Здесь всё как прежде — Темный мир и светлый. Резвись, кто может, Или пой от ран. Он не спешит, Ведь он последний, Последний из могикан. ©
Разговор с Феликсом засел в голове на несколько дней, я надеялся, что он, как и все остальные опрашиваемые, ответит: «Не парься, Димка, всё путем, через пару деньков N будет как прежний», а вместо этого Феля лишь усилил мои подозрения — ситуацию нужно разруливать как можно скорее, промедление подобно смерти. Я тщетно пытался разобраться во всем сам, в тайне надеясь на помощь N, ведь если это очередной «воспитательный маневр», и я всё сделаю, как он хочет, мучить меня он, возможно, перестанет, а если не все зависит от него, то хотя бы направит в нужном направлении. Я задерживался на работе, не звонил, не притрагивался к ужину, испытывая смертельный голод, или напротив превращался в паиньку и лапочку, рассказывая в красках о прошедшем дне, и старался вызвать хотя бы тень его улыбки. Однако все мои стремления разбивались о железобетонную стену молчания и ледяного равнодушия. Контрольным приемом выступила моя инициатива в сексе. Все эти дни он позже обычного приходил в спальню и мгновенно засыпал. Вспомнив, как плодотворно мы провели ночь второго сентября, я решил закрепить успех. Вернулся я в 18-00 с легкими готовыми закусками и бутылкой красного вина. N занимался в кабинете под «Болеро» Равеля. Память выдала, что он когда-то называл эту музыку «очаровательно-сексуальной». Моё сознание приняло сей знак Вселенной как сигнал к решительному наступлению, не дожидаясь ночи. Наскоро ополоснулся в душе, подготовился, чтобы сразу утопить друг друга в страсти, а не тратить время на лишние манипуляции, я соорудил тарелочку из вкусного и красивого, откупорил Cellier des Dauphins и пошел. Напролом.***
Ставлю возле него на рабочий стол блюдо, два бокала, наполняю их и протягиваю один N, присаживаясь на уголок столешницы. — У нас какой-то праздник? — спрашивает с подозрением. Душа моя ликует — мсьё начал диалог первым. — Любимый, а зачем нам ждать праздников, если можно любой день превратить в него? Всё в наших руках! — Угу, прям всё, — скептически замечает он, но бокал всё же берет. — За нас! — раздается звон от касания тонкого стекла. N выпивает залпом, отставляет сосуд и снова пялится в монитор. Ох, уж это волшебное чувство, когда не знаешь, чего хочется сильнее: крепко обнять и закричать, что любишь больше жизни или двинуть в челюсть, обозвать нецензурным словом, а после выйти, громко хлопнув дверью. Да, моё терпение не безгранично и его пофигизм порядком поддостал. Наливаю по второму. Вручаю ему: — Надеюсь, у тебя только одна бутылка, мне еще работу по базам данных лабать, — рассматривая схему на мониторе, ворчит N. — Одна! — огрызаюсь я, — N, я тебе сделал что-то плохое? — Нет… — Тогда, будь добр, ответь, сколько еще ты планируешь себя так вести? И что нужно, чтобы это скорее прекратилось? Следует мой «любимый» взгляд, который всегда означает риторический вопрос «Дима, ты тупой?» и одновременно свидетельствует о завершении беседы. Традиционно, в общем, заканчивается моя миллионная попытка поговорить о том, что происходит. Помню, что сюда я за своим законным сексом пришел, поэтому невербальные выпады игнорирую. Пересаживаюсь к нему на колени, начинаю гладить шею и грудь через футболку, мну плечи, целую в губы. За месяцы изучения обнаружил у N только одну безотказную эрогенную зону: «Если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь мне отсосать». Сегодня звезды ко мне благосклонны — N отвечает на поцелуи, пусть и не особо активно, и гладит меня по бедру. Разливаю по третьему бокалу и предлагаю выпить «за любовь» на брудершафт. Теперь ему некуда деваться и поцелуй выходит довольно глубоким, его руки на моей пояснице — забираются под майку. Успех. Я специально под шорты не надевал трусов, чтобы все шло чуть быстрее, хотел и вовсе не одеваться или прийти в легком халате, но был риск спугнуть. Дожили. Стаскиваю его футболку и спускаюсь коленями на ламинат. Не особо N меня хочет, что совсем расстраивает, но в этот раз точно иду до конца. То есть, до оргазма. Минет вскоре провоцирует его стоны — клиент дозрел, надо брать. С членом во рту, используя всю доступную мимику, я пытаюсь уточнить взглядом: мы будем трахаться здесь или на нашей кровати. Мне не очень удобно сосать на полу и если сексу быть в спальне, то лучше я продолжу там. Чудом не свалив ноутбук, он разворачивает меня, заставляя упереться локтями в стол. Дальше сплошная механика, ни эмоций, ни вздохов, ни поцелуев, ничего. Люди, встречаясь впервые с единственной целью — предаться животной страсти, проявляют друг к другу больше «любви», чем сейчас N ко мне. Я кончаю, чувствую себя использованной шлюхой и покидаю кабинет, забрав пустую посуду. N, лишь приобретя интригующий румянец на щеках, не глядя на меня, спокойно возвращается к работе. Стоит признать поражение и впредь запретить себе с сексом приставать, пока любимый не вернется в норму. Вдруг это заразно? Или я заработаю нервный срыв и эректильную дисфункцию, или превращусь во флегматичного секс-робота, подобно N.***
Преодолеть его состояние только с помощью меня возможным не представлялось, а надежда на «само пройдет» таяла с каждой минутой. Поэтому, устроив мозговой штурм и вспомнив слова Фела, я оставил только две условно-полезные кандидатуры — Марго и Демон. Маме говорить страшно. Дело серьезное, поэтому меня снова обвинят во лжи, доведения до «кризиса» и сокрытии экстремально важной информации. Марго расстроится, перенесет сеансы, прилетит лечить нас обоих и снова поссорится с отцом, я огребу… А Демон вообще не факт, что станет меня слушать. Кто я ему? Хотя преимущество есть — мы в одном городе, и я ничего не потеряю, обратившись к нему. К тому же он уже как-то вытаскивал N из аналогичного состояния. Сексом… Да, дилемма. Звоню Мирославе, так и не придумав повода, для чего мне нужен Никита. — Мирось, привет. — Здравствуй, Дим, как вы поживаете? — она вот издевается, да? — Всё по-прежнему… Мир, у тебя есть мобильный Демона? Вопросик один задать хочу, — без уточнений и углублений, так проще. Да и она не шибко въедливая. — Нет, у него вообще мобильника нет. Я конечно предполагал, но дальше не придумал. — А как с ним люди связываются? — жду свежей идеи от девушки. — Это, смотря для каких целей: если кого-то хоронить нужно, звонят на рабочий, если сексом заняться — на домашний. В любом случае, к счастью, не доводилось, поэтому телефонов я не знаю… «Черт! Снова квест!» — Блин, а как быть? — меня сейчас разрывает чувство мнимого предательства, она ведь не дурочка — сопоставит, что N отлично известны все пароли и явки, а раз у него я не спросил, значит, он не в курсе, и я хрен знает зачем так отчаянно ищу встречи с его бывшим любовником. В трубке повисает пауза. — Так домой к нему сходи, если что-то срочное. Вечерами он обычно на квартире, только в выходные у ребят. — А ты знаешь адрес? — плохо скрывая радость, хватаюсь за спасительную ниточку. — Ну да, — немного настораживается девушка моей необъяснимой эйфории, — пиши. Проверяю название улицы и цифры дважды, благодарю Миросю и прощаюсь. Положив трубку, понимаю, что забыл предупредить, чтобы N она ничего не говорила, а перезванивать только для этого кажется слишком подозрительным ходом. «Хоть бы не проболталась. Милый сожрет меня с говном, долго не разбираясь, что для него и стараюсь. Или я чертов параноик?»***
