Больше нет места, где бы я мог зализывать раны. Крылья разбиты и тело мое во власти гангрены. Сил больше нет, нет сна, лишь страх постоянный, Лишь голос твой в моей голове и белые стены. *** Впилась занозой в сердце мое стрела Купидона Злобный уродец никак не оставит в покое. Пусть будет больно, силы найду и выдерну с корнем. Новая жизнь. Нужно понять, что это такое. ©
Я всё-таки уснул на этом жестком металлическом стуле, от которого теперь болела задница. На нем и сидеть-то было не очень удобно, но я смог. N спал рядом, уронив голову мне на плечо. За окном всходило серое питерское солнце, а рукав моего испачканного свитера трепал невысокий щетинистый парень в белом халате. «Наверное, медбрат в конце рабочей смены. Или интерн. Слишком молод для доктора». Изможденное лицо и поникший голос выражали крайнюю усталость: — Это вы привезли Дениса Карельского? — Да, я. — Вы ему кто? Мы пускаем только близких родственников. — Брат, — будто сплюнул я неприятное, набившее оскомину слово. — Тогда можете пройти, но ненадолго, я сменюсь через двадцать минут. А этот, — парень кивнул на N, — с вами? — А разве не видно? — почему-то огрызнулся я и тут же осекся. Человек, возможно, по двадцать пять часов в сутки жизни людей спасает. Парень вжал голову в плечи: — Он тоже брат? — Конечно, — смерил взглядом я все еще спящего блондинистого полушведа, — приемный. — Тогда и ему можно, — совсем сник медик. Казалось, каждое сказанное слово отнимает у него 1% жизненной энергии. — Куда идти? — я даже до сих пор не уточнил: морг, реанимация или обычная палата? — За мной, — еле слышно ответил парень. — Иннокентий, подъем! — рявкнул я на N, выдернув руку и сильно толкнув его локтем в бок. Взъерошенный N принял вертикальное положение, часто испуганно заморгал и начал осматриваться: — Мы до сих пор в больнице? Почему? Я не счел нужным отвечать на его вопрос, а представитель лечебного заведения, устав ждать, повернулся и направился в сторону коридора. Мы наконец-то поднялись и пошли следом. — А где Сокол? Он живой? — снова спросил дрожащим голосом N. Я пожал плечами и кивнул на впереди идущую белую спину, обладатель которой ответ наверняка знал. N догнал парня и повторил вопрос. — Сотрясение, несколько трещин в ребрах, многочисленные ушибы и ссадины. Избили его несильно. Полных переломов нет. Привезли и оказали помощь оперативно. Пролежал бы ночь на земле, кто знает, может, и умер бы. Сейчас жизни ничего не угрожает, — о смерти человек говорит каждый день, поэтому интонация размеренная и нейтральная, если бы я рассказывал, как выбираю стиральный порошок в магазине, — уже пришел в себя, пробудет у нас недельку, окрепнет, и отпустим. Вы ему напомните, что надо заявление написать, а то он отказывается. N пуляет в меня обвиняющий взгляд, который я мужественно игнорирую. Мы останавливаемся перед светлой дверью. Нужно набраться смелости и дернуть ручку вниз. — Я вас оставлю, — сообщает медбрат, когда я все же открываю дверь. Терпеть не могу больницы. Бело-голубая гамма палаты угнетает, а улыбающийся разбитой рожей Дэн возвращает острые воспоминания о событиях прошлой ночи. Тогда ярость и кровь, а сейчас бинты, капельница, резкий запах спирта и лекарств. N за секунду подбегает к койке, запрыгивает на стул и хватает двумя руками Дэна за ладонь, тот улыбается еще шире. — Как я и думал — таракан, — резюмирую я в воздух, — всех нас переживет. — Бра-атик, а ты не сделал выводов с апреля. До сих пор бьешь, как девчонка, — его охрипший голос скрипит и травмирует мои барабанные перепонки, но сарказм не скрыть. Я наблюдаю за их нежностями и ничего не чувствую, только немного противно. Как увидеть дохлого голубя по дороге на работу. Знаю одно: два года я потратил на эти отношения и не собираюсь отдавать без боя. Принципиально: моё. Сознание требует сатисфакции. — Ну, ребятушки, раз все живы, давайте обсудим, что делать будем? — шок, у меня нет ответа, как жить дальше. Совсем нет. Я даже не представляю, где буду находиться через час. Один бл*дливый блондинчик дернул ручку рубильника, и моя жизнь потухла. Тьма кромешная, кругом ножи и мины. Страх. Перекрывает галактическим страхом. Паника, бл*дь, как-то не вовремя, зато голос мой звучит так, будто я их сейчас обоих порешу. Слова выскакивают сами. — Дим, тебе решать, — Денис гладит по пальцам N, спокойный и серьезный. «Переломов нет». Сука! Ведь должны быть. Замечаю, что N выглядит иначе: до отвращения милый и заботливый, смотрит на эту мразь в бинтах, в глазах блестят слезы. Когда он на меня ТАК смотрел? Ну, предположим, когда я к нему из Питера жить приехал. Всё. Вспоминаю слова Демона, что жалеть всех сирых и убогих вполне в духе N. — А пусть он выбирает, — фыркаю я, — с этой минуты даю вам максимум год, но подозреваю, что про*бете друг друга месяцев на десять раньше. Что скажешь, Фанат односторонних свободных отношений, Приверженец безапелляционной правды и только Правды, Король своего слова, более известный как Автор фразы «Буду готовить для тебя, пока не сдохну»? Столько регалий, можно продолжать бесконечно. — Дим… — чуть слышно начинает N. — Ой, заткнись, пожалуйста, вопрос риторический. Мне неинтересно, чем ты прикроешься в этот раз: очередной заблудшей девственницей, ранней потерей родителей, отсутствием кровных братьев или теткой, заставляющей жрать тебя сырую свинину, а, может, и всеми сразу. Какая нах*й разница? Скучно, N, и слишком предсказуемо. Деградируешь, перестал удивлять. В общем, слушай мою команду: ты четко и безотлагательно решаешь — остаешься с этим, я даже счастья кратковременного вам пожелаю и препятствовать нев*ебенной любви к пернатым не буду, но с условием: уважаю твою тягу к правде, поэтому полная прозрачность. Алекс, Марго и Лиза должны быть в курсе ваших отношений. Да, тебе придется его выхаживать и содержать какое-то время. Мало надежды, что Алекс проникнется ситуацией. Универ платный, работа… Теоретически он может в твоем городе устроиться в какой-нибудь шиномонтаж. Доучиться не получится — обучение дорогое, а бюджет не светит. Дениска, — подмигиваю я брату, — готов папеньке рассказать, сколько членов пересосал? Да, вы оба такие конспираторы замечательные, поэтому, если подтверждения не получу, сделаю все сам с максимальной детализацией. Особенно Марго оценит, — глажу N по волосам, — останешься и без второй мамочки. Ну, не любит она, когда врут, ты ж помнишь. Бледный, губы дрожат, смотрит на Дэна, который продолжает вымученно лыбиться. — Или? Есть же второй вариант? — N следит за ходом мыслей. — Бинго! Есть — ты остаешься со мной. — Зачем тебе я? — он удивлен. — Пока не решил, но хочу персональное чудовище для сексуальных и ментальных извращений. — Ты ведь не простишь? — Мне нравится твой оптимизм. Знаешь, Дениску