Forever is not enough

Утро выдалось жарким. Солнце взошло над землей, осветив собой все вокруг, и благодарные ему эльфы принялись за работу. Стражи сменили друг друга на дежурном посту, служанки усердно вытирали пыль, закравшуюся в самые узкие углы дома, а повара стряпали уже с самого утра. И даже праздные хозяева решили встать пораньше, чтобы встретить новый день. Эллану разбудили громким стуком в дверь. Магнолия снова вломилась в ее комнату, словно она была здесь единственной хозяйкой, расспросила заспанную эльфийку о том, что случилось вчера. Ночью она к дикарке не пришла, хотя очень хотела разузнать у девчонки все подробности. Рабыня просто боялась, что страхи ее окажутся оправданными, и господин, которого она всю жизнь видела только добрым и понимающим, окажется таким же, как и все они. – Я просто спела для них, – ответила девушка, лениво отмахиваясь от вопросов. – Ничего серьезного, все хорошо. Галлы за окном уже не было. На ее месте теперь нет ни вытоптанных следов, ни клока мягкой на ощупь рыжей шерсти, что свисала с ее толстой шеи. Эллана пригладила непослушные волосы, потянулась, и только потом вспомнила, что сегодня за день. Понятно, почему ее подняли так рано. Магнолия громко вздохнула, прежде чем сообщить волнующую новость. – Вы отправляетесь к госпоже Митал, – сказала она тихо, точно стыдясь собственных слов. – Вдвоем? – только и спросила дикарка, сохраняя спокойствие. С виду она казалась невозмутимой, все той же дерзкой девчонкой, что очутилась в этом доме чуть больше недели назад. Но внутри… Внутри Эллану скреб животный страх. Когтистые лапы демона впивались в ее легкие, в печень, причиняя девушке боль. Жгучую, растущую с каждой новой секундой. Сегодня все решится раз и навсегда: ее заклеймят, ее пометят. Это волшебное чувство превосходства, гордости за гибкое тело, за зоркий взор, острый язык – все пройдет, останется воспоминанием. – Нет, с вами будут телохранители, – говорила Магнолия. – Тут совсем близко до ее весенней резиденции. Два или три часа верхом, не больше… Женщина все говорила о дороге и самом здании, но Эллана уже не слушала. Она надевала свою черную форму, поглядывая на платье, врученное еще вчера. Может, стоит надеть его, чтобы устроить господам, что только теперь официально возьмут ее в рабство, еще более торжественный праздник? Ведь этот знак, что «украсит» ее лицо, это клеймо – будет с нею всю жизнь, даже если Эллана все же улизнет от хозяев. Она останется рабыней на всю оставшуюся жизнь. Девушка вдруг вспомнила Джамайю – эльфийку, что примкнула к ее клану около трех лет назад. Уши у нее были немножко ободраны, словно как-то раз их покусали голодные дикие псы, а руки ее украшали многочисленные шрамы и ожоги. В глазах эльфийки не было и тени страха, потому что худшее с ней уже случилось, и ничто не могло сломить ее сильнее. Джамайя убежала от одного из господ, которого звали Джуном. Лицо ее украшали бледновато-желтые колючие ветви, наколотые в пятнадцатый ее день рождения. Она не смотрелась в зеркала, избегала и чистой озерной глади. А если взгляд ее касался собственного лица, отраженного в полированном медном щиту, девушка молча закусывала губу. Словно она в чем-то провинилась, не оправдала чьих-то надежд, навсегда оставшись без чего-то важного. Потом она плакала, рассказывая о том, что с ней вытворяли. У Господина Джуна имелись и те рабы, что меток не носили. Он звал их «маленькими господами», подчиненными, у которых привилегий было немножечко больше, чем у всех остальных. У них в услужении и состояла Джамайя, которой те пользовались по очереди. Эллана не расспрашивала ее, каждый раз замечая в глазах беглянки долю грусти, стоило ей вспомнить