В дальней комнате, где никогда не включают свет

Ему удается рассмотреть Роджерса до малейших деталей, прежде чем тот обнаруживает его присутствие. Стив сидит, прислонившись к спиной к дверце кухонного шкафа, и ловко орудует ножом, очищая картошку от кожуры и скидывая очистки в стоящее рядом ведро, и все это выглядит до обыденного нормально, если бы не неподвижные ноги, укрытые тонкой шалью. На Роджерсе коричневые брюки и рубашка, выглядящая чисто и опрятно, и на языке Джеймса вертится сотня вопросов, но он не задает ни одного. Стив мало изменился с того момента, как они виделись последний раз, и Барнс снова чувствует окатывающую с головы до ног вину при взгляде на тощее тщедушное тело, все словно состоящее из углов и прямых линий. Не то чтобы Роджерс грозил вымахать в здоровенного детину — косая сажень в плечах, но болезненная худоба сгладилась бы уж точно. И вряд ли угрюмая морщина прорезала бы белый лоб, слишком юный для этого атрибута вечной скорби. Джеймс стучит костяшками пальцев по дверному косяку, заявляя о своем появлении, и Роджерс откладывает нож в сторону, поднимая на него внимательный взгляд. Стив не улыбается, хотя сам Барнс растягивает в губы в жалкой, вымученной улыбке, пытающейся быть радостной и искренней, и это нервирует. Он прячет руки в карманы и утыкается взглядом в собственные ботинки. — Я готовлю ужин, — сообщает Стив очевидное и замолкает снова, разглядывая Джеймса с головы до ног придирчивым, но беззлобным взглядом. Джеймс высокий, крепкий, здоровый — одна сплошная насмешка над сидящим на полу парнем, и Стив отводит глаза, позволяя Барнсу подойти ближе. Он молчит, пока тот пытается уместиться рядом с ним на полу тесной кухни и при этом не коснуться неподвижных ног, а после произносит: — Ты можешь сидеть за столом, — кивая в сторону табуретки, задвинутой в угол кухни, — мне удобнее так. И в этом «удобнее» больше объяснений, чем во всем, до чего Барнс пытался дойти самостоятельно прошлой ночью, проворочавшись в постели несколько бессонных часов и вырубившись перед самым рассветом с диким страхом проспать и подвести Стива снова: Роджерс нашел свою точку опоры, обрастая новыми привычками, на необходимость которых Джим его обрек, наладил свою жизнь так, чтобы сделать ее максимально комфортной в нынешних обстоятельствах, и со спокойной отрешенностью реагировал на чужие взгляды: беспомощные, жалеющие, заботливые, как сейчас тот, которым смотрел на него Барнс, просто не соотнося их с собой. — Мне удобнее так, — повторяет за ним Джеймс, а после тянется к ножу, — я помогу. И Роджерс весь вскидывается, словно его подменили. — Я сам могу, мне не нужна помощь. — Барнс теряется, не зная, как реагировать: он ведь не пытался обидеть, уличив в беспомощности, поэтому опускает глаза, разглядывая горку очищенной картошки в миске, стоящей рядом, и тихо произносит: — Я знаю, что можешь. Но тебе необязательно делать все самому, я хочу помочь, — а после Стив озвучивает ему все преследовавшие его последние сутки опасения, а глаза у него колючие и злые, и сердце Джеймса уходит в пятки. — Где ты был, когда мне была нужна твоя помощь?