Forever is not enough

Никто и не догадался о том, что произошло. Об этом вообще сложно узнать, не увидев своими глазами, не услышав, не почувствовав. Может быть, ей удалось бы выкарабкаться, если бы хоть кто-то пришел на помощь, пока Эллана лежала там, на сырой земле. Пара острых веток пробили ее жилистое тело насквозь, с них сочились ошметки ее кишок. Кровь украсила все вокруг, зеленые листья – теперь алые. И дикарка, упавшая боком, уставилась в темноту перед собой. Она летела вниз, задевая кроны деревьев, пока не плюхнулась на землю. Кажется, успела сломать пару ребер, прежде чем устроиться окончательно. Первые минуты Эллана ничего не чувствовала, не понимала, что ветки смягчили падение, и она не разбилась. Только что-то билось чуть ниже живота, там, где из нее вытекала кровь, река крови, гноя, затопившая, казалось, все вокруг. Но это блаженное ощущение небытия, ощущение покоя не продлилось долго. Боль пришла. Она накрыла ее с головой. Когда что-то кольнуло в боку, эльфийке захотелось крикнуть, но дыхания не хватило. Не было голоса, не было ничего, кроме горького сожаления, кроме желчи и сукровицы, заполнившей рот. Гордость в обмен на жизнь, гордость – тяжелее, чем существование, отягощенное воспоминанием о том, что Фалон’Дин собирался с ней сделать. Умирая, Эллана старалась утешить себя, не думать о грустном, не думая о возможном. Сознание говорило с ней, отвлекая от нарастающей боли. Фалон’Дин все равно бы ее убил, верно? Слова мага, слова эвануриса не значат ничего. Они – пыль, что осядет на пол, когда ветер перемен утихнет. Он унизил бы ее так, как никто прежде, использовал бы в своих интересах для удовлетворения самой низкой потребности… А после должен был прикончить, зная, что Фен’Харелу не понравится новость. – Фен’Харел, – прохрипела Эллана, вспомнив это имя, чувствуя в нем всю сладость уходящей сквозь пальцы жизни. Она не звала ни брата, ни мать, относившуюся к дочери с прохладцей. Она звала его, молила о помощи, но дождаться не смогла. Вытерпев весь тот ужас, всю ту боль, что сопровождала ее около часа, двух, Эллана закрыла глаза, чувствуя спасительную слабость. Закрыла, чтобы потом никогда не открыть их, чтобы погрузиться в вечную темноту собственных век и остаться в ней, утонуть, потухнуть, как блуждающий огонек в холодной зимней ночи. На другом конце леса Шартан вздрогнул. Он прислонил ладонь к животу, чувствуя, что что-то крутится внутри него. Не боль, но волнение. Гадкое, режущее надвое. Юноша пошатнулся, и его эванурис, шедший чуть поодаль, остановился. Он взглянул на раба с беспокойством. – Что-то случилось? Ты ударился? – Нет, господин, все в порядке. Просто немного… – Устал? Ты уже устал, Шартан? Я отведу тебя в лагерь, ничего страшного. Диртамен к нему привязался. Сильнее, чем сам того ожидал. Наверное, магу необходимо было над кем-то покровительствовать, кого-то учить, за кем-то присматривать… Или было в его отношении к юноше что-то более интимное, более теплое. В конце концов, Шартан – милый мальчик с широкими скулами и маленьким острым подбородком. Многие рабыни на него заглядываются, многие хотели бы оказаться на месте Сари – выбранной им эльфийки, что Диртамен выкупил из местного борделя ради своего нового раба. Все вокруг знали, видели, что эванурис не прочь перевести отношения с новеньким на другой уровень. Все видели, а Шартан – не понимал, к своему счастью. Он не был знатоком в таких вопросах, зачастую игнорируя девушек собственного клана, что не отказались бы разделить с ним беседу, чашку горячего травяного чая или не менее горячую постель. И не для того, пожалуй, чтобы всю ночь любоваться в ней звездами. – Ты ничего, случайно, здесь не трогал? Можно отравиться всем. Ягодами, листьями, воздухом… Ненавижу природу, Шартан. Будь моя воля, мы бы все жили средь безвредных неподвижных камней. Юноша ужаснулся. Он снова взялся за живот, в попытке успокоить тупую ноющую боль, появившуюся внезапно, но она не прошла. Идти Шартан мог, но разогнуться – уже нет. Хорошо, что эльф не далеко ушел. Диртамен относился к этой охоте исключительно как к развлечению. Соревнования такого рода его