Возвращение с Того Света.

***

      Вечерело. Осенний запах осыпающихся листьев наполнял палату, и на подоконнике даже задержались желтые кленовые звездочки. Сентябрь подходил к концу, и буйные краски танцевали в закатном небе.       Абигейл сидела на табурете возле постели Тадаши. Юноша спал, и розоватые отблески, как румянец, мягко ложились на его лицо. Такая милая, умиротворяющая картина… Эби, казалось' не дышала, лишь бы ненароком не нарушить эту тишину.       Сердце билось громко. Хотелось прошептать ему: «Успокойся», чтобы не застучало на всю палату, но даже на шепот девушка не осмелилось.       Ее душа словно летала от радости. Из-за наворачивающихся на глаза слез приходилось часто-часто моргать, но эти легкие неудобства не имели совсем никакого значения.       Раны Хамада-старшего исчезли. Вот что было главным.       Летчица старалась не вглядываться, боясь рассмотреть швы. Лучшие пластические хирурги вернули ей прежнего Тадаши, и пусть внешность для Эби никогда не была важна, сейчас стало гораздо спокойнее.       Ее жених спал не так чутко, но девушка старалась быть как можно тише и аккуратнее. Сейчас, видя уже зажившие родные черты, забавно вздернутую — только во сне — челку, Абигейл могла забыть обо всем. Размеренное, тихое дыхание, даже не дрогнувшие ресницы. Изобретатель, видимо, и кошмарами мучиться перестал.       Мисс Каллаган почувствовала себя настоящим Стражем. На ней лежал покой и хороший отдых больного, раз уж даже к спящему напросилась на посещение.  — Не волнуйся, — одними губами произнесла летчица, улыбнувшись от осознания собственной необходимости, — Я буду охранять твой сон.       Не удержавшись, она невесомо провела пальцами по волосам парня. И то ли свет так преломился на окне, то ли зрение на миг подвело свою зоркую хозяйку, но Эби почудилось, что от этого прикосновения на губах юноши тоже мелькнула едва заметная улыбка… …       В палате неслышно открылась дверь. Хиро давно обучился тому, как это делать, ведь режим сна у Тадаши был очень сбитым, а будить его не рекомендовалось.       Мальчик прошел в комнату, щурясь от режущего света из окна. Как брат умудряется спать при таком освещении? Это же все равно что лампу в глаза направить! А у него и так недавно только глаза нормально видеть начали…       Хотя долго сетовать на неудачное расположение окна парень не стал. Его мысли невольно наполнились умилением, стоило только посмотреть на кровать больного. Пожалуй, картина была одной из самых чудесных, какие только попадались на глаза гению в жизни: его нии-сан, заботливо укрытый одеялом, тихо посапывал в спокойном сне, а рядом с ним, склонившись на краешек подушки, дремала Абигейл, положив свою руку на ладонь жениха.       Любой другой младший брат бы в такой ситуации не преминул нарушить идиллию, однако Хиро всеми силами попытался сделать обратное. Он абсолютно бесшумно уселся на табурет с противоположной стороны, поставив возле себя на пол тихонько звякнувший пакет с гостинцами для больного.       В его отношении к безмерной любви Тадаши было совершенно не свойственное подросткам понимание чужих чувств. Эби парнишка принимал без малейших колебаний, а самые слабые ростки ревности в себе тут же уничтожал. Это не походило ни на слепое, необдуманное поведение маленького ребенка, ни на зрелую оценку ситуации взрослым человеком. Гений мыслил как-то по-своему, прекрасно осознавая, что, даже если брат женится или уедет куда-то с невестой, любимый отото из его жизни не исчезнет. Тем более, лучшей кандидатуры в невесты старшему он и подобрать не мог.       Будь рядом с этой троицей психолог с любым стажем, он бы кардинально поменял свое представление о традиционном подростковом периоде. Хиро, еще не достигший и пятнадцати лет, не выказывал ни капли эгоизма и агрессии, он спокойно давал влюбленным побыть вместе, когда нужно, оставляя наедине. Ни один ребенок его возраста (по крайней мере, из тех, с кем обычно и знакомы психологи) не поступал бы так.       