Будни «Чёрной орхидеи»

      Смену сезонов во время пребывания в новой школе, Алекс отмечал больше не по метаморфозам в плане погодных условий, а по переменам, происходившим во внешнем виде учеников. Правила, установленные администрацией академии, призывали в разное время года носить определённый вид школьной униформы.       Тёмно-синяя осень, чёрная зима и чёрно-белая – в клетку – весна. Отличался материал, из которого изготавливались вещи, фасон оставался единым для всех периодов.       Наблюдая за тем, как Николас извлекает из шкафа чёрный костюм, Алекс с удивлением понял, что наступила зима, и совсем скоро начнутся рождественские каникулы, а это значит, что территория школы практически опустеет – большинство учеников разъедется по домам, в академии останутся единицы.       По пальцам пересчитать.       Планов на празднование у Алекса не было. Совершать перелёт в Москву он не собирался, а у родственников в графике передвижения не значился Лондон. Наиболее актуальным вариантом проведения новогодних торжеств оставался один, предполагающий распитие шампанского во время беседы с родственниками в скайпе. Сначала с Бельгией на связи, а потом и с Россией. Или, наоборот, в зависимости от того, с кем захочется поговорить сильнее. И плевать на часовые пояса.       В последнее время Алекс всё чаще склонялся к мысли, что останется наедине с собой.       Поздравит и сестру, и родителей на следующее утро.       Набиваться в гости к школьным приятелям не станет. Всё-таки, как ни крути, а праздник семейный.       Время в «Чёрной орхидее» пролетало стремительно.       Перебирая личные вещи, Алекс обнаружил помимо прочего бумажного мусора письмо из академии. Бумага цвета слоновой кости, эмблема в виде вычурного чёрного цветка, украшающего эфес шпаги.       Изысканные манеры и мужество. Высокие стандарты образования и инновационный подход в области подачи материала.       С момента отправления-получения прошло несколько месяцев, а Алекса не оставляло ощущение, будто это происходило не далее как вчера.       К письму с благодарностью и пожеланиями, подписанному именем нового директора, прилагался свод правил. Памятка для будущего ученика, которую стоит зазубрить от первого до последнего пункта, повесить в изголовье и перечитывать каждое утро. Сделать настольной книгой.       Алекс лениво просматривал свод правил, размышляя о преследовании собственных целей, заставивших сорваться с места и приехать сюда. Добровольно заточить себя в четырёх стенах комнаты общежития и положить немалое количество времени на изучение определённой личности. На взращивание ненависти к ней, на проработку планов мести и осознание, что все они, в конечном итоге, пошли прахом.       Кэрмит Грегори Трэйтон.       Человек, которого предписывалось сжить со свету.       Персональный кошмар.       Персональное наваждение.       Местная знаменитость, получившая скандальную известность и не самый приятный из возможных ярлыков. Немного сумасшедший, не в худшем значении этого слова, немного сумасбродный, очень привлекательный, очень магнетический.       Во всяком случае, для него. А мнением посторонних не было резона интересоваться.       Столкнувшись с ним впервые, Алекс увидел не человека, а красную тряпку, активно мельтешившую перед глазами. Он верил, что в дальнейшем это отношение не изменится, а ненависть будет превалировать над остальными чувствами, давая силы двигаться вперёд и искать методы для свершения грандиозной мести.       Ещё никогда он не был так близок к провалу.       Ещё никогда он не ошибался настолько фатально.       Истории, связанные с именем Кэрмита, заставляли усомниться в правдивости слов Анны. Прежде Алекс принимал обличающий рассказ в качестве аксиомы, теперь находил попросту бессмысленным.       Анна.       