Кое-как пережив следующий рабочий день, вечером отправляюсь в смутно знакомый район. Здесь. Пятиэтажка. Хрущёвка. Подъезд без лифта и освещения, мрачный и грязный. Ощущение, что тут не живут люди моложе пятидесяти пяти лет. Подсвечивая телефоном, нахожу номер нужной квартиры, на самом верху, дерматин на двери кое-где потрескался, торчит наполнитель. Звонок не работает. Стучу — нет ответа, толкаю дверь — открыто. Включаю свет в коридоре, под потолком загорается лампочка, одиноко висящая на белом проводе, перемотанном синей изолентой. Бумажные пожелтевшие обои, пестрый кое-где протертый временем линолеум, старый, но чистый коврик. Минимализм и относительный порядок. Ремонта эта квартира не видела лет десять точно. Впереди ванная и туалет, налево — комната. В ней никого, мою руки, справа — другая дверь, видимо, на кухню. Однушка — распашонка? Передергивает от этого архитектурного извращения, но я отвлекся… На маленькой кухне застаю курящего Демона. На нем черная водолазка и треники. Незаметно, что он удивлен моему визиту. Рассматривает меня секунд двадцать, может, не узнал? — Здравствуйте, чем обязан? — деловым тоном произносит он, не подавая мне руки, даже не приподнимаясь с места. — Здравствуй… Ставлю портфель и пакет на табуретку, я даже не думал, как объясню свое внезапное появление. Осматриваюсь, подбирая слова. Газовая плита, алюминиевая мойка, шкафы на стенах, старый холодильник и стол с тремя табуретками. Если бы я не знал, что тут живет молодой парень, подумал бы, что доживает свой век пенсионер. — Никит, ты меня помнишь? — До настоящего момента склерозом не страдал, — интонация не изменилась, — так можно узнать цель визита? Не могу поймать настроение его голоса. Он не рад, не раздражен, просто спрашивает. Будто я каждый день прихожу, но за чем-то новым. — Нам нужно поговорить, — осторожно начинаю я. — Это вам нужно, — поправляет он, — а нужно ли мне, я пока не знаю, не говорите за всех. Так что привело? Его обращение на «вы» скорее выражает презрение «в доме чужак», чем выглядит уважительно. «Может, он испытывает ко мне неприязнь из-за N? Черт, я даже не знаю, какая кошка между ними пробежала. И чего я в действительности приперся? Может, он вообще меня ненавидит». Абсолютно не могу считать Демона. От него веет какой-то силой, хотя на вид в нем килограммов пятьдесят. — Я хотел поговорить о N! Да, вот… я тут принес, — передаю ему пакет. Пока искал дом, наткнулся на продуктовый и купил еды «на свое усмотрение». Без особого энтузиазма Демон заглядывает в фиолетовую «майку». Извлекает и кладет на стол батон, палку колбасы, самый дорогой в магазине сыр — полкило, двухлитровую бутылку «Очаково» и зачем-то купленную банку шпрот. — Я не знал, что ты любишь, — объясняю я набор продуктов. — Ну, допустим, я похож на нищего и голодного. Вы скажете, зачем пришли? Я жду человека и не очень хочу, чтобы он увидел вас. — Я не отниму много времени. Расскажи, почему вы перестали общаться с N? — Я предложил, он согласился. Это все? До свидания! — Нет, Никит, так не пойдет, — чуть повышаю голос, я уставший и голодный после работы, мне нужно больше информации. — Будете условия мне ставить? В моем доме? Серьезно? — твердо спрашивает он, приподнимая бровь в точности, как N. Чувствую его давление, свою неловкость, а еще… Черт, он кажется мне жутко сексуальным. Дефицит ласки — заглядываюсь на других парней, пока свой отмораживается. Непорядок. — Не говори со мной так, пожалуйста. Мне неприятно. — Я и не планировал делать вам приятно! — пожимает плечами хозяин жилища. — Ты меня ненавидишь? — задаю прямой вопрос, чтобы прояснить его отношение, он врать не станет, зато мне будет проще. Наверное. Демон смеется, вдавливая остаток сигареты в стеклянную, полную бычков, пепельницу: — Вы даже представить себе не можете, сколько всего нужно сделать, чтобы заслужить мою ненависть. Откуда такое высокомерие? С чего мне вас ненавидеть? — С тобой сложно общаться, — честно признаюсь я, не найдя ответа на его вопрос. — Зато с вами — одно удовольствие. — Никита, мне очень нужна помощь. И я думаю, что помочь можешь только ты. Остальных я уже спрашивал, а ты его лучше всех знаешь. Он многое доверял тебе. Ему плохо. В последнем фразе слышна вся моя боль. Он заметно смягчается. На секунду в серых глазах мелькает беспокойство или даже страх: — Что случилось? — Похоже на депрессию. Выдыхает и опять улыбается, возвращается ранее демонстрируемый пофигизм. — Выдуманная американцами причина постоянно ныть и жаловаться на жизнь? У всех периодически бывает. Я такое не лечу. Простите, не по адресу. Я всего лишь гробовщик, а не психиатр. — Ты помнишь последнюю вашу встречу? Когда я спрашиваю о тебе, он намеренно переводит тему. Вы поссорились? — Я не страдаю расстройствами памяти, говорил же уже, вот вам бы провериться, — кажется, злится. — Постарайтесь впредь не начинать вопросы с «ты помнишь?» Нет, мы не ссорились. Люди же могут прекратить общение по обоюдному желанию? — очень язвительно произносит он. — Расскажи мне, пожалуйста, о нем. Сейчас он стал совсем чужим. Демон ставит на стол два чистых граненных стакана и открывает пиво: — Будете? — Нет, я за рулём. Наливает себе, а второй стакан убирает обратно в настенный шкаф. — Почему все думают, что я живу в нищете, и приходят с продуктами? По местным городским меркам я весьма неплохо зарабатываю, у меня есть офигенный кожаный плащ, может, подороже вашего костюма. Редко ношу. Никогда не понимал людей, которые судят только по одежке. Гуманитарная помощь мне не нужна! Не умею готовить, не люблю ходить по магазинам, но не бедствую. Подачки — проявление жалости. Ненавижу жалость! Я самостоятельный и со школы живу один, — проговаривает по слогам, — Не жа-лу-юсь! — Извини, я не знал, что принести, а с пустыми руками как-то невежливо в гости. — В гости приглашают, — справедливо замечает он. — Извини. — Вы еще живете вместе? Больно царапает это «еще». — Да, но он закрылся после одного случая в Питере. Будто другой человек. Я вижу, что ему плохо, но помочь не могу, вот и пришел к тебе. У меня нет выбора. Пожалуйста, помоги. Повисает минутная пауза, он выпивает пиво и