раньше. — У меня нет моих женщин, Ла. Я не твой, а ты не моя. Пожалуйста, постарайся это запомнить и впредь не возвращайся к этому разговору, хорошо? Я развернулся и направился в сторону ванной комнаты. Это было глупо. Меня не касались все душевные переживания, терзавшие Лаванью, Кору, Питу и, подставь сюда любое женское имя, суть проблемы не изменится. Все эти надежды обозначить свой статус, связав при этом меня толстой вязаной нитью, скорее, раздражали, чем радовали. Вызывали единственное доступное желание — смыть липкую паутину очередной пассии. Не ликовать. Не сочинять стихи и песни. А просто помыться — куда проще и прозаичнее. — Ты куда? — крикнула она перед тем, как я запер дверь ванной. Я не ответил. Включил яркий, бьющий по привыкшим к темноте глазам свет и открутил кран холодной воды на максимум, переключая его в режим душа. В офис. Подальше от «моей» любовницы. Я еще застал утреннюю уборку в офисе и пустые кресла, уныло ждущие своих хозяев. Все пространство вокруг меня было голым, тихим и уже этих двух качеств хватало для идеального начала дня. Следующие двадцать минут я провел в кабинете, бессмысленно нажимая селекторную кнопку, как делал сотни тысяч раз, вызывая к себе Кхуши. Ее следовало уволить. Мягко, с достойной выплатой, но все же мне было необходимо поскорее выставить девчонку вон за пределы моей жизни и закрыть за ней дверь, так, чтобы больше ни одна женщина не попыталась пробраться внутрь сизой души Арнава Сингх Райзада. Курсор укоризненно мигал мне, указывая, что экран включенного компьютера был до сих пор чист. У нее возникнут вопросы, на которые я, разумеется, не смогу дать ответы. Я могу только кричать и причинять боль, Барбара. Другие опции не были заложены в мой простой механизм, и единственная возможность избежать истерики дорогого мне человека — написать письмо. То самое, строчки которого путались и плутали, образовывая на мониторе витиеватую пустоту. В комнату ворвался тонкий аромат пряностей и заботы, хотя еще до этого, до шагов на лестнице, до легкого кивка в сторону охранников, я понял, что в офис вошла она. Ощущая нетерпение мальчика с запакованным подарком в руках, я вышел в приемную, медленно наблюдая, как Кхуши снимает с плеча сумку, кланяется Богине, приветствуя свою подругу, включает компьютер и, наконец, поднимает глаза, встречаясь с моим взглядом. Она вздрогнула от испуга и неожиданности. — Кхуши, зайди ко мне. — Легкий кивок головы, и словно по волшебству в ее руках оказались блокнот и карандаш. — Вы сегодня рано, — сказала она, переступив порог кабинета. — Обычно. Я всегда так прихожу. — Не правда. Я бы знала, если бы вы всегда так приходили. Но раз я не знаю чего-то о вас, значит, этого просто нет. — О, серьёзно? — Я забавлялся, глядя на ее ужимки отличницы перед директором школы. — Богиня не даст мне слукавить, господин Райзада. — То есть ты хочешь сказать, что знаешь обо мне все? — Все в пределах нашей работы, разумеется. Вы — тот еще фрукт и не спешите баловать меня историями жизни, хотя я очень люблю истории, особенно, если они с хорошим концом. Но за несколько месяцев я успела изучить вас и ваши привычки. — Отлично, Кхуши. Тогда устроим тебе небольшой экзамен. Любимая песня, блюдо, место? — Вы любите грустную песню этих бородачей, там еще поют тихонько так: ээээври дэээй, — на одной ноте проскулила она, — вы просили меня записать ее на диск много раз, чтобы всю дорогу играла только она. Вам нравятся тестовые рогалики с соусом из сыра и сливок, без специй. И господин Аман очень сильно ошибается, заказывая вам каждый раз морепродукты, это он их любит, а вы просто едите за компанию. Иногда, когда день не задался, вас можно найти в ашраме, в котором вы… ну… провели несколько дней с вашей сестрой, но никто не знает, ведь это ваше секретное место. Вы не любите, когда кто-то сидит сзади вас в машине, тогда вам кажется, что вы просто водитель, а тот другой человек — важная шишка. Каждый раз на переговоры или встречу вы надеваете широкий галстук с такими блестяшками. — Пластрон. — Допустим паструн. Вам кажется, что он вам идет, и вы его носите по особым случаям. — Кажется? То есть мне он