Что в тебе такого, такого абсурдного, Что не позволяет смыслу здравому здравствовать? Что не позволяет верой общею веровать, И огнём сомнения сжигает всё начисто? ©
Сложенный листок в кармане прожигает своей энергетикой. Безумно любопытно. Рассматриваю лицо N, в надежде уловить хоть намек, но парень только загадочно улыбается. Время тянется бессовестно долго. Проводили Мирославу, уже едем в лифте с Феликсом. Не могу выдержать последние две минуты. «You are my destiny» — написано на клетчатом обрывке. Неожиданно. Я перебрал массу вариантов, но этого не было. Не могу сдержать восхищенной улыбки. N глядит с осуждением, мол, подождать не мог. Отвечаю извиняющимся взглядом: «Не мог». Переодеваемся в комнате, я все еще не могу перестать улыбаться: — N, это так мило! Ты правда сразу понял, что я — твоя судьба? — Конечно! — с крайним сарказмом фыркает он. — Я увидел незнакомого парня, заметил, что он гетеросексуален, и сразу решил прожить с ним всю жизнь. Куда уж логичнее?! Обессилено падает на кровать, погружаясь в воспоминания: — Ди, ты не представляешь, что со мной творилось. Я пребывал в постоянном когнитивном диссонансе. Ты же подтвердил свою натуральность через час. Лучше бы ты мне челюсть сломал и на х*й послал, чем так. Начиная со следующего утра все мои мысли были заняты только тобой. Я хотел даже не тебя, я хотел к тебе. Мне было страшно, что завтра мы можем не увидеться. Боялся опоздать, встречая тебя с работы, поэтому приезжал на час раньше и ждал внизу. Я прекрасно понимал, что между нами не может быть ничего, кроме обычного кратковременного общения. Знал, что ты уедешь через несколько часов, да, я отмерял время часами, с каждой минутой привязываясь к тебе сильнее, и не представлял, как переживу это разлуку. Ведь ты мне ничего не обещал, не обязан был даже запомнить меня. Это тяготило. Но предательское ощущение какой-то духовной близости и надпись не исчезали. За ту неделю я за*бал всех напрочь своей рефлексией влюбленного придурка. Я говорил о тебе с Мирой, с Артемом, с Демоном, даже с Феликсом. Не мог успокоиться. Меня просили заткнуться, посылали нах*р, но я не прекращал. Самой терпеливой оказалась Мирослава, я каждый вечер ей рассказывал, во что сегодня ты был одет, как улыбался, о чем мы говорили, где гуляли, как ты смотрел на меня. Не мог уснуть, грузил ее до часу ночи. Спрашивал, что я могу сделать для тебя, чтобы мы куда-то продвинулись, но при этом не хотелось все испортить. Она отвечала, что, скорее всего, я тебе нравлюсь, просила не торопить события. Но как их не торопить, когда я знал, что ты уедешь через пару дней и я, возможно, тебя больше никогда не увижу? Я знал, что это уже не пройдет. Не рядовой случай. После секса думал, что утром ты убьешь меня, но такого страха уже не было. Наконец я ощущал счастье. Однако помнил, что через два дня пробьет десять утра, и оно превратиться в тыкву. Точнее, в поезд, который увезет тебя в далекий красивый город, где ты встретишь какую-нибудь милую девушку, забудешь обо мне и больше никогда не вернешься. Дим, признайся, у тебя же были такие мысли? Обреченно киваю: — Были. — Я пытался внушить себе, что все напрасно, и нужно оставить тебя в покое, но не мог. Не обладал этой способностью — забыть тебя. Я надеялся, что мы будем созваниваться. Иногда. Чтобы я тебе надоел не слишком быстро. Когда дошло, что номер неверный, я начал умолять Вселенную внушить тебе мысль позвонить мне. Пусть случайно, пусть из интереса, найдя в кармане смятую салфетку, не помня, что за цифры на ней. Вскоре пришло ощущение, будто ничего не было. Все иллюзия, мираж, вымысел. Я тебя придумал. Ты — плод моего больного воображения. Ты никогда не позвонишь, не вернешься, не поцелуешь меня снова и номер специально оставил липовый, типа, деликатно отшил. Меня накрыл депрессняк. Жуткий. Я бухал, трахал всё, что мог, представляя тебя. Но нет, все были не тем. Тени, галлюцинации, призраки тебя. Не ты. Как-то я спросил у Мироси, был ли ты на самом деле? Видела ли она тебя? Душа моя заволновалась, сказала, что еще один подобный вопрос, и она лично отведет меня к психиатру. Ребята стали тише, старались не беспокоить, отбирали у меня бутылки и каждое утро справлялись о моем состоянии. А я думал только о том, что у меня от тебя ничего не осталось. Только та салфетка с непонятными цифрами, написанными твоим каллиграфическим почерком. Хоть бы пуговицу от пиджака оторвал на память. Перетряс все карманы в доме свои и остальных, но нигде не мог найти ту визитку. Кстати, ходил в твою местную фирму, они никакой информации не предоставили, ведь я не мог внятно ответить, зачем тебя ищу, только повторял, как помешанный, что ты мне