Прощай, Я материк, омытый морем слез, Войну прошел, А грипп не перенес. Прощай, Пока не взорван в рай фуникулер, Я верю, верю — встретимся с тобой Опять, опять.©
Вечером приехал, съел плов с курицей и попросил N бл*цкую лазанью больше не готовить. Никогда. Тему про Дениса не затрагивали. Внезапно подкралась сессия, сместив фокус моего внимания на себя. Зимой все прошло относительно халявно, зато теперь с нас решили содрать наросшие за время семестра шкуры. Любимый тоже негодует — собираюсь на зачет, а у него утром экзамен по дисциплине, название которой я даже запомнить и выговорить не могу, поэтому отношусь к N с пиететом и сочувствием, что-то про математику. — Нихрена, Димка, я не сдам! — заходит на кухню грустный N. — Да куда ты денешься, когда разденешься?! — Точно тебе говорю, самая суеверная тварь — это студент во время сессии, а мне сейчас дорогу черная кошка перебежала. — Очень, бл*ть, смешно! Не гони на Герду, лучше иди, повтори свое математическое, как там его? — Математическая статистика и случайные процессы! — бодро отчеканивает студент. — Вот, вот их. День сдачи. Читаю в коридоре конспект по менеджменту, сидя на батарее. Слышу: кто-то близко подходит, но не поднимаю головы. Многие со мной знакомились после выступления, набивались в друзья, клянчили телефон загадочной длинноногой танцовщицы — я остался непреклонен. Теперь меня знают по имени незнакомые люди, но фраза «привет, Архитектор!» ассоциируется исключительно с одним человеком. — Здравствуй, Фель, — устало перевожу взгляд выше тетради. — Тоже Филипповну очаровывать пришел? Я вот второй раз уже. — Зачет нужен, N говорит, норм тетка, знания не принципиально важны, рулит красноречие и уверенность в том, что говоришь. Вздыхает: — Куда нам, Дим, до его красноречия? Сапог валит безбожно. — Пох*й, я настроен решительно, мне допуск нужен. — Радуешь. Еще 20 минут до смерти есть, — улыбается Фел, — как дела в жизни личной? Узнал, с кем он тогда в магазине был? — Да, — неприятная тема, лучше про менеджмент. Наталья Филипповна Сапог — преподаватель. Над фамилией никто при мне не стебался. Только один сокурсник спросил: «А где Башмак, то есть Сапог?». Скучно на заочке. Ни упоротости, ни авантюризма, ни пьянок студенческих. Да, я тот ещё «любитель прибухнуть», однако чувствую себя ущемленным. Ответил Фелу и снова в тетрадь уткнулся, не специально. — И с кем же? — не унимается он. — Брат приезжал… Как сказать, что категорически не хочу об этом? Меня сейчас нервирует даже сама мысль, что у Марго Марковой когда-то родилось двое детей. Зачем так много? — Точно! — радуется Феликс, заставляя внимательно на него посмотреть. Ничего не спрашиваю — умею обматерить взглядом. Фел перестает улыбаться, переходя на доверительный шепот: — Красивый он, вы очень похожи, мысль еще тогда мелькнула, что у N все мужики на одно лицо. — Мужики? Ты ж говорил «лучший друг»! — Так одно другому не мешает, — снова сверлю глазами, чувствуя, как на лбу выступает вена. — То есть, я другое хотел сказать: лучший друг может же оказаться мужиком? — Давай спишем на стресс перед пересдачей. Не продолжай, окей? — Ладно, но мне непонятно, чего он приезжал, если тебя дома не было. — Дурашка ты, — маньячий сарказм, — так не ко мне и ехал. — Блин, — внезапно сникает Фел, — а как понял, что именно он? — Как в анекдоте про Шерлока: «Ватсон, вы гей?» — «Да, но как вы узнали, Холмс? Снова метод дедукции?» — «Нет, просто спросил». Феля смеется: — Сказал, зачем приезжал? — Ага, лазанью приготовить и моего научить. Вот ты веришь, что человек за тысячу километров прилетит готовить кому-то лазанью просто так? Даже самый лучший друг? Студенты по соседству оборачиваются. Фел тянет меня в сторону — у окна в углу расположился уютный закуток для обмена интимностями. — А он…? — не договаривает Феликс, намекая на Денискину ориентацию. — Женатый п*др! — стараюсь выражаться максимально точно и вполголоса. — И тогда женатый был? — весьма своевременный вопрос. — Нет, прикинь, ты их в марте встретил, а женился Дэн в конце апреля. Что примечательно — на женщине, а дочка их — племянница моя — ещё в январе родилась. — Так, может, они реально только дружат, иначе зачем бы женился? — А это, Феличка, мне и предстоит выяснить. — Тут схема «просто спросил» не работает? — Нет, но братец якобы влюблен в некого Кешу, я на свадьбе разговор их слышал с прочими обличающими подробностями. — А причем тут N? — Один из подозреваемых, палится, но не колется. Много раз спрашивал — соскакивает, а у нас в стране презумпция невиновности. — Что делать будешь? — моргает на меня своими большими глазами, сквозняк создает. — Бороться и искать, найти и перепрятать. — Да ну, я не верю, что он и тебе яйца выкручивает, и с этим красавцем мутит. Нафига? Ещё и скрывать? — Феля размышляет вслух, и его уже не заткнуть. — Может, вы*бал разок, теперь не может отвязаться. Дим, не смотри на меня так, я просто гипотезы строю. Он тогда очень ругался. — Когда? — я снова что-то пропустил. — Позвонил мне на следующий день после нашей той встречи в баре, сказал, что я «нехороший человек», трепло, и разочаровал его как друг, теперь не хочет со мной общаться. Попросил в его личную жизнь не вмешиваться. Когда пересекаемся — не здоровается. Думаю, это справедливо, но ты ведь мне тоже друг. И брат морозится? — Ой, с этой мразью даже говорить не хочу — ху*сос и на*бщик. — Брак фиктивный? — Ага, а пятимесячный ребенок — иллюзия. — Кстати, я после его слов приуныл и перед Настей аутнулся. N же вышвыривает резко, а назад ещё никого не принял. Хреново пару дней было, она спросила, в чем причина. Рассказал в общих чертах, что я не только немного по девочкам, но и много по мальчикам. Выслушала, ждал негатива. Помолчала, спросила, нравится ли мне. «Конечно», — говорю. Мне хорошо с ней. Потом, правда ли, что геи детей любят? Отвечаю, что далеко не все. В общем, сказала, что, если мне интересно, после универа можем попробовать общего ребенка завести. — Поздравляю! Хотя ощущение, что все кругом на детях помешались, ты аккуратнее — у тебя же может мужик появиться, у нее… тоже. Как детей делить будете? — Я, Дима, — узнаю агрессию Фела, которую ловил в первые дни знакомства и на Новый год, — в отличие от некоторых умею быть благодарным и, когда меня любят, стараюсь отвечать