Fuyu no sakura

Вместе с первым снегом, покрывшим тонким белым пухом здешние земли, в сердце Кёнсу поселилась тревога. Он одновременно со страхом и нетерпением ждал нового года, который должен был стать одним из самых значимых в его жизни, и каждое утро просыпался с надеждой, что судьба подарит ему еще один день. Кёнсу не отпускал от себя Байсяня ни на секунду, боясь, что в самый трудный момент его может не оказаться рядом, и будет некому помочь. Слуга понимал его беспокойство и всегда успокаивал, говоря, что всему свое время, и если чему-то суждено случиться, то рано или поздно это произойдет, как бы Кёнсу от этого ни бегал или, наоборот, ни старался поскорее приблизить заветный момент. И пока каждый его день был наполнен все той же детской беззаботностью, а, вместе с тем, и грустью ожидания, Кёнсу старался не вспоминать о том, что совсем скоро это может закончиться. В один момент безвозвратно превратиться лишь в светлые воспоминания, которые он тоже пообещал навсегда сохранить в своем сердце. Ему хотелось вернуться назад, на берег той речки, у которой он прощался с Чонином, отпуская его на север, а вместе с ним отпуская и свое детство, в котором они однажды повстречались. Хотелось обнять его и больше никогда не расставаться, но время нещадно забирало у них всякую возможность остаться друг с другом как можно дольше. С тех пор они встречались только в присутствии посторонних людей в чайных домах, на праздниках или в саду, надеясь, что их нежные взгляды, предназначенные только им двоим, останутся незамеченными. Кёнсу иногда задумывался, понравился бы Чонину его каори или нет, и поспешно одергивал себя, когда, забываясь, мечтал о том, что было бы, окажись они друг другу истинными. Расспрашивать о мезаме омега стеснялся, но Байсянь, видя его любопытство и смущение, однажды сам рассказал ему обо всем. О том, каким мужеством нужно обладать, чтобы сдержать в себе рвущуюся отчаянными стонами наружу боль, как порой затуманивается разум, что бывает сложно припомнить свое собственное имя, и как сильно хочется оказаться в этот момент в объятиях любимого, что смог бы, кажется, одним своим присутствием облегчить страдания телесные и душевные. Кёнсу не спрашивал, о ком думал Байсянь во время своего первого мезаме. Слуга же считал, что Чонину очень повезло, что мысли такого омеги, как Кёнсу, занимает только он. Городской сад в этом году слишком рано заполнился альфами и омегами: снег еще не успел сойти с тропинок и аллей, как, к всеобщему удивлению, зацвела сакура, решив раньше времени порадовать всех своим нежным розовым цветом и тонким, едва уловимым запахом. Пряча ладони в меховых муфтах и покрыв головы глубокими капюшонами с опушкой, ходили омеги, то и дело восхищенно вздыхая, неспешным шагом прогуливались по широким аллеям альфы, изредка отрывая взгляд от вишневых цветов, чтобы обратить внимание на какого-нибудь прекрасного омегу. Кёнсу не особо радовали каждодневные прогулки в саду, к тому же, из-за них он, кажется, подхватил простуду, отчего во всем теле ощущалась слабость, а голова раскалывалась вот уже несколько дней подряд. Но он умалчивал о своей болезни, ведь тогда он лишился бы последней возможности видеться с Чонином. Альфу все чаще можно было встретить в саду одного. Он вежливо отказывал омегам в сопровождении, а его старший брат бывал до вечера занят в школе Иньсинь. Чонин будто случайно каждый раз встречал в саду Кёнсу, и, увлеченные беседой, они подолгу гуляли, любуясь цветущей сакурой и сгорая от невозможности прикоснуться друг к другу. Все, что