никогда не интересовали. Он ждал, что Фалон’Дин попросит брата поделиться добытым, чтобы утереть нос Фен’Харелу, но тот ничего не говорил, должно быть, опасаясь, что так покажется ему жалким. Опасался он не зря: Диртамен давно говорил брату, что тот потерял былую хватку, что рабы его распоясались и позволяют себе лишнего. Перед глазами юноши проплыли искры. Ярко-розовые, слепящие. Такого цвета бывают только цветы в садах у эванурисов и их же платья и костюмы. Такого противного цвета в дикой природе не встретишь. Шартан протер глаза грязными руками, пытаясь от них избавиться. На фоне шумел монотонный голос Диртамена, уходившего все дальше и дальше. Болтать он любил. – Я не выиграю, но в этом твоей вины нет, – говорил эванурис, резко развернувшись, и положив руку на плечо Шартану. – Охота – спорт дураков, мой мальчик. И только дураки приходят на нее в таких странных нарядах. Диртамен не надел доспеха, он был в своей парадной тунике, расшитой золотыми нитями, что складывались в красивого ворона. В волосах его были золотые колокольчики, и животные слышали мага еще за несколько миль до того, как увидеть. – Да, господин, – говорил Шартан, пропуская его слова мимо ушей. Эльф действительно не хотел больше охотиться: живот болел все сильнее, но юноша предпочел бы добраться к лагерю сам, без провожатых. Впрочем, выбора ему не давали. Диртамен все болтал и болтал, такое с ним случалось частенько. Рот никак не желал закрываться, а размышления лились бурным потоком. Зеленое море листвы расступилось, из-за его края показался светло-фиолетовый отблеск палатки Диртамена. Шартан сдавленно улыбнулся, предвкушая глоток чистой воды с эльфийским корнем, что чуть притупит его боль. Он сам набрал с собой запасов этого зелья, понимая, что оно всегда нужно в долгой дороге. Эванурис против его причуд не возражал, даже обрадовался тому, какой инициативный малец ему достался. – Вот мы и на месте, – произнес маг, подталкивая Шартана к тропе, что вела к поляне, служившей эльфам стоянкой. – Тебе легче? – Нет, господин, пока нет. Я думаю, что сейчас все пройдет, господин. – Мы никуда не спешим, – ответил Диртамен, обгоняя эльфа. – Остальные справятся и без нас двоих, отправим замену. Нужно бы напомнить ему, что правила обязывают эванурисов самих участвовать в этом мероприятии, используя слуг лишь в качестве носильщиков. Да только что от этого толку? Могущественные маги давно уже творят все, что хотят. Меняют и правила, и судьбы, и сам жизненный уклад в угоду себе, ради развлечения, выгоды. Диртамен и любой другой эванурис может делать все, что ему заблагорассудится, все... Странно. На поляне было неспокойно. Небо темнело, мрак спускался вниз, укрывая кусты, тропы и колкие ветви деревьев своим весом. Шартан шел медленно, и его господин первым заметил волнующую картину. Его брат – еще более бледный, чем обычно, с воспаленными глазами шел вперед, к своей палатке. Как можно быстрее, все ускоряя и ускоряя шаг. – Что, с тобой тоже что-то случилось? – спросил его Диртамен, когда мужчина проходил мимо. Но эльф ему не ответил. Он одарил и эвануриса, и его слугу недобрым взглядом. Черные глаза Фалон’Дина почему-то налились кровью, маг быстро отвернулся от Шартана, словно стыдясь чего-то. Увидев двух братьев, из-за поворота показалась русоволосая Андруил, чье лицо было мокрым от пота. Она вкладывала в охоту все свои силы, пытаясь обойти соперников. – Выдохлись? – спросила она братьев. – Уйди с дороги, – шикнул не то встревоженный, не то чем-то недовольный Фалон’Дин, пробираясь к своей палатке. – Ты никуда не пойдешь! – ответила ему Митал. Она тоже вышла к поляне. Вынырнула вслед за спешащим магом. Эванурисы все подтягивались и подтягивались, ведомые, должно быть, самой Тенью, решившей сыграть с ними злую шутку. Митал, Андруил, Фалон’Дин и Диртамен пришли первыми. После появилась Силейз, выдохшаяся от долгой погони. За ней шли двое ее слуг, что несли тяжелую тушу старого дикого волка. Его белая шерсть была выпачкана кровью, а глаза – плотно закрыты. – О, ты будешь меня останавливать, Митал? Или кто-то из вас? – спросил эльф уже всех присутствующих. – Хотите? – Я