***
В подвалах — холодно и пахнет сыростью. Подслеповатый старик осматривает печать, нюхает, колупает ногтем. Затем кивает и откидывается на стуле, мгновенно проваливаясь в дрему. Юный стражник, глянув на заснувшего наставника, открыл тяжелую стальную дверь. Я проскальзываю вслед за Линайной, скалящей зубы в приветственной улыбке, и поднимаю глаза, только оказавшись за дверью. Передо мной — длинное помещение, погруженное в вязкий полумрак, как в мясное желе. Револьверы. Стилеты. Копья. Щиты. Доспехи. Сталь и порох. На каждой полке, в каждом углу дремала чья-то смерть. В самом конце зала мрачным мертвенным светом сияло оружие Бельтайна. Словно гнилушки на болоте. Мне начинает казаться, что оно смотрит на меня, и я поскорее отвожу взгляд. Линайна внимательно оглядывает полки, кусает губы, что-то серьезно обдумывает. — Много мы все равно не унесем, — говорит в итоге. — Ладно, ничего. Берет с полки тонкий кинжал, прячет под рубаху. Тянется за мушкетом, замирает, отдергивает руку. Что-то прикидывает на пальцах и бормочет себе под нос. Это явно затянется надолго. Отойдя в сторону, я начинаю с любопытством рассматривать окружающие нас предметы. Вот — странная конструкция с рычагами и широким, грубо обтесанным дулом. Вот — ящик с несколькими кнопками, внутри которого едва слышно что-то жужжит. Вот — высокий сосуд, наполненный светящейся жидкостью. Неужели все это оружие? Я никогда не видела ничего подобного. И никто не видел. Сколько на Аркане людей, которые умеют управляться с этим? Должно быть, их можно пересчитать по пальцам одной руки. Когда-то давным-давно Линайна яростно и вдохновленно говорила мне об устройстве мира — не о том, как это понимают философы, не о звездах и Аркане, а о людях. О том, как менялся мир, как люди менялись вместе с ним. Перекраивались общество и нравы, традиции и обычаи уходили в прошлое и появлялись, словно из ниоткуда. Войны, катастрофы, открытия, научные исследования и технический прогресс. Все это меняло мир. А мир менял людей. Но потом, когда Солнце исчезло с небес, и выживать в нашем мире стало в разы сложнее, эта система, отлаженная за долгие годы, впервые сбилась. Это было пострашнее камешка, попавшего в механизм часов и сломавшего пару зубцов. Нет, это словно невидимая рука смела часы в пропасть, и они разлетелись вдребезги. Чтобы выжить, жители Бельтайна стали познавать магию, а мы — технику. За какую-то сотню лет наши ученые совершили больше открытий, чем за предыдущее тысячелетие. Тогда я не поняла слов Линайны, но они запали мне в память. Теперь, глядя вокруг, я понимаю, о чем она говорила. Мир меняется, а мы за ним не поспеваем. На глаза мне попадается клинок, запрятанный в самый дальний угол. Невольно я тянусь к нему. Ножны соскальзывают легко, словно меч ждал этого мгновения. Зеленый свет бликами скользит по черненой стали, и я невольно задерживаю дыхание. Никогда я не видела такого красивого меча. — Йоль, я закончила. Вот, возьми это и спрячь, — Линайна протягивает мне две маленькие колбочки. — Что это? — То самое загадочное нечто, спрятанное дядюшкой подальше от глаз людских. А ты что… Она собирается что-то спросить, но запинается на полуслове, когда ее взгляд падает на меч в моих руках. — Это меч моей матери, — едва слышно шепчет она. — Я думала, что уже не увижу его. Она осторожно вынимает клинок из моих рук и проводит по лезвию пальцем. — Как же ты здесь очутился? Спрятав клинок обратно в ножны, Линайна зашагала к выходу. — Постой, — я ловлю ее за рукав. — Ты хочешь его забрать? — Но я не могу оставить его