не идет? Я такого не говорила, вам идет почти все, широкий галстук, узкий, пару раз вы приходили в белом и голубом джемперах, в них вам тоже очень хорошо. Гораздо лучше паструна. — Пластрона, Кхуши. И еще, не бородачи и тестовые рогалики, а Coldplay и паста. — Да какая разница, как это все называется, господин Зазнайка? Не это важно, важно, что я найду вам все, что вы хотите даже до того, как вы поймете, что это вам надо. — То есть ты можешь читать мои мысли? — Можно сказать и так, — она лукаво улыбнулась кончиками губ и засунула карандаш себе за ухо, — я могу идти? — Иди, но прежде скажи мне, о чем я сейчас думаю? — Я сделал шаг вперед, пристально разглядывая фигуру своей секретарши. — Вы… — она слегка запнулась. — Хотите заказать кофе? — К черту кофе. — Я стал еще ближе, фактически прижимая Кхуши к стеклянной стене кабинета. — Пускай это будет нечто крепкое и бодрящее, но не кофе. Так чего же? — Крепкую оплеуху? Шучу. Дайте пару секунд, чтобы подумать. — Окей. Раз-два-три, секунды вышли. Ну, так чего же я хочу, умница Кхуши? — Я был очень близко, просто непозволительно, одним махом перепрыгнув все барьеры морали. И откровенно издевался, впитывая в себя испуг и стеснение, осязаемыми волнами исходившие от нее. Все это — мутный взгляд, дрожащий голос, учащенный пульс — было посвящено мне. Это было только для меня, Барбара, ни для кого другого. — Чай? — пропищала куда-то в пол Кхуши. — Холодно. — Я выставил руку вперёд, лишая плутовку возможности убежать. Это было нечестно, но мне хотелось в последний раз насладиться нашей невинной близостью, разжигающей во мне пламя и тушившей его холодными импульсами мозга. Она не могла быть моей, она не могла быть ничьей. Кхуши, как принцесса из сказки, пришла из другого мира и не принадлежала никому из нас, несмотря на болезненное желание коснутся, прильнуть, ощутить ее тепло и влагу, я прекрасно понимал, что это будет самый гнусный поступок, на который я только способен. — Брат, тут бумаги. — Акаш ворвался в мой кабинет и тотчас покраснел, виновато опустив глаза в пол, при виде меня и секретарши, стоящих в такой двусмысленной позе. — Ой, я не постучался, доброе утро Кхуши джи. — Он промямлил приветствие, не поднимая лица. — Здесь счета за текстиль, я мог бы поторговаться, вот только не вижу в этом смысла, переговоры затянутся, а разница выйдет минимальной. — Дай сюда. — Я отстранился от стены и выхватил из его руки кипу счетов, методично просматривая исписанные колонки. Где-то на горизонте цифр и сводок стояла Кхуши — немного растерянная, она поправляла выбившуюся прядь волос и старательно записывала что-то в блокнот, будто стенографировала мои мысли. — С бумагами все отлично, а вот с твоим внешнем видом не очень. Что это на тебе? — Что? Ах, это костюм, как у тебя, ну то есть не такой же, но похожий. Я решил, что мне не помешало бы ходить в офис в более другой, то есть не такой одежде…, а тебе не нравится? — как-то совсем уныло спросил он. — Нормально. Мне все равно, в чем ты ходишь. Если тебе удобно, то пожалуйста. — А мне очень нравится, господин Акаш, — влезла в наш разговор Кхуши, и брат сразу оживился, с надеждой и обожанием взглянув на мою секретаршу, единственного человека во всем офисе, кто принимал его всерьез. — Правда? Кхуши джи, у меня их несколько, вот этот и еще синий. Я думаю купить зеленый, но не уверен, пойдет ли он мне. — Ну что вы, разумеется, вам будет хорошо, правда же, господин Райзада? Прямо под цвет глаз вашего брата. — Она обратилась ко мне и осеклась под гнетом неприветливой, нерасполагающей гримасы недовольства. — Что за черт, Кхуши Кумари Гупта? Я понятия не имею, что за глаза у Акаша и тебя это не должно волновать. Брат, я просмотрю счета еще раз. А ты, — обратился я к девушке, — зайди ко мне вечером, после работы. У нас с тобой серьезный разговор. Она коротко кивнула и юркнула в проход. — Кхуши! — Через секунду фиолетовое облако невезений вновь стояло передо мной, с блокнотом и ручкой на перевес. — Еще кое-что. Я ненавижу Coldplay. Так сильно, что ставлю их в машине, чтобы не уснуть за рулем. Приятного тебе дня и не стоит писать путеводитель по миру Арнава