В дальней комнате, где никогда не включают свет

Упрямству Барнса можно позавидовать, впрочем, все его действия последних дней скорее похожи на отчаяние. Он до блеска надраивает полы чужого дома под спокойным и равнодушным взглядом Роджерса, готовит еду, которая остается практически нетронутой, и не задает вопросов. «Как ты справляешься с уходом за собой? Как добираешься до спальни?» У Стива содраны костяшки пальцев, и ему не нужно говорить, чтобы Джеймс понял ответ на все свои «как». — Он больше не маленький мальчик, — поджимает губы мать, — разумеется, ему пришлось освоиться. — Вопросы сына кажутся ей грубыми, глупыми и праздными. — Кое с чем помогала Сара, иногда помогали мы. Стивен практически не появляется на улице, а в пределах дома он справляется хорошо. Справляется хорошо. Джеймс поднимается к себе в спальню, отсчитывая ступеньки. Крепкие ноги не замечают нагрузки, не прилагают лишних усилий, и подъем не вынуждают его дыхание сбиваться, а тело болеть от напряжения. За окном ночь, и в соседнем доме свет не горит нигде, кроме первого этажа. Детская спальня Роджерса по-прежнему погружена во мрак, и Барнс не уверен, что Стив появлялся в ней с того самого дня, как… Он наскоро ополаскивается, умывает лицо и переодевается ко сну. Действия занимают у него не более пяти минут, зато мысли не оставляют аж до самого утра. Если бы не Баки, Стиву не пришлось бы сейчас ни с чем справляться. Джеймс сломал ему жизнь. * Стив в нем не нуждается, это ясно как белый день, и Джеймс не понимает, что ему делать. Не то чтобы у него был план, как искупить вину, но попытка помогать, быть рядом и поддерживать проваливается, потому что Винифред права: Роджерс приспособился за все эти годы, ему не нужна помощь, особенно Барнса. А еще они по-прежнему не разговаривают. — Что ты от него хочешь? — Бекс вспыльчивая, совсем как брат, и слова недолго хранятся у нее во рту. — Явился, как чертов герой, со своими извинениями, делаешь то, что он привык делать сам. Ты не облегчаешь ему жизнь, Джим, ты ее усложняешь. Все вокруг давным-давно приучены делать вид, что все нормально, потому что Стив огромный молодец, он сильнее многих, а ты… своей заботой ты напоминаешь ему о том, что случилось. А своим присутствием — кто в этом виноват. Джеймсу нечего ответить, потому что такой вариант он в принципе не рассматривал, думал, что окажется полезным, и это сделает его вину чуточку меньше. — Ты вообще извинился? — наконец поднимает на него глаза Ребекка, понимая, что нет, не извинялся. Успел сделать что угодно, а на слова храбрости не хватило. — Ты сказал ему, что сожалеешь? Но Барнс лишь отрицательно мотает головой, и Бекс вздыхает. — Ты начал не с того, — наконец она мягко улыбается, уже не выглядя рассерженной. — Он не видел тебя несколько лет, и пока ты жил, утопая в своей вине, он привыкал ко… всему этому, ему не нужна твоя помощь. Во всяком случае не так, как ты пытаешься ее преподнести. Начни со слов, Джим. Стив хороший парень, он поймет, что ты пытаешься извиниться. И примет тебя, если ты действительно решишь быть рядом. — Я давно это решил, — но Ребекка снова печально вздыхает в ответ на его слова. — Сейчас для тебя это благородная миссия, и ты волен прекратить свою филантропию, когда тебе вздумается, Джим. Стива оставили все, к кому он был привязан, подумай, имеешь ли ты право заставлять его пройти еще раз через это, когда ты его бросишь, посчитав свою вину исчерпанной. Слова сестры больно бьют по самым уязвимым местам, заставляя его думать. Заставляя осознать, что то, во что он собирается ввязаться, разумеется, из лучших побуждений, все-таки не игра, а реальность, и Стив пострадал по его вине однажды уже слишком сильно, чтобы он мог поступить так с ним снова. * Он не стучится, зная, что дверь Роджерсов теперь навсегда отперта, тихо проходит в дом, застывая в дверном проеме. Стив рисует что-то, сидя в кресле у окна, но откладывает карандаш сразу же, едва слышит его шаги. В этот раз Баки не скидывает сумки с едой в кухне, не торопится хвататься за тряпку, старательно убирая дом, не пытается быть полезным, и на лице Роджерса отображается нечто новое, то, от чего в груди Барнса колет так, что наступить на гвоздь — пустяки по сравнению с этой болью. — Просто зашел пожелать тебе спокойной ночи, — собственный голос подводит, и Джеймсу кажется, что он мямлит каждое слово. Подводит и тело, он неловко переминается с ноги на ногу под внимательным взглядом и, не справляясь с его тяжестью, разворачивается, чтобы уйти. — Ты придешь завтра? — и это еще больнее, чем было минутой ранее, потому что в голосе Роджерса те же ласковые, полные надежды интонации, как тогда, в день, когда Джеймс пообещал ему прийти и так и не появился. — Конечно. Барнс смахивает подступившие слезы, застывая на чужом крыльце не в силах пошевелиться. Будь он проклят, если еще хотя бы раз подведет Стива. Будь он проклят, если еще хотя бы раз.