Coming Out под знаком N. Исповедь натурала. Книга 2

С меня твой запах смоют ночи, И я забуду о тебе, Как несколько неровных строчек В моей запутанной судьбе. О сколько новых впечатлений Я непременно испытаю! В моем сердце бьются тени Всех, кого я потеряю. ©

Возвращаюсь поздним вечером домой. Почти полночь. С самого утра весь день где-то мотался, жутко соскучился по N. Подхожу к парадной, поднимаюсь по лестнице. Как-то тревожно. Не мудрено — слишком много навалилось в последнее время. Открываю дверь ключом. В квартире темно. Черт, он же должен быть дома. Может, не дождался и уже спать лег? Ясная ночь, воняет дымом, в свете луны различаю несколько окурков в пепельнице на журнальном столике у дивана. Нервничал и курил? Бывает. Тихонько поднимаюсь наверх, чтобы не разбудить. Задержался и не предупредил — сам виноват… Минуту смотрю на содержимое кровати, пытаясь дать хоть какое-то адекватное объяснение происходящему. Не получается. Мешанина из моего парня и… моего брата. Стою почти вплотную, но они меня не замечают. Продолжают. Зато мне отлично видны колебания каждого перышка гордой птицы на спине Дениса в такт движениям N. И вот с негромким стоном N выпускает струю спермы аккурат на правое крыло сокола. Необратимой мощнейшей ядерной реакцией боль в груди стремительно разрастается по всему телу, поражая каждый орган, за секунду она дошла до кончиков пальцев. Я кричу, что есть сил, и не смогу замолчать, пока чувствую эту боль. То есть, уже никогда. N поворачивается ко мне, совершенно не удивленный моим появлением, и требовательно произносит: — Дима, успокойся! Синий лед глаз замораживает душу, я больше не существую, эта боль меня поглотила, но крик не прекращается. N подходит вплотную, хватает и трясет меня за плечи: — Дима, успокойся, пожалуйста, всё хорошо. — Не трогай меня! — собрав остаток последних сил, отталкиваю я его, и он едва не падает на кровать. — Больше никогда меня не трогай! Понял? — Сх*яли? — немного раздраженным тоном спрашивает N, встает, снова приближается ко мне и опять берет за плечи. — Дим, всё хорошо. Это у тебя, м*дила, хорошо, а меня больше нет. Кричу, но не хватает сил для нового толчка, я позволяю себя трясти и продолжать цинично успокаивать. Внезапно он отвешивает мне смачную пощечину, хотя логичнее было бы наоборот. Зажмуриваюсь и открываю глаза. Крик обрывается. Тишина, темнота, только лунный свет пробивается сквозь мрачное небо холодного Петербурга. N сидит рядом на кровати и смотрит как внимательный психиатр на буйного пациента, потирая плечо: — Еб*ть, ты мне врезал. Спасибо, что не в челюсть. Сломал бы. Осматриваюсь. В спальне мы одни. Дениса здесь нет. Привычные очертания предметов подгружаются в реальность. — Это был сон? — чувствуя себя последним идиотом, уточняю я. — Величайший кошмар в твоей жизни, и пусть он больше не повторится. Иначе с тобой станет опасно спать. Начинаю соображать. Разве так бывает? Это было реальнее любой яви. — А как узнать, что сейчас всё по-настоящему? — Никак! — дерзко парирует N, — но могу и тебе еще раз втащить для ясности. Я включаю лампу. — Извини, тебе больно? — осматриваю и касаюсь покрасневшей на плече кожи. — Дим, тебе бы показаться… маме. Очень удобно иметь родственника-психотерапевта. В случае чего тебя не обзовут сумасшедшим в лицо, а осторожно намекнут, что вам нужно как можно скорее увидеться. И понятно, и не обидно. Еще до конца не веря, я пытаюсь убедить себя, что мне всё приснилось. N не трахал моего брата и ничего не было. Непросто. Слишком ярко и реально. Будто знак. — N, ты бы трахнул Дениса, если бы вы оба были свободны, и он бы не возражал? Тянется к телефону: — Три двадцать семь утра — самое время для ревнивой истерики. Три частицы «бы», каждая — это несуществующая или неизвестная величина. Ты можешь задать вопрос конкретней? Я-то думал, ты орешь, представляя, какой ужас тебя ждет через пять лет работы в моем Задрючинске, а ты просто к Дениске ревнуешь. Карельский, ты неисправим. — Еще скажи, что у меня повода нет. Один готов трусы стянуть при необходимости продемонстрировать татуху на ж*пе, второй, глядя на это действо, слюни пускает аки голодный сенбернар и требует продолжения банкета. Вообще же всё нормально. Чего это я? И в нашем сексе что-то изменилось. У тебя неожиданный прилив тестостерона? Ты драл меня три часа подряд. Без перекуров. Он нервно смеется — плохой знак: — Димитрий, уймитесь, так и быть, я не посягну на Дениску, даже если от этого будет напрямую зависеть спасение его жизни. Ты доволен? Но, черт возьми, он действительно хорош. Знаешь чем? Использовал все ресурсы организма, чтобы стать твоей точной копией. И у него отлично получается. Милое хобби как смысл жизни. Ему осталось только пластическую операцию сделать, чтоб уж наверняка. Димка, он — твой клон. Во всем. Брат-близнец, переношенный на шесть лет. А ты мне очень нравишься, потому и он понравился. Ради прикола возьми любую свою фотку в 19-20 лет и найди десять отличий с текущим Дэном. Если допустить вероятность нашего секса, уместнее будет сказать не «изменил», а «перепутал». — Ты его хотел… — угрюмо констатирую я. — Справедливости ради замечу, что он так и просится на член. Не я его трахну, так кто-нибудь другой. Это вопрос времени. — Ты же сказал — он явный натурал, — прищуриваюсь, замечая, что N путается в показаниях. — Причем тут я? У меня тоже когнитивный диссонанс. Дим, вспомни, в первую нашу встречу и следующую неделю ты вел себя гораздо гетеросексуальнее, однако по состоянию на «сейчас»… А Сокол уже готов. К тому же, если стремиться во всём подражать своему кумиру, захочется хотя бы попробовать… Мои соболезнования Алексу. Не могу слушать его дальше, встаю с кровати: — Пойду воды попью. — Иди, дорогой, с пустырничком коктейль замути, — кричит N мне вдогонку, когда я спускаюсь с лестницы. В воскресенье, после встречи с девчонками, он затащил меня в аптеку и скупил, как мне показалось, ее половину, хотя предлог был невинным — «только презервативы возьмем», а в итоге — притащили домой целый мешок каких-то пузырьков и коробочек, потому что «неприлично порядочному мужчине не иметь дома необходимого перечня медикаментов». На флаконе с настойкой написано, что «нормализует сон». Я так скоро буду жить на успокоительных. Вот как можно так запросто записать моего почти женатого брата в латентные пассивы? И сон еще этот дурацкий, такой четкий… Вселенная как бы намекает, что им лучше поменьше общаться? Или я медленно схожу с ума? Теперь хочу уехать из Питера, только чтобы они не виделись. Неизвестно, что может вылиться из этой дружбы. Лучше перебдеть. Что я там буду делать? Работать! Стремиться и достигать. Нет архитекторов? Отлично, буду первым. Это же шикарно — быть единственным первоклассным специалистом в своей области. К тому же, меня задолбали эти «Дима, ты загубишь себе жизнь» от N и прочих. Будто я хлюпик и размазня. Резко с характерным стуком ставлю пустой стакан на стол. Да, решено, больше никаких сомнений. Поеду и всем докажу, что могу и профессии соответствовать, и с любимым человеком жить. «Не изменил, а перепутал — сука!» Дэн тоже хорош, чем больше о нем думаю, тем больше злюсь. Вот чего он приперся? Воспылал ко мне внезапной любовью, нежностью и толерантностью к сексменьшинствам? Ну надо же! Валить! Там как-то спокойнее, а здесь одни раздражители. Вспоминаю, как в процессе секса N по привычке, прижимая меня к себе, обхватил ладонью мою шею. Я начал задыхаться будто в приступе астмы, перепугав любимого. «Психосоматическое расстройство? Так сразу? Ох*еть! Благо, спустя пару минут отпустило, и мы продолжили. Папа, Сокол, Лиза, Главный… Задолбали все своими советами и вторжениями в личное пространство. Валить! Там никого из них нет — нервы целее будут. Да, по маме буду скучать, по городу, по этой работе. Пофиг! Переживу!» Поднимаюсь к уснувшему N, залезаю под одеяло, утыкаюсь носом в любимую шею, во сне он обнимает меня и гладит по волосам. «Разве можно без подобных моментов жить? Ну, серьезно?!» Просыпаюсь уже утром от сигнала телефонного будильника. Вторник обещает быть насыщенным. Мне нужно съездить на работу, уже бывшую, потом мы решили немного погулять и навестить Марго, еще Катрин прислала смску с номером