свою прошлую жизнь. И пусть сейчас она была свободна, пусть смогла выскользнуть из лап эвануриса, его касания, его удары все еще виднелись на ее коже, и вечное напоминание о пережитом никогда ее не покинет. Рабыни вынырнули во двор, распахивая перед собой двери. Магнолия блаженно потянулась, когда солнце коснулось ее сухого лица, осветив несколько уже заметных морщин. Хозяин был там, сидел в седле, в руках он сжимал поводья крупной породистой галлы. Двое широкоплечих рабов ждали у небольшой повозки, в которую они впрягли гнедую кобылку, чьи копыта почему-то были покрашены золотой краской. – Не бойся, – сказала Магнолия, но Эллана видела, что пальцы ее опять дрожат. – Ты скоро привыкнешь. Правда. Хорошо, что рабыня не пыталась обмануть ее, говоря что-то вроде: «Пустяки, ерунда, в этом нет ничего серьезного, с каждым бывает». Уж она-то знала, как дикие ценят свою свободу, знала, что для них значит эта гадкая отметина на каждом встреченном в городе лице. Один из рабов скромно улыбнулся, подавая Эллане руку. Он помог ей запрыгнуть в повозку и залез следом, махнув Магнолии на прощание. Фен’Харел сегодня не улыбнулся ей, но посмотрел на женщину с укором. Почему? Дикарка все равно не разобрала. – Я – Синтар, а это – Зенитар, он мой брат, – заговорил тот, что сидел рядом с девушкой. – Ты почему-то с нами так и не познакомилась. Второй брат запрыгнул на кучерское место и с огромным удовольствием, не лишенным доли садизма, лягнул кобылу ногой, когда хозяин двинулся вперед. Крупная рогатая махина издала громкий вопль, чуть привстала на задних ногах, но после вела себя вполне спокойно, ведомая наездником. Кобыла, тащившая за собой рабов, шла быстро, казалось, даже не чувствовала их тяжести. Она махала хвостом, отгоняя мух, пытавшихся за ней угнаться. Лошадь могла бы обогнать эвануриса, но эльф умело сдерживал ее, не давая выйти вперед. – Дело не в вас, я ни с кем не знакомилась, – ответила Эллана. – Ты, кажется, сошлась с Магнолией, – ответил ей Зенитар, обернувшись через плечо. – Она хорошая тетка, ничего не скажу. Просто странновата немного. – Будешь тут странной, – ответил его брат. – Скачи от одного хозяина к другому, пока не станешь старой и морщинистой… Оба почему-то опустили глаза, и Эллана повторила движение братьев. Она снова посмотрела на свои грязные ноги, сжав почерневшие от земли пальцы. Когда тишина стала нестерпимой, девушка нетерпеливо приподнялась на белом сиденье. Она разглядывала гору, к которой двигалась небольшая процессия. Раньше Эллана и не понимала, как опасно живет их свободная семья. Ведь эванурисы могут вот так же проехать мимо и напороться на их след, могут увидеть чью-то стрелу, учуять резкий запах бальзама дряхлеющей Хранительницы. Она закрыла глаза, вспоминая клан, сородичей, что вечно были ею недовольны... А открыла их уже когда Синтар потряс ее за плечо возле входа в поместье Митал. Последнее, что Эллана помнила, это рывок. Бессознательный, но до жути резкий. Она поднялась с места, прежде чем один из братьев успел остановить повозку и пустилась прочь. Здесь не было забора, она не помнила пути обратно, но точно знала, что нужно уходить. Жаль только, что уйти ей не дали. Фен’Харел, поймавший девушку за руку, был к этому готов. Тем временем клан Лавеллан двигался все дальше. К северу. Воздух на их пути холодел, эльфы надевали ботинки, чтобы не застудить почки, легкие, да и головы. Но сородичи девушки шли медленно, то и дело останавливались. Нет, им вовсе не нужна была частая передышка, просто старая Хранительница все медлила, надеясь, что ее Первый вот-вот вынырнет из-за угла, догонит клан в своем путешествии, смирившись с горькой для всех них утратой. Только