Гладиатор. Тюрьма

Бывшему сенатору стоило больших усилий выдержать взгляд десептикона, но затем он отвел оптику и, выдернув из манипуляторов Мегатрона свой куб, отхлебнул большой глоток. – Нет выбора. Нужно идти до конца. Мы – собственность арены, а не наемники, наша сигнатура не стоит на контракте, мы не можем ее отозвать. Впрочем, остальные двадцать уже также не могут, таковы правила. Проклятый квинт ожидает представления с нашим участием. Не выйдем – и мы дезактивы. А дезактивы не делают восстаний. – Значит, надо обеспечить этот выбор прямо сейчас! Да хоть пойти и удушить шарктиконьего выродка – хозяина. Или сбежать… пока не знаю, каким образом. Но в космопорте полно кораблей! – Сбежать... Постой, тебе страшно? С каких это пор? – Децимус рассмеялся пьяным смехом. – Да, мне, Юникрон побери, страшно! Видения, командор. Снова. На этот раз они не ушли даже после трех доз стимуляторов. Линзы шаттла заинтересованно вспыхнули. – И что же ты видишь? – неожиданно серьезно спросил он. – Смерть. Мою и твою. – Как ты видишь нашу смерть? Кого убивают первым? – Я не знаю. Я вижу то тебя, лежащего на арене с проломленной камерой и погасшей Искрой, то себя… Децимус покачал головой, подвинулся на платформе и жестом пригласил десептикона присесть рядом. – Выходит, мое обучение не помогло, видения не отступают… – Не отступают, и сегодня они особенно сильны. Такого со мной никогда не было. – Даже на К-14? Мегатрон сел на платформу почти вплотную к Децимусу, покосился на кубы, стоящие рядом, но брать не стал. – Может, тогда было нечто похожее. Перед сражением я не уходил в спящий режим почти декацикл – стоило процессору начать форматирование, как я по пояс погружался в ржавые останки сгоревших корпусов товарищей... пока кулак Блицвинга наяву не прерывал мой крик. Я расценил то видение неправильно, и при высадке дивизии на Мадеран тщательно прокладывал маршрут в обход полей зажигательных мин, пока… – Мы оба знаем, что произошло потом. – Зато после этого я научился предупреждать опасность. – И даже однажды спас меня. – Тогда ты должен понимать, что сидеть вот так, ничего не предпринимая, не просто опасно, а смертельно опасно. Децимус потер лобовую пластину шлема, отшвырнул пустой куб, потянулся за новым. Мегатрон перехватил его запястье. Они какое-то время беззвучно боролись, автобот победил и с усмешкой вырвал емкость, слегка облив себя и своего товарища лиловой жидкостью. – Смерть, – сказал он печально, поднимая куб к темному потолку, словно произнося тост, – она появилась здесь, когда наш мир после Падения рухнул на несколько уровней вниз. Тебе не понять этого. Но нас, прежде ее не знавших, смерть унизила и подчинила, принесла с собой тоску, сделала наше присутствие конечным во времени и пространстве, а жизнь – первейшей ценностью. Не стремление к развитию, не переходы на новые и новые уровни, как это было раньше – просто жизнь, банальное существование. И мы начали судорожно за нее цепляться. Любыми средствами. Даже бесчестными. Это подпрограммный рефлекс, с которым ничего нельзя поделать. А ведь я еще помню старые наши стремления. Я до сих пор помню, что такое бесконечность, но уже не могу объяснить… – он вдруг невпопад расхохотался хриплым смехом. – А ты боишься смерти, десептикон? Мегатрон не сводил линз с лицевой пластины командора, раздосадованный его поведением, но, тем не менее, серьезно ответил. – В моей жизни она была повсюду – в бою, в тюрьме, на арене. Я должен был погибнуть столько раз, что в Искре уже давно ничего не отзывалось при упоминании о смерти. А потом все стало по-другому, и виноват в этом ты. – Десептикон улыбнулся, но без привычного злобного оскала. – Ты придал