Стэп, сообщив, что фотки готовы, и мы можем забрать их в студии. За завтраком понимаю, что N дома одного оставлять боюсь. Папа может наведаться, раз сильно переживает. В доме родителей есть дубликат ключей от моей квартиры. У мамы, но… мало ли. Наблюдает за мной, молчит, что-то анализирует, мне слишком знакома интонация этого взгляда, через минуту не выдерживаю и швыряю вилку на стол: — N, прекрати на меня смотреть как на психа! — Ты слишком остро на все реагируешь, я переживаю, — раздается негромкий осторожный ответ. — Ценю, но не стОит, я в норме! — Как скажешь, — тяжело вздыхает, утыкаясь в свою тарелку. — Через десять минут выходим. На работу со мной не поедешь, чтобы не вызывать лишних вопросов, мне не хочется отвечать. Отвезу тебя к Стэп, побудешь у нее, потом заберу. N такой расклад явно не устраивает: — Дим, я не трехлетний ребенок. Мне не нужна нянька! Почему я не могу тебя подождать дома, в кафе или где-то недалеко от офиса? Снова недоверие? — Нет, страх. Папа редко швыряется предметами в живых людей. Тем более родных. Ладно я, но за что прилетело Дэну? Непонятно. У меня нехорошее предчувствие. Лучше тебе побыть в безопасном месте, я постараюсь побыстрее, но не знаю, как выйдет. — Ла-а-адно, — протягивает он. Добираемся до Петроградской. Договариваюсь с мамой о вечерней встрече. Студия Стэп в пяти минутах, второй этаж, серая дверь со стеклом и вывеской «Фото на документы, ксерокс». Из-за камеры на высоком штативе она радостно машет нам рукой: — Салют влюбленным, проходите, располагайтесь. В студии кроме Стеши две девушки возраста старшей школы, одна позирует перед объективом в строгой белой блузке, вторая в ожидании подруги подпирает стену мятного цвета. Обе, завидев нас с N, заливаются краской. Настройка света, пара манипуляций: — Подбородочек чуть ниже… глубоко вдохнули… спокойно выдохнули… не моргаем, — раздается несколько щелчков, — Есть! Завтра после обеда будет готово. Девушки благодарят фотографа и уходят. N рассматривает обстановку. Стеллаж во всю стену с книгами по фотографии, множеством конвертов, различной фотоаппаратурой и элементами декора для фотосессий, а я обращаюсь к освободившейся Стэп: — Ты как-то поаккуратней афишируй, зачем детей травмировать? Пожалуются еще родителям. — Во-первых, Дим, я беру стопроцентную предоплату, пусть хоть обжалуются; во-вторых, чем проще ты к этому относишься сам, тем больше наср*ть остальным; в-третьих, нихрена себе дети? Фотографии на студенческий билет. Первокурсницы. В-четвертых, расслабься и, — добавляет голосом Масяни, — пойдемте-ка покурим-ка. Закрываем студию, выходим на задний двор, N, прихвативший какую-то брошюру про фокусное расстояние, курит, погрузившись в нее, и не особо общителен. На самом деле, как подозреваю я, пытается скрыть раздражение и волнение от моего предстоящего решения — а я еду увольняться с любимой работы. — Стэп, можно с тобой читающего мальчика оставить на час-два, я быстренько уволюсь и вернусь? — Да без проблем, — улыбается, затягиваясь, Стэп, — у меня как раз через два часа фотосет для парочки, а пока буду разгребать снятое, печатать срочняки, ваши тоже напечатаю и надо подготовить второй зал. Знаешь, офигенно встречаться с дизайнером. Катюха столько шикарных вещиц для фотосессий мне привозит. Безвозмездно и навсегда. Сама на декоре зарабатываю, да еще и коллегам в аренду сдаю. Почти семейный бизнес. Жаль, у нее сегодня завал, не смогла вырваться попрощаться, но передавала пламенный привет. — Угу, взаимно, — киваю я, надеясь, что в моей жизни тоже когда-нибудь возникнет наше с N общее дело. — А за мелкого не переживай, он мне нравится, в обиду не дам, — смеясь, Стэп хлопает по спине N, который отрывается от сложенной гармошкой картонки и укоризненно произносит: — Вообще-то я выше тебя и всё слышу. — Зато я на семь лет старше, бее, — показывает Степанида проколотый язык со штангой, в которой явно угадывается некрупный сапфир. Передразнивая, любимый демонстрирует девушке свой пирсинг. — Уже лишним себя чувствую, не буду вам мешать, да и пора мне, — смеюсь я и целую N в щеку. Выдвигаясь в сторону метро, ловлю себя на ощущении, что к девушкам N не ревную абсолютно. Да, лесбиянки, ну и что. К гетеро тоже вроде не ревновал, не считая, Виктории. Тогда вообще странные чувства разрывали, чуть не потерял своего инопланетянина из-за дурости. И сейчас не потеряю. Знакомый офис. Тяжело вздыхаю, перешагивая порог здания, прикладываю карту к белому датчику на стене. «Пропуск еще действует. Нужно будет сдать на выходе. Ни к чему он мне больше». Пробираясь к кабинету директора, стараюсь оставаться незамеченным. Не готов к прощанию со старыми коллегами. Не хочу расстраивать беременную Нику, объясняться с Яшкой. Лучше вот так трусливо и по-английски. В приемной Главного сидит Леночка. — Привет, Лен, шеф документы для меня оставлял? — Добрый день, Дима, нет. Он тебя ждет, проходи. Черт, не получилось свалить по-тихому. Приоткрываю дверь в кабинет и вижу Главного, разговаривающего по телефону. Он указывает мне на стул рядом с собой. Сажусь. — Да, он пришел, понял тебя, позже созвонимся, — слышу окончание разговора, от которого мурашки бегут по спине и немеют руки. Босс вешает трубку: — Здравствуй, Димитрий, вот, с отцом твоим разговаривал. Почти незаметно вздрагиваю на стуле. В голове волна легкого помутнения. «Неужели он сказал Главному про меня?» — Добрый день, Максим Валерьевич. Заявление нужно писать? — стараюсь спрятать волнение, руки предательски трясутся. — Конечно, только объясни мне, Дим, не срастается что-то. Папа твой не в курсе, что ты из города уезжаешь и уходишь с работы, а ты говорил «по семейным обстоятельствам». Семья ничего не знает? Или кого-то из нас ты обманываешь? Разве я плохо к тебе относился? Мало платил? Не давал расти? Почему так вдруг? «Фух, не сказал». — Максим Валерьевич, папа уверен, что я остаюсь. Не может принять этого. Но я решил по-другому, завтра поезд. — Дим, я не буду говорить, что ты мне как сын, я тебя не настолько старше, но как племянник определенно. Что-то случилось? Проблемы в семье? Нужна какая-то помощь? — в глазах Главного возникает крайняя тревога. «Да, пятнадцать бодигардов для меня и моего парня, бронированную тачку, миллион долларов и на всякий случай политическое убежище в Марселе». — Нет, спасибо, всё в порядке, я справлюсь. — Признаться, меня очень расстроило твоё решение. Я наказываю себя за тот выбор. Нужно было отправлять кого угодно, но не тебя. Урок, Дим, на всю жизнь. Нельзя разбрасываться ценными кадрами. Ты его тоже запомни, тебе с подчиненными работать. Киваю. Шеф придвигается ближе, подмигивая мне: — Дима, только между нами: почему? Я понять не могу. Отпущу тебя с миром, как только разберусь в ситуации, но скажи мне правду. Мне для себя нужно. Может, я как руководитель плох и должен работать над собой? «Отец поначалу хотел задушить меня, узнав о моем парне, но позже смягчился и предложил альтернативу — навсегда убраться из города. Хотя я не уверен, что это альтернатива, и там он меня не будет терроризировать». — Извините… это очень личное. Вы замечательный босс, я был счастлив работать здесь, Вы останетесь для меня примером. Будь у меня возможность продолжить карьеру в Питере, я бы работал только у Вас. — Лестно, но ощущение, что тебе угрожают… — снимает очки Главный, протирая стекла. — Нет… просто я должен уехать, очень Вам благодарен за всё. Молча он дает мне белый листок бумаги. Только под тиканье настенных часов пишу заявление на перевод и забираю трудовую с другими документами. — Передумаешь в ближайший год — возьму обратно на прежнюю позицию. Будь здоров. Успехов тебе там. Еще будем созваниваться. — Максим Валерьевич, могу я Вас попросить об одолжении? — спрашиваю я, пожимая его руку перед выходом из кабинета. — Попроси… — Не обсуждайте мой уход с папой. Он расстраивается. Лучше скажите, что я занимаемой должности не соответствую. — Я не намерен врать старому другу, но мысль твою уловил. Добро. Выхожу и всё же в коридоре попадаю в цепкие руки Яшки: — А, гад, бей его, свалить хотел? — Яш, не кричи, да, ухожу, — оглядываюсь я по сторонам. — Как? Совсем? — он округляет и без того выразительные глаза. — Не знаю… скорее всего. — Ты