взаимностью. Лишнего себе не позволяю и по чужим х*ям не прыгаю, — завелся бедняга. Так тебе и надо. — Прикол хочешь? Племяшку в честь твоей бывшей назвали. — Вика? Ну, так красивое имя. Бл*дь! — на лице Феликса отображается первобытный ужас. — Что? — я зеркалю и тоже пугаюсь. — Да так, х*йня одна в голову пришла, забей! — Нет уж, начал — говори, — он меня нервирует круче зачета по менеджменту. — Ты же, вроде, не любишь детей! — Не фанат и что? — А у твоего еб*бельного, извини за выражение, братца уже есть дочь. N ее видел? — Видел, нянчил, на руках качал, подгузники менял. Критично? — Ты не любишь детей, и у вас их точно не будет, если оба сильно не постараетесь, а у этого… Дениса? уже есть дочка, от которой прется N, может, они уже какой коварный план готовят по съ*бу из страны с удочерением и прочим? Дим, повторюсь, это просто версия в порядке бреда, а тебя, может, как запасной вариант держит — вдруг не срастётся, но они прям два сапога пара. А вот, кстати, и мадам Сапог. Мы не успели договорить. Зачёт я сдал. Как выяснилось, заочники Наталью Филипповну совсем не интересуют. Феликс остался в аудитории для дальнейшей экзекуции. Еду домой, и борются во мне две сущности: Добро и Зло. Добро шепчет: «Любит, слушай свое сердце!». Зло шипит: «Уничтожь! Всех!» Читает на кухне, уловил мое настроение: — Димка, чего кислый такой, завалила? — Нет, поставила. N, ты очень любишь детей и хочешь, чтобы у нас они были? Неожиданный вопрос — понимаю. Отвечает осторожно: — Ну, не прям вот сейчас, но вообще, да, хочу, а что? И я буду рад, если захочешь ты. — Только со мной хочешь? — уточняю ещё раз, вспоминая правило трех «да». — Конечно с тобой, а с кем же ещё? — Уверен? — Абсолютно! — Ладно. Вот не люблю этот его взгляд: «Димка тронулся, главное — не делать резких движений и на все соглашаться». — С Фелом Сапогу вместе сдавали. — Я-я-ясно… Он всегда портит тебе настроение. Какие новости на этот раз? Я кому-то сделал ребенка? — Нет, — я снова подставил Фела, — однако ему показалось, что вы с… очень близкие друзья. — Ёб*нутый он! — беспокойство N сменилось раздражительностью. — Спектрально-анальный анализ на основании минутного диалога? Ну что за баба базарная? Мы дружим с Дениской, часто общаемся, он тебя боится до усрачки, поэтому категорически не хочет приезжать, когда ты здесь, хотя я приглашал. Теперь уже, видимо, и не приедет… Вот когда Фел такой гадиной стал? Когда в ж*пу еб*ть перестали? Своей жизни нет, о других печется? — Не трогай его, пожалуйста, — прошу я. — Даже не собирался, — фыркает Андреасович. — Дим, мне нравится Сокол, но, — загибает пальцы, — во-первых, он женат; во-вторых, у него есть дочь; в-третьих, у меня есть ты. Продолжать? — Печально, что я у тебя не «во-первых». — Не цепляйся к словам. Последовательность не существенна, — встаёт, — пойду в кабинете готовиться, — выходит из кухни, — Иногда хочется специально кого-нибудь трахнуть, чтобы твоим представлениям соответствовать. Ты же не меня слушаешь, а, на минуточку, моего бывшего, который спецом поссорить нас хочет. Не задумывался, что ему это выгодно в любом случае? Со мной точно не получится, так, может, с тобой обломится. Ему не принципиально. — Просто скажи, что у тебя с Дэном ничего не было, и я успокоюсь. Закроем вопрос. — До следующей встречи с Феликсом? Дим, универ маленький, а сессия длинная, ещё раз сто столкнетесь. Не буду сотрясать воздух зря. Ты все равно поверишь не мне. N ушел в кабинет, а я уснул, так его и не дождавшись. Следующим вечером решили расслабиться, снять возникшее напряжение: кино вместе посмотреть, по бутылочке пивка дернуть. Телефон у меня внезапно в 21:16 зазвонил и всю совместно нажитую идиллию разрушил. — Сука! Кто это? — с новой работы до сих пор в такое время не звонили, с мамой общались вчера днем. — Глянь. «Феликс» высвечивается на дисплее: — Я в кабинете поговорю. — По работе? — Нет. N меланхолично отправляет в рот очередную горсть попкорна. — Ты чего так поздно звонишь? — шиплю я в трубку, уединившись. — Извини, вчера не смог, занят был, но думал много обо всем. — Например? — Паранойя твоя, ревность на ровном месте. Дим, мне кажется, ты зря так с ним, и я еще со своей больной фантазией, забудь, пожалуйста. Они наверняка просто друзья. — Эко тебя штормит: от «вы*бал разок» до «просто друзья». — Говорю же, много думал, анализировал, вспоминал. Нет, не мог. Не в том плане, трахнуть бы мог — с этим у него проблем никогда не возникало. Даже натуралов еб*т исправно, сам знаешь, — Фел осекается, — в смысле раньше трахал. Не стал бы скрывать, какой ему резон? Дорожит вашими отношениями, всячески тебя оберегает от лишних встреч, ты же с братом не очень общаешься, а они подружились — бывает. В общем, ты его не доставай сильно подозрениями. Психанет же, потом прилетит в пятикратном размере. Не хочу, чтобы вы ссорились. У него же могут быть друзья? — Он тебя заставил мне это сейчас сказать? — снизошла догадка, делюсь. — Нет, Дим, ты чего?! Он же меня нах*й послал, — кажется, что Принцесса сейчас заплачет. — Нет доказательств — ничего не было. Постарайся жить с этой идеей. — Угу, — вешаю трубку, чтобы не нагрубить. — Дим, — визжит трубка на отбое. — Что еще? — Помнишь ты про мальчика из фитнес-клуба рассказывал, еще общаетесь? — Глеб? Остался в электронных письмах на прошлой работе, а что? Контакты подогнать? Хочешь питерского стоматолога? — Нет, — обижается Феликс, — но он бы мог помочь, если с Денисом подружится и тот ему все расскажет. Они не знакомы? — Принцесса, — закатываю глаза, — тебе сколько лет? — Двадцать один, а что-о? — магия: стоит назвать его Принцессой, начинает манерничать. — Самое время бульварные романчики начинать писать или детективы. У тебя богатая фантазия. Теперь уже наверняка вырубаю телефон. Возвращаюсь к любимому. — Кто звонил? — интересуется N. — Друг… — Друзья — это хорошо, — после короткой паузы произносит он, — иди сюда, Карельский, — тянет мою голову к себе на колени, гладит. — Дим, могу я тебя попросить не наворотить какой-нибудь х*йни? Ты меня сильно беспокоишь в последнее время. У нас в отношениях проблемки с доверием. Надо какой-то экшн замутить, встряхнуться, развеяться, в мае же получилось. — Когда? Я уеду сразу после сессии. Неделя осталась — и снова работа. — Ведь вернешься? Потом