Как помириться после ссоры из-за смешного пустяка? Как показать, что ты ревнуешь, не превращаясь в дурака? ©
Китайской трелью будильник дарит мне порцию головной боли. Открываю глаза. Я один, N рядом нет. Поднимаюсь, подхожу к окну. Прислоняясь лбом к стеклу, вглядываюсь в горизонт. Никогда не замечал, что окно комнаты N выходит на кладбище. Нет, конечно, оно вдали за дорогой, чередой мелких магазинов, за высокой стеной. Но эти кресты и памятники подходят сейчас под мое состояние. Мне хочется оказаться там. Отдохнуть и немного отключиться от происходящего. «Что я тут делаю? Зачем я здесь? Кому я нужен?» Такая пустота внутри. После выпитого накануне состояние еще не стабильно. Понимаю, что за руль сегодня лучше не садиться. Я вообще не хочу на работу. Не имею никакого желания делать то, чем занимался в офисе последние две недели. Дело не в похмелье. Не хочу! За предыдущие пять лет подобного не случалось. После душа иду на кухню. Все четверо общаются легко и непринужденно. N у плиты в фартуке жарит картофельные котлеты, остальные — за столом. Ребята меня приветствуют, даже Феликс широко улыбается. У них все хорошо. — Лапуль, садись завтракать! — произносит мой блондин. — Я не хочу… — Выпорю! Садись! — с улыбкой почти приказывает N. — Мы можем поговорить? Наедине! Ребята смолкают и переглядываются. — Сейчас? Я же занят… — Сейчас! — настаиваю я. — N, идите, я дожарю! — подскакивает Артем, отбирая у блондина деревянную лопатку. Возвращаемся в комнату. N садится на угол кровати, я стою напротив. — Мне кажется, ты прав! — начинаю я. — В чем, Дим? — Да во всем! Ты не готов! Я не готов! Надо было подождать до конца твоей учебы, а потом уже решать, как и с кем быть. Здесь я чувствую себя чужим, ненужным и не на своем месте. Может, мне вернуться в Питер и снова попробовать быть архитектором, петербуржцем и натуралом? Некоторое время он молчит, уставившись в пол. — Почему ты так думаешь? — спрашивает глубоко печальный N, не поднимая взгляда. Мне тоже проще общаться, не смотря ему в глаза: — По всему, N. Своим поведением ты показываешь, что независим и самодостаточен, а я придирками лишь мешаю твоему счастью. Он нервно сглатывает, продолжаю: — N, долго я не выдержу подобный режим. Я не смогу спокойно ждать дома с чашечкой горячего шоколада, пока месье натрахается с кем-то на стороне. Может, я слабый, несовременный. Может, эгоист и собственник. Да, я согласился, когда провожал тебя, тогда я хотел быть с тобой. И сейчас хочу, но я не особо замечаю ответного желания. У нас всё хорошо и изумительно только в постели, за ее пределами начинаются проблемы. А твои перепады настроения и припадки с летающими тарелками? Это что вчера было вообще? — Дим, ты на работу опоздаешь… — сообщает N, взглянув на будильник. — Я вообще туда ехать не хочу. У меня острое желание уволиться, мне не подходит подобная сфера. Это не моё! Мне надоело и неинтересно. Слишком нервно и непривычно. Вчера мы с Феликсом чертили какую-то ерунду, я ощутил, как мне не хватает проектов, планов и отчетов. Я скучаю по своей профессии. N вздыхает и шмыгает носом. Меня берет злость, что он не спорит, не уговаривает меня остаться и подумать. Вообще не предлагает каких-то вариантов. Как будто ему всё равно, или моё решение ожидаемо, и он давно смирился. В комнату вламывается Кирилл: — Дим, мы едем? Я опаздываю! — Я сегодня не за рулем, поезжай один. — Эх, ладно, — недовольно кривится Мельников, закрывая дверь. — Теперь точно опоздаю. Я вспоминаю, что и у N сегодня учебный день: — А ты не торопишься? — Нет, — пожимает он плечами, — мне к 12-30. Еще целый час есть. Ты уже принял решение? — Я просто делюсь мыслями и впечатлениями, решения тут принимаешь только ты. — Тебе еще важно получить ответ на вчерашний вопрос? По поводу летающих тарелок, — уточняет он. — Феликс сказал? Тёма бы не стал. — Разве имеет значение, кто сказал? N, ты дорог мне, и я хочу знать, что с тобой происходит. — Когда я проснулся и увидел твой прощальный стикер на крышке монитора, я понял, что история повторяется. Возможно, ждал такого финала, но уже поверил тебе. Думал, я тоже достоин счастья. Знаешь, когда ты согласился быть со мной, я почувствовал себя как нищий, который вдруг нашел в помойке лотерейный билет и выиграл миллион долларов. Он уже представил, как купит дом, бросит пить, женится, заведет детей. Идет получать свой выигрыш, а билет оказывается фальшивкой. Был же всю жизнь нищим и как-то жил, ничего не изменилось, но, представив другую жизнь, уже не может быть как раньше. Он проклинает себя за то, что вообще полез в эту помойку. Это даже не разочарование — боль потери. Будто дорогой человек, живой для всех, умирает для тебя, одним махом вычеркивая из своей жизни. Я же не Демон, у меня была потребность любить. Да, я ото всех ее скрывал. Так проще, быть одиноким, для всех желанным и неуязвимым. Но ты согласился, и я тебе поверил. Я вспомнил Ти, который обещал, что мы уедем туда, где нас никто не знает, будем жить вместе, работать, не зависеть от чьего-то мнения. Станем настоящей семьей. Я и тогда поверил, но ты хотя бы сообщил, что мне не стоит