Fuyu no sakura

Незамужние омеги, окончившие школу и дебютировавшие на Празднике середины весны, проводили свои самые счастливые дни в театрах и чайных домах до самого замужества. Конечно, если омега к моменту выпуска из школы уже пережил мезаме, то гулять ему приходилось недолго — сразу на следующий же день к нему в дом могли прийти сваты из дома будущего супруга, и с тех самых пор омега считался несвободным. Но это вовсе не значило, что дебютировавших на празднике омег, обретших каори, выдавали замуж так быстро и легко. Некоторым омегам приходилось ждать по нескольку лет, пока им предоставлялась возможность выйти замуж. И тогда ежедневные визиты в чайные дома и на другие мероприятия переставали приносить хоть какую-нибудь радость, превращаясь в необходимость. Для Кёнсу же официальные визиты всегда были не более, чем необходимостью. Он посещал чайные дома утром, когда там редко можно было встретить больше десятка альф, в отличие от вечеров, которыми пользовались остальные омеги, чтобы привлечь к себе как можно больше внимания. Кёнсу появлялся на всех больших праздниках и приемах, но ненадолго. Отметив свое присутствие, он незаметно для всех исчезал еще до самого разгара события. Байсянь не всегда сопровождал его, а отец и Па были уверены в том, что их единственный сын сумеет показать себя с наилучшей стороны и привлечь к себе желаемое внимание. Но Кёнсу не оправдывал их надежд, тайно сбегая со всех официальных встреч только для того, чтобы провести это прекрасное время с Чонином. Они как и раньше убегали далеко в бамбуковые рощи или к самым рисовым полям, туда, где их никто не мог отыскать. Все чаще они просто разговаривали, позабыв об оставленном оружии, подолгу засиживаясь под кронами могучих деревьев. Но отныне их редкие соревнования друг с другом в особых навыках превращались в настоящие поединки. Кёнсу ни в чем не уступал Чонину, а альфа и не старался его в этом переубеждать. — Даже не думай поддаваться мне, — сузив глаза, сказал Кёнсу. Они сошлись с Чонином клинками и стояли друг напротив друга, неотрывно глядя в глаза. Кёнсу был настроен решительно и не думал сдаваться, а Чонин на этот раз решил не давать омеге ни капли пощады. — И не надейся, — ухмыльнулся альфа, сделав шаг назад, чтобы замахнуться. Кёнсу с легкостью отражал удары, словно несколько лет кряду только и делал, что упражнялся в боевых искусствах. Ему не всегда хватало силы, чтобы ответить, но его тело было удивительно гибким, что позволяло ему просто уходить от нападений альфы, прогибаясь под стальным клинком. Его шаги не всегда были правильными, но его ловкости, смекалки и даже хитрости было достаточно, чтобы вести с Чонином равный бой. Чонин улыбался, когда замечал, что Кёнсу наступает, копируя его же приемы, но к позору для себя не всегда вовремя отражал его атаки, невольно засмотревшись на его сосредоточенное лицо. Омега был прекрасен, когда следил за каждым его действием внимательным взглядом, хмурил брови, когда старался ослабить напор альфы, или наоборот лукаво улыбался, когда удавалось совершить удачный маневр. И сейчас, вновь поверженный, Чонин стоял перед Кёнсу с клинком у самого горла, и омега, ухмыльнувшись, сделал шаг ближе, радуясь очередной маленькой победе. — Имя, — громко спросил он. — Ким Чонин, — твердо ответил альфа, принимая игру. — Так вот, Ким Чонин-ши, — протянул Кёнсу, — не стоит ли Вам быть немного повнимательней? — Думаю, что стоит, — улыбнулся альфа. — Впрочем, как и Вам. Он отступил назад, нанося новый удар, но Кёнсу ловко отразил его, воинственно нахмурившись. Он не собирался отступать, и уж тем более сдаваться. Омега отчаянно сражался, отстаивая свою честь, но ему было все труднее сдерживать оборону и менять позиции. Поединок набирал обороты, звон стали сошедшихся в бою клинков оглушал с каждым ударом. Чонин быстр, но неповоротлив, а Кёнсу же, наоборот, не хватало проворности в движениях. Решив надавить на слабое место противника, омега, сделав несколько