Недопетая баллада

Король непонимающе переводит взгляд с меня на Линайну и обратно. Луг сидит, прикрыв рукой невольную улыбку. — Боюсь, я должна принести свои извинения, Ваше Величество! — звонкий голос Линайны слышен во всех концах поля. — Мы с Йоль немного вас обманули. Надеюсь, вас это не сильно обидело. Взгляд Мабона на мгновение задерживается на мне, промораживая до костей. А потом король смеется. — Да, вам и впрямь удалось меня одурачить. Впечатляет, моя дорогая племянница, очень впечатляет. Что ж, первое место вы заслужили, с этим спорить не стану. Линайна разворачивает коня и уезжает с ристалища. Я собираюсь поскорее покинуть ложу, но король ловит меня за локоть. — А ты. — говорит он так тихо, что слышу только я. — Идешь со мной. *** Пощечина в пустой комнате звучит резко и звонко, как выстрел. Щека вспыхивает жаром. На глазах вскипают слезы — не то от боли, не то от унижения. Закусив губу, я утыкаюсь взглядом в пол. Мабон буравит меня взглядом и злобно цедит сквозь зубы. — Маленькая заносчивая дрянь. Как ты посмела лгать прямо перед моим носом? Если бы Линайна не носилась с тобой, как с писаной торбой, я бы всыпал тебе столько плетей, что ты еще месяц ходить бы не могла! Луг вальяжно раскинулся на диване, закинув ногу на ногу, и рассматривал меня с холодным любопытством. Куда делось прежнее тепло его взгляда? — Выходка этой идиотки сорвала прекрасную возможность выдать ее замуж! — продолжал король. — Черта с два теперь кто из рыцарей посватается к той, кто на глазах у всей столицы выбила их из седла! — Н-но Ваше Величество, — тихо всхлипываю я. — Я ведь только выполняла приказ ее высочества. Разве могла я ослушаться… Он ткнул меня пальцем в грудь. — Ты служишь не ей. А мне. И выполнять должна мои приказы. И в следующий раз, когда принцесса задумает какую-нибудь идиотскую аферу, ты должна будешь бежать ко мне, помахивая хвостиком, и докладывать все. От первого до последнего слова. Тебе ясно? Я едва заметно киваю. — Тебе все ясно? — рявкает он так, что я невольно подскакиваю. — Д-да, милорд. — выдавливаю я. — Вот и отлично. — бросает он. Кажется, ярость схлынула, уступив место холодному гневу. Уже сдержанней, он продолжает. — И не забывай, что на место служанки без проблем можно найти девку поумней и попослушней. А тебя — вышвырнуть, как только надоешь. И ни принцесса, ни ее храбрый рыцарь мне не помешают. Пошла вон. Как же унизительно… Как же мерзко, что я вынуждена стоять перед этим человеком, глотая слезы, не глядя ему в глаза, как побитая собака, не человек даже. А Луг все смотрит, даже не дрогнул, когда король ударил меня, даже бровью не повел, когда увидел слезы. Даже если король просто убьет меня здесь, Луг не поморщится, теперь я это точно знаю. Коротко поклонившись, я выскальзываю за дверь. Пройдя несколько метров по коридору, я сворачиваю в ближайшую нишу и наконец-то даю волю слезам. В замке тихо, только во дворе слышен шум — принцесса празднует заслуженную победу. Думаю, никто из празднующих не удивится, если король и принц присоединятся чуть позже. И уж тем более, никто не заметит моего отсутствия. Возвращаясь в свою комнату, я сталкиваюсь с Нуаду. Заметив слезы в моих глазах, он ловит меня за руку прежде, чем я успеваю отвернуться и спрятать лицо. — Что случилось? В его голосе столько неподдельного волнения, что я начинаю плакать с новой силой. Обняв меня за плечи, он привлекает меня ближе, позволяя уткнуться лицом в свою грудь, и гладит по голове, пока слезы не иссякают. — Простите, — тихо шепчу, наконец успокоившись. — Что случилось? — вновь повторяет он, уже тише и мягче, словно говорит с ребенком. Я кратко пересказываю все произошедшее. Нуаду — не Линайна, ему я могу доверить это. А Линайна… Мои губы словно сшивают невидимыми нитями, когда я пытаюсь говорить с ней о таком. Я сама не понимаю, почему так выходит. То ли я