решим. Мне не нравится твоя перманентная пассивная истерика. Ты меня мудаком считаешь? — Нет. — Вот и славно, — целует в макушку. Засыпая, еще оцениваю жизнеспособность идеи Фела — подсунуть Глебушку Денису. Нет, Глеб хоть и качок, но в душе светлый мальчик, мне ничего плохого не сделал. Незачем его об эту мразь марать. *** Сессия сдана. Командировка отработана. Возвращаюсь. В седьмом часу вечера паркуюсь у дома на привычном месте, N звонил час назад — ждет. Поднимаюсь, заглядываю на кухню: интимный полумрак, горят свечи, тарелки с салатиками, закуски, играет «Болеро», Кустурица пытается лапой подцепить кусок колбасы, Герда ожидает рядом. Шикаю на него. N появляется из комнаты. — По какому поводу праздник? — Я тут подумал, что никогда тебя нормально не встречал, обычно сумбурно, — обнимает, целует, — мой руки. На всякий случай сразу принял душ, хотя напрягаюсь. Когда он такой «белый и пушистый» — жди пизд*ца. — Мясо с сыром и овощами запек, будешь? — N вытаскивает из духовки противень. Всё чинно и благородно. Аромат свинины ошеломительный. — Мог бы не заморачиваться, я с дороги и сырое съем. — Тебе не нравится? — Нравится, просто как-то непривычно, будто я забыл какую-то важную дату, и ты потом обидишься. N вздыхает: — Не обижусь, всяко тебе плохо — устал, наверное. Ешь давай! Раскладывает мясо, салаты. Через пару минут молчания меня озаряет: — Ты это ешь?! — А ты разве не видишь? — передразнивает он меня. — Там же свинина. Ты свинину не ешь. — Вкусы меняются. Сидит и с аппетитом жует, я в недоумении тоже жую. — И не тошнит? — Нет. Это плохо? — Хорошо, просто странно и… Ну, мало ли какие у тебя еще вкусы изменятся. — Не волнуйся, в натуралы не подамся, — смеется N. Сел не рядом, как обычно, а напротив — рассматривает меня, улыбается: — Красивый ты у меня, Димка! Любимый и самый лучший. — Сравнивал? — Перестань, — закатывает глаза. Поели, поболтали про командировку, вымыли посуду, перебрались в комнату. — А интим твоей культурно-праздничной программой предусмотрен? — Угу, односторонний, — загадочно отвечает N. — «Висит на сцене в первом акте бензопила, ведро и еж. Заинтригован Станиславский, боится выйти в туалет», — ему смешно. — Ну чего ты ржешь? Сам сказал: «Дима уставший», я догадываться должен? Одарил меня минетом, отказавшись от полноценного секса с формулировкой: «Я убирался и готовил весь день, давай в другой раз».***
Июль выдался плотным в плане работы, дома я только ночевал, срываясь утром работать на восходе солнца. Сложный проект завершался июльской командировкой. Дальше ожидалось «легче». В восемь вечера приезжаю домой после трех дней отсутствия. Красоты моей нет нигде, только кошки голодные орут, а в холодильнике кастрюлька тушеной картошки с мясом и овощами стоит. — Вот куда он снова свалил? — спрашиваю у кошек. — Хорошо хоть поесть оставил. В девять его тоже нет, телефон не отвечает. Допустим, я планировал приехать завтра, что ж теперь дома не ночевать? В одиннадцатом часу является веселый и пьянющий в хлам, давно его таким не видел. — Опа, Димон дома, а я тебя завтра утром ждал. — Могу уйти, празднуй дальше, тебе, смотрю, без меня просто за*бись. — Да тише ты, не обижайся, — шипит N, пугая кошек. — У лучшего друга сын родился! Степан! — поднимает указательный палец вверх. — Такое имя мужественное, скажи? Четыре двести весит. — Ясно, — помогаю ему раздеться. Отправляю в душ, жаль, трахнуть в таком состоянии он меня вряд ли сможет, а секса после командировочного воздержания хочется. — Ди-им, — кричит N из ванной, — ты поел? — Да. — А в деревню хочешь? — В какую, бл*ть, деревню? Какая связь? Зачем? — Баб Нине крышу подлатать и дровишек к зиме наколоть, ты мне как-то обещал продемонстрировать. — Какая Нина? Кто это? — начинаю подозревать, что дело в алкоголе. — Бабушка Макса — чудесная женщина, я два года назад ездил, а в прошлом году у нее дед помер, и теперь надо крышу починить, в дождь протекает, Макс туда Леську с ребенком отвезти на время хочет. — Младенец в деревне? Успехов вам, мальчики. — Ну, а чё? Свежий воздух, речка, куры, гуси, хозяйство всякое. Самогон покойный дед отличный гнал. Знаешь, как там круто?! Отдыхаешь в полный рост. Короче, я Максимке сказал, что на выходных помогу, он один не справится, а ты как хочешь. — По ходу, у меня выбора нет. — Супер! — вытирается полотенцем. Рассматриваю свежее тело: — У тебя засос под ключицей. — Да? — N невозмутимо глядит в зеркало. — Не, это я чесался. Откуда засосы? — Тебе виднее. — Дим, я вот тебе за три дня отсутствия в моей жизни мозг не выношу, может, ты тоже кого-то там еб*шь?! Доверяю же. — А ты, стало быть, еб*шь? — легко воспринимаю происходящее, будто и не про нас совсем речь. — Я? Нет! Зачем мне? — Тоже задаюсь этим вопросом. Вдруг тебе чего-то со мной не хватает? — Хватает, даже много. Ревность твоя слегка подзатр*хала, а в остальном «ок». — N, — сопоставляю события и личные наблюдения, — Макс точно натурал? — Пф, абсолютнейший! Натуральнее никого не встречал. А вы с какой целью интересуетесь? Понравился? — улыбается. — Нет, диссертацию планирую писать на тему «Женатые геи: размножение в неволе». Материальчик собираю. — Любопытно, но не про Макса. Почитать потом дашь? Идем в комнату: — Значит, лучший друг? — Самый лучший друг с самой лучшей бабушкой лучшего друга. Знаешь, как она готовит? — укладывается. — А Денис? — чувствую, что его сегодня на любую информацию развести можно. Когда еще такой счастливый случай выпадет? — Причем тут Денис? Сокола люблю, — пауза, — ну, по-братски, ты ж его не любишь, приходится мне за двоих стараться. — Идеальное оправдание бл*дства, и заметь, снова всё из-за меня, — ложусь рядом. — Меня удручают ваши напряженные отношения, — он так смешно и старательно выговаривает каждое слово, пытаясь казаться трезвее, — надо помириться, — закрывает глаза. — N, не спать! Мне нужен секс! — Не, я пас, ну, в смысле, давай, только пасс — я. — Обязательно было так напиваться? — я не против активной роли, но нужно предупреждать заранее. — Угу, спокойной ночи. В выходные ранним утром едем с Максом в деревню два часа на его «Жигулях» по жаре. — Спасибо, парни, что согласились помочь. — Какие вопросы, Максимка? Всегда готовы, — отвечает сквозь сон на моем плече N. Бабушка Макса готовит вкусно и по-деревенски жирно, из