Будни «Чёрной орхидеи»

      Рендалл чувствовал себя полностью обесточенным.       Сил не хватало даже на то, чтобы подняться с кровати и раздвинуть шторы. Он бросил мимолётный взгляд на часы – полдень. Давно пора выйти к родителям, нацепив на лицо стандартную улыбку, и принять живое участие в подготовке свадебных торжеств, раз уж у него теперь появилось немалое количество свободного времени.       Экзамены остались позади, все переживания, с ними связанные – тоже. Результаты, правда, будут известны намного позже, но в этот раз он не беспокоится. Ему наплевать на всё происходящее вокруг. Откровенно говоря, он только порадуется, если выяснится, что во время тестирования все знания из его головы улетучились, и результат вышел плачевный. Это будет лучшая новость из всех.       Рендалл закутался в одеяло и вновь закрыл глаза.       Он чувствовал себя вампиром, коему совершенно противопоказан солнечный свет, любое соприкосновение с кожей моментально вызовет появление сыпи или обгорание, после чего верхний слой начнёт слезать уродливыми пластами.       Сетчатке тоже будет больно, если сейчас взяться за край ткани и потянуть его в сторону, пропуская в комнату солнечный свет.       Хотелось бы знать, когда родители заметят отсутствие единственного чада и поинтересуются состоянием его дел?       Кажется, он совершенно не представляет для них интереса. Единственное, что занимает их в течение длительного времени – процесс заключения брака.       Будь их воля, они насильно нацепили бы Рендаллу кольцо на палец и заставили произнести брачные обеты, не дожидаясь официальной церемонии. Только бы всё состоялось, как можно скорее, и им открылись безграничные возможности вместо фиксированных дотаций, получаемых ежемесячно.       Раньше, когда Рендаллу только предстояло познакомиться с будущей супругой и – несомненно! – расположить её к себе, недовольство представителей старшего поколения было особенно заметно.       Теперь, когда их дела стали налаживаться, и дотации уже не были глотком свежего воздуха, родители стали немного лояльнее и не травили Рендалла бесконечными напоминаниями о необходимости вести себя определённым образом. Он их не разочаровывал, делая всё именно так, как надо.       Как положено.       Несколько последних дней его жизни были заполнены запахом флердоранжа, цветами коего предписывалось дополнить наряд невесты, рассуждениями о том, насколько это будет великолепная свадьба, и морем проглоченных упрёков. С его стороны, а не со стороны старшего поколения.       Рендалл неоднократно ловил себя на мысли, гласившей, что он хочет откровенно высказать родителям всё, без цензуры. Но решимости не хватало.       Вряд ли его рассказ спровоцирует бурю восторга и поспособствует отмене свадьбы. Скорее, позволит разгореться невероятному скандалу.       То, о чём он может поведать родителям, никак на их решение не повлияет. Это не столь весомая причина.       Мать, вероятнее всего, скажет, что он развлекался, но теперь пришла пора взять себя в руки, стать серьезнее и больше не думать об ошибках молодости.       У любого человека есть какие-то тайны, о которых он не должен кричать на каждом углу. У тебя такая. Бывает и хуже.       А отец... Скорее всего, он никогда о случившемся не узнает. Одобрения действия Рендалла, с его стороны, при любом раскладе не получат.       В лучшем случае, это будет выговор и требование выбросить непроходимую дурость из головы.       В худшем – обещание засунуть его в психиатрическую клинику и принудительно вылечить. Несколько инъекций, яркий свет в лицо, не слишком-то ласковый персонал, вольный издеваться над подопечными, как им только вздумается.       Шикарные перспективы, не так ли?       Что ты выбираешь, Рендалл?       Всё, что обозначено выше, или место в кровати красивой девушки, которая, ко всему прочему, действительно, тебе нравится? Пусть и не так сильно, как требуют обстоятельства, но, тем не менее. В ней нет ничего отвратительного, одни положительные стороны.       Ты же смышлёный мальчик, и выбор твой будет продуманным до мелочей. Оправдай надежды родителей, они в тебя верят.       Ты сможешь, Рендалл.       Довольно забавно заключать брак с той, чьё сердце – высокопарно-то как, почти до тошноты – принадлежит тому же, кого любил и продолжаешь любить ты сам.       Минутная стрелка медленно ползла вперёд.       Ещё пятнадцать минут в плюсе, а он по-прежнему продолжает лежать в кровати, не подавая признаков жизни.       Стук в дверь заставил отбросить одеяло в сторону и встать на ноги. Рендалл пригладил волосы, решительно подошёл к окну и всё-таки раздвинул шторы.       На дворе стоял обычный, ничем особо не примечательный летний день. Один из тысяч дней, которые Рендаллу довелось прожить, и которые ожидали его в дальнейшем.       Стук повторился, и Рендалл открыл дверь, предварительно сделав мысленную ставку, кто же мог удостоить его визитом. Выбор был небольшим. Всего-то трое. Отец, мать или Кейт – единственная, ради кого сделали исключение, позволив входить в этот дом. Хотя, несомненно, перед ней родители стыдились не слишком вычурных интерьеров своего жилища сильнее, чем перед остальными потенциальными посетителями, коих так и не допустили до нанесения визитов.       Терренс, в своё время, дальше входной двери не продвинулся.       Он не особо рвался сюда, но, по мнению Рендалла, это выглядело, как минимум, неприлично – оставить человека в ожидании на улице, не предложив хотя бы чашку чая или кофе. И это при условии, что родители считали Терренса близким другом своего сына.       Он был ещё ближе, но они об этом, разумеется, не догадывались.       – Они у тебя удивительные, – произнёс тогда Терренс, бросив сумку с вещами Рендалла на заднее сидение своей машины.       – Так получилось, – отозвался Рендалл, не желая развивать разговор.       Он не любил обсуждать родителей. Какие бы они ни были, других не предвиделось. Терренс понимающе кивнул, и разговор о представителях старшего поколения заглох сам собой, перекинувшись на иные темы.       Вдвойне неловко Рендаллу было от осознания, что в этот момент они ехали домой к Терренсу.       Вроде как.       Разумеется, в реальности направлялись они не туда, но официальная версия гласила, что выходные Рендалла пройдут в окружении семьи Уилзи, и родителям осознание этого невероятно льстило. Все, без исключения, Уилзи входили в список тех людей, с которыми можно и даже нужно дружить. Даже Терренс, несмотря на слухи, расползавшиеся в обществе.       Что-то там о пристрастии к алкоголю, что-то о мерзком характере, что-то о полном отсутствии хороших манер и неоправданно сильной любви к скандальным выходкам.       В глазах родителей Рендалла всё это меркло в сравнении с иными характеристиками.       Чистота крови, благородное происхождение, прекрасные перспективы и материальное благополучие – по всем параметрам выгодные связи.       Если бы Рендалл не знал, что его родители тоже имеют аристократическое происхождение, заподозрил бы их в желании обязательно, любыми способами, примкнуть к этой прослойке населения. Стать частью элитного общества. Но они и так ею были. На фоне чего их преклонение перед чужим положением на социальной лестнице выглядело странно и даже нелепо.       Родители напоминали Рендаллу тех учеников, которые всеми правдами и неправдами стараются примазаться к чужой популярности, и для того, чтобы их приняли в круг избранных, не гнушаются ничем. Смеются над более слабыми вместо того, чтобы заступиться и помочь, делают гадости, отчаянно сплетничают, а потом ждут похвалы. И, получив её, буквально светятся от счастья. Жить в одиночестве, сами по себе, они просто не могут. Им обязательно нужно одобрение от тех, кого они считают авторитетом, и наплевать, насколько жалко это смотрится со стороны.       