***
Они шли молча. Вокруг шумел город — разгар рабочего дня, люди спешили по своим делам, по крайней мере, те, кто не сидели по офисам. Час дня, может, два. Рев машин был слышен даже над головой, а еще стук колес поездов метро, уже лет тридцать, как переставшего быть подземным. Мальчишка неуверенно держал девушку за руку. Он по росту едва доходил ей до плеча, выглядело забавно. Парень сам не помнил, когда успел взять ладонь подруги в свою, наверное, еще в здании. Отпускать не хотелось: руки у летчицы были теплыми, мягкими, но почему-то от этого прикосновения веяло какой-то нежной, но крепкой защитой. Он уже и подзабыл такое ощущение и совершенно не заботился о том, насколько у них обоих сейчас может быть глупый вид. Летчица не проронила ни слова. Она шла, глядя прямо перед собой, но не замечая встречных прохожих, которые расступались перед ней, как вода, натолкнувшаяся на камень. Шаги девушки получались широкими, совсем как у ее отца несколько минут назад, и мальчик еле поспевал за ней. Они словно поменялись ролями: идя туда, откуда сейчас возвращался, Хиро, наоборот, тянул летчицу за собой. Абигейл тоже сжимала его руку. Правда, вряд ли она чувствовала то же, что и парнишка, но ведь не ослабила пальцев, даже когда ребята вдвоем собирались обойти столб впереди с разных сторон. В результате обошли с одной. Хиро периодически поднимал глаза на свою спутницу, каждый раз приоткрывая рот, чтобы спросить о чем-нибудь. Но выражение лица Эби было непроницаемым, и это не давало сказать вообще ничего. А мальчик ведь даже не знал, куда они идут. «Что ж, справедливо,» — подумал гений, слегка пожимая плечами, — «Сначала я ее не пойми куда тащил, теперь она меня.» Хотя, конечно, маршрут был знакомым. От СФИТа они могли бы поехать на машине, неважно, на попутке или на трамвае, однако Абигейл предпочла пешую прогулку. Хамада не возражал, да и поди возрази — девушка и без того вся на нервах… … Как и думал мальчик, пришли они к дому Каллаганов. Летчица умудрилась захлопнуть дверь, выбегая из подъезда, и сейчас трясущимися пальцами набирала код, чтобы войти. Будучи правшой*, она все-таки выпустила руку друга, и тот терпеливо стоял рядом, глядя на махинации летчицы с замком. Кнопки были мелкими, цифры сразу выводились звездочками. Запомнить код было невозможно. — Может, лучше в институт пойдешь? — предложила Эби, не оборачиваясь и не торопясь входить, — Ребята наверняка волнуются. — Да ладно, — пожал плечами парень. Фраза вышла вялой и будто произнесенной против воли, — Я уже прогулял, идти незачем. На этом тему СФИТа закрыли. Девушка гостеприимно позволила ребенку зайти к ней, и он немного неуверенно проследовал в прихожую. Нельзя было оставлять летчицу в таком состоянии одну, тем более, он мог немного успокоить ее, разъяснив, по какой причине отец с любимым человеком стараются избежать раскрытия своей тайны. Абигейл не могла обижаться на них, особенно на Тадаши: во-первых, он ни в чем не виноват, а во-вторых, любовь брата и этой девушки, несмотря на недолюбие к теме чувств в целом, казалась Хиро чем-то, что должно быть сохранено любыми силами, и даже настолько тяжелая ссора не должна была ее разрушить… — Ну, рассказывай, — безразлично проронила Абигейл, усаживаясь на диване, скрестив ноги и устремив взгляд на висевшую на стене копию картины Врубеля «Сирень». Изображение ярких, но в то же время нежных цветков успокаивало, хотя сейчас девушке, скорее, хотелось просто не выдавать своих эмоций, — Ты ведь знаешь, что с моим отцом и твоим братом. — Знаю, — отозвался мальчик, присев рядом неуверенно, будто вовсе и не хотел здесь оставаться. Он тоже отвел взгляд, правда, лишь чтобы сосредоточиться. Пересказывать историю борьбы «Черной Орхидеи» и профессора Каллагана своими словами оказалось очень непросто: Тадаши ознакомил его лишь с некоторыми фактами, кое-чем из криминальной биографии банды и парой досье на самых ярых участников из пойманных на данный момент. Сведений было катастрофически мало, из уголовной хроники Хиро знал лишь два эпизода, связанные с этой группировкой. Правда, они были настолько зверскими и отвратительными, что мальчик едва смог как-то связать слова, чтобы Абигейл поняла, о чем на самом деле идет речь. Первый — поджог коттеджа крупного бизнесмена мистера Томаса Голда. Поздно ночью его дом хулиганы разукрасили