хотелось сразу прибить, шоб не маялся, а с тобой интересно долго и изощренно. Просто врезать мало. Хочу уничтожать тебя постепенно, смотреть, как ты корчишься от боли. Лучше душевной. Издеваться, опыты ставить. Папа правильно сказал — родных нет, искать не будут. Если только проницательные типа друзья, — показываю в воздухе кавычки, — с которыми можно договориться. — Дим, тебе голову лечить нужно. Теперь он печется о моем душевном состоянии. Поздно, милый. Редкий испуганный взгляд, чувствую власть над ними и ловлю кайф. — Ой, кто бы говорил, доморощенный недопсихолог, в идеале освоивший только приемы дешевой манипуляции? Я адекватен как никогда. Имя, сестра! Ну же! — Прям сейчас нужно ответить? — пытается перехватывать инициативу, забавный. — Нет, давай еще год подождем… Конечно, сейчас. N встает, нехотя отпуская руку Дэна: — Тогда я выйду, перекурю. — Ах да, чуть не забыл, если Дениска решит меня засадить, я таки переговорю с папенькой, ему же будут интересны причины конфликта, ну и автоматически возвращаемся к варианту «номер раз». Слегка шатаясь и дрожа, N выходит из палаты, замирая в дверном проеме, подозреваю, что через десять-пятнадцать шагов может свалиться в обморок. Что-то все сегодня хилые. Ничего, медики помогут. Переводит взгляд с меня на Дэна и обратно. Спешу поделиться возникшей ассоциацией: — Ты сейчас на мужика из мульта про Простоквашино похож, выбирающего между верной любящей женой и котом, которого впервые видит. N выходит, а я сажусь на его место. Рассматриваю вблизи царапины и ссадины на физиономии Дениса. Шрамы же украшают? Сразу из папенькиного лощеного сыночка превратился в почти мужика. Провожу пальцем по щеке, касаюсь губ, глажу по волосам, изучаю тату — контурные звезды на ключицах, Дэн перестает дышать. — Любишь, значит, засранец? Только кого? Дениска, ты даже себя не любишь. Молчит, продолжаю: — Вы с братиком Кешей очень похожи — одинаково проявляете любовь. Х*ево, сильно и с надрывом. Я бы сказал даже — с разломом, чтобы камня на камне не осталось от ее обнажения. — Ты меня теперь никогда не простишь, да, Дим? — у побитой птички прорезался голосок. — Прощу, может быть… Если сведешь сокола и набьешь таракана на всю спину, чтобы внутреннему содержанию и жизненным принципам тату соответствовала. Змею можно — гадюку, червя ленточного, бычьего цепня, кошку разлагающуюся, срущую собаку. Выбор огромен. Ладно, если в птичник тянет, падальщика какого-нибудь. Грифа, там. Только эскиз сам нарисуй. Твоих художественных способностей как раз хватит, — помню, что рисовать он не умеет. — Тогда простишь? Я прикалываюсь, а он прям серьезно так спрашивает — повелся дурачок наивный. — Нет, — улыбаюсь, продолжаю гладить по волосам, осматриваюсь, — что за сервис вообще? Почему в палате только одна подушка? Я ведь не закончил. — Надо было сразу бить сильнее, за состояние аффекта до трех лет дают — это 107-я, а ты сейчас расстроен, но действиям отчет отдаешь, а я наоборот, нахожусь в заведомо беззащитном положении — это уж статья 105-я в чистом виде: от десяти до пятнадцати. Нафига, Дим? Он все равно тебя выберет. Уже выбирал неоднократно. — В двух моментах ты хорош: определяешь дефект любой тачки по одному лишь звуку — это папа сказал, и наизусть уголовный кодекс знаешь. В остальном беспросветная полная лажа. Улыбается сволочь, будто я ему grand compliment отвесил. Мне без разницы, с кем останется N, но свое, выстраданное, я кому попало просто так не подарю: — Заяву накатаешь? — Да ну, зачем? По справедливости же все: прих*ел — огреб. Ожидаемо, кстати. Недостаточно, но ты пытался. У меня спрашивали раза три. Сказал, что никого не видел, ничего не помню. Ночь, улица, фонарь… очнулся гипс, — заметно, что ему физически сложно и больно даже глубоко дышать. — Мог бы в ответ хоть раз ударить. Для азарта. — Я тебя увидел и потемнело все резко, потом только в палате глаза открыл. — В обморок, что ли, грохнулся от переизбытка чувств? — смешной клоун, веселюсь. — Формально уже лежал, а так ты угадал, — снова пытается улыбаться. — Знаешь, я лет в пятнадцать заболеть хотел сильно или что-нибудь сломать, чтобы ты вот так меня в больнице навестил. Потом, ближе к семнадцати, понял, что не придешь скорее всего. Нет у тебя времени на ерунду вроде меня. — Мысли материальны, а у Вселенной извращенное чувство юмора. Видишь: мечты сбываются. Надо только желания конкретнее формулировать. — Прости меня, пожалуйста, Дима… — почти верю в раскаяние. — Даже злиться на тебя не могу. На идиотов ведь не обижаются. И версия такая в голове держится, что на месте N мог оказаться кто угодно: мальчик, девочка, сорокалетняя разведенка с тремя детьми. Тебе просто снова захотелось мою вещь. Ты даже не врубаешься в то, что натворил. — Я хочу, чтобы вы помирились, он тебя очень любит. Не надо из-за меня ссориться, я — никто. Откидываюсь на спинку: — Я, бл*ть, даже объяснить не могу, что именно ты сделал не так. Пожалуй, всё. Это не ссора, глупый. Ты нас обоих убил тупой блажью. Своим перманентным «хочу, как у Димы». Молчит. — Так, срочно реабилитируйся! Скажи, что Кеша — любовь всей твоей жизни, ты костьми ляжешь, но сделаешь его счастливым. — Только ты можешь сделать его счастливым. — Это в какой-то конкретной позе выяснилось? Или в целом? — мне правда любопытно. Вздыхает: — Дим, я ему уже надоел. — Ему все надоедают — вопрос времени. — Кстати, — озаряет воспоминание, — мы сегодня решили тебе все рассказать. Не успели. — Это бы в корне изменило результат, ага. Рассказать как? «Дорогой братик, я трахаю твоего парня, но надеюсь, что мамочка все же научила тебя делиться с младшими, и зла ты не держишь». — Прости меня хоть когда-нибудь, если сможешь. — Давай вердикта дождемся… Если он тебя выберет, не прощу. Никогда. Даже если разбежитесь через неделю. — Не выберет, — поражает уверенность Дэна в своих словах, будто N ему уже смску скинул с правильным ответом, — и зачем ты ему вообще дал выбор? Он твой. — Нет, Денис, N ничей. Сам по себе мальчик, свой собственный. Люди не вещи. Нельзя за кого-то решать, с кем ему «быть или не быть» — Шекспир. Меня поражает, как долго я ему позволял. Тебе несколько раз говорил: не приезжай, не звони, не суйся, отвали. Не понимаешь, да? Вот поеду и трахну твою жену, тебе будет нормально? — На здоровье, — тотальное безразличие. — А если она залетит? — Пусть будет мальчик, на радость дедушке и остальным, — умиротворенная улыбка. — Я очень надеюсь, что это временные последствия сотрясения. Тем более в прошлый раз ты был сильно против нашей возможной с Лизой связи. — Ты ей нравишься, с твоей стороны тоже была симпатия, я выпасть из обоймы боялся. Насчет аборта с тобой советовалась — каков уровень доверия! На самом деле я бы воспитал твоего ребенка как своего