Шартан не спешил возвращаться к матери и друзьям. Он просыпался ранним утром, осматривая пещеру. Каждый раз юноша боялся, что медведи вернулись и уже разделались с его белошерстной галлой, одолженной у соплеменников на время. Эльф в очередной раз разрисовал лицо, вспоминая валласлин одного из рабов, увиденных им на рыночной площади, и отправился в город, закутавшись в длинную и непрозрачную черную шаль. На этот раз он посетил южную часть города, взошел на помост в пропахшем солью порту и опросил почти всех местных рыболовов. Те только мотали головами, переглядывались, теребя длинные рваные уши. Они отчаянно пытались помочь, выудить из закоулков памяти хоть что-то, но каждый натыкался лишь на глухую непроглядную стену непонимания, невнимательности. – Мой хозяин потерял рабыню. У нее оливковая кожа, большие зеленые глаза и шрам на шее. Вот тут, – говорил он, указывая на то место, где шея соединяется с ключицей. – Она новенькая, еще без валласлина. – Без? Тогда пусть и не ищет, – ответил ему один мужчина. – Молоденькая, да? Ее наверняка уже забрали в какой-нибудь местный бордель, чтобы по улицам не шлялась. Они почти всех берут, а особенно молоденьких. Эльф отшатнулся. Его гордячка-сестра никогда не пошла бы на такое. Если ее действительно прибрали к рукам для подобных целей… То Эллана, скорее всего, перерезала глотку себе или кому угодно постороннему, лишь бы ее посчитали слишком непокорной и дикой для таких утех. Тогда и искать ее среди живых – пустая трата быстротечного времени. Однако Шартан все же решил проверить собственные догадки. Он узнал о местоположении ближайших борделей прямо там, у моряков. Они, конечно же, сами приходили туда только раз в год, в два, если повезет выловить пару монеток из воды или найти их оброненными на площади. Рабам же не платят, их труд – безвозмезден. Жрицы любви все чаще услуживали тем самым «высшим» из рабов, которым хозяева отвели другую ступеньку у своих ног. Таких в городе было не много, около ста или двухсот, всех можно было запомнить в лицо при желании. Первое заведение, встреченное юношей, имело гадкое название. «Влажный бутон». Приятный розовый цвет не сглаживал его мерзости, а за рюшками и кружевами пряталась вся мерзость этого местечка. Шартан поморщился, заметив девушку, выбежавшую на улицу за глотком свежего воздуха. Ее высушенные ярко-рыжие волосы были выкрашены в темный цвет, только корни выдавали ее, ногти на руках были обгрызены, а большие глаза заплаканы… Девушка не выглядела совершеннолетней, и эта слезинка у глаз словно делала ее чуточку моложе и игривей, как родинка, расположенная в крайне удачном месте. – Ты не знаешь, поступали ли к вам новенькие? Ближайшие две недели, – заговорил юноша, обращаясь к ней. – Не знаю, – ответила девушка, едва подняв глаза. – Если так хочешь, мы с тобой можем зайти и спросить. Она заговорила не сразу. Сначала смерила эльфа взглядом, полным животного любопытства. В конце концов, когда Шартан принял ее щедрое предложение, та улыбнулась в ответ. У нее не хватало одного зуба, резца. Девушка тут же прикрыла рот рукой и смущенно отворила дверь перед незнакомцем. Интересно, часто ей приходилось смущаться этого изъяна и прятать его от заходящих в эту дверь? Мерзость. И внутри бордель был таким же отвратительным. Дешевые с виду гипюровые шторки отделяли коридор от тесных комнат, но сквозь прозрачную ткань все равно видны были не только силуэты клиентов, но и все отвратительное действо. Потолки были низкими, у входа стояла парочка вышибал с крепкими ладонями и жадными взглядами. Девчонка проскользнула мимо них, кивнув в сторону Шартана, и его пропустили дальше, не задав ни одного вопроса. Пропахший