че дурак? Ходят слухи, что ты в… черт, не могу название запомнить… в том городе, короче, бабу нашел взрослую и переезжаешь к ней. Она богатая, да? «Вот чем люди руководствуются, когда придумывают подобное?» — Очень! — только и могу ответить я. — Ну, Димитрий, ну «фу» же — старушек трахать, да и не настолько ты безнадежен и меркантилен, чтобы за чужой счет жить. — Яков, безмерно рад был Вас видеть, но отпустите воротник моей рубашки, ждут меня… — пытаюсь освободиться от его объятий, по сантиметру пробираясь к лифту. Яша смотрит с недоверием, всё же не первый год меня знает и зарекомендовал себя как весьма проницательный специалист, приподнимает одну бровь: — Димитрий Карельский влюбился? — Не поверишь, по самые щи, — нервно улыбаюсь я. Яков очень хорошо чувствует любую ложь, хотя сам врет гениально, поэтому лучше поддакивать и отвечать общими фразами, иначе при малейшем сомнении со стороны оппонента наша душевная встреча выльется в многочасовые посиделки в ближайшем баре, и он меня живого не отпустит, пока всё не выведает. — Во дура-ак, — снова протягивает он, — но, завидую, так сколько хоть ей? — Любви все возрасты покорны, — загадочная улыбка. — Что, прям такая старая? — испуганно и брезгливо морщится друг. — Нет, — успокаиваю я его и совершаю последний маневр к лифту. — Дим! Ты так и свалишь? Как крыса с корабля? А с нашими попрощаться? Они же ждут, — у него такой умоляющий взгляд, полный скорби, а я представляю сотню вопросов из серии: «как?», «куда?» и «почему?». Не хочу, N еще же ждет. — Яш, тороплюсь я, передавай всем привет, Вероничку мою не обижайте. — Гад, — почти беззлобно произносит он, — телефон хоть оставь. После изъятия номера, он всё же отпускает меня в лифт. Нажимаю кнопку с единицей, и двери закрываются. Мерзко. Паршиво. Почему я думал, что будет просто? Словно прыжок в бездну. Теперь даже не знаю, что меня ждет. «Обрубаю все канаты, сжигаю мосты, чтобы что? А N даже поддержать как следует не может. Сейчас приеду с кислой рожей и снова п*здюлей получу. Потому что „я ж говорил“. И в который раз все сведется к тому, что он — красавчик, я — дурак». Иду на автопилоте в сторону метро и не переживаю за потерю работы, меня волнует только, как сделать пред любимым счастливую физиономию, чтобы он поверил, будто у меня… у нас, всё хорошо. «А как он поверит, если я не верю сам?» Спускаюсь в подземку, разочарованный и подавленный. «Гулять два часа в парке? Купить книжку с анекдотами? Как скрыть это состояние? Бросил место, где меня ценят и любят ради сомнительной конторы, в которой только интриги, а все перспективы призрачны и туманны». Уже в вагоне. Еду в неизвестность. Зачем? Что дальше? Он же может меня бросить. Вот просто взбрыкнуть и бросить из принципа. Придется возвращаться обратно, с разбитым сердцем и поврежденной психикой. Если бы вынужденный камин-аут был лекарством, в инструкции к нему следовало бы писать: побочные эффекты в виде ментальных расстройств гарантированы. Реальность меня не бережет, а сны добивают. Они же трахались. На нашей кровати! Как хорошо, что я не очень верю в вещие сны. Но ведь его слова «просится на член»… N не ошибается. Никогда. Пока не ошибался во всяком случае. Черт! Переход с Гостиного Двора. Я в своих крамольных мыслях, которые разбиваются крепким мужским плечом, дерзко таранящим меня. Синхронные взаимные извинения, ловлю на себе заинтересованный взгляд… «Вот как? В городе несколько миллионов человек. У меня сотни знакомых по школе, университету, работе и просто друзей, но я столкнулся именно с ним…» — Дима? Ты откуда? Здравствуй… — его счастье соразмерно удивлению, подает руку. — Привет, Глеб… — пожимаю крепкую ладонь, едва узнал. Раскачался килограммов на десять. Возмужал, даже похорошел. Теперь комплекцией на коренастого Темыча смахивает. Только личико такое же смазливое, короткая стрижка ему очень идет. Сколько я его не видел? С марта? Почти полгода, ну надо же. Вырос! Не мальчик — уже мужчина. — Не ожидал тебя здесь увидеть! Тем более в метро. Ты же уехал! Вернулся? — не собирается отпускать мою руку. — Приехал по делам ненадолго, без машины… — пытаюсь вырваться, но никуда не деться от такого крепкого рукопожатия, — завтра снова уезжаю. Поезд ночью. Тяжелый вздох Глеба заглушает прибывший поезд, замечаю явное разочарование. Хмурится, отпускает мою руку. «Вот только твоих расспросов не хватало, я не вынесу. Пощади!» — Глеб, извини, мне пора, рад был увидеться, — поворачиваюсь в сторону лестницы. — Димитрий! — кричит он мне через гул толпы, хватает за запястье — умоляю, удели мне десять минут. Пожалуйста! Смотрю на часы — любимый у Стэп пока чуть больше часа, добираться минут пятнадцать. Этот смотрит голодными глазами томной лани. В принципе, успеваю. — Ладно, — вздыхаю я, кивая Глебу, который одаривает меня широкой улыбкой и играющими ямочками. «П*здец! Приплыли!» — Спасибо, — шепчет он губами, а новая толпа сносит нас к стене, — только давай выйдем на поверхность. Мне слишком неловко стоять с ним рядом на ступеньке эскалатора, и улыбаться я не могу, но он справляется за нас двоих: — Димка-а, ты не представляешь, как я рад. Как у тебя дела? — Если честно, то ужасно… — мне совершенно наплевать на приличия, и на то, что малознакомым людям на подобный вопрос отвечают «хорошо». В моем случае это слишком явная ложь. Улыбка Глебушки ползет вниз, теперь он всерьез обеспокоен: — Что случилось? Вы расстались с Драконом? Ты поэтому приехал? Меня подбрасывает на металлической поверхности: — Типун тебе на язык! Все у нас замечательно, вместе мы. — Прости… а что тогда «ужасно»? «Юношеский максимализм или детская непосредственность? Этот еще хуже Яшки и Главного вместе взятых. Откуда вас столько свалилось на мою голову?» Выходим на улицу. — Здесь за углом отличная кофейня, один мятный чай, и я тебя отпущу к любимому. Ты с ним приехал? — Да… — ну, а что? Пусть развлечется, поупражняется в задавании вопросов. Односложные ответы я давать могу. Второй этаж. Столик, залитый светом у самого окна, прекрасный вид на Невский. Смотрю на проспект. — Ди-им, — осторожно напоминает Глеб о своем присутствии, принеся два высоких стакана с желто-зеленой жидкостью и веточками мяты, — так ты расскажешь? Я же не хотел говорить, но что-то пошло не так: — Итак, Глеб, за последние четыре дня в моей жизни творится форменный звездец и с каждой минутой он усугубляется. Беременная невеста брата на дне рождения маман рассказала отцу обо мне и Драконе, когда я уже уехал. Папа сел пьяный за руль и не поленился приехать меня отчитать. Попутно разбивая рожу и травмируя печень и желудок. А еще он сказал, либо я становлюсь нормальным, либо сваливаю из города, так как работать он мне не даст. Незадолго до нашего столкновения я позорно сбежал из офиса, забрав все документы и написав заявление на перевод, который больше тянет на уход по собственному. Всё бы ничего, но Дракон настоятельно требует, чтобы я остался здесь и продолжил работу, однако после их встречи с папенькой, отец воспылал желанием закатать мою любовь в асфальт, а если потребуется, то и вместе со мной. Теперь я снова еду покорять таинственный Мухосранск, который в новых архитекторах не нуждается, зато трезвые трактористы и сварщики там на вес золота, — почти с удовольствием наблюдаю, как Глеб пытается поймать губами синюю соломинку, в его глазах при этом царит Хаос. Я доволен произведенным эффектом. Почувствовав паузу, Глеб оценивает ситуацию: — Ты познакомил отца с любимым парнем, по-моему, это здорово. Очень смело, правда. Я бы не решился. — Ах*енно просто, — деланно соглашаюсь я, — только я совсем не планировал их знакомить, в итоге остался без работы и жить в этом прекрасном городе больше не могу. Хотя… если останусь и женюсь, папа, возможно, отвалит. А как у тебя дела, Глебушка? Смотрю, ты в отличной форме! Он выпрямляется на стуле, снова играя ямочками: — Спасибо, закончил первый курс с отличием, отметил совершеннолетие, съехал из общаги к сестре, подрабатываю там же, да вот, тренируюсь побольше… а еще татуху набил. Показать? — В каком месте? — на всякий случай уточняю я. Отмечаю, что Глеб стал решительнее, от былой скромности нет и следа. Уверен, он вполне способен устроить стриптиз в общественном