им оставалось, — короткие взгляды и мимолетные улыбки под пристальным наблюдением Байсяня на случай, если они, забывшись, случайно вызовут чье-то подозрение или станут причиной слухов и сплетен. — Кёнсу-ши, Вам не кажется, что в этом году сакура решила порадовать нас не только своим ранним цветением, но и удивительно чудесным запахом? — задал вопрос Чонин, любуясь цветочной веткой дерева, у которого они остановились. — Я думаю, что это кажется только Вам, — прыснул от смеха Кёнсу, и Байсянь рядом с трудом сдержал улыбку. — Всем известно, что сакура это не персик и даже не яблоня, и запах ее не настолько силен, чтобы им можно было восхищаться так же, как и красотой ее цвета. — Но как же, — упрямо покачал головой альфа, обращаясь к Кёнсу. — Неужели это чувствую только я? — Столь раннее цветение в этом году слишком впечатлило Вас, — добродушно усмехнулся омега, глядя на Чонина. Легкое дуновение ветра растрепало челку омеги, бросив несколько черных прядок на белую опушку капюшона, и Чонин невольно залюбовался розовым цветом вишневых лепестков на его щеках. Он сделал шаг навстречу и хотел было протянуть руку, чтобы коснуться лица Кёнсу, но Байсянь вовремя остановил его, дернув омегу за рукав и заставив отступить назад. — Нам пора, Кёнсу-ши, — слуга подхватил юношу под локоть. — Па будет недоволен, если Вы снова опоздаете к обеду. — До встречи, Чонин-ши, — поклонился Кёнсу, поднимая на альфу печальный взгляд. Как ему хотелось больше всего на свете согреть свои ладони в руках Чонина сейчас, найти успокоение тяжелой голове на его плече, а слабому телу — силу в его объятиях. Но он только коротко улыбнулся, уходя и больше не оборачиваясь. — Вам не стоит так переживать об этом, — потирая замерзшие ладошки, тихо прошептал Байсянь, поравнявшись с Кёнсу. Юноша не слушал слугу, всеми силами сдерживая в себе желание обернуться, встретиться с альфой взглядами, броситься к нему навстречу. Он прикрыл глаза лишь на мгновение, чувствуя, как Чонин прожигает его спину взглядом, представляя, насколько горячими могли бы быть сейчас его объятия. — Кёнсу-ши! — испуганно воскликнул Байсянь. Кёнсу упал без чувств прямо на мокрый снег, проваливаясь в забытье, и уже не слышал беспокойного голоса слуги. Чонин оказался подле него в мгновение ока, падая коленями на землю, совсем не беспокоясь ни о чистоте своего ханбока, ни о том, что о нем могут подумать собирающиеся вокруг альфы и омеги. — Кёнсу, что с тобой? Кёнсу!.. — он подхватил омегу на руки, словно безвольную куклу, с тревогой глядя в побледневшее лицо, но юноша не отзывался. — Скорее, скорее! — торопил Байсянь, быстро идя на шаг впереди. Чонин чувствовал, как омега в его руках задрожал и едва слышно простонал, нахмурившись. Альфа крепче перехватил его, прижимая к себе, и всю дорогу до его дома то и дело бросал беспокойные взгляды на его лицо. На щеках Кёнсу алыми пятнами выступил румянец, словно рассыпанные лепестки сакуры, и Чонину казалось, будто запах цветущей вишни преследует его от самого сада. — Сюда, — тревожно глядя на альфу, отворил двери комнаты Байсянь, впуская их внутрь. Он успевал отдавать приказы слугам, наказывая оповестить обо всем старшего омегу и отца Кёнсу. Чонин осторожно опустил омегу на постель, снимая с плеч свой плащ, чтобы укрыть им продрогшего Кёнсу, и присел на краешек кровати. — Чонин… — еле слышно прошептал юноша, медленно открывая глаза. — Я здесь, — во все глаза глядя на омегу, отозвался Чонин, согревая ледяные ладошки Кёнсу в своих руках. — Я здесь, Кёнсу. Кёнсу улыбнулся, высвободив одну руку из