нужен, и мне срочно надо с тобой поговорить или увидеться. Девушка из приемной сжалилась, записала мой домашний, пообещала сообщить, если ты объявишься. Звонков не было. Я утратил надежду, забил на учебу, пил каждый день, почти ничего не ел, выкуривал по четыре пачки. Только танцы с детьми немного отвлекали. Дети такие чистые существа, они способны вдохновлять и заставлять жить. Сердце сжимается, помню, у меня было почти так же, но чуть позже. Сижу на полу, смотрю на него. N, лежа на кровати, пялится в потолок, жестикулирует руками. Беседа напоминает визит к психотерапевту. Пациент раскрывается, вываливая на доктора всю возможную информацию потоком сознания. Мама рассказывала, что такое бывает часто. Достаточно обронить одно значимое предложение или задать точный открытый вопрос, и всё — лавину не остановить. Только успевай делать пометки в блокноте. Неожиданно тучи в синих глазах сгущаются, порождая молнию: — Почему ты мне не звонил?! Вздрагиваю. «Я звонил», — хочу крикнуть в ответ. Несколько раз звонил, но один вредный гном постоянно бросал трубку. N пугает меня. Взгляд просто безумный. Ждет ответа. — Родной, извини, я на минуточку! Выбегаю в коридор и начинаю ломиться в комнату Феликса. Заперто. — Принцесса, это я! — Я уже сплю! Голый! — Не звезди, семь вечера. Открывай, дело есть! — Г*ндоны кончились? — язвит Фел. — Нет! Поговорить надо. Срочно! Нехотя открывает, бодрый и одетый. — Чего тебе, Димочка? — каждый раз удивляюсь, как едко он произносит мое имя. — Помнишь, когда я уехал домой, ну, первый раз? Ему же, — киваю в сторону нашей комнаты, — было плохо. Он ждал моего звонка. Мы с тобой оба знаем, что я звонил. Ты видел, в каком он состоянии, почему не сказал? Он думал: я забыл и забил. Фел?! Моргает перепугано, не ожидал такого внезапного наезда, но марку держит: — Сам-то как думаешь? — Ты не хотел, чтобы мы общались. — Бинго! И не просто не хотел, я был категорически против этого. Я ненавидел тебя, презирал, считал недостойным его. Ты не вызывал у меня и капли доверия. Дим, мы были вместе, и я любил его. Очень! А тут какой-то питерский залетный натурал. Зачем он нам? Пришел и одним махом все разрушил. Я надеялся, что он вскоре забудет тебя. И для чего ты мог звонить? Рассказать, как классно в Питере. Какие красивые вокруг телки? Да, я считал, что так будет лучше для всех. Тяну его за руку: — Пойдем! Ты сам ему об этом расскажешь. — Нет… — еле слышно произносит он. Когда Принцесса пугается, его серо-голубые глаза становятся огромными. Это одновременно очаровательно и смешно. — Не ссы, пойдем, скажем вместе, разыграем сценку по ролям. — Дима! — выдергивает руку он. — Димочка, дорогой, милый, проси что хочешь, только не говори ему! Умоляю, он меня… убьет. Или покалечит и выгонит из дома. Вспоминаю, в каком состоянии оставил блондина. Даже не скажешь, что Фел преувеличивает. Видя, что я его больше никуда не тащу, он благодарно обнимает меня, прижимаясь к груди. Русый затылок занимает место точно под моим подбородком. Меня будто парализовало на пару минут, но говорить могу: — А сейчас? Что ты думаешь обо мне? Теперь я вызываю доверие? Он гладит меня по спине, речь становится размеренной — странное ощущение. — У меня вызываешь. Ты очень изменился для него. Я знаю, что иногда веду себя как придурок, подставляя тебя, но, Дим, это — закалка. Ты привыкаешь к ударам. Лучше пусть он увидит со стороны и поддержит тебя, чем сам будет испытывать на прочность. Даже я понимаю, что N очень жестокий. С ним сложно, но если ты не сорвешься, он оценит. Позже. Я вижу, что между вами происходит, как ты о нем заботишься, как он смотрит на тебя. На меня так никогда не смотрел. Я по-прежнему его люблю, наверное, но не хочу уже быть с ним. У меня так не получится. Вы — хорошая пара. Я завидую, но искренне желаю вам добра. Ты мне веришь? Он совсем немного отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза, продолжая меня крепко обнимать за торс. — Нет… не верю, — улыбаюсь я. — Отпусти меня. Значит, не хочешь говорить N, что бросал трубку? Обнимать перестал, но теперь водит пальцами по моей футболке, глядя в сторону: — Не нужно! Вы теперь вместе! Я очень хочу, чтобы с ним был именно ты. — А тебе-то какая разница, с кем он? — Я не могу этого объяснить, но вижу, что ты подходишь ему больше, чем кто-либо. Ты любишь его. Это заметно. Мне спокойно, когда он с тобой. — И больше не будешь предпринимать попыток его отбить? — Нет! Дим, я же влюбился! — неожиданный поворот. Решаю уточнить: — В Мирославу? — Да нет, только не смейся. — Какой уж тут смех! В сумасшедшем доме каждого пациента следует воспринимать всерьез, — воспроизвожу напутствие маман. — В