закуривает, выпуская струю дыма к потолку. Видимо, с солодовым напитком я угадал, и Демон наконец-то снисходит до рассказа: — Стоял знойный июньский день. Столбик термометра перевалил за тридцатку. Густые клубы пыли поднимались из-под колёс проезжавших автомобилей, потные дородные девушки обмахивались журналами типа «Лиза» словно веерами, лысые толстые дядьки пили пиво возле желтой бочки, несовершеннолетние и беременные довольствовались квасом, ребятишки хрустели «Фруктовым льдом», а голуби плескались в единственной луже, которая образовалась как раз под бочкой с квасом. Я восхищен его слогом: — Ну, ты сказочник! Твоим трупам повезло. — Да, в ночные дежурства я читаю усопшим книжки с выражением. Вы знаете, душа находится еще девять дней возле тела, пусть послушает. Тем более книги выбираю хорошие: нашу классику, зарубежную фантастику или философские труды. — Замечательно, продолжай… — боюсь, что уйдя в дебри профессии, он упустит главное. Демон наливает себе второй стакан: — Так вот, во всей этой праздничной вакханалии прекрасный белокурый юноша, сидевший на ступеньках, явно выбивался из общего ряда. Такой одинокий, такой несчастный. Я еще офигел, никогда не встречал настолько красивых людей. А я их много закапывал. И молодых, и старых. Казалось бы — не может быть причин для грусти, когда ты живой и такой красавчик, все тебя хотят… Он даже не боролся с жарой. У меня сразу желание возникло, не размениваясь на знакомство и прочую мишуру, в койку его тащить. Вы, наверное, замечали, что лица у людей в провинции и столице отличаются, он на местных был явно не похож. — Ты сам судишь по обложке, — вставляю я. — Димитрий, когда говорили вы, никто вас не перебивал. — Прости, — в третий раз извиняюсь я. Сильно удивившись тому, что он знает и помнит мое полное имя. — Странно, но помимо секса мне захотелось помочь. Возможно, это было любопытством — узнать, какие причины заставляют его грустить. Я редко помогаю людям даже, если просят о помощи. Но ему захотелось помочь просто так. Я подсел и заговорил с ним. Так мы познакомились. Немного узнал о его жизни. Заметил заживающие ссадины на лице, шее и руках. Остальные скрывала одежда. Он внимательно слушал и хорошо запоминал. Из нас вышел отличный тандем, основанный на регулярном сексе без обязательств. Иногда я называл его Ангелом. Его лицо напоминало мне лики херувимов, которых рисуют в церквях. Он всегда хотел мужа и детей, я говорил, что это глупости, и так не бывает. Либо мужа, ну то есть, еб*ря, ах, пардоньте, вы ж из приличной семьи, — снова камень в мой огород, — сексуального партнера, либо жену и детей. Он почему-то обожает этих пищащих и какающих мальков. «Их же надо любить, о них нужно заботиться, ты им нужен»… Как-то он настолько достал меня своими фантазиями, что я предложил ему сделать ребенка какой-нибудь девушке и воспитывать с ней, но N наотрез отказался, объясняя, что девушку не сможет полюбить, а дети должны расти только в любви. Он перечитал всю мою библиотеку. У меня бабушка изучала магию, травы, гипноз, астрологию и психоанализ. Книг осталось уйма. Я тоже иногда почитываю. В общем, кое-как удалось выбить эту дурь из его светлой головы. Я, как мог, объяснил, что жизнь — это страдание, что никто никому не должен и не нужен, рассчитывать надо только на себя. И что иногда люди берут от других то, что хотят. Зачастую ничего не отдавая взамен. Кто-то называет это отношениями и даже любовью, но по сути, когда тебе больше нечего взять с человека, ты уходишь. Я вспомнил примеры из его жизни. Говорил, что нас связывает только секс. Когда во мне отпала необходимость, я просто оставил его. Он обрел то, что хотел, — кивок в мою сторону, — и я не стал мешать. Конфликта не было. Я решил дать шанс парню быть типа «счастливым», — Демон показывает пальцами кавычки, — раз он хочет попробовать снова. Избавить от своего негативного влияния. Умиляюсь: «Ангел и Демон — банально, но символично!» — То есть, ты считаешь свое влияние на него негативным? — Знаешь, — он неожиданно переходит на «ты», это обнадеживает, — если два мнения относительно какого-то метафизического вопроса резко не совпадают, это разрушительно для обоих обсуждающих. Тут не родится истина, каждый останется при своем. Это как спорить об Аде и Рае, о существовании Бога или, если угодно, любви. Понимаешь? У человека другое видение? Пусть пробует. В последнюю встречу он почти убедил меня, что я ему дорог. Называл другом, просил оставить общение без секса. Нет, я хотел его проучить, доказать, что прав я. Что любви и дружбы не существует и все неизбежно заканчивается. Что любые отношения — лишь трата времени. Реалистом быть проще. Жить так, как хочется. Спать, с кем нравится, устраивать себя, а не соответствовать чьим-то ожиданиям. И иногда работать, чтобы покрывать необходимые расходы. Без излишеств. Стремление к богатству и накоплениям — всё от лукавого и от неуверенности в себе. Все бренно и рано или поздно превратится в пыль. Всё! Люди, которые покупают дома, машины, заводят детей, они не думают о завтрашнем дне, живут сегодняшним. Завтра их может не стать, он свалится на новой машине в обрыв, а она будет тянуть двоих детей, отдавая автокредит и ипотеку. Никто не думает. Кругом еб*ные бессмертные оптимисты и эгоисты. «Я лучше всех, со мной ничего плохого не случится. У меня всегда будет хорошая работа, любящая жена и розовощекие толстые карапузы». Лучше совсем ничего не иметь, тогда и терять нечего. Это настоящая свобода, понимаешь? Я знал, если ты вдруг сбежишь, он вернется ко мне, услышать: «А я говорил». А пока он не появляется, я могу быть уверен, что у вас все в порядке и его теория работает. «Пусть! — думал я. — Вдруг я ошибаюсь, и бывают исключения». Вдруг повезет, и вы проживете вместе 70 лет в любви и согласии. Но пришел ты. Потому я и пытаюсь добиться от тебя ответа. Почему ты, а не он. И почему именно ко мне? Обдумываю услышанное: — Когда ребята съехали, у нас появились проблемы в общении. И сейчас, хотя мы немного разговариваем, он будто сам по себе. Я не чувствую его, он машинально отвечает на вопросы. Ничего не рассказывает, у него точно никого нет. Он просто днем ходит в универ, а вечерами сидит дома над конспектами или за компом. Я думал, что начало учебного года его взбодрит, но ничего не изменилось. Мне кажется, ему надоела сама жизнь. Я хочу помочь! Я должен! Я люблю его! Демон, пожалуйста, скажи, что нужно сделать. — Погоди… Бешеный гном свалил в туман? Когда? — Летом. — А ты вроде собирался приехать в марте. Выходит, до лета он трахал вас по очереди, — эти два предложения были сказаны в потолок, без уточнения моей реакции. — Нет! Мы были вместе, только мы, — стараюсь не заводиться, только ведь разговорил. — Кир в армии, Тема со своей чокнутой бабой. Из-за нее и