Будни «Чёрной орхидеи»

      Вода сомкнулась над головой, и привычный мир потерял значимость. Осталась только тишина, нарушаемая периодически всплесками.       Рендалл любил воду и не упускал возможности провести хотя бы полчаса из своего свободного времени в бассейне. На великие подвиги не замахивался, плавал исключительно ради удовольствия.       В каком-нибудь параллельном мире, если таковой существовал, Рендалл, несомненно, стал бы русалкой.       Жаль, что подобная роскошь ему недоступна.       Он был бы счастлив, появись у него возможность уплыть от навалившихся проблем. Изящно махнуть на прощание хвостом и погрузиться в толщу воды, осознавая, что больше нет никаких обязательств и вынужденных браков, которые необходимо выдавать за историю большой, какой-то внеземной любви.       Одной на миллион.       Этого захотела Кейт, а он не стал возражать, понимая, что в существующих условиях не имеет права голоса. Ему предписывается исполнять чужие желания, полностью позабыв о своих мечтах.       Вот он и старался, отрабатывая более или менее честно полученные деньги.       Единственное, что ему оставалось – это бессильная ярость и вера в то, что происходящее действительно сделает его счастливым, а не доломает окончательно. Верилось с большим трудом.       От аутотренингов, с которых он начинал утро, подолгу глядя в потолок, уже тошнило. Как и от сплошного лицемерия, заполнившего жизнь.       Раздавать советы было гораздо проще, чем решать проблемы, касавшиеся его напрямую.       То, что он говорил Мартину несколько недель назад, стоило бы спроецировать и на свою жизнь.       Почему-то не получалось, как Рендалл ни старался.       Он понимал, что обратной дороги у него нет. Выхода из сложившейся ситуации – тоже. Только, если он внезапно исчезнет из этого мира. Однако портал в мир параллельный никак не желал открываться. Рендаллу приходилось мириться с удручающей действительностью.       Казалось бы, у него всё отлично складывается.       От заключения брака его семья, несомненно, выиграет.       Он получит блестящее образование в любом из университетов – оплата поступит моментально, стоит только показать пальцем в сторону нужного учебного заведения, а потом построит карьеру в семейном бизнесе, получив максимальную поддержку со стороны обожаемого тестя.       Его родители тоже возьмут то, что как они считают, им причитается. Хотели они только одного – запустить руку в капиталы Бартонов, доступ к которым открывался исключительно после публичных выступлений, сопровождающихся формальными подписями и показательно нежным поцелуем на людях.       Рендалл должен находиться на седьмом небе от счастья.       Жена у него будет прекрасная. Красавица, умница и – притом – обладательница внушительных капиталов. Самая великолепная деталь её личности.       Болезнь, о которой никто ему до сих пор ничего не сказал, оставалась тёмным пятном в биографии потенциальной супруги.       Но разве такая мелочь может омрачить ему жизнь?       Рендалл придерживался точки зрения, что хуже не будет. Всё плохое, что могло с ним случиться, уже случилось. Теперь оставалось смириться с выпавшей участью и морально готовиться к свадьбе, пока другие люди занимались урегулированием организационных вопросов, напрямую связанных с проведением торжества.       Подготовка шла полным ходом. Родители – не только его, но и Кейт – желали поскорее увидеть документальное подтверждение союза, потому так торопились в вопросе выбора даты свадьбы. Только-только сдав экзамены, эти двое должны были пройти через ещё одно испытание на прочность – семейную жизнь. Рендалл участия в организации свадебных торжеств не принимал.       Все понимали, что сейчас для него на первом месте находятся вопросы самореализации, а чтобы продвинуться вперёд, ему следовало сосредоточиться на учёбе и сделать последний рывок, оправдав чужие надежды. В последнее время ему всё чаще стало казаться, что мечты о получении юридического образования тоже вложены в голову кем-то посторонним, а его собственных мыслей не осталось вовсе.       Кейт энтузиазма, свойственного большинству невест, тоже не проявляла. Она не присылала Рендаллу длинные отчёты о проделанной работе, не рассказывала о том, как идёт подготовка. Просвещали его, в основном, родители. Словно не понимали, что ему наплевать, какой торт будет подан: хоть со сливками и украшениями из мастики, хоть шоколадный в глазури, хоть фруктовый с безе.       Ему все эти торты обещали стать поперёк глотки.       Было бы, наверное, забавно – сдохнуть на собственной свадьбе, в разгар торжественных мероприятий, подавившись угощением.       Иногда создавалось впечатление, что Кейт вообще на этот брак наплевать. Да и на Рендалла тоже.       Она улыбалась ему, но в глазах всегда был холод и отчуждение. То, чему девушки склонны придавать большое значение, Кейт не интересовало.       Первое свидание.       Первый поцелуй.       Первый секс.       Первое замужество, опять же.       Спустя несколько дней знакомства Кейт заметила, что после кратковременной связи с одним человеком не слишком-то доверяет мужчинам, предпочитая держать их на расстоянии. Тогда Рендалл не знал, о какой связи идёт речь. Теперь сомнений не осталось. Человеком, о котором говорила Кейт, оказался Терренс.       Надо же было пересечься с ним и здесь.       Услышав имя одноклассника от своей невесты, Рендалл впал в состояние, близкое к прострации, но постарался сохранить лицо, не выдав зашкаливающей растерянности и ужаса, окатившего ледяным дождём.       Задавая вопросы о причинах появления шрамов, он представлял себе многое, но... не такое.       Реальность постебалась над ним неоднократно.       И заставила почувствовать себя тем самым ничтожеством, которым нарёк его однажды Терренс, да так и продолжал именовать, не сворачивая с выбранного пути.       К слову, в последнее время они почти перестали контактировать, и это не могло не радовать. Терренс словно позабыл о существовании Рендалла и больше не пытался вывести его на открытое противостояние, окончательно сравнял с пустым местом и не замечал.       Рендалл вздохнул с облегчением, но лишь ненадолго. Обманчивое спокойствие, как ветром сдуло, и вскоре зародилось подозрение, что это всего-навсего попытка ввести противника в заблуждение, а когда он расслабится, Терренс перейдёт к боевым действиям и нанесёт решающий удар.       Каким он окажется, Рендалл даже представить не мог.       Вообще стоило признать, что в свете событий, связанных с заключением брака, он всё остальное воспринимал на несколько метров ниже.       Самую сильную боль ему, на данном этапе жизни, причиняла мысль о невозможности распорядиться судьбой по своему усмотрению. О необходимости подстраиваться под потребности родственников, ожидающих от него самопожертвования.       Несколько раз Рендалл задумывался о побеге.       Это же несложно.       Нужно только перестать бояться решительных шагов. Набраться смелости. Взять документы и поздней ночью уехать, не оставив записок. Выбросить телефон, отказаться от прошлого, поселиться в каком-нибудь маленьком городке и начать всё сначала. А родители пусть самостоятельно расхлёбывают кашу, которую заварили – его это уже не будет касаться.       Однако перед ним проносились воспоминания о грустных глазах матери, в ушах звучал голос отца, наполненный отчаянием, и Рендалл призывал себя к ответственности.       Он не мог так поступить с людьми, которые его вырастили и, в общем-то, старались сделать это хорошо. До недавнего времени жаловаться ни на что не приходилось. Ну... почти.       Желая убедить себя, что всё не так плохо, как кажется на первый взгляд, Рендалл обращался к истории браков, датированных старыми временами. Когда помолвка без согласия обоих будущих супругов считалась нормой, а договор о том, что дети сойдутся, заключался едва ли не после их зачатия.       