собственного. Какая разница? Родная кровь же. — Нельзя тебя по голове бить. Очень плачевные последствия. Так дурачком и останешься теперь. — Тебе не кажется, что N давно нет? — начинает беспокоиться Дэн, даже пытается приподняться. — Не ссы, медбратика дотрахает и вернется. — Ты постоянно к нему как к шлюхе относишься, а ждешь другого поведения. Меня всю жизнь дебилом называешь, разве я от этого умнее стану? — Я всегда во всем виноват. Знакомо, это он тебя научил? Ок, с сегодняшнего дня ты больше не дебил, а хитровы*банный п*др-лицемер. Можешь считать это повышением в звании. N заходит, останавливается у изножья койки, взгляд направлен в одеяло, начинает надрывным голосом еле слышно: — Боялся вас оставить наедине, но тут камера, — кивает в угол потолка за левым плечом, — звук не пишет, только изображение. — Очень важная информация, — сарказмирую я, — решил-то что? До сих пор он избегает смотреть в глаза как мне, так и Денису. — Сложно… — Тебе сложно?! А мне, бл*ть, легко, — смотрю на брата, — и вот ему тоже за*бись. Только тебе одному всегда сложно. — Дим, ты же можешь найти кого-то лучше меня, зачем тратить время?.. — Это тебя еб*ть не должно, N, ускорь воспроизведение, ты всех задерживаешь. Смотрит на Дэна, вздыхает, закусывает губу: — Дим, я обещал быть с тобой до конца и остаюсь с тобой. — Ок, а с этим что? — мне от его выбора никак. Ощущение, что ничего не изменится, мы продолжим жить вместе, потому что у меня работа. Он продолжит встречаться с Дэном, только теперь я буду в курсе. — Всё, как ты сказал: никаких контактов, переписок, звонков и личного общения. Ни поездов, ни самолетов, ни авто. Не убедительно, рассматриваю Дэна — отлично держится, но его почти жалко. — N, мне не нравится, когда ты конкретизируешь, лучше обобщай. Вдруг выяснится, что вы общаетесь посредством телепатии или почтовыми голубями. Телепортация опять же до сих пор глубоко не изучена. — Ничего. — Дениска, что скажешь? — брат даже вздрагивает от моего обращения, будто до сих пор пребывал в трансе и не слышал нашего диалога. — Ничего, — дублирует Дэн интонацию N. Все-таки слышал. — А у меня нет оснований верить ни одному из вас. — Давай документ официальный составим, скрепим подписями и кровью, у меня еще осталась немного, — Дэнчик когда шутит — прям душка. — А условия нарушения договора пропишем? — мне интересно. Этот недобитый мент-юрист может удивить. — У меня есть вопрос организационного характера, — перебивает N, — а если вы начнете нормально общаться? Вот как сейчас, — трижды стучит по деревянной полке, — праздники, там, выпускные, свадьбы, похороны, юбилеи, прочие точки соприкосновения, тогда как? — Вот ведь мразь, постоянно лазейки ищет, — киваю брату. Замечание N по поводу общения пришлось кстати. Действительно, сейчас негатив к Дэну ощутимо снизился. — Кто тебя теперь на эти праздники приглашать будет? — Да хотя бы Марго. — Как обычно себя ведешь, но никаких совместных «перекуров». Можешь прям сейчас курить бросать. — Всё ясно, вопросов больше не имею, — послушно кивает N. — На выход… Кеша! — смотрю на пострадавшего, затем на блондинчика, эх, добрый я сегодня, да и все равно уже, — у вас минута. Выхожу в коридор. И снова перекрывает «Что делать? Как дальше жить?». Никакого пафоса и нытья, сплошное непонимание. Вот были «мы», а теперь нас нет. Совсем нет. И никогда больше не будет. Наверное, потребуется время, чтобы понять и принять, этот опять же будет ездить по ушам и оправдываться. Столько неприязни к дорогому человеку. Надо быть сильным — сегодня поезд, а завтра на работу. Выходит, аккуратно притворяя дверь. — Никусь, ты пидр и мудак, — я даже не повышаю голос, это ведь факт. — Я знаю, — вздыхает, столько сожаления в синих глазах. — И ведь я знал. Видимо, питерский наивняк победил. Молча выходим из больницы, молча к метро — ехать две станции. Молча обратно в квартиру через тот самый двор. Даже мимоходом пытаюсь рассмотреть следы крови на траве. Нет, ничего не вижу. Дома тоже молча, только уточняю время отправления поезда. У меня нет цели задавить его игнором, но… Больше не хочется разговаривать. Любящие люди делятся информацией, обсуждают новости и важные в их жизни события. Нет больше нашей общей жизни. Остаться не могу, да и не хочу. Работу никто не отменял. Туда тоже особо не тянет, это у него там родители похоронены, а у меня совсем никого нет. Никого больше нет… Иду в душ, не могу фокусироваться на действиях: кино про меня, но без меня. Даже в зеркале себя не узнаю. А Дэн ведь не виноват. Да, мерзкий, завистливый, но обычный глупый подросток, которого пока не научили, как себя с другими вести. До сих пор вокруг видит только игрушки, делящиеся на «хочу» и «не хочу». Чуть брата не прибил, п*здец. Хорошо, что все живы, хотя лучше кое-кого не было бы изначально. Ударяю кулаком в отражение. Не разбивается, я тогда хорошее зеркало заказал — крепкое. Костяшки саднят от всей сегодняшней боли. Выхожу. Сидит на диване, так и не раздевшись. Возникает потребность немедленно поделиться: — Знаешь, я тут подумал: зря я Дэнчика ударил, надо было не его, а тебя… пару лет назад на балконе отмудохать до кровавых соплей. Я прав? — Никогда не поздно… — безразлично отвечает он, пялясь в выключенный телевизор. — Тоже верно. В общем, я пошел спать наверх. Один. Разбуди меня часа в два, — это он типа поднимется и подойдет ко мне? Коснется? — А хотя нет, не надо, будильник на телефоне поставлю. Наверху думаю, что будет делать N. С собой, со своей никчемной жизнью. На моменте, где он режет вены в моей любимой ванне, вырубает. Нет, ему для этого массовка нужна и фан-клуб сочувствующих. Просыпаюсь раньше сигнала будильника от аромата кофе, свежий и отдохнувший. Будто приснилось всё, пока на меня весь кошмар не обрушивается снова. В квартире чисто, N собирает чемодан. Едой пахнет: — Ты не спал? — Нет, убирался. — Тихо убирался, молодец. — И готовил, тебе. — Это вот зря, сам ешь. — Почему? — Я лучше от голода сдохну или шавермой на вокзале отравлюсь. У Дениски был? — Нет, ты же запретил, — честный и изумленный взгляд из серии «А что, так можно было?». — Ты же обычно кладешь х*й на все мои запреты. Хоть созванивались? — Нет. — Ладно. — Дим, а что ты теперь со мной делать будешь? — Я еще не решил. Могу домой приводить мальчиков и девочек разных и трахать их в твоем присутствии, могу с Фелькой замутить — отличный же парень, могу… — озарение, хватаю телефон, — могу вот Глебушке позвонить, — листаю список контактов, — а нет, не могу, он только мне на электронку письма шлет. Равным за равное. Par pari referre. Теренций же? — Верно, — это ответ на Теренция, — только зачем? Ну, в смысле ты от этого как-то счастливее станешь? — Не стану, но ты чуть-чуть пострадаешь. Пострадаешь же? — сейчас