вас! В ваши отношения. Я уже не воспринимаю тебя и его по отдельности. Вы для меня — одно целое. Я раньше не встречал столь гармоничную пару, даже Артем с Марусей не дотягивают. Стараюсь не шевелиться и не удивляться. Фел продолжает: — У меня нет к тебе негатива. Только… — Что? — конечно, подвох всегда должен быть. Он снова прижимается ко мне и шепчет на ухо: — Я хочу тебя… «Мне кажется, или его рука уже на пряжке моего ремня?» Шарахаюсь в сторону. «Интересно, в этом доме есть нормальные? Или врет, или псих. А с психами нужно аккуратнее. Сделаю вид, что ничего странного не происходит». — Феликс, ты смышленый парень и не совсем потерянный для общества человек. Но если бы секретарша Главного тогда не дозвонилась до Артема, я бы оставил попытки преследования N. Не заехал бы в гости. Ничего бы не было, «нас» бы не существовало, и причиной тому был бы именно ты. Это я еще твои жестокие игры и паспорт в Париж не вспомнил. — Извини, Дим. Это пришло постепенно. Я сегодня поймал себя на мысли, что очень расстроюсь, если вы расстанетесь. Ко мне N не вернется, следовательно, либо загуляет, либо подцепит другого. И, могу поспорить на миллион баксов, никто не сможет быть лучше тебя. Вот это уже слишком лестно. Ненадолго теряю контроль над ситуацией и позволяю обнять себя вновь. Нежное касание к моим губам провоцирует новый шок. «Он снова меня поцеловал? Трезвый!» Отпрыгиваю на метр, рефлекторно вытирая губы: — Какого черта ты опять начинаешь?! — Прости, ты не поймешь. Я люблю его и к тебе что-то чувствую, но хочу вас обоих. По отдельности — это измена, а вместе — нет. Мне нормально, я почти в порядке: — Так… я просто уточняю, надеюсь, я неправильно понял: ты хочешь заняться со мной сексом? — Не с тобой… с вами… двумя. Облизывает губы и косится вниз, будто уже готовый мне отсосать: — Дим, ты очень секси, но я буду винить себя до конца жизни, если он тебя из-за меня бросит. «Можно подумать, это я его домогаюсь! Второе предложение секса втроем за последние сутки. Я пропустил начало флэш-моба?» — Друг мой, вы больны! На всю голову! И в данном случае категорически соглашусь с N: тебе срочно нужно потрахаться с живым человеком. Оставь нас в покое. Пожалуйста! Феликс разочарованно вздыхает: — Знал, что не поймешь, прости еще раз. Стараясь не поворачиваться к нему спиной, удаляюсь из комнаты. Толкаю дверь в нашу спальню. Все так же N лежит на кровати. Кризис миновал. Зевает: — Где ты был? Я чуть не уснул. — Да так, к Фелу заходил! — А-а-а, ясно, какие-то нездоровые у вас отношения. — Я ему то же самое сказал. N, я тебе тогда звонил. Пытался, но не дозвонился. Проблемы на линии. Тоже скучал и хотел к тебе. Ты мне веришь? — Конечно! Зачем тебе врать в таких мелочах. Мне некомфортно после недавнего поцелуя, я будто изменил любимому. N садится по-турецки и закуривает: — Дим, пообещай мне одну вещь. Этой фразы я всегда пугаюсь, никогда не знаешь, что он придумал на этот раз. — Слушаю. — Если вдруг перестанешь меня любить, захочешь расстаться, всякое же бывает, и полюбишь кого-то другого, пусть это будет не Феликс. Ладно? Улыбаюсь, желая заржать в голос, но N безмятежен и серьезен. — Обещаю! Могу ли я просить тебя о том же? Вот теперь он оценил. Смеется: — Договорились! Кстати, мы же не закончили. Дим, у меня хорошая интуиция, я чувствую своих людей. Ты для меня сразу стал родным и близким. Но я не мог поверить в то, что у нас хоть что-то выйдет, старался открыться, угодить, настроиться на тебя. А после леса… — Он закрывает лицо руками, — я перестал верить и начал очень тебя бояться. — А сейчас еще боишься? — Знаешь, это странно. Не прошло и года, а мы уже живем вместе. Ты говоришь, что любишь меня даже чаще, чем я признаюсь в любви тебе. У меня не было еще серьезных отношений, Фел не в счет. Вроде все нормально, и можно расслабиться наконец-то, но нет, Димуль, не могу. Это как перманентный страх всех собак, когда тебя в детстве укусила добрейшая соседская такса. Стоит мне довериться человеку полностью, он обязательно меня бросит или предаст в самый неожиданный момент. Карма. Неизбежность. Прости. Это ведь не мешает нам? Если ты хочешь быть со мной, не важно, что я у тебя такой параноик? Присаживаюсь на кровать рядом с ним, обнимаю сзади: — Важно, N, и мешает. Твоя зацикленность на моих потенциально грядущих косяках мешает тебе быть счастливым, а меня заставляет чувствовать себя мудаком, хотя я веду себя, как очень примерный мальчик, — не я же целовал этого засранца. — А что происходит, когда примерного мальчика постоянно подозревают и обвиняют в чем-то нехорошем? Правильно, он начинает вести себя как мудак. — Вот видишь… — вздыхает и хлопает глазами N, выглядя