Ему дали возможность познакомиться с Кейт и позволили попытаться найти общий язык, а не привели к алтарю и не заставили произносить брачные обеты, впервые увидев невесту лишь в тот момент, когда будет поднята фата.       Наверное, за это стоило быть благодарным современным традициям, далеко ушедшим от понятий, принятых институтом брака прошлых столетий, но Рендалла это мало утешало. Он часто пытался поверить в реальность той истории, которую без запинки озвучивала Кейт, когда её спрашивали о причинах столь поспешного брака, но... не верил. Он ловил себя на мысли, что все окружающие понимают, в чём кроется секрет. Кейт красноречиво говорит о любви, а люди читают по её губам иное слово – «деньги».       Деньги, деньги, деньги...       Чёртовы бумажки с водяными знаками. Бумажки, которых вечно не хватает.       Чем больше есть, тем больше хочется, а когда они исчезают, становится особенно тоскливо, а ещё холодно, голодно и некомфортно.       Рендалл вынырнул на поверхность и осмотрелся по сторонам.       Бассейн пустовал. Неудивительно, учитывая, что сейчас стояла глубокая ночь. По большей части, Рендалл старался правила поведения не нарушать, чётко придерживаясь положений, прописанных в уставе школы, но сейчас ему было наплевать на все ограничения. Он понимал, что не сможет заснуть до тех пор, пока не выбьется из сил, и внеплановая тренировка подходила для этих целей идеально. Преодолевая сопротивление, грести от одного бортика до другого, слушая только шум воды, забивающий посторонние мысли. Сосредоточиться на однообразных движениях и тренироваться до изнеможения.       Что может быть лучше?       Рендалл любил приходить сюда ещё и потому, что бассейн у учеников особой популярностью не пользовался. Место было спокойным и тихим, не то, что игровые поля или спортзалы.       Рендалл не позволял себе останавливаться, но, даже утомившись физически, оставался в состоянии эмоционального возбуждения. Мыслей было много, и они не желали уходить в неизвестном направлении. Они атаковали его стремительно, не позволяя позабыть о приближающемся часе казни, и о том, как он сожмёт в своей руке чужую ладонь. Хрупкую, бледную, прохладную.       И больше никогда не отпустит.       У него не будет свободы в этом браке.       Рано или поздно он задохнётся. Как и сейчас, если опустится на дно бассейна, нахлебается воды и запретит себе подниматься на поверхность.       Только он на подобное никогда не решится, даже, когда жалость к своей персоне преодолеет все границы. Глупо прощаться с жизнью из-за мелочей, хотя это и не мелочи совсем...       Но всё-таки – нет.       Отдохнув немного, Рендалл поплыл к противоположному краю бассейна.       На мгновение показалось, что дверь приоткрылась, но, обернувшись, он не увидел ничего подозрительного. Все посторонние шумы и скрипы были, скорее всего, на совести разыгравшегося воображения.       Оказавшись у противоположного бортика, он понял, что воображение с ним злых шуток не играло.       В бассейне теперь было двое. Пловец и наблюдатель. Кто второй?       Терренс, само собой. Без сомнения.       Рендалл несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь привести дыхание в норму – последний марш-бросок оказался изматывающим по причине неправильного распределения сил.       Рендалл поступил так намеренно, надеясь получить желанную усталость, но результат его не удовлетворил. Он по-прежнему чувствовал себя бодрым и смотрел на всё широко распахнутыми глазами. Сейчас Рендалл мечтал отключиться от внешнего мира и никого не замечать.       Терренс, несмотря на поздний час, выглядел ослепительно.       Как и всегда.       Не будучи потрясающе красивым, он умудрялся подавать себя так, что окружающие восхищённо ахали и ещё долгое время находились под впечатлением. Делал это Терренс не так уж часто, позволяя природному обаянию прорваться наружу лишь в тех случаях, когда он видел для себя выгоду, ну, или же хотел привлечь внимание определённого человека.       Вряд ли в этот момент он собирался кого-то очаровывать. Рендалл скорее поверил бы, что в голове Терренса один за другим проносятся кровожадные планы, напрямую связанные с водной стихией.       Смотрит неотрывно и мысленно топит, не позволяя вырваться из водного плена.       Терренс перекинул пиджак через плечо, а во второй руке держал розу на длинном стебле, усеянном крупными острыми шипами. Делал вид, будто безумно занят, и всё его внимание притягивает к себе цветок, срезанный в саду академии. Шаги отдавались тяжёлым гулом. Каждый из них был для Рендалла оглушительным. Терренс плотно закрыл дверь и теперь направлялся к бассейну.       – Какая неожиданность, – произнёс, оторвавшись от созерцания розы, и метнув взгляд в сторону Рендалла. – Наплевав на правила академии, один из самых примерных учеников, покидает спальню в неположенное время и приходит в бассейн, игнорируя технику безопасности. Не ожидал такого от тебя, Стимптон. Хотя... Кажется, ты геройствуешь только тогда, когда речь заходит о бунтарствах мелкого масштаба. Нет размаха, нет смелости, нет вообще ничего. Пустышка.       Терренс остановился напротив, в опасной близости к краю, и Рендаллу нестерпимо захотелось убрать руки с борта. Он слишком ярко представлял, как Терренс наступает ему на кисть и давит со всей силы, в надежде переломать пальцы, а потом ещё и ещё раз до тех пор, пока помещение не огласит болезненный крик, или не прошелестит в воздухе позорная просьба о помиловании.       Это было унизительно в мыслях. В реальности – ещё унизительнее. И Рендалл решил, что не сдвинется с места, иначе перестанет себя уважать. А если подозрения подтвердятся, то и рта не раскроет, продолжая хранить молчание до последнего.       – Я не единственный, кто нарушает правила академии.       – Но ты и не сын директора, – резонно заметил Терренс.       – Действительно, – хмыкнул Рендалл.       Ему не хотелось разговаривать, однако Терренс расценил бы его молчание, как трусость и неумение держать удар. Людей такого склада характера он ненавидел и презирал ещё сильнее, нежели тех, кто пытался сопротивляться.       Терренс усмехнулся. Разжал ладонь, позволяя пиджаку упасть на пол. Пуговицы ударились о плитку. Терренс не обратил внимания.       Он потянулся к розе, отрывая один из лепестков, помял его несколько секунд и бросил в воду.       Рендалл видел в истерзанных лепестках лужицы крови, разливающейся по поверхности бассейна.       Взгляд Терренса стремительно препарировал Рендалла и разбирал на составные части, вгонял под кожу острые иглы, пропитанные ядом.       – Не рассказывай мне сказок, а я не буду тебе лгать. Никто не хочет ранить меня, но каждый старается. Собирай вещи, вставай, убирайся. Да-да, я поступаю верно, – произнёс Терренс так, словно принимал участие в конкурсе чтецов и всерьёз нацелился на первое место. – Роза, роза, алая роза. Увижу ли я тебя замужней? Я выйду за тебя по воле отца, по его воле.       Лепестков на воде становилось всё больше, и это вовсе не казалось Рендаллу романтичным.       Как и слова Терренса, выхваченные из песни, но при этом ударившие по больному, когда речь зашла о воле отца и необходимости заключать брак.       То ли Терренс обо всём знал и теперь окончательно разочаровался в оппоненте, узнав, что послужило причиной для скоропалительного союза, то ли бросил слова наугад и попал в самую суть.       Подбери мои лепестки и накрой меня ночью...       – Так и будешь торчать в бассейне? Или выберешься оттуда и отправишься в комнату? – поинтересовался Терренс, чуть склонив голову набок.       Улыбка его была сардонической, а в глазах прочитывалось обещание опасности.       – А если я хочу ещё немного поплавать?       – Плавай. Но, в таком случае, я тоже останусь и буду за тобой наблюдать.       – Как тебе будет угодно, – отозвался Рендалл, отталкиваясь от бортика.       