засомневался, — Готов тоже увидеть меня с кем-нибудь? — Просто из мести? Так себе ответочка, — пожимает плечами. — Милый, — едко улыбаюсь, — я сделаю себе плохо, если тебе будет еще хуже. — Ты едва не погубил двух самых важных и дорогих для меня людей. Куда уж хуже? Даже передергивает от осознания, что между мной и Дэном для него разницы нет. Нах*й два года отношений? — Так это ты, глупый, а не я. Правда здорово, как у тебя получается выкручиваться из любой х*рни? Люди бьются насмерть, страдают, некоторые, возможно, умирают, у меня же нет всего списка твоих жертв, а ты умничка — отряхнулся, волосы поправил и дальше ломанулся мир покорять. Ничего, Дэнчик быстрее меня оправится. За него можешь не волноваться, а на меня тебе давно пох*й. — Это не так. — Если ты сейчас начнешь мне затирать про вселенскую любовь, я тебя ударю. Сильно. — А если докажу, что люблю? Мне смешно, легкая истерика: — Бл*, N, тебе бы в цирке выступать. — Ты сам веришь, не зря же ты со мной остался. — Вы не предохранялись? Он тебя по ходу тупостью заразил. Давай проясним, а? Я не с тобой остался, я пока еще не придумал, чем дальше заняться, но придумаю, не переживай. Как минимум с работой разрулить нужно. И пожрать. Аппетит разыгрался зверский. Когда я ел в последний раз? На празднике у Марго. Так это в прошлой жизни. — А что у тебя там? N из прострации возвращается к реальности и даже улыбается: — Говядина с овощами и сыром. — А яд добавил? — Не нашел. — Ладно, давай. Радостный накладывает мне большую тарелку. Невозможно вкусно, жую: — Чтобы ты понимал, вот это, — обвожу пальцем тарелку, — ничего не значит. — Понял, — кивает и светится N. Точно. Гениально. Пусть думает, что я так быстро его простил. Списал грехи за тарелку говядины с овощами. Радости столько, а с виду как будто не идиот.***
Едем в поезде, наблюдаю за N, смотрящим в окно, и вдруг сознание перекрывает чувством острого дежавю: тот же поезд, что и год назад, то же вагон, то же окно, тот же потухший взгляд, преисполненный вселенской скорби… День в день, но тогда ведь причиной был Алекс? Хотя он мне так наверняка не ответил, просто убеждал, что все в порядке. В каком, сука, порядке? Сплошной психоделический паноптикум с шизофрениками и параноиками. Ненавижу тебя. Ненавижу себя. Тебя — за ложь и цинизм, себя — за доверчивость и тупость. Дожидаюсь перекура, чтобы расставить точки над Ё. Выходит. Выждав тридцать секунд, иду следом. Вздрагивает от моего присутствия в закрытом пространстве, потом затягивается. Кашляю: — Брал бы с братика пример: бросал бы. Всё и всех. Молчит. Конечно, ему удобно молчать. А мне нет: глаза кровоточат от режущих роговицу розовых стекляшек. Диалог в формате монолога тоже катит: — Почему ты не можешь по-хорошему? Одиннадцатилетняя практика унижения? Привык — понравилось? Не можешь иначе? Даже это лечат, если пациент жаждет исцеления, но тебя-то все устраивает. Тебе не нужно. Продолжай про*бывать людей, которые тобой дорожат… Дорожили. — Белый шум, — отвечает он, выпуская струю сизого дыма. — Ты о чем? — не понимаю я. — Ты сейчас звучишь как белый шум — комфортно для слуха, но информацию я не воспринимаю, прости. — Пох*й, я даже не за этим. Уточнить только хотел: год назад ты уезжал из Питера с идентичной рожей. Причина не в папе же была? Да, предупреждаю сразу: если у меня возникает хоть тень сомнения в том, что ты говоришь правду, не именно сейчас, а вообще, я бью тебя по лицу. Глаза загораются: — Прям в кровь, как в «Бойцовском клубе»? И никому нельзя рассказать о клубе? И не очканешь? Мне нравится. Я тебя, кстати, не смог бы ударить, — пауза, сканирует мою реакцию, — видишь, правда. — Жду ответ на вопрос. — Алекс расшатал нервы, поковырял и вскрыл заскорузлые раны. Хороший мужик, четкий, грамотный и последовательный. Из него, кстати, вышел бы психолог получше, чем из Марго, не в обиду маменьке. У нее материнская любовь над логикой превалирует, а у Алекса чуйка на мразей. В бизнесе, наверное, здорово помогает. Коротнуло — психанул, душил тебя, — смотрит в пространство мимо, — брр, как вспомню… Жалел бы потом очень. Любит тебя, как ни крути. Скучает по-любому… — Я жду, — повышаю голос. — Алекс добил, но началось всё раньше… Ты думаешь, мне легко было принять, что я вот так, без объявления войны, единомоментно запал на почти женатого будущего папочку-натурала, который тебе родным братом приходится? И ты ещё со своим коронным «только его не трахай». Сразу понял, что я именно секса хочу. Разового, без обязательств и продолжений, но знал, что «нельзя совсем никак». Думал много. Варианты перебирал. Нужный цветок поливал — тебя, Дим. Вот человек осознал, что он алкоголик, он нашел группу анонимных алкоголиков, его там выслушали и подсказали клинику надёжную. А мне куда было? К кому? Чем лечить? Крыло страшно. Сны пиздец. Глаза, бл*ть, врезались в память. Светящийся в стакане вискарь, — улыбается, — через который смотришь на огонь в камине. Губы, ключицы. Нах*я он разделся? Ты видел его ключицы? Это ж кончить сразу без рук можно. Знаешь, что я в Новый год загадал? «Пусть меня отпустит, пожалуйста». Дим, конечно, я замечал, как ты напрягаешься, но ни с кем не обсуждал. У меня такого ещё не было — чтобы совсем без предпосылок и перспектив. На ровном месте залипнуть, когда табличка висит «Не влезай! Если не убьёт, то *бнет хорошо!». Не виделись, не общались, но каждый день всплывал в памяти. — Прям любовь с первого взгляда?! — Нет! Тупо желание трахнуть. Но я ведь успешно держался до момента, пока не узнал, что он очень подружиться хочет, а потом, что… цели совпадают. — И ты дал себя трахнуть в кинотеатре, вместо того чтобы нах*й послать и напомнить, что у тебя есть любимый человек? Вот так запросто в сортире про*бать наши отношения? Я уже не говорю про его слабоумие и отвагу: припереться в новогоднюю ночь с глубоко беременной невестой, чтобы переспать с парнем брата. Ведь такой игрушки ещё не было, — сейчас пазл сложился и рамку обрел. — Дим, да не так всё было! — оскорбился моей версии, но не врет. — У нас секс только летом в Питере случился. — В смысле? Вчера? — Нет. После сессии. — Мы не ездили в Питер после сессии, — прищуриваюсь, врет. — Ты в командировке был, я сам… — Какая ох*ительная история, продолжай. — Я думал, что это поможет его забыть. Дим, больше всего я хотел, чтобы все стихло само собой и ты бы ничего не узнал. Да, крайняя мера, но… — замолкает. — Но что? — Не помогло, в общем. Ещё хуже стало. — Понравилось? — Мне сейчас тоже честно отвечать? В тамбур заходит мужик с сигаретой. — Не надо, пошли.***