боюсь подставить ее, то ли мне кажется, что она сделает только хуже. Или мне просто стыдно, что я не могу справиться сама? Рыцарь слушает внимательно, не перебивая, и в его глазах я не вижу ни жалости, ни раздражения, ничего, что я так боюсь увидеть. В серебристых глазах — злость. Не на меня, я знаю, но мне все равно немного стыдно, что я его разозлила. — Что мне делать, если он и правда отошлет меня? — тихо спрашиваю я. — Я ведь ничего не умею. Я ведь и правда никому не нужна, кроме Линайны. Нуаду нежно сжимает мою руку. — Он ничего вам не сделает. Не посмеет. Миледи любит вас, как сестру. Она весь мир с ног на голову поставит, если потеряет вас. — Вы так думаете? — Я уверен. В последний раз всхлипнув, я улыбаюсь, и ответная улыбка расцветает на его губах. — Спасибо вам. Вы не могли бы не говорить Линайне о произошедшем? — Вы уверены? Я киваю. — Не хочу ее вмешивать. Пусть лучше все идет своим чередом. — Как хотите. Миледи просила передать, что она ждет вас на пиру. Сказать ей, что вы устали и не придете? — Не стоит, — мотаю я головой. — Я приду. Мне нужна Линайна. Особенно сейчас. Когда мы рядом, мне кажется, что я такая же сильная, как она. Нуаду кивает. Он высокий, статный, сдержанный. Похож на натянутую пружину и одновременно — на ровную гладь озера. Он пришел из леса вместе с отцом Линайны еще мальчишкой-оруженосцем, и прожил здесь почти пятнадцать лет. Здесь он стал рыцарем, здесь он сражался, здесь он из мальчишки стал мужчиной, но так и не смог стать своим. Все в нем кричит о чужеродности Самайну. Он красив особой красотой детей Бельтайна — смуглая кожа, серебряные волосы и серебряные же глаза. Странное, но вместе с тем же гармоничное сочетание. Острые скулы, орлиный нос, грубоваты, словно вырубленный топором подбородок. Но больше всего он не похож на самайнцев тем, как он держит и ведет себя. В нем нет присущего рыцарям и лордам высокомерия, словно умение держать меч делает их лучше всех окружающих. Он ведет себя, как человек, знающим цену словам и делам. Я знаю, что он никогда не поднимет руку на невинного и не нарушит данной клятвы. Он пошел за отцом Линайны, потому что когда-то поклялся служить ему, и даже после его смерти сохраняет ему верность, защищая его дочь. Как было бы хорошо, если бы я влюбилась в такого, как Нуаду, а не в Луга. Мысль о принце больно кольнула в груди. *** В саду замка шумно от смеха и голосов людей, светло от фонариков, украсивших ветви серебряных тополей, и тепло от жаровен, стоящих по всему саду. Зима словно осталась где-то внизу, у подножия холма, уступив замок ненадолго возвратившейся осени. Луна висит прямо над головой, большая, белая, как глаз слепца. Я вдыхаю запах ночи, дыма и вина. Здесь спокойнее, чем вчера в пиршественном зале. Многие бойцы, особенно юные, стоят молча, пытаясь осознать, как же так получилось, что их с легкостью одолела девушка, да еще такая молодая и хрупкая внешне. Рыцари постарше приняли случившееся проще. Я как раз проходила мимо пары мужчин в возрасте, которые довольно шумно обсуждали произошедшее. — А оно и неудивительно, дорогой Франс, что она так управляется с мечом. — Хм? — Я сражался с ее отцом на поле боя, что это был за рыцарь! Здоровенных мужиков расшвыривал как котят. — Хм. — И мать ее тоже не промах была, да. Сильная женщина. Сильная и опасная. — Ммм. — Она от родителей только лучшее взяла, помяни мое слово. И десяти лет не пройдет, как на троне будет сидеть величайшая из королев! — Мхм… Я невольно улыбаюсь и задираю нос к небу. Ну еще бы! И в этот же миг я наконец-то вижу Линайну. Все страхи и обиды словно стирает ласковой рукой, когда наши взгляды встречаются и на ее губах расцветает улыбка. Оказавшись рядом, она заключает меня в объятиях. — Поздравляю, — искренне говорю я. — Ты заслужила эту победу. — Без тебя бы я не справилась. — смеется она и за руку тащит меня