здесь. — Но и вынести тайно не можешь, — резонно возражаю я. — Одно дело просто зайти и посмотреть, другое — выносить оружие. Об этом точно доложат королю. Линайна только отмахивается. — Не доложат. Я все просчитала. И спокойно выходит из оружейной. А я прячу маленькие склянки в вырез платья, надеясь, что тонкое стекло не лопнет и жидкость не прожжет во мне дыру. Выскользнув за дверь, я привычно замираю за спиной Линайны незаметной тенью. Она ласково улыбается юноше-охраннику. — Джош, ну пожалуйста. — Но я не могу, — тоскливо отвечает юноша, не отрывая от Линайны щенячьего взгляда. — Но ведь это никому не навредит. Этот меч принадлежал моей матери, а значит, теперь принадлежит мне. — Но ведь… — Ну я очень прошу, — настойчиво повторяет Линайна и сжимает руку юноши. — Всего лишь маленькое одолжение. Я буду тебе безмерно благодарна. Джош что-то невнятно мямлит, а потом нервно кивает. Улыбнувшись, Линайна целует его в щечку и уходит, не оборачиваясь. Мне остается только подивиться, с какой легкостью она манипулирует окружающими.***
За обедом Линайна говорит и шутит больше обычного, но шутки ее злее, а в голосе скользит напряжение. Впрочем, король этого не замечает. Бросает на нее недовольный взгляд и хмыкает, вот и все. Кажется, во всем зале только Луг замечает изменения в принцессе. Он долго и пристально смотрит на нее, а потом поднимает взгляд на меня. Я лишь коротко киваю. Кажется, он верно истолковывает мой взгляд, потому что кивает в ответ и быстро успокаивается. Но мне легче не становится. Весь день я нервничаю, дергаясь от каждого шороха. Линайна готовится к чему-то, секретничает с Нуаду, но меня не посвящает в свои планы, а спрашивать я боюсь. Хватит с меня тайн и интриг. Вечером мне кажется, что заснуть я не смогу, но вопреки всему я проваливаюсь в глубокий сон, как только моя голова касается подушки. Посреди ночи меня будят настойчивые толчки в бок. С трудом разлепив веки, рядом с собой я вижу Линайну. Рядом — рыжий огонек свечи вырывает из тьмы клинок Литы. — Пора уходить. — шепчет она. Ее слова сметают с меня сон, как перьевая метелочка сметает пыль с полок. — Уходить? Линайна прижимает палец к губам. — Тише. Нельзя, чтобы нас услышали. Поспеши, я расскажу все позже. С этими словами она кидает мне платье. Я в спешке натягиваю его, путаясь в рукавах, а принцесса осторожно приоткрывает дверь в коридор и нервно цыкает языком. Затем закрывает дверь, подпирает ее стулом и тушит свечу. Теперь комната озарена лишь бледным сиянием луны и уличных фонарей. — За нами следят. Не знаю, как давно, но сегодня под моей дверью полночи стояла стража. Пришлось выбираться через окно. И, боюсь, теперь нам придется повторить подвиг. Я замотала головой. — Постой, ты не можешь взять меня с собой. Линайна удивленно обернулась и посмотрела на меня. — Ты о чем? — Как только они заметят, что тебя нет, следом тут же пошлют погоню. Я буду только мешаться под ногами. А так я могу занять твое место и выиграть тебе несколько часов. Один раз меня ведь приняли за тебя, значит и сейчас это сработает. Она замотала головой. — Нет. Ты с ума сошла. Они убьют тебя, когда узнают. «Для этого я здесь», — подумалось мне, но вслух я это не осмелилась произнести. Сказала только. — А иначе они убьют нас обоих. Линайна вновь мотает головой. — Нет, это… это не должно быть так. Ты не должна. Йоль, послушай, — она берет меня за плечи и встряхивает. — На всей Аркане есть только два человека, которым я доверяю больше, чем себе, и ты одна из них. Я не оставлю тебя, даже если это будет стоить мне жизни. И