ждать. Оставил короткую записку, он не сделал даже этого, просто исчез, будто его никогда не было в моей жизни. Я снова пережил всё, ощущения наложились. Понял, что я так же подсознательно продолжу ждать любви, но подобное будет случаться снова и снова. Я влюбляюсь, мне отвечают взаимностью, потом бросают. Неизбежно. Ведь то, что случилось однажды, может не повториться. Но то, что произошло дважды, обязательно произойдет вновь. Понял, что больше не выдержу. Не готов! Не хочу! Мне нужна твердая уверенность, что любимый человек меня не оставит. Было бы классно в самом начале отношений точно знать, сколько они продлятся. И прикидывать, нужно ли их начинать. Знаешь, Дим, иногда я задумываюсь, если бы я озвучил Феликсу, что мы теперь с ним официально вместе до гробовой доски, даже он нашел бы причину слиться через пару месяцев. Такова, видно, моя карма. Надо просто смириться с тем, что меня постоянно все бросают, и постараться впредь совсем не заводить отношений. В тот момент я твердо решил, что дальше жить не готов. Потерял всякий интерес ко всему происходящему. Это не было истерикой. Я был абсолютно спокоен и трезв. Как сейчас. Я стал обдумывать способ самоубийства, чтобы было не грязно и не хлопотно. Порылся в интернете. Оказалось, самое действенное — разнести себе башку из дробовика. Но, увы, его у меня не оказалось. Еще решил как-то обойтись без кровищи и блевотины. Вены резать — банально и не эстетично, вешаться отвратительно, травиться нечем, напиться до смерти — малоэффективно. Еще не хотелось делать это в квартире. Ребята обнаружат — испугаются. Пусть лучше им сообщат… потом. Слушая его, я присел рядом, чувствуя на спине ледяной пот: — Ты никому не позвонил? — Нет, а зачем? Я же все уже решил. Не хотелось привлекать внимание, чтобы меня жалели, отговаривали, считая несчастной брошенкой. В итоге, я придумал, что будет очень эпично спрыгнуть с любимой крыши. Хотя я боюсь высоты, вариант казался мне идеальным. Шестнадцать этажей — ничтожный шанс выжить и превратиться в растение. Я оделся во все чистое и красивое. Почему-то в тот момент это было важно, начал искать ключи, чтобы дверь открыть. Их нигде не было. Я не мог вспомнить, куда их засунул, когда мы вернулись с грибалки. После часа тщетных поисков я уже нервничал и злился на себя за тупость и забывчивость. Нужен был другой способ, но дома этого я делать категорически не хотел. И тут ключи нашлись за обувной полкой, хотя я там раз десять смотрел. Вышел из дома, забрался на крышу, подошел к краю, вылез за перила, посмотрел вниз, осталось сделать один шаг. Удивительно, страха высоты не было, еще мне казалось, что я поступаю очень правильно и мудро. И это — единственный выход. Решил в последний раз подумать, как все воспримут. И тут меня будто озарило: ты же узнаешь, Артем нашел бы способ сообщить… — Конечно… — у меня нет слов и мыслей, тяжело говорить, жду развязки, обнимаю его. — Подумал, что ты будешь винить себя всю жизнь. У меня не было желания звонить и уговаривать тебя вернуться. Не было мыслей, что я не смогу без тебя жить. Я бы смог, но не знал зачем. Раз любви мне не видать, остальные цели потеряны. Но я категорически не хотел тебя в это втягивать. Думал, что стоит написать записку или оставить сообщение в телефоне, чтобы тебя не трогали. Вдруг будут проблемы на работе из-за меня. Я понимал, что не достоин тебя и не хочу портить тебе жизнь. Еще хотелось, чтобы ты ничего не узнал. В этот момент на моих глазах уже навернулись слезы. Пугало, как спокойно он обо всём рассказывает: — Просидел на жердочке полчаса, прикидывая, как всё провернуть, чтобы тебя не вмешивать. Замерз. Решил, отложить до твоего отъезда. И наворотить за это время что-нибудь отвлекающее, как причину подросткового суицида — конфликт в ВУЗе, проблемы с учебой, отсутствие семьи и дальнейших целей, что угодно, лишь бы не классифицировалось как несчастная любовь. А еще обязательно решил набить тату с твоим именем перед… уходом, хотел, чтобы болезненное место было. То есть нашел себе парочку незаконченных дел. Тут телефон звонит. Мира: «Пупсик, ты дома? Я к тебе сейчас забегу». Я только ответил: «Ага, давай». Ирония в том, что убирая телефон обратно в карман, я поскользнулся на обледеневшем краю и чуть не сорвался вниз, ухватившись за ограждение. В тот момент меня напугала мысль, что никто бы не подумал, что это — несчастный случай. Молодой п*дик-суицидник. Обычное же явление. Я быстро вернулся домой, поболтал с Мирой, она сказала, что я бледный и какой-то пришибленный, но подробностей не требовала. Мы выпили, меня немного отпустило. Спросила, где ты, я тут же ляпнул, что тебе пришлось срочно уехать в Питер, мне самому хотелось в это верить. Артему аналогичную версию позже выдал. В понедельник—вторник было уже проще, решил, не думать до выходных, стремительно завершал дела, в универе вел себя вызывающе, провоцировал, чтобы какой-нибудь гомофоб дал мне в рожу, а лучше — избил. Считал, пусть лучше кого-то другого обвинят, чем тебя. Очень хотелось услышать твой голос в последний раз, но разговора я бы не выдержал, поэтому просто набрал номер. А потом