Будни «Чёрной орхидеи»

      На поле для крикета царило оживление. Команда академии проводила очередную тренировку, на стадионе собрались наблюдатели, желавшие посмотреть на игру или же просто не знавшие, чем себя можно занять, завернувшие сюда от нечего делать.       Алекс и Ник были как раз из числа последних.       Занятия в клубе Николаса ещё не начались, у Алекса уже закончились, в итоге получилось своеобразное окно в расписании, которое можно было провести в праздной лени, а можно – заполнить важными и нужными разговорами, вроде бы на отвлечённые темы. При ближайшем рассмотрении – запланированные заранее. Никакой импровизации.       Своеобразное интервью, в ходе коего собеседник не догадывается, что стал источником информации, а не просто приятным собеседником. Алекс подозревал, что провести Николаса будет не так легко, как хотелось бы, но надеялся на максимальное проявление собственных актёрских талантов.       Худшей кандидатуры на роль информатора подобрать было нереально, но Алекс умудрился остановить выбор на Нике, заранее настроив себя на то, что вряд ли сумеет узнать из этого источника многое. Но с чего-то следовало начать, а он и так потерял порядочное количество времени, занимаясь наблюдением. Прежде ему казалось, что он сумеет понять окружающих людей, находясь с ними на одной территории, варясь в одном котле, если говорить витиевато. С момента его приезда прошёл целый месяц, а Алекс так и не определился со своим отношением к большинству одноклассников, особенно к той самой личности, которую, априори, стоило ненавидеть и методично сживать со свету.       Приехав сюда с подобным убеждением, Алекс провёл немало дней в размышлениях и анализе ситуации, неизменно приходя к одному и тому же выводу. Месть чрезмерно разрушительна, а ошибки зачастую дорогого стоят. Оступиться легче, чем удержаться на тонком канате, а сломать гораздо проще, чем восстановить.       Не то, чтобы он не верил чужим словам, не то, чтобы сомневался...       Просто понял, что реализовать задуманное сможет в любой момент. Нужно для этого не так много, как кажется. Если хорошо постараться, то на всё понадобится пара недель, самое большее – месяц. Мизерный срок для человека, у которого в запасе целый год.       Ради составления портрета личности Кэрмита Грегори Трэйтона требовалось устраивать допросы с пристрастием его близким друзьям. Ему самому. Но никак не Нику. Алекс, однако, делал ставку на человека, наиболее близкого себе.       Николас не стал бы удивленно таращить глаза и постоянно переспрашивать, зачем и для чего это делается. Он бы просто ответил и пообещал сохранить беседу в секрете, никому не растрезвонив о проявленном интересе, как это могли сделать Даниэль или Герда. Кроме того, мистер Ричмонд сразу дал понять, что доброжелательностью не отличается и разговаривать с Алексом не собирается. Дружить – тем более.       – Он слишком сноб, – пояснил Ник в первый же учебный день. – И слишком предан Кэри, хотя я никогда не понимал, что именно их связывает, кроме одной комнаты.       Спустя неделю совместного обучения, Алекс готов был поставить размашистую подпись под словами Ника о повышенном уровне снобизма в крови определённых личностей. Друзья у Кэрмита были полными противоположностями друг другу. Невероятно общительная, позитивная Герда и вечно недовольный «аристократ в кубе» Даниэль, позволявший Кэрмиту называть себя дурацким прозвищем «Ричи».       Друг Алекса не походил ни на первую, ни на второго.       До недавнего времени Алекс знал Николаса исключительно, как сына делового партнёра своего отца, с которым и сошёлся благодаря приятельским отношениям родителей. Их отцы совместными усилиями делали бизнес, их матери общались, у старших брата одного и сестры другого когда-то был роман.       Потом Лика укатила в Бельгию, там же вышла замуж, а брат Николаса остался в Лондоне, нашёл себе новую девушку, но узами брака себя пока так и не связал. С Ликой они сохранили вполне неплохие отношения, до сих пор общались, пусть и не так часто, как прежде. Укрепление связей посредством заключения брака сорвалось, но, кажется, не так уж сильно расстроило представителей обеих семей.       Теперь Алексу довелось посмотреть на Николаса ещё и в учебных декорациях, увидеть знакомого с новой стороны.       Николас Треверси был человеком, сотканным из противоречий.       Своим существованием он опровергал заявление о правдивости первого впечатления. Стоило узнать его лучше, как становилось ясно, что он совсем не такой, каким представлялся после первого обмена репликами.       Его внешность располагала к определённой сентиментальности и романтичности, когда речь заходила о восприятии окружающих девушками. Принц из сказки, которому для полноты образа не хватает только белого коня, а всё остальное – в наличии. Сборник сонетов Петрарки в руках, светлые кудри, милая улыбка и голубые глаза. Идеал романтичной девочки, девушки или женщины, как он есть. Галантность, стремление угодить, демонстративная услужливость, умение поддержать беседу на любую тему, весьма и весьма продуманные планы на будущее. Романтик, твёрдо стоящий на земле.       На губах нежная улыбка, слова, что сладкий яд, и только глаза выдают. В них не сказать, что приземлённость, скорее, расчёт. Он говорит одно, а думает о другом, непрерывно анализируя всё, что происходит вокруг, отжимает лишнюю воду, определяя самую суть.       Вроде бы не сплетник, но при этом посещает клуб любителей журналистики и считается одним из лучших. Вообще-то, лучшим. Остальные плетутся в хвосте, разве что один первогодка на пятки ему наступает, но это не столь критично и значимо. Знает всё обо всех, но лишний раз рта не раскроет, если не увидит в этом особого смысла.       Типичный книжный червь на первый взгляд. На второй – далеко нет.       Он не стремится к лидерству, но в школьной иерархии занимает не последнее место. Этакий серый кардинал, способный устроить переворот, поставив ситуацию с ног на голову, но так запутав участников готовящейся операции, что они до последнего не поймут, с чьей подачи действовали. А, может, не поймут вовсе.       Герда не напрасно распределила своих друзей на два лагеря, рассказывая о неком устройстве школы.       Алекс условно разделил бы их на лагерь умных и красивых, хотя это определение не слишком подходило к ситуации, отражая всё частично, поверхностно. Он не мог назвать одних уродами с мозгами гениев, а других тупыми красавчиками, потому что и то, и другое заявления оснований под собой не имели. Все они учились достаточно хорошо, кто-то лучше, кто-то хуже, но откровенных глупостей на занятиях не выдавали, поддерживая имидж усердных учеников. Во внешности каждого, при наличии желания, можно было отыскать как привлекательные, так и отталкивающие черты.       Основное разделение проходило с использованием иных критериев, именуемых отношением к жизни.       Кай и Николас точно знали, чего хотят от неё, относились ко всему с повышенной серьёзностью и, как говорила Герда, несмотря на юный возраст, уже сейчас не мальчики, а мужчины.       Их антагонисты – хотя, какие они антагонисты, так, местные шуты, развлекающие не публику, а самих себя – предпочитали воспринимать всё с лёгкостью и смехом. Дурачась и хохоча. Словно жизнь была их самой любимой игрой, от которой они старались получить максимум удовольствия, а не выгоды.       Себя Алекс не причислял ни к тем, ни к другим, остановившись где-то на середине. Вспоминая некоторые поступки, вроде тех же прогулок по мосту, когда они с Анной стояли под дождём, соприкасаясь ладонями и не боясь упасть.       Николас бы никогда себе такого не позволил. Кай – тоже.       Даниэль? Да кто его знает.       Кэрмит? Несомненно, да. Троекратное.       Зная обоих не больше месяца, Алекс уже составил о них мнение.       Об одном участнике дуэта у него в досье было собрано определённое количество информации, а там, где значилось имя второго, так ни единой строчки и не появилось. Один намеренно держался на расстоянии, второй делал шаг навстречу, хотя его об этом не просили, да и сближаться с ним не планировали. Более того, мечтали найти в биографии факты наиболее омерзительные, способные послужить доказательством.       Даниэль не пытался заговорить с Алексом после учёбы, в библиотеке спешил пройти мимо, в столовой – тоже.       Кэрмит своё общество не навязывал, но столкновения с ним вполне можно было назвать систематическими, слишком частыми для того, чтобы отнести их к простым совпадениям. И именно Кэрмит пытался время от времени завязать диалог. Алекс отвечал односложно, без особого интереса, поворачивал назад, если видел его где-то, всеми способами избегал общества.       Он не хотел, чтобы его интерес к данной личности был расценен неправильно. Не сейчас.       