Прибыли утром. Еб*ное первое сентября. Дома отвратительно, но кошки нам обрадовались. Особенно ему. Разбираю вещи в комнате, заходит. — Что тебе нужно? — неприятно его присутствие. — Я тут типа тоже живу, — хлопает глазами. — В принципе я могу переехать в гостиницу или снять хату. — Не нужно, — пугается. — В таком случае, будь добр, не посещай эту комнату без крайней необходимости и сейчас забери все нужные вещи. Квартира же большая, место есть, а я к этой кровати привык, но хочу спать в ней один, — акцент на последнем слове. — Как скажешь, — обиженно шипит. Как его задевает, надо же. Рассосались стальные яйца? Берет свою одежду, достает из комода полотенце и что-то из постельного белья. Выходит, плотно закрывая за собой дверь. Так-то. После душа уехал, вероятно, в универ, а я сегодня до двух отпросился. Так себе идейка на одной жилплощади оставаться. Лошадь сдохла — слезь. Мой любимый мальчик будто умер или обратился в чудовище. В любом случае его больше нет. Буду скучать. Только куда я теперь? Нет, деньги есть. Я же после нашей майской вылазки откладывал премиальные на совместный отпуск. Две недели вместе на лазурном берегу? Легко. Теперь они конвертируются в месяц приличного отеля или два-три месяца съемной квартиры с «олинклюзивом». Не могу от него отказаться: это слабость или сила? Нах*ер оценочные суждения, я боюсь остаться один. Боюсь, что поедет крыша. Буду скучать, бухать и выть на Луну. Я ж сопьюсь. Черт, хреново, когда такая зависимость от человека. Хотя… прошло чуть больше суток с момента, как увидел их вместе. Наверное, позже станет легче. Тогда и идеи годные появятся. Но это не точно. Иду в ванную. Стою под душем, чувствую аромат шампуня. Его шампуня. Он же пахнет моим любимым. Тем, которого больше нет. Это скотина имеет запах моего любимого человека и выглядит так же. Как мне теперь жить в этом аду? Смотрю в зеркало: глаза воспаленные, чужие. Это я? Может, я тоже стал кем-то другим? Если нет, то надо стать. Нахожу в ящике машинку, насадку «троечку», новый станок, пену и сбриваю бороду к херам. Вытираюсь полотенцем. Смотрю снова. Неплохо, хотя цвет подбородка отличается от щек, даже помолодел года на четыре. Жарю яичницу. Черт, это теперь себе готовить придется или в ресторанах питаться? Оба варианта звучат паршиво. Вкусно только у него. Кеша даже готовит как мой N. Мне удобно думать, что это разные люди. Мой любимый, любящий и родной, а этот — лживая, надменная тварь. И бл*дь. Печально, что мой никогда не вернется. Пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия, Дракон улетел на свою планету. Я сейчас в «торгах»? А когда депрессия и на сколько? Сложно угадать, у меня же «отрицание» длилось восемь месяцев.***
На работе стабильно, но внутри паршиво, будто это именно работа своими командировками отняла у меня любимого. Наверное, уволюсь. Пофиг куда. Может, уеду в совершенно другой город, тысячи за две километров отсюда. Новую жизнь начну. Только бы ломку пережить. Хорошие Марго тогда таблетки выписала, помогали даже. Эх, название не помню. Специально задерживаюсь допоздна, несмотря на среднюю загруженность. Зачем делать завтра то, что я уже делаю сейчас? А дома он. Пьяный, наверное. Праздник же. Или пока не дома, а дает в рот кому-нибудь из перваков. Для него же это как способ знакомства. Приезжаю в начале одиннадцатого, цель одна — принять душ, проскочить к себе в комнату и никого по пути не встретить. На кухне горит свет, вода шумит, по телику клипы какие-то, дверь приоткрыта. Свет не включаю. Герда выбегает, трется о ноги, мяукает: — Тише, животное, — глажу ее, — чего тебе от меня надо? Папочка же дома. Не верю, что не покормил. Привычка у нее есть: сначала облизывает пальцы, потом кусать начинает: — Ну, все, отвали, — подарочек на годовщину тоже подбешивает. Выходит, не пойму, что с собой сделал, но красивый, как принц из сказки, хотя в обычной серой футболке и спортивных штанах. На секунду показалось, что N вернулся. Приближается, отпускаю кошку, выпрямляюсь. Касается подушечками пальцев гладкой щеки. Первое его прикосновение после больницы — больно. Не дышу. Трезвый, даже легкого запаха алкоголя не улавливаю. — Интересно, но мне с бородой больше нравилось. — У меня нет цели тебе нравиться, руку убери. Отстраняется, продолжая смотреть в глаза: — Ужинать будешь? — Есть по ночам вредно! — да, голодный, но гордый и голодный. — Вымоюсь и лягу спать. Я уже ищу новую квартиру, если что, не хочу с тобой в одном пространстве жить, — собирался искать сегодня. Я теперь не обязан быть с ним честным, — просто вещей много. Накопилось за полтора года, кровать заберу… Если ты на ней не трахался с кем-нибудь еще. N погружается в мысли, облокачиваясь о стену, и складывает на груди руки: — Ну… как тебе сказать… — Просто заткнись. Смотрю на него. Виновато сверлит голубыми глазами. Валить срочно! Как можно дальше. — А хотя… Ты теперь только правду говорить будешь? — Если она тебе нужна. Взгляд тяжелый, не по себе. Он сильнее. Осматриваюсь: — Чего домой никого не притащил? Больше не котируешься у малолеток? — Они мне неинтересны, — спокойный ответ. — А кто тебе интересен? — Ты! — Ой, не начинай. Кто был еще, кроме Дениски? — иду на кухню, включаю чайник. — Никого. — Совсем? Не густо. А что так? — Спрос рождает предложения. Других не хотелось. — То есть, ты девять месяцев трахался только со мной и с Дэном? — Восемь. Да. Я его подловил, внутреннее ликование: — Ты же сказал, что летом все началось, — голова трещит от осознания, наливаю зеленый чай. — Да. Смотря что в понятие «трахаться» входит. Секс был летом. — Ладно, мне детали не очень интересны, почему так долго и с ним? Типа влюбился? — Типа. Слышу, как часто стучится мое сердце, злюсь: — А нах*ра это вообще все? Надоел я тебе — скажи прямо и еб* кого хочешь. Лень или зассал? Зачем так подло за спиной и с братом? Шесть миллиардов человек, но ты выбрал именно его. За что? Что я тебе сделал? — Дим, у меня никогда не было цели тебя обидеть или задеть, — смотрит в скатерть на столе, — Не принимай, пожалуйста, на свой счет. Это параллельное чувство. Я хочу быть с тобой. До конца. — Ты и был, молодец. Больше ничего. Видеть тебя не хочу. — Давай попробуем сначала. — А зачем, N? Кому это нужно? Вот прощу я тебя, как за Демона, потом за Фела, теперь за Дениса, будут же новые. Хорошо хоть брат у меня один. Если бы ты весь город перетрахал за мои командировки, не так бы паршиво было. Разве ты готов меняться? — Да, постепенно. Чай закончился, встаю: — Всё, я спать. За пару недель постараюсь разобраться с работой и освободить жилплощадь. У тебя есть очень умный приятель, который рекомендовал тебе отношений не заводить, а просто трахаться для удовольствия, зря ты его не послушал. Не твое это. Ухожу. Бессонница мучала часов до двух ночи. Кровать хотелось сжечь и лечь на полу, а еще тактильно не хватало моего мужчины. Того, которого больше нет и которого я до сих пор люблю. Может быть, даже