ты приехал в среду, я тебя не ждал. Естественно, было желание броситься на шею и умолять не оставлять меня, состояние было хуже, чем в воскресенье. Раздражало, что ты ничего не замечаешь, говоришь о какой-то бабе, снова втирая мне про дружбу. Ты помнишь, тогда ты почему-то начал волноваться обо мне и потребовал, чтобы я ничего с собой не сделал? — Помню, твое состояние действительно меня напугало, но я не знал, что всё настолько серьезно. — После я вообще не знал, что делать. Я же тебе обещал не делать глупостей. Оправдывался тем, что понятие «глупости» у каждого своё. Восстанавливаю в памяти ход событий: — Так я тебя встретил на крыше, ты все же решил? — Нет, в тот раз я больше подумать обо всем хотел, анализировал. Когда ты ушел — передумал «убиваться», я же тебя ждать обещал в любом случае. Даже после секса в гостинице не верил, что ты хочешь быть со мной. Не мог больше поверить. Вдруг всё повторится? Вот сейчас повторяется. Вчерашним вопросом ты заставил меня все вспомнить и пережить за одно мгновение, поэтому чуть не получил тарелкой между глаз. Прости… — N, дорогой, это ты меня прости. И спасибо, что ничего не сделал. Я бы, правда, всю жизнь мучился, но не от того, что виню себя за смерть молодого мальчика, а потому, что люблю этого мальчика больше жизни, но ничего нельзя вернуть. — Пойми, я тебя сейчас не уговариваю остаться. Зачем мучиться, раз тебе ни работа не подходит, ни я? Всего лишь ответил на твой вопрос, а решение за тобой, Дим. Чтобы тебе было спокойнее, скажу, мысль о суициде я навсегда удалил из списка актуальных и востребованных. Не моё. Лучше я тебя живой любить буду и знать, что ты где-то и в порядке. N обнимает меня и гладит подбородком по волосам, я в прострации — думаю. «Я снова устроил истерику на ровном месте. Ведь ничего не произошло. Он мне еще не изменил, просто предупредил, что такое возможно. Если разобраться, это в любой паре возможно. Есть миллион причин сходить „налево“, но мало кто потом рассказывает своей любимой половинке, сожалея, и боясь потерять близкого человека. И работа нормальная. Меня слушают, уважают, выполняют поручения, первые заказы пошли. Аня в мою сторону вообще материнский инстинкт проявляет. Тщательно следит за тем, чтобы я регулярно обедал, не оставался на работе допоздна, кофе купила вкусный, рабочих гоняет, чтобы без причины ко мне не подходили. Может, через пару месяцев тут будет лучше, чем в Питере. Там я рядовой архитектор, а здесь стану оконным магнатом-монополистом. Но самое главное, я уверен, что без N не протяну и трех дней. А чтобы не мотаться туда-сюда, можно просто остаться. Ибо итог предопределен». Ловлю себя на мысли: «За наш разговор входная дверь хлопнула дважды». — Мы одни? N выглядывает в коридор. — Все ушли, а что? Безумная жажда секса. Заметил, с того времени как я перешел в «пассивы», секс с N является моим единственным лекарством от стресса. А в стрессе я постоянно: переехал в другой город, поменял работу, регулярно сталкиваюсь с Фелом, скучаю по родителям и друзьям. Прижимаюсь к нему, скольжу губами по шее. Дыхание чаще, N все понимает, знает, что мне сейчас нужно… Громко. Безумно. Глубоко. Нежно. N снова убедил меня, что я только его. Без слов. Сердечный ритм приходит в норму. Во всем теле приятная усталость и зыбкая нежность, только в животе урчит от голода. Ноги онемели. Лежу на груди N и блаженно улыбаюсь, он курит. — Я иногда задаюсь страшным вопросом: что я люблю больше — тебя или секс с тобой? — Димуль, родной, не заморачивайся. Одно другому не мешает, а токмо способствует. — Ладно, не буду! Тебе Феликс ничего странного не рассказал? — Про вчерашнее? Только, что ты пришел в крайне печальном расположении духа, предложил выпить вместе, а он не смог тебе отказать. — Всё? — А было что-то еще? — интерес неподдельный. — N, он меня поцеловал. — Серьезно?! — спрашивает любимый с милой улыбкой. — Это был скорее детский чмок, но важен же сам факт! — Почти не удивлен. Я еще зимой заметил, что ты ему нравишься, да, Дим, в том самом смысле. — Я? Феликсу? Дай, проверю, что ты куришь? — изумляясь, затягиваюсь сигаретой из его пальцев. — Я в этом абсолютно уверен, но он никогда не сознается. — Как я могу ему нравиться, если я у него увел тебя? — У Фела сбой в матрице восприятия и предпочтений. Он выбирает заведомо провальные варианты. Смотри, еще подкатывать начнет. — Сумасшедший дом! — смеюсь в голос. Посторгазменный синдром. — Ага! — вздыхает любимый. — Так ты решил выписаться? Понимаю, что херить в никуда карьеру архитектора негоже и говорил тебе об этом сразу, но ты же упертый. Сильнее прижимаюсь к его груди, пальцы N блуждают от середины моей спины до макушки и обратно, попутно легко щипая шею и плечи. — Да куда я денусь? Ты же хуже любого наркотика, привыкание 100%-ное, я без тебя и двух дней не протяну. Очень люблю твои руки. — Особенно, когда они делают так?! — резко оттягивает волосы на затылке. Дыхание учащается, прогибаюсь. Чертов рефлекс. — Как знаешь. Помнишь, я предупреждал тебя насчет истерик и рефлексий? Если уедешь — назад я тебя скорее всего больше не приму. Не потому, что мудак