Однако факт оставался фактом. Хиро проявлял неподдельное уважение к Тадаши и Абигейл, не делая себя центром жизни нии-сана. И, наверное, это было самым лучшим, что могло получиться…       Солнце садилось медленно, вечер становился все прохладнее, а юного Хамада клонило в сон. Конечно, он всячески пытался бодрствовать, поскольку, если вдруг старший проснется, нужно будет передать ему привет от ребят и непременно накормить.       Однако уже через четверть часа, разморенный чрезмерной занятостью и беготней, мальчик точно так же, как Тадаши и Эби, сдался во власть сладкой дремы. Спать на таком же уголке подушки, что и девушка, было неудобно, но, по сути, выбирать не пришлось. …       Гого обожала скорость с детства. Сколько она себя помнила, самые яркие моменты жизни были объединены одним: свист ветра в ушах, прохладное дыхание воздушного сопротивления, ощущение легко вертящихся колес и выброс адреналина в кровь. Невероятно и непередаваемо.       Именно поэтому уже не первый год ее изобретения концентрировались на одном: движение с максимальной амплитудой, рывок вперед, чем-то схожий с полетом. Сверхбыстрый велосипед — это так, на разогрев.       Тренировки с утра до вечера на обычных роликах и чуде техники, добавленном Хиро в ее костюм, занимали все свободное время. Какой бы гордой она ни была, девушка признавала, что гений привнес в ее творение еще больше драйва и именно того чувства, которое Томаго ловила и отчаянно пыталась удержать на каждом разгоне.       Сейчас, когда в небе еще пламенел закат, у нее было время на пару таких приемов. Вряд ли это можно назвать наркотиком или чем-то, вызывающим привыкание. Тут уже масштаб был совсем другой.       Жизнь. Вот как Гого могла охарактеризовать свои чувства и действия во время тренировок.       Колеса от велосипеда действительно скользили легко, почти не задерживаясь на земле. Как она и рассчитывала: трение стало минимальным, а погоня за ветром — еще более увлекательной.       Сердце стучало, как бешеное, и девушке казалось, что она чувствует, как кровь бежит в венах. Дышать было все труднее — слишком много воздуха, слишком резко и быстро, но остановиться Томаго не могла. Это значило бы умереть, прервать бурное течение жизни.       За своими тестами на скорость она забыла про окружающий мир. На город опускался сумрак, зажигались фонари, но их огни слились в беспорядочный белый свет, мелькающий перед глазами.       И еще одну деталь гонщица не смогла заметить, отдавшись колдовству — именно колдовству — возрастающей скорости. На площадке, отведенной под тесты транспорта в СФИТе, она была не одна… …       Фред не любил проводить много времени в особняке. Отец, известный актер и бизнесмен, обеспечил его как работой, так и всеми удобствами проживания, однако сын упорно не поддавался соблазну превратиться в типичного «мажора», направо и налево разбрасывающегося папочкиными средствами.       Во-первых, Фредди усердно работал. Да, фирма, в которой ему отвели одну из руководящих должностей, дефицитом сотрудников не страдала, и, как бы странно это ни звучало, начальство ее часто закрывало глаза на откровенную халтуру работников. Однако этой привилегией парень не пользовался. Его труд, пусть и не очень масштабный, мог бы послужить примером для многих, а усердие совсем не вязалось с неформальностью общения и стилем одежды.       Во-вторых, опять же, ломая стереотипы, он великолепно знал правила дорожного движения. Даже на права сам сдал. Но, несмотря на это и наличие нескольких машин в своем распоряжении, Фред ими не пользовался. Хиткли, личный шофер, да хоть Васаби — он пускал за руль любого, кто мог с уверенностью сказать: «Я умею водить машину». Но сам не садился никогда.       И, наконец, Фредерик отнюдь не испытывал экстаза от размеров и функциональности дома своей семьи. Пользоваться новейшими технологиями особняка, конечно, весело, но какой в этом толк, если все это в распоряжении только самого Фреда?       