стремительных шагов, подбрасывает меч вверх, чтобы сменить позицию и нанести удар сзади. Но Чонин оказывается быстрее него. Он перехватывает меч Кёнсу и, вместо того, чтобы дать омеге обойти его, выставляет на его пути препятствие, которое он не успевает обойти и, запнувшись, падает. Но альфа не дает ему приземлиться на землю, бросая оба меча и перехватывая его за талию, прижимая к себе. Кёнсу сделав резкий вдох, оказывается нос к носу с Чонином, глядя прямо в глаза. Альфа ухмыляется, еще крепче прижимая юношу к себе, и тихо шепчет, не отрывая взгляда от испуганных глаз омеги: — Обезоружен. Но весь страх в глазах Кёнсу тут же испаряется, и он, улыбаясь, шепчет в ответ: — Как и ты. Где-то вдалеке раздается раскат грома, и о кончик носа Кёнсу разбивается первая капля. Омега тихо ойкает и смеется, глядя, как Чонин отфыркивается от капель дождя, одна за другой падающих на его лицо. Уже через мгновение дождь превращается в самый настоящий ливень, и Кёнсу, выпутавшись из объятий Чонина, убегает, смеясь, в поисках укрытия, держа над головой ладошки, словно это могло помочь ему не намокнуть. Альфа, подняв оружие, спешит вслед за ним, нагоняя у раскидистого дуба. Его густая крона пропускает частые капли, словно сквозь сито, но юноши уже достаточно промокли, чтобы не беспокоиться об этом. Чонин оставляет оба меча, складывая их у могучих корней дерева. Он встряхивает головой, отчего брызги с его мокрых волос разлетаются во все стороны, заставляя Кёнсу вновь рассмеяться и сравнить его с настоящим псом. Чонин наигранно хмурится, но омега уже не обращает на него внимания, выставляя руку вперед, чтобы поймать на ладонь несколько дождевых капель. Рука мгновенно становится влажной, а капли тонкими струйками катятся вниз по запястью, прячась в мокром рукаве. Кёнсу, словно танцуя, играет с дождем пальцами, улыбаясь, когда Чонин становится рядом и протягивает руку. Поймав несколько капель, альфа оборачивается, глядя на юношу. Он накрывает его ладонь своей и, переплетая мокрые пальцы, опускает их руки, вставая напротив омеги. Кёнсу несмело оборачивается, медленно поднимая голову, встречается с Чонином взглядами и замирает, когда альфа осторожно касается кончиками пальцев его лица и аккуратно убирает со лба мокрые прядки волос, заправляя их за уши. Взгляд Чонина, внимательный и теплый, излучает бесконечное обожание, с которым он смотрит на омегу. Едва касаясь, альфа стирает со щеки юноши дождевые капли, и Кёнсу взволнованно вздыхает, опуская взгляд. Смущение обдает жаром до кончиков ушей, и кажется, будто это впервые оттого, что Чонин рядом, так близко, держит его за руку, чувствуя, как омега сжимает его ладонь в ответ и прикрывает глаза. Чонин целует осторожно, собирая пресные капли с приоткрытых губ, и Кёнсу, наклонив голову, отвечает ему, приподнимаясь на носочки, чтобы обвить руками его шею. Губы Кёнсу оказываются намного слаще всех рисовых пирожных, что когда-либо пробовал Чонин. Он опускает руки на талию омеги и прижимает его к себе, срывая с его губ один за другим сладкие поцелуи. Кёнсу льнет к нему, млея в тепле его объятий, покоряется, позволяя каждое трепетное прикосновение, и забывается, холодными пальцами касаясь щеки альфы. Чонин целует его в уголок губ, в пылающую щеку, и омега, улыбнувшись, прячет свое смущение, утыкаясь носом в его шею. Он тихо смеется, обвивая талию юноши тонкими руками, пока Чонин гладит ладонью по мокрым волосам, прижимаясь щекой к его макушке. Пережитая разлука ощущается теперь отчего-то в разы сильнее. Зима уже давно оставила их края, на смену ей пришла пора летних дождей, оставив позади одинокие холодные длинные вечера. Чонин только сейчас понял, как сильно ему не хватало Кёнсу все это время. Как долго тянулись дни в разлуке без его улыбки, его голоса и счастливого смеха. И все, чего хотелось после долгого расставания — хотя бы одним глазком взглянуть друг на друга, увидеть родное лицо, прикоснуться, обнять. — Кёнсу-ши, заслуживаю ли я