вглубь сада, к столам, заставленным напитками и снедью. — Идем, мы должны за это выпить. Я даже не спорю, когда у меня в руках оказывается бокал с бельтайнским вином, сладким, как персики. Ароматный терпкий напиток чуть кислит на языке, и я невольно морщусь. Через несколько минут голова становится легкой, как воздушный шар, и беспокойство оставляет меня окончательно. О Луге наконец-то не думается. *** Много дней спустя, когда произошедшее еще не стерлось из памяти, но уже и не отзывалось болью, приблизился день Раскола. По ночам Луна все чаще замирала над созвездием Перста, город укрыло снегом, а в замке начали готовиться к празднику. Из-за беготни и беспокойства у меня почти не было время на мысли. Занятая подготовкой, я больше думала о том, чтобы не забыть сходить в город за лентами для Линайны, нежели о том, что Луг теперь при любой возможности пытается остаться со мной наедине. Но ему так и не выпала возможность поговорить со мной — я всегда умудрялась уходить раньше, чем он скажет хоть слово. Линайна лежала в ванной, напевая какую-то знакомую мелодию. Я сидела позади, расчесывая и умасливая ее длинные густые волосы. Задумчиво пропуская меж пальцев тяжелые пряди, я не сразу заметила, как дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Нуаду. — Миледи, меня просили срочно передать, что… о господи, я приношу свои извинения… я… — увидев принцессу, он сбивается, неловко отступает на шаг и взмахивает руками. — Я сейчас же уйду, простите, что… Линайна только раздраженно взмахивает рукой. — Не стоит. Говори, что ты там хотел. Рыцарь замирает на пороге, как истукан, уставившись на нее во все глаза, хотя оттуда он видит только линию ее плеч, гриву волос и клубы пара. Наконец он откашливается и продолжает. — Господин Луг пожелал, чтобы Йоль составила ему компанию за сегодняшним ужином. Расческа выскальзывает из моих рук и с грохотом падает на каменный пол. — Он что?.. — лепечу я. — Он что?! — рявкает Линайна, поднимаясь из воды. Нуаду тут же вскидывает взгляд, принимаясь с интересом рассматривать потолок. — Что ему нужно от Йоль? — Он мне не сообщил, — огрызнулся Нуаду и тут же добавил. — Миледи. — Она не пойдет. — продолжает принцесса, выбираясь из ванной. — Ты не пойдешь. Дай полотенце. — Я не думаю, что в данной ситуации отказ будет разумным решением. — Что-что? Ты не мог бы повторить? — Миледи, вы должны понимать, что Луг во дворце пока занимает более высокое положение, чем вы. — Ну, это пока, — вставляет Линайна. Нуаду невозмутимо продолжает. — Поэтому вам не стоит вступать с ним в открытые конфронтации, особенно по таким пустяковым поводам. — Это не пустяковый повод. Это же Луг. Он наверняка замышляет какую-нибудь ужасную вещь. Совратить Йоль или съесть ее сердце или… Что еще там могут замышлять плохие люди. Линайна наконец заворачивается в халат и садится на кровать. Нуаду облегченно вздыхает, оторвав взгляд от потолка. — Луг не настолько плохой человек. — Нет, настолько. Еще пара лет, и он начнет пытать людей в подвалах замка. — Что за нелепости. Он пока не сделал ничего плохого, кроме того, что не понравился вам. — И это, знаешь ли, о многом говорит. Я прекрасно разбираюсь в людях, а таких, как Луг, и вовсе насквозь вижу. У него явно какие-то проблемы с головой. — Нет у него никаких проблем. — Нет, есть. Он с детства такой был. Вечно ходит и улыбается. Если бы не этот его пронзительный взгляд, я бы решила, что повитухи намудрили и пережали ему родничок. Или что ведьма на него какое проклятие наложила. У него других эмоций нет вообще. Его ругают — он улыбается. На него кричат — он улыбается. Его прилюдно оскорбляют — он улыбается! — Он просто сдержанный. И улыбчивый. Вам бы тоже не помешало. — Я не буду играть по их правилам и надевать маски по щелчку пальцев. — А стоило бы, это бы серьезно облегчило вам жизнь. — Это бы облегчило жизнь