больше, чем раньше, и не знаю, как это преодолеть. Все готов отдать за его возвращение. Снилось море, тепло, уют, любовь. Меня обнимали и не хотели отпускать, а потом я начал задыхаться от давления в легких и проснулся. N с Гердой и Кусом спали у меня в ногах. Его рука лежала на моей голени. Я сильно лягнул его в бок: — Убирайся нахрен! Ты не можешь заходить в эту комнату, если я здесь. Забыл? Или в очередной раз положил х*й на мою просьбу? Кошки начали щемиться в приоткрытую дверь, а он приподнялся: — Прости, я не могу спать без тебя, мне прошлой ночи хватило. — А мне насрать! — кричу, не узнаю свой голос. — Я больше не решаю твои проблемы. Мне вставать рано. Позвони Денису, пусть сказку тебе расскажет. Уворачивается от брошенной в него подушки, уходит. У меня колотится сердце. Пора ставить врезной замок? Неделя в аду подходит к концу. Я всё так же уезжаю рано утром и приезжаю в десять вечера, а ночью не могу долго уснуть. Сплю по 2-3 часа в сутки. Ненавижу эту тварь и скучаю по N. По моему N. Два раза говорили с Марго. Спросила, почему я не сказал о нападении на Дэна, раз сам его привез в больницу. «Не хотел искажать фактов». Откуда мне знать, что он ей наплел? Спрашивала про N. «Все хорошо, усиленно учится, привет обязательно передам». Соврал матери трижды — отвратительно. Первая суббота осени. Наконец-то выспался. Может, привыкну без него? Организм требует праздника и не хочет оставаться дома. Звоню после обеда Фелу: — Принцесса, собирайся, идем пить! Угощаю! — Куда? — Я доплачу тебе сверху, если не задашь мне за вечер ни одного вопроса. Справишься? — Попробую, — улыбается в трубку. Ищу вещи, одеваюсь, N наблюдает, нарезает молчаливые круги по кухне, пока пью кофе. — Буду поздно или не буду совсем. Вообще не думаю, что должен перед тобой отчитываться. — Ты мне ничего не должен, — вздыхает. — Вот это правильная мысль, зафиксируй у себя там ее где-нибудь. Я, может, тоже хочу мальчика помоложе. Или девочку. Не решил еще. Кабак. По маленькому телевизору транслируют футбол. Белые против зеленых. Феликс уже выложил мне свое жизнеописание за последние три месяца. Ничего не спрашивает — умница. Бар на две трети наполнен брутальными переживающими мужчинами, видимо, матч важный. Мы сидим на диване в углу. Вторая бутылка красного. Сегодня начали с лайта: — Ты знаешь, что в этом городе гей-клуб есть? — Что-то слышал, но даже не представляю, где находится и что там происходит. — Вполне миленько, х*и на потолке, а бармен АлЕкс собирает деньги на увеличение своей мужской груди до женской. Оказалось, что девочек с членами N любит помимо прочих. Заметно, что Феликса распирает, но он держится. Достаю косарь, кладу на стол: — Это тебе. Честно заработал. — Эм, за что? — Бл*дь! — смеюсь, — Это же вопрос. Соберись, получишь еще один, если продержишься до окончания вечера. Разве молодой семье не нужны средства? — Нужны, но это какое-то бл*дство, я так не могу, забери. — Я тебе сейчас врежу. Бери! — от алкоголя слегка отпустило, мне даже весело. — Ты нихрена не знаешь о бл*дстве. — Дим, все хорошо будет! С ним сложно. — Давай пиццу закажем? Пьяненький Феликс постепенно прижимается все ближе, суровые дяденьки за соседним столиком уже начинают коситься: — Детка, это место для натуралов, почему мы именно сюда пошли? Гоу в гей-клуб? Я адрес помню. — Тут пиво не разбавляют. — А пьем вино, — смеюсь. — Кто ж знал. — Ты прав, надо переходить на напитки покрепче. Отметим мою свободу? Заказываю текилу: — У меня есть тост! За свободу от бл*дства. Фел морщится, занюхивает рукавом моей футболки: — Очень крепко, давно такое не пил. — Фель, как тебе мой братец? Сексуальный? — Ну да, в меру. А почему… — осекается, молодчина. — Я его чуть не прибил за невъ*бенную сексуальность. Сотряс организовал. Наверное, еще в больничке валяется, — нехорошо хвастаться, но ощущаю необходимость выговориться. Визави хмурится: — Я бы не смог ударить брата. Ржу в голос: — Так еще бы, Темыч вон какой качок, а мой-то мелкий. — Дим, мне как бы пора, — интересно, он в курсе, что его ладонь на моем бедре лежит? — Настя ждет. Я обещал к десяти быть. — Хорошо тебе, а меня вот никто не ждет. Ладно, допью и тоже куда-нибудь поеду. — У нас есть надувной матрас, если тебя устроит. Наклоняюсь к нему ближе: — Устроит, милый, меня сегодня все устроит. Допиваем текилу, Феля меня уже вовсю лапает. Даже один раз в шею поцеловал. Удобно, делать ничего не нужно, тупо сижу. Его правая рука у меня на ремне: — Феликс, чисто между нами: ты Насте изменял? Убирает руку: — До сих пор нет, а… — замолкает, помня об уговоре. — Молодец. И не стоит оно того. — Мне показалось, ты сам хочешь. — У меня сейчас период сложный: не знаю я, когда смогу кого-то еще хотеть. — Проходили, — печально кивает. — Долго? — Примерно год. — Я как-то быстрее планировал… — Пошли, — выводит меня за плечо, только встав на ноги, понимаю, насколько я пьян, но мысли так и не испарились. Настя встречает нас, пьянющих и намокших под дождем, улыбкой. Милая, уютная девушка из категории «на таких обычно женятся». Невысокая, неприметная, но не отталкивающая и без явной стервозности. — Стеш, это Димка, архитектор. Я тебе рассказывал. Парень N. Вздрагиваю, спеша поправить: — Бывший. — Приятно познакомиться, давайте чай пить, — искренне улыбается девушка, а я захмелевшим мозгом пытаюсь прикинуть, насколько глубоко ее в свою жизнь погрузил Фел. Что ей известно обо мне? Не люблю такое, лучше из первоисточника, чем сплетни. За столом Феликс кидает мне недвусмысленные взгляды. Да ну, я же прикалывался, я столько не выпью. Нет, мальчик симпатичный, умный, приятный во всех отношениях, но… Зачем я вообще его в таком ключе рассматриваю? Мне нужна была приятельская поддержка, я ее получил. Настя хлопочет, застилает мне матрас, Фел продолжает пялиться. Переоделся в спортивные штаны, замечаю его стояк. Надо будет не забыть спросить у него по трезвяке — кто из нас должен имитировать роль актива по его мнению. Мне в любой проекции дико себе даже представлять подобное. — Спокойной ночи, Дим, если что понадобится — не стесняйся, буди, — я недооценил Настю, будет она еще Феличку за яйца держать. Остаюсь в кухне один. В темноте. Телефон пищит смской: «Ты приедешь?». В первые десять секунд даже ответить хочу. Нет, обойдется. Когда к братцу в ночи срывался, даже ведь записочки не оставил. Укладываюсь — за стеной слышны всхлипы, а потом и стоны явно сексуального характера. Негромко, но отчетливо. Знаю эти дома с «фарфоровыми» стенами. Теперь можно Купидоном подрабатывать — специализироваться на парах из гетеродевочки и мальчика невнятной ориентации. Странное желание: позвонить именно Лизе и сообщить, что ее муженек, отец ее дочери, еб*т моего парня. И его ничуть не смущает наличие