Будни «Чёрной орхидеи»

      – Чёрная или белая? – спросил Рендалл, стоя перед зеркалом и ожидая окончательного вердикта.       Чувствовал себя, при этом, отвратительнее не бывает. Аналогия прослеживалась сама собой. Старый голливудский фильм о девушке лёгкого поведения, ставшей смыслом жизни для миллионера.       С той лишь разницей, что сейчас в роли девушки выступал сам Рендалл, а его наречённая сидела напротив, просматривала варианты приглашений, предназначенных для свадебного торжества, и время от времени одаряла вниманием будущего супруга. Оценивала. Пыталась советовать. Навязывала мнение.       Чёрное и белое не носи. «Да» и «нет» не говори.       Они выбирали наряд не для свадебной церемонии – это только предстояло сделать в дальнейшем. В настоящий момент, они были озадачены условием, прописанным в пригласительных билетах.       Рендалл пытался отделаться от унизительной необходимости устраивать дефиле перед невестой, желая перевести тему, заговорил о подарках.       Кейт пресекла его начинания, парировала тем, что уже давно обо всём позаботилась, и они не ударят в грязь лицом, вручая свои презенты.       Энтони был щедр и великодушен, потому позвал обоих, несмотря на то, что с Кейт практически не общался и знал её постольку поскольку.       Рендалл хотел отказаться, пусть и понимал, что со стороны это выглядит не слишком вежливо. Надеялся, что Кейт обязательно будет протестовать, он поддержит её решение, и, как итог, они никуда не поедут.       Кейт придерживалась иной точки зрения. Считала, что они обязаны появиться на празднике.       Заглянуть хотя бы на пару минут и лично поздравить именинника, как она сказала.       Рендалл понял, что обречён.       Придётся весь вечер изображать чудесное расположение духа, общаться с одноклассниками и родственниками Энтони, а самое главное, несомненно, держаться на расстоянии от Терренса, чтобы не спровоцировать очередной скандал.       Одно лишь появление Кейт могло заставить Терренса слететь с катушек.       Пригласить на торжество их обоих было равносильно реализации не слишком умной затеи с взрывчаткой, заложенной в праздничный торт.       Наверняка Энтони это понимал, но правила этикета обязывали его подчиняться законам лицемерного аристократического общества и приглашать всех, с кем приходилось более или менее близко контактировать ему или его родителям.       Рендаллу затея с костюмированным балом представлялась заранее обречённой на провал, достаточно эпатажной и слегка глупой. Но хозяином вечера был не он, а другой человек, и этот человек совета о том, как следует организовывать торжества, не спрашивал.       А если бы спросил, Рендалл всё равно ничего дельного посоветовать не сумел бы. У них в доме – ещё до того, как на горизонте замаячило разорение – приёмов практически не проводили, а праздновать дни рождения с размахом считалось признаком дурного тона. В детстве Рендалл вообще не понимал смысла этого праздника, поскольку его торжества, которые и называть этим словом было стыдно, проходили по единому сценарию. Традиционная песня, торт с одной свечкой и несколько книг в подарок.       Удивительно, как при своей скупости родители не смогли сколотить огромное состояние, которое очень пригодилось бы в дальнейшем, в противоборстве с Дином Кларком.       Рендалл задавал себе вопрос.       И тут же сам отвечал.       Они были скупы только в быту, ущемляя себя практически во всём.       Но когда предписывалось выйти в люди и пустить пыль в глаза, продемонстрировав своё благосостояние, средства моментально находились и тратились с фантастической скоростью.       Никаких нареканий это почему-то не вызывало.       О том, чтобы пригласить приятелей домой, речи тоже не заходило. Было несколько попыток, но все они бесславно закончились под аккомпанемент нотаций матери, считавшей, что их дом – это не проходной двор, не стоит таскать сюда всех подряд.       При этом она отчаянно хотела, чтобы у Рендалла появились друзья, происходящие из высокородных семей. Но и их тоже домой водить было запрещено.       Аргументировалось обычно практически тем же, с небольшими поправками.       Если неблагонадёжные элементы, по мнению матери, могли что-то присмотреть и украсть, то более обеспеченные детишки, всенепременно, сравнили бы обстановку их дома с интерьерами, в коих обитали сами. И результат сравнения, разумеется, оказался бы не в пользу Стимптонов.       Как такое прикажете пережить?       Позор и падение в чужих глазах – ужасное явление. Особенно, если мнение посторонних людей по какой-то необъяснимой причине ценится выше своего собственного.       Рендалл ещё раз окинул критическим взглядом отражение в зеркале. Сам он придерживался точки зрения, гласившей, что цвет рубашки решающей роли не играет. Что в одном наряде он смотрится странно, что в другом.       Спасибо Энтони за то, что не предложил гостям приехать на торжество в каретах. Ради поддержания атмосферы, так сказать.       Строгий костюм был оптимальным вариантом, но фрак и белые перчатки – уже перебор. Перчатки, кстати, тоже входили в понятие дресс-кода. Как для девушек, так и для юношей. Но если Кейт в её нежно-фиолетовом платье и аксессуарах того же оттенка была красавицей, то себя Рендалл видел недоделанным пугалом.       Вероятно, сказывалась общая нервозность, поскольку отражение в зеркале утверждало обратное.       Он был очень даже симпатичным в предложенном наряде.       Уничтожить окончательно небрежность, с которой он относится к вещам, и можно прямо сейчас на бал восемнадцатого века.       Ну, или на такую вот стилизацию.       Не дождавшись ответа от Кейт, Рендалл отошёл от зеркала, стянул перчатки и бросил их на стол, наливая себе воды.       Кейт отложила в сторону макеты приглашений и посмотрела на Рендалла со снисходительной улыбкой.       – Белая, – произнесла без сомнений.       Рендалл едва не выпустил из рук стакан.       Признаться, ответа он уже не ждал.       Сначала, когда в комнате повисла тишина, хотел повторить вопрос, подумав, что Кейт всё мимо ушей пропустила, однако промолчал. Теперь выяснилось, что она прекрасно слышала, просто не желала разговаривать. Или не посчитала нужным отрываться от своего занятия ради мелочей.       Несмотря на то, что предварительный внешний вид приглашений был утверждён, Кейт внезапно решила всё кардинально поменять.       Наверное, работники брачного агентства её ненавидели.       Поднявшись из кресла, Кейт подошла к Рендаллу, забрала из его рук стакан, поставила на стол. И вновь улыбнулась. Гораздо теплее, чем в первый раз. Такую улыбку Рендалл наблюдал у будущей жены не так уж часто. По правде говоря, только один раз – в лазарете.       Тот визит тоже был неожиданностью. Рендалл рассчитывал на встречу с родителями, а увидел её.       Сначала Кейт задавала вопросы, дотошно выспрашивая все подробности случившегося, заставив Рендалла почувствовать себя подопытным кроликом, проходящим тестирование на детекторе лжи.       В целом, ложь далась ему просто и безболезненно.       Он рассказывал о форс-мажорном происшествии так, словно сам поверил в чудесное спасение стараниями Терренса, и в то, что поскользнулся самостоятельно, из-за нарушений правил техники безопасности.       Лгать во второй раз было ещё проще. Родителям он поведал обо всём без запинки. Заученные слова отлетали от зубов только так.       Неудивительно, учитывая, что приукрашивать действительность ему приходилось и прежде. Целый год, потраченный на развитие способностей обманщика высшей категории, не прошёл даром.       После того, как с расспросами было покончено, Кейт улыбнулась ему и поцеловала. Сама. Впервые за время знакомства.       Обычно инициативу предписывалось проявлять Рендаллу, и он гадал: то ли Кейт просто предпочитает оставлять первый шаг за своими парнями, то ли он ей настолько отвратителен, что необходимость целоваться с ним – каждый раз сродни испытанию.       Они были странной парой, хотя и старались доказать обратное.       Девушка, болезнь которой нельзя называть, поскольку это не стоит внимания. И парень, отринувший меркантильные интересы и думающий исключительно о возвышенных материях.       На деле всё было ровно наоборот.       Рендалл чувствовал, что болезнь Кейтлин весьма значима, и, узнав истинный диагноз, он точно не обрадуется.       Тот факт, что сам работает мужем ради материального благополучия семьи, не обсуждался.       Нечего там было обсуждать.       Кейт прикоснулась к воротничку рубашки Рендалла, провела по нему пальцем, чуть опустила ресницы и, кажется, смутилась.       Такое вообще возможно?       Рендалл постепенно привык к стандартному отношению – намеренной демонстрации того, что основа их брака – это бизнес, ничего личного, потому сейчас удивился и чуть приоткрыл рот, намереваясь спросить Кейт, что на неё нашло. Она его опередила, приложив палец к губам, призывая к молчанию.       