граффити (состав крачки был таков, что при высыхании она начинала тлеть на открытом воздухе, а затем подожгли. От обычной спички сложный химический состав мгновенно вспыхнул, а деревянный коттедж занялся огнем в считанные секунды. Погибла вся семья, мирно спавшая на верхнем этаже — они не смогли выбраться. Когда подоспели пожарные, от людей остались обугленные скелеты с клочками мяса. Сам бизнесмен, его жена, восемнадцатилетняя старшая дочь и двухлетний младший сын… Второй — контрабанда особо ценных минералов в крупных размерах. Поставщиков было шестеро, при получении товара преступники, которые были вооружены до зубов, расстреляли всех, кто присутствовал и мог их опознать. Даже водителя, везшего товар. Естественно, фирма-экспортер из другого штата подняла на уши не только свой город, но и Сан-Франсокио. Только ни товара, ни покупателей не нашли, а договор оказался оформлен на левую фирму, то есть, денег поставщики тоже не получили. Эти рассказы произвели на летчицу сильное впечатление. После недолгого молчания Хамада мрачно добавил, опустив голову: — Они способны на всё. Убивают любого, кто хоть как-то мешает их конфиденциальности. Твой отец вел их дело, и они попытались его устранить. Теперь им с Тадаши приходится скрываться, но информацию профессор не перестал искать… — мальчик осторожно коснулся руки Абигейл, и девушка все-таки перевела на него свой взор. Уже не сердитый и не сосредоточенный, просто суровый, как небо на Севере. Хамада вздохнул и, немного погодя, добавил немного ласково, — Они не могли тебе сказать. Это государственная тайна, к тому же, теперь, когда ты знаешь, это не должно выйти дальше. Даже ребятам ничего нельзя говорить, чтобы не подвергать опасности. — Хиро, я всё понимаю, — устало прервала летчица, вытерев лоб и глаза, — Не разговаривай со мной, как с первоклассницей. Я уже не злюсь на папу и на Тадаши, я знаю, что они хотят нас защитить. Хиро улыбнулся, вспомнив, как Тадаши обнимал любимую после долгой разлуки, вспомнив его радостное лицо и яркий блеск влюбленных глаз. Если преступников поймают, брат, наверное, будет еще счастливее. Может, даже настолько, что сможет перебороть свои травмы и перестанет зависеть от костюма… Подумав о том, как тяжело было Тадаши при помощи нейротронного модуля контролировать и своё тело, и микроботов, и как юноша уставал, изнывая от головной боли, мальчик уже не мог улыбаться дальше. Шов на запястье, дрожащий голос, отчаянный взгляд — Хиро будто услышал и увидел всё это заново и наяву. Горло мгновенно что-то залепило, дыхание прервалось на секунду, и гений просто титаническим усилием воли заставил себя сдержаться. Эби заметила это. Отвлекшись от картины, она повернулась к парню, взволнованно стараясь угадать в мыслях причину, по которой у него так вдруг сменилось настроение. Не найдя ни единого подходящего варианта, она (напрочь забыв, что лезет сейчас самым наглым образом в чужую душу) напряженно проговорила: — Хиро, скажи сразу, что случилось. Кислая физиономия после вести о том, что твой брат выжил — не очень логичная последовательность. Смотреть в глаза Абигейл, когда она что-то у тебя спрашивает — самое неразумное действие, которое может совершить человек. Увы, Хамада понял это, только когда все-таки его совершил. Мысленно он только пожалел старшего брата: с такой девушкой хоть немного приврать или недоговорить — и твой смертный приговор подписан. Наверное, дрель так не сверлит, как взор этой летчицы — разом и насквозь, в самые уголки всех возможных и невозможных дум. И глаз не отведешь, иначе еще хуже будет. Вот и Хиро не смог. Ни посмотреть в другую сторону, ни промолчать. Конечно, тема Тадаши всё еще была для него болезненной, и начать объяснение было даже труднее, чем думал рассказчик. А девушка ждет. Причем, с таким плотоядным видом, словно сейчас зубами вцепится в собеседника, благо, те у нее были ровные и не острые. — В общем, — проглотив слюну, выдавил Хамада, оцепенев, как кролик перед удавом, и выдохнув спокойно, только когда Эби стала глядеть на него по-человечески, — Тадаши маска не только для микроботов и скрывания… Ну… Ну, ты поняла, чего, нужна. Он… Когда там пожар был, он… Мальчик еле мог что-то выговаривать. Ему даже думать об этом было больно, снова захотелось плакать, отчего и лицо покраснело, и глаза как-то неестественно