злопамятный, а просто не смогу. Я сотни раз представлял, как приезжает Ти с невъ*бенным букетом орхидей и, стоя на коленях, умоляет меня снова быть с ним. Я любил его, но не пустил бы. Любви полно, а доверия ни грамма. Доверие важней любви, Дим! — Я тебя понял, — спорить сейчас нет никакой возможности. Я влюблен и безмятежен. У N состояние диаметрально противоположное моему: — Я, Димуль, старался быть максимально честным и объективным, когда ты обескуражил меня решением переехать сюда. Говорил, что бухаю и стремлюсь жизнь сексуальную разнообразить. Ты сам знал, где будешь жить и работать. Я предупредил, что у меня учеба, скоро сессия. Ты сегодня запорол мне рабочий день, ничего сверхважного — физика и физкультура, но после твоей душераздирающей тирады, я бы скорей напился, чем пошел учиться. Иногда мне хочется тебя прибить! По-твоему нормально заявить, что ты меня бросаешь, потом склонить к сексу, а дважды кончив, сказать, что всё-таки остаешься? Чему я сейчас должен верить? Первое слово дороже второго? — N, ты специально всегда выбираешь моменты, когда я спорить не готов? Я остаюсь. Точно! Честно! Браво, ты снова это сделал — вызвал у меня чувство вины за не содеянное. — Сказанное, — поправляет N. — Я придаю словам почти такое же значение, как и действиям. Наверное, зря. Но кто знает, что в твоей голове? Может, завтра ты снова передумаешь. — Нет! — теперь у меня невыносимый голод. Звоню секретарше — предупредить о своем отсутствии. Идем на кухню. Любимый заботливо ставит передо мной тарелку с завтраком. — Дим, я не мусолю темы по нескольку раз. Давай договоримся раз и навсегда. Ты свободный, взрослый, умный и самостоятельный человек. Ты не в тюрьме. Волен идти и ехать, куда хочешь. Принимаешь решения и несешь за них ответственность. Ты знаешь обо мне ровно столько, сколько можешь постичь. Успокойся и прими. Не пытайся меня переделывать. Придет время, я изменюсь сам. Я предупреждал, что в случае совместного проживания всерьез займусь твоим воспитанием? Так вот, я еще не начинал. Уже жалею, что не уехал на работу сразу после секса, но котлетки вкусные, а сам N сегодня удивительно красив: — Ты мне угрожаешь? — Что ты?! Напоминаю лишь. Ты всё понял и усвоил? Ладно, кушай, не отвлекайся, облегчу тебе задачу. При следующей попытке сообщить, что ты истосковался по мостам, штангенциркулям, белым ночам и желаешь уехать обратно, у тебя будет ровно час на сбор вещей. Без секса и обсуждений. На самом деле N в последнее время поставил мне столько рамок и условий, что я уже немного запутался, в душе надеясь, что он не всерьез. — Позволь уточнить, это правило на весь трехлетний испытательный срок? — я стараюсь не смеяться. — Бессрочно, — очень серьезно отвечает он. — А как же семью навестить, брата женить и отчитаться по работе за квартал? N закрывает лицо руками: — Карельский, ты — идиот? Ну не похож же! Если ты говоришь, что с 4-го по 11-е мартабря едешь в Питер, не важно по какой причине, на здоровье. Но, бл*ть, если 12-го тебя не будет, причина не возвращения должна быть уважительной. — Продолжай, хочу прочувствовать все грани моей свободы. Я могу завести себе девушку? — вспоминаю как открещивал меня от этой затеи Фел. Необходимости в совокуплении с женщинами нет абсолютно, но вдруг появится. Да и злить блондина мне отчего-то нравится. «Мы или подеремся, или снова потрахаемся! В любом случае — будет весело!» — Если она не засобирается за тебя замуж — сколько угодно. Без чувств, обязательств и побочных эффектов. — Какие побочные — венерические заболевания? — Дети, Дим! Я люблю детей, но вряд ли какая-то из твоих пышногрудых отдаст нам своего ребенка на воспитание, не участвуя при этом в нем. Посему кондом — глава процесса. Усёк? — То есть, если я приведу домой барышню, ты ревновать не будешь? — всё-таки мне очень интересно, прав ли Фел. — Домой не стоит! Ревновать буду, но это уже мои проблемы. «Ага, попался!» — Тогда зачем разрешать то, в чем не уверен? N, к чему мучить друг друга, когда можно быть просто вместе? Мне будет больно увидеть тебя с кем-то другим, достаточно Феликса, который как живое напоминание каждый день маячит перед глазами. Давай хранить верность и никого не пускать в нашу постель? — Заманчиво, Дим… Очень заманчиво. Только жаль, что это произносит человек, три часа назад желавший оставить меня. Ди, нельзя говорить настолько противоположные вещи в рамках одного дня. И, раз уж заговорили о верности, я уверен, что ты сорвешься раньше. Ужасно слышать от него такое. Я разбит и опустошен, продолжение диалога не имеет смысла. Сейчас снова возникает желание послать всё к черту, забыть, уехать, так как он от меня подсознательно продолжает ждать ошибок. Я сразу побежден и на реванш нет шанса. «Что нас ждет дальше, если уже сейчас всё так?» Сижу, упершись взглядом в пустую тарелку: — N, я тебе для чего нужен? Издеваться и самоутверждаться? Сотня обязанностей, но никаких прав. Мне казалось, любовь выглядит иначе, в ней равноправие и взаимоподдержка, а у нас пока только уничтожение. Он сажает меня к себе на колени, прижимает, целует шею и макушку. «Да, сейчас самое время