На людях Кейт виртуозно разыгрывала великую любовь, но, стоило им остаться наедине, и она моментально из милой влюблённой девушки превращалась в равнодушную куклу.       Рендалл неоднократно ловил себя на мысли, что эта характеристика, данная Кейт Терренсом, идеально отражает истинную суть.       Нечего добавить.       Как, впрочем, и убавить.       – Белая, – повторила Кейт. – Она намного лучше сочетается с фраком, нежели чёрная. Тёмным будет галстук. Или бабочка. А, может быть, мы повяжем шейный платок, чтобы полностью соответствовать духу той эпохи. Но, глядя правде в глаза, могу с уверенностью заявить, что на тебе всё смотрится прекрасно, ведь ты сам у меня очень-очень красивый. Лучший из всех, кого я знаю.       Рука скользнула по волосам, перебирая короткие пряди.       – Кейт... – растерянно выдал Рендалл.       Дальше этого не пошло.       Замёрзло в горле, стало острыми иглами, разорвало и пустило кровь. На вкус она была почему-то не стандартно солёной, а горькой, слегка отдающей гнилью. И Рендалл этой кровью захлебнулся, вспомнив, о чём думал, глядя в глаза Терренсу, там, в больничном крыле академии.       Сейчас Рендалл был противен себе из-за этих мыслей.       – Мне так с тобой повезло, – заметила Кейт. – Наверное, это настоящий подарок судьбы после всего того, что пришлось пережить до момента нашей встречи.       – Почему ты говоришь мне об этом только теперь?       – Потому что я лишь недавно поняла, как много ты значишь в моей жизни. Пока всё было нормально, я не задумывалась толком ни о чём. А, услышав от твоих родителей, что с тобой случилась беда, впервые осознала, насколько важным ты для меня стал. И как сильно я боюсь тебя потерять. Пока не увидела, что всё не так страшно, как нарисовало моё воображение, думала, с ума сойду от переживаний. Не секрет, что сейчас нас связывают, по большей части, обстоятельства и обязательства, а не сильные чувства. Но, Рен...       Кейт сделала паузу, а Рендалл дёрнулся, как от пощёчины, потому что употребление этой формы имени выбивало у него почву из-под ног, делая слабым и беззащитным.       Рендалл не слишком любил, когда его имя сокращали. К подобному обращению его приучил Терренс, впервые рискнувший использовать краткую форму, а потом сделавший это своей персональной фишкой. Для окружающих Рендалл всегда был и оставался Рендаллом, и только для Терренса – Реном.       Теперь его привычку подхватила Кейт, заставив в очередной раз пережить тот дождливый день, когда началась их с Терренсом общая история.       – Что? – глухо спросил он, сглатывая и чувствуя, как в висках пульсирует боль.       – Сегодня я с уверенностью могу сказать, что готова полюбить тебя. Даже не так. Скажу, что хочу это сделать, и, кажется, уже начала влюбляться. Надеюсь, когда-нибудь я услышу подобные слова и с твоей стороны.       – Я обещал сделать тебя счастливой, – произнёс Рендалл.       Кейт тихо засмеялась, провела ногтем по щеке, там, где недавно были царапины, а теперь и следа от них не осталось.       – Ты покраснел. Какая прелесть. Это так мило, на самом деле. Ты и, правда, золото, Рен.       – И я обязательно постараюсь сделать своё обещание реальностью, – добавил, не обратив внимания на реплику Кейт.       Закрыл глаза, вспомнив теорию Терренса о правде и лжи. Сейчас Рендалл не хотел, чтобы Кейт видела его взгляд, потому как посыл, в него вложенный, отличался от слов, что срывались с губ.       Рендалл обещал сделать счастливой свою невесту, но сомневался, что у него это получится хотя бы на одну сотую процента.       Она была готова его полюбить, а он её – нет.       Ни её красоту, ни ум, ни деньги. Ничто Рендалла не привлекало и не могло посодействовать зарождению большой любви, способной преодолеть все преграды на своём пути.       Невозможно сделать счастливым другого человека, когда сам патологически несчастен. А Рендалл именно таким и был.       Он мог попытаться распахнуть сердце навстречу новой любви, позволить Кейт постепенно отвоёвывать всё больше пространства. Но знал, что попытки заранее обречены на провал, ведь Рендалл ещё год назад нашёл своему сердцу хозяина.       И имя этому человеку было – Терренс Уилзи. * * *       – Не хотелось бы этого признавать, но мы похожи на одну из многочисленных групп, поющих сладкие песенки о любви к единственной даме сердца, и завывающих мерзким тоном: «О, детка, моя милая детка. О, да. Я так люблю тебя».       Последние слова, коим предписывалось примерно отразить содержание текстов тех самых групп, Терренс произнёс уже не нормальным голосом. С долей иронии, а то и пренебрежением.       Он преодолевал расстояние от двери до середины зала, попутно надевая перчатки, так, словно вальсировал с кем-то невидимым. Замер посреди комнаты и переплёл пальцы, чтобы ткань легла идеально.       Энтони застегнул последние пуговицы на своём фраке и усмехнулся. Высказанная мысль была не так уж далека от правды. Хотя бы потому, что у всей четвёрки наряды оказались абсолютно идентичными.       Правда, совпадения под категорию случайных не подходили.       Само собой, в приглашениях не было указаний со стороны именинника относительно марок выбранной одежды, цвета самого фрака и рубашки, к нему прилагающейся. Следовательно, разнообразие в нарядах всё же должно было прослеживаться.       Но Энтони внезапно захотелось поиграть, подчеркнув мысль о вечной дружбе с определёнными одноклассниками, продемонстрировать схожесть мыслей и единогласное принятие решений.       Так он, Терренс, Мартин и Трой оказались в одинаковых нарядах, без минимальных отступлений. Одинаковая длина фалд, наталкивающих на мысли о ласточкином хвосте, белые розы в петлицах, белые перчатки, ботинки, приобретённые в одном магазине.       Терренс покрутил пальцем у виска, высказав предположение, что друг свихнулся в преддверии бала, но всё-таки не стал нарушать договор и сделал то, что от него требовалось.       – Не удивлюсь, если кто-то из гостей подойдёт ко мне, желая поинтересоваться, когда же мы поднимемся на сцену и будем их развлекать, – добавил, опускаясь на диван и глядя на Мартина, сидевшего в отдалении.       Младший брат практически не принимал участия в разговоре, размышляя о чём-то своём. Терренс не стал донимать его расспросами и перевёл взгляд в сторону Энтони. На диване, стоявшем напротив, вольготно расположился Трой, и на него смотреть было не особенно интересно.       – Ты преувеличиваешь, – заметил Энтони.       – Как и всегда, – не упустил возможности отпустить колкое замечание Трой. Он искренне полагал, что Терренс играет в большинстве случаев. Старательно, с самоотдачей, желая привлечь к своей персоне повышенное количество внимания. Когда получает то, чего хотел, моментально примеряет скучающее выражение лица и выгуливает его до начала следующего представления.       Тем и живёт.       – Хотя бы сегодня я прошу вас оставить все разногласия при себе и не устраивать публичные склоки, – произнёс Энтони, приглаживая волосы.       Они и без того были идеально уложены, однако Энтони цеплялся к каждой мелочи.       Он нервничал, но, разумеется, не из-за причёски или схожести нарядов. Просто свалить переживания на что-то такое было проще, нежели рассказывать о дурных предчувствиях.       Они не были хоть сколько-нибудь мистическими – простая логика.       Холодная голова, немного размышлений на тему, и вот уже перед ним разворачиваются неутешительные картины будущего, основанные на понимании основных принципов взаимодействия.       Душевное равновесие нарушали мысли о пересечении на празднике людей, откровенно друг друга недолюбливающих.       Энтони прикидывал, как развести их в разные углы, чтобы взрыв не грянул на виду у большинства присутствующих и не стал очередным поводом для активного обсуждения. Действенного на сто процентов плана в разработке не было. Так только. Жалкие наработки, не дающие никаких гарантий.       Одним из наиболее подходящих вариантов выступала мысль, предлагавшая постоянно отираться рядом с Терренсом, не отходя от него ни на шаг, и ему не позволяя удаляться на приличное расстояние.       Подходящих, да, но практически невыполнимых.       Хождение по пятам, будто они друг к другу привязаны, смотрелось странно и противоречило правилам гостеприимства.       Энтони, выступая в роли хозяина вечера, должен был не только получить порцию внимания со стороны гостей, но и ответить им любезностью, уделив каждому хотя бы несколько минут своего времени. Поинтересоваться состоянием дел, обменяться необременительными фразами, улыбнуться, рассказать французским родственникам, обещавшим прилететь по такому случаю, о планах на будущее.       Множество светских обязанностей, возложенных на него.       