Расскажи мне, только будь откровенным, сколько нужно нам любви внутривенно? ©
Я чувствовал себя абсолютно счастливым. Целых две недели по три часа в сутки. Будничный день выглядел так: мы просыпались вместе, полчаса целовались и тискали друг друга в постели, иногда более, чем тискали, потом, вспомнив о реалиях, начинали собираться. Искать носки и трусы, не особо пытаясь разбирать — где чьи. Готовился завтрак — N уже успел прочитать мне лекцию о том, как важен первый прием пищи. «Жизнь может так закрутить, что вообще больше за день пожрать не успеешь и сдохнешь к вечеру с голодухи или обожрешься на ночь. Оба исхода плачевны. Утром нельзя добровольно отказываться от трех вещей: от завтрака, от секса и от душа». Раньше вместо завтрака я пил только кофе. Когда дома были все ребята, N садился на подоконник со своей огромной кружкой, закуривал и пристально смотрел мне в глаза сквозь табачную дымку. Развратно и интимно. Хотелось забить на всё: что я директор, что у него скоро сессия, увести за собой и никуда из нашей комнаты сегодня не выпускать. Слушая дежурные разговоры о том, кто когда вернется и кто что сделать должен, я смотрел на любимого в замедляющемся времени, быт меня пока никак не касался. «Я люблю тебя!» — произносил я одними губами. Он улыбался, опуская ресницы, потом целовал воздух и снова смотрел на меня, делая большой глоток кофе. Далее мы расставались до вечера. Прощание состояло из нежного поцелуя и тайного жеста-контакта пальцами, который больше никто не замечал. В машине я громко включал музыку, чтобы не разговаривать с Кириллом. Он подпевал радио. Приходилось слушать убогую попсу — всё приятнее общения с Киром. Каждый раз в сердце закрадывался страх, что вечером N я не увижу. Было сложно сосредоточиться на работе. Обязанностей и ответственности заметно прибавилось в сравнении с февральским авралом, но морально настроиться я не мог. Нанял еще двух мастеров. К счастью, опытных. Все успешно сдали экзамен на профпригодность, попутно поставив стеклопакеты в моем и соседних кабинетах. Ремонт закончился. Офис выглядел уютным, опрятным и наполнился функционалом. К N я хотел каждую минуту, уткнуться в шею и вдыхать его запах. Мы договорились — не созваниваться понапрасну, а переписываться в случае необходимости чем-то поделиться. Сижу на собеседовании, приходит sms: «У меня пару отменили, я кормлю семечками голубей. Они дерутся за них. А что у тебя?» Передо мной женщина тридцати пяти лет претендует на должность секретаря. Даю заполнить ей анкету, сам строчу ответ: «На больнице не горят „ЛЬ“ и „ЦА“. Получается „Городская Бони N4“. Девушка 35 лет, красные волосы, хочет быть моей секретаршей. Что скажешь?» «Умная? Хорошая? Замужем? Дети есть?» «Не глупая, энергетика приятная, замужем, двое, мальчики — школьник и дошкольник». «Одобряю!» Барышня отдает мне анкету, я, бросив беглый взгляд на листок, отвечаю: — Вы приняты. Так у меня появилась секретарша Анна. С остальными кадрами пока туго. Не пойму в чем проблема: или я чрезмерно требователен, или в городе острый дефицит специалистов. Менеджеров, как выездных, так и офисных, найти практически невозможно. Либо люди ничего не хотят делать, получая среднюю по городу зарплату, либо готовы делать что угодно, но ничего не знают и к обучению не способны. Грешным делом уже хотел пригласить грудастую Ольгу, но остановился в последний момент, понимая, что от такого сотрудничества будет больше неудобств, чем пользы. К тому же девушка может решить, что я хочу возобновления и продолжения отношений. А я же не хочу. Ежедневно с 16-00 я начинаю страстно желать секса и активно скучать по N. Вечером возвращаюсь иногда раньше N, получаю едкую фразу от Феликса вместо приветствия, например: «Опять, архитектор, грязные кружки по квартире разбрасываешь? А я думал, ты из культурной столицы и приличной семьи». Поразительно, в двух предложениях он в уничижительной форме может затронуть всё, от моего родного города до профессии. В ответ я нежно называю его провинциальной Принцессой или Золушкой. Принимаю душ, дожидаюсь N, чтобы поужинать вместе, и еще два часа наслаждаюсь обществом любимого. Пока мы не уснем после очередного эротического безумия. Уже перепробовали все известные позы и «парижские сувениры». Мало. Наши фантазии сливаясь в одно целое, способны взорвать любое воображение. Самые потрясающие ощущения, когда он связывает мне руки. Я отдаюсь без остатка, весь только для него. Удивительное чувство, когда полностью доверяешь тело другому. Любимый — непревзойденный актив. После секса я курю и думаю о том, что с N можно замутить в будущем какой-нибудь совместный бизнес. Потенциал его огромен. И каждый раз убеждаю себя, что я объективен, а не принимаю решения под действием любовной эйфории, хотя, как знать. В первые выходные ездили в бильярд. N никогда не играл, я дал ему несколько уроков. Какой же это