всем, кроме меня. Я устало прикрываю глаза. Подобные бессмысленные споры возникают регулярно и могут длиться часами, причем оба оппонента даже не сдвинутся с места. И будут они переливать из пустого в порожнее, пока кто-нибудь их не прервет. Например, я. — Мне кажется, — говорю я погромче. — Что это мне решать, идти на ужин или нет. Оба мгновенно замолкают и с удивлением смотрят на меня. — А, — наконец говорит Линайна. — А, ну да. Готова поспорить, они уже забыли, с чего начался разговор. — Так что я решила пойти. Нуаду кивает, Линайна только поджимает губы. Но не спорит. Как же хорошо, что она не спорит. *** Вечером я стою перед дверьми его покоев в платье Линайны — в моем гардеробе не нашлось ничего, подходящего случаю. Несколько раз глубоко вздохнув, я стучусь. Дверь открывается почти мгновенно. На пороге — Луг. Красивый, элегантный. На губах при виде меня расцветает одуряющая белоснежная улыбка. Я сдержанно кланяюсь. — Йоль. Вы вовремя. Очень рад, что вы решили присоединиться ко мне этим вечером. — С моей стороны было бы неразумно отвечать на ваше любезное предложение отказом. Фраза звучит достаточно двусмысленно, чтобы Луг понял намек. Уж чему, а мастерству дворцовой софистики я обучиться сумела. В ответ он только улыбается и жестом приглашает меня войти. — Надеюсь, я не сорвал ваши планы на этот вечер? На столе — вино в запотевшем графине и свечи. — Не сорвали. — с деланным равнодушием отвечаю я. Ужин течет медленно, напряжение в воздухе можно грызть зубами, а разговоры настолько отвлеченные и бессмысленные, что я вскоре теряю нить и почти всегда отвечаю невпопад. Сдавшись, я утыкаюсь в тарелку и по большей части только поддакиваю. Луг говорит о прошедшем турнире, о готовящемся празднике, о гостях, которые посетят столицу, о еще какой-то ерунде, а я силюсь понять, что я здесь делаю, но ответа нет. Луг не делает ничего бесцельно, но я не понимаю, чего он может хотеть от меня. — Луна сегодня прекрасна. — внезапно говорит Луг. Я отрываю взгляд от тарелки и смотрю в окно. — Да, пожалуй. — В такие ночи я часто задумываюсь о том, каким видели мир люди, жившие при свете Солнца. — Должно быть, оказавшись в нашем времени, они были бы неприятно поражены, — говорю я, когда воцарившееся молчание начинает меня напрягать. — Думаете? — Луг улыбается. — Почему? Мне остается только пожать плечами. — Мир изменился. — Мир всегда меняется. — Но не всегда в лучшую сторону. — А вы считаете, что он изменился в худшую? — А разве нет? Луг улыбается. — Это достаточно любопытный вопрос. Легенды прошлого воспевают прекрасный мир, расцветший под лучами милосердного солнца, но кроме легенд у нас ничего и нет. Раскол произошел всего триста лет назад, но у нас толком нет даже документов тех лет. Можно только догадываться, как жили люди на самом деле. В конце концов, они, вероятно, регулярно приносили кровавые жертвы, что уже говорит не в их пользу. — Разве жертвы упоминаются не только в легенде о гибели Солнца и Расколе? — Кстати, а что вы помните из нее? — спрашивает он. Я только пожимаю плечами. — То же, что и все, пожалуй. Древний король нарушил закон богов и сразился с ними. Победив, он запер их в небесной тюрьме, но в последний миг боги прокляли его и его народ. Много лет спустя его потомки поддались проклятию, завязали войну, и Солнце погасло, а земли Арканы раскололо на две части. Луг кивает. — И было предсказано, что когда-нибудь появится человек, в чьей крови соединится кровь двух враждующих народов, и станет он спасителем, и закончится война, и солнце вернется на небеса. — И станет он величайшим из королей. — поддакиваю я. — И что? К чему вы завели этот разговор? — Вы не задумывались о том, кто подходит на роль исполнителя пророчества? — Я не думаю, что кто-то вообще может исполнить это пророчество, иначе уже давно нашелся бы человек… — Линайна. Я замолкаю на