Терренс был свободен от этой повинности, а потому имел полную свободу действий и ходить мог, куда угодно.       Энтони представлял примерный разговор с другом и понимал, что это – абсурд. И не простой, а в абсолюте.       Даже думать об этом смешно и нелепо.       Что он скажет Терренсу, если решится на серьёзный разговор? Поделится соображениями и опасениями?       Я буду присматривать за тобой, чтобы ты не испортил праздник. Хорошо?       Реакцию Терренса предсказать было довольно просто.       Недовольство, раздражение и, как следствие, усиление риска получить в качестве кульминации вечера кровопролитие. Чем больше Терренс будет пытаться себя контролировать, тем сильнее разозлится, и одного неосторожного слова окажется достаточно, чтобы всё вокруг воспламенилось, подобно бензиновому озеру, в которое упала зажжённая спичка.       – Никто не ссорится. – Трой дёрнул плечом. – Я просто не понимаю, отчего эта милая авантюра воспринимается в штыки. И не пойму никогда.       – Уж не потому ли она милая, что принята с подачи Мишель? – спросил Терренс.       Старался говорить ровным тоном, но Энтони заметил, как потемнели его глаза.       Терренс уже сейчас находился в состоянии, далёком от спокойствия. По мере приближения торжественного часа его настроение менялось всё сильнее, притом не в лучшую сторону.       – Видимо, тебе она претит по той же причине.       – Нет.       – Сомневаюсь.       – Меня не волнует твоё мнение.       Трой хмыкнул и не стал поддерживать дискуссию. То ли сам понял, что скандал сам по себе не угаснет, если продолжать подкидывать в него дрова, то ли перехватил умоляющий взгляд Мартина, ненавидевшего скандалы, возникающие на пустом месте. Вообще-то он их все ненавидел, но такие – из воздуха – особенно.       Праздничной атмосферы в гостиной не ощущалось, зато напряжения – сколько угодно. Энтони это чувствовал. И не только он, судя по тому, как на него посмотрел Мартин и едва заметно кивнул в сторону брата, пока тот был занят изучением списка приглашённых гостей, лежавшего на столе.       Видел не в первый раз. Сначала в черновом варианте, набросанном на скорую руку, потом – утверждённый, конечный результат. Но сейчас снова пробегался взглядом по ровным строчкам, надеясь выжечь имена и фамилии тех, кто был ему неприятен.       Мартин хотел, чтобы хозяин вечера поговорил с Терренсом. Сегодня просьбы Энтони имели особый вес.       В обычное время Терренс мог вспылить, поняв, что его вновь пытаются напичкать нравоучениями, но сейчас должен был прислушаться.       Энтони сильнее утвердился во мнении, что подстраховаться не помешает, хотя все эти разговоры казались ему довольно глупыми.       Терренс был взрослым человеком. Относительно, конечно, взрослым, но всё-таки не пятилетний малыш, который ничего не понимает, только падает на пол в магазине и орёт дурным голосом, требуя купить ему что-нибудь из наиболее приглянувшегося ассортимента. Следовательно, должен себя хотя бы частично контролировать и отдавать отчёт в совершении тех или иных действий.       Энтони после длительных размышлений и праздник был не в радость.       День начался так же, как и большинство других дней в году. С той лишь разницей, что за окнами был сад родного дома, а не академии. А ещё поблизости никого не наблюдалось. Стояла желанная тишина.       Никаких соседей по комнате, никакого шума.       Осознание, что он находится в спальне, принадлежащей только ему, и эту комнату не приходится делить с посторонним человеком, делало Энтони счастливым.       На этом хорошие моменты закончились, начались бытовые проблемы.       Энтони предписывалось проследить за организацией праздничного мероприятия, обговорить все детали, проверить, как персонал справляется – или не справляется – с поставленной задачей. Собственно, на это он и потратил большую часть дня.       Потом приехал Трой, за ним подтянулись Терренс и Мартин. Внимание переключилось на них.       Нельзя сказать, что Энтони, утомлённый ворохом своих проблем, ничего вокруг не видел. Он замечал и очень даже.       Терренс выглядел озадаченным, иногда отвечал невпопад или огрызался, когда к нему обращался брат. Такое он позволял себе редко. Тем более на людях, даже если люди были давно знакомыми, почти что родственниками – наплевать, что нет общей крови.       Терренса, однозначно, угнетало нечто, Энтони неизвестное. Вряд ли виной всему являлся список гостей. За время, отведённое для приготовлений, они успели неоднократно всё обсудить, продумать и прийти к определённым выводам. Терренс обещал держаться в стороне от неприятных личностей и не давать воли чувствам, какими бы сильными они не оказались.       Энтони понимал, что Терренс, пообещав, постарается его не подвести. Но, видимо, появились новые условия, вновь заставившие нервничать и злиться.       Энтони должен был узнать, что это за условия и попытаться свести к минимуму возможные потери, а лучше – обойтись без них вовсе.       – Терренс? – позвал осторожно.       И с трудом сдержал улыбку, когда Мартин выдохнул с облегчением, поняв, что его невысказанная просьба принята к рассмотрению, а не проигнорирована.       Терренс вскинул голову. Отложил в сторону зажигалку, которую вертел в руках, позволяя огоньку вспыхивать и тут же гаснуть.       – Можно тебя на пару слов? – спросил Энтони, посмотрев выразительно, тем самым, отметая все варианты ответов, кроме согласия.       – Конечно. – Терренс откликнулся без особого энтузиазма, но с места поднялся и, вновь прихватив зажигалку, направился к выходу из зала.       – Удачи, – произнёс Мартин, когда Энтони проходил мимо.       – Спасибо. В курсе, что с ним произошло?       – Если общими словами, то это связано с нашей родственницей.       – А...       – Подробностей я не знаю, – ответил Мартин, угадав направление чужих мыслей.       – Ладно. Сам выясню.       Задерживаться здесь было бессмысленно, и Энтони, последовав примеру друга, удалился, закрыв двери, ведущие в зал.       Терренс ждал в холле.       Он снял перчатку и теперь мог забавляться с зажигалкой, не боясь подпалить вещь. Энтони проследил за тем, как пламя прошлось в опасной близости от кожи, замерло на месте. Когда Терренс поднял взгляд и посмотрел на наблюдателя, ладонь его тоже перестала двигаться.       – С сигаретами на улицу? – спросил он, изобразив полуулыбку.       – Да. Ты же знаешь, моя мать чувствительна к запахам, а табак её раздражает.       – Тогда идём. Поговорим, пока есть возможность.       – Я только «за». Обеими руками.       – Идём, – повторил Терренс, задувая пламя и толкая дверь, открывающую дорогу в сад.       Именно там, в центральной его части, планировалось проводить торжественное мероприятие. Энтони окинул придирчивым взглядом людей, снующих туда-сюда, и махнул рукой, указывая, в какую сторону идти.       Сад был поистине огромным, и укромных уголков, при желании, находилось превеликое множество. Оказавшись на этой территории впервые, человек неосведомлённый вполне мог заблудиться.       Терренсу подобные перспективы не грозили. Он знал и дом, и сад Кларков, как свои пять пальцев. Бывать в гостях у друга ему доводилось неоднократно, а знакомство их состоялось много лет назад, едва ли не в первый год жизни.       В отличие от Мартина, нашедшего человека со схожими интересами только на третий год обучения, а до того бывшего гордым одиночкой, в школу они пошли, будучи приятелями, а там и до статуса друзей доросли.       Вот с влюблённостью ничего не выгорело, и Энтони этому совсем не удивлялся. Несмотря на то, что сам он предпочитал представителей своего пола, Терренс никогда не выступал для него в качестве объекта сексуального желания.       Даже в перспективе.       Он находил вариант с любовью к другу чем-то очень загадочным, странным и, совершенно точно, ему недоступным. Не последнюю роль в этом играло совместно проведённое детство. Сложно считать сексуальным того, кто у тебя на глазах писался в постель, говоря образно. Никто из них, в своё время, этого, кажется, не делал, но суть оставалась та же.       А, может, и делал, но за давностью лет позабылось.       Слишком много общих воспоминаний. Если приблизиться друг к другу ещё на шаг, станет невыносимо, появится пресыщенность, и всё бесславно закончится. Бестолково.       Кроме того, Терренс был совсем не в его вкусе. Скорее, полной противоположностью.       Но на взаимопонимании отсутствие любви никак не отражалось. Незаинтересованность и отсутствие розовых очков, что так нравятся влюблённым людям, позволяли оставаться начеку, замечать перемены в настроении и своевременно разрешать возникающие проблемы.       Или хотя бы пытаться это делать.       В глубине сада были качели, появившиеся через несколько лет после рождения Энтони. Он вырос. Качели остались.       