месте. — На икре… Прикидываю, что рассматривание чужих мужских ног на предмет тату, вряд ли тянет на флирт, поэтому киваю. Он ловко закатывает штанину тонких джинсов и демонстрирует мне на правой голени череп, держащий в зубах розу. При этом сам череп проткнут мечом. Данная композиция обвита змеей. — Олдскул? Неплохо, очень яркое исполнение, но зачем такой мрачный посыл? — А это, Дим, от угла восприятия зависит. Лично я мрачного ничего не вижу. — У моего братца хотя бы птичка… Эпидемия какая-то! — Сколько ему лет? — Глеб явно заинтересован, такая пошлая улыбочка. — Девятнадцать, но не обольщайся, он натурал и скоро женится, к тому же, как я уже сказал, они ждут ребенка. «Надеюсь, N ошибается, и Дэн — гетеро. У него же любимая, хоть и дурная, женщина, а мои сны из-за идиотской ревности». — Да я просто спросил, — чуть обижается собеседник, — ты прям думаешь, меня кроме секса ничего не интересует? Так что за татуха у него? И почему эпидемия? — Тату-эпидемия, всегда думал, что я повернутый на теме, однако в этом феврале успел только буковку на запястье набить, зато за последние полгода мой парень с нуля забивался дважды, а брат за шесть сеансов навалил детализированного сокола на всю спину, у него тоже первая тату, и ты тут еще с черепушкой. Прямо-таки год дебютов. — Да уж, — снова улыбается. — А что за буква? — Неважно… — Покажи, — клянчит он. Снимаю широкий ремешок часов, обнажая свою каменную «N». — Его имя? — спрашивает не в меру проницательный Глеб, с легкой досадой. — Угу… — Ясно… а почему он не хочет, чтобы ты уезжал? — сейчас он погрустнел, и о чем-то задумался. — Я загублю карьеру архитектора. Типа, работа прежде всего. — Глупости! — восклицает Глеб, подпрыгивая на стуле, — разве может работа заменить любимого человека? Дим, прости мне этот вопрос, не злись только, но он точно тебя любит? — Да, точно, — я уверен в своих словах. Наверное, уверен. — Тогда все в порядке, вы любите друг друга и уезжаете вместе. Работа найдется, я в тебя верю! — Спасибо, — успеваю сказать я, вынимая из кармана звонящий телефон. — Слушаю, — очень официальным голосом отвечаю любимому, пока Глеб не просто смотрит на меня, а именно рассматривает, будто старается досконально запомнить каждую черточку моего лица. — Димка, прости, если отвлекаю, ты еще долго? — спрашивает N. — Нет, а что случилось? — под пристальным взглядом Глеба застегиваю ремешок часов. — Ничего, просто Стэп показала мне уже две тысячи фотографий, провела краткий курс по фотосъемке, разложила по полочкам наши отношения, сейчас правда отвлеклась на какого-то пришедшего мужика. Я так больше не могу, забери меня отсюда, или сам приеду. Ты где? — Уже на Невском, продержись минут пятнадцать. Скоро буду! — Окей, — он отключается. — Глеб, спасибо за чай, мне пора, — кладу на стол две купюры по пятьдесят рублей, встаю. — Сядь и деньги убери, — очень грозно приказывает он, — мы не закончили. Опешив, я возвращаюсь на свое место и жду продолжения, пряча бумажник. — Малина или вишня? — В каком смысле? — Выбери! — Тогда малина. Он явно слегка не в себе, маман говорит — если человек начинает буянить, его лучше не провоцировать. — Сейчас вернусь, — Глеб встает из-за стола и направляется к витрине, а я непроизвольно цепляюсь взглядом за его роскошную задницу. Он потрясающий и… очень сильный. Возвращается с подносом, на котором красуется креманка с малиново-сливочным многослойным суфле. Сверху свежие ягоды. — Кушай, но не сильно торопись, я постараюсь уложиться в одну порцию. Пробую — безумно вкусно. — Спасибо. А себе чего не взял? — Спортивная диета, тренировка же вечером. Дим, я очень много дней прокручивал в голове нашу вероятную встречу, хотя она могла и вовсе не состояться, поэтому не отпущу тебя так быстро. Извини. Долгие месяцы внутреннего диалога с тобой. Я только в июне перестал вечерами ездить под Грибоедовские окна, ожидая, когда ты включишь свет, и мы сможем хотя бы поговорить. Дим, мне очень важно, чтобы ты был счастлив. Хотя мое мнение тебе до лампочки, я призываю тебя слушать сердце, и если оно говорит, что ты должен быть с Эн, не отпускай его. Как ты понимаешь, в моих интересах умолять остаться тебя здесь, но я этого делать не буду. Я видел, как ты забивал в зале эту внутреннюю боль, сейчас я делаю то же самое… — он замолкает, сглатывая. — Глеб, из-за меня? Не стоит так убиваться, ты ж так не убьешься. — Меня поэтому из общаги и выперли — часто не успевал к закрытию. Сейчас легче. Почти отпустило, но я очень хочу стать тебе хотя бы другом. Сестра с утра до вечера просит меня забыть, ведь «даже ничего не было», и она, конечно, права, но для меня было. Я очень многое вынес из этих неотношений. Вот сейчас интересно стало: — Поделишься? — я заинтригован. — Да, если нравится человек, надо действовать сразу, а не ждать идеального момента, иначе твое место займет другой. Я до сих пор думаю: подойди я к тебе в декабре, мы были бы вместе. Что скажешь? — Ну, не знаю, я уже был знаком с N. И не только знаком. Но общий вывод мне нравится. Продолжай. — Если любишь человека, нужно быть с ним. Во всем. Ни работа, ни другие люди и внешние обстоятельства не имеют права вам мешать, если вы хотите быть вместе. Оба. Жаль, у нас не было этой взаимности. — Тоже верное наблюдение. — Нужно быть уверенным в каждом действии и идти до конца… — Поподробнее? — машинально облизываю я ложечку, от чего Глеб сверкает глазами. — Я знаю, что у нас ничего не получится, оставь мне хотя бы свой несуществующий e-mail. Тот, который еще не создан. Я буду иногда писать на него какой-нибудь бред, а ты отвечать раз в месяц, что ты жив и здоров. Давай попробуем? — верю, что он готовился к этому разговору. «Dima.good.Kharelsky@mail.ru» — пишет на салфетке Глеб. — Я проверял, такого пока нет, — складывает и передает бумагу мне, кладет руку на мою ладонь, — приедешь туда и создашь. Хорошо? А если не создашь… я пойму. Это твоё право. Не хочу вам мешать. Только не забудь и не потеряй. Пожалуйста! — такой умоляющий голос и взгляд. — Глеб, я все понимаю, но для чего нам дружить? Разве тебе будет комфортно? — десерта осталось меньше трети, но я бы не отказался от второй порции. Обожаю малину. — Ты умный, взрослый, опытный во многих вопросах, мне может пригодиться твой совет… Звучит потребительски? — Нет… — едва снова машинально не облизываю губы, но вовремя останавливаюсь, — но за советами скорее к моему парню. — Я его не знаю, и доверия он у меня пока не вызывает, надеюсь, ты правда с ним счастлив. — Счастлив! — резко отвечаю я, выдергивая ладонь из его цепких пальцев, меня раздражает это пренебрежение N, — Глеб, интимный вопрос можно? У тебя кто-то был или есть сейчас? Меня пугает эта зацикленность. Я создам почту, но… Ведь должен кто-то быть! Он улыбается: — Почему должен? — Ты отличный парень и выглядишь шикарно! — Стоило почти ежедневно ходить полгода в зал, чтобы услышать это именно от тебя. Спасибо. Знаешь, да, девчонки в институте часто проявляют внимание, видел интерес даже одного старшекурсника и мужик… черт, Дима, в мае, в том клубе, когда я принимал душ после тренировки, ко мне в кабинку ввалился здоровый голый мужик со стояком. И говорит басом: «Парень, давай дружить, по-братски». Я думал, он меня там и трахнет. Еле отбился, объяснив, что товарищ берега попутал, да и уборщица появилась кстати. Зато я такой мотивационный толчок получил к силовым. Мне почему-то смешно от визуализации ситуации, снова нервы шалят, стараюсь собраться: — Ты испугался? — Скорее офигел, но я бы душем его ушатал. Он только предложил, даже не касался меня. — И зал не поменял, молодец! — Да щаз, я ж на халяву занимаюсь, сестра устроила. Ты цены на карты видел? — Видел. — Сказал ей, что тот чувак полотенца ворует, стали его на выходе шмонать, свалил он. В общем, нет у меня никого, не было и кроме того нашего поцелуя, я бы не сказал, что с кем-то целовался. Только в щеку. — Глеб, обещай кого-то найти, тебе это будет раз плюнуть, тогда буду на твои письма отвечать. — Ди-им, ты думаешь, я не стараюсь? Ну, вот ты меня сразу зацепил, не знаю чем, залип на тебя и всё — не оторваться, больше такого не было. А без симпатии я не могу, ну, не нравится мне никто. Понимаешь? — Понимаю, — я прикончил