семьи. Отправляю «нет» в начале второго и засыпаю. Воскресным утром счастливая Настя печет ватрушки к завтраку, а Фел смотрит теперь на нас по очереди. Интрига пала. Не, надо сваливать. Благодарю, прощаюсь. Фел вызывается проводить до остановки, я смутно знаю этот район, но на такси ехать ломает. — Дим, ты обязательно еще заходи, всегда рады, — улыбается мне Настя. — Обязательно, — эхом отзываюсь я. Рассматриваю лучи сентябрьского солнца в свежих лужах: — Два года, сука! — Что? — переспрашивает Фел. — «Благословляю вас, дети мои» говорю. Хоть на свадьбу позовите. — Я, честно, сам не ожидал. Башка трещит. Первый раз такое. — Ой, а я как не ожидал. Бисексуалы вообще существа непредсказуемые. — Теперь можно вопросы задавать? — Нет, — улыбаюсь. — Ну, блин, как жить в этой неизвестности? — Как мне. Остановка, поправляю Фелу воротничок рубашки. Хорош акт — на полторы головы ниже. Главное амбиции же. — Дим, все хорошо будет. Киваю, маршрутка. Возвращаюсь в квартиру N. Он из кухни вообще не выходит? Не здороваясь, открываю шкафчик. — Приятно провел время? — даже не стебется. — Отъ*бись! Где таблетки от головы? — На нижней полке. Дим, что мне сделать нужно? Нахожу шипучий аспирин. Заливаю водой из фильтра: — Ты уже все сделал, отдыхай. — Если бы я только мог объяснить, а ты понять… — Никто ничего не может. Расслабься, правда. Я понимаю, что ты можешь еб*ть все, что нравится. Тебе не нужны привязанности, время на узнавание, особые условия, общие цели. Ты как я три года назад, но разница в том, что я был свободен и никого не обманывал, не предавал. Если чувствовал усталость в общении, прямо об этом говорил. Меня понимали и уважали это решение. Я бы тоже твое принял. — У нас нет усталости в отношениях, я люблю тебя, как и раньше. Возможно, сильнее. — Хороший левак укрепляет брак? Девиз бл*дей. — Прости, я знал, что ты именно так все воспримешь, потому и не хотел, чтобы ты знал. — Благородно, бл*ть. — Мне сейчас труднее, чем тебе. — Да что ты?! Мои соболезнования, — ухожу в комнату. Дожить бы воскресенье без нервного срыва и никого не покалечить. В понедельник вечером принимаю звонок от Лизы: — Дима, — она явно взволнованна, — тебе Денис не звонил? Я мысленно улыбнулся, но тут же отругал себя за малодушие, ведь позвонил бы, случись, что с родителями: — Нет, а должен? — Он пропал, — в трубке слышатся легкие всхлипы, — сказал, что уедет на неделю, но уже двое суток не выходит на связь. Номер не доступен. Мне вдруг становится скучно: — Лиз, ну, значит, уехал, аккумулятор разрядился или связи нет. — Он всегда звонит перед сном! — упрямится невестка. — Спрашивает, как Вика. Желает спокойной ночи, а тут… Просто пропал. Друзья не в курсе. Дим, я после того ночного нападения очень за него волнуюсь. Может, Марго что-то знает? Его ведь только из больницы выписали… Чувствую, Лиза сейчас заплачет, стараюсь максимально быстро свернуть разговор: — Лиз, маме пока ни слова, я по своим связям пробью: есть у нас общие знакомые, маякну тебе, если что. А нет, так вместе подумаем. Окей? Не реви только — ребенка испугаешь. Найдется ваш п… папка, — чуть не сказал «пидр», нажимаю «отбой». Захожу на кухню — N что-то печатает в ноутбуке. Бодро декламирую: — Сказка, значит. У отца было три сына. Старший умный был детина, средний был и так и сяк, универсал, в общем. Младший вовсе был дурак. Уважаемые знатоки, внимание, вопрос: где сейчас младший? Смотрит на меня с опаской, молчит. — N, не тормози! Дениска потерялся, супруга безутешна. Сдай, пожалуйста, явки, пароли, адреса гей-клубов. — Дим, я не знаю, где Сокол, — не врет, скучно. — Да брось, прям совсем не знаешь? — Наш последний разговор состоялся в больнице при тебе. Больше не общались. Я понятия не имею, где он, — убедительно, но… — Ты уверен? — Да, не веришь? Зуб даю, руку на отсечение, клянусь, кровью могу расписаться. Какое подтверждение тебе еще нужно? — замечаю, что нервничает. — Давно его нет? — Лиза говорит пару дней. Типа уехал и телефон отключил. Закрытая гей-оргия? N, ну напрягись. Может, у тебя какой-то дополнительный мобильный есть? Если до завтра не найдется, она всех на уши поставит, начиная с Марго. Оно нам надо? Пишет карандашом в тетради номер: — Мобильный у меня только этот. Сверяюсь с контактами своей «Нокии»: — Аналогично, — набираю. Абонент не абонент, — N, мне пофиг на Дэна, ему пофиг на семью и дочь, но не хочется трепать нервы родителям или привлекать ментов. — А я волнуюсь, пошли, — идем в комнату, к полке с учебниками и тетрадями. Берет одну, открывает, листает — обычные неприметные математические уравнения и схемы. — Вот. На полях дата «26.04». Обводит карандашом каждую вторую цифру в уравнениях — выписывает семизначный код отдельно: — Можно еще этот попробовать. — Что это? — Домашний. — N, ты переучился? Лиза дома, его там нет. — У него есть своя квартира, о которой никто не знает. Ни Лиза, ни родители. Дочке купил. До свадьбы еще, потому и тянул, чтобы как «совместно нажитое» при разводе не считалось. Лиза-то готова была к замужеству еще зимой, а собственность удалось только в апреле оформить. Почему-то все поверили в байку про возраст. — Ох*ительная история. И твои навыки шифрования номеров выше всяких похвал. — Да, извини, я им никогда не пользовался и не думал, что пригодится, ему обещал никого не посвящать, но, если он в опасности… — Хоть ты не истери. Что ему сделается? Ты ту квартиру видел? — Да, два раза, — опускает взгляд. — Дениска-то — отец года прям: купил квартиру дочке, а сам в ней парней потрахивает, — мне нравится видеть, как каждый раз N морщится от мысли, что, возможно, у Дэна он не единственный мужчина. Х*ев противник измен, так тебе. Равным за равное. — Звони по громкой, — протягиваю я ему радиотелефон. Послушно набирает. Сначала слышим писк от нажатия кнопок, потом длинные гудки. После седьмого сигнала щелчок: — Тебе же Дима запретил мне звонить, почему не слушаешься? — такой страдальческий, западающий в пространстве голос. Будто носитель три дня не жрал. N зависает, толкаю его плечом, иначе придется отвечать мне: — Денис, привет, позвони, пожалуйста, домой. Тебя жена потеряла, — поразительно, как у него получилась такая официально-нейтральная интонация. — Жена? — пауза. Не понимаю: он пьяный, разбуженный, просто уставший или под кайфом. — А какой сегодня день? — 8-е сентября, — также нейтрально старается отвечать N, — понедельник. — Уже понедельник? — звучит удивленно в трубке. Очень хочу вмешаться, чтобы как-то ускорить процесс, но N просит жестом этого пока не делать. — Да, Лиза сказала, что от тебя два дня нет новостей, она переживает, позвони ей, пожалуйста, лучше прямо сейчас. Хорошо, что ты в порядке, — волнение N выдает ускоренный темп речи. — С чего ты взял, что я в порядке? — слышится