разъехались. Мы остались одни. Я думал, что вдвоем будем абсолютно счастливыми, но теперь я одинок, и он тоже. Скажи, ему нужна массовка? Я уже готов поселить в доме новых мальчиков, пусть даже иногда их потрахивает. Лишь бы не в моем присутствии. Я на все готов. Представляешь степень моего отчаяния? — Это не отчаяние, а типичная истерика. Я долго пытался понять, почему ты. Что он в тебе нашел? Думал, что недоступность притягивает. N любит сложные и извилистые пути. А тут полный комплект — живущий за тыщу километров, успешный, гетеро, которому мальчик из провинции нужен максимум на «попробовать». Я объяснял, предостерегал, он не слушал. «Дима хороший, Дима милый и добрый, Дима меня любит». Я тогда был готов даже выколоть ему глаза, лишь бы разбить розовые очки. А вот сейчас понял, ты — просто мечта. Его мечта. Ты феерично сочетаешь обе роли. И муж, и ребенок в одном лице. Брать на ручки, выгуливать и развлекать, утешать, защищать и оберегать, радовать и вытирать сопли, заботиться, нянчить, кормить, воспитывать и даже заниматься сексом. Редкостное извращение. Но с тобой можно все! Ему больше никто не нужен. Ты для него идеален… Был. — Почему «был»? — ну хорошо же начал, многообещающе. Демон игнорирует мой вопрос: — Скажи мне, что произошло с того момента, как съехали парни? — Смотрит на меня очень внимательно, больше не глумится, вроде ему интересно. — Поначалу мы немного ссорились, он всегда выставлял меня виноватым, отчитывал за мелочи. Потом я взял его на практику в свою фирму, он показал себя с самой лучшей стороны, помог устранить конкурентов, разоблачил предателя. Далее мы поехали в Питер, где мой отец о нас узнал, и устроил грандиозный скандал с увольнением, изгнанием из города и лишением наследства. N сумел объяснить папе, что моя личная жизнь — не его дело, и если его что-то не устраивает, пусть катится к черту. Когда мы вернулись, он закрылся. Мы мало общаемся, он отделывается короткими фразами, будто в нем что-то сломалось. Может, я больше не нужен? — Нужен! — оживляется внимательный Демон. — Сейчас не вздумай сваливать. Про отца можно чуть подробнее? Вспоминаю ту ночную сцену: — Был день рождения мамы, беременная жена брата проболталась, когда я уехал домой, папа принесся к нам, стал кричать и душить меня. N сзади подошел с ножом, оттащил папу на себя. Сказал, чтобы сначала разобрался с ним. Что о членовредительстве или убийстве узнает милиция. Это поставит крест на его карьере. Для папы бизнес — всё. Ему дети менее важны, особенно те, что не хотят идти по его стопам. Дениса он любит, а от меня просто отказался. Мы вернулись, и с тех пор N такой. Я не могу рассказать маме, она хоть и доктор, будет очень переживать. Ей тоже досталось. — Черт! — кажется, он что-то нащупал. Заметно, что Демону нравится играть в детектива. Огонек азарта мелькает в глазах, — Мы как-то подняли тему родителей. Я говорил, что не все принимают, к этому нужно быть готовым. Однако он уверен, что проблема не в нем, а в тетке. Она ему не родная, и любить его не обязана. И нормальная реакция, что, застав его с Тимом, она железной шваброй избила обоих до жутких гематом, сломав Ангелочку пару ребер. Он месяц лежал в больнице. Сказал, что родные родители никогда бы не отреклись. А тут такой живой пример. Это, Дим, психотравма. — Не знал про швабру… — я слегка шокирован новыми подробностями. — Ну, может, это была железная трубка с чердака, не суть. А дело в том, что тут пострадали личные убеждения. В понимании N твой отец не мог тронуть тебя пальцем, если он любящий и адекватный родитель. — Он всегда был гомофобом. — Не важно. Ты никогда не докажешь N, что его папа или мама питали неприязнь к сексменьшинствам. Хотя мы точно не знаем и уже не проверим. Ему проще думать, что родители его обожали и никогда бы не предали. Это была незыблемая вера. Аксиома — родители априори любят свое чадо и принимают его любым. Я, когда понял это, не стал рассказывать об одном случае. Папа погиб на прессе, когда мне было три с половиной. Абсолютно здоровый мужчина в полном расцвете сил. Сбой оборудования — несчастный случай, мгновенная смерть. — Соболезную… — Не стоит, я даже смутно помню его лицо. Мама долго горевала, потом ударилась в религию и воспитывала меня сама. Была еще бабушка — папина мама, только они не общались. Мать называла ее ведьмой и исчадием ада. А я, когда подрос, тайком забегал к бабуле, благо дом в пятнадцати минутах ходьбы, брал ее книжки, прятал в вещах, иначе мама выбрасывала, как только находила, а после обязательно всю квартиру окропляла святой водой. Вот так после смерти папы они находились в постоянной холодной войне. А мне бабуля нравилась, она была внимательной, узнавала, как дела в школе, рассказывала, что видела по телевизору, что прочла в новой книге. Я тоже хотел почитать. У нее был безумно вкусный чай с чабрецом и шиповником. Травы и растения она собирала летом в лесу сама. Вкуснейшие пирожки с вареньем из ягод с огорода. У нее всегда вкусно пахло. Мать хорошо ко мне относилась, даже обожала, но вокруг очень много «добрых» людей и многие передавали, что я таскаюсь «к этой старой ведьме». Мама тут же начинала плакать, кричать, запрещать общаться с родной бабушкой, тащила в церковь и заставляла молиться — очищать душу. Она так и не вышла замуж снова, я не замечал возле нее мужчин, отдавала всю любовь мне и ходила в церковь каждое воскресенье. Наступил переходный возраст, мама темы отношений почти не касалась. Секс — это грех, только после свадьбы, когда женишься на чистой девушке. А у меня кипели гормоны, но девочки мне не нравились. Совсем. Ребята в раздевалке на физкультуре часто спорили, у какой из одноклассниц самые классные сиськи. Я не участвовал в этих дебатах, заглядывался на рассказчиков и чувствовал тяжесть внизу живота. У меня не было приятелей, мне было страшно и непонятно, я никому не мог об этом рассказать. Как-то пришел к бабушке, и она задала вопрос: «Ну, как ты, мой красавчик, уже приглянулась какая девочка?» — Только она постоянно называла меня красавчиком. Часто бабушка говорила, что я внешне вылитый молодой Сашенька. Папа, то есть. И я, рассчитывая на ее поддержку, рассказал, что больше нравятся парни. Это было ошибкой. Бабушка вмиг помрачнела и только сухо произнесла: «Матери не вздумай сказать». Я ушел и больше ее не навещал. Было стыдно за себя. Потом она заболела и легла в больницу, я приходил в палату, но как раньше задушевных бесед уже не складывалось. Только банальности: «Как здоровье, бабуль? Голова болит и сердце колет? А врачи что говорят? Таблетки дают и капельницы ставят? — Выздоравливай!» Мама даже радовалась, что «старая ведьма» перестала промывать мне мозги. Думал, что раз уж бабушка меня не приняла, на мать и рассчитывать не стоит. Позже бабушка умерла. Я все