несколько секунд. А ведь Луг прав. Почему-то я никогда не задумывалась об этом, но Линайна — идеальная кандидатура. Ее мать — из королевского рода Самайна, отец же, хоть и недолго, был королем Бельтайна. — Допустим, что так. — осторожно соглашаюсь я. — Но это же всего лишь легенда. — Что для некоторых легенда, для других — материал для изучения или вовсе призыв к действию. В королевской библиотеке хранится множество древних трактатов, написанных задолго до того, как Солнце погасло. Многие из них написаны на уже забытых языках, и ученые денно и нощно бьются над их переводом. Иногда удача улыбается им, и мы узнаем о древних ритуалах, завязанных на человеческих жертвах, и о ценности королевской крови. — К чему вы клоните? — перебиваю его я. Этот разговор начинает нервировать, и я невольно комкаю в пальцах салфетку. — Мой отец уже много лет занят поиском бессмертия. Многие пытались убедить его, что вечная жизнь недостижима, но он был непреклонен. Недавно королевские ученые обнаружили трактат, в котором описывается темный ритуал, по словам автора, дарующий бессмертие и невероятное могущество. Но для его проведения нужно пролить королевскую кровь. Отец откладывал его много лет, но теперь, когда Линайна стала взрослой, я думаю, он может начать действовать. — Вы хотите сказать, что король хочет убить Линайну? Почему? — Он боится потерять власть. А Линайна с каждым годом становится все влиятельнее. Особенно теперь, когда она показала, что сильнее если не всех, то многих воителей, лорды и вассалы смотрят на нее, как на равную. Да и ее родителей любили гораздо сильнее, чем моего отца. Если Линайна попытается заполучить корону — а она попытается, то отец недолго будет на троне. Власть выскальзывает из его рук, и он это понимает. — Боже… — Ритуал нужно провести в ночь перелома, когда Луна замрет над созвездием Перста, только тогда это может сработать… — Я почти поверила. Луг сбивается и поднимает на меня взгляд. — Вы мне не верите? — Вы пытаетесь убедить меня, что король хочет убить Линайну в жутком темном ритуале, потому что она — избранная из пророчества, а он хочет власти и бессмертия. И провести этот ритуал нужно в ночь зимнего Перелома, который, вот же совпадение, буквально через пару дней. А вы почему-то решили спасти Линайну, хотя, казалось бы, вам от этого никакой выгоды не будет. — Йоль, я знаю, как это звучит, но я не лгу… — Вы все время лжете. — Тебе я не лгал никогда. — Я даже этим словам не могу поверить. С чего бы вы стали преступать своими принципами ради той, кто для вас — лишь развлечение, когда вам скучно, а в остальное время — пустое место? — Ты никогда не была для меня пустым местом. — говорит он, но я вновь перебиваю прежде, чем он закончит фразу. — Если бы я для тебя что-то значила, ты бы защитил меня. Я замолкаю, но он больше не пытается меня переубедить. Только смотрит. Молча. Злость уходит, остается только тоска и стыд. Я не должна была с ним говорить об этом. Я вообще не должна была показывать, что мне не все равно. Слишком долго я была в него влюблена, слишком много я навыдумывала после поцелуя, слишком сильно меня ранило его равнодушие. Нельзя было этого допускать. Линайна бы не допустила. — Мы с тобой, — осторожно начинает он. — Очень по-разному смотрим на многие вещи. — Это верно, — я поднимаюсь из-за стола. — Прошу меня простить, милорд, но уже поздно. Позволите оставить вас? Не дожидаясь ответа, я поворачиваюсь и иду к двери. Этот разговор так вымотал меня, что я не сразу замечаю, как он поднимается следом. Когда я берусь за дверную ручку, его рука ложится на косяк, не позволяя мне открыть дверь. Я замираю. «Не обернусь» — говорю я себе, — «Ни за что не обернусь». Над ухом — его горячее дыхание, когда он шепчет. — Если не веришь мне — поверь собственным глазам. Завтра в два часа дня в кабинете моего отца. Если разговоры, что вы