Сам себе он говорил, что разумнее всего подойти и напрямую задать интересующие вопросы, не ища обходные пути, считавшиеся напрасной тратой времени, но в реальности этого так и не сделал.       Он понимал, что любой человек, независимо от моральных ценностей, привитых с детства, перенесённых в более поздние периоды жизни, и широты души, будучи припёртым к стенке, обязательно начнёт оправдываться, обеляя себя, попутно поливая грязью вторую сторону конфликта.       Кэри тоже так поступит. Он ведь не глупый. Не станет добровольно копать себе могилу, признаваясь во всём случившемся.       Никто не мог гарантировать, что он лжёт.       Как и того, что он говорит правду.       В этом утверждении заключалась самая омерзительная, самая гадкая истина.       Увидев историю глазами Анны и сделав определённые выводы, Алекс жаждал посмотреть на происходящее глазами Кэрмита, зная, что их рассказы будут отличаться друг от друга, а определять лжеца придётся ему. Чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону, баланса не существовало в принципе.       Он ненавидел Кэрмита отчаянно и страстно, когда перед глазами вставали строчки из письма. Ломал ему шею одним движением, когда вспоминал равнодушный голос и тот небрежный жест, которым собеседник набрасывал простыню на восковое, с заострившимися чертами, отмеченное омерзительной трупной синевой лицо. Без труда уничтожал противника в мыслях, ощущая фантомные слёзы, впитывающиеся в ткань рубашки, когда Анна, приехав к Ильинским после возвращения из Англии, рыдала у него, Алекса, на плече. Последний раз, когда они виделись.       За два дня до её смерти.       Он успел пропустить через собственные мысли огромное количество способов убийства, начиная довольно гуманными, заканчивая наиболее кровавыми вариантами, причиняющими жертве невыносимую боль, заставляющими её страдать и молить о смерти.       Все эти карнавалы персонального безумия заканчивались одинаково – воспоминаниями о собственном пропадающем голосе, о шёпоте, срывающемся с губ.       – Это не она.       И о ледяном голосе Альбины, просидевшей на успокоительных несколько дней, а потому ставшей к моменту «аудиенции» практически безразличной ко всему происходящему.       Слова, как вердикт:       – Это она. Это моя дочь.       Тогда, только-только выбравшись на воздух, пытаясь сглотнуть ком, застрявший в горле, Алекс был уверен, что убьёт незнакомого ещё Кэри Трэйтона сразу, как только они окажутся лицом к лицу.       Но вместо этого пожал ему руку и лицемерно произнёс фальшивую фразу о знакомстве, подарившем приятные впечатления.       Алекс считал его убийцей и сам же этого убийцу оправдывал.       Как будто давал ему второй шанс, позволял реабилитироваться, поставив под сомнения слова Анны.       Кэрмит не чувствовал угрозы, исходившей от нового одноклассника, а потому относился к нему доброжелательно, одаривая всё теми же дежурными – как будто прилипшими к лицу – улыбками, что столь отчаянно, до покалывания на кончиках пальцев, хотелось стереть.       Одним ударом, вложив в него максимум сил.       Алекс сталкивался с ним в душевой, стоя у раковин, в библиотеке, выбирая книги. Даже на занятиях от него не было спасения, на курсе естественных наук им приходилось выполнять лабораторные работы совместными усилиями. При всём желании сказать что-то плохое о соседе не получалось, да и заподозрить Кэри здесь было не в чем – их преподаватель решил, что в тандеме они добьются наилучших результатов. Миссис Барнс перетасовала весь класс, предварительно проведя тестирование, чтобы определить идеального напарника для того или иного ученика. Тест показал, что таким составом они справятся с поставленной задачей лучше всего.       Николас, заметив отторжение, промелькнувшее на лице Алекса, сочувствующе улыбнулся.       Ему повезло больше. Он оказался в паре с Каем.       Периодически Алекса посещала мысль о том, что Кэрмит мечтает стать его наваждением, вновь в памяти всплывали слова о встрече в мечтах или в одной постели. Для шутки звучало слишком нелепо, нескромно, двусмысленно, даже рискованно.       Вряд ли Кэри не понимал, какую реакцию получит в ответ на такие заявления, если на пути встретится человек не слишком терпимый. Не увидев агрессии, он решил привлечь внимание к своей персоне, но делал это постепенно, не с места в карьер, а методом «в час по чайной ложке».       Кэрмит не знал, что он уже стал навязчивой идеей, не в лучшем значении данного выражения, и чувства, что питает к нему Алекс, далеки от симпатии и сумасшедшего желания.       Если только это не желание убивать.       Громкий крик, разнесшийся по полю, заставил встрепенуться.       Алекс потёр переносицу, пытаясь сосредоточиться на игре, попутно придумав весомый предлог для начала разговора. Пожалел, что потащил Николаса именно сюда, а не к любителям лошадей. Там, наблюдая за выездкой Герды, они завели бы диалог гораздо быстрее.       Вопрос оказался снят с повестки дня сразу после того, как заговорил Ник. Ломать мозг над решением головоломки не пришлось. Николас не прочитал мысли Алекса, но причину нервозности определил с лёгкостью. Хотя бы потому, что до появления на стадионе они снова слушали курс естественных наук, следовательно, Алексу пришлось провести час в опасной близости к Кэри Трэйтону.       Школьной звезде с сомнительной репутацией, как характеризовал его Николас. Нисколько не преувеличивал. Репутация у Кэрмита была так себе. Не просто запятнанная, а невероятно грязная, старательно вылепленная не без помощи посторонних людей.       – Не скажу, что меня бесконечно волнуют вопросы твоей личной жизни, – произнёс Ник, перестав наблюдать за игрой и повернувшись к Алексу, – но есть пара нюансов, и они меня смущают.       – Нюансов? – Алекс нахмурился, сделав вид, что оказался в тупике и ничего не понимает.       Сложно было играть в неосведомлённость, но он пытался. Догадывался – знал наверняка – какие вопросы тревожат Николаса, однако не торопился вводить его в курс дела.       Смерть Анны пока оставалась тайной и для семьи Треверси, и для самого виновника, если, конечно, она не оповестила его о задуманном, подчистив историю переписки в самый последний момент. Алекс не упустил возможности покопаться в ноутбуке своей девушки, но никаких зацепок там не обнаружил. Письмо, адресованное ему, после пересылки Анна удалила. Среди отправленных посланий его не было.       – Ты расстался с Анной? – спросил Ник, пряча ладони в карманах куртки.       Верхняя одежда, как единственный способ отличиться от почти монохромной толпы, созданной администрацией школы. Рубашки, жилетки, пуловеры, пиджаки и брюки, выдаваемые каждому ученику – только сообщи свои размеры – эмблема с чёрной орхидеей на большинстве вещей. Три основных цвета – тёмно-синий, чёрный, белый.       Шейные платки на каждый день, галстуки для особых случаев.       Хоть на стенку лезь. И от безликости, и от режима полного пансиона.       Куртка у Треверси выдержана была в той же гамме, что и школьная форма.       В этом весь Ник. Безупречность стиля и манер. Идеальный образчик представителя аристократического общества. Он носил школьную форму с таким достоинством, словно никогда ничего лучше в жизни не надевал, Алекса необходимость каждый день ходить в одном и том же наряде, сливаясь с общей массой учеников, несколько напрягала.       Возможно, только его, поскольку окружающие никакого дискомфорта не испытывали. Привыкли за несколько лет к дисциплине и порядку. Кое-кто умудрялся в этих сине-чёрно-белых вещах выглядеть ослепительно.       Как модель, думал Алекс, усмехаясь.       Не знал, что догадка правдива, как никогда прежде, и тот, к кому прилипла данная характеристика, связан с модным бизнесом.       Гораздо позже Герда в одном из разговоров обронила ненароком, что этот кое-кто действительно выступает иногда в качестве модели. Интернет её слова подтвердил, выдав несколько подборок, на любой вкус.       Алекс просмотрел сайт фотографа, с которым сотрудничал Кэри, пару снимков оттуда сохранил, не особо понимая, для чего это делает. Фотографии хранились не в компьютере, а на флэшке, к которой Алекс с тех пор не притрагивался, да и вообще зашвырнул в дальний угол. С глаз долой. Ему хватало модели и в реальной жизни, не хотелось заполнять им ещё и виртуальное пространство.       – Нет. С чего ты решил?       – Честно говоря, я не терял надежды познакомиться с ней в этом году, – признался Николас. – Ты говорил, что она будет учиться вместе с нами, радовался, что всё складывается столь удачно, и вам не придётся расставаться надолго. Но наступил учебный год, а Анны здесь нет. Да и ты не так часто говоришь о ней, как в былое время. То есть, ты не говоришь о ней вообще, что наводит на определённые подозрения.       – Она не смогла приехать. У её семьи временные финансовые трудности, – произнёс Алекс, надеясь, что голос его не выдаст, и не придётся вводить друга в курс дела – подобные ситуации не располагали к откровенности, независимо от степени близости приятельства. – Оплатить учёбу получилось лишь на два терма, на этот год уже не хватило, потому она будет учиться в России. Возможно, на следующий год присоединится ко мне, но сейчас единственное, что нам остаётся – общение в сети. Мы обмениваемся письмами, почти как в старые добрые времена.       – С поправкой на то, что письма не бумажные, а электронные, – заметил Ник.       – Ну да. Ценность их от этого не уменьшается.       – Не сомневаюсь.       – Судя по голосу, так и не скажешь.       – Я бы не задал тебе этот вопрос, если бы не одно обстоятельство.       – Смущающее?       – В какой-то степени.       – А именно?       – Кэри, – произнёс Ник. – Точнее, его отношение к определённой личности.       – М?       – Меня не оставляет мысль о его неравнодушии к тебе. Не скажу, что отлично разбираюсь в мотивах окружающих людей, но ты явно интересен ему как личность. Герда говорит, что не только, как личность. Я вижу, что он пытается держать дистанцию, но всё равно неумолимо сокращает расстояние, желая подобраться ближе. Вполне показательный пример – распределение на курсах естественных наук. Будь я учителем, никогда бы не поставил вас в тандем.       – Я бы тоже, однако у миссис Барнс своё мнение на этот счёт.       – Иногда мнение способно меняться под влиянием момента или по просьбе наиболее симпатичных людей.       – То есть? – Алекс прищурился.       Особого разброса вариантов не наблюдалось, но он всё равно хотел услышать ответ Николаса, а не оставаться наедине со своими догадками, не имеющими реальных доказательств. Николас сказал ровно то, чего Алекс от него и ждал.       – Он попросил, и вас объединили.       – Ты давно узнал об этом?       – С самого начала.       – И молчал?       – Ты не спрашивал, – резонно заметил Николас.       – Действительно.       – Учителя Кэрмита любят. Это в представлении некоторых учеников он обаятельная сучка, а для преподавателей – умница, хоть и не лишённая капли несерьёзности.       – Обаятельная сучка? – переспросил Алекс. – А поподробнее?       – Кэри можно обожать, можно ненавидеть, но совсем не заметить – нереально. Если только ходить с завязанными глазами и затыкать уши, услышав его голос. Но это ли не показатель особого интереса, который старательно пытаешься уничтожить, чтобы не допустить катастрофы? Я не слишком близко с ним общаюсь, но могу с уверенностью сказать: личность он эпатажная и довольно противоречивая. Скандальная и притягивающая к себе неприятности. До недавнего времени он был просто одним из учеников, ярким, популярным, но не настолько известным. А теперь он – секс-звезда, не в лучшем значении данного слова.       – Как Саша Грей?       – Почти.       – Да ладно? Я угадал?       – В целом не промахнулся.       – Он неоднократно снимался в порно?       – Один раз, но всем хватило.       – Только не говори, что он делал это ради денег или ради интереса, просто потому, что захотелось.       – Нет. Денег у их семьи достаточно, такой вид заработка в качестве источника постоянного дохода вряд ли рассматривается. Интерес – тоже мимо.       – Тогда что?       – Месть обиженной дамы, – произнёс Николас. – Мне не слишком приятно трясти чужим грязным бельём, но раз так получилось, что Кэрмит тобой интересуется и однозначного отказа не получает, правильным решением будет ввести тебя в курс дела.       – Месть заключалась в том, что оскорблённая леди предложила ему главную роль в фильме для взрослых, а он согласился?       – Разумеется, нет. По собственной воле он не стал бы сниматься в подобном и уж точно не выложил бы видео в сеть, рассылая ссылку на файл всем ученикам «Орхидеи». Как своим одноклассникам, так и тем, кто в параллели. А тогда каждый желающий, да и нежелающий, мог посмотреть на Кэрмита, которого имел какой-то мужик. Признаться, я не смотрел. Хватило стоп-кадра на заставке, чтобы понять, какой видеоматериал мне предлагают, но нашлись и любопытствующие особы, желающие оценить постельные таланты одноклассника. Они же потом с завидным постоянством писали на шкафчике Трэйтона слово «шлюха», забрасывали непристойными предложениями, парочка особо прытких пыталась его изнасиловать. Растиражировать видео не успели, конечно. Отец Кэрмита постарался. Не знаю, как он это сделал и сколько денег угрохал на хакерскую работу, но, полагаю, сумма была внушительной. Видео исчезло отовсюду и больше не всплывало, однако вытравить его из памяти зрителей не получится никогда. Или не в ближайшее время. Создателем видео оказалась бывшая девушка Трэйтона, вторым актёром – её кузен, которому Стивен, кажется, навечно отбил желание продолжать карьеру порноактёра. Яйца, впрочем, тоже.       – Стивен? Отец?       – Старший брат. Единственный представитель их семьи, воспринявший новость о видео стойко и без истерии. Он же – единственный из Трэйтонов, кто Кэрмита поддержал, а не вторил, в отличие от родителей, одноклассникам, скандируя заученные слова об омерзительной бляди, дающей каждому встречному.       – Не проще было уйти из «Орхидеи» и не провоцировать людей лишний раз?       – Проще, но Кэри лёгких путей не ищет, как показала практика. Чужое превосходство он не признаёт. Тогда стремился доказать, что, несмотря на временные неприятности, сумеет одержать победу в противостоянии. Он пережил период изрисованных шкафчиков и записок с предложением отсосать, подброшенных в личные вещи, равнодушно воспринял обвинения в наркомании и не реагировал на постоянные выкрики «сука», несущиеся ему вослед. Он, напротив, решил сделать все минусы положения своей фишкой.       – У него, правда, были проблемы с наркотиками?       – Не думаю. Просто, если верить слухам, в том видео у него зрачки, как у обдолбанного во все поля. Склонен думать, что они – результат возбуждения, спровоцированного химическими веществами. Не обязательно запрещёнными, я бы сделал ставку на специальные препараты, вполне распространённые и часто используемые. Возможно, никаких наркотиков не было. Но когда начинаешь создавать портрет отвратительного человека, детали как-то сами собой дорисовываются, а логика отправляется в свободный полёт. О ней мало кто вспоминает. Главное – как можно больше неаппетитных подробностей, чтобы от одного упоминания имени начинало тошнить и возникало желание поскорее отмыться от этой грязи.       – С трудом представляю, как можно на такой славе создать визитную карточку.       – Он просто делает вид, что ему всё нравится. Сам же подливает масла в огонь. Двусмысленные высказывания, вызывающее поведение, стремление продемонстрировать, что он нисколько не смущён, но весьма доволен произведённым эффектом. Съёмка для журнала, в конце концов.       – Он – модель. Ничего удивительного.       – Да, ничего, будь это молодёжное издание или солидный модный журнал.       – А он был несолидным? Только для определённой аудитории?       – Не для представителей благородного общества аристократов, помешанных на сохранении репутации в кристально чистом виде, уж точно. – Ник не смеялся, напротив, говорил предельно серьёзным тоном; как и ожидалось, знал он многое, стоило только спросить, и информация полилась стремительно, просто в другое время не считал нужным откровенничать, сегодня язык ему развязало желание предостеречь друга от такой напасти, как Кэрмит. – Ограниченный тираж, узкая направленность, частная студия, высокая оплата, всё строго конфиденциально. Наводит на какие-нибудь мысли?       – Издание для гомосексуалистов?       – Для очень богатых, имеющих определённые пристрастия в сексе гомосексуалистов, – поправил Николас.       – Как вышло, что его допустили к съёмкам? Это же не делается просто так. Нельзя прийти с улицы и предложить свои услуги. Нереально.       – Спроси у него, если хочешь. Я не знаю.       – Откуда тебе известно о журнале?       – Он принёс его в академию и швырнул номер в лицо наиболее активным поклонникам своего «творчества». Пуленепробиваемая невозмутимость, равнодушное выражение лица и насмешливый тон: «Дрочите, гомики». Сплошная провокация и вызов при внешнем спокойствии.       – Надо же. Сам-то он кто, позволь спросить? Или себя он гомиком не считает?       – Задай первый вопрос себе, вспомни о своих предпочтениях. Получи ответ. Он же не только с парнями. Девушек у него было больше, если разобраться.       – Ты уверен, что там действительно напечатали его снимки? Может, просто журнал подобной тематики, а высказывание к слову пришлось.       – Уверен. Кэри старался не слишком светить лицом, снимался в маске, но это, несомненно, он, предстающий в непривычном амплуа. Кожа, латекс, ботфорты, плётки, наручники, ошейники, цепи и прочие элементы фетиш-направленности. Лучшей рекламы S&M сообществу не придумать. Не сомневаюсь, что получатели подарка использовали его по назначению, последовав совету Кэрмита. Они ещё в аудитории, на глазах у посторонних, едва не залили стол слюной, открыв разворот, а в отсутствии свидетелей...       – По-моему, это было не слишком разумно с его стороны, – заметил Алекс. – Реши эти самые поклонники «творчества» выложить фотографии в открытый доступ, начался бы второй виток скандала.       – Несомненно. Но это Кэри и у него свои методы борьбы, понять которые мы не в состоянии.       – У него получилось?       – Как ни странно, да. Осознав, что он не переживает по поводу некоторых событий своей жизни, преподнося их в качестве повода для гордости, а не для самоедства, недоброжелатели заткнулись. Можно сказать, что в его жизни теперь наступил период затишья, отмеченный минимумом страстей и постоянными отношениями, но они, вероятно, закончились. Раз теперь у него новое увлечение.       – Какой занятный тип, – протянул Алекс. – Кто бы мог подумать, что в школе для отпрысков благородных семей можно найти подобный экземпляр?       Досье стремительно пополнялось дополнительными фактами. На такую удачу он, признаться, не рассчитывал.       – Отпрыски благородных семей такие же люди, как и все остальные, потому никто из них не застрахован от ошибок, неприятностей и нелепых поступков.       Николас потянулся к школьной сумке, посмотрел на экран смартфона, прикидывая, сколько времени осталось до встречи одноклубников.       – Пора идти? – спросил Алекс.       – Да. У меня в запасе двадцать минут. Как раз успею к началу заседания. Прости. С удовольствием поболтал бы с тобой ещё, но дела зовут.       – Мы можем поговорить вечером, – радушно улыбнулся Алекс.       – Обязательно. Если я приползу с дедлайна живым. Эта обязанность меня раздражает, но вместе с тем дисциплинирует, – засмеялся Ник. – Должность главного редактора газеты, пусть и школьной – неплохое испытание для нервной системы. Но зато уже через пару дней у нас появится свежий выпуск, и я смогу вздохнуть с облегчением.       – До наступления нового месяца.       – Утешаю себя тем, что это внушительный срок. За тридцать дней я успею и отдохнуть, и снова возненавидеть свои обязанности. Чем планируешь заняться ты?       – Досмотрю тренировку, пожалуй, а потом снова заделаюсь книжным червем и буду поглощать классические произведения английской литературы в подлиннике. Собираюсь поразить миссис Даглер своими познаниями.       – Неплохо. Совсем неплохо.       – Одобрено Николасом Треверси, – торжественно произнёс Алекс. – Дорогого стоит. * * *       Новенький ему не нравился совершенно. Вызывал глухое раздражение каждый раз, когда появлялся в поле зрения, несмотря на то, что старался произвести на всех положительное впечатление.       Многие велись без проблем, Даниэль не пытался скрывать собственное отторжение, желая подчеркнуть его сильнее, чтобы дошло с первого раза. Видимо, Алекс был не таким уж глупым, раз не набивался в друзья, держась на почтительном расстоянии.       В его внешности не наблюдалось ничего от мерзких грызунов, но Даниэль, отводя время под размышления о данном человеке, именовал Алекса не иначе, как крысой. Всё время ожидал подвоха и не верил в широту души. То, что Алекс нашёл общий язык с Гердой, порядком раздражало. То, что Кэрмит умудрился обнаружить в этом человеке неведомое Даниэлю очарование, настораживало ещё сильнее.       Будучи посвящённым в подробности чужой жизни, Даниэль опасался – не без оснований – очередной трагедии. По иному сценарию Кэрмит работать не умел, если и вляпывался куда-то, то по самую макушку.       Заговорить с Алексом Даниэль решился лишь однажды, когда они оба оказались поблизости от конюшен. Дэн хотел посоветоваться с Гердой, но напоролся на её нового приятеля. Молчать, стоя рядом, было нелепо, а очередной побег в качестве руководства к действию не рассматривался.       – Никак не успокоишься? – спросил Даниэль, проигнорировав приветствие.       Алекс стоял, опираясь ладонями на ограждение, наблюдал за действиями персонала. Смотрел внимательно, но создавалось впечатление, что он ничего не замечает. Глядит в одну точку, а перед глазами разворачиваются картины, не связанные с жизнью академии. Плевать ему и на лошадей, и на Герду, и на всё остальное. Он преследует определённые цели, передвигает по невидимой доске шахматные фигурки одноклассников и одноклассниц, используя их в качестве источников информации, марионеток, чьи нити привязаны к его пальцам. Какой вариант не выбери, суть ясна. Он приехал сюда, преследуя определённые цели, не имеющие в основе благородных порывов, предельно далёкие от названного понятия.       Пока другие находили Александра интересной личностью и охотно поддерживали общение с ним, Даниэль готовился к удару в спину. Его не волновало, чья спина в итоге примет в себя острое лезвие, больше напрягал сам факт. Даниэль надеялся вывести Алекса на чистую воду раньше, чем тот перейдёт от аналитической работы к решительным действиям.       – О чём ты? – поинтересовался равнодушно, не глядя на Даниэля.       – О твоих попытках закосить под Шерлока Холмса. Только и делаешь, что цепляешься с расспросами к посторонним людям. Ходишь, вынюхиваешь, лезешь, куда не просят. Если настолько любопытство разыгралось, подойди к нему самому. Спроси обо всём, что интересует.       – К нему? – Алекс откровенно насмехался, изображал неосведомлённость.       – Ты понял, о ком я.       – Понял, да... Но твоя озадаченность жизнью постороннего человека удивляет. Кто ты ему? Брат, любовник или же безумно влюблённый, рассчитывающий на взаимность, но пока её не получивший? Почему так беспокоишься о чужой судьбе, а не занимаешься своими проблемами?       – Лучший друг, прежде всего. На мой взгляд, этого достаточно для заботы о другом человеке.       – Неплохой предлог, – согласился Алекс.       Даниэль собирался бросить ему в лицо обвинения, но тут появилась Герда, спрыгнула с лошади и направилась к ограждению, желая поприветствовать обоих друзей. Пришлось проглотить упрёки и гордо вскинуть голову, проигнорировав насмешку, без труда прочитывающуюся на лице омерзительного типа, чудом завоевавшего расположение некогда здравомыслящих людей.       Загипнотизировал он их, что ли?       Моментами Даниэля посещала нелепая мысль, что Герда считает Алекса милым на почве внешнего сходства с обожаемыми Трэйтонами. Она искренне их любила. Что старшего, что младшего из братьев. Увидела похожий типаж и записала новичка в ряды хороших людей.       Даниэль людей оценивал по иным критериям, и внешность там не служила определяющим фактором.       Он мечтал о единомышленниках, но те, с кем он раньше находился на одной волне, теперь выстроили вокруг себя глухую стену непонимания.       Чем больше времени они проводили с Алексом, тем выше становилась стена, о которую Даниэль уже успел разбить руки, желая достучаться до Герды и Кэрмита. Они не замечали его жертв. Разбей он голову, прошли бы мимо с равнодушным видом.       Николаса или Кая превратить в союзника возможным не представлялось. Ник был Алексу самым близким другом, а Кай придерживался политики нейтралитета, не влезая в разборки приятелей сестры. Он их воспринимал в качестве массовки, мельтешащей перед глазами, не более. Как люди они его не волновали вообще. И – уж точно – он не собирался совершать благородные поступки во имя спасения младшего Трэйтона. Кэри находился в той немногочисленной категории граждан, вызывающих у Кая перманентное раздражение и презрение за счёт своих выходок, наполненных вызовом и эпатажем. Кай считал, что Кэрмит не достоин звания аристократа, раз опозорил родителей не единожды. Сначала этим видео, потом эротической фотосессией, породившей не меньшее количество сплетен, чем непрофессиональный порнофильм.       Наверняка Алекс, копавший под Кэрмита с невероятной настойчивостью, знал и о первом инциденте, и о втором. Его отношение к происходящему хранилось в секрете, но Даниэль сомневался, что ночами Ильинский мечтает получить на руки журнал или же посмотреть видео, в котором Кэрмита, поражавшего общественность расширенными зрачками, обкусанными губами и, что вполне закономерно, раздвинутыми ногами, драли, как последнюю блядь, а он не думал сопротивляться.       Видео попало в сеть незадолго до начала очередного учебного года. Может, появись оно там за месяц-два до возвращения учеников в стены академии, положение оказалось бы не настолько удручающим, но тут впечатления у всех были невероятно свежими, и на Кэрмита вылили немалое количество грязи, желая окончательно его добить. Не на того напали.       Однажды Кэрмит сказал, что его интересовала реакция только двух человек, и они его не оставили наедине с мрачными мыслями, доказали истинность дружбы.       