Вашего прощения? — пробормотал Чонин, перебирая пальцами волосы на затылке омеги. — За что? — юноша поднял на альфу удивленный взгляд. — Я не сдержал своего обещания… — грустно ответил Чонин. — Все изменилось. — Тогда, — Кёнсу улыбнулся. — Я первый, кто должен просить прощения. Омега приподнялся на носочках, припадая к губам Чонина, и альфа улыбнулся в поцелуй, крепко обнимая юношу. Они еще долго стояли, нежась в объятиях друг друга, и даже дождь не смел более тревожить их, уступая яркому солнцу место на безоблачном небе. В тот день Байсянь долго искал Кёнсу по всем чайным домам в округе, но ни в одном из них не нашел даже следов его присутствия: все хозяева, как один, отвечали, что омега в их заведении не появлялся. Повстречав его на пути домой и, наконец, выпытав, где же и он был все это время, а, главное, с кем, слуга был готов выпороть юношу своей же рукой за такое беспечное поведение. — Вы же знаете, что в Вашем положении крайне нежелательно находиться в обществе альфы, тем более оставаться с ним наедине! Это не чайный дом, где Вы у всех на виду, и Ваши тайные встречи могут породить нежелательные слухи, если кто-нибудь узнает о них. Вас что, совсем не беспокоит Ваша репутация? — возмущался Байсянь. — Тише, если ты не будешь кричать об этом во все горло, никто не узнает. К тому же… — Кёнсу задумчиво провел пальцем по нижней губе, улыбнувшись. — Мы не делали ничего такого… — Постойте, постойте, — слуга испуганно заглянул юноше в глаза. — Только не говорите мне, что Вы… — Глупый Байсянь, — прервал его Кёнсу, стукнув по плечу. Но улыбка не желала сходить с его лица, и он отвернулся, хихикая. — И Вы смеете после этого так беззаботно улыбаться и смеяться? — воскликнул Байсянь. — Можно подумать ты вел бы себя по-другому, если бы Сехун-ши поцеловал тебя, — фыркнул Кёнсу, и слуга тут же вспыхнул, краснея. — Как Вы узнали? — пробормотал Байсянь, пряча взгляд. — Глупый Байсянь, — улыбнулся Кёнсу. Он взял его лицо в свои ладони, заставляя поднять голову. — Взгляни на себя. Даже на Празднике середины весны, где было полно омег-дебютантов в самых изысканных нарядах и самыми красивыми прическами, Сехун-ши обратил внимание на тебя. Кёнсу с нежностью посмотрел в глаза Байсяня. Он мог бы стать самым красивым омегой на празднике и непременно покорил бы своим талантом, природной грацией и мягкостью черт кукольного лица не одного альфу. И если Кёнсу приходилось все чаще задумываться о том, что на его месте должен был быть кто-то другой, то этим кем-то был именно Байсянь. Если бы только он, как Кёнсу, родился под счастливой звездой, то смог бы иначе прожить свою жизнь. — Что Вы… — растерянно прошептал слуга. Его глаза тут же наполнились влагой, заставляя Кёнсу улыбнуться и достать из рукава шелковый платок, вкладывая его в ладошку слуги. Растроганный Байсянь зашмыгал носом, позабыв и о смущении оттого, что его маленький секрет был раскрыт, и о том, что совсем недавно ругал юношу, на чем свет стоит. Слуга медленно плелся вслед за Кёнсу, даже не заметив, как они оказались на внутреннем дворе их дома, и юноша остановился, прислушиваясь к тишине вокруг. Летнее солнце едва коснулось горизонта, но уже кое-где зажигались первые огни. Кёнсу поднял взгляд в небо и, вздохнув полной грудью, обернулся. — Если только нам с Чонином суждено быть вместе, — улыбнулся он. — Я заберу тебя с собой. Байсянь удивленно распахнул глаза, и, воспользовавшись его секундным замешательством, Кёнсу наклонился к его уху, вкрадчиво прошептав: — Обещаешь, что никому не расскажешь? Мне нужна твоя помощь, — будто уже получив согласие, Кёнсу кивнул головой и, смеясь, забежал в дом. — Вы… Вы неисправимы, Кёнсу-ши! — слуга, негодуя, топнул ногой. Теребя в руках шелковый платок, оставленный юношей, он улыбнулся, на мгновение представив себе, что бы он чувствовал, если бы Сехун-ши его поцеловал. Кровь тут же прилила к щекам, и он одернул себя, тихо выругавшись за непристойные мысли, что посмел себе позволить.