Сингх Райзада. Ты просто… заблудишься. День пролетел так, что только подняв голову от бумаг, я понял, что солнце приближается к линии горизонта. Суматоха подхватила меня и понесла в своих водах через конференции, встречи, презентацию, бронирование самолета на завтра и десятки голосов, требующих от меня каких-то решений. Кхуши появлялась редко и старательно избегала смотреть мне в глаза, я и не искал ее взгляд, зная, что впереди нас ждет несколько тихих минут. Только мое и только ее время, пускай и последнее, проведенное вдвоем. Восемь часов, она, уходящая в числе последних, так и не появилась в моем кабинете. Не знаю, когда именно я начал беспокоится, после третьего пропущенного звонка, после вида ее пустого стола, после нерешительных кивков запоздалых сотрудников, которые пытались, но так и не могли вспомнить, когда же они видели моего секретаря в последний раз. Я не то чтобы волновался, скорее злился за непослушание и собственное бессилие. Еще несколько минут ожидания и тихий печальный разговор, ведущий к расставанию, грозил перерасти в море обвинений с моей стороны и тихую истерику с ее. Мне не нравилось, когда тщательно спланированный поступок, требовавший от меня ни мало сил, давал сбой, и все утекало как вода через пальцы. Уволить можно было и завтра. И послезавтра. В конце концов, я мог поговорить с ней после моей поездки в Лондон или ближе к дивали, дать ей возможность приехать домой к празднику. С этими мыслями я сложил документы в кейс и направился на выход по пустому темному коридору. Я увидел свет, просачивающийся из-за закрытой двери кабинета Амана. Нехорошее предчувствие накатило на меня волной тошноты и прошло, давая рассудку былую остроту. Он никогда не запирал дверь. Никогда. И все же… Бесшумно подкравшись к выкрашенной в зеленый двери, я услышал знакомый женский голос: «Пожалуйста, не надо. Я прошу вас, не надо!». Дальше все. Вакуум. Любая реальность, происходившая в кабинете моего ассистента, была куда лучше страшной картины, любезно предоставленной больным воображением. Почувствовав пульсации крови в висках, я надавил на преграду, разделявшую Кхуши от меня. Она податливо распахнулась. Аман сделал непозволительное. То, что было нельзя ни мне, ни ему, ни кому бы то ни было из мужчин. Прижав Кхуши к стене и, заведя ее руки ей же за голову, он пытался поцеловать сопротивлявшуюся, в край испуганную девочку, почти ребенка. Я увидел в ее глазах страх, тот самый, что наказал меня однажды на пустыре Лакхнау. Тот, который отвернул меня от любого грязного поступка, как лучшее в мире стоп-слово во взрослых играх. Аман не был мною и слезы, стоявшие в глазах Кхуши, не значили для него ничего. И… я сошел с ума, Барбара. Полностью слетел с катушек, едва ли понимая, что делают мои непослушные руки. Ярости и гнев обрели физические формы, со всей силы и размаху обрушившиеся на холеное лицо Амана. Он оказался подо мной, я сверху, удары сопровождались глухим стоном и женским плачем. Аман не умел драться, а в меня вселились все бесы мира, так что играли мы не на равных. Я бы убил его, Барбара. Ну, то есть, в тот момент, я вполне мог убить его, я искренне желал этого, остановившись только от вида крови, окрасившей мои кулаки в красный. Разбитый нос и треснутая губа в качестве трофея, выглядел он хреново. Кхуши, вцепившись двумя руками в мою спину, кричала и умоляла меня остановится, но я не слышал ее, Барбара. Единственное, что я хотел, так это сделать невообразимо больно за одно только желание присвоить то, что не принадлежит ему, то, что должно быть моим. Я встал на ноги и подал руку, чтобы помочь Аману, но он откинул мою ладонь и поднялся сам, лишенный былой грациозности. Мы стояли друг напротив друга, напряженно вглядываясь в глаза противника и желая только одного, никогда не совершать того, что произошло в стенах чертова кабинета. — Ты совсем слетел с катушек. — Выплюнув сгусток алой крови, прошепелявил Аман. — Я просил тебя ее не трогать. — Тихим, вкрадчивым голосом ответил я, нащупав Кхуши, прятавшуюся у меня за спиной. Она была рядом, со мной, а значит все не зря. — Да какого хрена, Арнав?! Это просто девка, обычная