всего натурального. Работы непочатый край: целый день залезаю на крышу и спускаюсь вниз, таскаю балки, рублю дрова под похотливым взглядом любимого и мечтаю поскорее упасть в кровать. Загнали питерского архитектора познакомиться с профессией изнутри. Вдохновляет и помогает дожить до вечера мысль, что когда-нибудь буду строить наш общий с N дом — практика пригодится. Ночь. Я без сил. Площадь дома внушительна. Уложили нас спать на разные узкие кровати. Чудно: вроде три комнаты, а на деле не полноценные стены между ними, а тонкие перегородки со шторкой. Ближе всех к выходу из избы спит Макс, бабушка его наоборот — в самом дальнем углу, N у печки — на соседней от меня кровати, но по факту в пяти-семи метрах по диагонали. Громче всех храпит баб Нина, чуть тише Макс, N скорее громко и глубоко дышит, я не сплю вовсе. Неудобно, непривычно, не нравится. Снова свежий воздух взбудоражил плоть неугомонную — секса хочется. Сил нет, но лежать-то на животе я могу. Даже не секса как процесса, а чтобы господин Андреасович немедля грубо отжарил меня. Не принципиально где, и даже пофиг, что он устал за день и крепко спит. Пусть я эгоист, но ведь не усну, а завтра еще один рабочий день. Оцениваю: разбудим ли бабушку, если замутим интим прям в избе? Экзотика, фигли. Аккуратно, побеждая мышечную боль, слезаю с кровати, стараясь не скрипеть сеткой-рабицей. Ага, куда там, даже беззвучно перевернуться невозможно. Прокрадываюсь к любимому, присаживаюсь на корточки, глажу его по волосам. — Нет, лоцман, это не наш корабль, наш с синими парусами был, — бормочет он сквозь сон. Шепчу, наклонившись к уху N: — Возьми меня в свои сны, там жуть как интересно, а ты не рассказываешь. Отмахивается, отворачиваясь к стене. Под потолком жужжит муха. Однако баб Нина своими раскатистыми трелями ее жужжание заглушает. Продолжаю будить N: целую в макушку, глажу плечи. Реакция нулевая. Когда начинаю хорошо различать предметы в темноте, замечаю его рюкзак на стуле, внутри нахожу лубрикант и презервативы. Натягиваю спортивные штаны. Повторяю манипуляции с его плечами, пощипываю их, кусаю мочку уха: — Капитан, проснитесь! Дело срочное. — Попугая хочу, — жалобно признается N, игнорируя просьбу. — Будет тебе попугай, вставай только, — уже трясу за плечо. Всё-таки открывает глаза и громко спрашивает: — Димка? Что случилось? — Да тихо ты! Пойдем, выйдем. — Тебя пописать проводить нужно? — тоже переходит на шепот. — Типа того. Взъерошенный N надевает футболку и шорты. Тащу его за руку к двери. Целую в сенях. — Го ипацца! — бодро предлагаю я. — Я вообще-то спал, что за жаргон? — Тебе можно, а мне нет? Мы в деревне, наверное, здесь все так и говорят. — Сомневаюсь, — настроение N моему не соответствует. — Давай по-быстрому, и дальше попугая под цвет корабля пойдешь выбирать. — Я был пиратом… — немного смягчается. — Поздравляю! — В треуголке, с деревянной ногой, но без попугая. — Всё впереди. Тут или на улице? — П*здец ты, Карельский, неугомонный, — выходим во двор. Свежо, но терпимо, времени около часа ночи. Тишина, единственный придомовой фонарь за калиткой освещает кусок улицы. — Ну, не ворчи, — глажу его по футболке, притягиваю к себе, — сельская романтика же. — Как-то стрёмно, — мнется N, — так где? К домику примыкает сарай с покатой крышей, в него я сегодня складировал дрова. Облокачиваю N о шифер, целую в шею. — Ди-и, — скулит любимый, — я не очень готов, я сонный. Мне не нужно повторять дважды — понимаю намек, спускаюсь на зеленую травку, стаскивая шорты с N. — Блин, прохладно, — жалуется он. — Ничего, в процессе согреешься. Минет ему, конечно же, нравится — стонет, стягивает на затылке волосы и засаживает до яиц, но мне нужно больше. Встаю, чтобы поцеловать его. N разворачивает меня лицом к сараю и дышит в шею: — М-м-м, какой ты у меня чувствительный мальчик. Чёрт! — резко останавливается. — Что такое? — Гандоны и гель в моем рюкзаке остались. — Уже нет, — выуживаю названное из кармана. — Сама Предусмотрительность, — удивляется N. — Еще что-нибудь скажешь и, я решу, что ты меня не хочешь. — Хочу, глупый, — не церемонясь с подготовкой, тратит минуты три, пока не начинаю стонать. — Глубже, — требую жестче, N же явно настроен на нежности, однако знает, что в подобные моменты мне лучше уступить — ускоряется. Его рука сжимает мою нижнюю челюсть, прикусываю пальцы. Обоим уже жарко, я вот-вот кончу. N ногтями впивается в живот, прижимая меня сильнее. Слишком охеренно — могу закричать. Спустя несколько толчков брызгаю спермой на примятую траву. Теряя равновесие, цепляюсь за шифер сарая. Сквозь плотный туман кайфа слышу какой-то шорох и истошный вопль N, едва ли похожий на «звуки оргазма». — Дима-а, скорее сними это с меня, — умоляет он, а я не могу сообразить, что происходит. Лай разбуженного Графа подхватывают соседские собаки. Скрипит дверь, в одно движение успеваю встать, натянуть штаны и закрыть собой любимого. Макс направляет фонарик мне в лицо: — Парни, чего орете? Всю деревню разбудили. — Мы гу-гуляли, и мне на спину кто-то прыгнул, впился когтями, а потом убежал, — дрожит N, тряся мою руку. Ядовитый желтый луч движется с моей фигуры на N и обратно, Макс оценивает обстановку. От осознания абсурдности ситуации меня накрывает — начинаю ржать. — Кошка теть Тоси, наверное, — хмуро замечает Макс, — она у нее с еб*нцой, на меня тоже прыгала пару раз. Днем спокойная, а ночью охотится. Вы, это, потише гуляйте. Фонарик оставить на всякий случай? — Спасибо, нет, мы недолго, — отвечает N, снова прижимаясь ко мне сзади — замерз. — У тебя сигареты есть? — спрашивает Макс, подсвечивая рядом с лицом N. — Нет, забыл, — упирается мне стояком в бедро любимый. — Ладно, утром покурю, — Максим уходит в дом. — Дима, бл*дь, меня твоя тяга к экстриму до инфаркта и тяжелых увечий доведет! Кем бы это ни было, оно меня до крови поцарапало. Хорошо, что ты лично присутствовал и не будешь устраивать истерик, глядя на разодранную спину. — Не боись, продезинфицируем. — Кстати, я еще не кончил, — справедливо напоминает N. Аккуратно, чтобы не задевать спину, разворачиваю его к другой стороне крыши сарая, снова опускаюсь на колени. Приходится поднимать, обвожу языком головку. Исцеляющий минет окончился обильным выбросом спермы в мое горло. В любви и на войне все средства хороши. Когда