***

С тех пор Байсянь увязывался за ним повсюду, не давая прохода. Следил за тем, чтобы Кёнсу появлялся вовремя в чайных домах, посещал все мероприятия и вел себя так, как подобает юному омеге, готовившемуся к своему первому мезаме и скорому замужеству. Но Кёнсу нередко обманывал нерасторопного Байсяня так, что ему удавалось улизнуть практически у него из-под носа. И слуге ничего не оставалось, кроме как прикрывать его, скрывая все его проделки от родителей и других омег, которые бы не пренебрегли возможностью пустить грязные слухи, чтобы осквернить его репутацию. В жаркие солнечные дни, когда оставаться подолгу в закрытом помещении было просто невыносимо даже с открытыми настежь окнами, Байсяню удавалось вытащить Кёнсу в сад, где, прогуливаясь по широким аллеям, можно было спрятаться в тени раскидистых деревьев. Кёнсу эти прогулки особо не жаловал: немало людей приходило в такие дни в сад, спасаясь от жары, а омега предпочел бы укрываться в тени одного единственного дерева, подставляя пылающие вовсе не от жары щеки под чужие горячие поцелуи. Кёнсу расцветал с каждым днем прямо на глазах, и Байсянь был далеко не единственным, кто замечал это. Порой им удавалось повстречать на пути альфу, который даже будучи в сопровождении не менее юного и прекрасного омеги, не мог не обратить внимание на Кёнсу. Иногда этим омегой оказывался Минки, и Байсянь не мог скрыть победной ухмылки, наблюдая, каким восхищенным взглядом провожает альфа фигуру Кёнсу, а Минки, обделенный вниманием, готов просто лопнуть от злости. Кёнсу же не особо заботило внимание к себе со стороны других альф. Чаще всего он прятал свое лицо за веером, словно ненавязчиво обмахивал им себя, откладывал в сторону яркие наряды и намеренно забывал об украшении волос, нехотя принимая из рук Байсяня заколку, когда тот напоминал ему об этом. — Только не говорите мне, что он тоже здесь, — сузив глаза, прошептал Байсянь. — Понятно, почему Вы так легко согласились на сегодняшнюю прогулку. Кёнсу улыбнулся, завидев на другом конце аллеи Чонина, гордо восседающего на лошади. После того, как он вернулся из военного лагеря, в разговоре альф в чайном доме то и дело можно было услышать о том, что младший сын господина Кима отличился на учениях и вообще весьма преуспел за это время в военном деле. Омега всегда радовался за него и гордился тем, что из глупого неуклюжего мальчишки Чонин превратился в настоящего прекрасного юношу-альфу. Он уверенно держался в седле, выпрямив спину и расправив широкие плечи, глядя на всех свысока. Но, стоило ему только заметить Кёнсу, как его серьезное лицо тут же озарила улыбка, и он коротко кивнул головой в знак приветствия. — Не имел об этом абсолютно никакого понятия, — протянул Кёнсу, кивая в ответ. Байсянь покачал головой, наблюдая за счастливым лицом омеги. Он был уверен, что Кёнсу бросил бы сейчас все и побежал бы навстречу Чонину, не будь вокруг них сейчас столько людей. Всего несколько компаний, прогуливающихся неподалеку, но среди них был Минки, а его одного уже с избытком хватило бы, чтобы расценить неподобающее поведение Кёнсу должным образом. — Я надеюсь, Вы не собираетесь… — начал было Байсянь, но увидев рядом с Чонином еще одного всадника, тут же умолк. — Как скажешь, — ухмыльнувшись, пожал плечами Кёнсу, бросив на обиженного Байсяня лукавый взгляд. Альфы скрылись из виду, свернув на другую дорогу, и слуга грустно вздохнул, опустив голову. Впервые он был вовсе не против того, чтобы Кёнсу виделся с Чонином, ради того, чтобы самому хоть одним глазком взглянуть на его старшего брата. — Вы несправедливы ко мне, — пробормотал слуга. — Ты же сам сегодня привел меня сюда, и я даже не попытался от тебя сбежать, — хихикнул Кёнсу, обмахивая себя бамбуковым веером. — Кёнсу-ши, Вы не хуже меня знаете, как важно привлечь к себе как можно больше внимания именно сейчас, — негодовал Байсянь. — Я уже привлек к себе внимание одного альфы, разве этого не достаточно? — Вы и вправду так думаете? Думаете, что он, только учуяв Ваш запах, тут же позовет Вас замуж? — Надеюсь, он еще долго не сможет его почувствовать, — обернувшись, Кёнсу зло взглянул на Байсяня. Кёнсу не был одним из тех омег, что с нетерпением ждали своего первого мезаме. Он надеялся, что это случится с ним как можно позже, и каждое утро, не ознаменованное плохим самочувствием и испорченными простынями, дарило