Энтони их терпеть не мог с того самого раза, когда однажды не удержался, слетел на землю, разбил колени, а потом ещё и перекладиной по голове получил.       Аттракцион у него востребованным не был, а Терренсу чем-то приглянулся.       Местоположением, вероятно. Расположенные вдали от людей, в самом тёмном уголке сада, они были идеальным выбором для временного укрытия, где можно предаваться размышлениям, не рискуя быть обнаруженным за считанные минуты.       Терренс пришёл сюда после так называемой первой любовной неудачи. Наведался после показательных выступлений Кейт, призванных то ли разжалобить, то ли пробудить чувство вины, заставив страдать и пестовать отвращение к самому себе. И год назад тоже приходил.       Энтони тогда удивился, поскольку ни о каких скандалах в жизни Терренса не знал, однако, увидев мрачное выражение лица, не полез с вопросами. Потом как-то позабылось, стёрлось и вновь обнажилось только теперь, когда Рендалл решил получить статус семейного человека.       Эти качели ассоциировались у Терренса с отчаянием.       Сейчас в копилку добавился ещё один момент.       Энтони вспоминал детство и раскачиваться не рисковал. Просто сел, сильно сжав в ладонях прохладные цепи. Предусмотрительно снял перчатки и засунул их в карман, чтобы ненароком не оставить на белоснежной ткани пятен ржавчины.       Терренс повторил его манёвр. Но не сидел на месте, боясь пошевелиться, а оттолкнулся от земли. Качели пришли в движение после длительного бездействия и противно заскрипели. Терренсу, видимо, этот звук тоже показался раздражающим, и он остановился.       Закурил.       В сумерках мелькнул огонёк его сигареты.       – Я помню о твоей просьбе, – произнёс. – И, правда, не собираюсь устраивать скандалы. Было бы подло – испортить тебе праздник.       – Даже, когда появится Мишель?       – Сделаю вид, что рад её видеть, обниму и пожелаю счастья в личной жизни. Могу и с Троем то же самое провернуть, но, думаю, он не оценит мои благородные порывы.       – Это был аперитив. Основное блюдо носит иное имя.       – И Рендалла я тоже постараюсь обходить стороной.       – Точно?       – Да. Обещаю.       – Позволишь задать один вопрос?       – Сколько угодно.       – Что произошло незадолго до приезда сюда? Когда мы разговаривали по телефону, голос твой звучал гораздо жизнерадостнее, а теперь ты огрызаешься на брата, хотя он ничего плохого не сделал и вообще старается слиться с окружающей средой, не отсвечивая лишний раз. Боится к тебе обратиться и отмалчивается в уголке.       – Всё-то ты замечаешь, – усмехнулся Терренс, покрутив в руках сигарету.       Энтони подумал, что ещё немного, и Терренс приложит кончик её к собственной ладони или запястью, желая оставить памятную отметину на коже. К счастью, ошибся. Терренс вновь перехватил пальцами фильтр и затянулся.       Курил он сегодня тоже как-то нервно, без стандартного налёта элегантности и шика. Иногда ему удавалось преподнести свою вредную привычку в подобном ключе, облагородить её как-то. Но не сейчас. В настоящий момент это были глубокие, лихорадочные затяжки, едкий дым, от которого у Энтони щипало в носу, и немного подрагивающие руки.       – Рассказывай.       Терренс покосился в сторону друга. Тот не предлагал поделиться, не просил, а почти что приказывал.       Исполнять следовало в обязательном порядке, не пытаясь уклониться.       Трясти грязным бельём Терренсу не хотелось, но и умолчать он не мог, поскольку событие, омрачившее его день, было неоднозначным. И результат имело непредсказуемый. Всё могло разрешиться благополучно – мирными переговорами, а могло иначе – грандиозным скандалом. Вспоминая момент прошлого «общения по душам», Терренс не подпитывал себя оптимистичными иллюзиями, готовясь к худшему.       Было время, когда от звонков, поступающих с этого номера, его бросало в дрожь.       Не ту, что соседствует со сладким трепетом, возникающим в предвкушении любимого голоса. А ту, что сопровождается потливостью ладоней и мыслями, бьющими в висок. Лихорадочным бегом последних и попытками предугадать, какая безумная идея посетила эту, не слишком светлую голову, на этот раз. Насколько масштабными окажутся потери, и как долго он будет приходить в себя после завершения общения.       Стоило отметить, что сегодня Кейт была с ним относительно мила и учтива, словно переродилась, стала другим человеком и осознала, что добиться хорошего к себе отношения можно только за счёт формирования и активной раскрутки позитивного образа.       Терренс не совсем понимал, чего она хочет, но выслушал внимательно, пару раз ответив коротко и по существу. Его общение с родственницей напрягало, и он старался поскорее завершить разговор.       Она нарочно тянула время, говорила об ошибках, свойственных временам, когда они познакомились и так некрасиво разошлись. О том, что нужно быть более милосердными друг к другу, не вспоминать былое и не акцентировать внимание на промахах. Следует перешагнуть через них и двигаться дальше.       А ещё о замужестве, в преддверии которого она жаждет помириться, наладив отношения с милыми родственниками.       Она же предложила поговорить, встретившись на празднике общего знакомого.       Не сомневаюсь, что ты там обязательно появишься, сказала она.       Естественно, появится. Иначе быть не могло. Потому и от перспективы общения отгородиться не удалось, попытавшись свалить всё на ограниченное количество времени и отсутствии окон в расписании дня.       Терренс не дал Кейт однозначного ответа, однако понимал, что она к нему в течение вечера обязательно подойдёт, и тогда-то нужно быть особенно осторожным. Если Кейт бросится резать себя посреди чужого торжества...       В общем, не самая желанная тема для раздумий, но иной, к огромному сожалению, нет.       – Занятно, – протянул Энтони.       Его откровения Терренса тоже наталкивали на не самые радостные мысли.       Тот показательный эпизод с лезвием ножа, вспарывающим кожу, несомненно, был ярким воспоминанием. Однако Энтони предпочёл бы правду, в которой кровь на полу, испуганный крик Рейчел и бледное лицо Мартина, схватившего старшего брата за руку, являлись элементами ночного кошмара, а не реальной жизни.       Терренс усмехнулся.       У него на языке крутилось иное определение сложившейся ситуации, но оно так и не было озвучено, забитое очередной порцией дыма.       – Что планируешь делать? – спросил Энтони.       – А чёрт его знает. Пока не придумал. Времени у меня на размышления немного, а момент встречи неумолимо приближается. Я тут недавно давал обещание хранить спокойствие, говорил, что праздник портить не собираюсь, но, как видишь, от меня зависит далеко не всё. Если вдруг, то... прости. Слова, правда, мало что меняют, но хотя бы так. Вероятно, буду действовать по ситуации, а она непредсказуемая, под стать моей собеседнице.       – Почему они никак не решатся?       – Понятия не имею. Спроси лучше у них. Как вариант... Не хотят?       – Такая беспечность и тупость. – Энтони покачал головой. – Неужели они действительно думают, что замужество в данном случае поможет? Если да, то они феерические кретины, и неудивительно, что у них родился такой ребёнок.       – Я не знаю всей правды, наслышан только об отдельных штрихах к портрету. Лиз тоже не осведомлена в полной мере. Её супруг и его родители практически не общается с этим ответвлением семейного древа. Отношения у них напряжённые, и это ещё слабо сказано. Холодная война во всей красе.       – В любом случае, расслабляться не стоит.       – Не стоит, – согласился Терренс, прикладывая окурок к цепочке и наблюдая, как окончательно гаснет огонёк. – Ну, что, мой повзрослевший друг, возвращаемся в гостиную и ведём светские беседы с милыми сердцу одноклассниками? Или ещё немного прогуляемся в ожидании начала торжеств?       Тони посмотрел на экран смартфона. Времени оставалось не так уж много – прогулкой пришлось пожертвовать.       В холле их поджидал Мартин. Он выглядел взволнованным и, сразу же, как только увидел брата, направился к нему.       – Что-то произошло? – спросил Энтони, внутренне взбудораженный содержанием разговора.       Он, как никто иной, осознавал серьёзность сложившегося положения и опасался последствий, спровоцированных скандалом.       Кейт. Терренс. Рендалл.       Три слагаемых, причудливым образом перетасованных между собой, а в итоге – взрыв, которому не подобрать адекватного сравнения. Разве что склад боеприпасов загорится, а потушить будет некому. Вот это более или менее подходящий эквивалент.       – В некотором смысле, – отозвался Мартин. – Терренс, я хотел сказать...       – Энтони!       Мартин поднял глаза к потолку, развёл руками и произнёс приглушённым тоном с нотами театральщины.       – Собственно, вот об этом и хотел. Но опоздал.       