Его милая, нежная, чудесная Анна, чей заразительный смех и живой блеск глаз вытеснили из воспоминаний картины событий, развернувшихся на территории морга.       Он верил ей, как самому себе.       В былое время. Не сейчас.       Письмо, полученное в день годовщины, больше не казалось Алексу трогательным, оно напоминало часть театрального реквизита, а то и вовсе – набросок сценария, согласно которому на поле выводят одну фигуру, называют ей имя второго участника процесса, задают условия и требуют разыграть представление. Ради красочного финала можно и собой пожертвовать, только бы отравить жизнь другого человека.       Она расписала ему в красках историю знакомства с Кэрмитом, добавила ударную порцию жалобных нот, присыпала полученное блюдо словами о страданиях и ненависти к себе, щедро плеснула соуса, приготовленного из грязных подробностей и чернухи, желая произвести неизгладимое впечатление. Потом закрепила эффект, разыграв сценку непосредственно перед лицом благодарного зрителя.       В момент первого прочтения Алекс испытывал шок и омерзение.       Сегодня, повторно изучая послание, он видел наскоро слепленный коллаж, а не картину великого мастера.       Ты солгала мне, Аня, думал он.       Зачем?       Какие цели преследовала?       И что, на самом деле, случилось между тобой и Кэрмитом?       Жестокую сказку об изнасиловании, подтолкнувшем к суициду, принимать в качестве единственного возможного варианта я отказываюсь.       Наверное, не стоило заблуждаться с самого начала.       Если хотела, чтобы я отомстил за тебя, сломав ему жизнь, то просчиталась. Я не сделал этого прежде, не собираюсь делать и теперь. Раньше проскальзывали сомнения в правдивости твоих слов, а в настоящее время лишь они и остались.       Я больше тебе не верю.       Не хочу верить.       Действительно не хотел.       Осознать правдивость данного факта и не отбиваться от него всеми возможными способами, было нечеловечески сложно, практически нереально.       Признание приходилось вырывать из себя с мясом, оставляя кровоточащую дыру в груди, там, где по идее, должно было располагаться сердце.       Алекс видел в своих метаниях что-то по-настоящему омерзительное, неправильное от начала до конца.       Он неоднократно подвергал тщательному анализу все разговоры, так или иначе связанные с личностью подозреваемого, записанного девичьей рукой в категорию виновных заранее, до проведения судебного процесса. Компоновал полученные знания и приходил к выводу: несмотря на длительный срок пребывания в школе, ничего он не понял, ни в чём не разобрался. Запутался сильнее и умудрился не то чтобы полюбить подсудимого, но явно почувствовать недвусмысленный интерес к его персоне.       Отрицать можно было до бесконечности, игнорировать Кэрмита – тоже. Приложить больше, чем обычно, усилий, и всё прекрасно получится. Никто не узнает, не заподозрит и не выдвинет теорию о неравнодушии к определённому человеку.       Обманывать окружающих легко. Гораздо легче, чем полагают многие люди, не применявшие сей навык на практике. А ведь достаточно войти во вкус, и будет получаться играючи.       Вот только Алекс не знал ни единого удачного примера обмана самого себя. Наивному собеседнику можно улыбнуться и сказать нечто, противоположное ожидаемому заявлению, но себе говори, что угодно – мысль, засевшая в голове, намертво туда вколоченная, не уйдёт ни от лицемерной улыбки, ни от лживых слов.       Алекс сам не заметил, как начал коллекционировать моменты, связанные с Кэрмитом. К настоящему времени у него их набралось на целый фильм, а то и на франшизу с бесконечными продолжениями. Вроде тех, что старательно, с завидным постоянством, клепает Голливуд.       Он ставил себе своеобразный диагноз. «Переизбыток Кэрмита в крови». Порывался попросить Кэри пересесть обратно к Даниэлю, воздержаться от провокационных выходок, увеличить дистанцию, не приближаться, не нарушать границы личного пространства.       