новый день, полный беспечной бесценной свободы. — Зачем Вы так говорите… — слуга коснулся плеча омеги, но тот дернулся, уходя от прикосновения. — Вы же знаете, как это важно, и все, что кажется для Вас сейчас важным, может обернуться лишь зря потраченным временем. — Я сам знаю, что для меня важно, и больше не смей… Случайно оглянувшись назад, Байсянь только успевает сообразить оттолкнуть Кёнсу с дороги, увидев, как прямо на них галопом несется лошадь, а всадник едва держится в седле, пытаясь предпринять попытки остановить ее. Омега вскрикивает, падая в нескольких шагах от Байсяня, а слуга лишь закрывает лицо руками в страхе, не в силах сдвинуться с места. Кёнсу с застывшим в груди криком, полными ужаса глазами смотрит, как с каждым мгновением лошадь приближается к юноше. Омеги, ставшие невольными свидетелями происходящего, пораженно вздыхают. Молодой альфа тянет лошадь за поводья, пытаясь остановить ее, но животное не слушается, мчась по дороге и поднимая за собой клубы пыли так, что оглушающий стук копыт отдается в ушах бедного омеги, и он зажмуривается, боясь пошевелиться. Сердце бешено бьется, подкатывая к горлу, и Байсянь уже не слышит ни ржания лошади, поднимающейся на дыбы, ни крика омеги, зовущего его по имени. Кёнсу хочет подняться с земли, порываясь спасти юношу, но прямо перед его носом проносится, поднимая за собой облако пыли, всадник, лицо которого омега не успевает разглядеть. В тот момент, когда Байсяню кажется, что лошадь совсем близко, он резко вздыхает, отрываясь от земли и оказываясь в чьих-то крепких объятиях. Он не понимает, что происходит, и только сильно зажмуривается, прижимаясь щекой к чьей-то груди и чувствуя, как кто-то крепко прижимает его к себе, не давая упасть. Дыхание и бешеный стук сердца в груди постепенно выравниваются, и через несколько мгновений Байсянь все же открывает глаза. Запах свежего зеленого чая окутывает его, помогая успокоиться и расслабиться, и омега в какой-то момент понимает, чьи сильные руки держат его в своих объятиях. Он нерешительно поднимает голову, тут же заливаясь краской, когда встречается с взволнованным взглядом Сехуна. — Все в порядке? — раздается приятный низкий голос, а Байсянь не может поверить, что альфа обращается именно к нему, и только кивает головой в ответ, вызывая на губах Сехуна улыбку. Альфа слезает с лошади и протягивает к Байсяню руки, чтобы помочь опуститься на землю. Омега позволяет обхватить себя за талию, и Сехун легко поднимает его, ставя на ноги. Когда Чонину удается, наконец, усмирить свою лошадь, он возвращается и сразу спешит к Кёнсу, помогая подняться с земли. Омега встает, опираясь на его ладонь, и обеспокоенно осматривает его с ног до головы. — Ты в порядке? — спрашивает он, и Чонин кивает в ответ, не успевая задать тот же вопрос, как омега оборачивается в поисках Байсяня и бежит к нему. — Байсянь! Он тут же крепко обнимает его и со слезами в глазах отстраняет от себя за плечи, чтобы как и Чонина осмотреть с ног до головы, убеждаясь, что и с ним все хорошо. — Ты так меня напугал! — Простите, Кёнсу-ши, — бормочет Байсянь, не поднимая головы. — Глупый Байсянь, — смеется Кёнсу, прижимая юношу к себе. — Сехун-ши, спасибо Вам. Отстранившись, Кёнсу глубоко кланяется альфе, и Байсянь кланяется вслед за ним, пряча смущенный взгляд. — Клянусь, я понятия не имею, что на нее нашло, — рядом возникает Чонин, ведя за собой за поводья свою лошадь. — Это уже не важно, — улыбается Сехун. — Спасибо, Сехун-ши, — в очередной раз кланяются омеги. — Я просто не мог позволить такой храброй омеге погибнуть. Если бы все мои воины были такими же самоотверженными. Щеки Байсяня вновь залились румянцем, и он робко взглянул на альфу, несмело улыбнувшись. В который раз поблагодарив Сехуна-ши, Кёнсу, обменявшись с Чонином только им одним понятными взглядами, покинул их, потянув слугу за собой. — Я не знаю, что было бы со мной, если бы не ты, — Кёнсу с благодарностью посмотрел на Байсяня. — Но больше никогда не заставляй меня так волноваться! Он притянул юношу к себе, обнимая, и Байсянь с трудом выпутался из его рук. — Конечно, мои объятия не такие крепкие, как Сехуна-ши, — с деланной обидой проворчал Кёнсу и, заметив растерянный взгляд Байсяня, рассмеялся. Они вновь обнялись, прижимаясь друг к другу, наконец, вздыхая свободно впервые за этот беспокойный долгий день.