оказывается эротичный процесс. Один кий на двоих и постоянное трение бедер. Накидались коктейлями — прошла суббота. В воскресенье учил N водить машину. Первую безукоризненную пятидесятиметровку отметили сексом на заднем сидении в ближайшем лесопарке. Так я и был абсолютно счастлив ровно две недели. До последней субботы апреля. Готовился к месячному отчету. Ближе к вечеру N начал собираться. — Мы куда-то идем? — непринужденно спрашиваю я, перебирая рабочие документы. — Мне еще нужно поработать. У юрлиц вечные проблемы с реквизитами. Невозможно составить коммерческое предложение. — Работай, дорогой, еду я. На день Рождения к одной знакомой из универа. Ты ее не знаешь. — Почему один? Я тебе там буду мешать? — Нет, конечно, но кучка пьяных подростков тебе не понравится. А я обещал еще в начале апреля, что буду. «Где-то я уже слышал подобное». Меня осеняет догадка: — Там будет Никита? — Нет! — категорично отрезает N, надевая слишком обтягивающую белую футболку. — А кто? — Да никто, Дим, просто универские, — как будто напоминание о Демоне его разозлило. — А кто будет из тех, кого я знаю? — я продолжаю допрос. — Дима-а, — он явно нервничает, — я никогда ни перед кем не отчитывался, не заставляй меня. Я просто еду на… — …Бл*дки! — это слово я услышал впервые недавно и именно в этом городе. — Я не планирую там трахаться, что за недоверие? Обычная пьянка. Дим, я всю неделю был прилежным мальчиком, могу я оторваться на выходных?! — В таком прикиде тебя определенно кто-нибудь захочет. — Всего доброго! Я позвоню! — он быстро целует меня в губы и выходит из комнаты. Через минуту хлопает входная дверь. Иногда мне хочется выпороть этого дерзкого мальчишку. Он невыносим. Закончив дела, я поужинал один, посмотрел телевизор. Феликс пару раз выходил из комнаты, не разговаривая со мной. Остальных не было. Артем уехал в деревню еще утром. Местонахождение Кира меня не волновало вообще. К полуночи N все еще не звонил. Я набрал номер сам — длинные гудки. Без ответа. Около десяти попыток, результат один. Промаявшись еще пару часов, я начал серьезно беспокоиться. Уныло бродил от кухни до комнаты и обратно, погруженный в свои крамольные мысли. Последняя попытка позвонить: абонент не доступен. У меня началась паника, я заглянул к Фелу: — Ты спишь? Феликс что-то читал в свете бра, еле слышно из приемника звучала музыка: — Ага! Сплю! — не глядя на меня, он перевернул страницу. — Феликс, где N? Он тебе не звонил? — Нет… — А куда он поехал, не знаешь? — я зашел в комнату и двинулся к нему, Крашеный боязливо сверкнул глазами, но продолжил читать. — Нет! — Почти два часа ночи, я волнуюсь. Подумай, пожалуйста, где он может быть, я поеду и заберу его. Телефон выключен, — я присел рядом на кровать, чем вызвал новую волну негодования Фела. Он закрыл книгу и отложил в сторону. Я обратил внимание на обложку: — «Русский язык»?! Согласен, когда-то стоит начать его учить. Тебе точно не повредит, ты строишь очень разнообразные предложения. — Архитектор, отвяжись! Я уверен, с N всё в порядке. Парень просто решил от тебя отдохнуть. Ты же мертвого за*бешь. — А вдруг что-то случилось?! Он посмотрел на меня как на идиота: — Да, вариантов несколько: у него разрядился телефон, или он уснул бухой… — Феликс резко замолчал. — Или…? — продолжил я. — Или трахается с кем-нибудь. — Феликс! — взвыл я. — Нет! Он же обещал не тра… и позвонить. — Дима, я тебе уже рассказывал о некоторых привычках N. Почему ты удивляешься? Подожди до утра, он появится. — Я не усну… Почему ты уверен, что с ним все в порядке? — Я не чувствую тревоги. — Аргумент! — с сарказмом отметил я. — Но, блин, я же волнуюсь, он не может позвонить — сказать, что жив-здоров? — Да ему пох*й, кто за него волнуется. Он в это никогда не поверит. — Почему? — Знаешь, это похоже на комплекс. N твердо уверен, что нах*р никому не уперся, по нему нельзя скучать и его нельзя любить. Я точнее не могу сформулировать, но, если ты сообщишь, что очень волновался, он скорее назовет тебя нестабильной истеричкой, чем начнет раскаиваться. — Почему? — снова повторил я. — Как же тебе объяснить попроще… ты сказку про Снежную Королеву знаешь? — Читал и мультик смотрел. — Замечательно! Перца по имени Кай помнишь? — Мальчик с ледяным сердцем? — Да, очень похоже. N умиляется детишкам и животным, а взрослых людей любить не способен. Он не умеет и не понимает этого. Ему постоянно кажется, что его бросят, забудут и предадут. По той же причине он не верит, что может быть кому-то дорог. Когда я говорю, что люблю его, он всегда отвечает, что мне просто нужно потрахаться с живым человеком. — А мне он говорил, что любит, — безапелляционно замечаю я, вздыхая. Феликс прикусывает губу: — Я бы не верил на твоем месте, возможно, ты просто ему нравишься больше остальных. — А я ему верю… — Это твое личное дело. Но ты даже не имеешь представления о том, где он