лакомство, — Глеб, я хочу оплатить — это недешевое место. — Нет! — категорично отрезает он. — Не смею тебя больше задерживать, спасибо, что выслушал, — опускает взгляд, — жаль, ты не на машине. Адрес не потеряй, — его ладонь снова ловит мою левую руку. Взгляд в глаза, под которым можно согласиться на всё. В США я бы уже подал на него в суд за сексуальное домогательство глазами. — Глеб, — шепчу я, — отпусти меня и перестань так смотреть! — Извини, — одергивает руку он и отводит взгляд в сторону. — А можно тебя хотя бы обнять? — Валяй, — встаю для прощания, чувствуя, если задержусь еще на минуту, любимый оборвет телефон. Меня очень крепко обнимает накачанный невысокий парень, да так, что становится трудно дышать, его нос на уровне моей шеи, глубокий вдох. — Я помню твой запах, — шепчет еле слышно, будто это сказано не мне, а всего лишь мысли вслух. — Глеб, мне пора, — посетители косятся на нежности двух взрослых мужиков, отстраняюсь. — До вновь неожиданной встречи, Дим. Спасибо, что поехал на метро именно в это время, — улыбается так печально, становится его жаль. — Удачи тебе! От станции набрал N, прикидывая, должен ли я сообщать ему о встрече с Глебом. «С одной стороны — я против секретов между нами, с другой — лишний повод для ревности. Милый ругаться будет, значит, пока не скажу». Прошатавшись по центру пару часов, мы купили несколько книг и приобрели парочку тонких плетеных «радужных» браслетов в тематическом магазине. После встречи с Глебом я почувствовал спокойствие и легкость. Будто прозрение. Все разложилось по местам. Глеб помог разобрать хаос, копившийся в моей голове. Да, теперь я ничего не боюсь и уверен в каждом действии. «N мне дороже любой работы и карьеры. Его присутствие рядом — единственное, что по-настоящему нужно мне. Раз не получится остаться здесь, мы уезжаем. Решено! Это больше не обсуждается. Тема закрыта!» В начале седьмого жутко голодные мы добрались в район работы мамы. Заказав «роллы с собой», мы приближались к кабинету Марго Марковой. Она отпустила Глашу пораньше и проводила нас к себе. N расположился с мамой на диване, а я сел в кресло напротив. — Как вы поживаете, родные? — улыбается мама. — Нормально, уволился, разобрался со всеми делами, готовы ехать обратно, — отвечаю я, замечая некоторое негодование на лице N. — Денис, кстати, вчера в гости приезжал, — мне надоело обсуждать отбытие, переливая из пустого в порожнее, пытаюсь перевести тему. — Я в принципе знала, что так будет, — вздыхает Марго, — что ж, буду скучать. Да, он вчера внезапно похитил меня, чтобы поужинать вдвоем. — Что-то говорил о нас? — вот про брата послушаю с удовольствием. — Сказал, что ты выглядишь влюбленным и счастливым, N ему тоже понравился, честно признался, что думал, будто всё гораздо хуже. — Не так страшны однополые отношения, как о них думают гетеросексуалы, — замечает с улыбкой N. — Денис приезжал один? Без Лизы? — уточняет мама. — Да, как раз собирался после сопровождать ее на осмотр. — Жаль, — мама поворачивается к N, — я бы хотела знать твое мнение относительно этой девицы. Что скажешь о моем младшем сыне? — Вполне приятный парень, и, кроме стремления даже в мелочах подражать Димке, ничего дурного я в нем не заметил. — Да, милый, ты прав, — Марго явно довольна его ответом, а про меня снова все забыли. — Дима всегда был для Дениса эталоном во всем. Я помню его обожающие брата глаза в возрасте четырех-пяти лет. Столько любви и нежности, хотя Димитрий этого не одобрял. В подростковом возрасте ситуация приняла пугающий оборот. Дима рвал рисунки Дениса, считая их бездарными. Просил не вешаться на него при друзьях. Кричал, чтобы тот не пел в доме. Они даже дрались несколько раз до крови. Пришлось вмешаться и слегка их друг от друга изолировать, мы договорились с мужем, что я «вправляю мозги» старшему, а он поддерживает младшего. Но даже тогда Алекс не стал безоговорочным авторитетом для Дениса. Тот всегда тянулся именно к брату, встречая с его стороны только презрение и агрессию. Я этого не помню. Да, мелкий в детстве меня частенько доставал, но драки и унижения — это не про меня. Мама преувеличивает. — Дим, ты зачем маленького обижал? — наезжает N. — Закалял его характер, а мне вот интересно, мам, почему именно мнение N тебе о Денисе важно, — снова накатывает волна ревности. — Дима, — отвечает Марго, — N видит людей насквозь, из него бы хороший психолог получился. Милый, — снова в сторону N, — никогда об этом не думал? — Мамуль, — отзывается «братик», — вот скажи, разве счастливые ходят по психологам? Нет! Обращаются только, если не могут решить какую-то проблему. А слушать чьё-то нытье целыми днями я не готов, даже если хорошо платить будут. Душевно изматывает. — Верно, дорогой, но это только первые пару лет, потом втягиваешься и привыкаешь. Что по поводу моего мужа сказать можешь? — Принципиальный, основательный, волевой, человек со стержнем, мне Алекс очень понравился, познакомься мы при других обстоятельствах, я бы к нему за советом обращался. Привык говорить то, что думает. «Кулаком по столу» даже если образно — это про него. Знаешь, мне кажется, его больше задела не попытка сына, начать отношения с мужчиной, а утрата авторитета в семье. И ты, и Денис против, а Алекс считает себя правым и думает, что его все предали. — Я же говорю — умница! — восхищается Марго, — дай, я тебя поцелую. N ластится к маман и разве что не мурлычет, а она как мама-кошка его зацеловывает в нос, в щеки. Они такие очаровательные и родные. Любимый светится. — Ты абсолютно прав насчет мужа, но ведь скажи я ему сразу, он бы принял точно так же, так какая разница? Сейчас лишен права голоса. Пока до него не дойдут очевидные вещи, я запретила ему говорить. Он не разрешал мне часто целовать и обнимать сыновей, чтобы «не выросли слюнтяями», вот теперь буду отрываться на тебе, — она крепко обнимает его. — N, если познакомишься с Лизой, обязательно мне подробно обо всём расскажи. Хорошо? — Конечно, а почему ты к ней так предвзята? — У меня стойкое чувство, что она может погубить моего мальчика, такая вся гнилая и лживая, прикидывается бедной овечкой. Не удивлюсь, если специально тайно забеременела. Тут я поджимаю губы, благо они слишком увлечены друг другом, чтобы заметить мимику моего лица. — И это не ревность мамочки-наседки, — продолжает Марго, — а именно предчувствие на основании информации, полученной визуально и вербально. Вот за вас я не боюсь. Если не будете дурить, со всем справитесь. А там… я не знаю, что ей нужно от Дениса. На вероломную нахлебницу она не похожа, все на работу рвется. На днях заявила: «Как малышке месяц исполнится — найду няню и в клинику вернусь». Хоть забирай у нее ребенка, грудью кормить не планирует, чтобы «не быть привязанной к коляске». Создалось впечатление, что ей ни Денис, ни ребенок не нужны. — Ма-ам, — тянет N, заметно, как он смакует новый термин, — может они сами разберутся? Взрослые же люди. — А я пока и не лезу, но все замечаю и не могу сидеть, сложа руки. Он стал замкнутым, нервным, постоянно просит меня быть с ней помягче. А я что притворяться должна? Зачем эта женщина моему сыну? Неужели лучше не нашлось? И выходки эти ее… — сейчас мама смотрит на меня, — Тварь, просто тварь. Да, нехорошо так про беременную, но я как представлю, что из-за ребенка мы будем видеться почти каждый день, мне жутко становится. — Мам, — это уже я, — ну, не гноби девочку. Я вот на нее зла не держу. Впечатлительная, в положении, ей тоже непросто. — Тебе брата совсем не жалко? — обижается Марго. — А чего его жалеть? N правильно говорит — взрослые люди, сами разберутся, да и нет причин ее прям ненавидеть. Хочет работать — замечательно, не будет за счет мужа жить. Кормить — не кормить, тоже дело выбора, не каменный век на дворе, есть смеси разные, не уступающие молоку. Мам, мне кажется, что ты нагнетаешь. Не было за Лизой серьезных косяков, им хорошо вместе — пускай живут. — О косяках, Димуль, я бы поспорила… В том то и дело, что не вижу я этого «хорошо». Неспокойно мне. Знаешь, что она сказала про свадьбу? «Давай дождемся рождения ребенка, потом дату выберем». Нет, ну нормально это — сначала рожать, потом жениться? Зачем такие схемы? Она хочет передумать, увезти ребенка