Гладиатор. Тюрьма

Саундвейв увидел большой полутемный зал с низким потолком и плохим искусственным освещением. Казалось, даже через видеодатчики можно было почувствовать его затхлость и грязь. Металлические стены и потолок, словно в шарктиконьем логове, были залиты энергоном, смазкой и прочими жидкостями. Длинные ряды низких платформ терялись во мраке. На полу, как и во всех помещениях казарм — все та же мелкая решетка для отсева магнитного песка, в углу перед стеной — целая гора фрагментов брони, оторванных манипуляторов и прочих частей корпусов, в другом — тщательно сложенная пирамида из отрезанных голов. С лицевых пластин, искаженных предсмертной гримасой, смотрели потухшие окуляры. Живой, подвижный металл застывал практически сразу после того, как затухала Искра трансформера. Также быстро тускнел и терялсяиндивидуальный цветовой код. Все погибшие превращались в единую монохромную массу, безликую и молчаливую. — В дезактивации мы все едины, — подумал Саундвейв, брезгливо передернув плечевыми блоками от неприятного зрелища. В полутьме послышалось невнятное бормотание, прерывающееся скрипучим смехом — и перед камерой зашевелилась огромная тень, загородившая тусклый источник света. Когда она отодвинулась, стало видно, что источником тени являлся некрупный конструктикон с зеленым, изъеденным ржавчиной корпусом — механоид, занимающийся разборкой дезактивированных трансформеров. Судя по всему, он и был полноправным хозяином этого мрачного места. Выражение закрытого маской лица было трудно угадать, но мерцающий взгляд линз разного цвета и поведение выдавали в нем съехавшего с процессора. Конструктикон, определенно, был неисправен. В центральных районах Империи никто не стал бы терпеть подобное существо. Здесь же не спешили избавляться от того, кто был не в ладах с собственным процессором, но хорошо знал свое дело. Впрочем, основная предосторожность все же была выполнена — Саундвейв заметил грубый внешний сварочный шов вдоль центрального канала грудной брони, намертво запаявший и наружные, и внутренние сегменты. И непроизвольно отшатнулся — так велик был рефлекс неприязни перед запаянными створками. Связист даже остановил запись. Здесь было над чем поразмыслить. Запайку створок производили всем, кто нес в себе неизлечимые вирусы. Трансформеры не стареют, но в течение их долгой жизни в Искре могла накопиться вредная информация. Особенно, если до этого жизнь механоида была связана с бесконтрольным обменом энергией и информацией с себе подобными. Империя своеобразно решала эту проблему. Все делалось по-ханжески гуманно, но не устраняло основные причины вырождения. Энергетический кризис породил и кризис нравственный. Словно никто не знал, что не только в городах, далеких от Йакона, но и в самой столице, на ее нижних уровнях, процветало невероятное количество подпольных борделей, где можно было подцепить заразу любой сложности. Для автоботского правительства считалось кощунством погасить Искру кибертронца, даже если он становился опасен для большинства. Делали это в исключительных случаях. Но чаще всего от зараженных избавлялись весьма просто. Насильно запаивали им створки и ссылали в резервации на удаленные от Кибертрона астероиды, лишали возможности трансформироваться — и, в конечном итоге, ссыльные гибли от множащихся системных ошибок. Поговаривали, что основной причиной их гибели служил недостаток энергии, а не сама «болезнь», но об этом молчали. Кто же становился кандидатом на депортацию? Прежде всего, интерфейс-боты — механоиды (чаще всего сикеры или некрупные колесные), продающие доступ к своим системам за кредиты. Также в списках жертв «искровой нечистоты» оказывались ведущие беспорядочный образ жизни работяги (в основном, бывшие военные), и индивиды, подвергшиеся насилию со стороны зараженных. Итак, створки… Искра кибертронца была средоточием его жизни и его духа. Это была матрица личности трансформера, которая определяла его темперамент, способ трансформации, базовый цвет линз и корпуса. Это была многомерная священная субстанция, по легенде сходящая в трехмерный мир из Колодца Всех