потискать и трахнуть, чтобы я успокоился. Отличный план! Работает всегда безотказно». — Димуль, зачем ты так? Усложняешь, обвиняешь меня в чем-то! Всё же предельно ясно. Я встречаюсь с мальчиками, спросив у тебя предварительно разрешения. Ты трахаешь девушек — вообще не ставя меня в известность. А если решишь, что я тебе не нужен — уедешь спокойно домой. Не буду устраивать сцен. Наоборот — закончим без лишней мороки. Где самоутверждение? Я от тебя даже ничего не требую. Всё прозрачно и вполне равноправно. «Нет, ну нормально? Снова я сам всё выдумал, а он белый и пушистый, не придраться!» — N, вопрос серьезный! Ты меня любишь? Подумай только. Разворачивает меня боком, пристально смотрит в глаза. Я поежился от этого укоряющего взгляда, но вместо короткого ответа он выдал историю: «Позволь, я расскажу тебе немного о том, кого люблю. Отлично помню, как впервые его увидел. Нет, любовь не возникла с первого взгляда. Я не планировал больше влюбляться. Никогда. Но разве Вселенной интересно мое мнение? Она решила: „N, ты слишком скучно живешь, вот тебе заблудший натурал из далекого Петербурга, люби на здоровье!“ — гениально, сам бы не додумался. Почему не с другой планеты? Это была остановка взгляда на объекте, который отличался от остальных. Тут надо заметить, у меня удивительно работает гей-радар. Над некоторыми парнями возникает неоновая надпись небесного цвета „Gay“. Означает, что объект можно склонить к интиму, даже если он кричит, что „убежденный натурал“, над девчонками иногда загорается ярко-розовое мигающее слово „Lesbi“. Всегда на английском. Они милы и общительны. Над прочими висит скучная серая „Hetero“, будто нацарапанная в воздухе простым карандашом. Они мне малоинтересны. Над этим человеком надпись светилась длинная сиреневая, отливающая серебром. Он сидел в кресле, улыбался, глядя на всех. Было заметно, что люди вокруг не знакомые, но это его не беспокоило. Пытливый взгляд лучился теплотой. Глаза невероятные, в них я увидел всё и сразу: простоту, мудрость, доброту, наивность, открытость. Подобный горящий взгляд бывает у младших школьников, которым еще всё интересно. Брюнет со смуглой кожей. Аккуратная растительность на лице. Похож на испанца или француза. Вкусный мальчик. Великолепные руки. Да, я фетишист. Мужик может быть уродцем, но если у него красивые руки, он мне понравится. А этот красив был невероятно. Всё как я люблю. Его будто сотворили специально для меня. Наблюдал я из укрытия, дабы не быть замеченным раньше времени. Когда рассмотрел его внимательно, искренне удивился, что он так запросто сидит среди простых людей. Почему до сих пор очаровательное создание никто не завернул в ковер, снятый со стены, и не унес домой? Значит, это сделаю я. Попробую. Да, я заметил, что взгляд его цепляется за девушек. Бывает. Пока я выдумывал план покорения неизвестного красавца, он вышел на балкон. Идеально же! В голове образовался вакуум, и я ляпнул первое, что пришло в голову. Какую-то чушь про самолеты, катастрофы и бедных людей. Реакция меня поразила. Он не послал меня нах*р, не рекомендовал проспаться, я уже был нетрезв, но еще вменяем, не проигнорировал. Совершенно незнакомый человек начал сочувствовать моему мнимому горю. Я растерялся. Удивительно — даже наехал на него от неожиданности. Как я догадался, что он архитектор? Понятия не имею, тоже „пальцем в небо“. Мы говорили, я смотрел на его губы и руки. В голове пронеслось 1208 кадров с различными позами, в которых мелькал наш невероятный секс. Никогда я не испытывал столь сильной страсти. Сдерживаться было все труднее. Вконец ох*ев, я его поцеловал. Конечно, это был ненастоящий поцелуй — лишь осторожное касание губ. Но, черт, могу поклясться всей Вселенной — эротичность момента превосходила любой мой прежний секс. Мне сорвало крышу! Я был настроен отсосать ему там же. Одновременно был готов получить в табло. Да, красивые ладони способны формировать отличные кулаки. Ждал реакции. Он просто ответил, что не интересуется мальчиками. Такого нейтрального ответа я никогда не получал. Либо все и сразу, либо травмы лица и прочих органов. Мы продолжили диалог, будто ничего не произошло. Однако внутри меня бушевал вулкан. Воодушевленный поцелуем, я нес ахинею про Млечный Путь, расписывал состав марсианского грунта, сетовал, что лично меня оскорбляет тот факт, что астронавты и ученые не всех стран считают Плутон планетой. Он не сбежал, не ударил меня. Он слушал, и ему было интересно. Действительно интересно. Из-за громкой музыки и воплей из квартиры, я не расслышал его имени, но дабы не выглядеть идиотом, переспрашивать не стал. В финале вдохновенной речи, я гордо объявил, что собираюсь при первой возможности полететь на Марс, но боюсь летать, однако ощущение невесомости может это компенсировать. Он снова внимал мне и улыбался. Близкий к тому, чтобы возобновить домогательства, я решил от греха подальше, сбежать с балкона, чем надеялся сохранить остатки хорошего впечатления. Увидел Демона, других ребят и немного отвлекся. Вскоре меня накрыл страх, что я ничего не знаю о моем загадочном принце, только профессию. „А если он уйдет или уже ушел?! Где я буду искать безымянного архитектора? А если мы больше не увидимся!