держал в себе и послушно ходил в церковь с мамой, надеясь очиститься и стать «как все». Я не встречал больше никого с такими наклонностями и боялся как-то выдать себя. Да, про «не возлежи с мужчиной как с женщиной» уже знал и отчаянно читал молитвы, надеясь на исцеление, но церковь не помогла. Когда мама болела, я ходил сам и молился за нас двоих. Однажды после службы я заметил мужчину, лет на пятнадцать старше. Мы познакомились, он пригласил меня к себе в гости поговорить о вере. Я пошел. Жил он один, без семьи. У него было много книг, красивые картины, иконы. Богатая квартира, работал в администрации города. Он про все интересно рассказывал, показывал дорогую посуду. Спрашивал, хочу ли я что-то в подарок. Я ничего не взял, зная, что мама будет задавать вопросы, и быстро ушел домой. Испугался чего-то и долго себя ругал, что такой дурак. Но этот человек не шел из головы. Я почувствовал в нем что-то родное, свое. Хотелось сблизиться. Стал чаще ходить в церковь, чтобы только увидеть его на службе. Мы встречались взглядами за молитвой. Мать замечала, просила не отвлекаться. Так прошло несколько месяцев. Как-то, улучив момент, когда мама осталась дома, я снова пришел домой к нему. Сам. Мы душевно пообщались, я рассказал, что не понимаю некоторые моменты в Библии, и что меня привлекают парни. Он задумался, но потом ответил, что Бог любит всех, и в моем влечении нет ничего дурного. Необычайное облегчение, но я насторожился: «А бабушка сказала, маме нельзя говорить. — Никит, ты умный парень, ты правильно делаешь, что задаешь вопросы, пытаясь понять, но не все их задают, соответственно — не всем дано понять. Маму это может расстроить. Не стоит ей пока знать. Ты просто необычный». — Только, не говори мне, что ты замутил с этим мужиком! — восклицаю я, до сих пор ведь старался не перебивать, хотя вопросы возникали. Он смеется: — Ну, а чего бы и да? Я ему нравился, он мне тоже, никто не возражал. Было классно… Какое-то время, — Демон снова мрачнеет, — но добрые люди никуда не делись, и кто-то увидел нас вместе у церкви. До мамы дошли слухи, где я ошиваюсь после службы. «Сын, ты не должен меня обманывать, ложь — грех, расскажи мне, зачем ты ходишь к этому мужчине? Про него говорят плохие вещи, он трогал тебя?» И тут я выпаливаю, не отвечая на вопрос: «Мам, мне нравятся мужчины, я тоже читал, что это грех, но молитвы не помогают». Она несколько минут смотрела на меня изумленно и шевелила губами. Видимо, молилась. Внезапно вспомнила бабушку, сказала, что та меня испортила, обозвала бесноватым, отвесила смачную пощечину и велела убираться из дома. Сказала, что я могу вернуться, когда очищусь. Я собрал свои вещи, взял ключи от бабушкиной квартиры и пришел жить сюда. Потом узнал, что мать что-то сказала тому мужику, и он прекратил со мной отношения, а через пару дней, боясь публичной огласки, вовсе уехал из города. Нет, я не помирал от любви и безысходности, как N, брошенный Тимохой, мне просто хотелось трахаться. Я снова остался один со своей «особенностью», у бабушки нашлись небольшие сбережения, которые я экономил, как мог, искал работу, но никто не хотел брать подростка, не окончившего даже среднюю школу. В церковь меня больше не пускали. Пришел на кладбище и сказал смотрителю, что готов делать, что угодно, если будут хотя бы кормить. Мне ответили, чтобы копать могилы большого ума не нужно и взяли. Копать долго не смог, всё ж тяжелая работа, потом посадили на телефон. Оказалось, хорошо продаю гробы и венки. Так и живу. Раз в месяц бОльшую часть зарплаты отдаю матери, она уже на пенсии. В одно и то же время ждет меня у окна, но не поворачивается, когда я прихожу. Я кладу деньги на стол и иду обратно. Так и живем на соседних улицах. Почти десять лет. Самые родные, но абсолютно чужие люди. Она меня очень любит, но не приняла. Для нее важнее религия, для твоего отца — карьера. У каждого свои приоритеты. Тогда это для меня было главным уроком жизни. Если уж родная и любящая мать отказалась, то я точно никому не всрался. И не нужно. Я сам у себя есть. — Печально, — произношу я. — Да нормально, привык уже, после бабушки почти ничего не менял, продал телевизор, патефон, ковры ее, книги не смог — как память что ли. Но все упорно думают, что я голодаю и остро нуждаюсь в деньгах. Нет, не нуждаюсь. Мне хватает. Все знакомые уверены, что с мамой мы общаемся. N завидовал, что у меня есть живая мать, которая знает про меня и все понимает, а мы за это время и десяти слов друг другу не сказали, хотя я знаю, что она помогает при храме, всегда внимательная и со всеми вежливая. Ее любят и старики, и дети. Наверняка молится за меня каждый день. Если она заболеет, мне сообщат, если умрет — тем более. Ближайшие родственники сотрудника, как и он сам, обслуживаются за счет агентства. В каждой конторе свои бонусы. А у меня больше близких нет. Зато я теперь могу приводить домой любых мужиков, в любом количестве, для любых целей. При предварительном звонке. N единственный, кто просто появлялся из ниоткуда и исчезал на неопределенный срок. Он единственный, кто меня целовал. Не знаю почему, с остальными — противно до сих пор. У него нежная кожа и кристальные глаза, он всегда с жадностью ловил каждое мое слово. И мне нравится, что он не такой как я. В нем много человечности, но я не хочу, чтобы его предавали близкие люди, а так как родных не осталось, так пусть хоть люди, называющие себя друзьями, будут верны. — Забавно, вы с Феликсом о нем говорите почти одинаково, — замечаю я и удивляюсь, что Демон мне запросто выложил всю свою биографию. — Откуда ты знаешь? — Мы с ним хорошо общаемся. — Ты решил подружиться со всеми бывшими N? Пизд*ц, как мило. Мама бы сказала, что ты блаженный. — Никит, N мало о тебе знает. Якобы вы почти не общались. — Чушь! Я не люблю рассказывать о себе, так как жизнью живу свободной, но унылой и серой. А обсудить с ним что-то я всегда был готов. — А мне почему рассказал? — Да какая разница?! Остальным неинтересно ведь, а ты такой безобидный и дурашливый. Я привык, что меня только пользуют на работе или трахают дома. А ты вот поговорить пришел, улучшить отношения с любимым человеком. Похвально! Жаль, что ко мне, и я ничем не помогу. Но пусть я ошибусь, и у вас все будет всерьез и надолго. — Скоро год будет, как мы знакомы, а у меня ощущение, что я уже его потерял. — Нет! Ты сказал что-то про работу, он помог тебе? — Да, спас мою репутацию. — А потом? — Мы приехали из Питера, и я больше не заставляю его ездить со мной. Заплатил, как договаривались. Премию выписал. — Так это он теперь чувствует себя ненужным тебе. Это очень в стиле N. Ты большой и самостоятельный, а ему заботиться о ком-то нужно. А еще чувство вины, что из-за него ты родителя потерял. Тут на кухню вваливается жирный черный кот с белыми