сейчас, с кем и чем занимается. Обычно «любимые» в курсе. Внутри стало неприятно и больно. Крашеный продолжал: — Дим, N привязан к тебе, ты привлекаешь его в сексуальном плане. Вот и вся любовь, — интонации Лагутенко Феликс передал удивительно похоже. — Он очень боится любить, потому что один мудила его уже бросил, и ты, кстати, тоже бросал. Я был крайне удивлен, что он потом с тобой разговаривал. — Один маленький косяк… — вздыхаю я, но Фела уже не остановить. — Этот «маленький косяк» сильно подорвал и без того шаткую веру N во все человечество. И, вот только не спорь и не обижайся, ты слабый, ты долго не протянешь, ты не сможешь. Это сложно морально вынести. В какой-то момент задаешься вопросом: а за что я собственно борюсь, раз это никто не ценит? Хочешь секрет? Я даже Тёме об этом не говорил, а тебе скажу. Я киваю. — Если бы мне предложили сейчас вернуться в день нашего знакомства, я бы предпочел бежать без оглядки и никогда его не знать. Он в этом не виноват, но он постоянно мучает себя и всех кто рядом, больше всех достается тем, кто его действительно любит. Мучает непроизвольно, но невыносимо. Я не знаю, как от этого избавиться, я мозгом понимаю, что мы вряд ли будем вместе, но отпустить не могу. А ты разводишь панику там, когда можно спокойно лечь спать, сколько ты так продержишься? В какой-то момент у тебя просто сдадут нервы. Психанешь и уйдешь, подарив очередное разочарование и убеждение, что его так никто и не полюбил. — Наверное, я привыкну, — пожимаю плечами я. — Мы договорились все обсуждать, доверять друг другу, рассказывать и ничего не скрывать. — Ты знаешь, что он хотел убить себя? Вы это обсуждали? Я нервно сглатываю, не веря своим ушам: — Нет… когда? — У вас же полное доверие, вот и спроси. — Я же не смогу спросить просто так, ты знаешь причину? — И ты знаешь! Ладно, пойдем чаю тебе заварю. Сложно представить, какое у меня было выражение лица, раз сам Феликс решил приготовить мне чай. На кухне мы молча ждали закипания воды, я пытался рассортировать в голове все мысли этого дня, особенно информацию, полученную за последние пятнадцать минут: — Знаешь, у меня такое ощущение… Вот когда мы познакомились, я думал, что он такой милый, заботливый и хороший мальчик. Весь как на ладони, а сейчас я все больше осознаю, что совсем его не знаю, постоянно что-то новое выплывает, шокирует. Фел ставит передо мной чашку травяного чая: — Ты не плохой, возможно, ты даже хороший человек, но я очень сомневаюсь, что у вас получится что-то долговременное. Да, я предвзят, да, завидую, да, может быть, еще на что-то надеюсь, но я ему тоже не подхожу, хотя объективно заслужил большего, чем ты. Тут только два варианта — либо он сломает тебя, либо ты его. Я пялюсь в чашку, и паром как будто разъедает пелену перед глазами. Звучит мой решительный спич: — Я готов! Пусть делает со мной, что хочет. Феликс, почему ты думаешь, если я знаю N на год меньше, я и люблю его меньше, чем ты? Откуда ты, бл*ть, все про меня знаешь, и кто тебе дал право вешать ярлыки: кто я и что я? Чего ты меня постоянно запугиваешь? Феликс вздрагивает от моего внезапного наезда, теперь тон извиняющийся: — Я предупреждаю из лучших побуждений, он мне дорог, и если все затянется, а потом ты свалишь, ему будет очень плохо. Возможно, хуже, чем тогда. Либо ты его оставляешь в самое ближайшее время, либо ты с ним до конца. Но передумать ты права не имеешь. — Принцесса! Вы очень противоречивы, я этого в людях не люблю. Определитесь с целями: казнить меня или помиловать, после мы охотно продолжим этот диалог. Мы еще несколько минут пьем чай в тишине. На часах три ночи. Слышен щелчок поворота дверного замка. Вместе с Феликсом срываемся в коридор. N в залитой чем-то розовым майке, пытается снять кожаную куртку. Очень пьяный, я его таким еще не видел. Зрачки расширены. Надеюсь, он употреблял только алкоголь. — Приветствую, мои дорогие мужчины! Чем занимались на кухне? — вполне разборчиво выговаривает он. — Что с твоим телефоном? — игнорирую я его вопрос, задавая свой. N хлопает себя по карманам. Выкладывает портмоне, ключи, зажигалку, сигареты. Мобильника нет. — Я его точно забирал. Лучше чужое забрать, чем свое оставить. Наверное, в такси выронил. — Молодец… — я пытаюсь сдерживаться при Феликсе, хотя хочется сказать N больше, чем пару ласковых. Крашеный, пользуясь моим замешательством, подходит к N, обнимает его и произносит елейным голоском: — Умница, что сам добрался, спокойной ночи, я спать пойду, — и целует его в щеку, в ответ довольный N крепче сжимает друга и тоже целует: — Нескучных снов, Сладенький. — Пойдем в душ! — резко обрываю я эту трогательную сцену. Фел ретируется в свою комнату. В ванной снимаю с N грязную майку, расстегиваю ремень на джинсах. — Детка, ты меня хочешь? — с чувственным придыханием спрашивает он. Вот до этого момента не задумывался, а тут действительно