“ Мною овладел леденящий ужас. Через десять минут паники случилось настоящее чудо, он сам появился из темноты и дыма. Тут уж я решил ни за что его не отпускать, пока не получу всю возможную и невозможную информацию о контактах и способах связи. За настойчивость был одарен улыбкой и рукопожатием, от которого снова захотелось пренебречь его гетеросексуальностью. Как же потом ругался Демон. Никогда таким не был. Даже повысил голос ради меня. Сказал, что я кретин, и нужно срочно завязывать. Грозился задушить голыми руками, если я влюблюсь в натурала. Я в свою очередь пообещал только попытаться соблазнить того, если подвернется случай. Никита закатил глаза и назвал меня дебилом. Сообщил, что снимает с себя всю ответственность. Конечно, я уже влюбился. Мы гуляли. Так здорово — только вдвоем по осеннему сказочному городу. Ему многое нравилось, он задавал вопросы, я, как мог, отвечал. Было сложно общаться, мною двигали животные инстинкты — желание обладать. Когда мы расставались, я думал о нем каждую секунду, но дальше первого поцелуя отношения не двигались. Лирическое отступление. У меня есть собственное кредо: „В любой непонятной ситуации веди себя самым нелогичным образом, и неожиданный результат гарантирован“. Я решил заставить его ревновать. Да, заставить ревновать натурала, которого я знаю меньше недели. Куда уж абсурднее?! Отпускал комментарии по каждому проходящему мимо мужику, рассказывал, что бы я сделал, в фантазиях представляя своего нового приятеля, поэтому было несложно. В следующие выходные я, воспользовавшись его легкой нетрезвостью, попросил поцеловать меня под дождем. Он снова меня удивил: разделся, отдав мне свою куртку, и поцеловал сам. Сказать, что я ох*ел — ничего не сказать. Так еще и домой пошел меня провожать, хотя об этом я даже не просил. Едва мы пересекли порог моей квартиры, я почувствовал себя уверенней и решил, во что бы то ни стало, затащить его в постель. Помогли высшие силы, магия игры „Барселоны“ и Сладенький. Феликс весь вечер меня лапал и облизывал, а мне казалось, что мой мужчина все-таки немного ревнует. После его поцелуя, я уже ничему старался не удивляться. Все стало проще, когда я понял, что у него на меня встал. Да, он много выпил и провел неделю без девушки, но я счел сие успехом. Побоялся, что желанный объект соскочит в последний момент, и решил его не трахать сразу. Это был самый жесткий косяк в моей сексуальной практике. Обычно меня нужно долго уламывать быть снизу, зато потом я беру тройную компенсацию как акт. Секс был неплохим… Но я бы трахнул его намного лучше. Утром, осознав, что я натворил, решил вызвать на подмогу Мирославу, скомкано объяснив, что накануне страшно лажанулся, не вдаваясь в подробности. Мне казалось, он проснется и убьет меня или проигнорирует и незаметно свалит. Как повел себя соблазненный, считай, обесчещенный натурал? Он подошел осторожно сзади и поцеловал меня в шею. Было приятно, но… „Какого х*я?!“ — я чуть не спросил это вслух. Моему шоку не было предела и когда, после ухода Мирославы, он предложил не повторять, порочащих мужскую дружбу гомосексуальных экспериментов, я даже обрадовался и сразу согласился. Решив отныне играть по его правилам ровно столько, сколько смогу. Умняшка Мира так ничего и не узнала, сама додумала, что я якобы предложил ему минет, но получил отказ. Ведь до этого я неделю в красках рассказывал, как мечтаю отсосать питерскому архитектору. Отличная версия, меня она полностью устроила. После секса он купил мне кучу дорогих шмоток, и снова сам целовал. Я уж стал сомневаться, кто из нас натурал, иногда щипая себя, чтобы „проснуться“. Покоренный окончательно, я ревел, как маленькая девочка, провожая его. Снился каждую ночь, но я не мог дозвониться по дурацкому номеру без одной цифры, проклиная все подряд. Особенно доставалось Мирославе и Тёмычу. Демон только пафосно восклицал: „Я же говорил!“ Не понимая, где его искать, я совсем впал в отчаяние — начал много пить. Когда от тоски едва не потерял разум, случилось еще одно чудо: он снова появился из дыма и темноты. У меня дома! Конечно, это скорей напоминало приступ белой горячки, чем объективную реальность. Вернулось бесконечное счастье. Я принял его условия о „только дружбе“. Необычная дружба сопровождалась страстными поцелуями в любом удобном месте. Уверенный, что мы навсегда останемся в том дремучем лесу, я сорвался, вывалив на него, ничего не подозревающего, весь поток своих чувств. Конечно, он испугался и сбежал. На что я рассчитывал? Но было так больно… Впрочем, об этом я уже сегодня рассказывал. Потом он зачем-то вернулся и предложил опять дружить. Это было жестоко! Мне пришлось отказаться. Я снова его потерял до того воскресенья. Дальше можно сказать, что мы были вместе. Масса приятных, романтичных моментов. Секс… Какой же неблагодарной мразью я чувствовал себя, каждый раз осознавая, что мне отвратительна близость с любимым человеком. Я намекал, но не смел сказать прямо, понимал, что это заденет его, и всё развалится снова. Старался не показывать