пятнами вокруг глаз, которые делают его похожим на негатив панды. — Сати проснулся. Проголодался? — Демон сияет и тискает животное, я поражен, — это старушку в апреле хоронили, родственников не нашли. Соседка мне его отдала, у нее собака. Почти неделю, сказали, лежала, он тощий был как скелет, приглянулся мне. Кастрат, назвал Сатаной. Даже отзывается, когда жрать хочет. Маменька бы кличку не одобрила. Может, отдам кому или себе оставлю. Сатана прыгает на колени к Демону и довольно там устраивается, тыкаясь шерстяной мордой в лицо парня. — Сати, обещай, если я сдохну, ты не станешь обгладывать мой труп. Пару дней хоть потерпи, меня с работы заберут — самой доброжелательной интонацией вопрошает Демон у кота с прежней очаровательной улыбкой. Тот в ответ мяукает и урчит. — Дим, любишь кошек? — Да как-то не знаю, нейтрально отношусь. Никогда не держал. Скорее собак. А что? — удивляюсь я неожиданному вопросу. — А N прям обожает, но у качка вроде аллергия была, потому заводить не стали. Хочешь, я Сатану вам подарю? Ему не принципиально, на чей гомосекс смотреть. Он скучает один, а я много работаю. Вас двое — всяко веселее. Панда Сатана не вызывал у меня столько умиления, чтобы прям хотелось его забрать домой, а потом вычищать салон авто от длинной черной шерсти. — Никогда с N не обсуждали кошек, не могу же я вернуться с работы с котом, придется рассказать, что я был у тебя. А этого я не планировал. Не одобрит. — Окей, понял, ну, надумаешь, приезжай — отдам. У меня ощущение, что он хочет меня скорее выставить за дверь или действительно кого-то ждет. — Никит, так что делать? — Да что хочешь: ногу сломай, на машине разбейся, ток не насмерть, таблеток наглотайся, покажи, что тебе очень его забота и участие нужны. — Жестокие способы, а есть что гуманнее? — Дим, ты на все готов ради любимого или на рынке трусы покупаешь и торгуешься? — Готов, но мне кажется инсценировка ДТП — это чересчур, я ж семью содержу, мне нельзя разбиваться или что-то себе ломать. — Ой, как знаешь, я же предупредил, что душевные болезни не лечу, зачем спрашиваешь? — Но ты кое-что прояснил, у нас на днях годовщина знакомства, я с подарком определиться не могу. Демон ловит, пытавшегося свалить из кухни, кота, поднимает его: — Вот же отличный подарок, рекомендую, жрет, правда, много, зато срет всегда в одном месте. — Никит, пожалуйста, прекрати впаривать мне своего кота. Еще варианты? — Укради ребенка! — Что?! Где? Какого? — не понимаю я, надеюсь, что он шутит. — Чем меньше, тем лучше, не школьника точно, не знаю где. N ссытся при виде котиков и младенцев, а еще у него культ семьи и, вероятно, чувство вины из-за твоей ссоры с отцом, вот и разгребай. — Типа я куплю ему котенка и это решит все проблемы? — Котенка, ребенка, хорька, белую крысу, раненую сову, жабу, детеныша рыси, летучую мышь — вообще пох*й. Просто о тебе уже заботиться не нужно, а ему от этого неуютно и стремно. В коридоре громко звонит телефон, я видел его, когда проходил. Красный и дисковый. Раритет из СССР. — Момент, — Демон выходит из кухни. Его голос звучит спокойно и официально: — Слушаю… Почему?.. Да и хрен с тобой, еб* себя сам. Понял?.. Нет, не обижаюсь. Да, на х*й иди, пожалуйста, — вешает трубку, интонация за время разговора не менялась. Возвращается и снова закуривает, у меня от дыма уже слезятся глаза. — Секс мне обломал! Ненавижу п*дарасов, сначала в любви признается, три месяца веники дарит, тортики приносит, встречаться предлагает, трахает меня, естественно, потом неделю названивает, сливается, а сейчас занят он, жена заболела, из дома уйти нельзя. Только время мое потратил, мудила! Я, между прочим, хорошему мальчику-спортсмену отказал, пока с этим возился, — рассматривает себя в маленьком квадратном зеркале, — эх, теряю лоск, скоро даже таких будет сложно находить. Надо телефон с определителем номера купить, чтоб не отвечать ему больше. Да? Молчу и рассматриваю клеенку на столе, не уверен, что ему нужен мой ответ. — Не грусти, Димка, N поддается воспитанию. Все наладится. Чуть нервы потреплет и будет как шелковый. — Думаешь? — С ним было легко и хорошо, он говорил, что я для него идеален, мы должны жить вместе. Вот эта привычка дурацкая, ладно мужиков в дом тащить, но нахера каждого жить у себя оставлять? Не понимаю. — Скучаешь? — Нет, знаю, что все временно. Почти каждый день представляю, что он вот так просто придет и скажет, что ты его бросил и в Питер свалил. — Никитос замечает мой изумленный взгляд. — Ты не думай, что я вам зла желаю, но это для меня самый вероятный вариант развития событий. Тебе нравится этот город? Работа? Люди? Скажи честно. — Не очень. — Ну вот, а в Питере ты был счастлив? — С ним — да, но я не могу его забрать из-за учебы и папы. — Когда человека что-то долго угнетает, он теряет себя. Вот и я думал, что ты уедешь. И он так думает. — N же не хочет, чтобы я уехал? — Скорее всего хочет, чтобы ты убедительно имитировал счастье здесь, а он не чувствовал себя виновным в твоей тяжелой судьбе. А объективно тебе тут нечего ловить. Перспектив нет. — Но я хочу быть с ним. — Допустим. Зачем? — Я его люблю, но иногда мне кажется, что он не любит меня. — Глупости! Даже имя твое на руке набил. Ди-бил. Как тебя не любить? Ты ж просто мечта! — высокий, мужественный, а ведешь себя как грудной ребенок, вдобавок романтичный и преданный. «Никита, подскажи, что на годовщину подарить?» — передразнивает Демон. — Да ты анекдот, бл**ь, ходячий. К тому же выглядишь весьма еб*бельно. С N мы трахались по 7-10 раз в день, сменяя десятки поз, и обоих все устраивало. Я даже с другими три месяца не встречался. Ни сил, ни потребности. На заброшке, на стройке, в туалете его универа, в парке, во дворе, на крыше, на моем рабочем месте, то бишь на кладбище. У вас же с этим норм? — смотрю в пол, но чувствую его пристальный взгляд. Мотаю головой. — Хреново, прям совсем? Киваю. — А чего так? Ты не хочешь? — Он, — вспоминаю последний раз, снова возвращается ощущение пустоты и ненужности. — И давно? — Как вернулись. — Черт. Вот с этим я тебе могу помочь, если нужно, хотя… Ты, наверное, снизу любишь? Я в изумлении не могу и рта раскрыть, поднимаю на него взгляд. Ждет. Собираюсь с мыслями: — Никит, я к тебе не за сексом пришел и любимому человеку изменять не собираюсь. — Это не измена, а удовлетворение физиологических потребностей в экстремальных условиях, регулярный секс важен для здоровья. — Демон, ты сейчас глумишься или подкатываешь? Его невозможно чем-то смутить, он воспринимает вопрос без каких-либо эмоций. — Дима, если ты хочешь, то я готов, но исключительно в пассиве, если не хочешь — не настаиваю. Дело твое, просто за две недели воздержания я бы уже голый по улице ходил, надеясь встретить своего ебл*вого прЫнца. — Никит, я не буду с тобой спать, — я