потом и пряностями, которыми пытались сбить гадкий запах, коридор все не кончался, то заворачивал куда-то, то снова петлял мимо комнатушек. А по бокам виднелось несметное количество помещений, в которых продавались рабы и услуги более «дешевой» категории. За одной из тонких штор Шартан увидел дряхлого старика. Он грубо тянул хрупкую девушку за волосы, прижимая ее к себе спиной, второй рукой тискал еще несозревшую грудь несчастной. Старик выкрикивал оскорбления, а девчонка только держалась за подушку, не в силах остановить его или хотя бы попросить о милосердии, о перерыве. За другой перегородкой Шартан обнаружил трех маленьких мальчиков, которые голыми лежали перед миловидным юношей. Их невинные глаза медленно наполнялись слезами, потому что каждый знал, что последует дальше. И так везде. Что-то мерзкое, непотребное, жестокое. За одной заслонкой – невинная девушка с перекошенным лицом, за другой – невероятно красивый мужчина, которому не хватало ноги. Когда коридор кончился, эльфа вдруг передернуло. Он бы выблевал все содержимое своего желудка, но тот был пуст, хвала Творцу. Девушка затормозила, робко постучав в расположенную перед ней дверь. Открыла ее не она, а миловидная эльфийка, перешагнувшая тридцатилетний порог юности совсем недавно, вот-вот. Под ногтями ее была грязь, на лице – улыбка. – Тебя опять кто-то обидел, Сари? – спросила она, заметив заплаканные глаза разукрашенной девушки. – Тут пришли… – ответила она, неловко отворачиваясь. – Ну, знаешь, тут к нам пришли. – Твоему хозяину нужна девочка или мальчик? – спросила девушка, уже обращаясь к Шартану. – Заходи, красавчик, мы что-нибудь выберем, да так, чтобы по карману не ударить. Рука эльфийки потянулась к лицу юноши, и тот отпрянул, словно страшась заразиться смертельным вирусом. Не то, чтобы из-за того, что рука эта принадлежала шлюхе… Просто валласлин на его лице был нарисованным. Чернила стойкие, смываются плохо, но отличить их от татуировки очень легко, если ты часто видишь валласлин в близи, конечно. Девушка не расстроилась: многие малые господа и их подчиненные боялись к ней прикасаться, запуганные страшными болезнями, что переносят представительницы ее профессии. – Нет, мы тут не за этим. Он спрашивал про новеньких, – говорила девушка, что привела Шартана внутрь. – Значит, хочет чистенькую? Можно купить или снять на пару ночей, передай господину, что у нас даже есть гарантии на необъезженных. Если есть сомнения в их невинности, можно будет проверить. Он молчал. Почему-то слова застряли где-то в горле, в глубине его рта. Неужели всем вокруг наплевать на то, как с ними обращаются? Те дети, что плакали от страха, та девушка, цепляющаяся за кровать, эта рабыня с печальными, с заплаканными глазами… Отчаяние положило руку на плечо Шартана. Оно сказало: «Смотри. Смотри, что ждет твой народ, что будет длиться вечно, чем станет твоя цивилизация». И он смотрел. И он видел, как гнусна жизнь больших городов, как туг ошейник хозяев, что с каждым днем все сильнее сжимал горло свободолюбивого когда-то народа. – Нет. Я ищу беглую рабыню, – сказал эльф, скинув оцепенение. – Около недели назад убежала. Немного смугловата, глаза зеленые, шрам на… – Прости, красавчик, у нас новеньких нет, – перебила его эльфийка, не желая тратить и капли своего драгоценного времени. – Но ты же можешь купить другую. Здесь или на рынке невольниц. Та девушка, что встретила его на входе, вдруг тихо пискнула. Она словно выказала недовольство или возмущение, но крайне тихо, чтобы никого не потревожить. Шартан смотрел на нее с жалостью, но эльфийка не могла этого понять. Здесь никто не понимал, потому что у рабов не было жалости к другим рабам… Как у