вернулись, не включая света, протерли спину антибактериальными салфетками, найденными также в рюкзаке N. — Пациент, пока отдыхайте, а утром на повторные процедуры. — С какого момента повторим? — засыпает он с улыбкой. С рассветом баб Нина ушла на огород, и я в ожидании завтрака осмотрел спину N при дневном свете. Все оказалось не так ужасно, как предполагалось — три длинные царапины от когтей передних лап и несколько мелких от задних. — Зато теперь я знаю, кто из вас актив, — веселится Макс. — Спросил бы раньше, раз важно, — язвит N. — Вообще пох*р, если честно. Как хотите, развлекайтесь, только психику бабушки и соседей больше не травмируйте. После завтрака вышли во двор заканчивать дела — выдвигаться в город решили после обеда. Вскоре на двор пришла девушка, симпатичная, в пестром сарафане и белой косынке. Принесла мне банку парного молока. Мне. Вспомнил ее: вчера мимо пару раз проходила, пока я на крыше был. — Хилые вы, городские, наверное, устаете у нас, вот вам полезного молочка, у теть Нины коровки-то нет. Пейте на здоровье. Только банку верните. — Спасибо, — лишь смог выдавить я, а дева, покраснев, удалилась. За сценой наблюдали N и Макс. — Какой ты колоритный в своих татухах, Дим, — пошло улыбается N, — половина деревни уверена, что зек, зато вторая — более прогрессивная — тащится. Вот барышня волоокая думала о тебе, пока коровку доила и за фаллические символы на вымени ее белыми ручками дергала. Сельский флирт во всей красе. — Да это Венерка Волкова, через два дома живет, — встревает Макс. — Ох*рительное имя для деревни! — милый задумчиво смотрит вдаль. — Прикинь, если они поженятся, быть ей Венерой Карельской — шикарно звучит. Мне такое счастье не обломится. — Забудь! Ты ж не Венера! — хохочет Максим. — Вот, знаешь, обидно. Имя менять заморочено, могли бы родители назвать меня хотя бы Венером. — Хорош угорать, — отхлебываю я из банки, — а вкусно. Теплое, как у бабушки, прям детство вспомнилось. — Димка, ежели с архитектурой не срастется, я тебя в рекламу отдам. Любой съедобный товар так сексуально разрекламируешь — все слюнями изойдут и обязательно купят. Максимка, скажи честно, тебе молочка захотелось? — Есть немного, — признается Макс. — Вот! Что я говорю — даже натуралы ведутся. Обратная дорога прошла легче, в знак благодарности бабушка одарила нас разносолами, зеленью, овощами и соседской домашней колбасой. Несмотря на ломоту во всем теле, чувствовал себя чрезвычайно отдохнувшим. В понедельник оказалось, что поменялся руководитель отдела кадров, и у всех сотрудников запросили документы об образовании. Честно признаться, в этом городе я пока никому свой диплом не показывал и даже смутно представлял, где он лежит. В «Стекольне», как окрестил прошлую фирму N, он вовсе был не нужен, а тут поверили на слово, ну, а мои действия лишь подтвердили его наличие и профессионализм. И внезапно объявление в фойе главного корпуса «…предоставить в течение трёх рабочих дней». Делать нечего — ищу, привозил ведь. Вспомнил, что в папке должен лежать вместе со свидетельством о рождении. Достаю: квитанции какие-то, карта медицинская с моими прививками, свидетельство, собственно диплом — ура и семейное фото, которое я давно не видел, но сразу вспомнил. На одну из годовщин свадьбы папа заказал маме фотосессию в Таврическом саду. Приехал бородатый фотограф со всякими зонтиками, отражателями и прочими фотоприблудами. Мы гуляли, ели мороженое, мелкий полез в пруд и весь перепачкался, но это позже — на фото, вроде, чистый ещё. Мужик фотографировал в основном маму, иногда с отцом, ещё реже загонял в кадр нас с Денисом. У меня обламывалось свидание, я просто хотел быстрее свалить, а Дэн считал себя «нефотогигиеничным» — это в девять-то лет. Да, лет десять прошло или двенадцать… Мама — платиновая блондинка в малиновом платье и на каблуках, папа в строгом костюме, я хотел надеть джинсы, но родители просили одеться прилично, поэтому рубашка и брюки. Стою рядом с мамой — уже выше нее ростом, папа с противоположной стороны положил руку на плечо Денису. Малолетний п*дик, несмотря на «негигиеничность», нарядиться возможности никогда не упускал: иссиня-черный костюм, белая сорочка, бабочка, волосы назад зализаны гелем, даже платочек из нагрудного кармашка торчит. П*здец, пижон с протокольной рожей. Захотелось засунуть фото куда подальше и больше никогда не доставать, но тут в кабинет вошел N: — Ужин готов, только мне жрать особо не хочется, а ты занят? — Диплом ищу, вернее, уже нашел, вот, — пытаюсь быстро и незаметно запихнуть фото в папку — наивный. — Покажи, — требует N, выхватывая фото из рук. — Все же Марго — невероятно красивая и стильная женщина. А это маленький Сокол? — тысяче котят он умилится меньше. — Какой хорошенький! Потискать прям хочется. — Тебе его и сейчас тискать хочется, если посмотришь внимательнее, меня тоже заметишь. — Не начинай, пожалуйста, ты тут такой, я сразу рассмотрел… Совсем другие желания вызываешь. Даже неловко — педофилом себя чувствую: жутко сексуальный, мужиком не целованный пассивчик, растительности еще на лице нет. Лет пятнадцать здесь? — Около того, папа заставлял гладко бриться, только в универе начал щетину оставлять. — Какая же красивая семья! — продолжает рассматривать фото. — В кого все такие? В Алекса? — Именно! Мама особенно удалась. — Жаль только, что фото маленькое. — И скорее всего даже не «цифра». — Слушай, а у вас семейного портрета нет? Модно же в приличных семьях. Престижно. — Мы графья что ли какие? Нахрена? Маму как-то рисовал художник — ей не понравилось, сказала «состарил лет на пять». — А ты, Дима? Ты у меня разве не художник? — Даже если и так — Марго не угодить. Да и сложно портрет семьи рисовать, если на на нем присутствовать нужно. — А по этой фотке смогёшь? Беру фото из его рук. Теперь внимательно разглядываю сам: — Свет нормальный, цвета естественны, теней по минимуму, анатомию я помню хорошо. Ну, не знаю… Зачем? — На днюху Марго подарим! — Меньше месяца осталось и не факт, что получится норм, я красками давно не работал. — Это никого не еб*т. Ты в первую очередь Профессионал. С большой буквы «П». Справишься и успеешь, если рефлексировать перестанешь. Я в тебя верю! Тебе мало? — Не хочу себя рисовать, то есть либо как сейчас, либо смысла не вижу. — Окей, озвучите