его уже боюсь, слишком напорист, такой и изнасиловать может. В пассиве. — Ладно, — пожимает плечами он. — Вы практиковали обмен партнерами? Групповой секс? Ты был хоть раз актом? — заметно, что Демон может выдать любую инфу о сексе с N, может, я ему надоел и требуется разнообразие. — Как ты себе это представляешь? Однажды у нас был тройничок с одним моим знакомым. N не оценил, сказал, не может видеть, когда меня трахает другой. Ревнует. Я ответил, что это идиотизм. Ревновать меня? С каких х*ров? — Может, у него к тебе были чувства? — мне неприятен вывод, но напрашивается сам собой. — Я его настоятельно просил не влюбляться в меня. Это бы все испортило. Не думаю, что были. Тем более появился ты. Он плакал каждый раз после нашего секса, говорил, что хочет тебя, но не знает, что делать. Тогда в январе он привел тебя. Мне было страшно, вдруг ты буйный, здоровый же. Убил бы обоих. N ответил, что тебе на него наплевать, а ему так нужно. Трахать один раз пробовал, но не с ним. Так с одним парнем познакомился, пяткой в грудь себя бил и кричал, что «универсал», а как до дела дошло, говорит: «Давай ты первый!» Не зашло, во всех смыслах. Не нравится мне свой х*й в чужую ж*пу засовывать. Анализирую напряженно и молча. Демон толкает меня в плечо. — Ну чего ты мрачный такой? Хочешь, я тебе чайку «Майского» из пакетика заеб*ню? — А кофе нет? — отзываюсь я. — Есть, — улыбается Демон закрытой, наверное, «рабочей» улыбкой. Тебе натуральный или растворимое? Замечаю сарказм. Прёт от этого парня. Нехорошо. Пытаюсь понять, мне просто ребята «в теме» потенциально интересны или он тем, что жестами и поведением N напоминает. — Натуральный. — Правильно, одобряю, на работе все бормотуху эту кислющую пьют, еще и спорят — гранулы или порошок, в красной банке или в зеленой. Идиоты. Демон достает эмалированный ковшик из шкафа, в который убирал стакан, пачку кофе и железную коробку. Зажигает конфорку, ставит старенький чайник. — Любишь огонь, Дим? — В каком смысле? — настораживаюсь я. Парень влечет, будоражит, но чем-то пугает. — Жрать! — смеется Демон. — Сложно ему с тобой. Чайник свистит, в ковш Демон насыпает ложку кофе и еще добавляет что-то из жестяной коробки, я замечаю только, что доверху она наполнена бумажными пакетиками со специями. Кофейная пенка начинает подниматься и напиток переливается в высокую белую кружку. Теперь она стоит передо мной. Принюхиваюсь — запах странный. А хозяин дома светится таким маньячьим счастьем, будто вздумал меня отравить. Подпирает кулаком подбородок и ждет, когда я попробую. Сомневаюсь минуту, всё равно горячо. «Вот же псих, чего меня сюда вообще принесло? Вдруг у него план по трупам на работе?» Пробую — очень необычный вкус, морщусь. Как суп харчо или маринад для шашлыка. — Что это? Зелье? — Ага, приворотное, но не боись, без менструальной крови девственницы не подействует, — пауза на сладкую улыбку. — Его любимый: арабика, имбирь, корица, кардамон, молотый черный перец, лучше свежий и обязательно морская соль. — Соль? — изумляюсь я. — Теперь понятно, почему на суп похоже. — Ну не сахар же! — возмущается Никита, словно сахар в кофе добавляют только конченые полудурки. — Есть у меня один еб*рь, деловой какой-то, по командировкам заграничным гоняет, появляется раз в пятилетку, привозит какую-нибудь муру в подарок. Кофе из Иордании притащил как-то. Вкус «один в один». Мы с N попробовали. Сначала плевались, но другая культура, менталитет — нужно хотя бы попытаться понять. Потом распробовали, а как закончился, тосковать начали, у нас такого не купишь. Кто знает, когда Витя еще в Иорданию поедет. Я постарался и нашаманил. Подобрал точные пропорции. Терпеть не могу его кислую рожу. Дим, не обижайся, но если после года жизни с якобы любимым человеком, ты даже не знаешь, какой он любит кофе, что ты вообще о нем знаешь? — Я готовлю N обычный — черный крепкий, — сдерживаюсь, чтобы не ударить Демона. — С сахаром, прикинь? Идёт всегда «на ура». Вот ты злой такой, у тебя вообще друзья есть? Или были? Снова улыбается, сверля своими прозрачными глазами: — Сейчас из нас двоих злой только ты. Друзей у меня никогда не было, я не видел смысла их заводить. Для чего? Помогать друг другу в трудные моменты? С тех пор, как съехал от матери, все отлично разруливается «в одного». Делиться радостью или горем? То есть, ныть, жаловаться или хвастаться? Нах*й надо. Бухать вместе? Не большой фанат алкоголя. Занимать или давать в долг? Планирую расходы тщательно, свое распределено, чужого не надо. Дим, друзья — удел слабых и зависимых. У меня небольшая зависимость от никотина, — прикуривает очередную, — и большая от секса. Мне друзья не нужны, а любовников на «послушать-понять-потрахаться-выпить вместе» хватает. Думаю над его словами, хочется возразить, однако на голодный желудок аргументы не идут, еще пытаюсь пить солёный кофе. — А у тебя, Дим, есть друзья? — Не в этом городе, иначе к тебе бы я не пришел. — Появятся, раз нужны. N тоже слабый, зависимый и верит в любовь до урны, — резко поднимает взгляд, я будто в трансе от дыма и кофе. — Ты хоть про кремацию в курсе? — Он тебя тоже просил кремировать его в случае чего? — вот это неприятно, слишком личным мне кажется. Ловлю себя на ревности — воспринимаю Демона как первого мужа N, с которым они прожили в любви и согласии лет сорок, а потом прошло, решили тихо разойтись. — Нет, просто мы как-то подняли тему — кто как хочет умереть. Так вот, N сказал, что способ ему не важен, но на кремации будет настаивать. Я заржал и заметил, что «настаивать» лучше начинать заранее, потом ведь не спросят. Он даже обиделся. Дим, разве можно на меня обижаться? Игнорирую вопрос. — Так ты поможешь? — Я разве должен? С чего бы? — Ты его тоже любишь! — внезапно из параллельного мира на меня снисходит новое знание. Я в шоке. Он даже вздрагивает. — Чушь! — шипит, хрустальные глаза пускают электрические разряды. Вот сейчас я его разозлил. — Я. Не способен к любви. Мне это не нужно! Я уверен, что прав, но продолжи я дальше отстаивать свою позицию, могу получить чем-то тяжелым в лицо. Они даже злятся одинаково. Просто кармические братья-близнецы. — Но ты же не будешь отрицать, что он для тебя особенный? Целовался только с ним, кофе варил ему, вопросы интимные, включая кремацию, обсуждали с ним. Или у тебя со всеми такие душевные отношения? — Он не особенный, он лучший! — отрезает Демон. — А в чем разница? — да, я хочу мести. Смотрю на часы — чмор меня длился почти два часа. — Не возражаешь, если мы перейдем в комнату? Чет прилечь захотелось. Он там же не страшнее будет, чем здесь. В комнате Демон стягивает черную водолазку. Рассматриваю множественные мелкие шрамы и тату на правом плече — циферблат, цифры римские, стрелок нет, будто взорван или разрезан подобно торту на неравные