заблестели. Летчица, казалось, не дышала. Она видела, что ребенок уже едва держится, что он не может сформулировать свои мысли нормально. Ей было жаль мальчишку, но не столько оттого, что он был в нескольких секундах от истерики, сколько из-за чувства, что Хиро всеми силами пытается не сорваться, пытается, и все равно многое его выдает. Гений очень старался казаться сильным, чтобы ей было легче, но, несмотря даже на этот мужественный поступок, он все же был подростком, которому свойственна эмоциональность. Эби притянула его к себе, провела пальцами по волосам, торчащим, как одуванчик. Хиро не оттолкнул ее, напротив, это только помогало немного прийти в себя, собраться с духом. Женские объятия удивительны. Как бы тяжело, плохо или больно ни было, стоит нежным, заботливым женским рукам обвить твои плечи, или даже если просто маленькая девочка повиснет у тебя на шее, и ты ее поддержишь — сиюминутно понимаешь, что-то, что ты считаешь невыполнимым, на самом деле возможно, и ты на это способен. Хиро помнил, как обнимала его тетя. Она с радостью и любовью обхватывала его крепкими, ловкими руками, словно стараясь вжиться в него, стать единым целым. И мальчик тоже пытался, но это были только повседневные, семейные моменты. Он помнил объятия Гого. Когда в гараже парень едва сумел подавить свой гнев и жажду мести, она одним жестом дала понять, что и сама девушка, и ребята чувствуют, как ему нелегко было в ту минуту. Он даже не ответил ей, потому что и она поняла: гений просит прощения, от раскаялся, он осознал свои ошибки. Но Хиро не помнил, как его обнимала мама. Его, трехлетнего малыша, который рано научился говорить и уже в совсем юном возрасте свободно справлялся с легкими задачками по математике. Прошло больше десяти лет, многое забылось, редкие воспоминания были совсем мутными. И вот сейчас на них будто нанесли новые, свежие краски, дав пареньку увидеть то немногое, что он еще мог вспомнить. И объятия Абигейл разбудили внутри что-то давно спящее сладким сном, что-то теплое, легкое, заполняющее собой всю сущность ребенка. Он докоснулся до ладони летчицы на своем плече. Такая же… Шутка природы?.. Мистическое совпадение?.. Хиро знал наверняка, что Эби не была родственницей его матери. Семья Каллаганов ровно до дня встречи летчицы и Тадаши не имела никакого отношения к семье Хамада. Но почему тогда Абигейл была так похожа на его маму?.. Хиро рассказывал, часто моргая. Голос срывался, но мальчик смог поведать о том, что произошло с его братом. С каждым словом было всё тяжелее, перед глазами мелькали те минуты у входа в горящий выставочный центр, и парень чуть ли не кусал язык, когда было особенно страшно. Абигейл не перебивала его, только по учащенному дыханию было понятно, что ей тоже остается лишь хвататься за последние частички самообладания, чтобы дать мальчику закончить. И он договорил. С горем пополам, но договорил. И — надо же! — стало легче, как будто всё, что в нем кипело и билось, кто-то забрал, стряхнул, оставив мальчишке осознание победы над кошмарными ощущениями. Эби была так же спокойна. Она выслушала Хиро, выслушала молча, как хороший психолог, как лучший друг. И ее переживания, ее обиды и ее страх растворились, как только она это поняла… … Девушка решилась встать и проводить мальчика до дверей только через десять-пятнадцать минут. Он должен был идти домой и объяснить тете, что задержался у подруги. За эти две недели моральная поддержка, оказываемая им летчице, стала ежедневным ритуалом, весьма поощряемым Кэсс, и достаточно было сказать, что забежал к Абигейл поболтать — ни единого вопроса больше не будет. — Ты, главное, держись, — посоветовала напоследок девушка, когда Хамада уже стоял в прихожей, — Если что — заходи. — Хорошо, — кивнул Хиро, поправляя капюшон толстовки, — Никому ни слова, ладно? — Да, безусловно, — согласилась летчица, вздохнув, и только потом мальчик, ободряюще усмехнувшись, так как на улыбку оптимизма не хватило, вышел. Дверь Эби заперла сама. … Лишь оставшись наедине сама с собой, девушка начала в полную силу выпускать свое волнение. Сначала она ходила по всему этажу, машинально переставляя предметы с места на место, открывая и закрывая шкафы и комоды. Раза три обошла кругом большой обеденный стол на кухне, смотря то себе под ноги, то на люстру. Села за вязание, достала