захотел. Раздев N, быстро снимаю свою одежду и залезаю к нему под душ. Мы целуемся, хотя это малоприятно, от него сильно несет алкоголем. Рука скользит вниз, не смотря на его страстное желание целоваться, эрекция у него слабая, зато у меня… Идея приходит спонтанно, начинаю его разминать. Оставляю засос на шее, прижав N к кафелю: — Очень-очень хочу! Он плохо держит равновесие, да и не очень удобно заниматься сексом двум великовозрастным лосям в одной постсоветской стандартной ванне. Надеясь, что Феликс из своей комнаты уже не выйдет и не подсматривает за нами, я несу блондина на руках в коридор, направляясь в нашу комнату. Три метра преодолены. Мы остались незамеченными. N уже забыл о предложении, кажется, что поцелуев ему достаточно. Я сажаю его на себя, глядя в лицо, рукой нащупываю смазку и презерватив. Большой соблазн его не использовать. Отбрасываю эту идею, я без того нарушил привычный ход вещей.***
Утром меня будит его скулеж: — Димуля, мне плохо, принеси водички, пожалуйста. Что вчера было? — Увы, меня там не было, — приношу стакан с водой, — зато теперь я знаю, что ты тоже можешь напиться. — Вообще ничего не помню, там было столько разного алкоголя… люди какие-то незнакомые. Я на такси приехал? — Ты так сказал. N садится в кровати: — Даже ж*па болит! — Да?! — с сарказмом замечаю я. — Ну, извини, мало было времени. Любимый одаривает меня изумленным взглядом: — Карельский, ты меня вы*бал что ли? — А ты не помнишь? Вроде не возражал! — мне весело. — Помню… смутно. Это неблагородно! Когда ты напился на своей днюхе, я тебя не тронул, хотя ты не только не возражал, а буквально требовал. — Да ладно тебе, я хоть вспомнил. Давно это было. Ты был почти в отключке, но мне, правда, понравилось. Надо как-нибудь повторить, - прижимаю его к себе, целую в плечо. — Бл*ть, Дима, я вспомнил… — Всё? — Не знаю, мне какая-то девочка пыталась делать минет. Я в ужасе: — Как, N? — Жутко! Всего покусала, я даже не кончил. — N, я спрашиваю не о твоих впечатлениях, а как ты, еб*чий с*чонок, допустил подобное? — Она была пьяненькая, сказала, что я ей очень нравлюсь и начала меня раздевать, подружки ее сбежали в другую комнату. Что мне оставалось? Ударить ее ногой в лицо? — Ты же обещал… — собравшись с последними силами, тихо произношу я. — Обещал не трахаться, Дим, это даже отдаленно не напоминало секс. Тем более, я с ней ничего не сделал. Я даже не знаю, как ее зовут. Возможно, подобный случай нельзя считать изменой, но наш мир дал трещину. Счастье больше не будет светлым и абсолютным. Я настолько разочарован, что теряю контроль над собой: — Как ты мог?! Это просто отвратительно! Я не знал, где ты, куда мне ехать за тобой, чтобы забрать. Не берешь трубку, сам не звонишь. Тебе действительно плевать на всё?! N, ты не ценишь отношения, тебе никто не нужен. Ты сам у себя есть! Я встаю и будто в трансе начинаю медленно одеваться, через минуту приходит понимание, что сейчас я кричал на него слишком громко. Напуганный N с кровати наблюдает за моими движениями. В коридоре я беру свой паспорт и обуваюсь. — Дим, ты куда? — Мне нужно время, — захлопываю дверь. В лифте выключаю телефон. Несколько часов хожу по городу, не чувствуя голода и окружающей температуры, не замечаю людей, не имею четких мыслей, только неприятное вязкое чувство в груди, горло сковывает внутренней обидой. По пути встречаю «Евросеть», покупаю первый попавшийся телефон, на свой паспорт оформляю новую sim-карту. В соседнем ларьке беру батон и банку «Pepsi». В ближайшем к магазину дворе кормлю голубей, жуя белый мякиш, я ведь так и не поел сегодня. Наблюдаю, как малыши катаются с горки, дети постарше играют в «классики», их мамы зовут домой, ссылаясь на вероятность дождя. Мимо проходит пара, девушка рассказывает парню про последний увиденный ею фильм, он улыбается и смотрит на нее с любовью. Они выглядят счастливыми. А я… А у меня завтра отправка отчета в Питер до 11 утра. Включаю телефон. Могут звонить по работе. «Интересно, он сейчас за меня хоть немного волнуется? Думает? Ищет? Ждет? Звонил?» Возвращаюсь к дому N. Пять минут колеблюсь, перед тем как войти в подъезд. Открываю дверь своим ключом. Ребята на кухне, Артем вернулся. N выходит, расстегивает на мне куртку, забирает пакет с телефоном, виновато заглядывая в глаза, молчит. Обнимает меня за талию и упирается лбом в мое плечо. Щемит в груди, я скучал по нему, готов простить всё. Появляется Феликс: — Ой, кто пришел! Я же тебе говорил, никуда он с подводной лодки не денется, ему завтра на работу. Взглядом я прошу Фела убраться. Мы идем в комнату: — Дим, прости меня, пожалуйста. — И? Он не понимает о чем я. Подсказываю: — Где продолжение фразы? «Прости меня, я больше так не буду». Или будешь? — Какой смысл мне тебе врать? — добавляет, вздыхая. — Я предупреждал. Ты же понял и согласился. — Послушай, N! Я понимаю, что ты моложе, что еще не