сегменты. Качественная и тонкая работа. Зачем-то мой мозг выдает, что со слов N у Демона была тату только на лопатке. Он укладывается на диван, попутно двигая прикорнувшего и сейчас возмущенно мяукающего и цепляющегося когтями за обивку Сатану. — Красивая, давно бил? — внутренний тату-маньяк потерял нить разговора. Демон обращает на меня вопросительный взгляд. «Черт, я вижу его третий раз в жизни. Сейчас еще и рассматриваю. Вот зачем он разделся и лег передо мной? А если штаны снимать начнет — бежать? Худой. Бледный. Ключицы торчат. Есть в этом что-то притягательно-эротичное. Нет, не нравится. По крайней мере — внешне не привлекает. Наверное. Хоть бы к любимому жажда трахаться скорей вернулась, я так скоро спятить могу». — В мае… — N ее не видел, — улыбаюсь я, хрен знает чему, но приятно. — И, возможно, не увидит. Значение сам придумал — времени нет, всё тлен. — А на спине покажи, — жирно палюсь я, потому что спиной он ко мне пока не поворачивался. Все тот же вопросительный взгляд. Демонстрирует острые лопатки с контуром египетского анкха, в который вписано мужское лицо с закрытыми глазами. — Спасибо. Тоже красиво, я просто эстет. Люблю рассматривать татухи, — зачем-то оправдываюсь я. — Угу! — кивает Демон — Раздевайся! Я тоже эстет. Вот сейчас действительно страшно. Соленый комок из арабики и кардамона застрял где-то в горле. Демон ржет, мой взгляд цепляется за его возбужденные соски. Хотя у него в комнате заметно теплее, чем на кухне, рубашку я ни за что не сниму. — Че пугливый такой, Дима? Я тебя не изнасилую, — подмигивает, — Токмо по взаимному согласию. Откуда про татуху на спине знаешь? Он сказал? — Ага… — Ммм, нет, ну если обсуждение моих визуальных особенностей помогает вашей сексуальной жизни, я не возражаю. — глубоко затягивается и выпускает струю дыма вверх, — он лучший, он ох*рительно трахается, но это не любовь. Сам подумай, глупый, отдал бы я тебе за просто так любимого мужика? Нет, к чувствам я не способен. Но лучший вне всяких сомнений. Это объективно. Давай объясню, а то будешь про меня ху*ню всякую думать. Вот ты на машине же приехал? — Да. — Какая марка? Модель? — Хонда Аккорд. — Нах*я я спросил? — вопрос риторический, — Я ж не шарю в железных гробах, только в деревянных, — снова смех, — Мне, Дим, наплевать вместе вы или нет. Держи в голове эту мысль. Итак, Хонда что-то там. Тебе нравится эта машина? — Да, вполне устраивает — цена, расход, обслуживание, всё на уровне. — А до нее ездил на других? Погружаюсь в воспоминания о студенчестве: — Мотоцикл, учился на Субару, «Москвич» приятеля пару дней водил. — Твоя нынешняя нравится тебе больше всех? — Однозначно. — Ты можешь назвать ее лучшей из того, что было? — Да. — И ты не порежешь вены, если ее угонят? — С чего бы? — А пересади тебя сейчас на разъ*банный мопед, будешь Хонду вспоминать? — киваю. — Вот и с N так же. — Понятно. Значит, секса у вас было много? И он тебя всегда хотел? — В первый раз только сложно открывался. — Может, я что-то не так делаю? Может, ему однообразие надоело? Может, новое попробовать? — Только не БДСМ. — Почему? — помню, что они практиковали. Демон подходит близко: — Видишь? — показывает шею, в каких-то странных шрамах. Точечные и через равные промежутки. — Что это? — недоумеваю я. — Есть у меня колючая проволока из серебра, острая и клевая 60 см длиной. Индивидуальный заказ, ручная работа. Я ее забрал и решил с N опробовать, остальные мудаки слишком, а он всегда смакует такие вещи. Знаешь, Дим, какой сильный оргазм при асфиксии? И… — он перебирает слова, — в общем, я чудом оторвался от него, кровь уже на полу была, а стоп-слово тяжело выкрикнуть, когда тебя крепкий мужчина проволокой душит и при этом еб*т на максимальной скорости. Это был пизд*ц. Чуть не задушил. Ладно я, а парню 15 лет бы впаяли, и хрен ведь докажешь, что не износ. С трудом перевариваю информацию. Ступор. Демон, удовлетворенный произведенным эффектом продолжает: — А знаешь, что самое примечательное в этой истории? — Что? — машинально повторяю я. — Он был в отключке. Говорит: «Помню, что трахались, потом провал, а дальше уже цепь и руки в крови». С тех пор я к нему со своими глупостями не пристаю, только что-то безобидное — лезвие, ножик перочинный… Поэтому, если на тот свет пока не собираешься, во время сладостного соития держи от него колюще-режущие и веревки разные подальше, мало ли. У меня в голове возникает шум и плохо доходят его слова, через неопределенное время замечаю, что Демон гладит меня по волосам. — Какой ты впечатлительный. Просто прелесть. Да, с чердачком там не все гладко, но приспособиться можно. — Демон, что делать-то? — А что ты хочешь? — Чтобы он стал прежним. Чтобы заниматься нормальным сексом и радоваться друг другу. Чтобы засыпать вместе, чтобы он показывал, что я ему нужен. — То есть он должен что-то сделать? Это манипуляция. Манипулировать можно через слабости — дать слабость, отнять слабость, пригрозить, что отнимешь слабость и мое любимое — дать слабость, а потом отнять — излюбленный метод продавцов, более известный как «мотивация к покупке». — Я нихрена не понял, — все еще перед глазами колючая проволока в крови вокруг шеи Демона и руки любимого, — ведь не врет же. Кошмар. — Подумай, чего ты N можешь лишить? — Ничего. — Дать? — Я уже все дал, что мог. — Назови главные слабости N. — Не знаю — пиво и ноутбук? — Двойка, Дима. Дети, котики, секс и… Ты. — Я? — переспрашиваю как умственно-отсталый. — Ну не я же. — Думай, старайся, завести ребенка сейчас самое время. Секс временно не работает. — Где мне его взять? У брата арендовать? — Я тебе уже с избытком информации накидал. Дальше сам. Смотрю на часы — половина девятого. N не звонил. — Ладно… Спасибо за всё, пора мне, — нахожу в себе силы подняться. Он тоже встает. — Подожди… Демон подходит ко мне и кладет ладони мне на уши, не прижимая их плотно. Тянет лицо к себе и… целует. Происходящее настолько иррационально, что я не сопротивляюсь. Слушаю море и растворяюсь на чужих губах. Даже кладу руки на его талию, чувствуя непривычно тонкое тело. Прижимаю к себе и продолжаю целовать, перенимая инициативу. Возбуждает. Через пару минут Никита отстраняется: — Ты такой ласковый мальчик. Передай ему этот поцелуй, обо мне не говори, пока не спросит. Кстати, я бы мог тебя соблазнить, — победоносная улыбка. — Нет! — резко одергиваю руки и делаю шаг назад. — Это не вопрос, но мне-то ничего не будет, а тебя N за измену убьет. Удачи, Дим! В прострации иду на кухню за портфелем, прохожу через темный коридор, обуваюсь, спускаюсь на один лестничный пролет. — Стой! — кричит Никита, сбегает ко мне и протягивает сложенный листок, — Вот возьми, приколешься как-нибудь. Проверишь реакцию. — Что это? — Рецепт кофе, — быстро целует меня в губы и возвращается обратно в квартиру.