***

Когда солнце поднималось высоко над горизонтом, а теплый ветер вовсе не приносил с собой живительной прохлады, единственным спасением оставался сад, где в тени деревьев можно было перенести очередной жаркий день. Сехун приходил сюда не только для того, чтобы укрыться от палящего солнца, но и для того, чтобы предаться воспоминаниям, позабыв обо всем насущном. Окунуться в сладкий запах цветущего кинкана, что трепетно хранил в себе память о его беззаботной юности и первой любви. Альфа уходил вглубь сада, избегая назойливых встреч, но и там ему не всегда удавалось скрыться от посторонних глаз, изредка нарушающих его покой. — Сехун-ши… — послышался мягкий нежный голос, и альфа обернулся. Сехун узнал омегу, стоящего перед ним. Юноша был удивительно красив, его яркий наряд лишь придавал ему очарования, привлекая к себе внимание, в то время как на его щеках играл легкий румянец, стоило только альфе взглянуть на него и улыбнуться. — Ах, Минки-ши, — Сехун коротко поклонился в знак приветствия. — Вы решили затмить своей красотой даже этот неприметный уголок сада? — Что Вы, — улыбнулся омега. — Рядом со мной даже сорняк покажется прекрасным цветком. Сехун засмеялся. Уж о красоте этого омеги можно было слагать целые поэмы, чего не скажешь о его характере: одному ему было известно, почему при такой яркой внешности он до сих пор не сыскал себе достойного альфу. — Сехун-ши… Омега должен просить прощения за то, что нарушил Ваш покой, — Минки глубоко поклонился. — Но я готов отдать Вам все, что у меня есть, чтобы его заслужить. Омега забрал из рук слуги, стоящего у него за спиной, небольшую, украшенную драгоценными камнями коробочку и протянул ее альфе, пристыжено опуская взгляд. Сехун удивленно посмотрел на юношу, но каори не принял, отводя взгляд и замечая чью-то знакомую любопытную макушку, выглядывающую из-за дерева неподалеку. — Чтобы заслужить прощение простого воина многого не нужно, — альфа улыбнулся. — Это слишком щедрый дар, приняв его, я навсегда останусь у Вас в долгу. Будем считать, что одна Ваша красота заслуживает всякого прощения. Минки непонимающе захлопал ресницами, опуская коробочку, а Сехун, откланявшись, удалился, оставив омегу вместе с его слугой наедине с отвергнутым каори в руках. Альфа тихим осторожным шагом приблизился к дереву, аккуратно опустив ладонь на плечо омеги, прятавшегося за ним. — Как же Вы меня… — омега, подскочив на месте, обернулся, схватившись ладошкой за сердце. — Кажется, весна вновь посетила наши края, — засмеялся Сехун, наблюдая за тут же вспыхнувшими щеками юноши. Альфа заметил Байсяня издалека, с любопытством гадая, что же могло привести его сюда в такой день одного, без Кёнсу. И едва приблизившись к нему, он почувствовал тонкий нежный запах, исходящий от него. Запах цветущего персика — сладкий, но не приторный, заставляющий в блаженстве закрыть глаза и вдохнуть воздух полной грудью. Сехун никогда не думал о том, что простому слуге может принадлежать такой чарующий аромат, которым суждено обладать не каждой омеге даже благородного происхождения, но он не сомневался, что Байсянь мог бы достойно носить его. — Прости, совсем не хотел тебя напугать, — Сехун виновато улыбнулся, вновь заставив омегу смущенно покраснеть. Байсянь закусил нижнюю губу, нерешительно топчась на месте под пристальным взглядом альфы. Он несколько раз обдумал то, что ему следовало сказать мужчине, но тот своим внезапным визитом распугал все его мысли, и теперь все слова, крутившиеся в голове юноши, никак не хотели складываться в красивые предложения. — Как Кёнсу-ши мог оставить тебя одного? Что если кому-то из вас снова понадобится спасать друг друга? — усмехаясь, поинтересовался Сехун. Байсянь не ответил, улыбнувшись. Возможно, он и не догадывался насчет альфы, но оба они знали, что Кёнсу сейчас в надежных руках и в более приятной компании, чем их общество. — Я хотел сказать… — взволнованно начал Байсянь, — спасибо Вам, Сехун-ши. Юноша протянул альфе сверток, завернутый в тонкую шелковую ткань, низко опустив голову. Он не мог заставить себя посмотреть ему в глаза, его руки дрожали, а голос сорвался на полуслове, когда он произносил его имя. Байсянь долго успокаивал себя, прячась за деревом и наблюдая за альфой ради того, чтобы сказать всего пару фраз и преподнести дар, который сейчас тяжелым, словно каменным грузом, лежал в его ладонях. Он и не надеялся, что Сехун примет его, но альфа неосознанно раскрыл ладони, принимая сверток из рук юноши. — Спасибо за все, — омега низко поклонился и тут же сбежал, оставив альфу в недоумении. Сехун долго смотрел вслед юноше, пока тот совсем не скрылся из виду, и тогда вспомнил о его преподнесении. Он осторожно потянул двумя пальцами за уголок шелкового платка, развязывая узелок, и тонкая ткань легко разошлась, опадая на ладонь. Альфа засмеялся. На его ладони лежал персик. Взяв в руки небольшой спелый фрукт, он повертел его, с улыбкой разглядывая, и поднес к лицу, втягивая носом сладкий аромат. Недолго думая, он вонзил зубы в сочную плоть, позволяя сладкому соку стекать по его губам и подбородку, и, не удержавшись, откусил от плода еще несколько кусочков, до тех пор, пока в руках не осталась одна лишь косточка.