Он не понимал, что происходит, но подсознательно ощущал угрозу, исходившую от одноклассника.       Терренс слово сдержал. Уходить явно не собирался и всё-таки планировал подобраться к Рендаллу ближе, чем прежде. Сомнения, ещё трепыхавшиеся в агонии прежде, испарились окончательно, когда Терренс наклонился и подхватил с пола не свой пиджак, а полотенце, приготовленное Рендаллом.       Глупо было кидаться к нему и требовать, чтобы он вернул вещь. Он бы не отдал, только посмеялся и вышвырнул полотенце в окно.       Плавать под надзором Рендаллу надоело быстро. От ощущения свободы, за которым он гнался, не осталось не то что следа, а даже иллюзии. Потратив не больше десяти минут на водные процедуры, Рендалл всё же выбрался из бассейна и выразительно посмотрел в сторону Терренса.       Тот, конечно, догадался, чего от него хотят. Подхватил полотенце и направился к Рендаллу.       Подобравшись вплотную, накинул ткань ему на плечи и осторожно сжал, стирая воду. В этом жесте было что-то по-настоящему неправильное и вместе с тем нестерпимо привычное, до боли знакомое и слишком желанное. Но Рендалл сохранял внешнее спокойствие, несмотря на то, что ему было плохо от одного только знания: Терренс стоит совсем рядом, буквально в одном шаге. И не просто стоит, а прикасается к нему, не делая ничего такого, что могло бы причинить боль, позволив показной ненависти превратиться в настоящую и вспыхнуть ярким пламенем, способным достать до потолка.       Полотенце было холодным и поразительно жёстким. На контрасте с ним руки оказались не просто тёплыми, а горячими, и Рендаллу хотелось оттолкнуть их от себя, но он продолжал стоять неподвижно, понимая, что долго это не продлится. Вскоре Терренсу надоест играть, и он сам отойдёт в сторону, поняв, что не представляет интереса.       – Ходят слухи, что ты собираешься в дальнейшем податься в юриспруденцию, – вновь решил оживить диалог Терренс.       – Это не слухи, а вполне обоснованные заявления. По-моему, я никогда особо не скрывал своих планов на будущее. Просто с тобой их не обсуждал.       – Не до того было, – хмыкнул Терренс.       – Просто не видел смысла.       – Конечно.       – Однако я склонен думать, что ты узнал о моих планах не от местных сплетников и не от родственников, – спокойно произнёс Рендалл. – Достаточно было вскрыть всего одно письмо, чтобы посмотреть название факультета, а потом вновь послание запечатать и сделать вид, будто ничего не трогал.       – У тебя довольно большой выбор, – продолжил Терренс, намеренно пропустив мимо ушей обвинение. – Какое из учебных заведений в итоге удостоится чести увидеть в своих стенах такого студента?       – Не знаю. Вероятнее всего, остановлю выбор на Кингс-колледже.       – Неужели? Мне всегда казалось, что твоих амбиций хватит с лихвой для Оксфорда. А ведь, судя по письмам, они будут тебе рады. Готов отказаться от их предложения, чтобы остаться здесь?       – Я хочу наслаждаться своим браком в полной мере. А жизнь на расстоянии друг от друга этому не способствует.       Рендалл чувствовал, что замечание о семейной жизни Терренс не проигнорирует, в отличие от того, которое касалось обвинения в нарушении тайн чужой переписки. И оказался прав. Ладонь, скользившая по предплечью, замерла, пальцы сжали его через полотенце, грозясь оставить памятные синяки.       Рендалл прикусил губу, но ничего не сказал. Вытерпел. Это было не больнее, чем разбить коленку, на чисто физическом уровне. Глубоко в душе он испытывал иные чувства, но обнажать их не имел права.       Он любит Кейт.       Только Кейт. И никого, кроме неё.       Да будет так до тех пор, пока смерть не разлучит их на веки вечные.       Терренс застыл в одной позе. Пальцы продолжали сдавливать, хватка не становилась слабее.       – Уилзи, – произнёс Рендалл. – Отпусти.       Только в тот момент, когда эти слова прозвучали, он понял, насколько двусмысленным оказалось высказывание. Подразумевал одно, а трактовать в их ситуации можно было совершенно по-разному.       И Терренс, скорее всего, понял всё по-своему.       – Я не хочу отпускать, – процедил упрямо. – Понимаешь?       – Ты напоминаешь ребёнка, у которого отнимают желанную игрушку, только и всего. Мог бы порадоваться за некогда близких людей. Вместе они обретут счастье.       – За тебя и твою эпатажную подружку, которой даже в момент смерти нужны будут наблюдатели? Не смеши меня.       – Чем плох мой выбор?       – Она тебе не пара.       – А кто – пара? Ты, что ли?       – Кто угодно, но только не Кейт. Я не верю в твою внезапно вспыхнувшую любовь к ней. Не верю, что она сделает тебя счастливым.       – Придётся поверить. – Рендалл дёрнул край полотенца, заставив Терренса разжать пальцы. – Ведь я действительно люблю её.       Повернулся к Терренсу лицом, чтобы не говорить одно и то же несколько раз, а в том, что от него потребуют повторного признания, сомневаться не приходилось. Терренс наивно полагал, что в глазах всегда отражаются истинные чувства. Что бы человек не произносил, а вся правда будет прочитываться исключительно во взгляде.       – Тогда почему раз за разом повторяешь одни и те же слова, пересказывая историю вашего знакомства с продолжением? Почему они звучат, как набросок сценария с чужими ремарками, а не как твои собственные переживания? Ты говоришь, что Кейт тебе дороже жизни, но сам в это не веришь. Пытаешься, да, несомненно, но не веришь. Докажи мне, что она тебе дорога.       – Я никому и ничего не собираюсь доказывать, – покачал головой Рендалл. – Личная жизнь – это не чувства напоказ. Разве я ошибаюсь? Просто прими, как данность, и смирись с полученными знаниями. Я женюсь на ней, а ты остался для меня приятным воспоминанием, не более того. Конечно, я говорил неоднократно, что готов предложить дружбу взамен того, чего жаждешь ты, но она ведь тебе не нужна. Верно?       – Дружбу? – Терренс повторил это таким тоном, словно произносил самое грязное на свете ругательство, а не достаточно милое слово. – Хочешь сказать, что после всего, что между нами было, видишь во мне только друга?       – Да. Но если ты не согласен с моим предложением, не стану настаивать. Отсутствие твоего имени в списке дружеских контактов реально пережить.       Рендалл улыбнулся, чем только сильнее вывел Терренса из состояния равновесия. Но он именно такого результата и добивался, нарочно поддевая словами и поступками. Отчаянно борясь не за возрождение хороших отношений, а за победу тотальной ненависти. Что угодно и как угодно, только бы Терренс не узнал правды и не полез вершить правосудие на своё усмотрение, тем самым усугубив ситуацию.       Терренс был прав.       Рендалл не верил словам, срывающимся с губ. Не верил и своим поступкам. Не верил уже вообще ничему, кроме внутреннего голоса, который настойчиво умолял, угрожал, а потом, когда сил на это не осталось, выл от отчаяния.       Ничего бы не изменилось, скажи Рендалл правду.       Набралось слишком много отягчающих обстоятельств, мешающих ему разорвать цепи, сковывающие по рукам и ногам. И он намеренно причинял боль Терренсу, ожидая достойного ответа.       Боль, причинённая в обратную, не заставила себя ждать.       Вопреки ожиданиям, Терренс не бросился на него с кулаками, он просто поднял с пола брошенный стебель, увенчанный жалкими остатками лепестков, которые не были оборваны прежде, размахнулся и ударил по лицу, резко и без предупреждения.       Острые шипы вспороли кожу в нескольких местах, оставляя на память о себе царапины. Выступила кровь.       Рендалл не увернулся, не прикрыл глаза и не закричал, когда его приласкали колючим стеблем.       Он не поднял руки и не провёл пальцами по щеке; позволил капелькам крови сбегать вниз. Он продолжал смотреть на Терренса своими невозможными глазами и молчал, упрямо пытался доказать, что никогда не испытывал серьёзных чувств, только развлекался, зато появление Кейт помогло ему почувствовать, что такое истинная любовь.       