при этом, как хрестоматийная блондинка. — Ты снова сказал, что бояться стоит. — Правильно, бойся! — собираю я в кулак остатки самообладания, легонько бодая головой его плечо. — Только знай, я тебя не брошу. Когда мне все надоест, я просто прибью тебя, ибо ты невыносим. N улыбается, такой расклад его устраивает, решаю предупредить: — Кстати, у нашего соседа Феликса совсем крыша поехала. Он мне сейчас секс втроем предложил. Ты на него не ругайся, просто, чтобы в курсе был, ведь тебя это тоже касается. Любимый переваривает информацию, жду резюме. Мне крайне важно его мнение, ведь, как выяснилось, Миросеньку он ублажить не прочь. — Каким х*ром это меня касается?! Я его впредь трахать не собираюсь. Совсем. У меня после выходки с междугородними откровениями, извините, не встанет. Периодически хочется его жестко п*здить, но пока как-то сдерживаюсь. Ишь, паршивец, раскатал губешки, два члена сразу ему подай. Ж*па не треснет?! «Мы действительно дополняем друг друга. Меня беспокоила морально-этическая сторона вопроса, а N не доволен лишь техническими моментами. Ведь я услышал другое, почти пожалел Фела. Он едва не признался мне в любви. „Вы для меня одно целое. Я люблю вас обоих“. И люби себе на здоровье, радуйся, что мы есть, а не лезь в нашу постель! N справедливо видит в данном поведении корявую провокацию». Пока я задумался о словах Фела и реакции N, не заметил, как внимательно возлюбленный начал изучать мое лицо: — Ты хочешь его? Иди! Трахни! — он снова закипает и резко указывает на дверь. — Нет, я был готов поверить ему. И ты говорил, что я ему нравлюсь как парень. N старается уменьшить громкость голоса до минимума: — Димуля, любимый мой, родной, не знаю, как пригодится тебе в жизни данная информация, но Феликс течет по тебе, как похотливая сучка. Факт. И это прогрессирует. Я же его как облупленного знаю. Вообще, офигенный расклад: раз я его послал, так он теперь хочет увести у меня тебя. Гений, бл**ь! — Думаешь, это только способ нас поссорить? Очередная сигарета N: — Он будет счастлив, если ты его вы*бешь? Тем более, я этого делать не собираюсь. — Так и я тоже… — Точно? — прищуривается любимый, затягиваясь. — Блин, N, как бы тебе попроще объяснить. Меня кроме тебя в сексуальном плане никто не привлекает. Уже полгода никто. Ни мальчики, ни девочки. Я ни втроем, ни впятером не хочу. Ни тет-а-тет с кем-то другим. Усек? — Ладно, спасибо… — очень спокойно отвечает он и покидает комнату. У меня закрадывается мысль, что это авторский спектакль, который они поставили вдвоем с Фелом, чтобы снова меня проверить на устойчивость к внешним сексуальным факторам. «Все же существовать с бывшим на одной жилплощади — не самая лучшая идея N».***
Удивительно, но после этого разговора, мы стали друг другу ближе, нежнее, чаще обнимались, чувствовали тоньше. N перестал прессовать меня по любому поводу. Да и с ребятами разногласий особых не было. Феликс вел себя смирно. Весна неизбежно заканчивалась. Парни готовились к сессии. Приходя домой, я снова ощущал себя чужим и лишним. Но теперь твердо мог ответить «почему?». «Я не студент!» Любимый уходил рано, возвращался поздно и вечерами стоял над кухонным столом в весьма интригующей позе, изображая на ватманах разные конструкции. Зрелище заводило меня быстрее самого изощренного порно: он кусал и облизывал губы, периодически грыз карандаш, а сосредоточенно выводя тонкие линии, показывал кончик языка, играя им со штангой. Но главное — его упругая попка. Она лишила меня покоя, ведь секс мне отключили несколько дней назад. Я жаждал «экстрима» в лесу, на крыше, в машине моей или Макса, да хоть в подъезде, но все что я мог — иногда погладить его ягодицы и услышать в ответ шипение с просьбами «не приставать». В отличие от N, Фел своим вниманием меня баловал, и от этого становилось тошно. Я не мог четко сформулировать свое восприятие Принцессы. Не знал, как его отшить, он вел себя осторожно, приветливо, но постоянно старался меня коснуться или приобнять. Вроде по-дружески… Однажды вечером я лежал в комнате, уставший после рабочего дня. Раздался стук, после которого в комнате появилась физиономия Фела: — Дима, к тебе можно? — Зачем? — приподнимаюсь я. — Учиться… — Разве места мало? — Ну как бы да. В комнате Артем бубнит, у него другой предмет, Кирюха просит сделать расчетку по физике, которую нужно было сдать еще в начале апреля, а на кухне N чертит. Злой. Грозится вы*бать любого тубусом, кто будет мешать или хотя бы дышать в радиусе пяти метров. Можно, я у тебя тихонько конспект почитаю? «А как же санузел, балкон, коридор, соседний двор?» Моё одобрение не требуется, он уже плюхнулся рядом на кровать, хотя в комнате есть