нагулялся, что тараканы в твой башке планируют запуск тостера на Юпитер, но я не понимаю, как ты можешь хотеть кого-то еще, если говорил, что любишь меня. — Я очень люблю тебя, Ди, — серьезный, скорбящий тон. — N, вот смотри, — я зачем-то складываю ладони в форме сферы. — Как только я понял, что влюблен в тебя, у меня автоматически пропало влечение к другим людям. Не важно — мальчики, девочки, я хочу только тебя, N. Я ни гей, ни би, ни гетеро, можешь к своему имени добавить окончание «—сексуал», это и является моей ориентацией. Ты это понимаешь? — Классно! — с сожалением подтверждает он. — Мне бы так — хотеть тебя одного и ни на кого не смотреть. Но я не способен. — А в чем проблема? — Во мне. Дим, тебя любили родители? Поддерживали в трудных ситуациях? Говорили, что с любой задачей ты справишься и всего добьешься? — Конечно, мама до сих пор постоянно интересуется моей жизнью, дает советы и поддерживает во всем. Ты сам знаешь, какая она. Мне кажется, большинство родителей, любящие своих детей, такие же. N мрачнеет на глазах: — Наверное… Откуда мне знать? Дим, на протяжении одиннадцати лет мегера мне втирала, что я ничтожество, что я никем никогда не стану, что любить меня не за что, что я, вообще, лишний везде и родился зря. Гожусь только для неквалифицированного труда. Я слышал об этом каждый день в остро-негативной форме. И усвоил как таблицу умножения. Аксиома. Когда Тимофей сказал, что я красивый, я просто не поверил, думал, он решил поиздеваться надо мной. А когда позже признался, что я ему нравлюсь, это был самый яркий день в моей жизни. Ты не представляешь, вокруг как будто расцвел до этого серый мир. Я поверил, что меня любят, меня хотят, и я кому-то могу быть нужен. Необъяснимая абсолютная радость! А после… когда он меня бросил — просто исчез, ничего не объясняя, случился временной откат. Я осознал, что я сам придумал, будто меня любить можно. Если я не удостоился даже объяснения перед расставанием, я действительно никто. Всё — лишь мои иллюзии. Год у меня была тяжелая депрессия. Это я в медицинском справочнике прочитал симптомы и сравнил со своим состоянием. Жизнь по инерции, дни — унылые близнецы. Я верил, что тетка права. Не знал, зачем я такой живу. Кому я нужен? Я даже себе не нужен, обо мне и плакать никто не станет, если я умру. Я всё не умирал, желания и сил себя убить тоже не было. Когда я те документы нашел на квартиру, что-то забрезжило. Я представил, что могу уехать… сбежать от всего, начать новую жизнь, жить там, где меня никто не знает. Я могу стать кем угодно. Но кем я мог стать, если я никто? После переезда сюда ничего не изменилось. Только декорации. Я был таким же никчемным биомусором, пока не встретил Никиту, — понимая, что рассказ будет долгим, я положил голову ему на колени. N гладил меня по волосам и продолжал. — Демон после нашего поцелуя и часа общения со мной сказал, что я не только красивый, но и очень умный. Мне этого никто раньше не говорил. Знаешь почему? — уже прикрывший глаза, слушая его убаюкивающий тембр, я все же их открыл: — Почему? — Я как-то услышал разговор тетки по телефону с завучем. «Кто способный? Он? Да ну, перестаньте. Занимается из-под палки». Тогда я думал — это выражение означает, что человека обязательно нужно бить. «Такой лодырь! Ни в коем случае не говорите ему, что он умный или способный, он совсем перестанет учиться!» И мне никто не говорил. Вот услышал от Демона. Я немного погрузил его в свою предыдущую жизнь, он внимательно слушал. Меня так даже на уроках учителя не слушали. Когда я закончил, он сказал: «Забудь эту тупую п*зду и всё, что с тобой произошло, как страшный сон. Теперь у тебя есть я! Но я не буду с тобой, это важно. Каждый сам по себе: как две руки — правая и левая!» У него изобилие простых и понятных примеров на все случаи жизни. Мне он сразу по-человечески понравился. Он не юлил, говорил все напрямую, что все люди — козлы, доверять никому нельзя, если хочешь выжить. Говорил, что в универ я поступил зря. Ничему новому там не научат, а бабла срубят, и никто не гарантирует, что потом найдешь работу. Быть может, лучше сразу искать работу, не тратя пять лет впустую? Я честно сказал, что ничего не умею и никогда не работал. «А ну тогда, конечно, иди учись!» С ним потрясающе легко, и всё понятно. Он приходил ко мне с алкоголем, я готовил на двоих, мы занимались сексом, — мне снова стало зябко в душе. — Познакомил меня со своими друзьями. Сказал, можно трахать всё, что нравится. Якобы я слишком долго был всего лишен, теперь необходимо в полной мере ощутить. «Только, N, пожалуйста, если ты решишь, что для тебя кто-то более чем просто сексуально привлекателен, вот тут можешь вспомнить слова тетки о том, что ты — насекомое. Как рукой весь любовный бред снимет. Береги психику, нах*й это дерьмо!» Поразительно, он сказал твою сегодняшнюю фразу, что мне никто не нужен, и я