слишком много значения моей никчемной жизни, и не хочется терять ее вот так, в полушаге от цели. Наша жизнь конечна во времени и пространстве, ты прав. Так лучше умереть один раз, и тогда, когда это будет оправдано. Но не завтра. – Хорошо сказал, – командор отхлебнул большой глоток. – Значит, не боишься. Вот и не бойся завтрашнего боя, потому что это бессмысленно. Также бессмысленно бежать, – с нажимом добавил он. – Во-первых, тогда придется проститься с планами попасть на Квинтэссу, а затем и на Кибертрон. Во-вторых, небо над астероидом закрыто, и открывается только отдельно для каждого корабля по запросу. За всеми передвижениями в режиме реального времени постоянно следит хозяин и пираты. Я уже не говорю о том, что каждый корабль оснащен датчиками, а потому его захват немедленно обнаружат. И уж будь уверен, в погоню кинется целая флотилия уважаемых наемников – слишком большие кредиты для хозяина стоят на кону. Чтобы нас поймать, он не поскупится. В конце концов, ты уже пытался захватить корабль... дважды. Тебе помогло? Может, и тогда видения тобой управляли? – Никто мной не управлял, я сделал попытку побега, потому что не хотел попасть в шахты на верную дезактивацию. И, как видишь, я все еще функционирую. Так что очень даже помогло. Децимус фамильярно, но примирительно похлопал Мегатрона по плечу: – Я серьезно отношусь к твоему звероконьему чутью, десептикон. Но поверь, в этот раз оно дает сбой и значит отнюдь не нашу гибель. Посмотри на соперников, они не знают друг друга, а у нас есть четкий план на завтра. Кто бы ни вышел на бой пять на два с нами – они впятером окажутся слабее нас, я уже рассчитал все варианты, как и ты. Так что просто поверь уже моему чутью – мы завтра не погибнем. Жизнь восторжествует. И сейчас я пью за эту прекрасную жизнь! – автобот одним большим глотком осушил куб до дна. Этот момент только подчеркнул абсолютную уверенность Саундвейва в том, что командор что-то скрывает. Мегатрон сидел на платформе растерянный, сжимая и разжимая кулаки, словно тоже гнал от себя морок подозрений. О, как Саундвейв сейчас его понимал! Шаттл оперся манипулятором на плечо товарища, его заметно штормило даже в положении сидя. – Я могу быть неправ, Децимус, и это видение значит что-то другое. Но тогда какого же шарка ты надираешься, как последний штрафник перед заведомо проигранным сражением? И кстати, еще ровно один куб – и наши шансы на выживание сократятся до нуля. Децимус развернулся всем корпусом и, мерцая оптикой в рваном ритме, изрек: – Высокозаряженный помогает думать, друг. Завтра переломный день в моей жизни. Да и в твоей тоже. Но в моей – в большей степени! Я вплотную подойду к цели, которую вынашивал более ста астроциклов и которая заменила мне все: надежду, дружбу погибших товарищей, ванны с первородным энергоном, ласки сикеров, утраченную славу и могущество. Завтра у меня ее больше не будет! Путь к главной цели завершится. А путь к следующей цели может завести вникуда. – Послушай, – Мегатрон сочувственно положил руку на колено шаттлу. – Тут все понятно, похожее я ощущал перед казнью Терция. У меня была цель, которая меня поглощала, все было ей подчинено. И когда я ее достиг – показалось, больше жить нечем. У меня тогда не было никого и ничего, не было веры, не было надежды… У тебя же есть и то и другое, есть ресурсы для восстания и множество соратников по всей Вселенной. В конце концов – у тебя есть я. Я дам тебе больше, чем ты себе можешь вообразить даже в самых смелых мечтах. Я приведу под наши инсигнии всех выживших танков и трехрежимников, а также других десептиконов-колесных. А еще – конструктиконов! И поверь, я сделаю так, что даже те из них, что