спицы, нитки. Первый узел никак не получалось завязать — за несколько лет летчица подзабыла, как он делается. А без этого никак. Шаблоны и журналы по рукоделию были в ее комнате. Подъем по лестнице чуть унял бушующие чувства красавицы, и в своей спальне она всё оставила целым. Единственное место, где могли храниться хоть какие-то журналы — ящики стеллажа. Их было пять, все небольшие, переполненные доверху. С чувством археолога, разбирающего старинные рукописи, Абигейл принялась рыться в годами нетронутом барахле. Временами ее охватывала ностальгия, когда из очередного вороха чего-то, что жалко или лень выкинуть, девушка выуживала какого-нибудь плюшевого мишку с во-о-от таким сердечком в лапах, куклу, когда-то бывшую Барби, или старенький плеер с давно севшей батарейкой… И вдруг Эби замерла, как статуя. Под новой находкой — кривеньким рисунком коровы с шестью ногами, пчелиными крыльями и глазами на рогах, гордо подписанным корявым почерком: «кузнечик» — оказалась стопка дисков. Такие были в моде несколько десятилетий назад (сейчас-то всё находилось в Интернете и хранилось в компьютере) и выпускались, как винтаж. Девушка на автомате взяла один конверт и протерла от пыли. «Донна Льюис. Избранное.» Абигейл не понимала, что ей движет. Она, будто в тумане, шла на третий этаж, сжимая в руках найденный диск. Старый, поцарапанный конверт. Потемневшая от времени фотография некогда любимой певицы. Что такого особенного было в этой вещице? Что-то, что она забыла?.. В просторной домашней библиотеке были высокие шкафы во всю стену, заставленные самыми разными книгами. Отец Абигейл любил сидеть здесь по вечерам в тишине, иногда приглашал дочку, и она, уважая его предпочтения, тоже вела себя тихо. А как подросла, и вовсе принялась штудировать вдоль и поперек многочисленные тома энциклопедий и романов, стихов и иностранных изданий. В срочном порядке выучивала различные языки (по крайней мере, основы) и читала, читала, читала… Был в библиотеке радиоприемник. Тоже винтажный, но Роберт поправил некоторые детали в механизме, и теперь это был вполне неплохо работающий антиквариат. Будучи совсем девчонкой, Эби часто утаскивала его в свою комнату и там слушала то, что нравилось. Благо, стены не из гипсокартона. Дисковод был выдвигающимся, правда, уже пыльным. Протерев аппарат, Эби открыла конверт, вытащила диск, щелкнувший, как треснувший пластик. Хотелось помедлить, собраться — вдруг с музыкой появятся неприятные мысли, вспомнится какая-то беда? «Глупости,» — мысленно отрезала Абигейл и уверенно вставила диск. Нажала на кнопку «Вкл.» Портативный приемник не нуждался в розетке, ничего больше подключать было не надо. Сначала послышалось шипение, как и в любом старом проигрывателе. Затем сквозь него — сиплые, тихие звуки фортепиано. Аккомпанемент — явно синтезатор, но звучит нежно, имитация струнных инструментов. И пение. Не фальшивое, эффектное… С первых слов на летчицу навалились лавиной воспоминания. Одно за другим, как кадры в пленке видеокамеры. Всё проносилось быстро, но она успевала увидеть и почувствовать. И машинально начала подпевать:We were strangers starting out on our journey, Never dreaming what weʼd have to go through. Now here we are and Iʼm suddenly standing At the beginning with you
Странно, что в сольном альбоме первым номером был дуэт. Хотя, впрочем, не это волновало девушку. Голос. Ей был знаком этот голос… Целых два месяца они пели эту песню. Знали наизусть слова, могли с завязанными глазами наиграть на пианино мелодию. Их любимая, будто написанная специально. Абигейл закрывала глаза — и видела, как он, улыбаясь и немного щурясь, старательно слушает мелодию и попадает в ноты:No one told me I was going to find you, Unexpected what you did to my heart. When I lost hope you were there to remind me, This is the start.
Девушка упала в широкое кресло. Она уже не могла открыть глаза и упустить его образ, она не думала ни о чем. Всё то лето летело в ее мыслях, расправив крылья, как мыльный пузырь, отливавшие самыми разными цветами. Музыка сама просилась в душу летчицы, обволакивая ее невидимым коконом и заслоняя от мира, и вскоре мысли Эби, наряду с воспоминаниями, занимала лишь она:And Life is a road and I want to keep going, Love is a river I want to keep flowing, Life is a road now and forever A Wonderful journey with you…
…