стул. — Фел, я тоже злой, я как в гостях. Сплошной игнор. — Это ненадолго, Дим, две-три недели от силы. У тебя было иначе в сессию? — Так же, но я жил один и учился сам. А тут как в студенческой общаге, и не знаешь, чем заняться, куда приткнуться. Предлагал помочь N с чертежами, знает же, как я люблю чертить, а он уперся — все должен делать и понимать сам, иначе толка от учебы не будет. Как протянуть две недели? — Не сердись. Он старается. У него конфликт с преподом по графике. — Какой?! Он мне не говорил. Феликс, меня, в натуре, бесит, что ты знаешь про моего парня больше, чем я. Голос у него сейчас очень спокойный. Совсем не похож на того крашеного агрессора, который впервые встретился мне в этом доме. Повзрослел и даже немного возмужал. — Мне тоже не говорил. Я случайно от своих узнал. Короче, какая-то тема гомофобная. Вроде препод спросил, не «голубой» ли N. А N ответил что-то типа: «А вы, Михаил Степаныч, разве по мальчикам? Откуда у вас такой интерес к моей скромной персоне и ориентации?» В общем, выставил Степаныча перед двумя группами подозрительным латентом, а у того жена, дети, на пост ректора метит, теперь весь универ стебется: кто его мог бы, да в какой позе. N еще провоцирует, носит на рюкзаке значок радужный с надписью «100% bisexual». Нах*я, Дим? Я каждый день переживаю, что его кто-нибудь отп*здит. — Не видел значок. Я с ним поговорю. Слушай, даже не знаю, как спросить… — Просто спрашивай, о чем хочешь, я постараюсь рассказать всё, что знаю. — Ты никого подозрительно в универе возле него не замечал? — Подозрительного в чем? — Ты всех знаешь, с кем он регулярно общается? — Прикалываешься? Там человек сто. Это только те, с кем он здоровается в течение дня за руку или целуя в щечку. А в чем дело? — У него никого нет, не знаешь? Конечно, он ответит, если спросить. Но видимо, я боюсь это услышать от него. — Дим, вы всего второй месяц вместе живете, угомонись, пожалуйста. Он тебя обожает. С чего такие мысли? — Просто так… — не говорить же Принцессе, что у нас полноценного секса дней десять не было. Феликс сверлит меня слишком внимательным взглядом, нужно хоть что-то отвечать: — Наверное, это прозвучит очень странно, но N как-то обещал спрашивать разрешения, прежде чем кого-то трахнуть. И теперь я думаю, а было ли это сказано всерьез? А не узнаю ли я постфактум? Ну и много различного нехорошего по этому поводу в голову приходит. Конечно, зря я подобное обсуждаю с тобой, но мне кажется, ты его знаешь куда лучше, чем Темыч. Он молчит минуту, ошалело глядя на меня: — Если обещал, значит, спросит при необходимости. Мне такого никогда не обещал, просто приводил парней домой и трахал их. Или уезжал к… ты же наверняка знаешь этого патлатого п*дора, косящего под гота? — Никиту? — Да! Меня раздражает, насколько они близки. Тот любую чушь N задвинуть может под видом прописной истины. Очень опасный хр*н. Никаких принципов. Сигареты есть? Что-то я разволновался. — Ага, в тумбочке глянь. Они вроде не общаются сейчас. N просил не задавать вопросов о Демоне. — Оху*ть! — прикуривает Фел. — Даже так? А что стряслось-то? Я не представляю хоть малейшей причины, по которой они могли бы поссориться. Демон просто говорил N, что ему нужно делать, и N выполнял. Беспрекословно, не задавая лишних вопросов. Никакой взаимной ревности или дележки мужиков между ними не было. Ты меня сейчас прям заинтриговал. — Феликс, не отвлекайся. Это точно не Никита, кто-то еще из бывших? — Да нет у него бывших, кроме меня и Мистера Ти, ты же наслышан о нем? — Слышал… — А «случайных знакомых по второму разу еб*ть скучно» — это его цитата. — Значит — никого? И он действительно спросит, если кто-то появится? — Димка, ну что за негатив? Почему вы не можете быть просто вместе, как нормальные люди, не изменяя друг другу? Если бы я был с ним, у меня не возникло бы даже тени мысли ему изменить. Попробуй угадать, с кем и когда у меня был последний секс? — Не напоминай! Четыре месяца воздержания?! Я бы сдох. Почему, Фел? Ты же можешь себе найти парня или девушку. С Викой почти получилось. — Нет, Дим, не могу. Я романтичный и восторженный идиот, способный заняться любовью только на волне ярких чувств. Секс ради секса не для меня. Потом чувствую себя брошенной на помойке никчемной бл*дью. Я уже пробовал. — Наверное, я тоже не смогу ему изменить. — У меня, конечно, периодически возникает желание выйти на улицу и отдаться первому встречному. Останавливает только предчувствие, насколько хреново будет потом. — А как же «тройничок»? — решаю проверить я его своим вопросом. Он краснеет, опускает взгляд и очень смущается: — Предложение в силе, — пауза. Феликс подпрыгивает на