Искр. Большинство не верило легендам, а удовлетворялось логичным и очевидным фактом получения стабильного плазмоидного кристалла через технологии Сигма Конвейера. Как бы то ни было, Саундвейву казалось кощунственным процесс слияния с чужой Искрой не по велению своего духа, а по прихоти извращенного разума. Возможно, так мыслил не только он один. Запаянные створки для многих являлись символом отчуждения. Внешнего или внутреннего. Ведь были и те, кто делал это добровольно, по личным причинам. Кто-то — лелея свою паранойю перед всяческого рода заразой, кто-то — оберегая от вторжения собственное «я». Мегатрон, каким его все время знал связист, оказался не исключением. В памяти Саундвейва снова всплыл темный лидерский отсек и два стройных корпуса на роскошной платформе. Он усмехнулся детальности эмоциональной составляющей этого воспоминания — для связиста наблюдение за чужим интерфейсом являлось, в определенной мере, неприятным опытом. Но это входило в его обязанности, и так получалось, что слишком уж многое он узнавал, незримым стражем присутствуя при личных встречах лидера и его заместителя. Сразу после восстания отношения двух союзников стали противоречивы и даже опасны, особенно если учесть количество стимуляторов нейросети, употребляемых Мегатроном в то время. Их странная (и отвратительная, по мнению Саундвейва) ролевая игра со снятием внешней брони и постоянным присутствием лазерного оружия внезапно обнажила и некоторые другие личные тайны лидера. Полустертые оттиски на панели моторного отсека оказались не единственной загадкой из прошлого Мегатрона, которой Саундвейв тогда заинтересовался. *** Что это? Интерфейс или борьба? Глубокий мелодичный голос говорит сквозь шум работающих на повышенных оборотах вентиляционных систем. — Без этой уродливой танковой брони ты совсем другой, Мегатрон. — Она не раз спасала мою жизнь, Старскрим. Паховая броня снята, пальцы Старскрима шарят в самых интимных местах. Хриплый прерывистый стон то и дело срывается с губ лидера. Голова Мегатрона запрокинута, оптика беспорядочно мерцает. В этот вечер он опять вводил запрещенные вещества в магистрали. Пальцы Старскрима скользят выше. Все силовые порты обнажены, панели, закрывающие их, топорщатся в разные стороны. Могучий корпус раскрыт, как антенна радара, сверкая электронной начинкой и готовый к приему коктейля самого изысканного разврата. Истребитель приподнимается, садится верхом, сжимая бедрами сегментированные серебристые бока партнера. Пальцы шарят по грудным сегментам, забираются в щели. — Я хочу тебя всего! Линзы Старскрима светят еще более ярко, чем обычно, голос срывается. — А здесь — все самое тайное… Пальцы продолжают ощупывать грудной отсек, одна из изящных опор истребителя, венчаемая турбиной, проникает между ног лидера, намеренно и жестко упираясь коленным сочленением в его коннектор. Голубые металлические пальцы скользят по собственному бедру, ныряют в субкарман… В них внезапно возникает короткий лазерный клинок. Щелчок активации, и оранжевое пламя перегретой плазмы становится новым источником света в душной темноте. Алые линзы смотрят с ноткой превосходства. Рукоять миниатюрного клинка прижимается к шейным кабелям Мегатрона. Плазменное лезвие гудит совсем рядом с крупными магистралями, в которых кипит насыщенный ионами энергон. — Надеюсь, ты понимаешь, что шевелиться опасно, мой Повелитель? В темно-красных линзах Мегатрона пляшут огоньки сумасшествия, он реагирует на обнаженное оружие, как дикий зверь. Но системы уже раздразнены настолько, что возбуждение доминирует над страхом почти так же, как Старскрим в эту минуту доминирует над ним, великим Мегатроном. Пальцы истребителя ловко, одну за одной, открывают створки его грудной брони. Азарт заставляет Старскрима позабыть обо всем на свете и даже приоткрыть рот от восторга. Мегатрон внезапно криво усмехается и вдруг расслабляется, разваливаясь под заместителем в ленивой позе с раскинутыми в стороны конечностями. — Ты не найдешь там ничего интересного. — Правда? Любая эмоция на подвижной, темной, как ртуть, лицевой пластине Старскрима, уникальна. Хочется