телка, которых было и будет сотни!!! — Еще раз назовешь ее так, и я за себя не ручаюсь. — Она испуганно вцепилась мне в рубашку, надеясь остановить меня, если я снова сорвусь. Маленькая дурочка, и да, так можно было говорить только мне. — Серьезно, Арнав? Она такая особенная? Сотканная из облаков и радуги? Что ж ты не выбрал свое сокровище, когда у тебя была такая возможность?! — Не твое дело. — Глухо прошептал я, слыша далекие отголоски собственной вины. — Это мое дело! Мое, черт тебя дери! Эта вся херня, что происходит вокруг — мое дело. И мой разбитый нос тоже мое дело. Ты больной, Арнав. Шизофреник! Посмотри на себя, ты не можешь контролировать свои поступки!!! — Заткнись. — А то что? Ударишь снова или перейдешь прямо к поножовщине? Я люблю тебя, Арни. Очень люблю. Но сейчас ты мне не нравишься. — Пошел вон, — я глядел в пол, неосознанно избегая его взгляда. — Вон!!! — Да заткнись ты. Меня просить не надо. И это… не приходи ко мне, когда тебе понадобится утереть сопли. Хватит. Я выхожу из игры. Он харкнул на пол, оставляя на белоснежном ковре неприглядное красное пятно и, подняв обе ладони вверх, вышел из кабинета. Несколько секунд мы слышали неровные шаги, растворившиеся в стенах коридора. И потом все. Тишина, прерываемая ее тяжелым дыханием. Я закрыл глаза и осел на пол, стараясь привести в порядок разбросанные по всему кабинету мысли. Только что я избил своего друга. За то, что он пытался поцеловать не мою, совершенно чужую, не принадлежащую мне девушку. Как когда-то сделал я, не сильно слушая ее возражения. Аман прав. Я был действительно болен. Безумен. И мое наваждение стояло сейчас в метре от меня, испуганно обхватив себя руками. — Вы чуть было не убили его. -тихо прошептала Кхуши. — Я еле остановился. Я мог бы зайти и дальше, но тогда было бы поздно. — Почему, господин Арнав? — она впервые назвала меня по имени, лаская меня звуками давно знакомыми и впервые слышанными. Я молчал, нервно рассматривая пальцы, испачканные засохшей кровью одного из самых близких людей. — Почему вы сделали это? Я могла бы справиться с ним. Ведь с вами когда-то справилась, не помните? Или что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку? Обычная ситуация для такой девушки как я: мой класс, положение, город — неужели вы считаете, что вы или Аман были первыми, кому захотелось потрогать невинную дурочку. У меня нет никого, кто мог бы заступиться за меня и поэтому я научилась выживать, я ы прекрасно обошлась без вашей помощи, вот что я вам скажу!. — ее голос начинал срываться на крик. Она ходила из стороны в сторону, отчаянно размахивала руками и пыталась донести до меня что-то отвратительное, не поддающееся моему пониманию. — Заткнись, Кхуши. — Я поднялся с поля и оттряхнул костюм, скорее для того, чтобы занять себя, мои действия не сделали его более чистым или менее мятым. — Почему вы ударили его? Почему? — Да потому что… он не имел права. Он не должен был так себя вести, заигрывать с тобой, приглашать на танец, распускать твои волосы. Это все не для него. — А для кого же тогда? — зло и бессмысленно прошептала она, глядя сквозь меня и не желая знать ответ на этот вопрос. Но именно ее гулкий тон, ее отчаяние, ее страх побудили меня прокричать: — Для меня, Кхуши. Я должен был танцевать с тобой. Надеть на тебя браслет тоже должен был я, а не он. — Вы так говорите, как будто я принадлежу вам. — Она отвернулась и подошла к окну. Я обхватил ее руками и хорошенько встряхнул, чтобы хоть как-то вбить мысли в глупую голову. — А ты и принадлежишь, — то ли хрип, то ли рык разнёсся по всему помещению. — Ты мой ассистент, моя правая рука, мой помощник. Ты моя — Кхуши Кумари Гупта. Полностью моя, понимаешь?! Моя!!! Я не знаю, Барбара, что за лихорадка тогда сразила меня. Я не знаю, о чем я думал, вдавливая пальцы в тонкие птичьи плечики Кхуши. Я порядком напугал тогда ее… должно быть. Честно говоря, я не знаю, что она подумала и что решила для себя. Не знаю, что она чувствовала. Не знаю, что испытывала Лаванья, стоявшая во время разговора за дверью гребанного кабинета и слышавшее каждое мое гребанное слово. Я ничего не знаю, Барбара. Я просто не знаю…