месте. — Дим, бл*ть, это же ловушка! — Где? — А ты разве разрешишь ему с кем-то переспать? — Наверное, нет. Сложно позволить. Слишком больно. — Да ему пох*р на твое «больно», приведет в дом парня и скажет: «Вот его, Дима, я планирую в*ебать, если ты не против». А если ты начнешь возражать, назовет тебя лживым эгоистичным мудаком, ведь свою часть договора он выполнил. Черт, я был уверен, что он завязал с беспорядочными связями, когда ты к нам переехал. Фел — мастер визуализаций. Отчетливо понимаю, что именно так и будет. Отказываюсь верить: — Ты сейчас нагнетаешь… Блин, зачем? Я же на все готов и согласен? За любые эксперименты обоими руками. Нафига ему кто-то еще? Феликс обнимает меня за шею и укладывает мою голову к себе на колени. Я, представляя весь озвученный возможный ужас, даже не сопротивляюсь ему. Вот так в квартире моего любимого, в нашей с ним спальне по волосам меня заботливо гладит его бывший парень, а мне даже не кажется, что здесь что-то не так. Напротив, сейчас мне это необходимо. «N ведь может зайти в любую минуту, естественно, не постучав в свою же комнату. А как я все объясню? А надо объяснять? Ладно, пока полежу, но если Фел снова меня поцелует, я ему врежу. На этот раз точно!» Поглаживания Принцессы меня расслабляют, боясь заснуть на чужих коленях, я немного приподнимаюсь и теперь упираюсь головой в его плечо. Как я и ожидал, вскоре в комнату врывается N с горящим взглядом. Почти не заметив нас, выдергивает какой-то учебник с полки стеллажа. Оборачивается, оценивая обстановку. Я все еще полулежу, облокотившись на Фела: — Ой, бл*ть! Я даже слышать ничего не хочу! Феликс молниеносно ретируется из комнаты. «И что делать? Начать оправдываться за то, чего не было? Молчать, оставив N с его мыслями? Что хуже и страшнее?» N стучит по полке указательным пальцем, в голосе сталь: — Дима, ты мне обещал не мутить с Феликсом! — Мы и не мутим, он заходил конспект почитать, — сначала я, следом и N переводим взгляды на так и нераскрытую общую тетрадь, забытую Фелом и сейчас мирно лежащую на тумбочке. — Ясно, — тихо констатирует возлюбленный, срывающимся голосом. Встаю и приближаюсь, чтобы его обнять: — N, я… — Не трогай меня, потом поговорим, не подходи к нему ближе, чем на метр, — отталкивает. — Завтра нужно допуск получить, а я не закончил чертежи. — Я могу помочь… — Уже помог, оставь меня в покое, пожалуйста, — обессилено вздыхает он. — Это я верну владельцу, с твоего позволения, — берет тетрадь Феликса и выходит из комнаты. — Только не бей его, — успеваю крикнуть я вслед. У меня нет никакого желания дальше нагнетать обстановку и спорить с N. Знаю, что в любом случае останусь крайним и виноватым. Решаю не выходить из комнаты до утра, дабы не провоцировать новый негатив любимого. Благо уже полночь, а завтра утром на работу! Сарказм ситуации состоит в том, что прикосновения Фела что-то во мне всколыхнули, и секса хочется невыносимо. С любимым и немедленно. Ворочаюсь до трех ночи, не могу уснуть. Наконец он возвращается, привычно ложась рядом. Он рассказывал, что во сне я его всегда обнимаю. Сейчас тоже. Не знаю, хочу ли, чтобы он понял, что я не сплю. «Потом поговорим…» — нет, к стрессам и разговорам я сейчас не готов. Теплые руки нежно гладят меня по спине. — Никки, — разоблачаюсь я. — Ничего у меня с Фелом не было и быть не может. Он просто зашел поговорить. Мы болтали об учебе и сессии. Я тоже хочу поступить в ваш вуз. «Зачем я вру? Будет же только хуже. Информацию легко проверить!» — Дим, мне не принципиальна тема обсуждения, пусть это будет хоть новый способ перевода ядерного реактора на солнечную энергию, но вы лежали на этой кровати почти в обнимку. «Нет, не в обнимку! Вообще! Совсем! Только бы не спорить сейчас». — Извини… — шепчу я, надеясь, что на этом «серьезный разговор» закончится. — Ты еще скажи: я больше не буду, — язвит он. «Надо срочно перевести тему разговора в другое русло, поговорить о насущном». — N, ты сейчас можешь назвать меня эгоистичным озабоченным мудаком, но мне крайне необходим сеанс полноценного секса. Незамедлительно. Я уже забыл, что это такое. Понимаю, что у тебя сессия, у меня тоже много работы, но раз уж мы живем вместе, нужно как-то удовлетворять потребности друг друга совместными усилиями. «Отличный ход, он едва ли не обвиняет меня в измене, а я требую секса! Ай да Дима-молодец!» — Да я знаю, мне тоже спермотоксикоз на мозг давит, видишь, какой я нервный стал. Но Димуль, у меня нет сил, и вставать через четыре часа. Прости, но я физически не смогу тебя трахнуть, давай отложим до выходных? — До выходных? N, вторник три часа как наступил! Ты издеваешься? — я наглел и отлично это понимал, но всплеск