Рендаллу они старались привить ту же систему ценностей, на которую ориентировались сами, но удовлетворительного результата не получили. Сын предпочитал двигаться по собственному пути, не подстраиваясь под чужое мнение и не выплясывая на цыпочках перед теми, кого следовало ценить по уставу, написанному родителями.       Он не занимался разделением людей на популярных и не очень, на тех, кому следует уделять внимание и тех, кого предписывается обходить стороной только потому, что они менее удачливы, красивы и богаты. Он старался выбирать круг общения из тех, кто был ему по-настоящему интересен, и, надо заметить, тактика вполне работала.       И с Терренсом он начал сходиться совсем не потому, что это был выгодный, со всех сторон, друг.       Всё вообще получилось случайно, а потом завертелось с бешеной скоростью и не позволило вырваться до того, пока ситуация не вышла из-под контроля.       Сумей Рендалл устоять перед соблазном, всё сложилось бы иначе, и их история не оказалась омрачена грязными скандалами, когда Терренс, желая добиться ответа на поставленные вопросы, вымещал на Рендалле обиды, старался задеть. Не просто поверхностно процарапать, а прорвать со всей силы, до крови – ответить достойно на причинённую боль, как он сам выражался позднее.       Рендалл тяжело вздохнул.       За дверью, как и ожидалось, стояла мать.       – Доброе ут... – начал Рендалл, осёкся, поняв, что такое приветствие уже не актуально и тут же поспешил себя поправить. – Добрый день.       – Здравствуй, милый. – Сиенна сдержанно улыбнулась сыну. – Тебя не было за завтраком, да и потом ты не спускался. Ты не заболел?       Она протянула руку, прикоснулась ко лбу, проверяя температуру.       – Нет. – Рендалл отрицательно покачал головой. – Всё хорошо, просто мне хотелось немного побыть наедине со своими мыслями.       Несколько секунд Рендалл колебался, прикидывая, стоит ли пропускать мать в комнату или воздержаться от этого жеста, но, в конечном итоге, отошёл в сторону, предлагая составить компанию. Сиенна сложила руки на груди и прошествовала внутрь комнаты, наверное, вспомнив о материнском долге и решив уделить ребёнку немного своего внимания.       Рендалл попытался вспомнить, когда они последний раз общались по душам. Кажется, в прошлой жизни. Ладно, не столь масштабно, но и не сказать, что недавно. Родители удостоили его своим вниманием во время пребывания в лазарете, действительно выглядели обеспокоенными и задавали бесконечные вопросы. Сиенна иногда отвлекалась и прерывалась, чтобы поблагодарить милого мальчика, спасшего их ребёнка.       Терренс медицинское крыло к тому времени покинул и од, исполняемых в его честь, уже не слышал.       Рендалл догадывался, что Сиенна не упустила случая лично выразить восхищение героическим поступком. В тот момент Терренс, наверное, чувствовал себя безумно неловко, зная истинную причину падения и виновника сложившейся ситуации. В этом было столько абсурда, что из груди так и рвались нервные смешки, однако Рендалл держал себя в рамках приличия. Его бы не поняли, начни он хохотать во время материнских восторгов.       Потом, оставшись наедине с самим собой, он насмеялся вдоволь. Момент, ознаменованный этой ложью, был весьма показательным в жизни Рендалла. Последнее время он только и делал, что лгал напропалую, практически позабыв, какой бывает правда.       Он знал, что Терренс наносил ему ещё один визит вежливости – на этот раз по собственному желанию, а не по указанию со стороны отца – уже после того, как родители вместе с Кейт покинули лазарет.       Действие обезболивающего средства продолжалось, Рендалла клонило в сон, и он не стал сопротивляться.       Когда проснулся, рядом с кроватью находился букет роз, точных копий той, которую Терренс истерзал в бассейне, устраивая показательное выступление.       Рендалл ощутил болезненный укол в сердце, словно все шипы разом собрались в один огромный и кольнули именно туда, в левую сторону грудной клетки. Он почему-то был уверен, что пересчитав цветы в букете, получит чётное число – очередное послание с пожеланием смерти, коих за год после расставания было не так уж мало.       Терренс не опускался до криков такого типа и не подкидывал записок, содержащих данный текст, но в глазах его часто прослеживалось нечто, от чего Рендалла бросало в холодный пот.       Обычно светлые глаза темнели и один за другим вгоняли в его тело невидимые ножи. Как будто кричали постоянно заученную наизусть фразу.       Ты заставил меня страдать, Стимптон. Я отплачу той же монетой.       Букет он брал с опаской, переложил цветы с тумбочки на одеяло и принялся пересчитывать. Вопреки ожиданиям, Терренс действительно не стал прибегать к языку жестов.       Семнадцать роз, никаких иносказаний.       Помимо цветов было ещё и небольшое послание, написанное от руки. Сначала Рендалл его даже не заметил, оно упало на пол, и только край листа торчал из-под кровати. Пришлось наклониться, чтобы достать его оттуда, и по прочтении порадоваться, что оно не попало в руки посторонних людей.       Из всего написанного в память сильнее всего врезалась одна строчка.       Нет таких слов, чтобы передать мою любовь к тебе...       Всё чаще возвращаясь в воспоминаниях к событиям жизни, напрямую связанным с Терренсом, Рендалл чувствовал, как его выжигает изнутри чем-то похожим на серную кислоту.       Совсем скоро ничего не останется – одна лишь оболочка.       Ему следовало забыть всё, что их связывало – задуматься, так всего ничего, каких-то жалких два летних месяца, а то и полтора. Их очень просто вычеркнуть из жизни. Сделать небольшое усилие над собой и забыть навсегда. Он пытался, но с поставленной задачей не справлялся.       Сиенна не торопилась оставлять его в одиночестве.       Судя по трагичному молчанию, окутывающему их обоих, она долго готовилась к разговору, неоднократно прорепетировала ходы, стараясь предугадать поведение сына.       Возможно – с вероятностью в девяносто девять процентов – прибегла к советам психолога, желая идеально выстроить процесс общения с подрастающим поколением.       Рендалл примерно предполагал направление разговора и морально готовился.       Ему нечего было ответить, независимо от того, что скажет Сиенна.       У них было разное представление о ситуации. В распоряжении матери находилась только голая основа, определённые нюансы, меняющие ситуацию в корне, Рендалл продолжал удерживать при себе.       – В последнее время ты выглядишь рассеянным и часто витаешь в облаках, – заметила Сиенна, подойдя к столу и начиная перебирать тетради Рендалла.       Он наблюдал за ней, надеясь, что она остановится только на ознакомлении с тетрадями, но не тронет его книги. Судьбу записки он решил практически моментально.       Понимал, что нужно выбросить. Смять, разорвать, сжечь, но, как обычно, не смог.       Вложил её в сборник стихотворений Джона Китса, да так и оставил там лежать. Каждый вечер, ознаменованный пребыванием в стенах «Орхидеи», вплоть до выпуска, был ознаменован чтением этой книги.       Троя столь ярая приверженность поэзии веселила. Он не упускал случая отпустить пару шуточных замечаний, а Рендалл его слова не опровергал, делая вид, будто действительно жаждет заучить весь сборник наизусть.       Однако в реальности он просто скользил глазами по строчкам, ничего не замечая. «Ода меланхолии» сливалась в его представлении с «Одой к осени», переходила в следующее творение, вдохновлявшее, в своё время, художников-прерафаэлитов и заслуженно ставшее классикой английской поэзии.       Когда-то Рендалл действительно любил поэзию Китса, но сейчас заголовки оставались единственным, что бросалось в глаза.       Пролистать одно стихотворение, за ним второе – в очередной раз перевернуть страницу, и снова увидеть этот, немного нервный крупный почерк, не неряшливый, а, скорее, летящий и порывистый.       – Тебе кажется, мама, – произнёс, продолжая неотрывно наблюдать за действиями матери.       