Попробовать её на вкус.       Вдохнуть её аромат.       Ощутить трепет от прикосновения к коже любимого человека.       С головой погрузиться в омут любовных переживаний. И его персональным омутом оказалась юная леди Бартон, а не такой же юный мистер Уилзи.       Терренс сжал руку на стебле, позволяя колючкам вонзиться в ладонь. Теперь Рендалл не был единственным, кто истекал кровью. Здесь не обошлось без преувеличения, однако приходилось признавать, что хотя бы минимально, но пострадали оба.       – Больно, Рен? – спросил Терренс, безучастно наблюдая за тем, как по щеке расползается кровавая сеточка. – Вот и мне тоже больно.       Стебель выскользнул из рук, мягко соприкоснувшись с полом, а Терренс подался вперёд и столкнул Рендалла обратно в бассейн, вымещая этим жестом бессильную ярость, что горела в нём и требовала мести, но ничего более достойного придумать не получилось. Своими действиями он говорил, что хочет навсегда избавиться от Рендалла. Пусть он исчезнет и не напоминает о своём существовании. Пусть останется под водой или растворится в ней.       Жест был детским – всё равно, что стукнуть противника в песочнице лопаткой по голове и потом скрыться с места преступления, пока на вой не прибежали взрослые и не заставили просить прощения у пострадавшего.       В конце концов, Терренс знал, что Рендалл с данной стихией на «ты». От этого падения он не захлебнётся, не начнёт бестолково бить руками по водной глади и не пойдёт на дно. Просто нырнёт на пару секунд и вскоре вновь поплывёт.       Потому-то Терренс наклонился, чтобы подхватить брошенный пиджак, и направился к выходу из бассейна, желая поскорее отсюда убраться. Лишь у двери притормозил и обернулся.       Рендалла не было, зато на кипенно-белом бортике бассейна отчётливо выделялось небольшое, ещё не успевшее потемнеть пятно.       Рендалл не выплыл. Он потерял сознание, наглотался воды и... тонул. * * *       Пробуждение было не самым приятным.       Голова раскалывалась, а в носу поселился плотный запах лекарств.       Рендалл попытался вспомнить, что происходило с ним накануне, и память услужливо подсунула одно событие за другим, без заминок – по первому требованию.       Разговор, обжигающая боль от прикосновения шипов, полёт, растерянность и крайне неудачное приземление. Ещё одна вспышка боли, щекотка в области переносицы, когда в нос пошла вода, и темнота, сквозь которую до него донёсся испуганный крик Терренса.       Да, точно.       Они были в бассейне, снова вернулись к своей любимой теме, обсуждая её в сотый, а то и тысячный раз, а потом Терренс столкнул его в воду.       План оказался провальным. Вместо того чтобы охладиться и снова подняться на поверхность, Рендалл приложился головой и не смог сопротивляться той силе, что тянула его на дно бассейна.       В том, что выбраться удалось не без посторонней помощи, он не сомневался. Тут и к гадалке ходить не нужно.       Терренс понял, что натворил и бросился его спасать.       Странно, что не оставил всё, как есть. Ведь, если верить его словам, спал и видел нечто подобное.       И вполне закономерно, если принять во внимание собственную причастность к случившемуся.       Никто не захочет становиться преступником и пускать всё под откос. Особенно, если впереди ждут блестящее образование и счастливая жизнь, в которой нет места указкам со стороны родителей.       Повернув голову, Рендалл увидел человека, стоявшего рядом с окном. Из-за полуопущенных ресниц изображение было нечётким, немного размытым. Рендалл постарался сфокусировать взгляд и разглядеть посетителя в мельчайших деталях.       Тёмные волосы, школьная форма...       Сначала показалось, что это Терренс, но, спустя несколько секунд наблюдения, стало понятно, что своим вниманием его удостоил Мартин.       Он был ниже ростом и немного горбился, в то время, как Терренс всегда расправлял плечи и преподносил себя с таким видом, словно одним фактом своего существования делал миру одолжение.       С точки зрения Рендалла, решение приставить к нему младшего из братьев, шло на пользу ситуации. Он не знал, что сказать Терренсу, как отреагировать на его появление рядом. То ли оскорбить и послать ко всем чертям, то ли поблагодарить за последующее спасение, закрыв глаза на не слишком аппетитный факт.       Сам ударил. Сам залечил раны.       Хотя, к ним эта схема была неприменима. Представить Терренса в роли лечащего врача не получалось. Скорее всего, он вытащил Рендалла из бассейна и позвал на помощь. Этим его вклад в спасение ограничился.       Мартин чуть приоткрыл занавеску, смяв плотную ткань в пальцах, и наблюдал за происходящим на улице. Рендалл попытался понять, что или кого там старается высмотреть младший представитель семейства Уилзи, прикинул план академии, сопоставил одно с другим.       Отсюда можно было проследить за центральным входом, частично заглянув в окна директорского кабинета. Мартин смотрел туда, а Рендалл – ему в затылок.       Мартин почувствовал и обернулся. На губах не было даже дежурной, чуточку отстранённой улыбки, что принято демонстрировать каждому встречному, независимо от степени симпатии к его личности. Раздаривать направо и налево, приберегая искренние улыбки для других случаев и других людей.       Мартин выглядел встревоженным и не предпринимал попыток замаскировать нервозность. Он стремился отвлечься на рукав пиджака – выдернул пару ниток и теребил их с завидным рвением. Перехватив взгляд, направленный прямо на него, Мартин постарался успокоиться и сложил руки на груди.       Рендалл присел на кровати, слегка поморщившись. Разгладил край одеяла. Он тоже не знал, с чего начать разговор и с радостью отдал бы право первенства Мартину, но... Да, само собой, Мартин внешне слегка походил на старшего брата, но внутренне на порядок от него отличался. Там, где Терренс мог сходу найти сотни поводов для общения, Мартин тушевался.       Многие ошибочно полагали, что он заносчивый, потому не торопится заводить разговор. Рендалл знал, что это не заносчивость, а проявление стеснительности.       Потому или он сам начинает разговор, или они хранят молчание до самого вечера, а то и до следующего утра.       Оригинальностью слова его не блистали. Стандартно так, без выдумки.       – Привет.       Мартин кивнул в ответ, попытался улыбнуться, потерпел поражение в столь нелёгком деле и не стал дальше ломать комедию.       Рендаллу на ум с небольшим опозданием пришли слова Терренса, указывающие на степень родства с директором.       Сейчас было самое время подумать над тем, какой оборот приобретёт случай вопиющей безнравственности: получит широкую огласку или же, напротив, всё будет замято и останется в воспоминаниях, как несчастный случай с последующим героическим поступком старшего сына директора.       Что, если Мартин пришёл сюда просить о молчании? А потом, если фокус не пройдёт, появится Терренс и начнёт угрожать?       Так или нет?       – Помнишь, что вчера произошло? – спросил Мартин.       Рядом с кроватью стоял стул, но Мартин продолжал топтаться в отдалении, не решаясь подойти и сесть.       То ли совесть за проступок родственника грызла, то ли он, по своей глупой традиции, во всём винил себя. Не остановил, не удержал, не схватил за руку, когда Терренс покидал комнату. Вспоминая исповедь Мартина, логично было предположить, что старшее поколение вновь нашло способ сделать виновным его, обелив Терренса.       – В общих чертах, – уклончиво отозвался Рендалл.       – Расскажешь?       – Ты не знаешь?       – Знаю. Но мне интересно послушать твою версию. Всем интересно.       – Всем – это кому?       – Мне и отцу. Он говорил, что заглянет сюда попозже.       – Ты, наверное, должен был сказать ему, когда я приду в сознание? – предположил Рендалл.       