я буду защищать тебя. И жду от тебя того же. С этими словами она дает мне тяжелый мушкет. На глаза невольно наворачиваются слезы, когда пальцы стискивают холодную рукоять. Я с трудом цепляю его на пояс — руки не слушаются, и тяжелый ремень норовит выскользнуть из негнущихся пальцев. Закончив, я киваю ей. Линайна распахивает окно, оглядывает раскинувшуюся под ним аллею и исчезает в темноте. Мне остается лишь порадоваться, что я живу на втором этаже, а не на пятом, например. Прежде, чем последовать за ней, я достаю из комода кольцо на длинной цепочке и прячу под платье. Потом, на секунду задумавшись, возвращаюсь к кровати, где под подушкой лежал Лугов браслет. Наконец, собравшись с духом, я подхожу к окну, перекидываю ногу через высокий подоконник и прыгаю следом. Там, внизу, густые кусты (боги, храните садовника). Ветер бьет мне в лицо, а мгновение спустя сучки царапают руки и ноги. Прежде, чем я успеваю выбраться из переплетения ветвей и листьев, Линайна хватает меня за руку и рывком ставит на ноги. — Куда мы идем? — наконец спрашиваю я. — Куда угодно, — бросает она, разворачиваясь и направляясь вверх по аллее. Вот и весь ответ. Мне ничего не остается, кроме как поспешить следом. Сначала мне кажется, что мы идем к дворцовым воротам, но в последний миг Линайна сворачивает в сторону — к узкой тропе, ведущей в рощу священных деревьев. Там, среди серебряных тополей, лежит дворцовое кладбище. Я даже не сразу понимаю, что Линайна там забыла, но потом вспоминаю — там ведь похоронены ее родители. Она замирает у входа в рощу. Земля озарена сиянием серебряных тополей, и я вижу лицо Линайны. Гордость и уверенность уступили место усталости и горю. Имболк и Лита мертвы уже десять лет, но такие раны никогда не заживают до конца. Мне ли не знать? Линайна подходит к двум надгробиям в конце рощи и опускается на колени. — Я хотела уйти сразу, — говорит она, и голос звучит тихо и надломленно. — Но не могла не попрощаться. Как же долго она носит в себе эту боль? Как же много требуется душевных сил, чтобы так ни разу и не выказать ее на людях, ни жестом, ни взглядом. Мне тяжело смотреть на нее, и я оставляю ее, позволяя побыть наедине. Замок стоит на вершине горы, что в простонародье зовется серебряной. Так люди прозвали ее из-за деревьев, растущих на ее вершине. Когда-то эти серебряные тополя, вбирающие в себя лунный свет и сияющие, даже когда лунный диск исчезал за горизонтом, считались священными. Говорят, много лет назад, когда боги еще были живы, люди приносили здесь жертвы им, даруя быков и первые срезанные колосья. Теперь все переменилось, и сюда приходят лишь затем, чтобы оплакать мертвых. Осень приходит сюда позже всего, и, хотя в городе уже лежит первый снег, здесь лишь начинает опадать листва с деревьев. Тонкие, словно сплетенные из тончайшего льда листья не меркнут даже на земле, и я словно ступаю по поверхности Луны. А вокруг, словно острова, выступающие из тумана — надгробия. На каменных плитах — ни портретов, ни гербов. Только имена. Здесь лежат воители и пророки, мудрецы и поэты. Все те, кто посвятил свои жизни служению королевской семье. Литу должны были похоронить в королевском склепе, но не посмели разлучить с мужем. Я еще помню, как выглядели Имболк и Лита. Помню рыжие косы Литы, длинные, густые, которые она заплетала в немыслимые прически, когда еще могла подниматься с постели. Помню смуглую кожу и черные, без единого проблеска, глаза Имболка. Что за магия вмешалась в их союз, что глаза их дочери сияют ярче небес Арканы? Я помню и то, как они любили друг