адреналина в крови уже произошел, и было некоторое предчувствие, что я таки уломаю его на секс. — Ну… ты можешь быть в активе. «Я не ослышался? Он согласен, чтобы я был сверху? Хотя нет. Как он может этого хотеть? Ему отвратительная роль пасса. Это просто уступка. Я настолько его достал, что он на все готов, лишь бы от меня отвязаться!» — Могу, но тебе ведь это не понравится. Зачем такие жертвы? — Знаешь… кое-что мне понравилось. Помнишь ту ночь, когда ты уезжал после новогодних каникул? — Ты про римминг? — вспоминаю и расплываюсь в улыбке я, хотя в сумрачной комнате ее не видно, но слышно. — Ага, терминологией не владею, но вероятно, оно. Вот потом мне даже в пассе понравилось. — Что ж ты раньше молчал?! Перевернув N на живот, я прошелся поцелуями по каждому квадратному сантиметру его спины. Мял и поглаживал, спускаясь к заветному месту. После подготовки перешли к действию. Как же давно я не слышал его стонов под собой. Стараясь быть максимально нежным, я проникал и двигался аккуратно, демонстрируя всю любовь и нежность, чтобы и впредь мне разрешали чуть больше обычного. И все шло неплохо, пока в какой-то момент я не осознал, что скорее утрачу эрекцию или сотру член в пыль, чем кончу. Ощущение неполноценности происходящего меня не отпускало. Решив, что смена позиции как-то поможет, я повернул его на спину. Наши глаза встретились, в лунном блеске я увидел в его взгляде легкое разочарование: — Ты думаешь о том же, о чем и я? — Ага, Ди, умеешь ты уговаривать. Давай прекратим это психоделическое безумие и займемся сексом по-человечески? Надевая резинку, он предупредил: — И не вздумай считать себя плохим актом. Никогда. Если ты скажешь что-то подобное, обещаю, я сломаю тебе челюсть, — очаровательная улыбка. Мы продолжили. Я скулил и стонал, периодически теряя сознание на пару секунд от любимого вида удовольствия. Даже незапланированно расцарапал ему спину. Своими-то отсутствующими ногтями. Трех часов мне хватило, чтобы выспаться и чувствовать себя счастливым и бодрым. Чего нельзя было сказать о N. В зеркало он скептически рассматривал свежие засосы и царапины: — Если я завалю допуск, ты пойдешь сдавать инженерку вместо меня. — Заметано! N, это был охренительный секс, лучше только в Париже. Целый день я проходил с улыбкой, отпустил Аню пораньше и вскоре поехал домой сам. Хмурый Фел на кухне сидел над уже знакомой мне тетрадью. — Как ты, дорогой? Что вчера было? Я побоялся у него спрашивать, — копался я в холодильнике, ища что-либо пригодное на ужин. — Ничего особенного, он швырнул в меня тетрадкой. Артем спросил о мотиве. Ну, а я предположил, что N немножко ревнует тебя ко мне. Брат сказал, что если так выглядит «немножко», то он очень счастлив родиться натуралом и выпасть из круга подозреваемых. А ты как, Дим? — Замечательно! — я ответил, но информацию можно было легко считать с моего лица. — У меня вчера случился долгожданный и фееричный секс, отчасти благодаря тебе. Спасибо! — Хоть какая-то от меня польза. Кстати, ты говорил, что скучаешь по черчению. — Ну да, не хватает, все же я последние десять лет в основном чертил и рисовал карандашом, а тут отчеты, платежки, планы, контроль сотрудников. Немного не то. — Совсем не то, — поправил Феликс. — В общем, если тебе интересно, у нас в группе есть парочка истерящих девиц, которые никак не могут сдать чертежи все тому же Степанычу, непонятно, зачем они поступали на строительный. Просят помочь парней за символическую оплату натурой, но все наши сами зашиваются. У меня есть телефоны. Предложение Принцессы меня воодушевляет. — Я готов, даже на работе иногда пара свободных часов выдается, когда встречи неожиданно переносятся, да и дома я не шибко загружен. Только расчет натурой мне не интересен. — Я не про секс, — почти смеется он, — возможен бартер, одна пирожки офигительные печет, с мясом. N считает, что толстые мальчики — это неэстетично, поэтому выпечкой нас балует исключительно в дни рождения и государственные праздники. Только умоляю, Дим, если возьмешься, поставь его в известность сразу. Не хватало еще очередного припадка из-за твоего телефонного разговора с незнакомой девушкой. — Почему он такой ревнивый? — Это даже не ревность, скорее собственничество. Ты либо весь его, до последней хромосомы, либо идешь на х*й. Я помню, как он мне сказал, мы только переехали: «Феликс, я тебя не люблю и любить не планирую, но если ты будешь трахаться с кем-то еще, можешь сразу оставаться с ним или с ней». — Как-то жестоко. И ты не мог требовать верности в ответ? — У меня не было такого права. — Вот и у меня, похоже, его нет. Настроение исчезло. Между нами воцарилась тишина. Я сидел напротив Феликса с