райдер? Что тебе нужно для идеальных условий работы? Чем смогу, как говорится… Плюшки с конфитюром, секс на завтрак, массаж, холст, мольберт, кисти, духовой оркестр? Секс под живую музыку — это интересно. N загорелся идеей, а исполнять мне? — Ты уверен? Я же по графике. — Абсолютно, будет очень круто, а я рисовать не умею. Не сомневайся даже, ну не может маме рисунок любимого сыночка не понравиться. — Надо подумать, не дави. Да, чуть не забыл: только маму и папу без меня и Дениса. Перспектива рисовать Сокола даже ручкой на тетрадном листе вызывает отвращение. — Отлично — пусть будет чета Карельских. Странно только, что к Алексу у тебя негатива нет. Его ж оставляем? — Папа это папа, родителей не выбирают, а лживый ублюдок меня раздражает. Он хмурится и задумывается секунд на двадцать: — Окей! Когда сможешь приступить? — На выходных! — Замётано. Каждый день после работы 30-40 минут уделяю полотну. Мне не нравится, как получается, а N после справляется о прогрессе. Приходится отчитываться. В три недели кое-как уложился. Заканчиваю, даже доволен результатом процентов на семьдесят. N видел только карандашный набросок, специально не заходил, чтобы не спугнуть Вдохновение. Стучится, заглядывает в «мастерскую»: — Дим, не помешаю? — Входи, можешь посмотреть. Обходит мольберт, становится за моей спиной, обнимает: — Охренеть, как красиво! Какой ты у меня всё-таки талантливый. Хоть кто-то рисовать умеет. Марго будет в восторге. — Спасибо, папа долго получался злым, — оцениваю и понимаю, что теперь точно нравится, любимый одобрил, а его поддержка для меня важнее собственной уверенности. — Почему я у тебя талантливый? Ты тоже у меня гениальный дракон! — трусь щетиной о его голову, потом целую в щеку, он так и не отрывает взгляда от работы. — Да что я умею? Танцевать и глубоко сосать! Все! — Нет, еще ты моя домашняя персональная рок-звезда, программист и кулинар планетарного масштаба, но я тебя не отпущу покорять космос. Обойдутся! Недавно заметил, что у N наметились проблемы с уверенностью в себе. Снова рефлексирует из-за каникул. Дома сидит — значит, никому не нужный и пользы миру не приносит. Бесподобная логика. Приходится ежедневно убеждать в обратном, тем более курьером подрабатывать я его не пустил. — Завтра в багетную мастерскую зайду, потом на вокзале буду — билеты возьму. Дня на три поедем? Смотрю в календарь: — На 27-е, отпрошусь, обратно надо 31-го вернуться. Учеба же. — Наконец-то! — Так соскучился по универу? — Нет, просто дома чувствую себя недоразродившейся самкой, сидящей на твоей шее. Неприятно это, а приличная работа, сочетающаяся с грядущим четвертым курсом, отсутствует в этом городе как данность. Наши подрабатывают: кто официантом, кто в интернет-кафе за копейки, кого-то папики-мамики пристроили, — вздыхает. — Пусть пашут, а ты у меня бережешь силы и отдыхаешь молодой-красивый, нам разве денег не хватает? — Хватает, — пожимает плечами, — дело же не в них, а в самореализации. — Успеешь ещё наработаться, диплом сначала получи. — Сокол каждый день еб*шит, даже в выходные иногда, у него же тоже универ, а он меня на год младше. — Нашел на кого равняться! Дэн без папиных связей даже дворником не устроится, где-нибудь да налажает, вот и держится за должность, тем более семья с ребенком. — Почему ты к нему так, а? — Вот представь: живёшь ты до шести лет и все у тебя замечательно... — Представил, так и было. — Да, извини. А потом появляется человек. Пытающийся, во-первых, отнять все принадлежавшее тебе; во-вторых, копирующий твою жизнь, хотя получается откровенно х*рово и он это осознает, но не меняется; в-третьих, чуть что прикидывается бедной овечкой и сваливает вину на тебя, а если попадается — ему все с рук сходит. Сломал карандаши — купим новые, разлил краску, цвет которой я долго изобретал, — ну он же маленький, испортил макет — ему интересно, надо было выше убирать. И это только художка и детство. Потом мои личные вещи и девушки. Нужна мне срочно зелёная рубашка, а ее нет нигде, все перерыл, через час находится в шкафу у Дениски, а он хлопает глазами и не может внятно ответить, почему она там висит, хотя видел, как я ее искал. И так во всем. Это, N, воровство и нарушение личного пространства. Он даже тебе мозги промывает. Мужики? Туда же. Уверен на сто процентов, что до моего камин-аута у него даже мысли не мелькнуло путаться с парнями, а тут щелк и пожалуйста: Дениска уже сосет х*и без разбора. И сколько я этой суке объяснял, что меня бесит такое поведение, чтобы прекратил, сделал хоть что-то своё и сам. Нет — прикидывается тупым и начинает мямлить, что мне показалось. Или не прикидывается, но не суть. Даже свадьба эта еб*нутая, нужна она ему? Да щас. Чтоб папенька ничего дурного не подумал. Даже ребенка заделал — но вот там уж ума много не надо, — меня несёт и уже не остановить, — знаешь, как раздражает человек, копирующий во всем? N внимательно слушает, хмурится, складывает руки на груди и опирается на стену: — Значит, твое непринятие возникло стихийно? Без особых причин? Просто детская ревность и соревнование за внимание и одобрение родителей? — Пизд*ц, N! — я ему тут душу изливаю, перечислил детально, почему этого двуличного мудака считаю мудаком, а он «ревность без особых причин». — Конечно, пизд*ц, ты когда-нибудь спрашивал, почему он так делает или просто просил не делать? — Спрашивал, но ответа не получал, только мычание и тупой взгляд, — злюсь. — Ты не думал, что это из-за любви? Он тебя очень любит, фанатеет, восхищается и боится. Сокол даже Алекса не боится, только тебя. Наплевать ему, если отец что-то узнает, найдет себе и работу, и варианты успешного существования, а твое мнение много значит. И тоже, кстати, не может объяснить, за что любит, но любовь — чувство безусловное, а ненависть должна иметь причины. У тебя их нет. Вот и поговорили. Мне очень не хочется ссориться с N из-за Дениса, поэтому сдерживаюсь, хотя мог бы ещё массу моментов вспомнить. Какая разница: много раздражающих постоянно возникающих мелочей или один большой косяк? И я его не ненавижу. Он мерзкий, как таракан, который даже ядерный взрыв переживет, если не прибить. Это ведь нормально — не любить паразитов: грызунов, червей, тараканов, плесень. Да, Денис — плесень на моей жизни, способная только к разложению. Почему меня никто не спрашивал: «Дима, по какой причине ты не любишь плесень?», «Смотри, какой жирный и симпатичный опарыш, пусть живёт! У тебя нет причин его ненавидеть!»***