И оказался прав. Пусть Мартин пока не ответил на поставленный вопрос, но по его лицу всё можно было читать, как в открытой книге. Минимум хитрости и изворотливости. Максимум откровенности и открытости.       Интересно, готов ли он вечно покрывать выходки брата? Или сам понимает, что тот иногда переходит границы, ослеплённый желаниями наказать тех, кто сделал ему больно?       Понимает, наверное. Не может не понимать. Но всё равно поддерживает, затыкая рот здравому смыслу.       – Мартин?       – Да?       – Расскажешь, что было после того, как я оказался в бассейне?       – Если ты хочешь это услышать.       – В противном случае, не стал бы спрашивать.       Рендалл поправил подушку и снова прилёг. В сидячем положении ему было не слишком комфортно находиться. Голова не кружилась, предметы и люди в глазах не двоились, не тошнило, но отголоски тупой боли напоминали о себе с завидным постоянством. Сотрясение мозга обошло его стороной, но постельный режим пока никто не отменял. Следовало отлежаться первое время и не рисковать лишний раз.       – Присаживайся, не стесняйся.       – Спасибо.       Мартин от предложения отказываться не стал и опустился на сидение.       Рендалл его не торопил, покорно дожидаясь, когда Мартин подберёт нужные слова и перескажет всё произошедшее после того, как один из участников событий, отключился.       Рендалл перевёл взгляд в сторону двери, прислушался.       В коридоре стояла звенящая тишина. В больничное крыло никто не совался. Не было ни шагов, ни приглушённых голосов.       Только дыхание Мартина, находившегося рядом.       Рендалл закрыл глаза, вновь вспоминая момент с окровавленным розовым стеблем, падающим на пол, и собственным полётом в бездну.       Всего лишь год назад Терренс дарил ему улыбки, а не убийственные взгляды.       Всего лишь год назад он, находясь в руках Терренса, захлёбывался собственным криком от наслаждения, а не от боли.       Всего лишь год назад они думали, что смогут быть вместе, несмотря ни на что.       А теперь ничего не осталось от прошлого.       Есть настоящее, и в нём обручальное кольцо на пальце, альбом с фотографиями свадебных декораций, опубликованный родителями на сайте «Facebook» в попытке уесть всех недоброжелателей, желавших когда-то проехаться по чувству собственного достоинства Стимптонов. В настоящем – статус: «помолвлен с Кейт Бартон».       Будь Рендалл немного сентиментальнее, сейчас смахивал бы с ресниц слёзы, но обошлось без столь откровенной демонстрации слабости.       Мартин, наконец, заговорил, и его голос, врезаясь в сознание, не позволял полностью отключиться от реальности. Рендалл цеплялся за эти фразы, восстанавливая картину событий, в которых принимал участие, но вообще ничего не помнил, находясь в бессознательном состоянии.       Наверное, лучше было услышать эту историю из уст Терренса. Тот не стал бы добавлять собственные впечатления, быстро перечислив основные пункты и завершив пересказ за несколько минут. Мартин проявлял эмоциональность, а Рендалл нумеровал недостающие слайды и вставлял их в свою картину мира. Терренс прыгнул в воду, не раздумывая, сразу же, как только понял, что произошло. Благо, что это был всего-навсего школьный бассейн, а не река или озеро, и время на поиски тратить не пришлось. Терренс видел, где именно находится Рендалл, и вскоре вытащил его из воды. Кровь на бортике, как и ожидалось, появилась после падения. Этот удар и спровоцировал обморок...       Рендалл слушал вполуха.       Отдельными бликами пробивались сквозь чужое повествование свои воспоминания.       Как распахнул глаза, выплёвывая воду из лёгких, увидел расплывающийся силуэт над собой, а потом вновь отчалил в мир, наполненный полутонами и размытыми красками.       Как Терренс сжимал его руку в своей ладони и что-то сбивчиво шептал. Вот только Рендалл совершенно не помнил, что именно ему говорили. Может, пытались извиниться. Может, ещё что-то.       Но это точно не были обвинения или гадости.       Мартин поведал Рендаллу о злости отца, приехавшего сразу, как только Терренс позвонил и обо всём ему предельно откровенно поведал. О криках, поднявших на уши всю академию, и о пощёчине, которую Терренсу залепили на глазах у многочисленных зевак, высыпавших в коридор.       Родителям Рендалла решено было сообщить обо всём утром, а Терренса в кабинет к директору потащили сразу же. Мартин провёл в ожидании два, а то и три часа, успел вспомнить о вредной привычке родом из детства и сгрыз все ногти, желая узнать, к чему привели переговоры.       Терренс ограничился коротким объявлением: отец в ярости и готов собственноручно разорвать его на клочки. Перед Стимптонами виновного никто выгораживать не будет, пусть сам себя защищает, если язык повернётся сказать хоть что-нибудь.       Альберт считает, что сын перешёл все границы, и оставлять его безнаказанным нельзя. Если Стимптоны захотят судебных разбирательств, он только поддержит их выбор.       Терренс иронично заметил, что, возможно, отец сам подтолкнёт родителей Рендалла к принятию такого решения.       Ирония вышла кособокая и натужная.       – Сегодня они снова проводят время в кабинете. И я опять не знаю, о чём они говорят, – подвёл итог Мартин.       – Много времени прошло с момента падения?       – Сейчас десять утра.       – Много, – резюмировал Рендалл       – Тебе вкололи обезболивающее, пришлось наложить несколько швов. Наверное, оно так подействовало.       – Понятно.       Рендалл облизал пересохшие губы.       Странно. Рассказ Мартина шёл вразрез с его представлениями, перечеркнув все негативные мысли, направленные в сторону Терренса.       Рендалл думал, что Терренс постарается передать историю с иного ракурса, сместив акценты, но он не стал юлить и признался в совершении не самого благородного поступка.       Стоило признать: Терренс умудрялся его удивлять. Как раньше, так и теперь.       – О чём вы разговаривали до того, как это произошло?       – О моей невесте, – ответил Рендалл, не обнаружив причин для сокрытия правды.       – О Кейтлин?       – Других не знаю.       – И эти царапины...       Мартин оборвал себя на полуслове. Рендалл продолжал рассматривать стену лазарета. Ему не хотелось откровенничать, но Мартин, задавая наводящие вопросы, выворачивал его наизнанку, не оставляя шансов сохранить всё в тайне. Что толку молчать? Рано или поздно все узнают о его двойной жизни.       – Они тоже появились вчера.       – Я понимаю. Но всё же.       – Что?       – Каким образом?       – Роза. Нежный цветок с опасными шипами.       Рендалл думал о том, как несколько месяцев назад розовые бутоны скользили по его коже действительно лаская, а не продирая покровы.       – Наверное, я лезу не в своё дело, но всё-таки, не могу удержаться. Рендалл, почему это происходит? Скажи. Я обещаю сохранить всё в секрете.       Рендалл, услышав слова Мартина, улыбнулся. Совсем недавно он сам произносил нечто подобное, торжественно заявляя, что озвученные тайны останутся между ними и никогда не станут достоянием гласности на потеху общественности.       Своё признание он не мог произносить, продолжая гипнотизировать стену, потому посмотрел на Мартина.       – Думаю, ты сам уже обо всём догадался. Не так ли?       – Я...       – Догадался. Просто сомневаешься, что такое возможно, – хмыкнул Рендалл. – Да, кроме нас, наверное, никто и не знал, поскольку особо это не афишировалось. Но это правда. Мы были вместе. И я действительно любил твоего брата.       – А потом?       – Потом встретил Кейт, и она изменила мою жизнь. Можешь возненавидеть меня из солидарности с Терренсом – не обижусь.       – Я... Нет, – потрясённо выдал Мартин, а на большее его не хватило.       Несмотря на то, что ответ уже давно витал в воздухе, слова Рендалла произвели впечатление.       Тишину, вновь воцарившуюся в лазарете, нарушил осторожный стук. Мартин поднялся с места и открыл дверь, пропуская посетителей внутрь помещения.       