и запретить Денису видеть дочь? Что у нее в голове? Буду настаивать на брачном контракте. Марго разволновалась. Я кормлю ее роллами из своих палочек. — Так, ладно, а с папой что? — все темы сегодня остроугольные, но я пытаюсь. — Ничего… он меня разочаровал. Приехал тогда гадостей мне наговорил, что все кругом лжецы, предатели или… прости, пед*расты. И больше он никому доверять не будет. Мог бы хотя бы попробовать понять. Нет, «позор семьи» и «не нужен мне такой сын». Как можно такое сказать? Выгнать ребенка из города? Ненормальный. Мы с Денисом хотели бы, чтобы вы остались в Питере. Тут лучше и ближе, там же нет никого, но Алекс… даже не знаю, как на него повлиять. Впервые за двадцать шесть лет брака я настолько недовольна мужем. — Так чего именно он хочет? — спрашивает прищурившись N. — Он сказал? — Он считает, что это всё минутное помешательство, цитирую «эта дурь скоро пройдет, а от позора мы не отмоемся, поэтому надо пресекать сейчас, пока не весь город в курсе». Весь город… Будто я замужем за президентом, бл**ь. Впервые слышу, как мама матерится и это так смешно, что сдержаться невозможно. — Простите меня, мальчики, но кем он себя считает? Он думает, что про него все станут говорить, а газеты на первых полосах напишут что «Алекс Карельский не владелец сети салонов японских автомобилей», а «Алекс Карельский, выгнавший своего сына за нетрадиционные отношения»? Разве это кому-то интересно? Разве связано с работой? Я чего-то в жизни не понимаю? — Наверное, — умозаключает N, — ему нужно время. Много времени. Годы, десятилетия, века. Закончив с трапезой, мы прощаемся с мамой. Обещая приехать на Новый год. Снова отмечаю, что чувствую себя очень уверенно. N молчит. Идем вдоль набережной. Спокойно и хорошо, но это тянущее послевкусие встречи с Глебом тяготит как обман. Желаю облегчить душу, может, я зря загоняюсь: — Дорогой, если бы ты случайно встретил парня, в тебя влюбленного, и вы просто бы посидели в кафе, ты бы мне рассказал? Он останавливается и сурово смотрит на меня минуту. Очень тяжелый взгляд. Глаза мгновенно потемнели на два тона. Я уже вывел некую закономерность: чем злее N, там темнее его глаза. В субботу, когда приехал папа, они были иссиня-черные — высшая степень ярости. — Нет! Я периодически сталкиваюсь с кем-нибудь в универе, есть и бывшие и до сих пор ожидающие, зачем тебе каждый раз психику травмировать? Эти встречи ничего не значат. Но почему ты спросил? Никогда не поверю, что просто так. — Я видел Глеба… — Ты мне поэтому няньку нашел, чтобы я тебе не мешал? — визжит он. — N, нет, говорю же — в метро случайно столкнулись. Пошли в кафе, выпили чаю и разошлись. Любимый морщится, что-то обдумывая: — Я не верю в такие случайности… — А я верю, после третьего курса улетел отдыхать в Турцию и аэропорту Анталии встретил бывшего одноклассника с женой, который возвращался в Екатеринбург, он только до восьмого с нами учился, потом семья переехала. — Я не об этом! — А о чем? — Ты, бл*ть, шел и думал — сказать мне или нет? Ты ох*ел? Может, ты сегодня же свалишь к нему? Очень удобно, я уеду, папаша успокоится, а Дима будет местных мальчиков еб*ть. Вообще же никто не догадается. Я думаю за нас двоих, как тебе в городе остаться и отношения наши сохранить, а тебе на всё наср*ть? Мозг занят обработкой других процессов! Чаи он по кафетериям распивает. N садится на ближайшую скамейку и закуривает, глядя на воду: — Я так больше не могу! Мне без тебя было хорошо, спокойно и свободно. Дим, — поднимает глаза на меня, — отпусти меня домой по-хорошему, а? Них*я же не получится! Зачем этот взаимный абьюз? Устраивать ссоры перед поездом — уже вошло в традицию. Присаживаюсь рядом и обнимаю его, да, меня могут узнать, да, выглядит это не совсем по-дружески, но мне уже по барабану. — N, перестань, если бы я хотел что-то от тебя скрыть, я бы не рассказал. Но ты мне очень дорог, ты нужен мне, и уедем отсюда мы только вместе. Не надо в одиночку просчитывать сложные комбинации, целью которых является наше расставание. Ты от меня так просто не отделаешься, — прижимаю его к себе и целую в висок, — да, я тоже очень ревнивый и уже ощутил, насколько это мерзкое чувство отравляет отношения. Не стоит, правда. Я хочу быть именно с тобой и готов бороться за право присутствия в твоей жизни не по телефону, а в физическом теле. Да, возможно, будет сложнее, чем раньше, но вместе мы точно справимся. Я готов ко всему. — Эх, мне бы твой оптимизм, Димочка! — только вздыхает он. — Сегодня выдался очень насыщенный день. Давай завтра отдохнем, только вдвоем. Отключим телефоны и пошлем всех в сад. Куда ты хочешь? — Туда, где солнечно, красиво, спокойно, много воды и зелени. — Петергоф! Решено. Вот прям пораньше и рванем. В шесть утра мы выехали, досыпали в автобусе. С погодой повезло, и я понял, что это лучший выбор места. Мы мало говорили, зато насладились друг другом тактильно. Я брал его за руку в лабиринте. Стоял сзади и обнимал, пока N смотрел на переливающиеся разноцветными солнечными бликами капли воды. А в аллее, поддавшись нахлынувшим чувствам, я притянул его к себе и поцеловал. Туристов было немного, в основном иностранцы и группами, поэтому мест для наших полуминутных уединений нашлось предостаточно. Я был счастлив как в февральском Версале. Вернулись поздно вечером. До выхода из дома к поезду оставалось чуть больше часа, когда в квартиру позвонили, сразу в дверь, минуя домофон и консьержа. Открываю дверь и вижу на пороге отца: — Сынок, пойди погуляй, нам с N нужно поговорить. — Нет, я останусь. — Да я на несколько минут всего, буду здесь стоять, даже не прикоснусь к нему, обещаю. Разве ты не знаешь ценности моего слова? Смотрю на N, взглядом он показывает, что ситуация под контролем. Обращаю внимание на диктофон на полке, но брать его слишком очевидно и подозрительно, а еще опасаюсь, что какая-то запись в случае экстренной ситуации не поможет, только присутствие в реальном времени. Черт! Анализирую — папа стоит в паре метров от входной двери. Вспоминаю, что дверь в квартиру двойная — внешняя железная, а внутренняя деревянная. Делаю вид, что собираюсь и выхожу, на самом деле плотно закрываю лишь одну внутреннюю дверь, за которой надеюсь хоть что-то расслышать и успеть вовремя в случае необходимости. — N, — начинает папа, его громкий голос мне слышен отчетливо, — в прошлый раз я был довольно резок. Не считаю нужным извиняться, но этот факт признаю. Сегодня хотелось бы поговорить мирно. Ты не против? — Вы мне выбора не оставили, — справедливо замечает N. — его слышно хуже, но все же разборчиво. — Ответь, пожалуйста, что тебе нужно конкретно от моего сына, кроме того, что ты можешь получить от каждого п*дика? Почему он? Почему именно мой несчастный мальчик? К чему эти игры? Ты ведь… Не знаю, как это сформулировать, но я уверен, что ты пользуешься спросом на вашем рынке. Как бы ты мне не был отвратителен, я вижу, что ты выглядишь и ведешь себя как модель премиум-класса. Способен получить любого. Не играй с ним, оставь его мне. Я душу вложил в каждого ребенка. Ты ведь не понимаешь, насколько можно любить детей, у тебя их нет и не будет. Не ломай ему жизнь… Найди кого-нибудь другого. Впервые вижу отца настолько слабым и отчаявшимся. Как старый и раненый вожак волчьей стаи, умоляющий молодого и крепкого преемника не убивать его. — Алексей Данилович, с чего вы взяли, что я пытаюсь сломать кому-то жизнь? Только потому что вы старше, и у вас объективно богаче житейский бэкграунд, делаете выводы о чьем-то счастье или сломанной жизни? Вы ведь даже не спросили Диму, как ему со мной. Вы не верите, что ему может быть хорошо? А я ведь тоже его люблю. Папа смеется: — Что ты можешь знать о любви? Люди твоего возраста вкладывают в это понятие лишь способность безнаказанно наслаждаться сексом. — А у меня есть информация, что вы женились по любви, в 18 или 19 лет. — Не сравнивай! — шипит отец. — Святое с грязью! Любовь мужчины к женщине никогда не сравниться с постельными утехами говномесов. — Я о чувствах лишь, они удивительно похожи. Вы, может, удивитесь, но существуют вполне счастливые однополые пары, которые секс не практикуют. Ну, или используют его облегченные версии. — Ты сам сказал в прошлый раз, что это