с синими линзами, поверят мне и станут в наши ряды. Мы победим не только завтра, мы с тобой победим в любом бою! Децимус еще больше помрачнел, но потом через силу выдавил из себя кривую улыбку и положил свою ладонь поверх черной ладони Мегатрона. – Да, звереныш. Ты – мой главный козырь. Ты и есть тот стержень, на котором будет держаться такое восстание. Ты – единственный. И сейчас ты мне врешь, чтобы успокоить, потому что под твоим командованием инсигния будет одна. – И что же тебя больше тревожит, – едко усмехнулся Мегатрон, – что восстание осуществится не единолично под предводительством великого Децимуса Прайма, или страх за алый символ, который я так убедительно грозился уничтожить под корень? – Как же ты мне надоел со своими предположениями!.. А что если, учитывая, насколько высоки ставки, я просто боюсь завтрашнего дня и глупой, неожиданной смерти? – в запале почти прокричал Децимус. Лицевая пластина его в этот момент была поистине страшной, взгляд блуждал, он выдавливал из себя бесшабашную улыбку, но получалось плохо. Мегатрон придерживал товарища, теряющего устойчивость корпуса и рассудок. – Слышишь, крылатый! Я никому не позволю убить тебя! Обещаю – мы будем вместе и завтра, и после. Командор Децимус обязан вернуться на Кибертрон. Хотя бы для того, чтобы сдержать меня от попытки вырезать всех автоботов! Командор презрительно скривил рот. – Не слишком ли много ты на себя берешь, десептикон? Ты, с трудом четвертый в рейтинге, собираешься защищать лучшего гладиатора этой системы? Я ведь не сказал, что боюсь только своей смерти. Все-таки эти «Коронные» турниры очень опасны и непредсказуемы, на них гибнут лучшие... Но если твои видения правда? И если вдруг встанет выбор – ты или я? Что ты будешь делать? – Децимус задал последний вопрос неожиданно четко и холодно. – Я спасу нас обоих! – без колебаний ответил Мегатрон. – Если нет другого выбора, остается только выходить и биться как в последний раз, спина к спине. Они сидели на платформе почти обнимая друг друга, Децимус пытался допить куб, все больше расплескивая драгоценный флюид. – Влечение и осознание своей смертности как раз и порождают вот такой страх, – неожиданно изрек он, решительно отставляя емкость с выпивкой в дальний конец платформы. Свободный манипулятор беззастенчиво скользнул вдоль спины товарища. Десептикон был без боевой брони, и пальцы Децимуса привычным жестом проникли в прорези креплений для крыльев. Мегатрон не отстранился, мерцание багровой оптики, вызванное стимуляторами, стало почти незаметным. Децимус же продолжал. – Ты глубоко засел в моих микросхемах и в памяти, десептикон. И сорок два астроцикла, проведенных с тобой здесь – это еще не все. Я помнил тебя с самого первого момента, как мы встретились, еще тогда, в первый день после Падения. В день твоей активации. Ты напугал меня, как никто и никогда. – Мы уже говорили об этом однажды... К Юникрону на рога прошлое, зачем ворошить его? Я уже говорил тебе, я ни шарка не помню из того дня. – Нет, ты послушай, послушай… Первой твоей мыслью, которая ретранслировалась из Сигма-капсулы на весь зал, была: «Я опять не успел его остановить». Ты пришел в наш мир, еще многомерный, но уже разрушающийся и деградирующий, не просто так. Учитывая контекст произошедшего за предыдущие три орбицикла, а также твою алую оптику и схожесть альтформы с падшим Создателем и даже… мне показалось, лицевой пластины – хотя я помню ее очень смутно… можешь представить, как эти мысли могли трактовать мы – я, Сигмус и Альфа Трион. Но напугало меня другое. Падение было в самом разгаре, мы только открывали для себя страсти трехмерного мира. Возможно, ты думаешь, что разбудил