услышите там, не убедят тебя, то, видят боги, я сделал все, что в моих силах. Но помни — Линайне нужна будет защита. И тебе тоже. Я зажмуриваю глаза, чувствуя, как запястье змеей оборачивает широкий браслет из мягкой пряжи. Щелкает застежка, он отступает, я поворачиваю ручку и выскальзываю в спасительный мрак коридора. Только через несколько минут, когда сбившееся дыхание жжет легкие, я останавливаюсь и прислоняюсь к ледяной стене замка. Опустив глаза, я рассматриваю браслет на моем запястье. Широкие толстые нити оборачивают маленький бронзовый медальон с полустертым лицом на аверсе. По спине пробегает ледяной холодок. Это лицо одного из забытых богов?.. Если так, то это — страшный и одновременно сильный дар. Стиснув запястье, я борюсь с желанием сорвать браслет и отшвырнуть прочь. Нет. Нет, не могу. Негнущимися пальцами я одергиваю рукав платья, чтобы никто не увидел амулет на руке. Говорили, что мать Луга, пропавшая несколько лет назад, была ведьмой, но я никогда всерьез не верила в эти слухи. Но теперь… теперь они кажутся не такими уж необоснованными. *** Утром за завтраком Линайна смотрит на меня с подозрением, а я усиленно стараюсь принять безмятежный вид. У меня не выходит, и мое лицо напоминает деревянную маску. Но Линайна не задает вопросов, а я не стремлюсь ничего рассказывать. Чтобы избежать неловкости, я ежесекундно скольжу по комнате, переставляя тарелки с места на место, одергиваю шторы, смахиваю пыль с полок. Когда она заводит разговор на постороннюю тему, я вздыхаю с благодарностью и облегчением. — Нуаду недавно передал мне весьма любопытную новость, — говорит она, гоняя вилкой горошины по тарелке. — Не далее, чем вчера гильдия алхимиков продемонстрировала королю свое последнее изобретение. Король щедро вознаградил гильдию, а образцы вещества запер в оружейной. Аудиенция была закрытой, и о ней, судя по всему, не знает никто, кроме рыцарей из королевской гвардии, короля и непосредственно алхимиков. Это любопытно, не правда ли? — Да? Почему? Линайна снисходительно улыбается. Она явно ждала, что я догадаюсь, о чем она, но мои мысли до сих пор заняты вчерашним разговором, так что я просто выжидающе смотрю на нее. — Что попало не будут запирать в оружейной, к тому же так тщательно скрывая всю информацию об этом. Я готова поспорить, что это — не что иное, как новейшая взрывчатка. Я хочу посмотреть на нее. — Но ведь в оружейную просто так вас не пустят. — Да, для этого нужно разрешение короля. — А его величество разве даст вам разрешение? — спрашиваю я, а мгновение спустя понимаю — она не будет просить. На лице Линайны появляется хитрая улыбка. — Ему совсем необязательно знать, верно? Мне достаточно получить королевскую печать! — Вы собираетесь ее украсть? — ужасаюсь я. — Да ну что ты, зачем она мне? Мы просто заглянем в кабинет дядюшки, поставим печать на пергамент и положим ее обратно! Все! Никто даже не заметит. Нужно только четко спланировать, когда… Линайна покачивается на стуле и задумчиво покусывает прядь волос. Я замираю за ее спиной, стиснув в пальцах тарелку. Ей нужно в кабинет. Именно сегодня ей нужно в кабинет. Туда, куда так настойчиво отправлял меня Луг. Если это не судьба, то… то я вовсе не знаю, что такое судьба. — Может, стоит попробовать сегодня? — осторожно спрашиваю я. Линайна удивленно поворачивает голову. — Сегодня? Почему? — Его величество в последние дни ужасно занят подготовкой к праздникам. Ему приходится целыми днями бывать в городе, ты же знаешь, как он любит все контролировать. А в остальное время принимает посетителей. Да и наше отсутствие сейчас вряд ли кто заметит, особенно до обеда, часа этак в два. А после ты появишься на примерке платья к празднику, как будто ничего и не произошло. — Точно! Ты умница, это прекрасная идея! Это была ужасная идея. К сожалению, понимаю я это только тогда, когда мы обе крадучись