сам у себя есть. «Пусть влюбляются, раз им так хочется, ты не сможешь им запретить. Но свои нервы береги и сразу всем сообщай, что никакой ванильной отрыжки, только жесткий секс!» Я слушал и делал всё, как он говорит. Получалось! Появилась уверенность. Меня стали уважать, хотеть, я даже нашел работу в детском центре. Начал замечать, что многим нравлюсь. «Тебе повезло, N, я как все, а ты красивый, пользуйся этим». Я улыбался, когда опаздывал, меня прощали, рыночные взрослые тетеньки сбавляли цену на товар. Потом появился Феликс. Никите он даже по разговорам не нравился. «В*еби и брось! Долго с ним не возись!» — Интересно, а что же твой неподражаемый сенсей сказал обо мне? N улыбается своим воспоминаниям: — В первый день заметил, что ты не из наших, и если я тебя хочу — это плохая идея. Я решил, Демон ревнует, да и приставать к тебе не планировал. Когда узнал, что мы сблизились, ругался, кричал: «Ты идиот, он наиграется и бросит, как тот танцующий упырь!» Успокоился только, когда ты на Новый год приехал. Я одному Никитосу рассказал, о твоем решении переехать ко мне, в результате ты «больной на голову и лишенный всякого инстинкта самосохранения». — Исчерпывающе, продолжай. А сейчас вы часто говорите обо мне? — Нет! Мы перестали общаться! — резко обрывает меня N. — Серьезно? А почему? — Он так решил. Дим, не спрашивай, пожалуйста, о нем больше. Мне и без того боязно неожиданно его где-то встретить, он ясно дал понять, что я ему больше не нужен. Совсем. — Наверное, тебе без него будет лучше. — Возможно… Иногда мне не хватает Демона, его прямоты и категоричности. Я скучаю по нему. Нас связывало гораздо большее, чем просто секс. По крайней мере, для меня, но его решение я должен уважать. — Вы поссорились? — Ой, лучше бы поссорились, в этом случае можно было помириться, а так… он просто попросил его оставить и забыть. Как можно забыть того, кто так много для тебя значит? — N, мне больно это слышать, будто ты в него влюблен. — Нет, нет, это другое. Никаких чувств, ты «Бойцовский клуб» смотрел? — Конечно. — Демон мой личный Тайлер Дарден. — А я тогда кто? — Моя любимая Марла Сингер — сексуальная бунтарка, — N склоняется ко мне и целует в губы. — Вот спасибо снова за женскую роль. — Еще Демон не одобрил, когда я предложил братьям у меня жить, не посоветовавшись с ним. — Ты должен был советоваться? Это же твой дом! — Я так и подумал, но он пояснил, что мальчиков надо трахать, а не селить у себя, ибо это порождает много проблем. Действительно, совсем скоро Феликс начал считать себя моим парнем, устраивал разнос каждому гостю, закатывал истерики и сцены ревности. Я ему говорил неоднократно, что не влюблен в него и имею право встречаться с другими. — Допустим, так было с Фелом, но я так и не получил ответ, почему ты кого-то еще хочешь, когда у тебя есть я? Ты же говорил, что любишь меня. — Ты лучше, а мне нужно время. Дим, можешь считать, что я самоутверждаюсь, но для меня жизненно важно, чтобы меня хотели другие. Видеть в глазах готовность отдаться. Это придает уверенности. Тебе это уже не нужно, ты состоялся как личность, многого добился. Наверное, тебя даже в жизни никто не бросал. — Никто… — соглашаюсь я. — Обычно отношения прекращались по моей инициативе, либо заканчивались сами. — Ну вот, я надеюсь, ты меня понимаешь и не осуждаешь. — Понимаю, не осуждаю, но и не одобряю. N мне крайне важно знать каждую секунду, что с тобой все в порядке. Как я должен об этом догадываться, если ты про*бал телефон, пока давал отсосать какой-то пьяной школьнице? — Вроде она взрослая была… Он с трудом выдерживает мой взгляд полный укора. — Дим, не смотри так, вот что я должен сделать? Врать? Я тебе сразу озвучил, что секс я не считаю изменой, пока не возникли чувства. А чувства считаю изменой даже без секса. Ты же согласился… — Давай, снова меня обвини! Это у тебя недержание члена в штанах! — Что мне, бл*ть, сделать? Каждый раз у тебя разрешение спрашивать?! — Отличная идея, кстати. Принимается! — Как это? — он немного растерян. — Если я захочу кого-то трахнуть, я должен поставить тебя в известность? — Именно! И обязательно до соития. — Бред! Будто ты разрешишь! — А почему нет?! Если ты опишешь человека и свое влечение, я оценю риски и возможно, разрешу. Это же просто секс. Лучше я буду знать, что ты кого-то трахаешь, чем ничего не знать, получать из подсознания страшные картинки и волноваться всю ночь. — Как можно любимому человеку сказать, что готовишься к сексу с другим? И к тому же, надеясь, получить одобрение? Это двойная верификация! — Правда, здорово?! Но N, если я узнаю что, что-то было без спроса, я тебя накажу! — Годится! — недовольно кривится он. План мой максимально прост. Во-первых, он прав, сначала нужно набраться смелости сообщить любимому, что хочешь кого-то; во-вторых, я всегда могу к чему-нибудь придраться и не разрешить или уговорить его приехать немедленно и заняться сексом со мной. Я доволен и уже простил. — Дим, а что считается сексом? — Любое действие между двумя и более людьми, сопровождающееся контактом с обнаженными гениталиями. — Чьими? — Не важно. — Такая размытая формулировка, ты просто прирожденный юрист, Дима. — Ты же не будешь меня обманывать? — Нет, пойдем, 17-00, самое время для позднего обеда. Я был накормлен, обласкан, ублажен массажем, переходящим в оральный секс. Выходные завершились хэппи-эндом.***