Терренс хмыкнул, Энтони поджал губы. Поворачиваться к лестнице они оба не спешили, уже по голосу определив, который из гостей прибыл на праздник.       Vive la France!       Мишель появилась на пороге гостиной, спустя несколько минут после того, как Терренс и Энтони удалились. Распахнула настежь двери, ворвавшись в помещение и сразу же заполнив его собой.       За то время, что они не виделись, Мартин успел позабыть, насколько Мишель шумная и активная.       Перемены во внешности мог отследить в режиме реального времени. Фотографии, которые она выставляла в социальных сетях, не приукрашивали действительность. С годами Мишель стала ещё миловиднее, впечатление портил, пожалуй, только излишне большой рот, но она так часто улыбалась, что через пару минут это становилось чем-то вроде личной фишки. Границы восприятия размывались, и становилось непонятно, то ли действительно рот большой, то ли она просто в очередной раз улыбается. Да и не важно.       Она задавала им с Троем вопросы, рассказывала о своей жизни, смеялась, слегка запрокидывая голову, и Мартину это казалось очаровательным, хотя, в былое время, он вообще не придавал значения чужим привычкам и типичным жестам.       А ещё у неё были милые кудряшки и не менее милые веснушки на чуточку курносом носу.       На мгновение Мартин даже поймал себя на мысли, что понимает Терренса и Троя, очарованных некогда этой особой. Она была очень позитивной, крайне жизнерадостной, и это располагало к себе.       Мартин удивился, как её можно было возненавидеть из-за незначительного промаха. Впрочем, для Терренса события тех лет приравнивались к трагедии, он негодовал и страдал, насколько хватало умений.       Мартину почему-то стало смешно, и он едва не захохотал.       Когда речь заходила о случае с Рендаллом, смеяться не хотелось. Терренс так и не расщедрился на подробности истории, связавшей его с одноклассником, но Мартин чувствовал подсознательно: там всё гораздо серьёзнее.       Некоторое время они проболтали втроём, после чего Мишель удалилась в свою комнату, сообщив, что планирует переодеться к торжеству.       Наверх она ушла в лёгком сарафане и кожаной куртке, а вниз спускалась уже при полном параде – в платье, идеально передающем атмосферу далёкого прошлого.       – С днём рождения, Тони, – выпалила радостно, порывисто обняв родственника и расцеловав в обе щеки.       Энтони эта привычка явно была не по нраву.       Мартин видел, как тот закатывает глаза и ждёт, когда же поток любезностей закончится.       – Спасибо, милая, – произнёс Энтони приторным тоном.       Мишель то ли не заметила сарказма, то ли просто игнорировала не слишком дружелюбные выпады в свою сторону, но ничего обидного в ответ не сказала. Отстранившись от кузена, она посмотрела прямо на Терренса.       Тот поприветствовал Мишель ироничной ухмылкой и взглядом из серии «Мне от тебя тошно».       – Здравствуй, Терренс.       Всё же решила обратиться и к нему.       Несмотря на то, что Мишель разговаривала с ними по-английски, от фирменной французской манеры речи при переходе с одного языка на другой полностью избавиться не удалось. Она продолжала говорить немного в нос, грассируя, когда сталкивалась с буквой «эр».       Терренс как-то сказал, что при таком произношении его имени создаётся впечатление, будто к нему обращается человек с дефектом речи.       Мартин прежде вообще не прислушивался к этому, а теперь согласился с братом. Хотя, собственное имя, произнесённое Мишель в присущем ей стиле, нисколько его не покоробило. Как и имя Троя.       А когда речь зашла о Терренсе, сразу вспомнился памятный разговор, и общее впечатление испортилось. Видимо, слова засели глубоко в мозгах и теперь давали такой результат.       – Привет, Мишель.       – Ты всё ещё на меня обижаешься? – поинтересовалась она.       Мартин напрягся в ожидании. Безмятежность, отражавшаяся на лице Терренса, могла быть предвестником чего угодно, начиная от действительно доброжелательной реакции, заканчивая обдумыванием феерической гадости, которую можно реализовать в дальнейшем. После того, как завершится празднование.       Фактически, слова, данного Энтони, Терренс не нарушит. Торжество не сорвёт, скандалов в присутствии большого количества свидетелей не устроит. Гадость не станет первой ассоциацией с днём рождения, по масштабам будет локальной и узнают о ней несколько наиболее близких человек.       Король и его свита.       – Нет, – вздохнул Терренс. – Знаешь, уже нет, хотя, не могу сказать, что вычеркнул неприятную историю из памяти и никогда к ней не возвращался. Просто в моей жизни, после того случая, появилось ещё несколько личных трагедий, имеющих куда большее значение. А теперь прости, но мне нужно кое о чём подумать. В одиночестве.       Сунув руки в карманы, он прошествовал в гостиную, где прежде заседала их немногочисленная компания, и закрыл дверь.       – Некоторые советы он воспринимает буквально, – пробормотал Энтони куда-то в сторону.       – Значит, продолжает злиться, да? – спросила Мишель, повернувшись к Мартину, словно он обязан находиться в курсе того, что творится в голове Терренса. – Но я тогда действительно ничего такого не подразумевала и не предполагала, что...       Судя по тому, как дрожал голос, она была готова расплакаться. Об этом говорил и ряд дополнительных признаков: нижняя губа подрагивала, а руки теребили лепестки брошки, выполненной в форме цветка.       Мишель, несомненно, нервничала.       – Не думаю, – ответил Мартин, улыбнувшись в попытке немного разрядить обстановку. – Он не любит разговаривать о прошлом, однако, не могу назвать его злопамятным.       Солгал, конечно, но иного выхода из ситуации не видел. На длительные объяснения изворотливости у Мартина не хватило бы.       – И у него действительно появились личные драмы, имеющие большее значение, – заметил Энтони. – Но лучше оставим эту тему. Расскажи мне, дорогая кузина, как ты долетела?       Его, в общем-то, подробности путешествия не волновали, но правила приличия обязывали быть дружелюбным со всеми, вот он и оттачивал мастерство перед началом испытания на прочность.       Первые молнии вспыхнули и погасли, гром прокатился над холлом и утих, не превратившись в дикий ураган.       Энтони боялся, что в дальнейшем удача от него отвернётся.       Им повезло в малом, но есть подозрение, что в большом они проиграют. Или вовсе сложат оружие без боя.       Мартин, провожая обоих взглядом, мучился от схожих мыслей. * * *       Много.       Таким словом можно было охарактеризовать сегодняшний вечер, оно же первым приходило на ум, когда Энтони пытался определиться со своими ощущениями.       Много гостей, поздравлений, подарков, возможностей пообщаться, обменявшись мнениями по тому или иному вопросу с родственниками и знакомыми. Огромное количество впечатлений. К счастью, положительных, не омрачённых склоками, скандалами и попытками гостей выяснить отношения, схлестнувшись друг с другом.       Всё складывалось, как нельзя лучше, опасения оказались напрасными.       Энтони всё-таки не стал пренебрегать подсказками внутреннего голоса и обратился к Терренсу с очередной просьбой-предложением. Терренс многозначительно хмыкнул, но отказываться не стал, потому большую часть вечера находился поблизости, уделяя внимание тем людям, что и Энтони, изредка отбиваясь от его компании и примыкая к другим группам по интересам.       Рендаллу Энтони правила безопасности не зачитывал, ограничившись небольшим замечанием, а когда в ответ получил заверение, что ничего такого не планировалось, улыбнулся ободрительно. Он видел, что Рендалл как не в своей тарелке находится, присутствие поблизости Кейт не делало его счастливым, как бы он не старался уверить в этом окружающих.       Однако их тип отношений никогда не подразумевал откровенности. И если Терренсу Энтони мог в глаза сказать нечто такое, то расспрашивать Рендалла о любовных связях и их влиянии на эмоциональное состояние не имел морального права. Достаточно было его осведомлённости об их романе, что так тщательно скрывался, хотя обычно Терренс не имел привычки удерживать знания при себе и свободно рассказывал о личности партнёров, с коими ему довелось провести день, ночь, неделю, месяц... Не столь важен срок, просто сам факт присутствия в жизни никогда не отрицался. А здесь всё было подёрнуто флёром тайны.       Уже одно это автоматически поднимало ценность истории.       Без внимания Рендалл в этот вечер не остался. Он не сидел привязанным к Кейт. Она быстро сориентировалась и присоединилась к компании девушек, а Рендалл... Рендалл неожиданно пользовался большим спросом, как бы двусмысленно это не прозвучало, у представителей старшего поколения.       