хочу узнать, что случилось, – заметила Андруил, любопытная до чужих скандалов и склок. Митал плотно сложила губы. Она видела. Видела самый конец, развязку встречи Элланы и Фалон’Дина. Пока магесса, обернувшись ящерицей, рыскала добычу по лесу, она умудрилась выйти к обрыву, на котором и случилось то несчастье. Она видела страшное мгновение – видела падение Элланы с высоты, но сделать ничего не успела. Фалон’Дин не обрадовался, повернувшись к ней после случившегося, и всю дорогу, пока Митал одаривала его упреками и окриками, он шел молча, бледнея и зеленея. В конце концов, маг не знал, чем обернется его преследование. – Ты убил ее… – прошипела магесса. – Нет, я ее и пальцем не успел тронуть, хотя очень хотел. Она сама прыгнула с обрыва, ты прекрасно видела, что я бы не смог до нее дотянуться и толкнуть со своего места. – Ты заставил ее это сделать, Фалон’Дин, заставил! Рабы повыскакивали из палаток, услышав крики. Любопытство не поощрялось, но сейчас, в пылу ссоры, никому до их длинных ушей не было дела. Эванурисы следили за перебранкой с интересом, Андруил начинала нервничать. Это мероприятие нравилось ей больше остальных ежегодных собраний, и если оно кончится плохо – быть беде. Охоту могут забросить, проигнорировать в следующем году, опасаясь очередной перебранки… А после ее придадут забвению, придумают что-то повеселее, интереснее. Так было и раньше. – Да и что с того? – спросил он, даже не пытаясь отнекиваться. – Она была обычной рабыней, я могу дать взамен нее десять… – Когда-то была, да… Не твоей рабыней. Шартан насторожился. Он, как и все присутствующие, не до конца понимал, из-за чего начался спор. Только вот осознал, что дело связано с убийством или доведением до него. Неприятное происшествие… Сари выскочила из шатра, услышав громкие голоса, и остановилась рядом с Первым. Теперь ее волосы были рыжими – привычного ей цвета. Девушка воззрилась на перепалку, поджимая губы от страха. Бледность Шартана напугала ее сильнее, чем отчаянно громкие крики двух сильнейших магов. – В чем же дело? – спросила Силейз, теряя самообладание. – Не нужно так кричать, пока мы все не узнаем, в чем ваш спор. Это же просто неуважительно. – Фалон’Дин вынудил бывшую рабыню Фен’Харела броситься с обрыва, убегая от него. Девочка испугалась, что он изнасилует ее, пока никто не видит. Это преступление против собрата, против нашей крови… – Митал, успокойся. Это просто рабыня, – встревожился Диртамен. – Я уверен, что когда придет Фен’Харел, он все… – Кто бросился с обрыва? – шепотом спросил Первый, все еще не веря услышанному. Он был бледнее самого виновника, выглядел куда хуже. Золотой валласлин ярким пятном горел на его лице. Юноша уже понял, о ком шла речь, но не хотел этого признавать. Боль Элланы словно передалась ему по воздуху, через связь, установившуюся еще в материнском чреве. Ужас объял Шартана. Он обогнал и горе и осознание утраты, распихав все чувства к углам окаменевшей души. Если Эллана, что от рождения была сильнее и ловчее, Эллана, предназначенная для жизни, в то время как Шартан – для существования, умерла, что ждет его самого? Сколь ужасна, страшна будет его смерть, вызванная похожими обстоятельствами? «Нет, нет. Она не умерла», – уверял себя юноша, кусая губы. Боль еще билась в его груди, она была живой и горячей, как солнце над головой, как кровь, что покидала ее поджарое тело, как страх, объявший Эллану сейчас, в последние минуты. Она была живой, пока эванурисы спорили о случившемся, видела странные картинки перед глазами и бездумно звала его на помощь. Но никто не приходил, не приходил до самого конца. – Ты не имел прав на его имущество, это верно – прошептала Силейз, отводя взгляд. – Это плохо закончится. – О, так ее жизнь дороже моей?! – вскричал эльф. – Вы так считаете? – Никто об этом не говорил… Эванурисы отвели взгляды. Признать правоту Митал и наказать Фалон’Дина – значит обречь их всех на небольшую, но крайне неприятную перестройку. Придется относиться к рабам мягче, придется ценить их жизни выше жизней псов и лошадей. Пожалев одного, придется стать и более лояльными к остальным, чтобы не