Приехали поздним вечером: «Здравствуй, любимый Питер!». N теперь тоже здоровается с моим городом. С нашим! Голодные, уставшие с дороги, заказали китайской еды на ужин, поели и вырубились. Утром я снова разглядывал потолок — гордость квартиры сразу после лестницы — и думал: стоит ли заняться сексом? Секса я, конечно, хотел, но думал, останутся ли силы и желание на торжественный обед. N спал рядом и улыбался во сне, а проснувшись, начал канючить: — Дим, а можно я не поеду? Всё-таки семейный праздник, а я не член с… — Член! — перебивая, веселюсь я, хватая его за трусы. — Мне кажется, я простыл в поезде, неважно себя чувствую. — Имитируешь! — Хочешь, покашляю? — пытается кашлять. — Я могу заразить ребенка, это будет на твоей совести, ты меня заставил. — Манипуляция! — Ну, Ди-им… — Не ной! Собирайся, времени впритык, заодно попутно расскажи, почему передумал. Хочешь мамочку расстроить? Крутит колечко на пальце. Стальное, из двух зубчатых колец и трёх шестерёнок, заключенных между ними, конструкция подвижна — антистресс. Спрашивал, откуда, сказал, что нашел в шкафу во время уборки, типа оно у него давно. Первичное происхождение якобы не помнит, но таскает теперь его постоянно на безымянном пальце левой руки. — Не хочу, — вздыхает, — но думаю, что буду там лишним, да и Алекс может заявиться. Неужели его воспаленное эго спокойно переживет неприглашение на День Рождения любимой женщины? — Папа на каком-то форуме, не будет его там, а ты выглядишь абсолютно здоровым, собирайся. Сокол же тоже ждёт. — Бл*дь! — говорит N, пытаясь чиркать зажигалкой. — Не кури дома, пожалуйста. — Газ кончился, спички есть? — Зажигалка еще на кухне в ящике есть австрийская. — Ок, я покурю, подумаю и отвечу. Спускается, надевает джинсы, берёт зажигалку и уходит в парадную. Все движения резки и нервны. Не понимаю, что с ним: не хотел бы идти на День Рождения — не поехал бы. Возвращается мрачной тучкой: — Ладно, едем вместе, — будто одолжение мне делает. Белоснежные рубашки и темные брюки — ресторан же, праздник. Поехали на такси, чуть застряли в пробке. Все в сборе. На маме платье-футляр с бриллиантовым гарнитуром — подарок папы. Глория в платье под горло с пайеткам и лысеющим супругом по левую руку. Лиза в светлом брючном костюме. Дениска нарядился как на свадьбу. А Вика — племяшка — прелестью превосходит Марго: фатиновая блестящая пачка и диадема. Девочка повзрослела и очень похожа на Дениса. Традиционный обмен любезностями и подарками. Портрет нравится всем, маме особенно, все хвалят, даже немного смущаюсь. Рассаживаемся: я напротив Дэна и Лизы, N рядом, племяшка в детском стульчике. У мамы есть привычка: когда на празднике людей немного, она представляет каждого, даже если все друг с другом давно знакомы. Рассказывает, кем человек ей приходится и как много значит. В ходе презентации оказывается, что Глория — лучшая подруга, которая и в огонь, и воду, в данном случае еще как няня для Вики. Эдгар ее — надежда и опора, спонсирующий маленькие и большие радости. Лиза — невестка, подарившая долгожданную и любимую внучку. Собственно Вика, задорно размазывающая яблочное пюре по груди — точно в Дэна, и мы — трое любимых сыновей. Марго даже по возрасту перечисляет: Дима, N и Денис. Мне неловко, особенно перед Глорией и усатым Эдгаром, которого я видел за жизнь раза четыре. На лице тети Глаши нет и тени удивления — значит, Марго ее хорошо подготовила. Хочется провалиться в Австралию, на крайний случай — скорее выпить. Несколько тостов с поздравлениями. N называет Марго мамулей и лыбится изо всех сил. Здоровый как конь. Денис «за рулем», скучает трезвый и тихо говорит Лизе, что выйдет покурить, на что та шепчет «ты же бросил, ладно иди». Мой наблюдательный сваливает следом. До этого они только поздоровались при встрече. Со стороны выглядит, что лучшие друзья старательно пытаются скрыть даже факт своего знакомства, но получается у них неубедительно. Часа через полтора Денис с Лизой и племяшкой уезжают, ссылаясь на режим девочки. Какая жалость, после пятого бокала я уже готов терпеть Дэна до конца вечера. Домой на такси. Пьяные и довольные: — Счастие мое, тебе понравилось? Ехать-то не хотел, — уточняю я. — Да, здорово, но мало… — он лапает меня в такси. Дома ждет бурный пьяный секс, после которого нас резко вырубает. Ночью от дикого сушняка проснулся. N нет — уже даже не смешно. Набираю несколько раз, номер не отвечает. Одеваюсь и выхожу во двор привести в порядок мысли. Сижу на скамейке, как гопник: сам на спинке, ноги на сиденье. По-другому не хочу, а кроссовки у меня чистые — только ведь из дома. Раскидистый дуб — гордость нашего двора — скрывает меня от глаз жителей соседнего дома. Свет в окнах не горит, все четырёхэтажные близлежащие домики спят. Люблю этот район — шум канала добавляет природного уюта. Долго искал квартиру со следами истории, а не новостройку. Набираю N снова — длинные гудки. Игнорирует или телефон потерял? Интересно, что он скажет, когда вернётся? Почему мне так спокойно? С ним же ничего не случилось? Просто дождался, пока усну, и свалил из дома ночью. Куда можно уйти, не разбудив? Или точнее к кому? Только к лучшему другу, ага. Задираю голову, вглядываюсь в листву дуба. Мои ветвистые рога ещё не цепляются за желуди? Странно. Точка невозврата. Как-то ведь дальше надо жить. Только как? Погуляет и вернётся, ночь питерская, теплая. Я в свитере, а он в толстовке. Умница! Сижу минут двадцать уже, даже подрубать начало. Время близится к трем. Серебристый Civic сворачивает с набережной в сторону двора, останавливается. Сначала выходит N, следом — Денис. Других машин нет, я разбираю слова: — Всё, давай, пока, — машет ему N, надевая капюшон, — через двор я уж как-нибудь пройду. — Нет, до парадной, — спорит брат, догнав, кладет руку N на поясницу. Хочется оторвать от лавки доску и врезать Денису, но жду реакцию N. Он останавливается: — Пожалуйста, уезжай! Я серьёзно! Дэн обгоняет и, перехватывая оба запястья N, тянет к себе и целует моего парня в губы. Заметно, что этот поцелуй их далеко не первый. Анализирую: два дома стоят к ним торцами без окон, канал и дорога, с