Он с трудом подбирал слова, чтобы ответить. Все его мысли занимала судьба записки – единственной вещи, оставшейся у него на память об отношениях с Терренсом.       – Я понимаю твоё волнение, – продолжила Сиенна. – Заключение брака – серьёзный шаг, после которого вам обоим предстоит немалая работа над отношениями. Отчасти я разделяю твои чувства...       Рендалл усмехнулся, услышав это заявление. Благо, что стоял вполоборота, и Сиенна не заметила, как искривились в усмешке губы.       Разделяет она. Отчасти.       Разумеется.       Сиенна продолжала большую часть внимания уделять тетрадям, и Рендалл, убедившись, что книги мать не интересуют, окончательно отвернулся. Подошёл к окну и распахнул его настежь. В помещение ворвался поток прохладного воздуха.       День выдался пасмурный, солнце было полностью скрыто за облаками, веяло сыростью. К вечеру, скорее всего, начнётся дождь.       Интересно, а в день свадьбы тоже будет лить, как из ведра? Или обойдётся?       – Признаю, что выходила за твоего отца при иных обстоятельствах. У нас с ним была безумная любовь...       Обязательно подчёркивать это? Наверное, я выгляжу недостаточно отчаявшимся?       – Но, должна сказать, наличие этого чувства не гарантирует счастливого брачного союза. На первых порах мы отчаянно ругались, притирались друг к другу, никто не хотел уступать, едва ли голоса не срывали. Мои родители – люди старой закалки, протестующие против сожительства. Только законный брак, ничего кроме него. Потому никаких пробных попыток пожить вместе или чего-то вроде, – Сиенна засмеялась, и Рендаллу этот смех показался невероятно натянутым. – В том, что ваш брак имеет другую основу, я нахожу немало положительных сторон. Нет дикой страсти, которая испарится уже через несколько месяцев, а, может, через год, но зато есть то, что появляется в браках других – счастливых – пар после нескольких лет совместного проживания. Доверие, взаимопонимание, уважение. Жена не должна быть объектом страсти. Ей надлежит стать, в первую очередь, другом, партнёром, советчиком...       Ты смогла бы уважать мужчину, который женится на тебе ради денег? Не думаю. Скорее, считала бы ничтожеством.       – Мам, – позвал Рендалл.       – Да, милый?       Сиенна осеклась и замолчала. Не думала, что её продуманную до мельчайших деталей речь столь бесцеремонно прервут, заставив притормозить и импровизировать в процессе. От Рендалла вновь ждали покорности и проявления сыновнего послушания. Как в старые – не особо добрые, как ему казалось – времена.       – Если именно Кейт предстоит стать партнёром, советчиком и другом, почему бы не сказать об этом ей?       – Но, Рендалл...       – Прекрати, мама! – в голосе его промелькнуло отчаяние. – Перестаньте меня дрессировать. Я помню всё, что вы говорили мне вчера, позавчера, месяц и даже год назад. Я помню, что должен стать ковриком у ног мисс Бартон, благодаря которой мы остались на плаву и даже начали подниматься. Я помню, что должен всячески её превозносить и целовать ей руки, а то и ноги, отбивая многочисленные поклоны. Но сколько можно об этом говорить?! Хватит!       Сиенна растерянно смотрела на сына, впервые позволившего себе сказать хоть что-то в ответ на очередную порцию советов. Покорного прежде сына, ныне не промолчавшего, не согласившегося, а решившего заткнуть ей рот.       – Что тут за шум? – спросил отец, появившийся на пороге спальни.       Рендалл никогда не отличался вспыльчивым нравом. Сколько он себя помнил, большинство конфликтов старался разрешить миром, вступая в открытое противостояние лишь в тот момент, когда все остальные варианты проваливались с оглушительным треском.       Конечно, всё зависело от ситуации.       С родными он был сдержанным, а в общении со сверстниками позволял себе большую эмоциональность. Там в ходу были не только разговоры, направленные на спасение души, иногда правоту и кулаками приходилось доказывать.       Но настолько повышать голос на родителей Рендаллу ещё не доводилось. Спустя несколько секунд, сам понял, насколько это было на него не похоже. Он давно замолчал, а отголоски крика ещё гуляли по комнате.       Рендалл видел, что Сиенна собирается ответить супругу, а тот, скорее всего, вновь займётся любимым делом – порицанием и обвинениями в неблагодарности и нежелании принять такой великолепный подарок судьбы, как юная мисс Бартон.       Рендалл всегда старался оправдать родителей, независимо от того, сколько правоты было в поступке каждого из них. Но сейчас на эти попытки перевернуть всё с ног на голову, превратив чёрное в белое, не осталось никаких сил.       И он не придумал ничего лучше, чем сбежать из дома. Не навсегда, разумеется, а только на время. Схватив рюкзак и книгу, содержимое которой могло обнажить его самый страшный секрет, Рендалл рванул к двери из спальни, едва не сбив с ног отца.       Спустившись по лестнице вниз, Рендалл услышал, как его окликнули, но даже не подумал остановиться. Он выскочил на улицу и быстрым шагом пошёл к воротам.       У него не было заранее продуманного маршрута, только желание оказаться подальше от родителей и их историй о своей и чужой семейной жизни, коими его в последнее время пичкали постоянно и закормили до рвотного рефлекса.       Он знал, что в дальнейшем обязательно проникнется комплексом вины и вернётся, но сейчас ему нужно было одиночество.       И он бежал. Бежал, куда глаза глядят. * * *       Картошка была безвкусной, а рыба впитала слишком много масла, из-за чего создавалось впечатление, будто Рендалл запивает им еду. Впрочем, он практически не замечал вкуса, механически поглощая пищу в стремлении утолить голод.       Два часа бесцельной ходьбы по городу, и ему отчаянно захотелось поесть. Благо в рюкзаке нашлось несколько фунтов, спасших положение, поскольку в ближайшее время Рендалл не собирался возвращаться домой. Каждый раз при мыслях о доме перед глазами появлялась красная пелена, и хотелось кричать, отчаянно, до сорванного горла.       Рендалл перекинул рюкзак через плечо и медленно брёл по улицам, ничего вокруг не замечая, ничему не придавая значения. Он только с определённой периодичностью запускал руку в пакет с традиционным блюдом, казавшимся раньше невероятным на вкус, а теперь просто пресным и даже отталкивающим.       Помимо небольшой суммы денег в рюкзаке обнаружился плеер, не окончательно разрядившийся и ныне неплохо скрашивающий эту незапланированную прогулку.       Время от времени Рендалл поднимал глаза к небу, прикидывая, как долго он сможет ходить по городу – погода портилась. Проходя мимо одного из открытых летних кафе, притормозил, чтобы послушать прогноз. Метеорологи обещали ливень.       Рендалл хмыкнул, посчитав ситуацию очень символичной, с той разницей, что теперь рядом с ним никого не будет, и домой он вернётся промокшим до нитки, гордо промарширует мимо родителей, ничего им не объясняя, вновь закроется в спальне и провалится в глубокий сон. Точнее, в черноту без проблесков ярких пятен.       Видеть сны Рендаллу не хотелось – их отсутствию он радовался.       Год назад у него хотя бы был зонтик, совершенно не спасавший от разбушевавшейся природной стихии.       Машина, притормозившая рядом, сначала показалась Рендаллу необычайно подозрительной, но присмотревшись, он понял, кто решил проявить немного человеколюбия. На фоне Терренса он выглядел, как воробей, только что искупавшийся в луже, притом основательно так, с энтузиазмом.       Вода капала с волос, затекала под воротник толстовки, джинсы прилипали к коже, покрывавшейся мурашками.       Рендалл стоял, сжимая в руках зонтик, и не торопился подходить.       Финансы семьи Стимптонов к тому времени начинали разучивать серенады, и репертуар их был довольно внушительным.       Не проходило дня, чтобы родители не устроили перепалку, желая найти хоть какой-то источник стабильного дохода, способного удовлетворять все их запросы и дающий сверх того.       