плена горячих ладоней альфы, чтобы прикоснуться к его щеке. Байсянь суетился, ожидая слуг, невольно оставляя их еще на несколько мгновений наедине, и Чонин вдруг понял, что запах, казавшийся ему запахом цветущей вишни, на самом деле был каори Кёнсу. Тонкий нежный аромат заполнял все пространство вокруг них, опьяняя и заставляя забыть обо всем. Альфа осторожно наклонился к лицу омеги, и Кёнсу нетерпеливо подался вперед, притягивая Чонина к себе. — Нельзя! — со всей силой, что только была в нем, Байсянь оттолкнул Чонина от Кёнсу. — Уходи. Уходи немедленно. Чонин вырывался, пытаясь оторвать от себя слугу, видя, как беспомощно протягивает к нему руки Кёнсу, но Байсянь со всей силы толкал его в грудь, прочь из комнаты, из последних сил пытаясь справиться с альфой. — Я нужен ему, — упрямо рвался Чонин. — Уходи! — со слезами на глазах удерживал его Байсянь. — Чонин… — Слуги, уведите его отсюда, дайте лекарство, иначе с ним никто не справится, — послышался в дверях голос Па, и двое слуг подхватили Чонина под руки, намереваясь вывести из комнаты. — Чонин! — отчаянно крикнул Кёнсу, приподнявшись на постели. Ему не нужны были слуги с их холодным полотенцем и крепким лекарственным настоем в руках, ему нужен был альфа. Ему нужен был Чонин. — Отпустите, неужели вы не видите… — голос Чонина затерялся где-то в глубине дома, и даже оказавшись в другой комнате с насильно влитым в глотку лекарственным чаем, он не переставал вырываться. — Я здесь, мой мальчик, — присаживаясь к Кёнсу на постель, притянул юношу в свои объятия старший омега. — Тише, все будет хорошо. — Папа! — утыкаясь носом в грудь омеги, навзрыд плакал Кёнсу. Лекарства подействовали через несколько часов, и юный омега провалился в беспокойный сон, обнимая плащ Чонина и крепко прижимая его к себе. Альфу с трудом удалось усмирить только после разговора со старшим омегой, и он был отправлен домой с наказанием не появляться у их дома ближайшую неделю, если он не хочет навредить своей репутации и репутации Кёнсу. Покидая дом семьи До, Чонин чувствовал, какой невыносимой болью в его груди отдавался каждый шаг прочь оттуда.

***

Кёнсу проснулся, когда за окном уже было темно, и комната его была погружена во мрак, освещаемый лишь парой свечей. Все тело ломило так, словно ему пришлось накануне целый день работать на рисовых полях, озноб бил его мелкой дрожью, и омега чувствовал липкую влагу на бедрах — простыни под ним были безнадежно испорчены. Байсянь сидел неподалеку, окунувшись в легкую дрему, и Кёнсу, чтобы не разбудить других слуг, стоящих за дверью, тихо позвал его шепотом. — Байсянь, Байсянь. — Я здесь, что-нибудь нужно? Как Вы себя чувствуете, — встрепенувшись, тут же засуетился слуга. — Тише, я не хочу, чтобы нас кто-нибудь услышал, — Кёнсу приподнялся на постели. — Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня, Байсянь. — Конечно, Кёнсу-ши, — наклонившись к омеге, прислушался слуга. — Пока отец и Па ни о чем не узнают, я хочу, чтобы ты передал… — Но Кёнсу-ши… — Я не знаю, кому был или будет обещан мой каори, поэтому я хочу, чтобы ты отдал его тому, кому он принадлежит на самом деле, до того, как родители смогут все решить за меня. Байсянь, пожалуйста, ты должен мне помочь, — сжимая ладошку слуги в своей, с надеждой смотрел на него Кёнсу. Байсянь неуверенно кивнул, и юноша улыбнулся. — Сорви пару цветов сакуры в саду, коробочку для них ты найдешь в моей комнате. Сделай это как можно быстрее и постарайся, чтобы тебя никто не видел. Будь осторожен, — Кёнсу коснулся горячей ладонью щеки Байсяня и