Рендалл не удивился, увидев перед собой директора школы и Терренса. Присутствие Альберта порядком нервировало. Рендалл не хотел очередного витка расспросов, обсуждений, сообщений о том, что родители уже на пути в академию, и скоро в её коридорах снова начнут трясти грязным бельём.       – Здравствуй, – произнёс Альберт.       Рендалл почувствовал себя так, словно его только что ударили под дых, вложив в удар запредельное количество силы. Он понимал, что после чистосердечного признания Терренса, его вариант истории покажется глупой попыткой обелить преступника, но так он чувствовал себя спокойнее и мог не опасаться за начало судебных тяжб, выступавших синонимом нервотрёпок.       – Доброе утро.       – Как ты себя чувствуешь?       – Гораздо лучше. Спасибо. – Рендалл вновь сел.       Лежать, когда с ним разговаривал директор, было как-то не с руки.       – Ты ведь понимаешь, о чём мы хотим поговорить?       – Разумеется, мистер Уилзи.       – Твои родители скоро будут здесь.       – Хорошо, мистер Уилзи, – произнёс Рендалл, скомкав в ладони край больничного одеяла; здесь от всего веяло запахом медикаментов, тоски и безысходности.       – Расскажешь, что случилось в бассейне?       – Ничего, – уверенным тоном ответил Рендалл, глядя исключительно на Альберта и полностью игнорируя присутствие обоих его сыновей. – Насколько я знаю, Терренс уже обо всём вам рассказал, и не думаю, что мой рассказ добавит много новых деталей. Так получилось, что мы немного повздорили, и Терренс столкнул меня в бассейн. Я неудачно приземлился и едва не утонул. Мы все знаем, что события развивались именно в таком ключе, но я уверен, что Терренс не хотел причинять мне вреда, не планировал того, что случилось. Потому будет лучше, если родители посчитают произошедшее несчастным случаем. В конце концов, я нарушил правила поведения на территории школы и пренебрёг техникой безопасности. Пусть думают, что я поскользнулся и поплатился за собственную беспечность, а Терренс просто оказался поблизости и помог мне выбраться.       – Но это в корне меняет ситуацию, выставляя её в противоположном свете.       Рендалл мог бы собой гордиться. Не так часто ему доводилось ставить в тупик окружающих людей, а Альберт Уилзи сейчас выглядел растерянным. Мартин тоже приоткрыл рот от удивления, а Терренс, до сего момента смотревший с вызовом, ожидающий масштабных обвинений, опустил глаза и принялся разглядывать пол у себя под ногами.       – Я знаю, мистер Уилзи. Но так будет лучше.       – Уверен, что ты не...       – Уверен, мистер Уилзи, – отчеканил Рендалл. – Не хочу лишний раз заставлять родителей нервничать. Да и ваша семья от этого только выиграет.       – Несомненно. Выиграет. Но я не вижу никакой выгоды для тебя.       – Сохранение душевного равновесия. Всё очень просто. Если вы думаете, что я боюсь вашего сына или что-то ещё в подобном духе, то, уверяю вас, дело не в наших столкновениях. Мне нечего бояться. Просто так действительно будет лучше. Для всех, без исключения.       Рендалл потёр переносицу. Ему до сих пор чудилось, что нос полон воды, а она всё продолжает поступать, погружая его в беспросветную черноту.       – Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, и этот выбор осознанный.       – Более чем, – лаконично ответил Рендалл.       – Отец? – голос Терренса был подобен грому среди ясного неба.       Рендалл удивился, но вида не подал. Он снова не знал, что пришло Терренсу на ум. Очередная непредсказуемая выходка.       – Да?       – Можете оставить нас наедине? Буквально на пару минут, не больше. Обещаю, что и пальцем его не трону, просто... поговорю.       Альберт посмотрел на Рендалла, а тот едва заметно, осторожно кивнул.       – Я не возражаю, мистер Уилзи.       – В таком случае... – Альберт замешкался. – Мартин, идём.       Мартин не стал спорить и покорно последовал за отцом. Рендалл проводил их взглядом и повернулся к Терренсу только тогда, когда остальные посетители скрылись за дверью, оставив их вдвоём.       – Вообще-то отец запретил мне к тебе приближаться, – произнёс Терренс, продолжая стоять в отдалении и не делая попыток подойти к кровати. – А ещё требовал, чтобы я в обязательном порядке перед тобой извинился за случившееся.       – Но ты, конечно, не станешь этого делать.       – После признания о давлении со стороны это будет смотреться нелепо. Тем не менее, я искренне прошу у тебя прощения за свой поступок. Я, правда, не рассчитывал на такой результат. Не думал, что так получится, и я...       Красноречие Терренса испарилось в неизвестном направлении.       Он стоял, стараясь не смотреть на Рендалла, уделяя большее внимание то полу, то стенам, то кончикам ногтей.       Рендалл тоже посмотрел на них, отмечая, что чёрный лак окончательно облез, и Терренс больше не предпринимал попыток сделать себе маникюр.       – Ты? – поторопил Рендалл собеседника.       Терренс преодолел расстояние, их разделявшее, за каких-то три шага. Без сомнений нарушил запрет отца, приблизившись к кровати, а дальше снова начал колебаться.       Рендалл видел, что Терренс хочет сделать что-то ещё, но сомневается в правильности того или иного решения, просчитывает наперёд количество плюсов и минусов.       – Нет, ничего. Лишь планировал сказать, что тебе не обязательно прикрывать меня. Можешь поведать им правду, я не стану препятствовать.       – Я делаю это ради собственной спокойной жизни, а не ради твоего спасения. Когда же ты научишься реально смотреть на вещи и не питать иллюзий?       – Когда найду хотя бы одно реальное доказательство твоей любви к Кейт, – произнёс Терренс. – Сейчас у меня нет ни одного.       – Удачи в поиске, – усмехнулся Рендалл и вновь откинулся на подушки.       Директор ушёл, так что можно было не храбриться особо, а признать, что самочувствие на редкость паршивое.       В отличие от Мартина, стеснявшегося без приглашения присесть на стул, Терренс не обременял себя изучением правил этикета, потому сейчас опустился на кровать, проигнорировав красноречивый взгляд.       Он провёл рукой по простыне, разглаживая почти незаметные складки. Мгновение. И рука взметнулась вверх.       Пальцы заскользили по пострадавшей щеке, поглаживая.       Терренс не торопился устраивать драматическое представление, вроде того, что развернулось в бассейне. Не бросался заявлениями о великой любви, которая настигла его однажды и теперь не покинет никогда.       Он просто прикасался к коже, и кусал губы, наглядно демонстрируя запредельную нервозность.       Не продолжай. Остановись. Уйди, пожалуйста. Прошу тебя. Почти умоляю.       Рендалл ещё молчал, но эти слова рвались на свободу, желая быть высказанными. Каждый раз, когда Терренс переставал поливать его презрением и отторжением, он чувствовал, как с грохотом рушатся барьеры, старательно выстраиваемые в попытке отгородиться от недавнего прошлого.       Терренс был так близко. Ничего не стоило – преодолеть последние крохи расстояния, разделившие их, и поцеловать немного шершавые губы.       Рендалл сжал ладонь, вдавливая ногти в кожу и запрещая себе думать о подобном. Он не мог допустить срыва.       При таком раскладе, от измены Кейт его отделяла пара шагов, не более. А он не имел права изменять. Просто потому, что кроме разочарования в себе и усиления страданий, этот порыв ничего не обещал.       Стало бы гораздо больнее, чем теперь.       Терренс смотрел на него и как будто читал мысли. Он же первым закрыл глаза, разрывая зрительный контакт. Ладонь безвольно соскользнула со щеки – тактильные ощущения тоже остались в прошлом.       Очень вовремя, поскольку уже в следующую минуту двери распахнулись, пропуская внутрь лазарета посетительницу.       Терренс метнул взгляд в её сторону, но Кейт не удостоила родственника даже приветственным кивком.       