не ваш случай, — вспоминает папа. — Верно, — улыбается N, — сказал, но ведь чувства никто не отменял. Я представляю, как Вам невероятно сложно поверить, что мы с Димой можем друг друга любить, и, тем не менее, это так. — N, если бы в прошлую встречу я не счел тебя существом с мозгом, я бы сейчас с тобой разговаривал иначе, вернее, совсем не разговаривал. А еще я побольше тебя знаю о ценности любви, именно она меня сюда привела. Моя обожаемая жена и младший сын ополчились на меня, но я твердо уверен, что в данном случае я прав, а они ошибаются. То есть, из-за твоего появления в жизни старшего сына, в моей семье наступил разлад. Поэтому, будь добр, потрудись объяснить, какой интерес у тебя к Димитрию и не приплетай сюда выдуманные чувства, в которые я, как ты заметил, поверить не могу. Только факты, N. Я жду. N молчит около минуты: — Вы ставите мне сложную задачу, ответьте сами, чем еще может руководствоваться человек, помимо чувств? — Почему я должен тебе помогать? N, сколько у тебя было представителей твоего пола? Дима ведь не первый? — Какое это имеет значение? — Прямое, для тебя это спорт! Я тебе скажу, как вижу ситуацию. Тебе интересно, и ты берешь. Первый, второй, третий, десятый… очередной. Скоро будет следующий. — Нет… я серьезен. — Доказательства, N, где они? Мой сын не такой как ты, у него всегда были отношения с девушками. Они ему нравятся. Если бы он с детства был голубым, я бы, возможно, за долгие годы уже как-то… привык. Но он нормальный! А ты просто самоутверждаешься, мне это знакомо, я в бизнесе себя так веду. Когда вижу новую цель — добиваюсь, не важно, нужна ли она мне. Но важно доказать себе, что могу. Я тебя пока по-хорошему прошу — отпусти моего мальчика, дай ему жизни, позволь создать нормальную семью, завести детей. Он же изменился. Закрылся, ему самому тяжело от того, что ты с ним делаешь. Неужели не замечаешь? Если для тебя это привычка, для него — противоестественно. Но ты добился цели, молодец. Теперь успокойся и отпусти. — Это не самоутверждение, — огрызается N. — Не зли меня, не спорь, — папа повышает голос, — я с тобой нормально разговариваю, но диалога не получается. Скажи честно, ты считаешь такие отношения нормой? — Да, вполне, а что Вас смущает? — Всё! От и до — всё смущает. Вот скажи, что тебе мешает любить женщин, создать семью? У тебя вообще были женщины? Или ты решил сразу пойти оригинальным, но тупиковым способом? — Были… — Замечательно! И как? — оживляется отец. — Никак… — парирует N, — безэмоционально и странно. Причем дело не в девушках, а во мне, сложно воспринимать их как сексуальный объект, хотя визуально есть очень симпатичные с замечательным характером, но, увы. — То есть, ты жалеешь, что не можешь быть нормальным? — Не жалею, гомосексуальность — это просто ориентация, вариант нормы, как цвет глаз или волос, врожденный признак. Я бисексуал, с уклоном в парней, хотя бы потому, что меня никогда не тянуло повторить секс с одной и той же девушкой. Я испытываю невероятное удовольствие от прослушивания этого аудиоспектакля. Бесспорно, Алекс хорош. Понимаю, почему он возглавляет столько крупный бизнес. Заслужил, работал мозгами. Молодец. — Гомосексуализм — врожденное генетическое отклонение, — поправляет папа. — Допустим, я тебя услышал. Всё верно? — Только нужно говорить «гомосексуальность» и не отклонение, а особенность, это признак, а не болезнь. Она ведь не лечится медикаментозно или операбельно. — N, я могу тебе навскидку назвать несколько врожденных заболеваний, которые неизлечимы, однако их особенностями никто не считает. А тут из-за таких как ты и пытаться бросили, да мне как-то наплевать. Не будем отвлекаться. Ответь мне, что будет, если голубой или такой «с уклоном в парней» женится на девушке и должен будет с ней спать. Ну, предположим, она его любит. — Ничего хорошего не получится. — В какой-то момент он вернется к своим голубым дружкам, даже если жена будет умницей и красавицей? — Да, думаю, да. — Ну вот, мы всё и выяснили, — торжествует отец. — Что? — удивляется N. — Мой сын не такой как ты, он всегда встречался с девушками, и не помню, чтобы жаловался мне или матери. А то, что он сделал для тебя исключение — лишь временное помутнение. Ты можешь и дальше думать, что ты его любишь, но будь готов к тому, что в один прекрасный день природа возьмет свое и Дима уйдет к женщине. «Сука! Папа, это было подло. Любимый, держись. Я в тебя верю!» N молчит. — Видишь, я умею слушать и понимать. Давай не терять время и договоримся. Ты не тратишь на Диму свои душевные и прочие силы, ведь кончится все равно плохо рано или поздно, найди себе из таких же «с особенностями». А у меня снова будет нормальный сын. N, ты облегчил мне задачу, я то думал, что мой сын стал п*дром окончательно, а оказывается — нет. Всё можно исправить. Ты ведь понимаешь, что он наиграется и легко уйдет к приятной и симпатичной женщине, потому что такой союз вызовет больше одобрения обществом, его можно оформить официально и в нем родятся дети. А все вот это Дима будет вспоминать как «странный период затянувшейся юности». У него так же было с татуировками, мотоциклами, парашютным спортом… Я знаю своего сына двадцать пять лет. — Мы уже год вместе, у него не было отношений с девушками так долго. — N, он молодой, незрелый, сам еще не знает, чего хочет, ты тому живое подтверждение. Сегодня он с тобой, а завтра женится на разведенной сорокалетней негритянке с тремя детьми. Ты разве не заметил, как привлекает его всё новое? Причем он всё делает вопреки мне. Я просил не связываться с наркотой — он принес в дом кокаин, я говорил, что вонючие п*дики омерзительны — Димитрий полез в эксперименты, я предлагал ему разделить автобизнес — он поперся в архитектуру. Всё шиворот-навыворот. Это мой сын. И с тобой будет так же. Оно тебе надо? Сплошная нервотрепка. Но это моё, и я его люблю, скоро перебесится и на путь истинный встанет. N, соглашайся, ты же неглупый парень. Учишься на «отлично». — Вы про меня что-то узнали? — настораживается любимый. — Да, всё. Домашний адрес, институт, факультет. Ты действительно один, родителей и родных братьев-сестер нет, воспитывался в деревне. Переехал в город. У тебя нет работы, но есть собственная квартира. Как-то живешь, крутишься. Я даже характеристику твою читал. N, ты неплохой парень, но с гонором. Может, вырастешь и кем-то станешь. В тебе есть потенциал. N, я дам тебе сумму, которая позволит до конца учебы и первое время после нее не беспокоиться о деньгах, будешь жить, ни в чем себе не отказывая, только отпусти моего сына. — Спасибо, польщен. Нет, мне не нужны деньги, Дима останется со мной… если захочет. «Давление не сработало. Уважуха N». — А на что вы будете жить? Здесь голубой сын мне не нужен. Ты знаешь, он бросил работу, хотя бредит архитектурой. Его директор — мой приятель, сам звонил мне и жаловался, что теряет хорошего специалиста. Что он будет делать в твоем колхозе? N, человек уезжает из мегаполиса, где у него всё есть, уходит с работы, которую любит, чтобы быть с тобой. Ладно, он — молодой и дерзкий, но ты что-то говорил о любви. Твоя любовь позволяет сделать всё это? Тебя не смущает, что любимый человек ставит на себе крест и готов жить в деревне, где его таланты никому не пригодятся, а ты как якобы любящий не препятствуешь этому? — Мы говорили об этом, он сам решил уехать. — N, мне не хочется о тебя мараться, скажи, как такие как ты называют мужчин, которые встречаются только с девушками? — Натуралы… — Давай подведем итог. У нас есть одинокий закомплексованный п*дик, который просто обрабатывает территорию и совращенный им натурал, бросивший работу и уехавший в деревню кормить скот. Сколько ты даешь времени такой связи? Год? Я подожду. Или нет… нужен катализатор. Диме двадцать пять, я его отмазывал от армии как мог, но у него еще есть шанс отдать долг родине. Ты будешь ждать его два года? Вы же любите друг друга? Это ж вовсе не испытание для чувств, люди дольше ждут. Отличная должность, перспективы, репутация специалиста всё ради возможности долбиться в ж*пу? Не высока ли цена? «Бл***! Вот просто бл********» — Не нужно в армию, я вас услышал, пусть Дима сам решит. — N, ты ведь действительно один, не боишься из-за своей