просто смотреть и смотреть на этого прекрасного десептикона. Ему так идет удивление — впрочем, не меньше, чем ярость или экстаз. Но Мегатрон смотрит холодно, прямо в фокус ярко-алых линз. Смотрит жестко и немного насмешливо. Пальцы Старскрима натыкаются на препятствие. Внутренние створки, защищающую камеру Искры, заварены аккуратным, но прочным швом. Саундвейв догадывается об этом по возгласу Старскрима, и сразу же настраивает изображение камеры, приближая объект. Удивление сменяется страхом, но только на мгновение. Оба — и связист, смотрящий на монитор и сам аэрокоммандер — преодолевают неприятное ощущение. Интуиция, свойственная обоим, безошибочно подсказывает — такой аккуратный внутренний шов сделан не с целью защитить окружающих от себя, скорее наоборот… Красивые губы Старскрима изгибаются в улыбке. — Дань старой сентиментальной традиции, Повелитель? — насмешливо произносит он. Впрочем, насмешка в голосе Старскрима звучит очень осторожно. Сикер знает бешеный темперамент своего партнера и в личных вопросах умеет быть аккуратным. Много столетий назад, среди лиц «творческих», запаянные створки стали символом независимости от ханжеского и озабоченного энергетическим кризисом общества — апогеем разделения когда-то единого сознания. Так проявлялось желание автономии любой ценой. — Я — параноик, — цинично смеется Мегатрон в ответ. — Боюсь, что кто-нибудь случайно меня заразит. — Нет, нет! — Старскрим царапает шов, словно его слабые когти смогут ему помочь узнать главную тайну. — Тогда я неизлечимо болен, — улыбка Мегатрона становится шире и обнажает его идеальные светлые дентопластины с небольшими острыми выступами клыков. — Чепуха! Я видел результаты твоего тестирования. Таких безупречных показателей в работе всех систем нет ни у одного сикера. А ты знаешь, как щепетильно истребители относятся к слаженной работе всего корпуса. — Это потому что мои сикеры бесконтрольно интерфейсятся астросутки напролет, вместо того, чтобы тренироваться. — А может быть ты шпион Квинтэссы, призванный отдать нашу планету на растерзание пятиликим? За кажущейся легкостью вопроса скрывается слишком многое. Связист качает головой, а потом кивает, когда оба десептикона тот час же хохочут над нелепостью подобного предположения. Мегатрон с усилием пытается сдвинуть створки. Старскрим не пускает. Манипулятор аэрокоммандера с оружием, прижатым к горловой магистрали любовника, едва заметно дрожит. — Позволь, я поцелую… Длинная глосса Старскрима скользит вдоль створок, прямо по шву, линзы не отрываясь смотрят в линзы Мегатрона. Он хочет продолжить доминирование. — Признайся, часть чьей Искры ты носишь в себе? Мегатрон меняется в лице — и вдруг перехватывает клинок с такой быстротой, что Старскрим едва успевает охнуть. Серебристая молния в один миг оборачивается вокруг красно-бело-голубого корпуса, и ее оборот завершается жестким рывком, от которого на панели подачи энергии к платформе внезапно гаснут все световые датчики. Мгновение — и крылатый партнер оказывается снизу, придавленный мощными манипуляторами к платформе, обезоруженный, растерянный и беспомощный. Каким бы сильным и ловким ни был аэрокоммандер, ему никогда не сравниться со своим лидером ни в быстроте, ни, тем более, в силе. Темно-красные линзы смотрят в красивое лицо Старскрима абсолютно равнодушно. В них нет ни добра, ни зла. Есть только смертельная скука и усталость… — Запомни, Старскрим, свою Искру я посвятил лишь одному единственному — своему ненасытному эго! Что-то в хриплом надломленном голосе заставляет погаснуть развратную улыбку на темно-сером лице сикера. — Я запомню, Повелитель, — послушно отвечает Старскрим. Игра, такая прекрасная в начале, внезапно становится противна обоим. Так повторяется уже не раз. А новая маленькая тайна становится еще одним звеном, связывающим двух таких непохожих друг на друга трансформеров, как Старскрим и Мегатрон. Их двоих — и его, Саундвейва. Сейчас же связист был готов поспорить на что угодно — в момент пребывания Мегатрона в гладиаторских казармах на астероиде шва на внутренних створках его грудной брони еще не было…