Энтони удивился, увидев, как одноклассник разговорился с его отцом. Сначала беседа выглядела не слишком воодушевляющей, и Энтони хотел вмешаться, чтобы хоть немного исправить положение, но чем больше эти двое общались, тем непринуждённее становилась атмосфера, их окружавшая. Рендалл даже улыбнулся несколько раз, после чего Дин предложил ему присоединиться к их компании. Судя по всему, Рендалл согласился.       Мартин и Трой следовали за Терренсом, старательно играя роль верных рыцарей. Первый – на добровольной основе, второй – без особого энтузиазма, за компанию.       Энтони находился в состоянии нервного напряжения. У него никак не получалось расслабиться, а вот поводов для переживаний обнаружился внушительный список. Праздничное настроение, появления которого он ожидал хотя бы в ходе вечера, снисходить не желало. Энтони следил за всеми гостями сразу и за каждым персонально, на себя времени не оставалось.       Он и не отмечал своё восемнадцатилетие в общепринятом смысле.       Поднимая бокал, лишь прикасался на мгновение губами к стеклу, а потом, когда наблюдатели отворачивались, выплёскивал содержимое в клумбу. Он не мог позволить себе пить. Следовало сохранить предельную ясность мысли, чтобы уследить за всем, купировать возникающие конфликты в начальной стадии и поспособствовать формированию исключительно положительного впечатления о мероприятии в сознании окружающих людей.       Конечно, не обошлось без форс-мажоров. Пару раз Энтони внутренне готовился к тому, что его старания пойдут прахом, и скандал всё-таки разгорится. Когда Рендалл внезапно, покинув общество его родителей и других родственников, заговорил с Мартином, и в опасной близости от них материализовался Терренс, который себя в алкоголе, в отличие от хозяина вечера, практически не ограничивал, а потому мог выкинуть, что угодно.       Энтони знал, что количество выпитого для Терренса – не показатель и не помеха поддержанию самоконтроля на должном уровне. Но сам факт несколько напрягал. Однако Энтони не решился подойти и выхватить бокал из чужих рук, приказав перестать закидываться спиртными напитками.       Во второй раз он застыл на месте, ожидая скандала, когда Терренс и Кейт танцевали вместе. Отвлёкся на разговор с родственниками и, вернувшись к наблюдению за окружающими, с ужасом понял, что пропустил очень многое. Он не знал, кто проявил инициативу, внеся предложение, но то, что результат не понравился Рендаллу, было очевидно. Как и то, что Терренс, пытаясь разжечь в Рендалле ревность, отчаянно флиртовал с той, кого ненавидел сильнее всех на свете.       И она, судя по всему, не возражала.       Энтони плохо разбирался в женщинах, несмотря на то, что с раннего детства был окружён кузинами, при полном отсутствии кузенов.       Для разрешения противоречий, раздирающих душу, решил посоветоваться с Мишель. Она не была, в его представлении, гуру, но хотя бы немного в отношениях разнополых партнёров понимала.       Несколько минут понаблюдав за происходящим, она вынесла окончательный вердикт, заставивший Энтони почувствовать, как вдоль позвоночника поползла противная капля холодного пота, а руки сами собой сжались в кулаки.       Мишель подтвердила его подозрения.       Терренс действительно пытался изобразить страсть, проснувшуюся в его душе столь стремительно и ярко, что он не нашёл сил для сопротивления.       – Но, знаешь, она-то тоже поддерживает его начинания, – вздохнула Мишель. – Я бы так не смогла.       – С Терренсом? – хмыкнул Энтони.       – Нет, – покачала головой Мишель. – Вообще.       И не обманывала, в принципе.       За весь вечер она практически не разговаривала с Троем, несмотря на то, что ей этого отчаянно хотелось. Присутствие большого количества посторонних, наблюдение родителей и природное благородство, которым она обладала – Энтони не отрицал этого, несмотря на то, что Мишель ему не слишком нравилась, – ставили преграды на пути к откровенной демонстрации чувств и желаний.       Кейт вышеперечисленные факторы, за исключение второго, поскольку старшего поколения Бартонов поблизости не наблюдалось, не останавливали.       Энтони готов был поспорить: она смотрит в глаза Терренсу и жаждет, чтобы его ладонь соскользнула с талии, поднялась немного выше, и пальцы потянули шнуровку, развязывая аккуратный бантик, чтобы в дальнейшем снять это платье за ненадобностью.       Если это видел Энтони, совершенно не заинтересованный в личности Кейт, то Рендалл, коего любовь к данной девушке лишила сна, покоя и желания находиться рядом с Терренсом, должен был закипать от прилива ярости.       Однако удалось обойтись без кровопролития.       Неизвестно, какие мысли бродили в голове Терренса.       В благополучном разрешении конфликта его заслуги не было. Тут следовало поблагодарить, в первую очередь, Рендалла. За то, что не влез и не разбил флиртующую пару, а вместо этого удалился. Наверное, понял, что это была проверка его выдержки, а не что-либо иное.       Сложно придумать более примитивный способ для пробуждения ревности. Терренс и не утруждал себя поиском оригинальности. Взял, что давали. Постарался на этом сыграть. И не получил никакого результата.       Потом, когда Энтони отвёл его в сторону и, перестав сдерживаться, устроил разбор полётов, предварительно выхватив из рук очередной бокал, признался, что заставило повести себя подобным образом.       Терренс не раскаивался.       Списать его поступки на опьянение не получилось. Он полностью отдавал себе отчёт в том, что творил. Охотно поведал историю, связанную с танцем. Пригласила его Кейт, а он не стал отказываться, желая не вызвать ревность, как предполагал Энтони, а просто понять, действительно ли Рендалл так сильно и страстно обожает будущую супругу.       – То есть, хотел, чтобы он, доказывая наличие собственнического инстинкта, тебе врезал? – спросил Энтони, усмехнувшись.       Его раздражала беспечность Терренса, но и обижаться на лучшего друга в течение длительного времени почему-то не получалось.       – Нет, – ответил Терренс.       Потом подумал немного, грустно улыбнулся.       – Точно нет?       – Наверное, всё-таки да.       – Идиот, – покачал головой Энтони.       – Не стану спорить.       – И не пытайся, всё равно я разобью твои аргументы в мгновение ока. Продержись ещё час, и всё само собой решится. Гости начнут разъезжаться, и, думаю, они уедут одними из первых. Договорились?       Терренс молчал и старался на собеседника, ставящего условия, не смотреть. Однако Энтони уходить не спешил. Ему нужно было это обещание.       – Ну? – поторопил не слишком вежливо.       – Да. Да! – с бешенством в голосе бросил Терренс, после чего забрал у Энтони свой бокал и удалился.       Энтони потёр переносицу, стараясь успокоиться, и тоже вернулся к гостям.       Вечер подошёл к логическому завершению.       Драка так и не состоялась.       Теперь можно было немного расслабиться и выпить свой заслуженный бокал праздничного шампанского. Что, собственно, Энтони и планировал осуществить. Взял в руки фужер, наполнил его до краёв и собирался сделать первый глоток, когда двери гостиной распахнулись настежь.       Энтони ничего такого не ожидал, вздрогнул от резкого звука и разжал ладонь.       Бокал разлетелся на мелкие кусочки, его содержимое разлилось по полу неаппетитной лужицей.       Обернувшись, Энтони увидел побледневшую от ужаса Мишель.       – Тони, твой друг в саду дерётся с тем светленьким парнем. Рендаллом, кажется.       – Что?       – Они поубивают друг друга, Тони, – прошептала Мишель, зажимая рот ладонью.       – Твою мать, – прошипел Энтони.       Ему ничего не осталось, кроме как, позабыв обо всём, броситься туда, где, по мнению кузины, с минуты на минуту должно было свершиться двойное убийство.       Он боялся опоздать. Перед глазами разворачивались картины одна другой страшнее.       «Кретин», – думал со злостью, мечтая собственноручно придушить Терренса за его чрезвычайную эмоциональность вкупе со вспыльчивостью.       Типичный такой холерический темперамент, не разбавленный вкраплениями иных, более сдержанных психологических портретов.       Полное дерьмо.       Будь Терренс и Рендалл малолетними преступниками, сцепившимися по причине, известной только им обоим – Энтони с трудом подыскивал предлоги для начала драки, активно используемые представителями маргинального мира, – никто не обратил бы на случившееся внимания. Разве что полиция, ранним утром обнаружившая труп, залитый кровью, в подворотне.       Но они не были юными уголовниками. Они были представителями аристократии, которые, ко всему прочему, ещё и нарядились в честь праздника по-особенному вычурно. В сочетании с тем, что они творили, эти фраки, бабочки, белые перчатки смотрелись неуместно и как-то тупо.       Стоило отдать должное, драка приключилась не на виду у всех, а неподалёку от того укромного места, в котором Энтони с Терренсом разговаривали незадолго до начала торжественного мероприятия.       