четвертой стороны — двор с единственным фонарем, дубом и моей скамейкой. Кстати, если бы я сидел на ней, как положено, был бы замечен, а так полностью скрываюсь в тени кроны. — Уезжай! — повторяет N, отстраняясь. — Еще пять минуточек? Я же не знаю, когда снова тебя увижу, — снова целует N. Наверное, упрямое игнорирование Дэном просьб N стало последней каплей. Падла тискает, никак не желая отпустить, моего N. До них меньше десяти метров. Слишком заняты друг другом. «Уничтожить любой ценой!» — щелкает в голове. Срываюсь и сбиваю Дениса с ног — он падает на асфальт. Дальше все, как в низкобюджетном боевике, который невозможно переключить, по причине потери пульта. — Тебе. Сказали. Уезжай! Почему. Ты. Такой. Тупой? — на каждое слово в его голову, грудь, живот или плечо прилетает мой кулак. Почему не сопротивляется? Я же слышу крик. Сейчас понимаю, что он без сознания — глаза плотно закрыты, тело неподвижно. Кто тогда кричит? Медленно доходит, что это N пытается меня оттащить. Я даже не заметил и будто забыл, что он здесь. Отпускаю тело с окровавленным лицом. — Скорую! Как позвонить в скорую? Я забыл этот еб*чий номер! 121? 212? 211? 123? Что, бл*ть, надо набрать? — кричит на меня N, тряся в руке телефон. — Поехали на его машине, больница рядом, — буднично предлагаю я, только погружаясь в ситуацию. Выуживаю из кармана Дениса ключи, затаскиваем его на заднее сиденье, N садится с ним, а я за руль. — У него кровь из носа идёт, он жив? — дрожащим голосом спрашивает N, пока я вспоминаю дорогу к больнице, выезжая на набережную. Туман. Молоко. Провалы в памяти: — Кровь из носа — значит живой, вот изо рта — уже нет, — поражаюсь своим глубоким познаниям в медицине. — Держись, мой хороший, скоро приедем, — ревет N, держа голову Дэна на коленях. — Ничего хорошего в нем нет! — отвечаю я. — Дима, ты совсем спятил? Поворачиваюсь заглянуть ему в глаза. Плачет, лицо кровью и пылью испачкано. Испуганно вжимается в спинку сиденья: — Маньяк, бл*ть, еб*нутый на всю голову! Меня тоже прибьешь? — Мы, вроде, договаривались, — давно не ощущал такого спокойствия. Только мысли вязкие, как смола. Блин, я же еще пьяный. Куда едем? Точно, в больницу, повезло, что дорога пустая, а вот и красный крестик светится. Собираюсь выйти, чтобы помочь вытащить Дэна. — Стой! У тебя руки в крови! — Это метафора? — Нет, посмотри. Рассматриваю липкие красные ладони: костяшки в ссадинах. — Правда, — улыбаюсь, — а у тебя вся рожа. — Просто это… криминал? — замирает, хоть реветь перестал. Смеюсь: — N, твой любовничек подыхает или уже сдох, а ты беспокоишься о том, что меня могут посадить? Это так мило с твоей стороны! Прям от души, — нахожу в бардачке пачку детских влажных салфеток, вытираю руки. — Они спросят. — Назад поедем? — сам же предложил в больницу, лично мне хочется немедля съехать столь дивным составом в Неву-Матушку. — Нет… Выходи… Снова минутный провал. Вижу, как Дениса увозят на каталке, N заполняет бумажки. Прячу руки, но приходится несколько раз повторять, что я брат поступившего и не в курсе произошедшего. Менты сами разберутся, а у медиков другая задача. Просят подождать в коридоре. Снова спать захотелось. N выходит на улицу, плетусь следом, с третьего раза закуривает — руки его не слушаются. Вижу слезы на щеках: — По закону жанра ты сейчас должен сказать, что это совсем не то, что я подумал. Угадал? — Уйди, пожалуйста, видеть тебя не могу, — выпускает дым, отвернувшись. — Давно? — Я не хочу с тобой говорить! — уже со злостью. — Будь паинькой и веди себя прилично. В твоих же интересах. — Тебе все равно, да? Это же твой брат. — Только по документам. — С Нового года. — Ты же обещал его не трахать! — А я его и не трахал! — снова смотрит на меня, понижает голос до еле различимого шепота, — Дим, тебя на десять лет посадить могут. Ты головой думал вообще? — Пох*й! Все равно не будешь ждать. Сигарету дай. Протягивает открытую пачку и зажигалку, курим вместе, как после секса, молчим минут пять: — И сегодня не трахались? — Я его захотел ещё год назад, когда только увидел. Пытался держаться, вида не показывал, пока не захотел он... — Что ты в нем нашел? — Даже себе не могу этого объяснить. Накрыло и замкнуло. Как на игле, и не слезть. — Почему «Кеша»? — больше нет сомнений, что это мой N. Да их и не было, я, как наивный дурачок, надеялся на лучшее, а к худшему подготовиться забыл. — Какая теперь разница?! Сказал, что по паспорту банально, он сам придумал, сначала «Никешу», потом сократил. Дим, ты же знал все! — рыдает сильнее. — Раньше вас обоих узнал. Любимого человека оправдываешь до последнего. Слушай, а вывеска была? Ну, над головой? Снова смотрит на меня в крайнем изумлении: — «PARADISE» черным неоновым капсом, а что? Возвращаюсь в коридор, зажмуриваюсь от боли. От той, когда никакие анальгетики не помогут. Острые иголки вибрируют в груди, затруднено дыхание, голову сдавливает чугунным обручем, и тебя больше нет. Есть только боль. Бесконечные галлоны невыносимой боли во всем теле и за его пределами. Если у Дениса ещё есть шанс выжить, то я безнадежен. Больно не от измен — их количество не имеет значения, не от связи с братом, а от молчания. Он ведь обещал рассказывать о каждом, кого захочет, но нарушил слово. Я доверял. Как теперь верить? Кому? Обманул самый близкий. Возвращается N, садится рядом на белый металлический стул с отверстиями. У меня остался только один вопрос: — За что ты так со мной, родной? — в голосе слышно, как мне больно. — Прости, я чувствовал, что плохо все закончится, поэтому не хотел, чтобы ты знал, думал, разберусь сам. Хотел и тебя уберечь, и его. Не смог, — говорит медленно и тихо, почти по слогам, заметно, что каждое слово дается с трудом, — мы же даже типа расстались месяц назад, потому и ехать к Марго не хотел, знал, что сорвусь. Мама бы обиделась. Обретаю завидную трезвость мыслей: — Le paradis? «Рай»? И как — ожидания оправдались? Прям как в раю? — С Денисом мне комфортно и хорошо. Было… — следует новый шквал рыдания, ладони плотно закрывают лицо. Внезапное «обновление системы» и… Я больше ничего не чувствую, совсем. Нет голода, усталости, ментальной боли, не хочется спать, нет сочувствия горю N, нет переживаний за Дениса. Мне даже не интересно: жив он или нет. Любопытно только, смогу ли почувствовать что-то вновь?