друга. Как их любовь светилась в каждом жесте, каждом взгляде, каждом слове. Я помню, как они умерли. Злая ирония, насмешка судьбы — в один день. Она — от долгой болезни, он — от яда. И не только я помню. Пусть Имболк и Лита уже долгие годы лежат в земле, пусть их тела стали глиной и камнем, и никто, кроме родной дочери, не приходит их могилу. Но слово всегда будет сильнее праха. И сейчас люди Самайна рассказывают своим детям великую историю двух воинов, чья любовь сумела, пусть и ненадолго, пусть и ценой их собственных жизней, остановить войну и принести долгожданный мир. Такие истории не забываются, не уходят в землю вслед за теми, о ком были сложены. Они живут — в древних свитках, в детских сказках, в человеческих сердцах, в песне ветра и журчании воды. Минет много лет, сотрутся с карт границы наших стран, забудутся имена королей и воителей, и даже имена Имболка и Литы забудутся. Но история останется. Она преобразится, очистится от мирской шелухи, и останется только символ безусловной, жертвенной любви, над которой не властны ни война, ни разлука, ни смерть. Линайна осторожно касается моего плеча. — Идем. Мы покидаем вершину холма, и свет позади нас медленно меркнет. Линайна вновь прежняя — шагает вперед с высоко поднятой головой, и, кажется, минутной слабости и вовсе не было. Мы молча проходим пустой темный двор, когда от стены отделяется тень и встает у нас на пути. — Вам стоит вернуться в ваши покои, миледи, — говорит гвардеец, сжав рукоять меча. Линайна склоняет голову, оценивающе оглядев противника. — Это вряд ли. Если только вы меня не заставите. Тихо зазвенев, клинки выскользнули из плотных объятий ножен. — Отойди назад, — тихо скомандовала Линайна, и я послушно отступила на несколько шагов. Гвардеец предостерегающе поднял клинок. — Не уходи далеко, девочка. Все равно не убежишь. — Это мы еще поглядим. — рычит Линайна и бросается в бой. Битва длилась не больше минуты, но мне показалось, что прошла вечность. Клинки вспыхивали молниями, когда лунный свет касался стали, а звон лезвий разносился над аллеей подобно грому. Закончилось все так же стремительно, как и началось. В какой-то миг рыцарь дрогнул и пошатнулся. Сделав шаг назад, он хватается за горло, словно пытаясь удержать толчками выплескивающуюся кровь. Линайна молча смотрит, как он оседает на холодные камни, а потом поворачивается ко мне. — Идем. Мы спешим дальше. Нуаду встречает нас за замковой стеной. Рядом с ним, фыркая и нетерпеливо переступая с ноги на ногу, стоят два коня. Один выгибает шею и радостно ржет при виде Линайны. Я узнаю того черногривого красавца, на котором Линайна сражалась во время турнира. Подбежав, она обнимает его и утыкается в гриву носом. — А чего не три? — недовольно спрашивает принцесса, поглядев на рыцаря. — Да я мог бы и пять захватить вместе с каретой, это же так незаметно, — огрызается он, а потом его взгляд падает на капли крови на ее руках. — Что произошло? — Мне… пришлось, — говорит Линайна. Нуаду только кивает. — Нам надо поспешить. Чем дальше мы будем, когда нашу пропажу заметят, тем лучше. — Не успевает он закончить фразу, как за стенами замка звучит оглушительный вой рога. Я вздрагиваю, а Линайна лишь нервно цыкнула языком. — Быстро они. Принцесса и рыцарь с легкостью вскакивают в седла, и Линайна протягивает мне руку. Я хватаюсь за ее ладонь и мир вокруг меня смазывается в яркое, безумное пятно. Впереди — иссиня-черная грива коня и яркие огни фонарей. Позади — крики и стук копыт. Ветер бьет в лицо, срывает капюшон, тянет за волосы. Откуда-то сбоку