Стоило заикнуться об этом, и язык прилипал к нёбу. Алекс замолкал, не начав говорить, и снова убирал сумку, освобождая место, наблюдая в течение учебного процесса за скольжением ручки по поверхности листа, за тем, как Кэрмит грызёт колпачок и иногда, раздражаясь, постукивает ногтями по столешнице. Желание сделать нечто нестандартное посещало Кэрмита нечасто, в большинстве случаев он был сама сдержанность. И не скажешь, что в прошлом имеются скандалы, связанные с индустрией секса.       Он не был женственным, но жесты его вполне подходили под определение изящных. То ли потратил огромное количество времени на репетиции, потому теперь всё делал отточено, невероятно красиво, то ли от природы эту грацию получил.       Алекс часто ловил себя на том, что во время занятий, наблюдая за соседом, теряет связь с реальностью, и голос учителей доносится как через толщу воды. Он видит витиеватое письмо, кончик ручки, оставляющий на некогда чистом листе послание, постепенно переводит взгляд в сторону того, кто старательно записывает материал занятия, а приходит в себя только после того, как услышит обращение учителя. Наверное, Кэрмиту следовало позлорадствовать, но он всё тем же, отточенным жестом открывал блокнот и писал вопрос-ответ, который желали услышать от Алекса учителя.       – Спасибо, – выдыхал Алекс, когда его, удовлетворившись полученным результатом, переставали терроризировать, требуя очередного развёрнутого ответа, и отпускали с миром.       – Не за что, – бросал Кэри равнодушно, перекладывая учебные пособия с места на место, сосредотачиваясь на них, а не на собеседнике.       – Если тебя благодарят, значит, на то есть причины.       – Если ты впадаешь в прострацию, глядя на меня, значит, у тебя тоже есть на то причины, – иронично замечал Кэрмит, поворачивая голову и глядя на Алекса сквозь завесу волос. – Не думай, что я помогаю исключительно из любви к человечеству. Просто чувствую вину, вот и стараюсь её загладить.       Крыть Алексу было нечем, и он оставлял реплику без ответа. Его жизнь напоминала грёбанные «Сумерки», а сам он выступал в роли недалёкой Изабеллы Свон, что не надышится на Эдварда. Весьма актуальное замечание, если принять во внимание эпизод со слизанной кровью, и то, как Кэрмит потянулся к раненному пальцу. Порез давно зажил, а Алекс продолжал вспоминать теплоту рта и захлёстывающие, не поддающиеся описанию ощущения, когда кончик языка скользнул по повреждённой коже, собирая тёмно-красные капли.       Вообще смотреть на Кэрмита было немного непривычно и пугающе.       У них не имелось родственных связей, даже очень-очень дальних, щедро разбавленных многочисленными вливаниями посторонней крови. Алекс специально узнавал у родителей. О семье Трэйтон чета Ильинских слышала впервые в жизни. Да и подозревать мать в неверности, прописывая попутно сценарий классического индийского фильма с потерянными в младенчестве братьями-сёстрами, было, как минимум, нелепо. Алекс скопировал внешность отца. Вот уж на кого походил максимально, как две капли воды, так это на Владислава Владимировича.       И никаких Трэйтонов в анамнезе.       Но стоило повернуть голову, и Алекс видел ещё одного человека схожей внешности. Те же глаза, тот же оттенок волос.       В этом был особый кайф, хоть и с долей ненормальности.       Присмотреться внимательнее – сразу находятся различия. Видно, что форма глаз другая, нос более тонкий и на нём есть веснушки, не тёмные, свойственные брюнетам, а едва заметные, как россыпь пыльцы на коже. Губы у Кэрмита были ухоженными, но стоило раз забыть смазать их кремом, и кожица на них начинала сохнуть. Приходилось смачивать, облизывая. Выглядело – пошлее не придумаешь, особенно, когда он делал это неосознанно, во время разговора, между делом. Сам привык и не замечал, а Алекс отвлекался и не сразу находил подходящие для ответа слова.       