тарелкой, он уткнулся в конспекты, изредка нервно почесывая лицо. Спустя полчаса хозяин квартиры озарил кухню своим появлением. Обнял и поцеловал меня в щеку: — Ребятки мои, я так рад вас видеть. Дайте, пожалуйста, пожрать! Феликс попробовал встать, чтобы достать кастрюлю из холодильника. — Сидеть! — резко остановил его N. Фел рефлекторно приземлился обратно. N достал рулетку с верхней полки и замерил ширину стола между мной и Феликсом. Девяносто сантиметров. Если учесть, что к столу мы сидели не впритирку, метр точно выходил. — Все в порядке, — констатировал N, — продолжай, Сладкий. Сейчас душ приму и прикол вам расскажу. После этих слов он вышел. — Дима, я понимаю, что инженерная графика — сложный предмет с точными размерами и углами, но нахрена он стол мерил? Не в курсе? — У меня запрет на приближение к тебе. Минимум метр. Это после вчерашнего. А я и забыл. Забавно, мог же сесть сбоку стола. — Еб*нутый, бл**ь, напугал только! А чем карается, если не секрет? — Я не уточнял, но что-то не хочется проверять на практике. К разогретому ужину N вернулся чистый и умопомрачительно пахнущий. Глаза снова горели, но теперь добрым огнем. Влажные волосы были аккуратно зачесаны назад. Я решил, что и впредь готов терпеть некоторые странности своего чуда, хотя бы за то, что он может так выглядеть и пахнуть. — Ты допуск к сдаче графики получил? — официально спросил Феликс. — Вот, об этом и хотел вам рассказать. Степаныч спросил, кто меня избил. Я ответил, что сам. Заметил, что таскаюсь на консультации к нему каждый день, и видеть меня он больше не может. На три группы пригрозил поставить мне «отлично» при условии, что до сентября я ему на глаза не попадусь и грязных слухов о нем распускать не буду. Будто это моих рук дело? Я торжественно пообещал исчезнуть, протянул зачетку, поблагодарил и кокетливо назвал его на прощание добряшкой-натуралом. Ну, правда, же! Было бы к чему прицепиться, он бы и отчисления моего добился. — Я бы хотел видеть картину, как ты заигрываешь с преподом-гомофобом, — честно признался я, уже ничему не удивляясь. Феликс немного расслабился и уже улыбался, глядя на нас: — Погоди, так ты сессию закрыл? Снова на «отлично»? Везучая сволочь! — Не завидуй свету в чужом окне! Там нас с тобою нет, и, если плохо тебе — не показывай виду! — спел ему в ответ N. — На самом деле английский же язык еще сдавать. Поэтому — нет. Фел засмеялся: — Это даже веселее стори про Степаныча. Анекдот. Шведский подданный, владеющий английским в совершенстве, завалил экзамен по нему. N подарил ему саркастическую улыбку: — Не подданный и не в совершенстве, посему некая вероятность есть. — А мне еще три сдавать! — тяжело вздохнул Феликс, — Пойду я, мальчики. Слишком с вами хорошо. Фел нас оставил, а N сразу же затащил меня в комнату и трахнул до искр из глаз. Курим после секса: — Это на тебя Степаныч так повлиял? Или кто-то еще? — На самом деле, Ди, сессия за*бывает так, что ничего и никого не хочешь. Английский я сдам в понедельник, уже договорился с преподшей. Не стал нашу Фелю расстраивать. Посему мое либидо встрепенулось и вернулось с удвоенной энергией. Не боись, мы наверстаем пропущенные ночи. Отношения снова наладились. Я поддался стадному инстинкту и подал документы в их вуз на специальность «Управление персоналом». «Я же уже не просто архитектор, но еще немножко директор, посему надо соответствовать». Конечно, большой тяги к учебе я не испытывал. Тем более понимал, что заочно не прочувствовать студенческую жизнь в полной мере. Однако я «стелил соломку», подсознательно подозревая, что в любой момент начальство главного офиса меня может дернуть обратно в Питер. Да, мне не хватало родного города, живого общения с маман, встреч с друзьями, я даже по секретарше Веронике скучал, но страх того, что N может решить, будто я его бросил, с лихвой компенсировал предыдущие рефлексии. А необходимые экзамены дважды в год — хоть какой-то гарант возвращения к любимому. Мама позвонила, обрадовала новостью, что Лиза в положении. Я облегченно вздохнул и постарался удивиться. Еще выяснилось, что Кирилл Мельников не проходит в следующий тур, то есть на третий курс. Его к сессии даже не допустили. А на занятиях видели последний раз в феврале. Дома Кир появлялся редко, в основном ближе к ночи, посему обитатели квартиры с ним так же общались мало, занятые все больше своими делами. Родители, оплачивающие учебу, были чрезвычайно расстроены этим фактом, и в наказание привлекли сыночка к немедленным огородным работам, финальным аккордом которых обещал стать осенний призыв в армию. Кирюха увольнялся из магазина, прощался с городскими барышнями и собирал вещи, особо ни о чем не жалея.