Когда Даниэль переступил порог комнаты, Кэри уже находился там. Обернулся резко, прожигая взглядом.       – Если скажешь, что не хочешь больше жить со мной в одной комнате, я не обижусь, – произнёс сдержанно.       – С чего бы мне мечтать о переезде? – удивлённо вскинул бровь Даниэль.       Кэрмит не ответил, отставил бутылку с минеральной водой на стол, преодолел расстояние, разделявшие их с Даниэлем. Пристально посмотрел в глаза, поймал изумлённый взгляд и вскоре уже прихватывал губы приятеля поцелуем. Даниэль про себя отметил, что поцелуй у них получился не страстный, не зажигательный ни разу, а какой-то... по принуждению, вымученный, как книга, написанная раскрученным – топовым – автором не по вдохновению, а в погоне за деньгами.       Это же Кэри. Как его можно воспринимать в качестве сексуального объекта, в самом-то деле?       – Чёрт... У меня такое ощущение, что я брата целую, – со смехом заявил Кэрмит, полностью скопировав и озвучив мысли Даниэля.       – С той разницей, что Стивен бы тебе врезал со всей силы.       – Точно.       – Зачем ты вообще это сделал?       Кэрмит смутился, пожал плечами, запустил ладонь в волосы.       – Просто, – произнёс. – Честно? Сам не знаю. Проверял, наверное, насколько мне теперь отвратителен будет секс и всё, что с ним связано.       – Проверил?       – Да. Надо было другого кандидата выбрать. С тобой я только неловко себя почувствовал.       – Поздравляю. Кроме того, смею заверить, ещё и меня в соответствующее положение поставил. Но будем считать, что извинения приняты, и инцидент исчерпан, – хмыкнул Даниэль. – Теперь я могу начать раскладывать вещи? Или мне так и простоять здесь весь вечер?       – Обещаешь не сбегать от меня?       – Обещаю.       – Точно?       – Куда я денусь?       Кэрмит протянул ему руку, и Дэн данный жест не проигнорировал. Перехватил ладонь, сжимая. Кэри всегда оставался его лучшим другом, независимо от того, что говорил в момент эмоционального возбуждения, независимо от того, что он творил.       Да пусть голым по всей академии продефилирует, на отношение Даниэля этот поступок не повлияет.       Даниэль понимал, что будет поддерживать друга всегда и во всём, хотя бы потому, что в своё время именно Кэрмит вытирал ему, оторванному от родителей маменькиному сынку, сопли и слёзы, попутно разбивая носы всем, кто откровенно нарывался на скандал и жаждал развести плаксу на эмоции.       Привычным стало принятие точки зрения Кэрмита, как своей собственной. Они, правда, по многим пунктам сходились во мнениях.       Теперь на их пути возникли непреодолимые разногласия.       Одно, но какое!       Противоречие откликалось на имя Алекс и одному казалось идеалом, а второго бесило до белых глаз.       Впервые за достаточно внушительный период времени Кэрмит вновь предпринял попытку поцеловать Даниэля, но на этот раз поступал неосознанно. Вечернее происшествие, может, и не сделало их врагами, но дружбу прилично пошатнуло.       Даниэля передёрнуло от имени, сорвавшегося с губ Кэрмита во сне. Тот звал Алекса.       – Алекс? – презрительно повторил Даниэль, присев на корточки рядом с кроватью.       Не открывая глаз, Кэрмит ухватил его за край шейного платка, скрепленного неформальным значком с изображением британского флага, потянул к себе.       Даниэль не удержался и сделал то, что, по мнению Кэрмита, обязан был провернуть Стивен в случае возникновения подобной ситуации. Размахнулся и ударил. Ощутимо весьма.       Естественно, получив оплеуху, Кэри широко распахнул глаза.       – Что ты здесь делаешь? – спросил грубо, продолжая сжимать в ладони кусок ткани.       – Если мне не изменяет память, часть этой комнаты моя, потому имею право перемещаться по ней свободно, не соблюдая определённый регламент. Не так ли?       – Я не о том. Не надо корчить из себя недоумка. Как ты оказался у моей кровати?       Кэрмит продолжал говорить на повышенных тонах, но разозлила его вовсе не пощёчина. В ярость его привела мысль об осведомлённости Даниэля. Последнего это открытие откровенно веселило – он и прежде догадывался о возникновении у Кэри чувств определённого рода, направленных на нового ученика. Получил подтверждение, всего-то. Неужели Кэри наивно верил, что сохранил возникшие чувства в тайне? Вряд ли.       – Мне послышалось, что ты звал кое-кого.       – А если звал, то что?       – Желал удостовериться, не померещилось ли случаем.       – Убедился?       – Вполне. Как давно ты влип в это дерьмо?       – В какое именно?       – В любовь, мой не совсем братик. С каких пор тебя повело от Ильинского?       – Есть разница?       – Да никакой. Просто не хочется в очередной раз смотреть на тебя, уничтоженного морально, а он это способен устроить.       – Ты предвзято к нему относишься.       – С чего бы?       – Понятия не имею. Может, бесишься, что меня повело именно от Алекса, а не от тебя?       – По-моему, ты переоцениваешь значимость своей задницы. И всего остального.       – Да неужели?       – Разыгрывай представления перед кем угодно, но не надо пытаться развести на паршивые признания меня. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. Знаю, что ты рисуешься только на людях, а в глубине души образ потаскухи, намертво к тебе припаянный, ненавидишь. Мне наплевать, кого ты зовёшь во сне, ещё меньше волнует, кому ты готов дать, предварительно выебав здравый смысл, а потом отшвырнув его в сторону, как использованный гондон. Но не кажется ли тебе, что ваш с Гердой обожаемый Алекс связан с той девчонкой? Как там её звали... Анна, кажется? По-моему, совпадений слишком много, и если он здесь действительно с её подачи, я не удивлюсь нисколько.       – Само собой, а ещё они сотрудничают с русской мафией. Более того, стоят во главе данной организации, – захохотал Кэрмит.       – С большей охотой ты поверишь, что он однажды увидел снимок в каталоге, потерял покой вкупе со сном и решил свести близкое знакомство? Исключительно по этой причине притащился в академию, а теперь суёт нос, куда не просят и старательно вытаскивает из окружающих информацию о тебе. Хотя, да, ты поверишь. Нахер логику, главное то, что он тебе нравится, и ты добровольно к нему придёшь! Учти, когда грянет очередной скандал, ты вспомнишь о моих словах, но будет поздно. Раз в жизни прислушайся ко мне и не совершай ошибок. Держи его на расстоянии.       – Не лезь в мою жизнь.       – Да иди ты к чёрту! – не выдержал Даниэль. – Делай, что хочешь, но только потом не жалуйся, увидев себя прекрасного в очередном горячем видео. Пожалуй, Эткинс прав. Ты действительно недостоин фамилии «Трэйтон». У них есть мозги, а у тебя их нет. Не было никогда!       Удалился Даниэль, громко хлопнув дверью и не дожидаясь ответных реплик. Впервые за долгое время, они ужинали, сидя в столовой за разными столиками, не глядя на неизменного – в прежнее время – соседа. Вилка то и дело ударялась о край блюда, аппетит портился, с потрясающим постоянством надирало показать неприличный жест и вновь уйти, предварительно плюнув Кэрмиту в тарелку.       Дружба пошла трещинами, но пока не развалилась окончательно.       Неделю они не разговаривали вообще. Ни единого слова, будто разом онемели.       Кэрмит первым решил возобновить общение, написав записку с извинениями, положив в конверт и бросив в шкафчик Даниэля. Сначала Даниэль, преисполненный праведного гнева, планировал разорвать послание, не читая, а потом высыпать обрывки на парту Кэрмита, но удержался от проявления истерических настроений. Вдохнул, выдохнул, досчитал до десяти, до ста. До тысячи. Успокоиться не получалось, и он отложил прочтение до лучших времён. Кэрмит подошёл к его столику во время ланча и застыл на месте, ничего не говоря. Считал, что всё важное и нужное осветил в письме.       Даниэль тяжело вздохнул, но убрал с сидения сумку, набитую школьными принадлежностями, бросил под ноги, на пол, уступая Кэри место.       – Садись, если хочешь, – произнёс обыденно.       Кэрмит сел.       Они заговорили, но тему Алекса больше не затрагивали. Обмен мнениями о данной личности стал для них табу. Молчание не служило уменьшению актуальности и не снижало красный уровень опасности до более приемлемого варианта. Стоило произнести его имя, и взрыв раздался бы с новой силой, разнося к такой-то матери не до конца возродившуюся дружбу – только успевай ошмётки со стен соскребать. Мост под ногами шатался – они уже не были тем дуэтом, не поддающимся процессу разливания водой.       На занятиях Кэрмит больше не садился рядом с Даниэлем.       Он швырял свои вещи на стол к Ильинскому и опускался на пустующий стул. Благо бы подружились и трещали, как сороки, обо всём на свете, упиваясь обществом друг друга. Но жизнь демонстрировала иной расклад. Оба продолжали хранить гробовое молчание, обмениваясь незначительными репликами по теме урока.       