Разговаривали они не так уж часто, несмотря на то, что сидели рядом, а на курсе естественных наук ещё и партнёрами были. Однако в последнее время Кэрмит начал проявлять повышенную активность в деле расспросов. Идея-фикс засела у него в голове, он жаждал отыскать подтверждение или опровержение возникшим догадкам. Алекс видел, что Кэрмита неопределённость и возникновение дежавю немало напрягают.       – Ты точно уверен, что мы не встречались прежде?       – Уверен, – цедил сквозь зубы Алекс. – Таких, как ты, сложно вычеркнуть из памяти. Потому повторяю в сотый раз: нас никто друг другу не представлял.       – Не могу вспомнить, как и при каких условиях, но я, определённо, тебя видел, – уверенно гнул свою линию Кэри. – До встречи на школьном дворе.       – Если мне не изменяет память, то в твоих мечтах.       – Это само собой. Там ты неизменно обитаешь, – Кэрмит усмехался. – Речь о реальном мире.       Постукивал по столешнице не только пальцами, ещё и колпачком ручки, стараясь приглушить звук тетрадными листами.       – Но я тебя не знаю.       – Серьёзно? И сейчас?       – Нет. Не цепляйся к ошибкам. Ты меня запутал, и получилась такая оговорка. Сейчас знаю, но до недавнего времени не подозревал о твоём существовании.       – Может, пересекались летом?       – В этом году выбраться сюда на каникулы не удалось. Меня не было в Лондоне, я прилетел за несколько дней до начала учебного года.       – Ладно, этот вариант отметаем, но я вспомню. Обязательно.       – И окажется, что видел ты совсем другого человека.       – Исключено.       Кэри ставил жирную точку, резко опуская ручку вниз, пробивая тетрадный лист, и смотрел на Алекса так, что желание спорить исчезало надолго.       Тут уже сам Алекс начинал верить, будто встреча далеко не первая, хотя мог в суде, при огромном количестве свидетелей сказать, что имени «Кэрмит Грегори Трэйтон» до этого года действительно ни разу не слышал.       Апофеозом и неопровержимым доказательством собственного помешательства на этом человеке стали, что неудивительно, сны.       Безобидное начало – сюрреалистический финал.       Пошлая в своей банальности фантазия с минимумом оригинальности. Алексу снилось, что он стоит на пороге комнаты и смотрит на Кэрмита, отмечая своеобразную аллюзию на «Спящую красавицу». Чёрный шёлк простыней, плотно сомкнутые веки, тень от ресниц на щеках. Пальцы сжимают лепестки бордовых роз, рассыпанных в живописном порядке.       Стоило Алексу сделать шаг вперёд, и Кэрмит широко распахивал глаза, глядя прямо на него. Приподнимался, опираясь на локоть.       Он не был обнажён. Алекс наблюдал привычную школьную форму, даже верхние пуговицы рубашки наглухо застёгнуты, ни единого намёка на эротику, кроме декораций. Ни единого провокационного жеста.       Они обменивались пристальными взглядами, как и в жизни.       Кэри улыбался, набирал полную пригоршню лепестков, протягивал руку к Алексу, разжимая пальцы. Лепестки летели на пол.       – Иди ко мне?.. – произносил Кэрмит.       Звучало без особой уверенности и без соблазнительных ноток в голосе, с долей сомнений. Словно Кэри не верил, что его руки коснётся рука другого человека. Словно обращался к пустоте.       Во сне Алекс сомневался не меньше, чем в жизни, а потому на твердые действия и на принятие моментального решения его не хватало. Продолжал стоять, будто ноги к полу приклеили.       