Утром понедельника я волновался за отчет, а мое настроение было прескверным. Я представил, насколько ужасно буду себя чувствовать, зная, что N с кем-то. Кирилл в машине завел разговор: — Дим, а у вас с N серьезно? — Да. — А как это? Ну, в том плане, если я скажу, что у меня с какой-то телкой серьезно, значит, я готов жениться и заводить детей. А вы же не сможете ни того, ни другого. Вы просто живете вместе и занимаетесь сексом. Трахаться с кем угодно можно, он и с Феликсом так же жил. Вот такая тирада в несколько предложений стремительно взбесила меня. — Кирилл, либо ты сейчас заткнешься или переведешь тему, либо поедешь на маршрутке. Тебе ясно?! — А чего я такого сказал-то? — негодует сосед. — Вот N говорит, чтобы найти истину, надо задавать вопросы. Я просто спросил: в чем разница и как определить серьезность? Чего ты завелся? Он тебе не дает? — попытка разрядить обстановку не удалась. — А спроси у него сам, в чем серьезность! Могу я тебя попросить? — Ага! — Не издавай больше никаких звуков, пока мы не доедем. Под мелодичных и бодрых Nickelback с их последним альбомом «Silver Side Up» я добираюсь до работы, высаживая Кира напротив его магазина. Отчет отправлен, ответ получен. Кажется, все прошло хорошо. Я справился с первым неполным месяцем. День проходит удивительно быстро. Очень хочу к N. Приезжаю раньше обычного. На кухне Феликс пыхтит и чертит что-то примитивное в формате A3. — Сколько экспрессии! Ты прям Малевич! Вот тут еще пальчиком размажь, а то грязи мало. Парень игнорирует мою критику: — N сегодня ведет дополнительное занятие в школе, перенесли из-за майских праздников. — А мне не говорил! Черт! Он вернется только часа через два? А я так спешил. — У вас все нормально? — интересуется Фел, нанося штриховку под рейсшину. — Будто ты не знаешь… — Знаю. — Принцесса, это всё так хреново… Алкоголь есть? В холодильнике находится початая бутылка клюквенной настойки и коробка ягодного морса. Он молча наливает два стакана наполовину. — Дима, за новый этап наших отношений. Мы целенаправленно вдвоем еще не пили. Пойло жутко крепкое, а я еще не ужинал. Вместе заканчиваем рисунок Фела, превращая его в чертеж второкурсника. После «клюковки» аксонометрическая проекция мне особенно удалась. Готовим омлет с сосисками. Выпиваем по второй, я догадался разбавлять морсом. — Слу-у-ушай, а ты нормальным бываешь! — замечаю я. — Спасибо. Знаешь, я тут одну вещь понял. Я хахалей N на дух не выношу. Какие-то они все недостойные были, а вот к тебе прям душой прикипел, такой родной ты стал. Я уже пьян, но тем не менее — польщен. — То есть, ты уже не хочешь, чтобы я уехал и оставил его тебе? Феликс закуривает, предлагая сигарету мне. Отказываюсь. — Дим, он не будет со мной, даже если вы разоср*тесь в хлам. Увы, таковы реалии. Обидно то, что, если вы разбежитесь, N скорей трахнет какого-нибудь смазливого тупого первокурсника, чем меня. — Откуда такие выводы? — Он — охотник, ему добыча нужна, свежее мясо, а не преданная шавка, которая в любом случае его ждет. — Тогда я тоже подпадаю под эту категорию «шавок». — Ой, заткнись сейчас лучше, я вчера три часа слушал, как он тебя трепетно любит и бесконечно обожает. Какой ты расп*здатый и невероятный. Бл*ть, аж вены хотелось вскрыть в его присутствии, хотя он бы не заметил. К тебе у него большой интерес, пока нарастающий. До сих пор не знаю, что он в тебе нашел, но уж лучше ты, чем какой-то из тех мудил, которых я видел с ним раньше. — Много их было? — вздыхая, тихо интересуюсь я. — Тебе какая печаль, истеричка? Дал разок девочке отсосать. С кем не бывает? Тоже мне проблема. Шухера навел, будто он роте солдат минеты сделал. — Я не был готов, сорвался. Просто, Феликс, это же неприятно. — Да брось. Ты хоть из себя монашку не строй. — Я ему не изменял. — Нет, ты святой. Подкатывал к моей девушке у N за спиной. Дим, ты мне нравишься, но я в тебе очень неуверен. Фел тушит сигарету. Мы выпиваем еще по одной, меня обволакивает алкогольной аурой. Я прикрываю глаза и чувствую, как ложится ладонь на мой затылок, а к моим губам плотно прижимаются губы чужие. Шок, вздрагиваю, открываю глаза. Хмель и сон испарились мгновенно. — Ты что творишь?! — кричу я на всю кухню. — Наверное, схожу с ума. На тебе его запах, у тебя его вкус, ты пропитан его неземной энергетикой. Прости, не сдержался, — Фел отвечает с улыбкой, будто ничего странного не