вида. Имитировал удовольствие, умолял Вселенную превратить меня в нежного пассива, повторяя, как мантру, что главное — любимый рядом, можно обойтись минетом, а секс не особо важен. Нихрена у меня не получалось. Я стал давить на него, требовать, однажды был близок к тому, чтобы взять силой, отлично понимая, что снова все испорчу. Нас спасло очередное чудо. Он отдался мне, а после признался в любви. Я так долго этого ждал. И вроде все наладилось, надо жить и радоваться, но я не могу отпустить мысль, что он снова может исчезнуть из моей жизни. Это перманентный страх, поэтому я и цепляюсь за других людей, как за гарантию возможного выживания, с сохранением психики и сознания. Мне нужно много времени, чтобы поверить, что эти отношения реальны и серьезны, а не очередной его экстремальный опыт». Немного помолчав, N дополнил: — Дим, ты можешь обвинить меня в чем угодно, но никогда не говори, что я тебя не люблю.***
После душевного разговора, романтика и счастье вернулись к нашей паре. Мы целовались в лифтах и подъездах, ужинали в любимых кафе, обнимались при каждом удобном случае. Наступил май. С ребятами я ладил нормально. Артем, казалось, на меня за что-то обижен, видимо из-за брата. С Фелом, кстати, общение перешло на уровень дружеского. Со мной наедине и при ребятах он вел себя как обычный парень, но стоило появиться N, двуличный Феликс выставлял меня перед любимым неряхой, мудаком и изменщиком. Благо, мудрость N не давала запудрить его мозги. Всё же уровнем убеждения Феликс был куда ниже таинственного Никиты. Как-то мы сидели на кухне, планировали выезд на природу с ночевкой большой компанией. Только Кира не было, уехал на майские праздники к родителям. N с Темычем складывали рюкзаки, проверяя списки. Я мариновал мясо. Готовить не умею, зато шашлык делаю изумительный. Блондин с недоверием косился на куски сырой свинины. Специально для него взяли курицу. Феликс шнырял по квартире. Предвкушая незабываемый интим с N на берегу живописного озера, я приобрел самую шикарную двухместную палатку и спальные мешки, которые состегивались в один. «Брачная ночь под звездами — превосходно. И никто не посмеет нам помешать». Внезапно появился Фел с трубкой радиотелефона, обрывая мои фантазии: — Дима, это тебя! — Кто?! — крайне изумился я. На работе этот номер никому не давал, его знает только мама, но она всегда звонит сначала на мобильный. — Очень приятный женский голос, — с фальшивой улыбкой громко ответил Фел. Мы оба обратили внимание на реакцию N, тот только приподнял бровь, пересчитывая бутылки с алкоголем. Я зачем-то вышел в коридор, надеясь, что это все-таки мама: — Алло! — Здравствуй, Дима, узнал? Как твои дела? — голос был действительно женский и приятный, но незнакомый. — Вечер добрый, кто это? — Марго недавно дала твой номер, мне нужно с кем-то поговорить. Это срочно и очень важно! Я плотно закрыл деверь нашей комнаты. Только сейчас я узнал Лизу: — Елизавета?! Говори, конечно, внимательно слушаю. Как ты, дорогая? — Вчера я узнала, что беременна, — тут она зарыдала навзрыд. В ступоре я простоял около минуты, однако, быстро осознав, что ребенок никак не может быть моим, постарался максимально деликатно продолжить разговор: — Так это же здорово! Ты чего плачешь? — Я не хотела так рано, говорила же тебе. Помнишь? Наверное, таблетки подвели. — Лиза, тебе вредно волноваться. Позволь один не очень тактичный вопрос: ребенок от Дениса? Она всхлипывала в трубку: — Конечно! От кого еще? Я с бывшим несколько месяцев не виделась. Вообще-то я намекал на папу. Раз отец-гомофоб может пожелать смерти сыну-п*дору, что ему помешает сделать ребенка невесте сына-натурала? К тому же я заметил его мужской интерес к девушке. В последнее время негатив к родителю у меня заметно обострился. Подсознательно я понимал, что рано или поздно раскроется истинная причина моего переезда. Но пока мои обвинения и подозрения были лишь плодом больного воображения. — И что ты собралась делать? — Конечно, аборт, что же еще?! Просто мне нужно было кому-то об этом сказать, ты не осуждаешь меня? Мне стало не по себе, я смотрел на фотографии N, которые висели на новой Стене Славы. Некоторые снимки вызывали во мне бурю необъяснимой нежности, на них он был среди своих маленьких танцоров. Гордость брала за любимого, а лица детей светились счастьем. Наверняка, он каждого считал талантливым и лучшим. Отдача была максимальной — пятилетки обожали N. — Я не смею осуждать, но почему, Лиз? Ты же знаешь, что Денис тебя любит, мама обожает детей, она давно ждет внуков, и папа, конечно, обрадуется. Если захочешь посвятить себя семье, больше ни дня не будешь работать, тебя никто не упрекнет, а жить будешь в любви и достатке. — А я хочу работать, Дим! Быть независимой и самостоятельной, а не сидеть на шее у мужа, который сам еще студент. Не хочу жить за счет твоих или своих родителей. Я привыкла надеяться только на себя. Не хочу брать ответственность за другого человека. Я не смогу отлучаться в клинику, бросая дома маленького ребенка с няней, у меня весь день обычно занят. Получится не работа, а какая-то ее имитация. Это моё