Пара случаев, выходящих за рамки обыденности.       Событие под номером один.       Задание миссис Даглер – написать сонет.       Последствия, порождённые экспериментом с литературными формами.       Кэрмит превзошёл самого себя, ломая голову над созданием поэтического шедевра, неудивительно, что его творение признали лучшим. Юное дарование не упустило возможности покрасоваться перед аудиторией. Кэрмит свой шедевр потом декламировал, стоя у доски и неотрывно глядя на Алекса. Только конченый идиот не понял бы, что это представление, разыгранное перед многими, но для одного, тянет на признание в любви. Громкое такое признание, в присутствии немалого количества свидетелей.       Алекс лишь покачал головой и беззвучно засмеялся, опуская её, закрывая лицо рукой.       Кэрмит прошествовал на место, сел с невозмутимым видом и до конца урока не проронил ни слова. Только желваки ходили, и кадык дёргался, когда он сглатывал слюну.       Адресата послание не проняло.       Обсудили ли они это происшествие, покинув пределы класса? Даниэль не знал точно, но сильно сомневался в реальности реализации такого варианта.       Алекс вёл себя престранно. Он не отталкивал Кэри, но и не разрешал подойти ближе. Словно ставил эксперимент, а подопытный кролик, сам того не подозревая, позволял оценить показатели, снова и снова поставляя пищу для размышлений.       Ситуация номер два.       Очередное практическое занятие на курсе естественных наук. Биология, микроскопы, срезы листьев и прочая ерунда, не слишком важная, но, в целом, занятная. Разрезай, рассматривай, зарисовывай.       Легче не придумаешь задания, если руки растут оттуда, откуда нужно. У Алекса, видимо, с этим были проблемы. Даниэль не думал, что дело в трепете, спровоцированном пристальным взглядом Кэрмита, направленным на ладони Алекса.       Лезвие прошлось по листу алоэ стремительно, рассекая не только его, но и кожные покровы.       Кэрмит наблюдал заворожено за тем, как Алекс сдавливает повреждённое место, позволяя выступить бордовым каплям, после чего, наплевав на все правила приличия, проигнорировав присутствие многочисленных одноклассников, подался к нему и прижался губами к царапине. Собирал кровь, проводя языком по тонкой, набухающей покрасневшей линии, обхватывая палец губами, выпуская его изо рта и облизываясь после. Только что глаза не закрывал от наслаждения, а внимательно наблюдал за реакцией соседа, боясь упустить хоть малейший проблеск надежды на ответные чувства, или желание, если первого добиться не получится.       «Чего бы сразу в ширинку ему носом не ткнуться? Или не отсосать на глазах у всех? Вдруг оценит», – с отвращением подумал сидевший в самом конце аудитории, а потому имевший прекрасный обзор Даниэль, окончательно расходясь с лучшим другом во мнениях и понимая, что тонкая трещинка, появившаяся в их отношениях, грозит перерасти в огромный разлом.       Недолго ждать осталось.       Ещё пара выходок, и он снова сцепится с Кэрмитом, заявив, что у того вместо мозгов жидкая пресная овсянка.       Разговор с Гердой желанного облегчения не принёс. Она внимательно выслушала доводы, приводимые Даниэлем, а в финале выдала предположение сродни тому, что выдвигал прежде Кэри. Герда приписывала ему, правда, ревность иного типа, не любовную, а дружескую. Вроде как Даниэль почувствовал, что ему стали отводить меньше места в повседневном общении, потому и ополчился на Алекса.       – Нет, – ответил он, одаривая подругу тяжёлым взглядом и покусывая щёку изнутри. – Вы можете меня бросить, я не стану страдать и рвать волосы на голове. Приму, как данность, ведь это нормально, что люди сходятся и теряют интерес друг к другу, как в любви, так и в дружбе. Я говорю не о том, что чувствую себя забытым и брошенным. Понятно, что он интереснее, потому что банально новенький, а меня все знают давно. Я говорю об опасности и о том, что здесь явно что-то... нечисто.       Осознание реального положения вещей раскатывало его по асфальту. Стремительно и необратимо.       Даниэль чувствовал, что все его соратники уверенным шагом переходят под чужие флаги, поддерживая оппозицию, а он остаётся в гордом одиночестве. Гордом и бессильном одиночестве, если смотреть правде в глаза, неспособном изменить ход событий и остановить надвигающуюся катастрофу.       Один из вечеров Даниэль посвятил аутотренингу, разобрал предположение Герды по косточкам, оторвался от созерцания академии, бросил мимолётный взгляд в сторону Кэрмита, торчавшего в сети, а потому уделявшему повышенное внимание ноутбуку, вновь отвернулся.       Несомненно, дружба для Даниэля имела немалое значение, но он не был подвержен влияниям момента. Он руководствовался в поступках приказами разума, а не велением сердца, тщательно анализировал, просчитывал плюсы и минусы. Признавал, что способен прожить без поддержки Кэри. Теперь уже стопроцентно, не так, как в средней школе.       Он не ревнует. Совсем. Он боится, что Кэрмит окажется в очередной неприятной истории, но уже не выплывет из неё, а захлебнётся чёрной отравленной водой.       На фоне переживаний Даниэль вернулся к вредной привычке, покинутой, как казалось, навсегда.       Потянулся к сигаретам и начал курить гораздо чаще, нежели в былое время.       Иногда он предавался этому занятию в одиночестве, иногда в компании Кая, которому, находясь в состоянии отчаяния, поведал о своих подозрениях, ожидая очередной порции смеха и постановки нового «диагноза».       Один умудрился обнаружить в дружеской заботе страстную безответную любовь, вторая – дефицит внимания, третий, возможно, разглядит пробуждение отцовского инстинкта?       – Мне никто не верит, и это самое мерзкое, – признался Даниэль, растирая окурок носком ботинка.       – Я верю, – хмыкнул Кай. – Но что это меняет?       – Тебе он тоже не нравится?       – Мне вообще люди не нравятся. Большая их часть. Алекс... Что о нём сказать? Мне всё равно. Близкие мне люди по его вине не страдают, потому я вполне неплохо к нему отношусь. В определённых моментах вижу родственную душу. Если твои подозрения оправданы, и он что-то имеет против Кэрмита, значит, на то существуют причины. На пустом месте ты человека не возненавидишь, следовательно, копать нужно глубже, искать его мотивы. Вдруг эти причины и твоё мировоззрение с ног на голову перевернут, заставив изменить мнение до неузнаваемости?       – Никогда.       – Я бы не делал столь категоричных заявлений, но настаивать не буду. Решать тебе. В любом случае, масштабную операцию под кодовым названием «Спаси Трэйтона от наваждения и неминуемого падения» я не поддержу. Тебе, если решишься на такое, пожелаю удачи. Пожелать?       – Как хочешь.       – Удачи, – произнёс Кай, похлопав одноклассника по плечу.       Нельзя сказать, что Даниэль всерьёз рассчитывал на помощь с этой стороны. Он открыл рот и начал излагать мысли от безысходности, не надеясь на понимание. Но именно сейчас, когда Кай сделал ожидаемое заявление, Даниэль ощутил в полной мере: союзников у него нет. Он один идёт против слепой толпы, и больше шансов на то, что она его затопчет, чем на то, что он заставит их прозреть. * * *       – Маленькая девочка предаётся мечтам о большой любви? – поинтересовался Кай, забираясь на ограждение беседки и окидывая внимательным взглядом книгу, которую Герда держала в руках.       – Вовсе нет. О любви здесь не так много сказано. Впрочем, зависит от того, какой вид любви ты подразумевал в своём высказывании, – произнесла, вкладывая между страниц закладку и поворачивая голову в сторону близнеца. – Привет, братец.       – Здравствуй.       Перебравшись через ограждение, он подошёл к скамейке и оперся на стол одной рукой, второй провёл по обложке. «Тринадцатая сказка» – гласили буквы, отпечатанные на ней.       – Мейнстримом увлекаемся?       – Не вечно же мне читать классику. Иногда нужно что-то такое. Лёгкое, необременительное, исключительно для отдохновения.       – Главное, чтобы нравилось, – подвёл итог Кай, с запозданием наклоняясь и целуя близняшку в щёку. – Могу для таких целей подкинуть парочку выпусков Marvel или DC.       – Тогда книга справилась с задачей процентов на девяносто. Учитывая, что в последнее время мне почти ничего не нравится, можно сказать: миссия успешна. А комиксы, увы, не моя стезя.       – Жаль. Иногда они бывают весьма интересными. Сменим тему. Как дела?       – Удивительно учиться в одной школе, где мы фактически можем пересекаться в любое удобное время, но при этом ничего не знать о жизни друг друга, – заметила Герда, откидываясь на спинку скамейки и беря в руки пластиковый стаканчик с остывшим чаем.       – Мне кажется, что учась в разных школах, мы виделись и обменивались мыслями о происходящем с большей частотой, нежели теперь.       – По-моему, так и есть. Но ты никогда не говорил, что здесь настолько адская программа обучения, практически не оставляющая окон в расписании. Мне казалось, что в моей школе учителя лютуют, но, как выяснилось, они – просто душки в сравнении с вашими монстрами.       – Пожалуй, я слишком к ним привык, а некоторых даже умудрился полюбить, потому позволю себе не согласиться с высказанным мнением.       Кай обошёл скамейку и опустился на сиденье, устроив ногу, согнутую в колене, на другой ноге. Сцепил ладони в замок и принялся насвистывать какой-то прилипчивый мотивчик, который Герде никак не удавалось узнать. Вроде мелькали знакомые ноты, а вроде и нет.       – Это всё вина распределения. Если бы я попала в ваш класс, встречались бы намного чаще, но раз уж меня определили в параллель, ничего не поделаешь.       – Жалеешь, что не с нами?       – Я надеялась, – призналась Герда, почесав кончик носа. – Это было бы здорово, но и конечный вариант не так плох, как казалось в первый момент. Я со многими нашла общий язык. Друзьями они мне не стали, но приятелями – вполне.       – Всегда поражался твоей способности заводить друзей на пустом месте.       – Я просто искренне люблю людей, а не ищу в общении с ними выгоду, – Герда выразительно подвигала бровями, давая понять, в чей огород полетел камень.       Кай не удержался и засмеялся.       Он не отрицал, что относится к людям совсем не так, как сестра. Она заводила знакомства любопытства ради, потому что каждого человека считала, априори, интересным. Кай не торопился предлагать своё общество первому встречному, напротив, выжидал порядочное количество времени, наблюдал, подобно хищнику, притаившемуся в засаде, отмечал сильные и слабые качества личности, взятой в оборот, после чего совершал последний решительный шаг. Либо старался завести подобие дружеских отношений, либо наоборот разочаровывался и больше не тратил время на тривиального индивида, выбирая из предложенного многообразия новую жертву.       Сожалеть об упущенных шансах не доводилось, многообразие воодушевляло, подталкивая к новым свершениям и – если замахнуться на высокое – подвигам.       – Можно один личный вопрос?       – Можно два, – отозвалась Герда, выпивая чай маленькими глоточками, несмотря на то, что обжечься им было нереально. – Или больше. Раз уж возможность поговорить по душам выпадает нам со столь поразительной частотой, то я не откажусь и от масштабного интервью.       – Ты ведь общаешься с новеньким?       – Да. А что?       – Чем он тебя привлёк?       Герда нахмурилась, пытаясь понять, какими событиями спровоцирован данный вопрос. И почему он прозвучал именно сейчас, несмотря на то, что общение с Алексом было делом не одного дня и не одной недели, исчисляясь уже двумя месяцами. Кай при всей своей незаинтересованности чужими жизнями, мог заметить это намного раньше, но обратился к ней только сегодня.       Герда подозревала, что случилось это с подачи другого человека, чья личность с лёгкостью просматривалась сквозь подобные вопросы.       Даниэль, не отличавшийся обычно повышенной мнительностью, словно с цепи сорвался, стоило Алексу появиться на территории академии. Будь такая возможность, Дэн вцепился бы ему в глотку мёртвой хваткой и не отпускал до тех пор, пока Алекс не захлебнётся собственной кровью. Думая о подобных вещах, Герда невольно вздрагивала.       Алексу она симпатизировала, общение у них сложилось исключительно тёплое, без двусмысленных намёков и попыток перейти к более близким отношениям. Ещё один приятный человек, с которым хочется обсудить события дня или просто прогуляться по аллеям академии – территория огромная, ходить можно сколько угодно, открывая для себя каждый раз что-то новое.       Они оба были новичками – уже это их сближало. Герда любила лошадей. Алекс рассказывал ей о своей дальней родственнице, занимающейся этими благородными животными, и Герда слушала с повышенным интересом, потому что истории действительно были ей понятны, близки и узнаваемы. Цветы Алекс не любил, фехтованием не занимался, но и интересы Герды тремя пунктами не ограничивались.       Помимо школьных дел они могли поговорить и о многом другом, это способствовало развитию хороших отношений. Не так часто Герда встречала достойных собеседников. И вообще, что примечательно, с ранних лет предпочитала она общество юношей, с трудом перенося большие скопления представительниц своего пола. Это было для неё в порядке вещей – быть окружённой парнями, воспринимая их в качестве друзей, откровенно болтая на любые, без ограничений, темы, в то время как в женском обществе Герда терялась. То ли женский коллектив ей за период обучения в школе для девочек опротивел до выработки перманентного рвотного рефлекса, то ли просто в интересах с ними мало общего прослеживалось. Когда об объединении школ не было и речи, Герда старалась больше времени проводить в одиночестве, теперь начала уходить к парням, возвращаясь в общежитие только для того, чтобы переночевать.       Многие одноклассницы испытали прилив восторга от осознания, что, возможно, получат себе завидных женихов.       Герда – от того, что ей теперь не придётся жить в молчании.       – Довольно странный и нетипичный для тебя интерес, – усмехнулась, сминая опустевший стаканчик и пристроив его пока на краю стола. – Началось с того, что я спутала его с Кэрмитом. Подумала, что Трэйтон постригся, вот и обратилась к Алексу, назвав чужим именем. Слово за слово мы разговорились, с тех пор поддерживаем общение. Подобные формулировки ставят меня в тупик, потому что я, правда, не знаю, чем люди должны изначально привлекать. Почему ты спрашиваешь?       – Просто.       – Кай?       – Что? – он улыбнулся.       Герда посмотрела на него исподлобья, с долей осуждения. Моменты, ознаменованные попытками близнеца обвести её вокруг пальца, откровенно раздражали. Герда всегда чувствовала его истинные настроения, понимала, когда Кай говорит правду, когда пытается обмануть. Это проходило на подсознательном уровне, являясь доказательством той самой мистики, окутывающей людей, рождённых вместе.       – Вешай макаронные изделия на уши своим дурочкам, но мне-то не нужно. В твоих вопросах отчётливо виден след общения с Ричмондом, и от пристального внимания к личности Алекса веет той же паранойей. Попробуй доказать обратное.       – И не собираюсь.       – Понимаешь, что твои аргументы будут разбиты?       – Нет. Просто не считаю нужным спорить.       – А говорят, что в диспутах рождается искусство.       – Мне доводилось слышать иную формулировку, ну да ладно. Почему ты считаешь, что я могу задавать такие вопросы лишь с подачи Дэна?       – С чьей тогда, если не с его?       – У меня вроде как своя голова на плечах имеется. Могу самостоятельно принимать решения, не оглядываясь на мнение других людей.       – В последнее время я довольно часто видела вас вместе, с сигаретами в зубах. Не спорю, что могла ошибиться, но курилка сближает. Допустим, вы разговорились, он поведал о тех жизненных аспектах, что неизменно его донимают. Ты покивал для приличия, а потом решил проверить, насколько эти проблемы обоснованны. Не рождены ли они на пустом месте? Ты отказываешься признавать, но я-то знаю, что любопытство тебе не чуждо, а, значит...       – Если видела, почему не подошла?       Герда закатила глаза.       – Мне надоело слушать, какой Алекс плохой.       – Кому-то надоели обратные утверждения.       – Даниэлю?       – Допустим.       – Пока нет доказательств, я не буду в это верить. Я не считаю Алекса идеальным человеком, признаю, что у него могут обнаружиться при более детальном изучении многочисленные отрицательные качества, но в настоящий момент у меня нет причин считать его воплощением вселенского зла. Дэн настаивает на такой формулировке. Каждый разговор с ним неизменно съезжает к теме злодеяний Алекса. Ещё немного, и он разрушит жизнь всем нам, а потом и школу с землёй сравняет.       – Он может навредить твоему лучшему другу, и тогда ты смеяться перестанешь.       – Как?       – Лучше поинтересоваться у него. Я не настолько близко с ним общаюсь.       – Тогда зачем завёл этот разговор?       – У меня аллергия на несправедливость, а ныне я наблюдаю яркий её пример. Вы с Кэрмитом считаете Даниэля свихнувшимся от ревности и недостатка внимания идиотом, в то время как мне он кажется единственным здравомыслящим человеком из данной компании.       – А твой приятель?       – Николас?       – Разумеется.       – Странная формулировка.       – Почему?       – Насколько мне известно, тебе он тоже не враг.       – Не враг, – согласилась Герда, потянув рукав куртки, закрывая тем самым ладонь. – Естественно, он мне не враг.       Но и не друг...       – Тогда почему именно такая постановка вопроса?       – Слушай, не привязывайся к словам. Просто ответь на вопрос, почему его ты не считаешь здравомыслящим, отдавая пальму первенства Дэну.       – Николас не может трезво оценивать обстановку и вряд ли ожидает от Алекса подвоха. Их связывает многолетняя дружба, и это накладывает определённый отпечаток на восприятие ситуации. Кроме того, Ник не лезет в жизнь посторонних...       – Именно поэтому он и занимается изданием школьной газеты.       – Как видишь, одно другому не мешает.       – Я вижу только то, что вас с Ричмондом посещают безумные идеи и, подозреваю, что это заразно. Ты уже опылился.       – В его словах есть определённый рационализм, а доводы не такие уж нелепые. Он не очарован Алексом, как собеседником. Не дружит с ним на протяжении длительного периода времени как Николас. Он не смотрит на него расфокусированным взглядом течной сучки, пребывающей в поисках своего альфы, как твой дорогой друг Кэрмит. Он трезво оценивает ситуацию и замечает то, чего не видите вы. Поверь мне на слово, дорогая сестрица, если Кэри упадёт, Алекс не поможет подняться, но, вероятно, будет первым, кто склонится над ним, сожалея, что не способен проломить грудную клетку, поставив на неё ногу. Он будет смеяться громче всех, смакуя мельчайшие детали чужих промахов. Он же скинет Кэрмита с края пропасти, а не подаст руку помощи, когда в этом возникнет необходимость.       – Ты издеваешься? Или действительно знаешь что-то?       – Это моя интуиция, – хмыкнул Кай. – Скажем так.       – А если без пафоса?       – С моей точки зрения, недальновидно безгранично доверять человеку, знакомство с которым исчисляется двумя месяцами, но при этом обвинять в излишней предвзятости того, кто с вами едва ли не с пелёнок. Я знаю, почему ты так любишь Кэрмита. Знаю, почему так старательно его защищаешь, но это не повод становиться его копией и любить тех, кого обожает он.       – Ничего ты не знаешь...       – Джон Сноу, – на полном серьёзе выдал Кай.       – Не обязательно цепляться к словам.       – Само собой, прости.       – Но ты действительно не знаешь.       – Милая, – Кай обнял сестру за плечи, – я знаю всё, даже если окружающие уверены в правдивости обратного утверждения. Тебе кажется, что этот секрет похоронен между вами, но всегда есть те, кто в курсе событий. Дело лишь в том, что одни своими знаниями кичатся, а другие – нет.       – Он тебе рассказал?       – Мы не настолько дружны, чтобы он со мной откровенничал.       – Тогда не факт, что ты...       – Герда, я назову всего одно имя, и этого тебе за глаза хватит. Стивен. Просто Стивен. Всё.       Герда поджала губы, отвернулась.       – Могу добить окончательно, – обрадовал Кай.       – Не нужно.       – Николас.       – Не нужно!       – А говоришь, что не знаю.       – Ошиблась. Падаю ниц перед знатоком человеческих душ и прошу больше мне об этом не напоминать.       – Хорошо, не буду. Но, знаешь, с Николасом...       – Не лезь и не пытайся самостоятельно решать мои проблемы.       – У тебя не проблемы, у тебя какая-то феерическая странность.       – В чём она проявляется?       – Ты можешь подружиться с любым, но сказать хорошему другу, что влюблена в него – выше твоих сил. Про Стивена, так и быть, промолчу, но, если интересует моё мнение: он тебе и не подходил. Трэйтоны в родственниках – это, конечно, отличная перспектива, но я рад, что ты им переболела и выбрала более подходящий по возрасту объект любви. Треверси, кстати, тоже чудесная партия.       – Я ненавижу твою расчётливость.       – Иногда она гораздо лучше сентиментальности.       – Теперь я начинаю вспоминать, почему так редко с тобой разговариваю, – процедила Герда.       – А я удаляюсь с чувством выполненного долга, – произнёс Кай, действительно поднимаясь на ноги и сбегая по ступенькам вниз. – И всё-таки... Николас не кусается, сестрёнка. Даже если откажет, это не будет контрольным выстрелом, поверь мне.       Герда промолчала.       Ей нечего было сказать, поскольку все разговоры о возможных отношениях вгоняли её в депрессию, напоминая об ошибках прошлого, о чрезмерно бурных реакциях на происходящее, и о дикой истерике, которую она закатила когда-то, услышав новость о помолвке старшего из братьев Трэйтонов.       О том, как закрылась в ванной, мучительно перебирая в мыслях варианты сведения счётов с жизнью. Тогда ей почему-то казалось, что существование потеряло смысл. Нелепо, если вспомнить, сколько лет ей исполнилось на момент выведения не слишком оптимистичных умозаключений.       Какие-то ничтожные тринадцать.       Двенадцать лет разницы – это, конечно, не смертельно, бывают и пары с большим разрывом в возрасте партнёров. Но Стивен Трэйтон, в принципе, не воспринимал Герду, как возможную любовь. В его представлении, она была всего-навсего подружкой младшего брата.       Милой, забавной, но мало ему интересной.       Герда же влюбилась отчаянно, чуть ли не до помешательства. Она лелеяла мысли о том, что вырастет и обязательно понравится Стивену, но он не проводил время в ожидании чужого взросления. Он нашёл себе невесту подходящего возраста, а Герда, и до того имевшая мизерные шансы, осталась не у дел.       Окончательно.       Сидя на полу, она заходилась в беззвучных рыданиях, перебирала упаковки с таблетками, смотрела зачарованно на нож для бумаг, пару раз даже рискнула провести им по коже. Поранила палец, увидела выступившую на месте пореза кровь, отшвырнула опасную вещь в сторону и зарыдала сильнее прежнего.       Она не могла сказать, сколько времени провела в добровольном заточении. Она вообще не собиралась оттуда выходить, но стоило услышать голос одного из Трэйтонов, и решимость пошатнулась. Герда открыла дверь. Когда Кэрмит перешагнул порог ванной комнаты, Герда продолжала сидеть на полу, уткнувшись лбом в колени.       Они проговорили почти до самого рассвета. Герда стыдилась своих слов, но рассказывала Кэрмиту то, о чём не могла поведать родителям или Каю, опасаясь его насмешек. Кэри слушал внимательно, не перебивая, не пытаясь давать советы и не хохоча над чувствами подруги, направленными на его старшего брата. Не отталкивал, когда Герда потянулась к нему, чтобы поцеловать. Однако на прикосновение губ он не ответил, позволив понять, насколько нелепо происходящее выглядит со стороны, всё равно, что стремительно идти на дно и хвататься за соломинку, надеясь на спасение.       – Тебе ведь совсем не это нужно, – произнёс, обнимая, притягивая к себе и баюкая, как ребёнка. – Так зачем?       – Не это, – выдохнула Герда в ответ, прижавшись лбом к его плечу и закрывая глаза.       Ощущение бесконечной усталости утягивало в свой плен.       В принципе, ничего особенного Кэри не сделал. Поступил так, как следовало поступить каждому человеку, находившемуся на его месте. Но само появление его в доме, разговор без снисходительных ноток в голосе, а на равных, понимание и нежелание воспользоваться чужой слабостью значительно возвысили Кэрмита в глазах Герды.       Герда свято верила, что кроме них с Кэри, никто в подробности того случая не посвящён, теперь поняла, как сильно заблуждалась.       Память услужливо подбрасывала картины мрачного дня, пробуждала мысли о тёмном силуэте, стоявшем в отдалении от двери, о голосе, что настойчиво требовал прекратить зацикливаться на ерунде и посмотреть на мир с иного ракурса.       Поразительно, но Герда совершенно не думала о Кае и его вкладе в развитие ситуации. Теперь обнаружила нисколько не удивительную закономерность. Кэрмит появился рядом с дверью, ведущей в ванную комнату сразу после того, как оттуда убрался Кай. Скорее всего, с его подачи и появился.       Но Кэрмита Герда обожала, а брата воспринимала ровно, хотя он делал не меньше. Просто характер у него был омерзительный, и всё, что он пытался провернуть из благих побуждений, обычно приводило к противоположному результату.       Используя одни и те же слова, Кэрмит успокаивал, а Кай доводил до слёз.       Кэрмит делал подарки так, что их тут же хотелось пустить в дело и активно использовать. Серёжки-листики, подаренные на день рождения, Герда носила несколько лет подряд и не собиралась снимать в ближайшее время.       То, что преподносил ей Кай, хранилось в дальнем ящике и практически никогда не видело света. В его словах неизменно находилось место для сарказма и ехидства, противных Герде.       А казалось бы, близнецы...       Кэри в роли брата смотрелся в разы органичнее.       Герда тяжело вздохнула и потянулась к книге, которую читала уже, наверное, третий год. Не потому, что ей была близка тема, освещённая в романе. Она носилась с этим изданием по причине того, что именно здесь лежала их с Николасом совместная фотография. Снимок, датированный тем периодом, когда Ник впервые её поцеловал и предложил стать его девушкой, а Герда... Герда с гордостью заявила, что любит другого, которому – время показало – не была нужна.       Больше Николас предложение не повторял.