произошло. Опускает взгляд на мои брюки. Я поднимаюсь, нависая над ним: — Никогда! Так! Больше! Не делай! Ибо это полный п*здец! Невозмутимый Фел смотрит в область моей ширинки. Быстро сажусь обратно, чтобы он не заметил: — Прости, принцесса, мне нравится другой! Да уж, абсурднее стояка N при виде переодевающегося Кирилла может быть только моя эрекция от поцелуя Феликса. — Дима, никогда ему не изменяй! Он тебя бросит и уничтожит, измельчит в пыль. — Не преувеличивай, N официально разрешил мне спать с женщинами, — зачем-то хвастаюсь я, видимо, решив показать, что все теории Фела не верны, а советы бесполезны. — А ты с ними спишь? — уточняет он, прикуривая вторую. — Дай мне тоже, — прошу сигарету я. — Пока не возникало нужды, но он подчеркнул несколько раз, что не возражает. — Растопчет, уничтожит и бросит, — повторяет Фел. — Найдет тысячу и одну причину, скажет, что любовь прошла, что натуралом стал, что решил принять целибат, но он тебя оставит при малейшем намеке, что у тебя кто-то был. — А зачем говорить, что не против, когда против? — пытаюсь уловить я логику своим хмельным мозгом. — Чтобы ты все залеты ему прощал. Но тебе, Дима, нельзя. — Ненавижу двойные стандарты! — вспоминаю. — Вообще, меня в Питере поцеловал мальчик, это было как с тобой, но на три секунды дольше. N не разговаривал со мной две недели. — Как он узнал? — Я сам сказал… — честно сознаюсь я. — Дим, нахрена так рисковать? Я понимаю, что всякое бывает, но пока тебя не пустили по кругу восемнадцать бугаев так, что полгорода об этом узнало, молчи, если не хочешь его потерять. Это очень легко сделать. Я представляю себе сию страшную картину: — Надеюсь, до этого не дойдет. Феликс, ты теперь решил укрепить фундамент наших отношений? В чем резон? Пытаюсь разоблачить Крашеного, так как дружеских чувств к себе с его стороны я раньше не замечал. У меня нет основания ему верить. Но пока он говорит вполне разумные вещи. — Дим, лично моей выгоды нет. Но я вижу, что N с тобой пока счастлив, и мне бы хотелось, чтобы он был счастлив и впредь. Он учится, улыбается, цветет. Я рад за него. Если я не смог подарить ему счастье, это мои проблемы, а не его. Но Дима, если всё разрушится по твоей вине, ты об этом сильно пожалеешь. Можешь во мне не сомневаться. Не обижай его и береги. — Ага, он будет трахаться, с кем захочет, а я беречь, терпеть и не обижать. Круто же! Феликс только разводит руками, мол, ничего не поделать — сам подписался. Я все-таки беру его зажигалку и прикуриваю сигарету. На второй затяжке в кухне материализуется сам N: — Какого х*я вы курите на кухне с закрытым окном? Пьяные? Сладкий, ты зачем мне мальчика спаиваешь и портишь? Феликс с укором смотрит на меня. Приходится оправдываться: — Выпить вместе предложил я! N не в духе, отнимает у меня сигарету и курит ее сам: — Фел, брысь! Крашеный послушно плетется к выходу из кухни. Я ему сочувствую, но вижу, что с N лучше не спорить. Глаза блондина бегают и считывают мое лицо: — Дима, что-то вы слишком подружились! Тебе не кажется? — Ты ревнуешь? — своими попытками разрядить обстановку я сейчас напоминаю Кирилла. — Ты пьяный, а я голодный. — N достает контейнер из холодильника. — Хоть курицу никто не сожрал. Так всё в порядке? Мне правда не нравится ваше тесное общение. Ты же с Артемкой всегда больше общался. — Ага, он приходит в девять-десять вечера, когда ты меня уже забираешь… спать. Вот! Завожу новых друзей. Ты против Фела? — Ну что ты! Конечно, я только «за», чтобы все мои любовники дружили. Будет очаровательная групповушка. Ди, мне пох*р, что у вас за терки, но после него ты очень нервный вчера был. Феликс отлично владеет искусством психологического насилия с элементами НЛП. Он милый и способный мальчик, много моих книжек прочитал. Ты уж аккуратнее с ним, он… лицо заинтересованное. N грызет кости куриной ножки, заедая зеленым яблоком. У меня большое желание вступиться за Фела, но любимому я верю тоже. — Сокровище мое, у меня был тяжелый день, думаю, у тебя тоже, пойдем спать, — поужинав N немного смягчается. — Он что-то неприятное тебе рассказал обо мне? — Нет, вроде только хорошее. Слушай, а ты никогда не хотел себя убить? — это единственный вопрос, ответ на который я забыл получить от Феликса. Я трезвый не знал, как об этом спросить его целых два дня. «Ну зачем? Вот почему сейчас мне приспичило это узнать?» Грязная тарелка N пролетает в десяти сантиметрах от моего уха и разбивается о стену, сам он произносит хриплым голосом: — Ты, бл*ть, довести меня решил? Снова, Дима?! Что я тебе сделал? За что ты со мной так?! Мне хочется задать тупой вопрос «как?», но я боюсь, что следующим в меня полетит чайник. На грохот прибегает Феликс. N одаривает его взглядом, от которого тот стремительно удаляется, не задавая вопросов. — Спать! Быстро! Молча! — снова обращается ко мне N в своей резкой манере. За ночь он меня даже не обнял.