вымученно улыбнулся. — Спасибо, хён. Почувствовав новый приступ боли, юноша откинулся на подушки, едва сдерживая себя, чтобы не застонать. Слуга укрыл его одеялом, погладив по взмокшим волосам, и оставил омегу одного, отправившись за новой порцией теплого лекарства. Кёнсу смог спокойно уснуть только под утро, приняв несколько чашек лекарственного чая, и как только Байсяня сменили у постели омеги другие слуги, он поспешил выполнить свое обещание. Ранним утром в саду еще никого не было, да и мало ли зачем могли с утра пораньше послать хозяева слугу. А вот чтобы пробраться незамеченным в дом семьи Ким, ему понадобилось дождаться хотя бы полудня, когда улицы вновь заполнились снующим туда-сюда народом и маленький Байсянь мог, незаметно улизнув из дома, затеряться среди толпы по дороге к дому альфы. Слуга, спрятав коробочку за спиной, осторожно заглянул во двор. Чонин, судя по всему, был дома, хотя Байсянь не мог сказать наверняка: здесь, словно в чайном доме, витало столько разных запахов чая, что различить среди них один единственный, принадлежащий альфе, было нелегко. — Где же он? — бормотал Байсянь себе под нос, вытягивая шею в попытке хоть что-нибудь разглядеть. — И сколько мне еще ждать? Может, он вообще не появится… — Может быть, его нет дома? — послышался чей-то голос. — Нет-нет, не может быть, — помотал головой Байсянь, нахмурившись. — Мне непременно нужно с ним увидеться. — Тогда, может, стоит войти и позвать его? — Нельзя! — приглушенно воскликнул слуга. — Как вы не понимаете, меня же никто не должен… Байсянь запнулся, резко оборачиваясь и замирая. — …видеть. Сехун, все это время стоявший за его спиной, рассмеялся, глядя на испуганного омегу. Щеки юноши тут же вспыхнули румянцем, и он опустил голову, коря себя за глупость. — Что же привело тебя сюда, Байсянь? — улыбаясь, Сехун склонил голову набок, разглядывая смутившегося омегу, стоило ему только произнести его имя. — Или, мне лучше спросить, кто? Юноша, теребя в руках за спиной маленькую коробочку, которую Сехун уже наверняка успел заметить, поднял на альфу неуверенный взгляд. Остаться незамеченным у него не получилось, но и уйти просто так он теперь не мог. — Чонин-ши… Я хотел увидеть господина, у меня… У меня кое-что есть для него, — бормотал Байсянь. Сехун отвел взгляд, едва слышно вздохнув. Значит слухи о том, что единственный сын семьи До, наконец, обрел свой собственный запах, на самом деле правда. Да и Кёнсу не стал бы просто так посылать своего слугу к ним домой, еще и наказав ему, чтобы его никто не видел. — Чонин заперт в своей комнате и вряд ли сможет покинуть ее ближайшие несколько недель, — с сожалением сказал альфа. Байсянь тут же сник, нервно кусая нижнюю губу. Ему непременно нужно было увидеть Чонина, и уже через пару дней могло быть слишком поздно. Он сжимал в руках коробочку, не зная, как ему поступить, но ответ нашелся сам собой. — Я могу чем-то помочь? — Сехун наклонил голову, заглядывая в лицо омеги. — Можешь быть уверен, я сохраню ваш секрет. Зная об отношении альфы к Кёнсу, Байсянь не сомневался: ему можно было верить. И поэтому он аккуратно протянул Сехуну коробочку, вкладывая ее в его ладони — у него не было иного выбора. — Кёнсу-ши сказал, что это принадлежит Чонину-ши, — Байсянь с надеждой взглянул альфе в глаза. — Пожалуйста, никто не должен узнать об этом. Кёнсу-ши просил отдать это вашему брату лично в руки, но он… — Передай своему господину, что его послание попало точно в руки его адресату, — улыбнулся Сехун, пряча коробочку. — Спасибо, Сехун-ши, — лицо Байсяня