во мне страх смерти. И да, и нет. Глядя на тебя, я впервые почувствовал, что такое желание – темное, отчаянное, которое ничем не заглушить. Оно вывернуло мои микросхемы наизнанку и усилило тоску, которую я только начал осознавать. Не просто так говорят, что жажда обладать другим и смерть – это одно и то же. Как я уже сказал, оба чувства активируют самый мучительный на свете страх – страх потери. И это не любовь, которая наоборот, заставляет жить. Нет… Желание – это абсолютный ужас... Возможно, дело было не в тебе. Это чувство я испытывал и позже, просто с тобой мы встретились не в том месте и в роковой момент. Но тогда я трусливо позволил демонтировать твои крылья, сделал танкботом и отправил тебя в войска Сигмуса. Децимус надолго замолчал. Серебристую спину теперь обнимали уже два его манипулятора, голова бывшего командующего почти склонилась Мегатрону на плечо. – Ты жалеешь об этом? – первым нарушил молчание десептикон. – Нет. Я смог избавиться от своего первого наваждения и не вспоминал о нем, пока ты не появился здесь. Ты же выполнил свою миссию и спас многие тысячи – но уже не летных альтформ, а всех наших братьев. Видишь, история нашего с тобой конфликта началась задолго до операции на Мадеране. – Прошлые конфликты больше не имеют никакого значения, – возразил Мегатрон. – Нет, имеют! – резко возразил шаттл. – Я не хочу скрывать ничего из прошлого. Ты должен кое-что узнать. И, возможно, это подскажет мне правильность моего выбора. Но также, возможно, то, что я расскажу о себе, тебе не понравится и даже покажется отвратительным. – Выбора? О чем ты? И чего еще такого я не знаю о великом командоре Децимусе? – Ты можешь наивно полагать, что моя воля безгранична и что я всегда честен перед собой. Что я полон истинной, непоколебимой веры, что я нашел свой путь и следую ему. Теперь я понимаю – все ложь! И ты вправе презирать того, кто якобы вернул тебе желание и смысл жизни. Я слаб, Мегатрон, я потерял свою веру. Оказывается, я не верю ни во что. Ни в чудодейственные машины, производящие энергон из вакуума, ни в доброту и единство Искр. Когда я рассказывал тебе об этом, то черпал информацию даже не из своих воспоминаний. На обрывках давно забытых мыслей я на ходу придумывал для себя идеальный мир и идеальный смысл жизни, чтобы самому не сдохнуть от тоски. Но их не существует! В наших жизнях и окружении ничего не изменится. Останутся только цинизм, похоть, жажда выживания. Может быть, нам пора забыть об отголосках истины, звучащих в наших Искрах так тихо и так невнятно?.. Мои мечты о перевороте и смене власти были лишь поводом цепляться за образ жизни, потерю которого я так оплакивал. Да, восстание должно было все мне вернуть – громкое имя, почести и славу. Только в этом долгое время была его ценность. Пальцы Мегатрона обхватили шлем Децимуса. Десептикон улыбался с легким сарказмом, но в багровых линзах не было ни недопонимания, ни осуждения. – Дурак... – Что? – Я не верю словам, автобот. Только в поступкам. Ты спасал меня так часто, всякий раз придавая смысл жизни… Я хочу вернуть тебе желание идти дальше, раз уж сегодня приступ безверия случился именно у тебя. Децимус понимающе кивнул. Было видно, что он очень многое хочет сказать. Но вместо этого командор притянул десептикона еще ближе и прошептал ему почти в аудиосенсор: – Как же я не хочу отпускать тебя сейчас… – Так не отпускай. – Это гнусно. Ты слишком хорош, чтобы стать страстью для интерфейса на одну теневую фазу... – Неважно. Однако, – оптограни Мегатрона почти угрожающе сузились, – ты так и не сказал самого главного, автобот. О своем выборе. Ты сделал его? – Нет. И я думаю, тебе пора возвращаться в свой отсек.