***

— Знаешь, Чонин, — задумчиво пробормотал Кёнсу. — Байсянь на днях обзавелся собственным запахом. Он теперь пахнет персиками. Кёнсу вспомнил те несколько дней, что провел у кровати юноши, неустанно меняя мокрое полотенце на его лбу. Конечно, для этой работы были и другие слуги, но Па не запрещал ему, а Кёнсу не мог оставить бедного Байсяня одного в самый трудный период его жизни. Лекарства мало помогали и только на непродолжительное время, после чего омега снова пытался всеми силами сдержать в себе болезненные стоны. Кёнсу казалось, что за все то время, что он провел рядом с Байсянем, он насквозь пропитался его запахом, но Па сказал, что запах другой омеги не продержится на нем долго — такова природа. Тогда Кёнсу впервые задумался о том, какой бы запах был у него, и в какое-то мгновение даже позавидовал Байсяню — ему с запахом не просто повезло. Вот только жаль, что вскоре ему придется распрощаться с ним навсегда, как будто его никогда и не было. В раздумьях о прошедшей неделе Кёнсу не заметил, как Чонин, сидящий рядом, приблизился к нему и наклонился, утыкаясь носом в изгиб шеи и шумно втягивая носом воздух. Омега замер, чувствуя, как вниз по позвоночнику пробежала стайка мурашек. — А ты до сих пор ничем не пахнешь, — прошептал альфа, заставив юношу вздрогнуть. — Конечно же, не пахну! — Кёнсу вскочил на ноги, отходя от Чонина на несколько шагов. — У меня ведь еще не было… Щеки омеги порозовели, и последнюю фразу он произнес совсем тихо, что альфа едва мог ее услышать. — А я? — Чонин поднялся и подошел к Кёнсу, кладя руки на его плечи. — Я чем-нибудь пахну? Кёнсу несмело обернулся, глядя Чонину в глаза. Он ступил ближе и, встав на носочки, провел носом по шее альфы, опираясь на его плечо. — Пахнешь, — смущенно хихикнул омега, пряча лицо на груди Чонина. — Чаем. Крепким черным чаем, из-за которого даже дна у чашки не видно. Чонин счастливо улыбнулся, обнимая Кёнсу, и закусил губу, чтобы не позволить вопросу, мучавшему его, прозвучать вслух. — Идем, — лукаво улыбнулся омега, взяв его за руку, и потянул за собой.

***

— Вы представляете, что будет, если кто-нибудь Вас увидит? — возмущенно шептал Байсянь. — Твоя задача — следить за тем, чтобы этого не произошло, — отнекивался Кёнсу. — Но, Кёнсу-ши! — возмущению слуги не было предела. — Вы же знаете, что то, что Вы собираетесь сделать, категорически запрещено! Если хоть кто-нибудь узнает об этом… Сёдзи хлопнули прямо у Байсяня перед носом, и он испуганно отскочил, не переставая ругать Кёнсу через дверь, но омега уже не слышал его. Он оставил Байсяня снаружи караулить, чтобы никто не появился здесь раньше времени, а сам прошел в середину небольшой комнаты, где, сидя на коленях за маленьким столом на полу, его уже ждал Чонин. Кёнсу аккуратно опустился напротив него и коротко поклонился, смущенно улыбнувшись. Чонин с такой же улыбкой смотрел на него в ответ, затаив дыхание, ловя каждое его движение, каждый взмах ресниц, прислушиваясь к тихому шороху его ханбока и взволнованным вздохам. Кёнсу, на самом деле, потребовалось немало мужества, чтобы решиться на то, от чего его так старался уберечь Байсянь, а Чонин, глядя на омегу, не мог поверить, что тот мальчишка, за которым он бегал с самого детства, будет вот так сидеть напротив него, заливая глиняный чайник кипятком, и готовить крошечные фарфоровые чайные чашечки. В комнате стояла тишина, и было слышно, как за дверью туда-сюда ходит Байсянь, нервничая, как шумит летний ветер, играя с листвой, как заливаются пением птицы в саду и как с легким журчанием наполняется чаем чашка. Запястья у Кёнсу тонкие, движения мягкие и изящные, и Чонин чувствовал себя самым счастливым, думая о том, что однажды уже сумел познать нежность его ладоней, держа их в своих руках. Они были в комнате только вдвоем: не было строгих оценивающих взглядов родителей и учителей, ханбок Кёнсу был далек от праздничного, как и наряд Чонина, но почему-то