В дальней комнате, где никогда не включают свет

Ребекка сообщает ему о том, что Сара Роджерс умерла, и это все, что он узнает о жизни Роджерсов за прошедшие несколько лет: мать молчит, избегая поднимать эту тему, да и он сам не то чтобы готов это обсуждать. — От меня ты что хочешь? — зачем-то спрашивает он сестру, осознавая, что скидывает на нее ответственность за голос собственной совести, скребущий тяжелой лапой за грудиной от этих новостей. — Я ничего, но ты мог бы приглядеть за Стивом. Приглядеть. Он уже доприсматривался однажды, и с тех самых пор не смел показаться на знакомых улицах при свете дня, изредка появляясь дома поздними вечерами. В доме Роджерсов на всем первом этаже всегда горел свет, и только окно в детской на втором множество дней оставалось темным. — Он…? — Джеймс не справляется с собой, теряясь в словах: слишком долго не позволял себе даже думать о произошедшем, а теперь Бекс может рассказать ему всю правду о том, на что он обрек ребенка, и не сказать, чтобы он к ней готов. — Он спокойный и жизнерадостный, Джим, каким и был, — поджимает губы Ребекка, и по взгляду ясно читается, насколько виноватым она считает брата. — Рисует. Ты бы видел, как он рисует! — Он ходит? — Барнса не интересует ничего, кроме этого. Хрупкая надежда, что все обернулось не так страшно на самом деле и все эти годы он корил себя зря, снова проклевывается на свет, и собственный голос подводит, слетая на этом вопросе в отчаянную резкость. — Нет. Но мы помогли ему добраться до кладбища и вернуться обратно, — «а тебя на было рядом, чтобы помочь», но Бекс проглатывает обиду и невысказанные слова. Только Баки все равно понимает ее молчаливую настойчивую просьбу и кивает, но больше сам себе, убеждая себя в необходимости и правильности этого решения. Ему не придется смотреть в глаза Саре, любившей своего сына больше всего на свете и которую он так чудовищно подвел, а с ненавистью Стива он справится. Во всяком случае она не помешает ему за ним ухаживать. Бекс знает это выражение лица брата, его суровую решительность, поэтому предупреждает: — Ты не знаешь, во что ввязываешься. Это не щенок, которого можно покормить, вымыть лапы и оставить до следующего раза. Это живой человек, и ему больно. Из-за тебя. Словно Баки не знает ничего о боли. Словно Баки не страдал все эти годы от чувства вины и стыда, от собственной трусости. — Пусть он сам меня прогонит, — Джеймс упрямый, но ему двадцать два и он давным-давно знает все об ответственности и последствиях любых принятых самостоятельно решений. К тихому покорному взгляду Стива он оказывается не готов. У Роджерса ручки-палочки и огромные голубые глаза. Он смотрит на Джеймса, на дверь, а после опускает ресницы, не разоряясь на слова, и это значит: «Пошел вон». Это значит: «Я не хочу тебя видеть». Это значит: «Ты пришел зря». И поздно. Чертовски поздно.