Во время пребывания на территории академии Рендалл был свободен от этого, но стоило только вернуться домой, как его моментально вовлекли в водоворот проблем.       Ему было сложно, слишком сложно выносить напряжённую обстановку, и он убегал. Слонялся целыми днями по городу, стараясь отгородиться от происходящего.       Планы, составленные старшим поколением Стимптонов, рухнули.       Когда-то они жаждали подарить единственному сыну машину на восемнадцатый день рождения. Не совершеннолетие, конечно, но оптимальный возраст для того, чтобы научиться водить. Теперь от этих планов ничего не осталось, а водительские права лежали в папке с документами невостребованными.       Будь у него персональный автомобиль, он никогда не оказался бы в подобной ситуации и не получил от одноклассника предложения подвезти. Но раз уж не было, а перспектива заболеть усиливалась с каждой секундой и желанной совершенно точно не являлась, Рендалл решил не рисковать здоровьем и согласился.       Терренс никогда особо не интересовался жизнью Рендалла. Они практически не общались в школе, несмотря на то, что большую часть дня проводили в одной аудитории, да и пару курсов по интересам выбрали синхронно, независимо друг от друга.       Это были всего-навсего совпадения.       Как и пересечение на дороге.       Оно вообще ничего не значило и не стоило внимания.       Терренс поставил Рендалла в тупик почти сразу же, как только тот оказался в салоне.       – Приятная встреча, – произнёс, улыбнувшись.       – Так уж и приятная, – хмыкнул Рендалл. – Я бы не удивился, скажи ты такое Энтони, но, когда речь заходит обо мне, больше похоже на сарказм.       – Энтони сейчас за пределами Британии, – охотно поделился знаниями Терренс. – Он в летний период много путешествует, старается поднимать уровень просвещённости, чужой культурой проникается. Но Кларка я и так постоянно вижу, иногда мы даже вместе куда-нибудь летаем, а тебя редко можно встретить во время каникул. Если уж на то пошло, сегодня мы вообще впервые за долгое время столкнулись на улице, хотя довольно давно учимся вместе.       Об Энтони они забыли достаточно быстро, перекинувшись с обсуждения его личности на других одноклассников, общих знакомых, преподавателей, увлечения, мерзкую погоду и много-много-много всего, о чём Рендалл практически никогда не разговаривал с другими людьми. Просто с годами прекратил попытки сблизиться хоть с кем-то, зная, как поведут себя родители, что скажут, о чём начнут выспрашивать первым делом.       Происхождение, количество нолей после единицы на счёте в банке, связи родственные и любовные. Какую выгоду можно получить от общения с этим человеком? И это в раннем детстве. Подумать только...       Неудивительно, что со временем от него отвалились почти все желающие общаться. Его не приглашали на празднования дней рождения, не ждали ответных приглашений. От него вообще ничего не ждали, и он рос в собственном мире, чувствуя, как постепенно вокруг возникает каменная стена.       – И всё-таки почему?       – Почему... Что именно?       – Тебя так сложно выловить на каникулах.       – Я нечасто выхожу из дома, – солгал Рендалл, практически живший на улице в последнее время. – А если выхожу, то предпочитаю проводить время в музеях, библиотеках или парках.       Перечисление мест, которые он посещает, походило на предложение однажды составить компанию.       Он понял это только после того, как последние буквы сказанного повисли в воздухе, и Терренс усмехнулся.       – Это давняя привычка, не так ли?       – В смысле?       – Книжки, парки, всё такое.       – С чего ты взял?       – Наверное, просто память хорошая.       – То есть?       – Мы пересекались до того, как оказались в одной школе, – произнёс Терренс, притормаживая на светофоре и впервые за время поездки посмотрев на собеседника.       Рендалл почувствовал себя немного неуютно и поёжился.       В этом взгляде прослеживалось нечто необычное и даже непривычное, вот только он никак не мог сообразить, что именно.       Рендалл списал всё на дождь, холод и промокшую одежду, решив, что просто начал замерзать, потому-то и дрожь появилась.       – Правда? – спросил, стараясь не демонстрировать предельной заинтересованности.       – Ну да. – Терренс подмигнул ему и засмеялся. – Вряд ли ты помнишь тот день, но, в целом, тогда всё было феерично. В парке. Ты сидел под деревом и что-то читал, я сейчас уже не вспомню, что именно. Книга меня не особенно интересовала, больше – чужак, решивший забраться на мою территорию. Смешно сказать, но в тот момент у меня был конфликт со многими детишками, которых я жаждал прогнать, и их родителями, само собой, приходивших со мной скандалить.       Терренс закатил глаза. Рендалл несколько секунд старался сдержаться, потом всё-таки решил пойти на поводу у эмоций и засмеялся.       Что-то такое он припоминал, но не был уверен, что одно с другим сопоставляет верно.       – Моя мать, – решил уточнить. – Верно? Она тебя прогнала. Я не ошибаюсь?       – Не ошибаешься. Кроме того назвала жалким оборванцем, заявила, что таких, как я, нужно держать в изоляции от цивилизованного общества и посоветовала тебе близко ко мне не подходить. «Неизвестно, какой дряни можно нахвататься от этого бродяжки», – произнёс Терренс, стараясь сымитировать голос Сиенны. – Но, к слову сказать, я тогда действительно был не в лучшем наряде. В пыли, в грязи и, кажется, даже в крови. Да, точно, была кровь – колени разбил. А ещё я принёс в парк своих ручных крыс, и твоя мать от ужаса едва в обморок не упала, когда их увидела.       – Извини, хотя, за давностью лет уже, наверное, не актуально, – улыбнулся Рендалл. – Мама иногда бывает немного высокомерной.       Он знал, что не иногда и не немного, а очень и очень сильно, однако выставлять родителей в неприглядном виде было как-то не с руки.       Что тогда, что теперь.       Тогда, пожалуй, даже сильнее.       Они ещё не ставили ему условий и не требовали переступить через собственные желания ради их благополучия.       – Да ничего. Просто это было, по-своему, забавно. Люди правы, утверждая, что внешность обманчива.       – Не сомневаюсь.       – Ты тоже веришь в правдивость данных слов?       – Почему бы не поверить? – удивился Рендалл.       Они давно проехали тот перекрёсток, и теперь Терренс вернулся к созерцанию дороги, практически не глядя в сторону собеседника.       – Несмотря на то, что мы учимся вместе, я практически ничего о тебе не знаю. Потому сложно судить, какие утверждения ты находишь уместными, а какие считаешь глупыми. Это так удивительно... Вроде бы постоянно пересекаемся, но сказать друг о друге можем самый минимум.       – Например?       – Хочешь, чтобы я озвучил свою подборку фактов, привязанных к твоему имени?       – Допустим.       Рендалл не представлял, какое мнение можно составить о его личности на основании настолько поверхностного общения, которое сложилось у них. Максимум – обмен парой фраз на переменах, в общих разговорах, когда совсем-совсем промолчать не получается.       Ну, иногда ещё это «Ре-е-ен», протянутое особым тоном. Эротичным? Вряд ли... Иногда Рендаллу казалось, что да, но он тут же отметал подобные определения, записывая их в категорию нежизнеспособных.       – Там не будет ничего особенного, – заметил Терренс, притормозив; они как раз приехали к дому Рендалла. – Ты один из лучших учеников нашего выпуска, если не лучший. Разве что Мартин может с тобой соперничать в борьбе за это звание. Учителя не перестают тебя хвалить, и ты ни разу не подвёл их, оправдав вообще все ожидания. Много времени проводишь в библиотеке, любишь поэзию, но не затасканного Шекспира, которого везде суют, а отдаёшь предпочтение Китсу – неоднократно видел тебя с книгой, отмеченной его именем. Помнится, ты даже выиграл конкурс чтецов с его «Одой меланхолии», заставив судей рукоплескать. Ты часто ходишь по вечерам в бассейн и отлично плаваешь. Ты... Вот видишь? У меня закончились факты.       – Про конкурс чтецов было неожиданно.       – Почему?       – Я не думал, что тебя интересуют мероприятия подобного плана.       – В них есть особый флёр романтики, такой старой-престарой, пропахшей пылью, сургучными печатями и краской книжных страниц. Потому я там присутствовал. И тоже рукоплескал. А теперь, может быть, сделаешь ответную любезность?       – Рассказать, что я знаю о тебе?       – Да.       Рендалл задумался.       Он не представлял, что удерживает его рядом с Терренсом, почему он продолжает сидеть на месте и обсуждать довольно странные вещи. Их разговор не походил на момент становления дружбы, в нём было больше личного.       Стоило поблагодарить за помощь, выбраться из машины и скрыться за воротами, но он ничего такого не делал, нарочно оттягивая момент прощания.       – Общеизвестен факт твоего родства с директором, – произнёс, начав загибать пальцы. – Говорят, о не слишком сдержанном характере. Он уж точно не нордический. Теперь я знаю, что у тебя есть ручные крысы, ну, или раньше были, следовательно, любишь животных. Ты задира, циник и достаточно ветреная личность – ночной кошмар родителей, у которых растут хорошие девочки. На редкость высокопарные формулировки, но о тебе действительно так отзываются.       – Великосветский повеса, стремящийся сорвать как можно больше цветов, – усмехнулся Терренс. – Звучит, как описание какого-либо дамского романчика.       – Это утверждения некоторых девушек, с которыми мне довелось пересекаться и в ходе общения узнать, что из «Орхидеи» они встречали кое-кого, мне уже знакомого, – заметил Рендалл. – Я лишь повторяю их слова. Просто не знаю, как переформулировать данное высказывание.       – А что ещё они обо мне говорят?       – Пожалуй, больше ничего.       Рендалл замолчал, и в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим дыханием. Терренс продолжал смотреть на Рендалла с запредельной серьёзностью во взгляде.       Но чем дольше они хранили молчание, тем меньше от этой серьёзности оставалось. Она уходила, уступая место улыбке, внезапно оказавшейся очаровательной.       Рендалл же поймал себя на мысли, что они с Терренсом не просто разговаривали сейчас. Это отдалённо походило на флирт. А, может, и не отдалённо вовсе. Вот только понять, насколько происходящее серьёзно и не показалось ли ему, было достаточно проблематично.       Он ничего не знал о личной жизни Терренса, просто не совал нос в его отношения.       Да и зачем?       – Жаль, – хмыкнул Терренс. – Самореклама – не совсем то, что я считаю удачным ходом, тем не менее, другого выхода не вижу.       – Самореклама?       – Ночной кошмар не только родителей, воспитывающих хороших девочек, но и тех, в чьих семьях есть хорошие мальчики, собственной персоной. Приятно познакомиться.       – И что это означает?       – Ровно то, что я сказал. Кроме того, прямо сейчас я хочу добавить в список своих познаний о тебе один дополнительный пункт. Этот потрясающий цвет глаз – никогда ни у кого, кроме тебя, таких не видел.       – У Сиенны тот же оттенок радужки, – на автомате ответил Рендалл, понимая, что ему только что сделали комплимент.       Пытались, во всяком случае.       – Не заметил, да и не рассматривал особо, – отмахнулся от замечания Терренс. – Я пересекался с ней так давно, что забывчивость мне простительна.       Он протянул руку и провёл кончиком большого пальца по краю чужих губ, ощущая их чуть шероховатую поверхность. Хотелось окончательно смутить, добиться яркого проявления замешательства, но Рендалл держался на удивление неплохо. Не краснел и не отворачивался в надежде окончательно уничтожить зрительный контакт.       Не выскакивал под дождь, роняя на ходу зонтик, куртку, телефон и всё остальное, что у него из вещей при себе находилось.       – А у меня давно заметил?       – Может быть, ещё в парке.       – Ну да. Разумеется.       – Вообще-то, именно тогда.       Терренс, кажется, оскорбился, что ему не поверили, но это было подано довольно шутливо, отчего Рендалл снова засмеялся.       Ладонь от своего лица он не отталкивал резко, напротив, осторожно перехватил Терренса за запястье, чтобы спустя несколько секунд прикоснуться к коже губами.       Поступок был достаточно рискованным и не особо оправданным. Все слова Терренса могли оказаться не попыткой привлечь внимание, а банальной шуткой, развлечением в свободное время.       Рендалл охотно верил, что Терренс может быть ночным кошмаром для родителей подростков обоих полов. Однако себя из списка потенциальных жертв исключал. Кошмар для кого угодно, но только не для него, слишком разные они – сходство минимальное. Им просто нечем будет заинтересовать друг друга. Ему, так однозначно.       Тем более что рядом с Терренсом постоянно находился Тони Кларк – вот уж кто действительно мог похвастать по-настоящему привлекательной внешностью.       Из всего окружения Терренса он был, пожалуй, самым красивым.       И кто знает, какой тип дружбы связывал этих двоих, считавшихся практически неразлучными?       То ли дружба, построенная исключительно на общих интересах, вкупе с взаимопомощью и взаимовыручкой, то ли та, где нашлось место и для общей постели.       Рендалл делал ставки в пользу второго варианта, допуская, что у Энтони и Терренса что-то типа свободных отношений. Они с лёгкостью простят партнёру мимолётную слабость, немного погуляют на стороне, а потом снова сойдутся.       И вот сейчас как раз такой период. Один уехал, второй ищет развлечение на ближайшие несколько... Дней? Недель? До начала очередного учебного года?       Играть роль замены на время «пока Тони путешествует», было отвратительно и мерзко. Да и не факт, что его бы стали держать рядом больше одного раза.       Просто школьной знаменитости захотелось опробовать силу своего очарования на не слишком популярном однокласснике, задуманное решено было реализовать в ближайшее время. И тут стоило бы начать сопротивляться, а он сдался.       Рендалл ненавидел себя за эту слабость, но всё равно не смог удержаться и ответил на прикосновение Терренса жестом ещё более откровенным, не став прикрываться лживыми воплями о том, что ему наплевать, не интересует и не интересовало никогда.       – Хочешь меня себе подчинить? – спросил Терренс.       Судя по всему, был осведомлён о значениях определённых поцелуев.       – Может быть, – заметил Рендалл.       – Любишь властвовать?       – А кто не любит?       – Твоя правда. – Терренс замолчал, но вскоре продолжил. – А, знаешь, может быть, у тебя что-то и получится.       – Почему?       – Потому что последние полчаса, проведённые нами за болтовнёй, я думаю только о том, как сильно хочу тебя поцеловать, и о том, как сильно пожалею, если этого не сделаю.       Времени на ироничный и крайне остроумный ответ Рендаллу не дали.       Терренс поцеловал его.       А потом ещё и ещё раз, не останавливаясь на одном мимолётном касании.       Изначально он, как потом сам признался, думал ограничиться именно этим лёгким, почти детским поцелуем, прижавшись на мгновение и сразу отстранившись, чтобы не усугублять ситуацию.       Он был уверен, что Рендалл его оттолкнёт и попробует вырваться ещё раньше, на стадии заявления об интересе к парням, максимум – после ладони, погладившей лицо. Рендалл пустил под откос все планы, превратив связные мысли в непонятное нечто и заставив окончательно разделаться с сомнениями.       Терренс – Рендалл делал такие выводы, опираясь на его откровенные признания, – думал, что поцелуй их будет нежным, сдержанным и неловким.       Но Рендалл целовался умело, потрясающе, страстно, так горячо – почти обжигающе. И здесь уже никакие сторонние трактовки не требовались, чтобы понять истинную суть, общий посыл, звучавший не тихим шёпотом, как мимолётное прикосновение губ к запястью, а пошлым стоном, отчаянным криком, именем, произнесённым на пике удовольствия и навсегда врезавшимся в память.       