Кёнсу никак не мог унять дрожь в руках, когда осторожно наливал в белоснежную фарфоровую чашку крепкий золотистый чай. Наполнив чашку, омега опустил чайник на стол и кивнул головой, подняв на Чонина неуверенный взгляд. Альфа улыбнулся и потянулся к чашке, но Кёнсу, мягко коснувшись его ладони, остановил его. — Кёнсу… — недоуменно прошептал Чонин, но на его губы лег указательный палец омеги. Кёнсу, взяв чашку в свои руки, аккуратно поднял ее и, склонив голову, медленно протянул ее альфе, поднося к его лицу. Чонин затаил дыхание. Теперь он понимал, почему Байсянь так боялся, что кто-то может их обнаружить, застать незамужнего омегу, который поит альфу из своих рук, сидя наедине в пустой комнате. Но Кёнсу вовсе не стыдился своего поступка, только счастливо улыбнулся, когда почувствовал, как Чонин касается чашки губами, придерживая его ладонь, и делает глоток. Он поднял голову, из-под челки наблюдая за альфой, который, прикрыв глаза, смаковал терпкий чай, пробуя напиток на вкус. Крепкий, насыщенный чай отдавал горчинкой, оставаясь сладким послевкусием на языке, и Чонину казалось, что он удивительно похож на самого Кёнсу. Гордый и язвительный омега на самом деле был чутким и нежным юношей, но почувствовать и понять это по одному только внешнему виду и запаху было нельзя. Накрыв ладони Кёнсу своими, Чонин аккуратно опустил чашку на стол, не сводя с омеги глаз. Ресницы юноши затрепетали, когда альфа, мягко потянув его за руки, наклонился к его лицу, и Кёнсу, прикрыв глаза, сам подался вперед, позволяя Чонину поцеловать его. Он коснулся его щеки нагретой чашкой чая ладонью, наклонил голову, приоткрывая губы, и удивленно вздохнул, когда почувствовал вкус собственного чая на языке. Запах альфы окутывал Кёнсу, заставляя забыться и позволить юноше немного больше, чем простое касание губ. — Кёнсу-ши!.. — Байсянь замер на пороге комнаты, пораженно вздыхая и прикрывая рот ладонью. Юноши тут же отпрянули друг от друга: Кёнсу, склонив голову и пряча краснеющие щеки, и Чонин, взволнованно глядя на слугу. — Ваш брат… Сехун-ши… Он… — запинаясь бормотал Байсянь. — Он здесь, поторопитесь! Кёнсу испуганно посмотрел на Чонина, ища в его взгляде поддержки, и альфа крепко сжал его ладонь, помогая подняться. — Уходи первым, — прошептал он, мягко подталкивая омегу к двери, но Кёнсу, упираясь, не желал отпускать его руки. — Иди же. Чонин ласково провел по щеке омеги и подозвал Байсяня, наказывая как можно быстрее убрать чай. Слуга тут же засуетился над столом, собирая все чашки и чайник в корзинку, а Кёнсу поспешил к выходу, оборачиваясь у самой двери. Он выскочил во двор, замирая в полушаге от крыльца и поднял испуганный взгляд на альфу. Сехун в недоумении вздернул бровь, но когда на пороге появился Чонин, нахмурился, вздохнув. Чонин, увидев брата, заслонил собой омегу и решительно посмотрел ему в глаза, готовый защитить и Кёнсу, и себя самого. — Отец искал тебя, — сказал Сехун. Он кивнул, давая Чонину понять, что Кёнсу не грозит никакая опасность, и отступил назад, пропуская его. Омега, вновь оказавшись перед Сехуном, стоял, пристыжено опустив голову, не решаясь поднять взгляд. — Вам стоит избегать встреч там, где любой может вас заметить. Что если бы это был не я, а кто-то другой? — строго сказал альфа. — Не мне говорить Вам о том, как это важно для вашей репутации, Кёнсу-ши, Вам следует подумать о своем поведении. — Прошу простить глупого омегу, Сехун-ши, — кротко ответил Кёнсу, глубоко поклонившись. — Идите, — вздохнул Сехун, бросив взгляд на бесшумно появившегося за спиной Кёнсу Байсяня. — Но… — Обещаю Вам, наша встреча останется только между нами. А сейчас идите, пока Вы не попались на глаза кому-нибудь еще. Кёнсу глубоко поклонился, благодаря альфу, и быстро удалился, семеня по каменной дорожке вместе со слугой. Страх больше не сковывал его, и глубоко в душе он еще не раз благодарил Сехуна-ши за благосклонность и доброту к нему.