идем по коридору прислуги, замирая на поворотах и старательно прислушиваясь к звукам и шорохам. Сейчас здесь, к счастью, пусто. Линайна идет впереди, и неровное пламя свечи, зажатой в моих влажных от пота пальцах бросает на стены жуткие пляшущие тени. Я вздрагиваю от каждого ветерка, а в какой-то миг, не удержавшись, стискиваю ладошку Линайны и не отпускаю до самого конца. К счастью, до королевских покоев мы добрались без каких-либо приключений. Небольшая дверца, прикрытая с внешней стороны шторой, ведет в большую комнату с мягким ковром, скрывающим звуки наших шагов. Свет излучает только наша свеча и тлеющие угли в камине, так что большая часть комнаты тонет во тьме. Я не успеваю разглядеть ничего, кроме пары мягких кресел, когда Линайна дергает меня за рукав и тянет к большой двери. Та оказывается заперта, и принцесса едва слышно ругается себе под нос, безрезультатно подергав ручку. — Посвети-ка мне, — шепчет она, и я опускаю свечу поближе к замку. Вытащив шпильку из волос, Линайна запускает ее в скважину и старательно орудует там, пока не раздается громкий щелчок. — Где ты этому научилась? — пораженно выдыхаю я, когда дверь открывается перед моим носом. Линайна довольно хмыкает. — Ну, как тебе сказать. — говорит она, вправляя шпильку обратно в косу. — У меня была очень умная мама. В кабинете темно и холодно до дрожи. Едва заметно шевелятся шторы — очевидно, кто-то забыл закрыть окно. Линайна забирает у меня свечу и подходит к столу. Я замираю рядом, нервно оглядываясь на дверь. Мне кажется, все мои нервы напряжены, но я все равно пропускаю момент, когда за дверью раздаются голоса. С похолодевшим сердцем я гляжу, как поворачивается ручка, а Линайна тушит свечу, хватает меня за руку и утягивает за штору за миг до того, как под потолком вспыхивают газовые рожки, а в кабинет кто-то заходит. Мы замираем на коленях, забившись под широкий подоконник, и я даже боюсь вздохнуть, а Линайна кажется, старается не рассмеяться, прижимая палец к губам. Мы слышим голос Мабона, и я вздрагиваю от дурного предчувствия. — Ну так? — холодно говорит он, обращаясь к невидимому собеседнику. — Вы уверены, что все рассчитали? — Разумеется, милорд, — отвечает ему чей-то змеино-лакричный голос, тягучий, как патока. — Мы учли все, что можно было учесть. Я узнаю голос Огмы, занимающей при Мабоне сомнительную и размытую роль советницы. Никто точно не знает, чем именно она занимается, но все опасаются ее, и не случайно. Эта миловидная пожилая женщина обладает не только пугающим взглядом, но и ушами и глазами по всей стране. Казалось, она знает обо всем и обо всех. — Момент перелома рассчитан идеально, жертвенный камень подготовлен, нам осталось только проследить, чтобы ее высочество оказалась в нужном месте в нужное время. Линайна замирает и прислушивается. Улыбка исчезает с ее губ. Слышно, как Мабон нервно постукивает пальцами по дубовому столу. — А что с кинжалом? — его голос звучит надтреснуто, словно ему самому не нравится то, что происходит. — Или прикажешь мне ее столовым ножом пилить? — Как можно, ваше величество, — деланно удивляется она. — Когда я сказала, что готово все, я имела в виду, что готово все. Абсолютно все. Вот прошу, оцените. Только сегодня доставили. Слышен звон металла. — Прекрасная работа, не правда ли? Владелец уверял меня, что он был выкован еще в солнечном мире. Не думаю, что в его состоянии он мог бы соврать. Мабон довольно хмыкает. — Неплохо. Это зимний опал? — Разумеется. Для ее высочества только самое лучшее. Линайна закусывает губу. Она стискивает пальцами рукоятку кинжала, висящего на поясе. Я ловлю ее ладонь и сжимаю в своих. Поймав мой взгляд, она замирает. Я не позволю ей шагнуть наружу, к ним. Я не позволю ей подвергнуть себя опасности. Не позволю погибнуть. Даже если это будет стоить моей жизни. Сейчас я понимаю это ясно, как никогда.