Ответные действия явно не были дебютом в сфере поцелуев, хотя, стоило признать, что опыта Рендалл набрался на девушках.       Терренс и был, и оставался его единственным мужчиной.       Они оказались в одной постели уже через две недели после того, как впервые столкнулись под дождём.       И тогда Терренс, стягивая с Рендалла одежду, одержимо целовал шею, оставляя на ней яркие следы, расцветающие на светлой коже алыми маками. Терренсу хотелось касаться её, не прерываясь ни на секунду, не оставляя живого места.       Рендалл просил действовать осторожнее, напоминая о том, что они не в академии, где можно скрыть шею платком, и никто слова лишнего не скажет, а вот родители явно не оценят откровений, где и при каких условиях его так разукрасили.       – Мой хороший мальчик, – смеялся Терренс, становясь чуть более сдержанным в плане выражения своих чувств и желаний, но страсти его, пожалуй, хватило бы на десятерых.       Они убегали от окружающих.       Рендалл напропалую лгал родителям относительно того, где будет ночевать. Терренс обманывал своих родителей и брата, придумывая миллион отговорок для того, чтобы не возвращаться домой и спокойно выбираться за пределы города.       При этом Рендалл не особо приукрашивал события, понимая, что чем виртуознее ложь, тем сложнее будет оправдываться, когда всё это превратится в тугой клубок сомнений и обмотает его паутиной лжи с ног до головы.       Но и правду никогда не говорил.       Они останавливались в отелях, снимая разные номера, но проводя ночи в одном, с упоением изучая тела друг друга, и с каждым разом только сильнее убеждаясь в том, что нет для каждого из них любовника идеальнее, чем тот, который находится рядом сейчас, в эту самую минуту.       Терренс обожал смотреть на Рендалла, лежавшего на кровати без одежды и лишь слегка укрытого одеялом. Растрёпанные волосы, губы припухшие, более яркие, нежели обычно, почти алые от прилившей к ним крови, обнажённая спина, руки, обнимающие подушку.       В такие моменты нестерпимо хотелось Рендалла смутить.       Терренс курил, небрежно стряхивая пепел, а потом тянулся, целовал Рендалла в плечо, подбирался ближе, прихватывал зубами место между плечом и шеей, зализывал следы укусов, спускался поцелуями по спине, вдоль позвоночника, возвращался на исходную позицию и шептал что-нибудь пошлое на ухо. Или не пошлое, а запредельно нежное.       Терренс влюбился.       Влюбился отчаянно и безумно, как никогда прежде. В сравнении с этими чувствами всё, что он когда-либо испытывал, бледнело, меркло и не имело, ровным счётом никакого значения.       Рендалл был его восхитительно желанной сладостью в яркой блестящей упаковке и дозой, разложенной на стеклянной столешнице, его сахаром и кокаином – не важно, чем, главное, что зависимость росла с каждым днём всё сильнее, и он не мог отказаться от этого чувства, поглощающего стремительно, не оставляющего шансов на сопротивление.       Они занимались любовью так часто, как только могли себе это позволить. Терренс, обычно придерживавшийся принципиальной позиции относительно ролей в постели, внезапно поймал себя на мысли о том, что реверс, в принципе, не так уж и плох... В итоге, ему понравилось. Ему вообще всё нравилось из того, что он делал с Рендаллом, и того, что Рендалл делал с ним.       После эпичного приветствия со стороны родителей Рендалла и пояснения, последовавшего позднее, чем это всё спровоцировано, он пообещал себе, что обязательно – всенепременно! – окажется на территории дома Стимптонов.       И, как это часто бывало, добился поставленной цели. Разрабатывать хитрый план проникновения на чужую территорию не пришлось, достаточно было дождаться, пока старшее поколение отправится на очередной приём, чтобы напомнить напыщенной аристократии о своём существовании, а сын их останется дома, отказавшись составлять компанию.       Рендалл помнил, как они смеялись над загонами его родителей, лёжа на разворошённой кровати.       – Интересно, эта комната слишком сильно изменилась после моего визита? Или нет?       – Кажется, теперь из неё окончательно исчез дух детства.       – О, да!       Рассуждать о детстве после того, что случилось, было довольно нелепо.       Рендалл помнил, как смотрел из-под подрагивающих ресниц в потолок своей спальни, пальцы касались тёмных прядей, поглаживали, а после стискивали сильнее. Он выгибался навстречу умелому рту, мечтая, чтобы это длилось как можно дольше.       Терренс всегда безошибочно определял его слабости.       Терренс приучал его к себе. К своим прикосновениям, поцелуям и интимным ласкам, о которых Рендалл прежде не задумывался. К эротическим фантазиям, которые казались неисполнимыми, но в итоге отлично претворялись в жизнь.       Вместе они могли попробовать абсолютно всё. Кубики льда и горячий воск, сочетание нежности бутонов роз, скользящих по коже, с помощью которых предписывалось доводить партнёра до изнеможения, и наручников, связывание и секс в общественном месте с наступлением темноты.       Возвращаясь к событиям в спальне Рендалла, можно сказать, что это был не первый опыт орального секса в его жизни, но он определённо считался одним из лучших, а, если говорить откровенно, то и лучшим.       Только дело, скорее, было не в технике – она-то как раз была простой и незамысловатой – а в исполнителе.       Оказываясь в одной постели с Терренсом, Рендалл кричал, кусался, царапался, невозможно стонал и получал самое искреннее удовольствие из всех, какие только существуют на свете. Это было видно по его взгляду, по тому, как менялось выражение его лица. И глаза – тот самый восхитительный цвет – менялись тоже. Они темнели, зрачки расширялись, и лишь по самому краю оставалась тонкая бирюзовая радужка.       Терренсу нравилось, что у Рендалла есть определённый сексуальный опыт. Но ещё сильнее нравилось, что у него нет опыта с мужчинами, вообще никакого, даже минимального – неудачного.       Ему было не то чтобы лестно и приятно, а как-то... тепло от осознания данного факта.       Он сам хотел Рендалла всему научить и, если к тому было применимо это слово, развратить. Для себя. Для них обоих. Чтобы им было хорошо вместе. Хотя, временами казалось, что лучше уже некуда.       Научить говорить о своих желаниях, не бояться проявлять инициативу, уметь не только получать, но и доставлять удовольствие.       Однако иногда Терренс сам не понимал, кто кого развращает. То ли он Рендалла, то ли ровно наоборот.       Ученик был способным – обещал в самое ближайшее время обойти учителя.       Терренс сходил с ума от каждого момента близости и не только интимной, а вообще, несмотря на то, что сложностей в процессе покорения крепости практически не было.       То есть их не было вообще.       С точки зрения охотничьего азарта стоимость победы оказалась минимальной.       С точки зрения чувств и эмоций, это был лучший подарок, какой только можно получить от жизни.       Они упивались отношениями, они были счастливы в этом мире на двоих, который сами для себя придумали.       А потом всё развалилось.       Рендалл бросил Терренсу в лицо слова о банальном любопытстве, желании поставить эксперимент, нагуляться, в конце концов, чтобы потом, в браке не тянуться на сторону, храня верность своей любимой и единственной.       Сказал и ушёл.       Затыкая уши, чтобы не слышать чужого крика, зажимая ладонью рот и прикусывая язык, чтобы не сболтнуть ненароком лишнего.       Игнорировал звонки и удалял сообщения, оставляя их непрочитанными.       Он приказывал себе забыть о Терренсе, поставив на первое место в своей жизни Кейт, но до сих пор продолжал биться в агонии.       С неба закапал дождь. Рендалл увеличил громкость в наушниках, набросил капюшон на голову и зашагал быстрее.       Он знал, что сегодня промокнет до нитки, а согреть его будет некому. * * *       – И всё-таки Сорбонна? – поинтересовался Мартин, поставив на столик в гостиной поднос и передав одну из чашек Трою.       – Спасибо. Думаю, что да.       – Это здорово. На самом деле. Твои родители, надо полагать, одобрили выбор?       – Отец говорит, что согласен со всем, поскольку я достаточно взрослый и сам могу решить, чего хочу от жизни. Мама пока... не слишком рада, – признался Трой, сделав в середине фразы выразительную паузу. – Но это не потому, что ей не нравится потенциальная невестка, о чём-то таком пока сложно говорить, да и преждевременно достаточно. Просто она не хочет отпускать меня в другую страну, боится, что процесс адаптации затянется и не пройдёт гладко. Обычные страхи матери, ничего не поделать.       – Я понимаю, – кивнул Мартин, долил себе в чай молока и принялся размешивать полученный напиток.       Выразить в паре слов своё состояние не получалось.       Он действительно радовался за друга, понимая, что тот поставил перед собой цель и старательно продвигается вперёд, не придавая значения помехам, возникающим в процессе.       Вместе с тем испытывал нечто, определённо походившее на зависть, поскольку все, ну, или почти все, с кем Мартину доводилось разговаривать, представлялись куда более счастливыми людьми, нежели он сам.       О том, чтобы отказаться от поступления речи не шло, и он вроде даже смирился с происходящим, изредка вспоминая о похороненной мечте и в срочном порядке отмахиваясь от мыслей, с ней связанных, дабы не травить душу.       Он искренне старался полюбить решение родителей, сделав его своим собственным, поверив, что по собственному желанию отказался от медицины, обратив внимание в сторону педагогических наук.       Уверял себя, что в определённый момент отчаянно захотел не спасать жизни, а сеять среди молодёжи разумное, доброе, вечное, чтобы в итоге сесть в директорское кресло и держать под контролем жизнь огромного существа, носившего название «Школа». Следить за порядком, создавать благоприятную атмосферу в коллективе, поддерживать престиж учебного заведения, не позволив семейному делу зачахнуть.       Впрочем, последнее представлялось ему практически невозможным.       Он банально не представлял, как можно превратить процветающее учебное заведение в нечто неудобоваримое.       Даже идей не было.       – Марти, послушай... О, не знал, что у нас гости. Привет будущим пожирателям лягушек. – Терренс подошёл к столу, подцепил с подноса пару печеньиц и устроился на диване, прямо напротив Троя.       Наверное, хотел своим хмурым видом испортить гостю аппетит. Или же добиться скорейшего завершения визита вежливости. План довольно простой, ни единой сложности. Трой посмотрит, что ему не особо рады, поднимется с места и поспешит попрощаться.       – Я обязательно передам им твоё приветствие, как только встречу хотя бы одного, – пообещал Трой, продолжая чинно пить свой кофе.       Только что мизинец в сторону не отставлял, а в остальном вполне тянул на роль классической такой, показной аристократии, всячески подчеркивающей наличие высоких манер, великолепного воспитания и считающей себя людьми поистине уникальными.       – Ты что-то хотел? – спросил Мартин, ободряюще улыбнувшись Трою и без слов, с помощью мимики, посоветовав не обращать внимания на очередную волну негатива, распространяемую Терренсом всюду и везде.       После написания A-levelа и окончательного возвращения домой из стен академии он стал по-настоящему невыносимым. Благо, что практически не показывался за пределы своей комнаты, предпочитая коротать время в гордом одиночестве, или же в компании Энтони. Они часто разговаривали по телефону или по скайпу. Иногда Терренс сюсюкал со своей крысой. Пожалуй, сейчас только она и была тем, что его по-настоящему интересовало, остальное оказалось похоронено под пластом чёрной депрессии.       Причины были более чем очевидны. С каждым днём приближалась знаменательная дата в жизни Кейт Бартон и Рендалла Стимптона. С каждым днём надежда на отмену торжества таяла всё стремительнее. Терренс оказался бессилен перед обстоятельствами, банально не представляя, каким образом разрешится сложившаяся ситуация.       Как будет разбит их любовный треугольник?       И будет ли?       Рендалл просил его не вмешиваться. Отчаянно просил там, в ванной комнате. Но причины такой приверженности идеалам не назвал, продолжая настаивать на своём.       Просто так будет лучше для всех.       Кроме того, Рендалл просил забыть его.       Интересно, как он себе это представлял?       Если только окончательно распрощаться с городом и отправиться в другую страну, последовав примеру Троя. А потом отказываться от любых приглашений на семейные торжества и однажды прийти к пониманию, что старые связи, независимо от того, дружеские они или же родственные, окончательно атрофировались и отвалились, будто сытые пиявки.       – Ключи, – бросил Терренс, с показательно громким хрустом разгрызая печенье. – От тайной комнаты и от ящиков стола.       – Тебе зачем?       – Собираюсь сразиться с василиском и стать героем магического мира, конечно же. А если серьёзно... Мои письма остались у отца. Думаю, настала пора окончательно определиться с университетом. Хочу пересмотреть все предложения ещё раз и выбрать единственную альма-матер, которая придётся мне по вкусу.       – Ты ещё этого не сделал? – удивился Трой.       – Как видишь. – Терренс развёл руками и принялся крошить печенье над тарелкой.       Он впервые ответил нормально, не став грубить в стремлении обострить ситуацию. Ему и не хотелось скандалить. Во всяком случае, не сейчас.       – Почему-то мне казалось, что это обязательно будет лучшее из предложенного списка.       – Мне когда-то тоже так казалось, но теперь ситуация немного изменилась.       – Понятно.       – Принесёшь ключи? – поинтересовался Терренс, повернувшись к Мартину.       – Если мне их дадут.       – Тебе, несомненно, дадут. Заранее большое спасибо, братишка.       Мартин показал ему язык, а Терренс засмеялся.       Уход Мартина способствовал наступлению в гостиной гробовой тишины. Его присутствие поблизости было единственным, что примиряло обоих участников беседы с существованием друг друга, сглаживая острые углы и создавая простор для манёвров. Когда Мартин был рядом, они могли не контактировать напрямую, обращаясь к посреднику, и это создавало видимость вполне неплохого, в той или иной степени гармоничного взаимодействия.       Ныне Терренс и Трой остались наедине, и им нечего было сказать.       Трою, так определённо.       Зато Терренс за несколько минут сумел сгенерировать немалое количество вопросов.       Но вопреки ожиданиям разговор начал именно Трой.       – А почему ключи не дадут тебе?       – Отец однажды доверил мне документацию, и я сунул нос туда, куда не следовало. Головомойку мне за это не устроили, но доверие случившееся подточило.       – Как и всегда.       – Что ты хочешь этим сказать?       – Дух противоречия. Сделать что-то из принципа, назло окружающим. Очень в твоём стиле, Уилзи.       – Конечно. – Терренс изобразил мерзкую улыбку. – Исключительно тем целыми днями и занимаюсь, что размышляю на тему «Как испортить жизнь окружающим людям». Мне ведь больше нечем заняться, только мелкими гадостями живу и дышу. Не в моих правилах оправдываться перед окружающими, но сегодня я в неплохом расположении духа, потому поясню свои мотивы. Что касается того инцидента... Скажем так, эта документация тоже касалась меня. Не напрямую, лишь косвенно, но кое-какие детали требовали уточнения, и я не отказал себе в малости.       – Какие детали?       – Они пересекались с моими личными интересами. Тебе знать об этом не обязательно.       – Окей, – с лёгкостью согласился Трой.       Он вообще был далёк от разного рода авантюр и интриг.       Наверное, именно по этой причине ему и импонировало общество Мартина, не склонного к совершению диких, необдуманных поступков, последствия коих могли быть непредсказуемыми.       