появляется всадник, хватает за руку, собираясь сбросить с лошади. Рукоять револьвера толкается в ладонь, я вскидываю руку и нажимаю на курок. Голова всадника окрашивается багрянцем, откидывается назад, а затем исчезает во тьме. Безумная скачка закончилась, как только центр города остался позади, и свет уличных фонарей над головой иссяк. Вокруг нас разверзли свою жадную пасть трущобы города, и нас поглотила непроглядная ночь. Лишь на миг преследователи скрылись за поворотом, но этого мига хватило, чтобы Нуаду успел схватить коня Линайны под уздцы и заставил свернуть во дворы, прочь с дороги. Поворот, еще поворот, и вот мы уже скрыты от чужих глаз. Я соскользнула с коня и тяжело сползла по стене. Запах пороха. Чужая кровь. Оборвавшийся крик. Невидимая рука стиснула мою грудь и не желала разжимать пальцы, а в голове набатом стучало «Я убила человека. Я убила человека. Я убила человека». Конь Линайны тяжело оседает на землю, прерывисто дыша. Лошадка Нуаду, маленькая в сравнении с ним, испуганно отшатывается от раненого товарища. Кажется, ее пугает запах крови — на бедре у коня рана. Как он сумел так долго нести их, не сбившись с шага даже на миг? Линайна падает на колени рядом с ним, обнимает за шею, гладит, шепчет. — Тише, тише, миленький, ну чего ты? Нуаду замирает рядом, боится потревожить, но надо — крики преследователей уже близко. Сорвав с седла вещевой мешок, он одним движением забрасывает его за спину, вторым — хватает принцессу за руку и оттаскивает от коня. Зверь пытается подняться, тянется за хозяйкой, но тщетно. Кобылка жмется к нему, утыкается пушистым носом в его гриву. Рыцарь хватает за руку и меня, рывком поднимает на ноги, тянет прочь. Я не сопротивляюсь, но колени сами подгибаются, и Нуаду приходится тащить меня за собой. Рядом Линайна безуспешно пытается разжать его пальцы, сомкнувшиеся вокруг ее предплечья. — Стой, прошу, остановись, его нельзя бросать, нельзя… — шепчет она пересохшими губами, но Нуаду неумолим, и не останавливается, даже когда позади нас звучат два коротких сухих выстрела и жалобное лошадиное ржание. Коротко всхлипнув, Линайна запинается, и больше не сопротивляется, ступая за рыцарем, как марионеточная кукла. Мы шагаем, кажется, еще много часов, и весь мир сливается в одно пятно, состоящее из бряцанья оружия в мешке, стука сапогов по мостовой и чужих дворов, таких же одинаковых, насколько и разных. При свете фонарей я, может, и сумела бы тут ориентироваться, но в непроглядной ночи видела только однообразные заборы, серые стены домов и серую же брусчатку дороги под ногами. Вдруг Линайна замирает и рывком вырывает руку из тисков пальцев Нуаду. Тот останавливается и вопросительно смотрит на нее. — Как ты мог? — шипит она, не то зло, не то просто непонимающе. — Мог что? — спокойно спрашивает Нуаду. — Бросить их там! — А что я должен был сделать? Закинуть их на плечи? Это же не мешок с картошкой. — Ты мог спасти по крайней мере одну лошадь! Она ведь не была ранена! — Но она бы стала сопротивляться, — пожал плечами Нуаду. — Мне нужно было спасать вас, я не мог рисковать вашими жизнями из-за жизни лошади. Линайна поджимает губы, но ей больше нечего сказать. Это правда. Всю жизнь Нуаду только и делал, что спасал шкуру принцессы из разных передряг. Ради нее он готов был пожертвовать чем угодно. Чужими жизнями, своей жизнью, безопасностью всего королевства. Такая верность, конечно, дорогого стоит, но и пугает не меньше. И тут мне в голову приходит мысль, что если бы я не пошла за ним по своей воле, то он и меня бы там бросил. И тогда выстрела было бы не два, а три. — Тогда тебе стоило бы подумать, — говорит наконец Линайна. — Что теперь мы застряли здесь без каких-либо шансов на бегство. Ты просто оттянул неизбежное. — Я решил, что это лучше, чем просто сидеть и ждать, пока нас поймают и перебьют. К тому же, в вашу гениальную голову в любой момент может прийти новый план. Или я не прав? Линайна открывает рот, чтобы возразить, но ее слова заглушает шум проехавшего мимо поезда. Она вскидывает голову и долго смотрит ему вслед.***