озарила улыбка, и он глубоко поклонился. — Что слуга может сделать для Вас? Желайте чего угодно, я… Сехун усмехнулся, беря руки омеги в свои, чтобы пониже натянуть на холодные ладошки рукава нижней рубашки и поднести их к своему лицу, согревая теплым дыханием. Юноша замер, чувствуя, как щеки медленно заливает полыхающий румянец, а сердце плененной птичкой бьется в груди. — Будь осторожен на обратном пути, — тихо сказал Сехун, сжимая в руках нагревшиеся ладони омеги. Байсянь, встретившись с альфой взглядом, тут же опустил его, отчаянно краснея. Он осторожно вырвал свои ладони из его рук, пряча их в широкие рукава плаща, и нахмурился. С тех пор как он отдал Сехуну свой каори, альфа не упускал возможности лишний раз подшутить над наивным омегой. — Надеюсь, я смогу наблюдать за цветением персика еще не одну весну, — улыбнулся Сехун, заводя руки за спину. Омега поднял на него растерянный взгляд и, коротко поклонившись, убежал, прижимая ладошки к горящим щекам. Альфа засмеялся, глядя юноше вслед. Он ругал себя за то, что в очередной раз заставил мальчишку краснеть, но смущенный Байсянь был очаровательно мил, и Сехун просто не мог отказать себе в удовольствии сделать это снова.

***

Коробочка была маленькой, совсем крошечной, похожей на одну из тех, что Сехун видел на туалетном столике у Па. Круглая крышечка была украшена несколькими драгоценными камнями, а посередине красовался маленький пятилистный цветок с розовой блестящей сердцевиной. Сехун никогда не читал чужих писем и коробочку открывать не стал, хотя в какой-то момент был готов признаться себе, что ему было жутко любопытно узнать, что лежит внутри, ведь как бы он ни старался, различить запаха он не мог. — Ты в его возрасте был совсем не таким, — послышался голос отца, и Сехун обернулся, сжимая коробочку в руке и пряча ее за спиной. — В его возрасте, отец, я даже не знал, что такое внимание омег, — усмехнулся Сехун. — Еще немного, и за ним выстроится целая очередь желающих отдать ему свой каори. Альфы рассмеялись, и отец согласно закивал головой. — У этого мальчишки все еще сущий ветер в голове, — вздохнул старший альфа. — Он должен повзрослеть. Наверное, я слишком многое упустил в его воспитании. — Не говорите так, отец, — возразил Сехун. — Мы просто слишком разные. Его никогда не интересовало военное дело, но талантом он пошел в Вас. И Вы знаете, сколько усилий потребовалось мне, чтобы стать тем, кем я являюсь сейчас. — Я горжусь тобой, — улыбнулся мужчина, похлопав Сехуна по плечу широкой ладонью. — Я бы хотел гордиться и своим младшим сыном, но Чонин… — Возможно, Вы слишком строги к нему. — Нет, нет, Сехун. Я больше не намерен обсуждать свое решение. Он должен понять, что значит быть настоящим альфой! — вспылил отец. — Может быть, отец, — поспешил успокоить его Сехун. — Всему свое время. Мужчина тяжело вздохнул. Возможно, Сехун был прав, но у него не было времени ждать, пока вся юношеская глупость добровольно выйдет из головы Чонина. Альфа улыбнулся, протягивая руку раскрытой ладонью вверх, но Сехун склонил голову, пряча промелькнувший в глазах испуг, и пожелал сохранить коробочку при себе. — Извините, отец, — поклонился он, но мужчина только улыбнулся, похлопав его по плечу. — Тебе тоже стоит подумать об этом, Сехун. Может быть, пришло твое время? Сехун, улыбнувшись, покачал головой. — Я уверен, сынок, — кивнул отец. — Подумай. Старший альфа покинул комнату, оставляя Сехуна один на один со своими мыслями. Он еще долго разглядывал в своих руках коробочку с каори, но так и не решился открыть ее.