Она по-прежнему напоминала фарфоровую куклу или Белоснежку. Тот же тип бледной девы, с почти бескровным лицом, обрамлённым тёмными локонами.       Губы чуть тронуты алым блеском, а ресницы от природы такие роскошные, что никакая разрекламированная тушь подобного эффекта не даст.       Истинная принцесса, обожающая всё лёгкое, воздушное и красивое.       Терренс помнил, как во время свадьбы Элизабет, впервые столкнувшись с Кейт, мысленно назвал её девушкой-тортом. В плане стиля она оставалась верна давним привычкам. Сейчас тоже напоминала торт, украшенный кремовыми розочками.       Вот только вместо сладкой начинки у неё внутри были гниль и черви.       Увидев её, Терренс поднялся со своего места и прошествовал к выходу. Находиться в одном помещении было невыносимо. Хуже становилось только от мысли, что сейчас Кейт подойдёт к Рендаллу, и ей он будет улыбаться, её поцелует, с ней будет охотно разговаривать.       С ней, а не с ним. * * *       Рот.       Обычный такой, ничем не примечательный рот.       Хотя, при желании, ему можно выписать дополнительную характеристику, заслуженно, без преувеличения, назвав рабочим. Ну, и ещё достаточно умелым.       В былое время Терренс находил в этом положительные стороны, понимая, что у него всегда есть на примете человек, готовый составить компанию, если в этом возникнет потребность. Не откажет, не станет требовать романтики и нежностей. Человек, который счастлив только от осознания, что в его сторону посмотрели. А от того, что заговорили, вообще едва ли не заикается – столько восторженных эмоций!       Терренс его не понимал, но находил подобное проявление чувств забавным, непривычным и милым. Иногда он даже жалел своего персонального человека-развлечение, что не мешало продолжать отношения на том же уровне, что и прежде. Никаких надежд на совместное будущее, никаких ласковостей, никаких обещаний.       Чистое потребление без ответной отдачи.       Закрывая глаза, он мог думать о чём угодно, а то и не думать вовсе, если Энди превосходил самого себя и проявлял чудеса орального мастерства. Подобное случалось не так часто, но иногда всё-таки бывало.       Сегодня всё шло под откос.       Терренс не мог расслабиться.       Он и просто отвлечься от своих размышлений не мог, потому смотрел в стену, со скучающим видом изучал рисунок на обоях, повторяя причудливую вязь пальцами. Сбивался, начинал заново и впервые думал о том, что заученные и неоднократно отработанные на практике прикосновения языка, влажность и теплота чужого рта прилично раздражают. Хочется, чтобы это всё поскорее закончилось, и Энди ушёл, оставив его в одиночестве. Не лез с расспросами, а просто поднялся с кровати и скрылся за дверью.       С момента потасовки около бассейна прошло две недели.       Терренсу казалось, что они не прошли, а проползли, еле живые, наполненные бесконечной рефлексией, взглядами на расстоянии и невозможностью нарушить слово, данное отцу. Единственный раз, когда он поступился принципами, был именно там, в больничном крыле. После этого Терренс решил, что действительно постарается держаться на расстоянии, подстраховавшись на всякий случай.       Рендалл провёл в лазарете не более трёх дней, а потом стал появляться на занятиях. Он делал вид, будто ничего не произошло, нормально общался со всеми одноклассниками, работал в паре с Энтони над проектами для клуба любителей политологии, проводил время в библиотеке или прогуливался по саду, игнорируя то место, где случилось памятное столкновение.       Терренс наблюдал за ним, стоя в коридоре на втором этаже. И отворачивался ровно в тот момент, когда понимал, что Рендалл заметил интерес, проявленный к его персоне.       Нельзя сказать, что они совсем друг друга игнорировали. Обменивались приветствиями, как того требовали приличия, но ни словом больше.       Терренс вспоминал воркование Кейт, занявшей его место, севшей ровно туда, где прежде сидел он.       То, как она прикасалась к щеке Рендалла, испуганным тоном расспрашивая, что же произошло?       Почему Рендалл оказался в лазарете?       Он повторил ей свою версию событий, и Терренс окончательно убедился: сдавать его не собираются. Неизвестно, ради кого или чего Рендалл старался сохранить всё в тайне, но со словами Альберта поспорить не выходило. В первую очередь, такая история-перевёртыш была выгодна семье Уилзи. А ещё конкретнее – Терренсу.       Рендалл от молчания ничего не выигрывал.       Терренс продолжал стоять у двери до тех пор, пока за спиной не появились родители Рендалла и не попросили подвинуться. Точнее, отец попросил, а мать взяла за руку и принялась рассыпаться в благодарностях за спасение сына.       Терренсу от этого стало хуже. Он не заслуживал похвалы от Стимптонов, а вот порицания – сколько угодно.       Он чуть не убил их сына, а они к нему с признательностью приходят.       Если бы Рендалл приложился головой сильнее, а Терренс не притормозил у двери, удивившись установившейся в помещении тишине...       Ситуация могла приобрести иную эмоциональную окраску и подойти под иное определение.       Не простой несчастный случай.       Непреднамеренное убийство.       Хотя, с какой стороны посмотреть.       Все, кто был в курсе вражды, могли бы подумать, что заранее спланированное и удачно претворённое в жизнь.       Терренс приказал подсознанию забыть о случившемся. Не потому, что в мыслях считал себя непричастным и невиновным. А именно по причине обратного отношения к происходящему.       Ещё немного, и он загрыз бы самого себя.       На следующий после незапланированного плаванья в бассейне день, ладонь, исколотая шипами, немилосердно саднила.       Терренс вспоминал дорожки, оставленные каплями крови на щеке Рендалла.       И ненависть к своей персоне вспыхивала с новой силой.       Мысли о многочисленных ошибках не позволяли сосредоточиться на чувственных удовольствиях.       Да и удовольствия, в общем-то, не было. Только беспредельная скука и понимание, что это может продолжаться ещё долгое время, если он сам ничего не сделает.       Или не подумает о чём-нибудь приятном.       Секс никогда не был для него панацеей – избавлением от всех проблем и забот. Просто славная вещь, позволяющая расслабиться и немного упорядочить мысли. В определённом случае, ещё и способ насладиться близостью любимого человека.       Так было прежде.       Но не теперь.       Несколько минут механических движений, и его ладонь вплелась в немного растрёпанные светлые волосы, прихватывая сильнее и не позволяя отстраниться.       Терренс запрокинул голову, приоткрыл рот и в самый последний момент прикусил кончик языка, не позволив себе произнести то имя, о котором несколько дней назад даже думать запретил.       Не получилось, как показала практика.       Терренс, продолжая лежать с закрытыми глазами, представил себя со стороны и едва не скривился от зародившейся жалости.       Человек, находившийся на его кровати, закрывающий глаза рукой, словно боялся, что яркий свет причинит боль сетчатке, являлся его внешним воплощением.       Но куда подевалась былая внутренняя уверенность?       Штанина, сдёрнутая с одной ноги, вообще казалась чужеродным элементом.       А тупая попытка изобразить страсть окончательно сравняла его с землёй.       Кончить-то он кончил, но... Лучше бы этого всего не было.       Терренс распахнул глаза и посмотрел на Энди. Тот навыком чтения мыслей не обладал, а потому убираться на все четыре стороны не торопился. Он осматривался по сторонам в поисках платка или салфетки, чтобы стереть со щеки белёсые капли.       Терренсу стало невыносимо тошно.       Он вытащил из кармана брюк чистый платок и бросил его Энди.       – На, возьми, вытрись, – произнёс отстранённо и принялся натягивать вторую штанину, приводя себя в порядок.       Разговаривать было не о чем, и Терренсу отчаянно захотелось, чтобы их мелкую компанию разбавили посторонние люди. Тогда-то Энди точно поймёт: делать ему здесь нечего. И свалит к себе.       