противоречить самим себе. – Это решать Фен’Харелу, – шикнула женщина, разворачиваясь. Она понимала, что здесь поддержки не найдет, к кому не обратись. Разумеется, если только не считать самих рабов и прислужников. Шартан медленно опустился на землю, продолжая держаться за живот. Эллана мертва… Фалон’Дин подошел к брату, когда Митал покинула поляну. Он смотрел на него с долей недоверия и продолжал молчать, не выказывая ни единой эмоции так четко, чтобы можно было узнать, что на душе у эльфа сейчас. – Он не должен узнать об этом от нее, – сказал маг. – Он же рассвирепеет, я уверен, – полушепотом сказал маг. – Ты его боишься? – поддразнивая, спросил его Диртамен. – Тебе кажется, что наш Фен’Харел опасен? – Этот чудак вечно ошивается в Тени. Я понятия не имею, что он мог там найти или создавать все это время. – Я согласна с тобой, – вдруг произнесла Андруил, подключившаяся к беседе. – Он не должен узнать, это может… Кончиться плохо для всех нас. – Но мы втроем точно не расскажем ему, – говорил Диртамен. – Силейз – вряд ли. Остается только Митал. Эльфы переглянулись. Русоволосая магесса повела плечами, стараясь расслабиться. Должно быть, она сейчас думала о своей бывшей рабыне – Гилланайн, решая, ценил ли эльф свою подругу так же, как она ценила дорогую ее сердцу любовницу когда-то. Ее любовь была странной поглощающей все остальные чувства, она убивала в Андруил жизнь, рушила все стены построенные с особым старанием… Признаться честно, она и сейчас любила ее, но совершенно по-другому. Не то как мать, не то как старая супруга, не способная выказать чувства. – Господин? – спросил Шартан, еще не оправившийся от шока. – Господин, что… – Ничего серьезного, мой мальчик, это только наши проблемы. Может, тебе лучше прогуляться? Может и лучше. Только эльф не мог встать с земли. Договорив, Диртамен отвернулся, снова заводя разговор. Теперь эванурисы говорили тише, а Фалон’Дин почему-то перестал выглядеть так уж испуганно. Он выпрямился, черные глаза поблескивали. Подумаешь, толкнул к самоубийству какую-то дикарку, подумаешь, лишил ее жизни, заставил умирать в агонии… Их слишком много, чтобы жалеть об отдельно взятой жизни. – Эльгарнан тоже был ею недоволен, – услышал Шартан. – Он не будет сильно возражать, если мы совершим... – А если и будет, то со всеми нами все равно не справится… Да и Фен’Харел с его невозможными причудами… Юноша наконец поднялся. Ноги качнулись: коленки подвели его. Тяжесть сдавила грудь, но дикарь двинулся вперед. Тяжесть эта была его собственной, принадлежала магу, Первому, наследнику почетного титула Хранителя. Все это словно было в прошлой жизни: родственники и друзья, объединенные одним кланом. Шартан тихо пискнул, отдалившись от эванурисов на почтительное расстояние. Живот не болит. И у нее уже ничего не болело. Слезы потекли по щекам, слезы размыли картинку в глазах. Шартан кричал, пиная камни и ветки, Шартан бил стволы деревьев, выл от горя. Он же нашел ее в этом большом мире, пытался вернуть, спасти... Когда эльф встретил Фен’Харела с тремя жалкими тушками зайцев на поясе, когда эванурис приветливо ему улыбнулся, а мальчишка сложил губы, девушка сделала свой последний вдох. Они нашли ее слишком поздно, в компании жалкого падальщика с длинными серыми усами. Не то волк, не то дикий пес выел часть ее разодранного живота, противно причмокивая. Пес встрепенулся, увидев гостей, и сбежал. Пропустил такое зрелище… Такой вой, такой крик летел над обрывом, краем глубокой пропасти. Если бы дикарка смогла испустить такой же, плюхнувшись на землю, ее могли бы найти в нужный момент, спасти, оставив пару шрамов на животе. И самым, пожалуй, неприятным было то, что в смерти девушки не было ничего особенного, нет. Ничего такого, что отделило бы ее от большинства, от сутолоки общества, расползшейся по всей земле. Тысячи эльфов умирали по вине эванурисов, и Эллана попала в их число. В этот момент она не была особенной, не была той, кем хотела стать. Фен’Харел еще долго стоял над ее истерзанным телом, пытаясь вспомнить последнюю их беседу. «Замолчи, Эллана», – сказал он ей тогда. И сейчас… Сейчас она послушно молчала.