***

Кёнсу тяжело пережил свое первое мезаме. Несколько дней он провел в бреду, без памяти, лежа в своей постели, уткнувшись носом в плащ Чонина. Байсянь все это время был рядом с ним: держал за руку, гладил по волосам и успокаивал, когда было совсем невмоготу и заветное имя тихо срывалось с искусанных губ. Кёнсу в эти несколько дней почти ничего не ел, и Па строго наказал откармливать его до розовых щек и никуда не выпускать еще, как минимум, неделю. Кёнсу не терпелось как можно скорее увидеться с Чонином. Он смутно помнил, что произошло в тот день, когда он без сознания упал прямо в городском саду, но отчего-то его не покидало чувство, будто Чонин все это время был рядом с ним: аккуратно сложенный на краю стола плащ все еще хранил в себе запах своего хозяина. В задумчивости кусая нижнюю губу, омега представлял себе их встречу, думал о том, что скажет Чонин, когда увидит его, когда почувствует его запах, и с трепетом в сердце позволял себе мысль о том, что они с Чонином могут оказаться истинной парой. Кёнсу не знал, что они оба должны будут почувствовать в таком случае, но это непременно должно оказаться чем-то особенным. С небольшой тарелки исчезало уже третье по счету пирожное, когда до ушей омеги донесся шум со двора, и он отложил десерт, внимательно прислушиваясь к происходящему снаружи. — Байсянь? Байсянь, что там случилось? — встревожено позвал он слугу. Ответом ему послужила тишина, и через несколько мгновений в комнату вихрем влетел Байсянь, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радостную улыбку. — Что такое? — Кёнсу взволнованно вскочил с места. — Ну же, говори, не тяни! Байсянь напустил на себя серьезный вид и принялся важно расхаживать по комнате, испытывая терпение Кёнсу. — Недолго Вам осталось, Кёнсу-ши, — Байсянь уселся на широкий стул, разглядывая стены вокруг себя, словно видел их впервые. Неужели о них с Чонином узнали? Юноша со страхом принялся вспоминать, где их могли видеть вместе, а, главное, кто. Может быть, тогда, летом, кроме Сехуна их видел кто-то еще? Но почему рассказали об этом только сейчас? Па еще не говорил с ним о его каори, быть может, он узнал, что Кёнсу уже отдал свой Чонину? — …Ходить под фамилией До, — закончил Байсянь, останавливая взгляд на растерянном Кёнсу. — Что?.. — переспросил омега. — Погоди, о чем ты? — Да все о том! — не выдержав, вскочил слуга. — К нам приехали сваты, Кёнсу-ши, понимаете? — Как? Почему сейчас? Откуда? — непонимающе нахмурился Кёнсу. — Сваты, — Байсянь схватил юношу за руки, нетерпеливо заглядывая ему в глаза. — Из дома семьи Ким. — Ты уверен? Байсянь, это точно? — Кёнсу неверяще взглянул на слугу, сжимая его ладошки в своих. — Да! Да! Да! — радостно запрыгал Байсянь, бросаясь обнимать омегу. — Наш Кёнсу-ши выходит замуж! Кёнсу, закусив губу, пытался сдержать улыбку, приобнимая повисшего на нем слугу. Байсянь отнес каори Чонину около недели назад, и уже сегодня в их дом пришли сваты из его семьи. Сомнений в том, кто станет его будущим мужем, быть просто не могло. — Вы не рады? — спросил Байсянь, видя задумчивое лицо омеги. Кёнсу улыбнулся. — Теперь Чонину-ши не придется искать укромное местечко для того, чтобы Вас поцеловать, — хихикал слуга. — Он сможет сделать это у всех на виду. — Тише! — шикнул на него Кёнсу, прикрывая болтливый рот ладошкой. — Глупый Байсянь. Юноша оглянулся по сторонам, прислушиваясь к утихшему шуму во дворе, и, наконец, счастливо рассмеялся, обнимая Байсяня и крепко-крепко прижимая его к себе. Он до сих пор не мог поверить, что следующий раз, когда они с Чонином увидят друг друга, может быть тем заветным моментом, когда альфа приподнимет красную вуаль, скрывающую лицо омеги, чтобы дать клятву вечной верности.