Проходя сквозь арку, украшенную розами, Энтони услышал крики и истерические рыдания. Плакала девушка.       Мишель следовала за ним тихой тенью, но не упустила случая просветить о случившемся, заметив, что рыдает девушка, пришедшая вместе с Рендаллом. Их Мишель сегодня увидела впервые, потому имена могла перепутать, вот и не рискнула называть точно, ограничившись лаконичным описанием.       Когда Энтони появился на территории, ознаменованной кровопролитием, само столкновение уже завершилось, хотя оба участника драки обменивались друг с другом выразительными ненавидящими взглядами. Рендалл содрал с руки перчатку и приложил к пострадавшей губе, по белой ткани стремительно расползалось красное пятно.       – Отпусти меня, – огрызнулся Терренс, обратившись к младшему брату, дёрнул рукав, стараясь освободиться от захвата.       Мартин послушно разжал руки и отступил назад, не желая мешаться под ногами, а он сейчас действительно никак не мог успокоить Терренса, только стать мишенью для выплеска негативных эмоций, предназначенных вообще-то другому человеку.       Рендалл стоял в отдалении, разговаривая с Троем. Говорили они шёпотом, чтобы посторонние не слышали.       Кейт, как и ожидалось, рыдала. Но она из всех сторон любовного треугольника была единственной, чью реакцию Энтони считал показной, без капли искренности. На мгновение их взгляды пересеклись, и Энтони только сильнее утвердился в правдивости подозрений, превратив их в убеждения.       Посмотрел в сторону Терренса. Тот облизнулся и сплюнул с отвращением. Вкус крови, хлещущей из носа, явно не пришёлся по душе.       – Я в ванную. Ту, которая на втором этаже, – произнёс Терренс, проходя мимо Энтони и прикладывая к носу ладонь. – Если решишь отчитать – милости прошу. Знаешь, где меня найти. Прости, но удержаться я не смог.       Энтони хотел сказать, что нет никакого толку в чтениях морали, раз уж это случилось, время вспять не повернуть, ничего не изменить. Придётся смириться.       – Иди уже, неприятность ходячая, – произнёс с тяжким вздохом.       – Нотаций не будет?       – А нужны?       – Не особо.       – Тогда какой в них смысл?       – Никакого.       – Вот и не будем тратить драгоценное время на бессмысленные вещи.       Проводив Терренса взглядом, он направился к Рендаллу и Трою. Чуть раньше к ним присоединился Мартин, как всегда, расхлёбывающий кашу, заверенную родственником, а, проще говоря, приносящий извинения.       Энтони, конечно, мог сразу же последовать за Терренсом, прижать его к стене и потребовать объяснений с поэтапным описанием произошедшего, но сейчас в приоритете находились соображения относительно случившегося, высказанные Рендаллом. Терренс был в зоне доступа практически всегда, а Рендалл мог поведать о своих умозаключениях только в порыве гнева, когда количество эмоций, отведённых другим людям, не было тщательно выверенным, будто в аптеке.       – Кто-нибудь поделится соображениями? – спросил, подойдя ближе к компании одноклассников.       – Когда день рождения будет у твоего приятеля, не забудь подарить ему намордник, – произнёс Трой.       – Что именно здесь произошло?       – Терренс ударил Кейт, – пояснил Мартин.       – О! – потрясённо выдал Энтони, рассчитывающий услышать иную версию событий, а получивший вот это.       Кажется, Терренс дошёл до крайней степени отчаяния, если в стремлении вывести Рендалла на эмоции решился поднять руку на девушку. Обычно за ним такого не наблюдалось.       – Мне нужно умыться, – нарушил воцарившееся молчание Рендалл. – Можно?       – Да, разумеется. Ванная на втором этаже, – бросил на автомате Энтони, ещё не окончательно избавившись от мыслей о разговоре с Терренсом. – Тебя проводить?       – Не нужно. Спасибо, – ответил Рендалл и, сунув испачканную кровью перчатку в карман, начал пробираться к выходу из сада.       Энтони понял, что именно сказал, только спустя десять минут после ухода Рендалла.       – Трой, напомни, куда я его отправил? – спросил, облизав пересохшие губы.       – Кажется... – начал Трой.       – В ванную на втором этаже, – закончил за него Мартин.       – Сука, – с присвистом процедил Энтони, закрывая глаза ладонью. – Да что сегодня за грёбанный день неудач?       – Что-то не так? – удивился Трой.       – Всё. Не. Так, – делая паузу после каждого слова, выдал Энтони. – Там Терренс. Понимаете? И если они друг друга за это время не уничтожили, я поверю в чудеса. * * *       Терренс раздражённо швырнул перчатки в раковину, оперся на неё ладонями и посмотрел в зеркало, оценивая масштабы бедствия, попутно пытаясь упорядочить мысли, скачущие в голове и с громким стуком отлетающие от стен черепной коробки. Естественно, исключительно в его представлении.       Стоит ему только очутиться рядом с Кейт, как от истории её умопомрачительной любви к Рендаллу ничего не остаётся.       Что и следовало доказать.       Он прежде догадывался, что в рассказах больше фарса и вполне достойного применения комедийного таланта Кейт, нежели истинных чувств. Сегодня сомнений не осталось вовсе, он знал наверняка. Но если всё придумано, ради чего она приняла предложение Рендалла? Что тот сам в ней нашёл? Как они познакомились? Когда речь зашла о потрясающем родстве душ, которого Терренс, знающий обоих, не видел и при пристальном изучении, что одного, что второй?       Кейтлин Эмилия Бартон. Комедии, трагедии. Выступления с привлечением массовки. Дорого, но действенно.       Впечатляюще, он бы сказал. С размахом.       Тогда она заставила их всех впасть в ступор от ужаса, сегодня за считанные секунды спровоцировала драку. Словно судья, стоявший на ринге и объявивший начало боя.       Звук, открывающейся двери, дал понять, что одиночество нарушено посторонним присутствием. Терренс ожидал увидеть в отражении Энтони, пришедшего по его душу с нотациями, несмотря на заявление об их бессмысленности и непродуктивности.       Однако реальность превзошла все ожидания. За спиной стоял Рендалл, и, кажется, его вынужденное соседство не обрадовало. Рендалл скривился на мгновение, потом совладал с эмоциями и произнёс довольно спокойно:       – Если Энтони пытался так пошутить, то у него ничего не получилось. Это не смешно.       – Что именно?       – Предложение привести себя в порядок именно здесь. Не думаю, что у них в доме всего одна ванная комната.       – Не одна, – согласился Терренс.       – Вот и я о том же. Ладно, если уж пришёл, убегать не стану. Позволишь умыться? Или мне подождать своей очереди?       – Проходи, – ответил Терренс, отступая немного в сторону.       Рендалл промолчал, подошёл к раковине, убрал оттуда перчатки и пустил воду.       Терренсу тоже не мешало немного поколдовать над приведением внешности в порядок, но он продолжал стоять на месте, наблюдая за действиями другого человека.       Между собой они случившееся не обсуждали. Здесь нечего было подвергать тщательному анализу и разбору, всё лежало на поверхности, оставаясь доступным каждому из участников драки. Почему один ударил. И почему второй не стал подставлять щёку, а ударил в ответ.       Поднимать тему в разговоре, вновь и вновь обсасывая её, можно было до посинения, но, откровенно говоря, уже не хотелось.       Взгляд Терренса скользил по знакомому профилю, вверх и вниз, повторяя прикосновения, которые он позволял себе в мыслях и запрещал в реальности. Он столько раз действительно прикасался к лицу Рендалла, лаская, а сегодня...       Впрочем, какой резон в сожалениях? Они никогда ничего не меняют, только дёргают лишний раз за обнажившиеся нервы, заставляя чувствовать себя беспомощным перед обстоятельствами.       Рендалл осмотрелся в поисках подходящего полотенца. Терренс, не глядя, схватил одно и подал, не рассчитывая на благодарность. Её и не последовало.       – Я закончил, – произнёс Рендалл. – Можешь заниматься своими делами. Мешать не буду.       Оставив использованное полотенце на раковине, он зашагал к выходу.       Терренс с минуты на минуту должен был остаться в одиночестве, и в этот момент ясно понял, что не может просто так отпустить Рендалла, не предприняв даже жалкой попытки поговорить с ним, что-то объяснить, добавить дополнительные детали к описанию сложившейся ситуации. Хотел услышать его голос ещё раз, но без тех нот злости и презрения, которые наличествовали во время обмена любезностями в саду.       Терренс догнал Рендалла у самой двери.       Одной рукой схватился за ручку, второй упёрся в вертикальную поверхность, не позволяя Рендаллу вырваться. Не прижимался намеренно максимально близко, не пытался прикоснуться, просто мешал выйти за пределы помещения.       – Давай поговорим, Рен. Пожалуйста.       – Мы уже поговорили. Беседа была не настолько приятной, чтобы мне захотелось её повторения.       – Я знаю, что этот жест был ошибкой, но...       – Что? Почему замолчал?       – Посмотри мне в глаза, Рен. Посмотри и скажи всё, что говорил прежде. О том, что любишь Кейт до умопомрачения, что только она пробуждает в тебе желания, что она помогает чувствовать себя живым. Повтори это. От первого и до последнего слова.       – Снова твоя теория?       – Рен.       – Ну, хорошо. Будь по-твоему. Не стану отказывать в такой малости.       Рендалл сменил положение, прислонившись спиной к двери и посмотрев в глаза Терренсу. Он был так близко – ближе почти не бывает. Чуть наклонился, позволив лбам соприкоснуться. В этом жесте не было дикой страсти и сумасшедшей похоти, зато прослеживалась зашкаливающая интимность, от которой Рендалла обдало горячей волной ненужных воспоминаний о прошлом.       Совсем недавно ему казалось, что он если не смирился окончательно, то хотя бы сумел приглушить былые чувства. Реальность давала ему иной ответ. Ничего он не смог, разве что самообманом виртуозно занимался, разрываясь между чувствами и сыновними обязанностями, не имея возможности выбрать то, что было ему ближе.       Рендалл взмахнул рукой, провёл пальцами по коже. Тяжело вздохнул.       – Умойся, Терри. У тебя лицо в крови.       – Это не то, что я хотел услышать.       – Знаю. Но всё-таки...       – Говори, – хрипло выдал Терренс. – Всё, что так часто повторяешь.       Рендалл с трудом сглотнул, и на шее чуть заметно дёрнулся кадык.       Рендалл понимал, что ни перед кем не обязан отчитываться, ничего не должен говорить в попытках оправдаться. Никто не имеет права распоряжаться его жизнью и ставить условия.       Впрочем...       Будь это так, он не носил бы сейчас кольцо на пальце и не делал объявлений о помолвке.       Не торопился связать себя узами брака с той, кому, на самом деле, несмотря на недавние заявления о готовности полюбить, не был нужен.       Он только кричал о свободе собственных действий, а в реальности подчинялся чужим правилам, жил по чужим законам, доказывая, что он – истинный сын своих родителей, и ради благополучия их сделает всё. Даже убьёт человека. От него требовали намного меньших жертв.       Во всяком случае, родителям так казалось.       – Скажи это, – с нажимом повторил Терренс, замолчал на время и, не дождавшись ответного комментария, продолжил: – Не скажешь. Просто не сможешь произнести заученную речь. Тогда разреши говорить мне. Всего один вечер позволил иначе посмотреть на сложившуюся ситуацию, и теперь я с уверенностью заявляю, что ваша история любви рождена на пустом месте. Вы не любите друг друга, несмотря на многочисленные заверения, коими так активно потчевали окружающих. Если я в чём-то ошибаюсь, и у тебя есть какие-то чувства к Кейт, то она точно не отвечает тебе взаимностью. При любом другом раскладе, это могло бы показаться попыткой самолюбования, стремлением ударить больнее и посмеяться над менее удачливым соперником, но не для нас. Здесь это всего-навсего констатация факта, смешная, нелепая... Какая есть. Кейт жаждала получить в свой театр марионеток меня, привязать к себе и играть, когда ей этого захочется. Но у неё не получилось несколько лет назад. Не получится и теперь.       – Прекрати, – попросил Рендалл.       Терренс просьбу намеренно проигнорировал.       Рендалл не верил, что он ничего не услышал. На расстоянии, их разделявшем, это было просто нереально.       – И если вы действительно не любите друг друга... Почему вы женитесь?       Рендалл прикусил губу, позабыв о том, что незадолго до этого она приняла на себя неслабый удар и только-только начала подживать. На языке вновь появился привкус крови, вопреки многочисленным заявлениям, которые доводилось слышать, нисколько не солёный, а, в большей мере, пресный.       – Я не могу тебе этого сказать, – выдохнул Рендалл обречённо.       – Значит, есть причины.       Терренс не спрашивал, он всё понял и теперь лишь констатировал факт.       – Выпусти меня.       – И не подумаю. До тех пор, пока ты не объяснишь, что происходит.       – Терренс.       – Что?       – Терри, я, правда, не могу. Не трать время на вопросы, потому что ответов всё равно не получишь.       – Я верну тебя, – пообещал Терренс. – Верну обязательно. Чего бы мне это не стоило и сколько бы усилий не пришлось приложить.       – Не думаю, что это возможно.       – Почему?       Рендалл закрыл глаза.       Он не хотел вдаваться в подробности, имеющие отвратительный запах, и ворошить прошлое.       Его выворачивало наизнанку от мыслей о брачном контракте, больше походившем на договор купли-продажи, где оговаривалось немалое количество пунктов того, что он может и что должен делать. Данный список был не таким уж внушительным, в отличие от своего собрата, в коем указывались пункты, запрещённые к претворению в жизнь.       – Потому что моя судьба давно мне не принадлежит.       – А кому тогда?       – Кейтлин Эмилии Бартон, – ответил Рендалл.       Не солгал ведь. Она платила по его счетам. И по счетам его родителей. Взамен он был её игрушкой. Ненужной. Нелюбимой. Но отчего-то пригретой.       – Я так хотел бы тебя возненавидеть. Но не могу. Слишком сильным оказалось противоположное чувство, – невесело заметил Терренс.       – Я тебя тоже, как ни странно, – усмехнулся Рендалл и, вновь открыв глаза, посмотрел на Терренса. – Недавно я узнал, что после окончания академии ты собираешься связать жизнь с юриспруденцией. На фоне этого у меня будет одна просьба. Выбери любой университет, исключив из списка тот, в котором окажусь я. Если всё действительно так, как ты говоришь, моё желание будет исполнено.       Терренс не ответил, но по его взгляду можно было прочитать ответ и узнать направление, в котором он посылал все просьбы, озвученные Рендаллом. Из принципа отправится туда же, и ещё несколько лет будет рвать душу обоим, постоянно находясь рядом.       – Уходи. Просто уходи, – произнёс, спустя некоторое время, когда сумел обуздать нахлынувшие чувства.       Рендалл вопреки всему слышал в голосе иную просьбу, обратную высказанному пожеланию.       От Терренса пахло кровью, алкоголем и немного табаком. Не самая лучшая смесь запахов, но Рендалла она сейчас манила к себе, притягивала и не желала отпускать.       У него был миллион возможностей удалиться с гордо поднятой головой. Немного нужно. Толкнуть дверь и уйти, как того просил Терренс, благо – его уже никто не удерживал. Продолжая упираться ладонью в дверь, ручку Терренс больше не трогал. Всего одно движение, чтобы получить свободу, всего один шаг за порог.       Минута.       Две.       Рендалл не сдвинулся с места.       – А иначе что?       Ответом на это наполовину риторическое замечание стал громкий стук от соприкосновения с дверью кулака. В опасной близости от головы Рендалла.       Он, однако, даже не вздрогнул, сохранив ледяное спокойствие, вынужденное испариться уже через мгновение.       Ладонь опустилась ему на плечо, пальцы сжались сильнее, а губы притронулись к губам, ища ответного прикосновения. Не прося о нём, а требуя, желая получить подтверждение недавним словам или опровержение им же.       И Рендалл, наплевав на многочисленные попытки самоубеждения, не смог противостоять этому натиску, оттолкнуть и послать Терренса ко всем чертям вместе с его любовью и обожанием, прежде приносившими радость, а ныне служившими лишь источником бесконечной боли.       Терренс не отличался нежностью, его поцелуи были жёсткими, кусачими, из-за чего рана продолжала кровоточить, придавая прикосновениям вкус сомнительной ценности. В этот момент Терренс был груб, и только осознав, что ему не сопротивляются, а отвечают, стал действовать гораздо нежнее.       Так, как было прежде. Так, как было тогда.       Рендалла поедало изнутри чувство вины. Ему было невыносимо стыдно.       Перед Энтони за то, что устроил в его доме драку.       Перед Мартином, почему-то приносившим ему извинения.       Перед Троем, который не услышал в рассказе ни слова правды.       Перед Кейтлин.       Здесь оно не просто напоминало о себе изредка, а было настолько настойчивым, что хоть головой бейся о стену, постепенно проламывая кости, а результата всё равно не добьешься.       Перед Терренсом.       За всё, что говорил ему прежде, обрывая все нити и провоцируя расставание. За то, что молчал теперь, не рассказывая ему об истинных причинах своих поступков.       За то, что ничего не собирался менять, подчиняясь обстоятельствам, а не ломая их.       И когда у Рендалла появилась возможность вновь глотнуть воздуха, он первым делом прошептал всего два слова. Те самые слова, которые хотел сказать Терренсу ещё тогда, бросаясь лживыми насмешливыми фразами о полном равнодушии и склонности к экспериментальным играм.       – Прости меня.       – За что?       – И... отпусти, – добавил, проигнорировав вопрос, сделав вид, что не заметил его вовсе. – Отпусти навсегда.