из трубки. — Ну, жив-здоров, телефон взял, говорить можешь. — Меня любимый человек оставил, мне нужно некоторое время, чтобы это пережить. Прикрывает глаза, по щекам текут слезы, отдает мне трубку, шепчет: «Извини, я не могу больше». — Братюничка, драгоценный мой, как здоровье? — должен же я как-то выруливать. — Дима? Привет… — сознание заметно тормозит. — Ты там сдохнуть все-таки решил? У тебя ребенок. Не смей! — Как ваши дела? — Лучше всех. — Я знал, что вы помиритесь. Хорошо, — у него даже целостные предложения не выходят. — Подожди, я его позову. N рыдает навзрыд в своей комнате, сидя на полу у стены. — Что ж ты так убиваешься? Ты ж так не убьешься! Держи, — отдаю трубку, выхожу из комнаты, закрывая дверь. Иду на кухню, нахожу нож с широким лезвием. Приходит. — Садись, — хозяйке на заметку: любая просьба выглядит убедительнее, если у тебя в руках нож. Залезает за стол, — Руки вытяни, переверни. Символично: на правой тату «Ди», на левой красная шерстяная нитка. И кольцо на безымянном пальце. Доходит: — Я у него, вроде, видел это кольцо, давно. — Да, я забрал, оно мне понравилось. Ему чуть велико было. — Снимай, — я не угрожаю, просто держу в руках нож. Послушно кладет кольцо в центр стола. — Братец у меня оригинал — дарит колечки чужим парням. Ни стыда. Ни совести. Ни мозга. Ни инстинкта самосохранения. Подсаживаюсь на табуретке, провожу краем лезвия вдоль вены на предплечье: — Хочешь быть с ним? — нет. — Громче, не слышу. — Нет! — Со мной или с ним? — С тобой. — Тебе нравится, что сейчас происходит. — Нет. — Ты понимаешь, что это из-за тебя? — Да. — Кого ты любишь? Молчит. — Не слышу, N. — Тебя. — А его? — И его. — По-твоему, это возможно? — Да. — С кем останешься? — С тобой. — А, может, с ним? — Нет. — Уверен? — Да. — Условия договора помнишь? — Да. Поддеваю и перерезаю лезвием нить, та падает на стол. — Можешь идти. Встает. Вспоминаю еще одну важную деталь: — Подожди, сними футболку. Обнажается выше пояса. — Вот это, — обвожу лезвием птицу на груди, — он? — Нет, это колибри. — Я вижу, что колибри, кто это? — Это то, что я чувствую. — К нему? — оглядываюсь на плиту. — Слушай, ну тоже надо свести. Осмелел, смотрит в глаза. Нет, я не спятил. — Она мне нравится. Пусть останется на память. Пожалуйста. — Мы все цепляемся за прошлое и не можем жить в будущем. Можешь одеваться и идти. Произошедшее мне не кажется чем-то незаурядным. Я его даже не поцарапал, зато многое выяснил.***
N теперь первый со мной не заговаривает и шугается. Ему полезно. Прошло почти две недели с момента, как моя жизнь разделилась на «до» и «после». Злости нет, но отвращение присутствует. Еще я очень хочу полноценного секса — пытаюсь представить себя с кем-то из знакомых парней или девушек, но не могу. Как они это делают? Когда есть любимый, обожаемый человек, как можно хотеть кого-то еще? Не понимаю. С незнакомыми тоже пытался представить — вот он идеальный образ, в который можно добавить весь микс личных фетишей. Чуть ниже меня, с широкими плечами, загорелой кожей, татуировками на руках. Светлые вьющиеся волосы, умные голубые глаза, пошловатая интригующая улыбка на губах, которые затягивают очередную сигарету. Кто получился? Бл*дь! Я безнадежен. Причем секс — это капитуляция безоговорочная, даже если я возьму его силой и трахну без предупреждения. Сам. План провальный: во-первых, это будет означать, что претензий больше нет, N прощен и можно дальше радоваться жизни и вы*бываться; во-вторых, посередине процесса я начну скулить, чтобы он трахнул меня. Что в Денисе такого, что ему он разрешил? Отвлекся. В ночь с четверга на пятницу примечательный случай произошел. Сплю я, значит, под эротическое сопровождение своего подсознания, а эффект от погружения стопроцентный. Меня привезли в какую-то темную комнату, завязали мне глаза и зафиксировали тело. Лежу и кто-то начинает мне сосать. Даже не понимаю: парень или девушка, но интуиция подсказывает, что парень. Руки свободные, могу трогать его плечи и гладить по волосам. Все настолько реалистично, что в момент оргазма просыпаюсь… Рука моя по-прежнему на чьей-то голове и вокруг темно. С силой стягиваю волосы на затылке: — Мне знак на дверь повесить запрещающий вход или сразу амбарный замок? Знаю, лучше просто уехать, не понимаешь ты по-хорошему. Плевать тебе на просьбы типа любимого человека. Брысь! — Прости, я соскучился очень. — Пшел вон! Весь сон, сука, перебил, но приятно, да. Хоть немного сексуальной разрядки не в одиночку. Осторожно приоткрываю дверь в кабинет — читает под лампой очередной учебник. Умопомрачительно красивый и такой несчастный, что хочется подойти и зарыться носом в макушку. Нет, нельзя. Страдай! Как страдаю я. Скучаю по своему кудрявому синеглазому бесконечно любимому мужчине, а эту мразь ненавижу. Завтра снова суббота. Не хочу. Никуда не хочу. С Фелом пить стремно и чревато, гулять дождливо, а дома оставаться… Нет. У меня же есть деньги — поживу пока вдали от него. Складываю вещи в чемодан: брюки, рубашки, носки… — Ты куда? — нарисовался, не сотрешь. — Напоминаю в который раз: это моя комната, уважай личное пространство. — Дим, я же говорю правду, что опять не так? — то есть до этого момента было типа все нормально? — Не хочу больше здесь оставаться. — А куда ты поедешь? — встал в проеме. — Тебя это не касается, дай пройти, — отодвигаю его плечом. — Когда вернешься? — неугомонный. — С чего ты взял, что я вернусь? Забираю в ванной зубную щетку, машинку для стрижки. Пока беру только необходимое: зарядку для телефона, документы. N наблюдает: — Не надо, Дим. — Мне тесно с тобой в одной квартире, даже в четырехкомнатной. Я хочу свое пространство, отдельное. Без тебя. Не хочу тебя больше видеть, — говорю спокойно, не преувеличиваю, уверен в каждом слове, — А еще хочу секса, тоже без тебя. Что не понятно? — Все понятно, — уступает дорогу. Надо сваливать, пока он реветь не начал, все признаки указывают на это. Не хочу на самом деле, но надо. Как иначе? Медленно обуваюсь, так же растягивая минуты, иду к лифту. Он рядом, кошки вылезли на лестничную клетку. — N, лови, животные разбегаются. Не реагирует. Хватаю Герду, отдаю ему в руки. Кус особо никуда не торопится. Тактильный контакт — касание кожей. — Ты вернешься? — глухой звук. — Маловероятно. — Я буду ждать. Утконос и клевер. Dum spiro spero. Запрещенный прием, от этой фразы слишком много воспоминаний: ком в горле и трудно дышать. Нет уж, я сильный, не сломаюсь и рыдать не буду. — Я не могу тебе запретить, — нажимаю первый. На улице мелкий дождь, чувствую взгляд N затылком, пока иду к машине. Или мне кажется, но я не повернусь. Ставлю чемодан в багажник, сажусь за руль. Куда ехать? Меня нигде не ждут, но надо трогаться. Не стоять же мне во дворе под его взглядом.