упертости нарваться на неприятности? — Вы мне угрожаете? — прямо спрашивает N. Я уже не могу просто слушать, выхожу, Алекс успевает договорить: — Нет, что ты! Пока предупреждаю, но если мой сын уедет, он потеряет всё: собственность, долю в семейном бизнесе, способность построить карьеру. Ты обрекаешь любимого человека на нищету и прозябание в забытом богом месте. — Папа, прекрати! — Димитрий, ты всё слышал? Чудненько! Что думаешь об армии? Там много интересных парней, правда обычных, и петуха они как минимум заставят драить сортиры, а как максимум… даже боюсь предположить. Зато, если вернешься, станешь настоящим мужчиной. — Мама этого не допустит, — лишь отвечаю я. — Твоя мать последние три дня занимается тем, что пытается мне втолковать две мысли: первая — п*доры тоже люди, а по мне они больше на насекомых похожи, которых раздавить хочется; вторая — если ты даже женишься на дикобразе, я должен уважать твой выбор. Хотя сама неприязнь к Лизоньке не скрывает, потому я и не верю ее агиткампании. А ты и в двадцать пять будешь прятаться за мамкину юбку? Что выбираешь, Дим? Счастливую безбедную жизнь востребованного архитектора, поддержку семьи и здоровую семью с детьми или… жалкое существование отброса общества рядом с таким же отбросом, для которого ты очередная галочка в послужном списке? Придет время, и он тебя выбросит на помойку как использованный г*ндон. Смотрю, у N уже дрожат губы, это я привык к выкрутасам и ярким аллегориям папеньки. Без колебаний молча захожу за спину N и кладу руки ему на плечи. Любимый выдыхает. — Пап, у нас поезд через полтора часа. Спасибо, что зашел! — Тьфу! Смотреть на вас противно, пожалеешь, Дим, о своем решении. Счастливо оставаться! Наслаждайтесь друг другом… пока можете. Громко хлопнув дверью, папа выходит из квартиры. — Смотри-ка, даже ничего не сломал! Удивительно! — замечаю я. N всхлипывает в моих руках, уткнувшись в грудь. — Успокойся, родной, маман с ним разведется, если с тобой или со мной внезапно что-то случится. Армия в этом же списке. N поднимает на меня красные глаза, полные отчаяния: — Дим, я так не могу… Давай всё закончим прямо сейчас! — В смысле закончим? — не понимаю я. — Просто расстанемся… спокойно и по-хорошему. — N, ты спятил? — я ушам своим не верю. — Поверил, что я к бабе уйти могу? — Дело не в этом. Он не успокоится. Отец откажется от тебя, но не прекратит изводить. — Да и хрен с ним, это его личные трудности. И я тебе повторяю, — говорю по слогам, — па-па нам ни-че-го не сде-ла-ет! — Дим, я так жил долгие годы. Поверь мне, это ужасно. К физической боли я привык, а морально давит ужасно. Никого нет, никому не нужен, а тебе говорят, что «лучше бы ты тоже умер, мороки было б меньше». Она меня травила, гнобила, издевалась. До меня доходит: — N, ты не двенадцатилетний мальчик, а папа — не твоя мегера, он просто лишит меня наследства, доли в бизнесе, закроет счета, не будет больше дарить подарки, ну и перестанет общаться. Да и пошел он. Переживу. — Нет, Дим, я не могу этого допустить. Ты не можешь знать, как будет, а я предполагаю самое страшное, зачем в это лезть, когда можно избежать? Он меня злит: — То есть, из-за того, что ты думаешь, будто все обернется плохо, предлагаешь разбежаться сейчас? Ты же Марго обещал, помнишь? Только вдвоем… — Я думал об этом, — перебивает он меня. — У нас другая ситуация, они были вместе в самом начале пути — бедные студенты, терять нечего, нужно было только доказать родителям, что они самостоятельные и взрослые. Дим, ты же отказываешься от вполне успешной жизни, от профессии. Ты отказываешься от ВСЕГО! Ссоришься с человеком, который дал тебе жизнь. Я не стою таких жертв. Не нужно! Вспомни свою жизнь до нашего знакомства… Работа, признание, деньги, любые женщины, путешествия и прочая беззаботная жизнь. А теперь у тебя из-за меня сплошные проблемы. Может, нам и не надо быть вместе. Женишься на Кате, Стэп дала добро и живи, пожалуйста, с ней. Я не могу допустить, чтобы твои родители развелись, помирись с папой. Он хороший человек, и он прав во многом. Я перехожу на крик: — N, ты серьезно? Сам свалишь, а мне «женись»? Я где-то обронил право распоряжаться своей жизнью? Дорогой, давай без истерик и продолжай собирать вещи. Его голос становится тверже, больше нет лепетания и всхлипываний: — Либо ты остаешься, создаешь видимость гетеро-отношений, а мы встречаемся на сессии, либо ты остаешься, и мы расстаемся совсем. Третьего нет. Лучше раньше, чем позже. Все равно ничего хорошего не получится, а так хоть сэкономим друг другу нервы и время. — Дай подумать! Мы расстаемся или… мы расстаемся? Угу, я тебя услышал! Мой ответ «нет»! — Дим, не надо, умоляю. Ты пожалеешь, что рвешь отношения с отцом. Он любит тебя и многое сделал для твоего будущего. Я ничего не вкладывал, он важнее. Разве можно отказываться от родителя ради секс-партнера? — Сука!!! — кричу я, хватая стул, — я тебя сейчас за*башу прям в этой квартире, чтобы ты не мучился! Как у тебя, сволочь, язык повернулся? То есть, целый год мы просто трахаемся и всё? Он дрожит и смотрит на меня не дыша, я уже замахнулся стулом с металлическими ножками, пытаюсь взять себя в руки, но ярость забивает все эмоции: — Если ты наши отношения воспринимаешь именно так, действительно не стоит перечить папеньке. Иди на х*й, N, прямо сейчас! Молчит, до смерти перепуганный, и хлопает глазами, делаю глубокий вдох — немного отпускает. Ставлю стул на пол и сажусь на него: — Правда, уеб*вай из моей жизни, раз я для тебя только подстилка. — Нет… это не так. — Уже неважно, сформулировал ты максимально понятно. — Дим, извини, я не хотел… — Рот закрой! А я не хочу тебя видеть, — так паршиво внутри, стараюсь не смотреть на него. Больно, обидно, но самый главный вопрос, который стучит в голове «За что?». Изучаю комнату — всюду разбросаны его вещи, наши общие фотки, неподъемный тренажер, купленный по его совету, синтезатор, на котором я играл мелодии долгими зимними ночами, когда совсем не спалось, думая только о нем. Наверху Стена Славы с моими рисунками его тела. «Нет, это всё фикция! Надо выбросить, а лучше — сжечь! Ничего же не было, тупо секс! Дима, тебе всё показалось! Татуха — бл*!» Смотрю на часы: если он не выйдет через пятнадцать минут — опоздает на поезд. — Ди-им, — доносится еле слышный шепот, разрубающий звенящую тишину. — Убирайся, N, ты же этого хотел. «Пусть и машину себе оставит. Лучше новую куплю, в которой мы не целовались и не трахались». Внезапно вспоминаю слова Глеба о том, что я должен быть уверен в каждом своем действии. «Хочу ли я, чтобы N уехал один? Нет, конечно, я ж умру без него. Одно неосторожно оброненное слово, а какая реакция. Я не могу вспомнить, чтобы кто-то вдруг взбесил меня так сильно. И это не „от любви до ненависти“, это всё еще любовь. Сильная, безжалостная, настоящая. И ведь он обычно не врет… Стоп!» Наблюдаю, как N дрожащими руками медленно собирает свою одежду. Выглядит это так, будто каждая майка весит минимум тонну. И он не тянет время специально, он… физически не может быстрее. И я не знаю, чего мне хочется больше: подойти и обнять или ударить его по лицу со всей силы. Уже осталось десять минут. Встаю с трудом, я вымотан прогулкой, отцом и выжат этим бесконечно долгим днем. Право на последнее слово есть даже перед казнью, в горле пересохло, говорить невероятно сложно: — N, мы расстанемся, только одна маленькая формальность — скажи мне сейчас прямо в глаза, что ты меня не любишь, и я тебе не нужен. И вообще можем сделать вид, что никогда не были знакомы. Он смотрит на меня в крайнем исступлении и беззвучно ловит ртом воздух. — Дим… — и снова молчание. — Мне не нужны долгие вступления и высокопарные обороты, я помню свое имя, просто скажи: «Ты мне не нужен, потому что я тебя не люблю, и мы прекращаем отношения». Это очень легко для секспартнера. N, ну же, давай! В васильковых глазах паника и тотальное бессилие, сейчас хочется снова врезать. Наконец он делает глубокий вдох: — Дим, ты же знаешь, что это не так. — А раз не так, кончай строить из себя бл*дь и сотрясать воздух. — Но… — от него следует очередная бесящая меня попытка строить диалог. — Рот закрой! За*бал! Лживый мудак! N выпрямляется, резко отворачивается и уходит наверх.