В дальней комнате, где никогда не включают свет

Джулия исчезает из их жизни достаточно быстро, зато Пэгги задерживается надолго, и не то чтобы это напрягает, но Маргарет снимает все сливки хорошего настроения Роджерса в часы своего появления, и Барнсу достаются бесконечное самобичевание и уныние, которое селится на лице Стива утром, когда Пэгги еще нет, или вечером, когда Пэгги уходит — и это в достаточной мере умудряется подпортить его собственное. Поэтому к моменту, когда оказывается, что, впрочем, совсем не новость, что Роджерс стоит на пороге влюбленности, Джеймс осознает, как сам не рад их с Пэгги знакомству: несмотря на то, что мисс Картер действительно девушка широкой души и огромного сердца, способного вместить всего Роджерса с его коляской и несмелыми попытками ее покорить, Джим ей не верит. Точнее, не может доверить Стива. Красивые истории, если и происходят, то явно не в Бруклине и уж точно не с ними, и Джеймс не уверен, что Роджерс справится с грядущим печальным финалом. А в том, что тот скоро наступит, Баки даже не сомневается: видит по лицу Пэгги, по беспокойству, проскальзывающему на нем тем чаще, чем смелее становится Стив; вся поза Маргарет — изящное сидение на краю кресла, чтобы подскочить и убежать без оглядки, если что-то пойдет не так. Но Роджерс слеп, а Баки слишком хороший друг, чтобы пытаться донести до него эту не самую приятную правду. А еще чуточку все же романтик, потому что где-то в уголке сердца немного верит, что Пэгги все-таки останется, и тогда редкая улыбка Стива поселится на его лице навсегда. * Пэгги не остается. В доме тонкие стены, и Барнс, замирающий с тремя чашками кофе на подносе в проеме кухни, слышит каждое слово, хотя не может вынести ни единого. Замолчи, мысленно просит он, только Картер беспощадна в своих попытках сделать отказ мягче. Какой он умный, какой он талантливый, и напоследок обязательно про то, какой Стив замечательный друг — Пэгги вываливает на Роджерса весь ворох бесполезных женских слов в попытке запутать следы, ведущие к четкому и железному «нет», и это провальная идея, уж Барнс-то знает, потому что Стиву нужна прямота, Стиву нужна искренность: Стив себя к ним готовил. Готовил к этому «нет», иррационально, как и Баки, надеясь на случайное, как выигрыш в лотерею, «да», и вежливость Маргарет все чертовски и непоправимо портит. Она мнется, стоя рядом с ним и делая своим красивым, полным сожаления лицом все только хуже, и Барнсу хочется вытолкать ее за дверь, чтобы она не наговорила ничего лишнего сверх того, что уже сказала, но он не успевает: распаленный ее речью, Стив начинает задавать вопросы, и Джеймс даже чувствует капельку жалости к девушке, понимая, что Пэгги придется на них ответить. — Это из-за… этого? — Роджерс обводит рукой то ли себя самого, то ли коляску, и не прячет глаза, не отводит лицо, смотрит прямо на Пэгги, и ту становится жаль уже по-настоящему. Просто уходи, орет ей беззвучно Баки, прислоняясь лбом к дверному косяку и ударяясь об него пару раз: ситуация ужасная, отвратительная и вряд ли закончится простой грустью. Если бы ему пришлось отказывать Стиву, он бы сделал все по-другому, потому что знает, что сказать, чтобы для Роджерса все прошло безболезненно. Но он не Картер, и ему остается ее только пожалеть: Маргарет бледная, взволнованная, мнет платок в пальцах и порывается сбежать, но взгляд Стива пригвождает ее к земле своей тяжестью, и кому, как не Баки, не знать, какой она может быть неподъемной. * Дверь за Пэгги захлопывается, и Джеймс успевает выпить две чашки кофе из трех, прежде чем выходит в гостиную. Стива там предсказуемо не оказывается, и он замирает у дверей в его спальню, прислушиваясь и пытаясь по тишине, царящей за ней, понять, насколько все плохо. Если честно, Барнс не уверен, что Роджерс не попытается натворить глупостей — непоправимых глупостей — и тишина в чужой комнате заставляет вспотеть ладони, а сердце сжаться от нехорошего предчувствия. — Заходи, Баки, — доносится роджерсов тихий голос, и Джеймс понимает, что все это время нервно крутил дверную ручку, гадая, все ли в порядке, и, разумеется, не остался незамеченным. У Барнса на лице такая гамма эмоций, и равнодушие и отстраненность на лице Стива, как в первый день его появления в этом доме, ставят его в тупик. Он оказывается не готов к холодному безразличию: слезы, крики, попытки разворотить комнату в приступе гнева, сжигание, черт возьми, рисунков — каждой нарисованной с любовью Маргарет — но Роджерс спокоен, и это худший вариант из всего, что Баки успел себе напредставлять. — Я урод, да? — Джеймс аж подпрыгивает от этого вопроса, от напряженного голоса Стива, пытающегося сохранить ровный тон, но не справляющегося ни капли. — И навсегда один останусь? Джеймс не уверен, что вторая часть вопроса предназначалась ему, но все равно улыбается, хотя выходит откровенно жалко, и шутит в вечной привычке за белозубой улыбкой прятать растерянность и ужас от происходящего. — Один-то точно нет, у тебя ведь есть я. А насчет «урод», — Джеймс понимает, что не стоило трепать Стива по голове в шуточной попытке подбодрить — снова шуточной, господи, Баки, ты делаешь только хуже — не стоило хватать за подбородок, вынуждая поднять голову и оглядывая, словно Стив — породистый щенок на выставке, слишком поздно, — вполне себе симпатичный парень, профиль уж точно получше моего, — потому что Роджерс вцепляется в его руку с такой силой, какую не ожидаешь от его тощего тела. — Это все из-за тебя, — шипит он, и от этого звука у Джеймса волоски на теле встают дыбом, а сердце уходит в пятки, — ты не имеешь права надо мной смеяться. У Стива такое лицо, что Барнсу становится действительно страшно: Роджерс погружен в себя, зол и не понимает, что впивается в чужую руку все сильнее. Отталкивать его или давать оплеуху кажется Барнсу плохим решением, и все, на что хватает его фантазии, это присесть рядом и дернуть его на себя, вынуждая двинуться вслед держащей Джеймса руке, со словами: — Слепая курица твоя Картер, — и замереть нос к носу, наконец замечая, как отмирает ошарашенный Роджерс, как беспомощно открывается его рот в попытке что-то сказать, как быстро-быстро двигаются его ресницы, пока глаза ощупывают лицо Барнса потрясенным взглядом, в котором шок сменяется пониманием, удивлением и благодарностью. Полумесяцы от ногтей на коже наливаются кровью, когда Стив наконец отцепляет пальцы.