Терренсу были свойственны как раз такие выходки.       – Значит, перебираешься во Францию?       – Да.       – Скажи мне, когда вылет. Обязательно приду проводить. И даже чемоданы помогу донести.       – Великодушно. Может, ещё и билет мне сам оплатишь?       – Разве что в один конец. И только при условии, что буду в хорошем настроении, – хмыкнул Терренс, скользя взглядом по столешнице, но не находя ничего для себя интересного. – Когда, он, кстати?       – Ещё нескоро. За оставшееся до перелёта время я успею неоднократно побывать в этом доме, – пожал плечами Трой. – Кроме того, на меня возложена важная миссия, выполнением которой пренебречь невозможно.       – Спасение енотов-полоскунов от вымирания?       В конечном итоге, Терренс так ничего и не обнаружил, а занять руки требовалось – отвлечься и не показывать нервозность.       Как вариант, можно было выхватить из вазочки очередное печенье и раскрошить его в песочную пыль, но со стороны это наверняка выглядело глупо. Потому Терренс, поколебавшись немного, вытащил из кармана зажигалку.       Зачастую его игры с огнём были не способом привлечь внимание к своей персоне, вызвав изумление или восхищение полученными в ходе длительных тренировок навыками и умениями, а одним из вариантов успокоения. Поднося огонь к коже, Терренс максимально концентрировался, не позволяя руке соскользнуть, а пламени – укусить обжигающим прикосновением. Наблюдение за огнём его завораживало.       Было в этом что-то по-особенному прекрасное.       Вот и сейчас он испытывал приятный эмоциональный подъём. Щёлкнула зажигалка, высекая пламя, и Терренс поднёс к нему ладонь.       – Еноты-полоскуны, насколько я знаю, вымирать в ближайшее время не планируют, – фыркнул Трой. – Потому мимо, Уилзи.       – Тогда не знаю. Удиви меня, поскольку я даже приблизительно не могу представить, что такого архиважного предвидится в твоей жизни.       – Я впервые буду свидетелем на свадьбе, – произнёс Трой довольно обыденным тоном. – Рендалл попросил, и я не стал отказываться. Вообще-то...       Он оборвал себя на середине фразы, почувствовав запах палёного мяса, разнёсшийся в гостиной. Перевёл взгляд в сторону и с ужасом понял, что Терренс действительно припалил себе руку.       Более того, продолжает это делать, несмотря на то, что ему, наверное, адски больно от контакта с открытым огнём. Плюс ко всему, по предельно сильно сжатой зубами губе была размазана кровь. Вероятно, Терренс прикусил губу, чтобы не закричать, и причинил себе ещё большую боль, но даже не заметил этого.       Трой метнулся к бывшему однокласснику, выбивая из его рук зажигалку, а после встряхнув за плечи:       – Ты совсем свихнулся, что ли?       Зажигалка с громким стуком приземлилась на паркет.       Терренс отрицательно покачал головой.       Разумеется, он не собирался ничего такого делать, не планировал причинять себе вред и наносить увечья. Тем более в присутствии постороннего человека, что отдавало показушничеством и желанием получить порцию сочувствия. Просто слова Троя стали для него неожиданностью, вновь пробудив мысли о предстоящем событии, а вместе с ними – отчаяние и признание собственного бессилия.       И Терренс впервые за несколько лет усиленных тренировок и прекрасных результатов допустил ошибку, потеряв бдительность и позволив огню облизать кожу. Сначала он этого просто не заметил, а потом решил оставить, как есть, не отдёргивая руку. Это не было сладкой болью, отделяемой тонкой гранью от удовольствия. Это было дико, ужасно и мучительно, но он не тушил зажигалку, позволяя огню плясать по ладони, оставляя на ней кровавую вязь.       – Тогда зачем ты это сделал?       Терренс постепенно из состояния транса выбирался, потому что в следующее мгновение Троя оттолкнул, не желая падать на самое дно в глазах бывшего противника в борьбе за сердце миленькой француженки с британскими корнями.       – Не твоё собачье дело, – прошипел злобно, старательно игнорируя боль в пострадавшей руке.       – Ещё немного, и я всерьёз подумаю, что ты влюблён в Рендалла, потому так остро реагируешь...       Трой не договорил, оборвав себя на середине фразы, потому что ответ на его предположение, в общем-то, не требовался.       Он хотел произнести это всё ироничным тоном и посмеяться над собственными предположениями, глядя на то, как взбесится Терренс, посчитав его гипотезу полным идиотством.       Но посмеяться не получилось. На лице отразилось совсем не то, что он изначально предрекал.       – Ты, что, влюблён в Рендалла? – выдал потрясённо.       – А если да, что сделаешь? Снова, как в случае с Мишель, поспоришь, что отобьёшь его у меня за несколько дней? Давай, становись в очередь, потому что одна не слишком милая леди это уже сделала.       – Нет, – всё так же растерянно произнёс Трой, явно шокированный словами собеседника. – Естественно, нет.       – В таком случае, иди к чёрту, – огрызнулся Терренс, поднимаясь с дивана и направляясь к выходу из гостиной.       Столкнувшись в дверях с Мартином, он подставил ладонь, принимая ключи, и, улыбнувшись младшему брату, как ни в чём не бывало, скрылся в коридоре.       Трой с трудом сглотнул.       Во время обучения в академии он мало чему, кроме учёбы, уделял внимание, потому, наверное, оставался непосвящённым в тайны взаимоотношений многих учеников. Однако, сейчас был уверен, что даже пристальное наблюдение за соседом по комнате и братом Мартина не открыли бы ему всей правды. Просто потому, что вероятность данного утверждения казалась ему смехотворной, нереальной, вообще с жизнью несовместимой.       Но Терренс откровенно признался в наличии у него определённых эмоциональных привязанностей, и с того момента картина мира, связанная с этими двумя, в представлении Троя, начала претерпевать немалые изменения. Одно складывалось с другим, причины для склок, скандалов, драк теперь виделись с иного ракурса. Особенно цепляли и царапали слова о том, что Кейт Рендалла удалось отбить, а не то, что Терренс безответно и беззаветно страдал, наблюдая за объектом страсти и не решаясь подойти к нему с признанием.       Трой плохо разбирался в типажах мужчин, а правильнее будет сказать, не разбирался вообще. Они его не привлекали. Он не представлял иного типа взаимоотношений, кроме дружбы. А потому рассуждать о каких-то факторах, влияющих на выбор Терренса, в полной мере, не мог.       Но, глядя на его окружение, кое-какие выводы делал.       Признанная многими красота Энтони Кларка и невообразимая блядовитость вкупе с общедоступностью, присущие Энди Блэку...       Рендалл ничем из этого мини-списка не обладал. А Терренс казался любителем, ценителем, почитателем всего яркого и красивого, ну, или хотя бы не слишком яркого, но распутного.       Как Рендалл попал в поле его зрения?       Трой помотал головой. Признание, прозвучавшее несколько минут назад, продолжало казаться ему невероятным, практически сумасшедшим. Но Терренс был серьёзнее некуда в момент произнесения этих слов, и Трой чувствовал, что его не разыгрывают – никто не шутит.       – Да уж, – проговорил задумчиво, наклоняясь, чтобы поднять забытую Терренсом зажигалку и положить её на стол.       – Пока меня не было, вы не поскандалили? – спросил Мартин, которого показное счастье, отражённое на лице Терренса, не ввело в заблуждение, а только заставило сильнее нервничать.       – Нет, зато поговорили по душам.       – Правда? – недоверчиво поинтересовался Мартин.       – Да. Очень... откровенный получился разговор.       Откровеннее не бывает.       Трой улыбнулся и поспешил замять тему, чтобы особо о своих умозаключениях не распространяться.       Мартин хмурился и вряд ли верил словам приятеля. Однако расспрашивать, выпытывая подробности, не стал. Он неплохо чувствовал настроение окружающих, понимал, когда нужно лезть в душу, а когда от этого лучше воздержаться, и Трой был ему за столь чуткое отношение крайне признателен.