Кто-то умный и крайне проницательный эти мысли услышал или почувствовал, проходя по коридору.       Стоило только подумать, как в дверь постучали.       Обычно Энтони не упускал возможности проехаться по остаткам гордости, не желавшим окончательно покидать его соседа, но сейчас, заметив Энди поблизости, никак его присутствие рядом с Терренсом не прокомментировал. Едва заметно вскинул бровь, но очень быстро придал лицу серьёзное выражение и обратился к Терренсу:       – Ты занят? Зайти позже?       – Нет. Уже нет, – ответил Терренс, отходя от двери и предлагая Энтони составить ему компанию. – Прости, настроение не самое подходящее.       Добавил, обратившись к Энди.       – Тогда я пойду?       – Иди. Платок можешь забрать.       Терренсу хотелось, чтобы он поскорее убрался, а вместе с ним ушло восвояси и отвращение к недавней попытке изобразить героя-любовника.       Энди мог топтаться здесь ещё минут пять, прикидывая, куда положить вещь. Терренс его такой возможности лишил.       Энтони проводил соседа насмешливым взглядом и тяжело вздохнул, прикидывая, окажется ли для него эта ночь бессонной, или всё обойдётся? Энди имел склонность жаловаться на жизнь каждый раз, когда у них с Терренсом что-то не клеилось. Сегодня не клеилось конкретно.       Энтони, не прилагая особых усилий, представлял, как распадается на части конструкция, и все усилия идут прахом.       Терренс не был расслабленным и удовлетворённым. Он выглядел уставшим, если не сказать грубее. Банально затраханным. Только в роли любовника с садистскими наклонностями выступала жизнь, а не какая-то определённая личность.       – Хочу напиться, – поделился Терренс, вновь падая на кровать и закрывая глаза рукой.       Когда никто не слюнявил ему член, а брюки были застёгнуты и на молнию, и на пуговицу, собственная поза не казалась показательной или глупой. И жалости к себе тоже не было. Лишь поразительная пустота внутри.       Терренс знал, что выбило его из состояния равновесия. Узнали бы и все остальные, приди им в голову мысль заглянуть на «Facebook» и немного пролистать ленту.       Кейт создала новую заметку, к которой приложила фотографию, желая продемонстрировать выбранный вариант приглашений на свадьбу.       С двумя целующимися голубками.       По всем правилам.       Мещанство и убогость стиля.       Терренс ждал сообщения от отца, что к ним прилетела целая стая этих птиц и теперь дожидается наступления своего часа.       – Совсем скоро у тебя появится возможность осуществить желаемое. Надеюсь, ты помнишь? Или уже не помнишь?       – Мини-каникулы и твой день рождения, на них выпадающий, – улыбнулся Терренс. – Конечно, помню. Ради такого случая я могу даже попытаться самостоятельно испечь торт. Правда, не обещаю, что он будет съедобным. Но оцени старания!       – Уже оценил, – хмыкнул Энтони.       Он лежал рядом с Терренсом, соприкасаясь с его плечом своим, и разглядывал на планшете варианты фраков, предложенных на выбор.       Пожалуй, кроме Мартина, только ему было позволено настолько бесцеремонно вторгаться в личное пространство Терренса, не рискуя услышать не совсем литературное высказывание с указанием направления, в котором стоит пойти.       Ну, и Рендаллу, вероятнее всего, тоже. Только тот мог находиться ещё ближе.       Энтони не спрашивал Терренса о том, что произошло в бассейне, но лепестки роз, покачивающиеся на поверхности воды, царапины, оставленные шипами на щеке Рендалла, и прочие странности давно подсказали правильный ответ относительно природы отношений, связывающих его лучшего друга и его же бессменного напарника в клубе политологов.       – Посмотри, – произнёс, привлекая Терренса к активному участию в планировании предстоящего торжества.       Терренс убрал руку от лица, глянул на экран и цокнул языком.       – Какой потрясающий анахронизм.       – Думаешь?       – Да. Зачем тебе понадобился такой наряд?       – Не поверишь, но не только мне. Всем.       – Мне тоже?       – Всем. Без исключения. Собственно, ради этого я к тебе и пришёл. Хотел посоветоваться относительно дресс-кода, потому что у самого уже рябит в глазах от количества отмеченных моделей.       – Чью больную голову посетила мысль о необходимости этого маскарада?       – Мишель, – признался Энтони. – Она предложила нечто подобное в разговоре с моей матерью. Матери понравилось. Сценарий оказался утверждён. Так что в этом году нас ожидает стилизация под бал прошлых веков. Ничего не говори, я и без того чувствую себя идиотом, рассказывая всем приглашённым, какой наряд подразумевается под словами «дресс-код обязателен».       – Твоя французская кузина тоже там будет?       – Обещала прилететь, потому, скорее всего, да.       – А...       Терренс не договорил, но Энтони понял, о ком речь.       – Они тоже.       – Как по минному полю ходить придётся. На каждом шагу неприятные личности. Думаю, глупо спрашивать о Беннете. Он-то точно приглашён.       Энтони повернул голову, перехватил взгляд Терренса.       – Я не мог пригласить их, проигнорировав его.       – Я понимаю, – протянул Терренс. – Понимаю. Всё. Просто интересовался списком гостей, ничего такого.       – Если бы ты занимался его составлением, боюсь, пришлось бы мне праздновать в гордом одиночестве.       – Почему в одиночестве? Со мной.       – И что же мне с одним тобой делать?       – Любить пламенно и страстно, – хмыкнул Терренс, проведя ладонью по линии чужого подбородка.       Энтони прищурился, фыркнул и убрал руку Терренса от своего лица.       – Как Рендалл? Или ещё сильнее? – спросил, спустя пару мгновений.       – Ты... – Терренс заготовленной речью подавился; явно не думал, что окружающие в курсе. – Откуда ты знаешь?       – Не нужно быть гением, чтобы прибавить одно к другому. Достаточно лишь немного раскинуть мозгами, и причина твоей ненависти сама собой откроется. Ни за что в жизни не поверю, что тебя так перемкнуло от знания, что замуж выходит Кейт. Ты был бы только рад избавиться от этой обузы, передав её на руки кому угодно, хоть первому встречному. Отсюда сам собой напрашивается вывод. Ты сходишь с ума от осознания, что на ней женится именно он. И он – не первый встречный, а важная страница твоей жизни.       – Мне даже отпарировать нечем.       – Вот и не нужно. Кстати, тебе никогда не казалось странным такое потрясающее стечение обстоятельств?       – Нет, – удивлённо произнёс Терренс. – Что ты хочешь этим сказать? Что, на самом деле, всё не так гладко?       – Сам пока не знаю. Но меня царапает предельная идеальность картины, ни единой ошибки, один сплошной пример для подражания. Обычно за таким фасадом скрывается нереальное количество грязи.       – И что ты предлагаешь?       – Подумаю на досуге, потом поделюсь соображениями. А пока помоги мне определиться с моделью фрака, иначе я окончательно свихнусь.       – Тони, какие, к чёрту, фраки?! Сначала ты говоришь, что...       – Я помню, о чём я говорил. – Энтони, сохраняя завидное спокойствие, прервал пламенную речь друга, прижав ладонь к его губам, тем самым, заставив замолчать. – И не отказываюсь от попыток разведать, при случае, обстановку. При удобном, заметь, случае. Прислушайся к моему совету и не пори горячку. Того, что ты натворил, уже достаточно. Школа третью неделю полирует вам обоим кости, желая узнать, с чего бы директорскому сыну опускаться до рукоприкладства в отношении умного, но больше ничем особо не запоминающегося одноклассника. Не давай им очередной повод для обсуждений и не совершай глупостей.       Несколько минут Терренс убивал Энтони взглядом за эту речь, потом потянулся, выхватил планшет из его рук и, развернув одну из страниц, прошипел:       – Давай сюда свои фраки.       После чего вперил взгляд в экран, сделав вид, будто ничего важнее и интереснее в жизни не доводилось наблюдать.