решение, — она запнулась. — К тому же, я не уверена, что люблю Дениса, вдруг ребенок свяжет нас навсегда, и мне придется до конца жить с нелюбимым мужчиной. Аргументы мои иссякли, я подошел к окну, прикоснулся лбом к холодному стеклу, прижимая к себе молчащую трубку, вглядывался в огни вечернего города. Вспомнил тот день, когда состоялся наш откровенный разговор с N. Это придало мне сил. «Он хотел прыгнуть с крыши, но никому не позвонил обсудить. Чтобы не отговаривали, не жалели. Решение было принято. Лиза позвонила мне, значит, она не уверена. Моя задача — переубедить ее». Вспомнил один мамин прием и продолжил: — Лиза, я не буду тебя отговаривать. Ты права! Ты взрослая и самостоятельная. Сама примешь решение, и это будет правильным вариантом. Просто представь, что ты сделаешь аборт, расстанешься с Денисом и никого больше не встретишь. Нет, ты очень красивая и замечательная, но своего человека не всем найти суждено. Ты будешь счастлива лет через десять, живя так? А когда заработаешь достаточно денег, решишь стать матерью, родив для себя, добрый доктор тебе объявит, что ты из-за аборта больше не можешь иметь детей. Ты снова будешь счастлива? — Ты закончил? — холодно произнесла она. — Нет! Если тебе действительно интересно мое мнение, то раз уж у меня в силу причин, как ты когда-то выразилась, не будет собственных детей, то пусть будут хотя бы племянники. Тут я прочувствовал только что сказанное и окончательно сорвался: — Лиза! Ты не пятнадцатилетняя писюха, залетевшая по пьяни неизвестно от кого. Тебе не светит «карьера» малолетней необразованной матери-одиночки. Ты взрослая и носишь под сердцем ребенка мужчины, который тебя, такую дурную, всё-таки любит. Ты не должна решать сама. Это дело всей семьи. Лично я категорически против! Нет, бл**ь, я запрещаю тебе делать аборт! Она молча всхлипывала в трубке. Чувствуя, что перегнул палку, повышая голос на беременную, я поспешил успокоиться и сказал максимально мягко: — Извини, Лиз, не хотел кричать. Конечно, я не стану тебя осуждать. Никому из родных не скажу, если ты решишься на... операцию. Но в какой-то степени это и мой ребенок, я бы очень хотел, чтобы он родился. Пожалуйста, сообщи мне, когда ситуация прояснится. Хорошо? Целую и обнимаю тебя. — Угу, пока, — просопела она в трубку и отключилась. Я повернулся и как в классической мыльной опере увидел N, который стоял, облокотившись спиной о закрытую дверь, скрестив руки на груди. — Давно ты тут стоишь? Дорогой, это не то, что ты мог подумать. — Даже не думал ничего, но услышал, что ты запрещаешь какой-то непятнадцатилетней писюхе делать аборт, так как это и твой ребенок, а ты хочешь, чтобы он родился. Что ж благородно! Поздравляю, папаша! — N собрался выйти из комнаты. Я схватил его за руку. — Подожди! Это Лиза — невеста Дениса, я ее видел дважды в жизни. Оба раза Марго была рядом, можешь у нее спросить. — Чтобы зачать ребенка достаточно и одного раза. — Да я ее пальцем не тронул, к тому же, она знает о тебе. Родной, этот ребенок не от меня, ты мне веришь? N анализировал: — Если вы едва знакомы, почему она позвонила именно тебе, а ты так эмоционально уговаривал оставить ребенка? Какое тебе дело до них двоих? К тому же, мне всегда казалось, что ты терпеть не можешь детей. — Она как-то ко мне прониклась сразу, именно потому и позвонила, ибо знает мое отношение к маленьким монстрам. — Ну и пускай аборт делает, тебе-то что? — явно провоцировал меня N. — Нет, ты уже немного научил меня любить детей. К тому же, раз у меня не будет собственных, пусть хотя бы родится племянник или племянница. Конечно, она сама решит, но мне будет приятно знать, если я спас чью-то жизнь, хотя бы таким образом. Он впервые за разговор улыбнулся: — Рано ты на себе крест ставишь: «не будет собственных». Будут обязательно, если ты созреешь для отцовства или хотя бы я. Пошли! Там тебя ждет воняющая свинятина. — Кстати, давно хотел спросить. Ты ответишь, опустив религиозные заморочки, почему ты не ешь свинину? Я очень старался и хотел, чтобы ты попробовал хотя бы маленький кусочек. — Я польщен! Отказаться можно? — Нет! — Хорошо, отвечу. Когда мне было двенадцать лет, как-то летом резали свинью, тетке срочно потребовалось уехать на сутки, часть мяса она забрала с собой. Поручила мне разложить остальное в холодильник. Один кусок никуда не помещался, и я оставил его в миске на столе. Когда она вернулась, разоралась и заставила съесть меня этот тухлеющий шматок в сыром виде. У меня случилось жуткое отравление с высокой температурой и ежечасной рвотой от любого запаха. Продолжалось это около недели. Мегера даже ухаживала за мной, боясь, что не выживу… Как-то так, Димуль. — Бл*, теперь я тоже не смогу ее есть. Ты лучше скажи, у тебя еще много подобных историй в загашнике? — Достаточно! Детство было насыщенным, — он снова пристально посмотрел на меня. — Точно не ты отец ребенка? — Нет, я — дядя! — Уверен, что не трахнул ее перед отъездом? Сроки совпадают. — N, у меня женщины не было с прошлого года. Ты бы узнал. Еще минута его сурового взгляда. — Ладно, верю. Той ночью я долго не мог уснуть, думая о Лизе и ее ребенке.