неимущего нет монетки для собрата по несчастью. Когда юноша развернулся, чтобы уйти, крашенная в черный цвет девушка двинулась за ним. Та, что постарше, крикнула что-то вдогонку, но Шартан пропустил ее предложение мимо ушей. Он больше не хотел заглядывать в комнаты, раздвинувшие перед ним ноги, опасаясь той гнусности, что встретит его за очередным поворотом. Но как бы он не пытался скрыться от происходящего, эльф услышал громкий плач. Детский, пронизывающий до самых костей. – Ты у нас в первый раз? – спросила девчонка, поравнявшись с ним. – У тебя просто такой вид испуганный… – Это отвратительно, – нехотя ответил ей Шартан. – Такого… Не должно такого происходить. Нигде. Но девушка не понимала. Она только хлопала глазами, рассматривая красивое лицо собеседника. В его ухе блестела золотая серьга, которую Шартан когда-то нашел в лесу, а теперь отказывался снимать. Девушка подумала, будто он тоже привилегирован, правда немного меньше, чем первые помощники эванурисов. Не это привлекало ее в нем, но факт возможного превосходства все же усиливал интерес Сари. – А у вас не так? – спросила девушка, улыбнувшись. – Что же, господин вас всех не стегает, а щекочет за неповиновение? Она улыбалась, потому что эта шутка казалась девушке смешной. Но, заметив, что эльф ей не ответил, та немного смутилась. Слеза на ее лице сейчас выглядела так иронично, что Шартан не мог повернуться к ней, чтобы заглянуть девушке в глаза. Отвратительные картины так и лезли в голову. Что такого творили с ней прежде, чем оставить здесь? Что заставило юную особу не замечать жестокости или же смеяться над ней, словно над веселой детской забавой? – Эта рабыня – она тебе, что, дорога? – спросила девушка, понизив голос. – Я знаю, что среди рабов такое не приветствуется, если они оба спят с господином, ну, или, хотя бы один из них… – Нет, мы не спим с… С господином. Она – моя сестра. – О, как мило, – только и ответила девушка. – Ну ты загляни к нам, если вдруг захочешь… Поболтать. Она снова прикрыла улыбку рукой, стесняясь выбитого зуба. Шартан ничего не ответил, только закрыл за собою дверь, смерив охранников презрительным взглядом. Они такие крупные, они могли бы защитить всех этих сирот, детей, молодых и потерянных девушек. Но вместо этого весь народ служит системе, пляшет под ее лютню, опасаясь скорой расправы за неповиновение. И сильные используют силу во вред, умные – ум. Все идет не по тому руслу. Его мутило. Шартан не хотел больше ходить по борделям, он снова опрашивал людей на рыночной площади. Разрисованные лица обращались к нему, глаза смотрели на юношу с недоверием. Сбежать от эвануриса? Такое происходит только раз в десять лет, и о подобном говорят еще долго. Беззубая карга, сжимавшая в руках огромный тюк эльфийского корня, рассказала Шартану о том, что во времена ее молодости один раб все-таки сбежал то ли от Эльгарнана, то ли от его красивой жены. А потом его нашли мертвым, валялся в канаве с перерезанным горлом. Это ли лучше жизни под теплой крышей хозяина? Девушка с золотыми волосами как раз расплачивалась с продавцом за изысканный наговый паштет с глубинными грибами. Она отсчитала пару монет, а остальное свое золото сунула в мешочек на поясе, прижав его к себе. Вопрос Шартана еле-еле коснулся ее слуха, но девушка повела ухом, услышав обрывок фразы. Темно-золотая стрела на ее лице горела огнем: солнце сегодня жгло. – Смуглая? – спросила девушка, подходя к нему. – Со шрамом на ключице? – Да, да… Вы видели ее? – Ага, – коротко бросила эльфийка. – Моя хозяйка подарила похожую господину Фен’Харелу. Правда она была совсем дикой. В прямом смысле, правда, только-только из леса выловили. Может, ты что-то перепутал?