Поезд стоял на станции, горячий и злой, словно дикий зверь, готовый сорваться с цепи и броситься вперед. Мы втроем стояли в нескольких метрах от него, скрытые в тенях построек, окружавших станцию, но даже здесь я чувствую жар его раскаленных боков. Рабочие в застиранных старых робах грузят в составы окованные ящики и тяжелые мешки. Всюду снует стража. Гвардейцы в начищенных камзолах смотрятся на грязном вокзале чужеродно, словно кто-то запихал новенькие лакированные игрушки в мешок с углем. У каждого вагона стояло по паре стражников, внимательно оглядывающих площадь вокзала, столько же стояло в каждом проходе. Два стражника, вяло переговариваясь, прошли в паре шагов от нас. Линайна аккуратно разглядывала площадь, зло кусая губу. — Ладно, — сказала она наконец. — Кажется, у меня есть идея. Но я не уверена, что что-то из этого выйдет. Сумку. Последнюю фразу она бросила Нуаду, даже не глядя в его сторону. Тот послушно подал вещевой мешок. Линайна запустила руку куда-то вглубь и выудила сосуд, засверкавший зеленоватым светом. Я узнала одну из тех загадочных колбочек. Нуаду схватил Линайну за запястье. — Что вы собираетесь делать? — Не твое дело, — огрызнулась она. — Вы же понятия не имеете, как это работает. — Ну, вот сейчас и узнаем. — с этими словами она зашагала прочь. — Ждите сигнала. Мы с Нуаду двумя соляными столбиками застыли на месте. На вокзале было холодно, единственными источниками тепла были поезд и маленькая печка, у которой изредка останавливались рабочие, чтобы погреть замерзшие руки. Здесь, вдали, я не слышала, о чем они говорят, до меня доносились только редкие звуки смеха. Странно признавать такое, но я немного им завидовала. Их жизнь была бедной, но простой и понятной, предсказуемой, но вместе с тем размеренной и спокойной. Они знали, что после смены пойдут домой, к своим семьям. Может, будут сидеть за общим столом, есть похлебку без мяса, вместе смеяться… Поезд зашипел, и я невольно вздрогнула. Выпустив в небеса столб дыма, он медленно тронулся вперед. На меня волной накатил липкий страх, и я вцепилась в руку Нуаду. — Спокойно, — тихо сказал он. — Она успеет. Поезд разгонялся, стуча колесами, и вскоре я уже увидела последние вагоны, приближающиеся к нам. Почему Линайна медлит? Чего она ждет? И тут прогремел взрыв. Печка, у которой грелись рабочие, с оглушительным шумом разорвалась на множество осколков. Даже здесь я почувствовала окатившую меня волну жара. Нуаду рядом только охнул. Воздух наполнился криками раненых и запахом горящей плоти. Поднялась паника, кто-то звал на помощь, кто-то кричал проклятия. Из искореженных остатков печки потек едкий зеленый дым. Мимо нас рыжей молнией скользнула Линайна. — Живо, что встали? — рявкнула она, запрыгивая на подножку последнего вагона и рывком открывая дверь. Несколько шагов, и мои руки цепляются за скользкую ручку двери. Я не поспеваю за разогнавшимся поездом, и на миг чуть не теряю равновесие, но меня хватают за шкирку и забрасывают в вагон. Дверь захлопывается, и мы погружаемся в непроглядный мрак.