Тринадцатое лето

Ночью Алька спал плохо. Перед сном они с мальчишками допоздна рассказывали всякие зловещие истории про Красную Руку, котлеты с ногтями и дядек, делающих печенье из детских мозгов. Все, конечно, хихикали и всячески давали понять, что им ну ни капельки не страшно (и Алька в том числе…). - Ой, парни, я вам щас такое расскажу! Получше всякой мутатени про покойников, – гоготнул со своей койки Ванька Изотов. И принялся, то и дело спотыкаясь и давясь от еле сдерживаемого смеха, рассказывать: Пошла я раз купаться, за мной следил бандит. Я стала раздеваться, а он мне говорит: «Какие у вас ляжки, какие буфера! Нельзя ли вас полапать за рубчик-полтора?» А парень он хороший, и как ему не дать. Легла я на песочек, а он меня ебать…* Алька почувствовал, как его лицо заливает жгучий румянец. Нет, он, конечно, хотя и был домашним мальчиком, знал все эти словечки, но слышать и произносить их ему было как-то неловко, неудобно… Народ вокруг фыркал в подушки и отпускал сальные комментарии, а сосед справа вообще, судя по тому, как ритмично сотрясалась его кровать, дрочил. И, похоже, не только он... Алька подумал-подумал и решил последовать его примеру. Когда, наконец, ребята угомонились (а их сегодня никто не загонял спать, Тим почему-то даже не зашел к ним перед отбоем, как это всегда бывало) и расползлись по своим кроватям, Алька обнаружил, что совершенно не хочет спать. Он лежал, таращась в потолок, а сон все не шел... То оконная рама начинала скрипеть, то раздавались шаркающие шаги в коридоре. Алька валялся-валялся и в конце концов решил навестить уборную. Туда он добрался без приключений, а вот на обратном пути… на обратном пути, когда он проходил мимо черного входа, который изнутри запирался на ночь, Альке явственно послышалась за обшарпанной дверью какая-то возня и не то стон, не то вздох. Сразу вспомнились страшные байки про чертей и оживающих по ночам скелетов, которые бродят по территории лагеря, от чего Альку прошиб озноб. Он замер возле подозрительной двери, боясь шелохнуться. А что, если россказни, которыми мальчишки пугали друг друга, - правда?.. С той стороны, между тем, раздались еще несколько вздохов и сдавленное «еб твою мать…». Рассудив, что черти ругаться матом не стали бы, Алька набрал побольше воздуха и, отодвинув щеколду, распахнул дверь. На разбитых, поросших травой ступеньках черного хода сидел, скрючившись, человек и, шипя сквозь зубы, растирал ступню. Вот он услышал шорох замка и оглянулся, и Алька узнал его. Это был вожатый Тимур. - Тим… - Алька вышел из корпуса и опустился рядом, явственно ощущая спиртовой запах. – Тим, что это с тобой? Ты чего здесь?.. - Аля, ты?! – в приглушенном голосе вожатого звучало такое удивление, что мальчишка невольно улыбнулся. – Черт, да угораздило меня тут… Я… В общем, я в городе был, вернулся поздно, главный вход уже заперли, я туда не мог сунуться, а то влетело бы от начальства… Пришлось сюда тащиться, к черному… Думал, поддену щеколду да к себе тихонько проберусь. А вместо этого… Тим завозился, пытаясь сесть поудобнее. - Вместо этого навернулся тут, на крыльце этом раздолбанном. Кажется, ногу подвернул… И ножик из кармана куда-то вылетел, в темноте не найдешь. Сижу тут уже битый час, наверное, и не знаю, то ли к парадному пытаться доковылять, то ли тут до утра ждать… Все равно, и так, и так мне влетит, а могут и вообще практику не засчитать… Особенно если унюхают, что я пил… - Так вот же дверь-то, я же ее открыл! – воскликнул Алька, вскакивая. – Пошли, я тебе помогу дойти! - А если на Петровну наткнемся? – неуверенно произнес Тимур. – Тогда и тебе на орехи достанется!… Но Алька замотал головой, настойчиво потянув вожатого за рукав. - Да спит она, нет никого. Я только что там шел! Ну давай, вставай, держись за меня. Осторожно, стараясь не наступать подвернутую ногу, Тим кое-как встал, тяжело опираясь на Алькино плечо. - Ладно, веди, Сусанин... И они, преодолев предательские ступеньки, начали путь в комнату вожатого. * Детский фольклор.