О, да, он стал жертвой известной ситуации «Мама и папа — богатые, но вечно занятые». Любитель комиксов, конечно, ценил их труд и заботу, более того, с детства у него все же остались воспоминания о времени, проведенном с родителями. Но, чем старше становился сын, тем, по мнению родственников, он больше нуждался в относительной самостоятельности. Такими темпами к шестнадцати годам парень получил возможность на длительный период оставаться лишь с прислугой и охраной, а все близкие постепенно глубже погружались в работу.       Ветвистое семейное древо не рассыпалось на веточки, но между ними стремительно распускалась густая листва, и, в конце концов, та ветка, что принадлежала Фреду, оказалась изолированной от остальных.       Это было одной из самых нелюбимых его вещей в жизни «богатенького сыночка». Родителям нельзя мешать, нельзя беспокоить (хотя в этом нашлись и плюсы — про геройства сына родители ничего не узнали и инфаркт, слава Богу, не схлопотали), даже звонки четко расписаны в соответствии с графиками работы.       И сегодня Фред даже на ужин не остался в особняке. Крикнув из дверей дворецкому, чтобы на него не накрывали, так как хозяин переночует у друзей, фанат науки пешком направился по Сан-Франсокио.       Взглянув на него во время этой прогулки, никто и ни за что бы не сказал, что на счету этого человека около восьмисот тысяч долларов. В потрепанной футболке-водолазке, застиранных джинсах, шапочке, надвинутой до самых бровей, с засунутыми в карманы руками, он производил впечатление некоего разгильдяя, одного из тех, кто плюет на образование (хотя сам имел высшее по коммерческой специальности) и ночи напролет не уходит из скейт-парков.       Город погружался в свою вечернюю атмосферу. В это время суток переставали существовать границы между зимой и весной, летом и осенью. Был только вечер, звезды и прохлада кругом. Мягкий отблеск фонарей, дрожащий желтыми пятнами на тротуаре. Неровно блестящие лакированные деревянные и шершавые железные лавочки вдоль тротуара.       Именно такой Сан-Франсокио Фред любил. Когда можно на время забыть о том, что вокруг тебя повсюду техника, существующая независимо от твоего знания о ней. Пожалуй, деревьев стоило бы посадить больше: из-за осеннего увядания даже самые плотные заросли редели и теряли свой живой вид. Хотя вряд ли количественное увеличение бы это исправило.       Он сам не заметил, как прошел в один из жилых кварталов. Кажется, когда-то Фредерик здесь был. Ощущение дежавю ненавязчиво подкралось, когда он прошел мимо цветущей поздней сакуры: такие в городе встречались редко.       Откуда-то из глубины двора послышался звук быстро рассекаемого чем-то большим воздуха. Любопытство, которое юноша и не думал удерживать, заставило его пройти на звук, прислушиваясь и высматривая вдалеке его возможный источник.       Когда же Фредерик достиг цели, он восхищенно замер, притаившись за деревом. На оборудованном полигоне, за которым неясно маячило здание института, выполняла какие-то трюки Гого, и, честно говоря, наблюдать за ними было очень интересно. Она то скользила, как фигуристка, чуть наклоняясь в сторону на повороте, то ускорялась, будто на ее ногах вовсе не было острых колес, и девушка просто бежала в обычной обуви по отмеренной дистанции. Наверное, ее можно было сравнить с лесным эльфом: как читал Фредди в каком-то комиксе, те тоже неуловимые, грациозные и быстрые. Разве что, крыльев у Томаго не было… …  — Гого, смотри, круто? — крикнул белобрысый мальчишка, лихо проезжая до конца тротуара на двух колесиках с задней половины скейта. Остановившаяся, чтобы посмотреть на умения друга, девочка закатила глаза: привязавшееся к ней во время недавних школьных забегов и соревнований, прозвище уже заменило ей имя.  — Фред, я же просила, — стараясь сделать совсем детский голос строгим, произнесла девчушка, подбегая к уже затормозившему ребенку, — Меня зовут не Гого!  — Ну, прости, — пожал плечами Фред, перехватывая одной рукой свое средство передвижения и теперь идя рядом с собеседницей, — Просто, согласись, круто звучит!       Лейко, хотя и была раздражена, не могла ответить «Нет». Все-таки, из уст ее давнего друга это звучало не так, как от других, пытавшихся тоже использовать «Гого».       Лейко всегда стриглась коротко, это придавало ее внешности несколько мальчишеский настрой. В отличие от хвостиков и косичек, делавших девочку очень симпатичной, но люто ей ненавидимых.       Вокруг белыми и розовыми цветками пестрели деревья. Весна радовала глаз, но одно дерево, только-только зазеленевшее, выбивалось из общего вида и привлекало внимание, как опоздавший на урок ученик.  — Интересно, а почему оно не цветет? — озвучил свои мысли Фред, чуть коснувшись пальцами тонкой веточки. Он еще не дорос, чтобы взяться целой ладонью.       Томаго цокнула языком и покачала головой, удивляясь неосведомленности мальчика.  — Это же поздняя вишня, — пояснила она таким тоном, словно друг не мог сказать, сколько будет дважды два, — Она расцветет только к осени, нам это еще вчера рассказали! Ты снова прослушал?       Фредди не стал сердиться из-за того, что Гого указала на его невнимательность на уроках. В конце концов, что интересного может быть в том, что видишь каждый день, если можно найти нечто необычное, вроде этой вишни?  — А знаешь, — внезапно сказал он, задумчиво глядя на мягкую зелень, — Когда она зацветет, я подарю тебе целый букет! Честное слово!       Лейко только удивленно промолчала. Она привыкла, что Фред обычно говорил всякую чепуху, так что за это не стала даже внимание обращать. …       Вспомнившийся разговор «разбудил» Фредерика, который, слишком увлекшись наблюдением, чуть не выдал себя. Вовремя отпрыгнув подальше в тень, он успел избежать настороженного взгляда на секунду прервавшейся девушки.       В тот раз он так и не подарил ей цветы. Слишком маленький, не дотягивался до веточки. А с годами и он сам, и Гого позабыли о наивном обещании.       Почему-то одновременно проснулось и какое-то принципиальное чувство долга, и начал распирать смех. Господи, до чего же глупые разговоры тогда были между ними. Сейчас было бы уместно что-то более… Взрослое?       «А если…» — в воображении мельком пронеслись смутные картинки. Ветка над головой, которая сейчас доставала почти до плеча. Именно то дерево одно из всех этой осенью покрылось мелкими белыми цветочками.       Мысль сперва показалась бредовой. В самом деле, к чему Лейко, с легкостью укладывающей на лопатки любого качка и бросающейся шуточками с долей феминизма, букетик, обещанный лет восемь назад дурачком с богатой фантазией? Ладно бы еще дорогие цветы. А тут — вишня с соседнего тротуара.       Впрочем, быть высмеянным кем бы то ни было Фред не боялся отродясь, а потому, долго не думая, поддался минутному юношескому порыву. И даже когда тот стих после третьего аккуратно отломанного пучка цветков, остановиться уже не получалось.       Азарт закипел в жилах, и парень, смастерив какую-никакую экибану*, широким шагом направился обратно.       К счастью, Томаго только начала собирать вещи. На улице темнело, и ее ждала дома семья. Девушка закинула на плечо сумку с тяжелым инвентарем, когда ее окликнули со стороны шоссе.       Гого изумленно уставилась на представшего пред ее светлые очи Фреда, улыбающегося «во все тридцать два», и на симпатично пушащийся у него в руке шарик крохотных цветочков.       И тогда она вспомнила. Удивление сменилось довольной усмешкой. Надо же, тот, кого она считала едва ли не наглядным примером безалаберности, сдержал свое такое давнее обещание. Просто в голове не укладывалось.       Но, хоть девушка и не любила такие слова, где-то внутри она все же признала, что это было довольно… Мило.       Над Сан-Франсокио зажигались бледные россыпи звезд…