Когда сомнения отметались в сторону, он делал шаг вперёд, но, вопреки логике, оставался на прежнем месте. Невидимые силы удерживали его, не позволяя двигаться по направлению к Кэрмиту. Время шло, из воздуха начинали проступать очертания. Алекс видел руки с ногтями, покрытыми чёрным лаком, лишь на большом пальце поверх лака мастер маникюра в порыве вдохновения изобразил белый цветок. Этот рисунок был Алексу отлично знаком, равно как и голос, проникающий в сознание. Стоит говорить, что обладателем и приметного маникюра, и голоса являлась Анна, выступавшая против сближения Алекса с тем, кого она назвала своим врагом? С человеком, сломавшим ей жизнь.       Кэрмит постороннего присутствия не замечал, продолжая сидеть на кровати, ждать наступления момента, ознаменованного принятием окончательного решения.       Алекс пытался вырваться из цепкого захвата, но терпел поражение в противостоянии. Пальцы, сжимавшие его руки, вытягивались, удлинялись, ногти становились нереально длинными, жёсткими с острым-преострым кончиком. Они не просто сжимали – пробивали кожу, прорезали её, окрашивая ткань рубашки кровью. Ею же оборачивались лепестки, рассыпанные по полу и по кровати. Смешиваясь между собой, багровые потоки растекались по паркету, пачкали ткань простыней.       Взгляд Кэрмита становился всё более отчуждённым, равнодушным, невидящим. Уголок губ окрашивался чёрным, рот приоткрывался, вниз по подбородку стекала густая, липкая субстанция. Алекс не имел возможности дотянуться и прикоснуться, чтобы убедиться в правдивости этой мысли, но почему-то не сомневался, что на пальцах его – стоит только притронуться к Кэрмиту – обнаружится нечто, больше похожее на смолу, нежели на густую кровь.       Кэрмит кашлял и давился.       Кэрмит кричал нечеловеческим голосом.       Кэрмит сгибался, как от удара в солнечное сплетение, прижимал руки к животу, ладони его были покрыты паутинкой из бордовых струек.       Алекс истекал кровью, ощущая бег тёплых алых ручейков не только по изрезанным рукам, но и в районе живота. Но он не чувствовал боли. Кажется, вся она досталась отражению в лице Кэрмита.       Алекс рвался туда, к постели, окончательно превратившейся в декорации к фильму ужасов, но своим неповиновением лишь усугублял положение.       Исчезало всё столь же внезапно, как и появлялось. Первым растворялся Кэрмит, за ним уходила Анна, оставляя Алекса в гордом одиночестве, в комнате страха, разрисованной кровавыми узорами.       Просыпаясь, он натыкался взглядом на идеально чистую стену и подолгу смотрел на неё. Поднимался, шёл в душевую, пускал воду и наблюдал за тем, как она исчезает в стоке. Иногда подставлял ладони.       Вода как вода. Чистая, прозрачная, никаких посторонних примесей.       Будучи прагматиком и скептиком до мозга костей, Алекс предвзято относился к знакам судьбы, считая истории о мистических событиях результатом игр богатого воображения, не более того. Но, просыпаясь после таких кошмаров, хмуро глядя на отражение в зеркале, он понимал, что в его жизнь вмешалось нечто такое, что принято именовать рукой судьбы.       Его сны были наглядной демонстрацией перспектив, открываемых свершением мести. Отражением сути отношений, имевших место в реальности. Алекс подолгу стоял у раковин, размышляя о сновидениях, и о причинах, их породивших. Стоял и ждал появления Кэрмита, желал удостовериться, что кровавые реки – дань его снам, в реальности ничего такого не происходит. Он знал, что Кэрмит будет первым, кто придёт сюда после него. Не ошибался.       Одетый в белую толстовку и такого же цвета пижамные штаны, Кэрмит появлялся на пороге душевой комнаты, потягиваясь. Зевал, прикрывая рот ладонью, прищуривал глаза, словно каждый раз удивлялся, что пришёл не первым. Направлялся к раковинам, перекинув полотенце через плечо и выдавливая зубную пасту на щётку. Перед тем, как выбраться за пределы комнаты, он успевал более или менее привести себя в порядок. Во всяком случае, волосы не торчали во все стороны, а лежали так же идеально, как и прежде.       – Плохо спалось? – спрашивал, останавливаясь рядом с Алексом.       – Паршиво.       – И что снилось?       – Всякое дерьмо.       – Надеюсь, в переносном смысле.       – В нём.       Алекс усмехался. Ему оба варианта не импонировали. Кровь, льющаяся направо и налево, в качестве аналога не слишком его воодушевляла.       – Расскажешь?       Кэри смывал с подбородка пену и поворачивался к Алексу.       Тот отрицательно качал головой, не собираясь откровенничать с виновником торжества. Да и найти нужные слова, чтобы поведать о главных действующих лицах своих снов, было не так просто. Он не был готов рассказать Кэрмиту, какое место занимал в жизни Анны. А желание делиться соображениями о причинах собственного появления в стенах «Орхидеи» вообще приравнивалось к попытке самоубийства.       Единственным человеком, посвящённым в тайны личной жизни мистера Ильинского-младшего, оставался Николас, но он, конечно, не трепал языком на каждом углу, и это вселяло уверенность. Алекс балансировал на тонком канате. Достаточно кому-то спросить у Ника о статусе его личной жизни, и всё пойдёт прахом. С каждым встречным Николас откровенничать вряд ли станет, но если спросит Герда, он однозначно не промолчит. Не увидит смысла скрывать.       То, что до сих пор никто не проявил интереса, и сообщение об этом не распространилось по школе, было настоящим чудом.       Реши такие сны наносить визиты вежливости каждую ночь, Алекс стал бы первым кандидатом на комнату в сумасшедшем доме, но, к счастью, они повторялись всего два или три раза за последний месяц.       Он надеялся, что со временем исчезнут окончательно. Как только он сделает правильный выбор.       Знать бы ещё, где находится истина.       Знать бы, как не совершить ошибку.       Вообще-то Алекс любил одиночество и искренне им наслаждался, но в моменты, подобные этому, ощущал острую потребность в присутствии поблизости другого человека. Завести необременительный диалог, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Просто-напросто отвлечься, раз нельзя поделиться переживаниями и честно обо всём рассказать. Слышать чужую речь, а не гробовую тишину. Но Алекс находился в комнате один.       Ник снова проводил время со своими одноклубниками, решая судьбу очередного выпуска школьной газеты – последнего в этом году.       Сегодня одиночество Алекса угнетало.       Он убрал письмо в конверт с эмблемой учебного заведения, ставшей практически родной, швырнул ненужные бумаги на стол. Письмо бесшумно проехалось по гладкой поверхности и упало на пол.       Потом подниму, подумал Алекс.       Взлохматил волосы, снова их пригладил, набросил на плечи пиджак и вышел в коридор. Пребывание в одиночестве, когда мозги разрывают на части мысли о ночных кошмарах и мотивах чужих поступков, было поистине невыносимым.       Алексу срочно требовался собеседник. * * *       – С тобой всё нормально?       Алекс присел на корточки, пощёлкал пальцами, стараясь привлечь внимание к своей персоне, хотя на него и так пристально смотрели. Взгляд, однако, не выражал никаких эмоций. В точности, как в тех снах, преследовавших Алекса.       Разница состояла лишь в том, что источником боли послужил другой человек, вместо роскошной кровати, усыпанной розовыми лепестками, был лишь бетонный пол и кирпичные стены вокруг.       Стандартная такая крыша общежития, никак не сопоставить с самой академией, где есть готические башенки, чьи острые шпили стремятся к небу, как будто нанизывая на себя унылые серые облака.       Изо рта не вытекала чёрная субстанция непонятного происхождения, но с разбитых губ капала кровь.       Кэрмит запрокинул голову и облизнулся. Скривился, но сплёвывать не стал, сглотнул солёную ярко-красную слюну.       – Да, – ответил, спустя мгновение.       – Точно?       – Да, – произнёс увереннее, повторно перехватывая взгляд и больше не пытаясь отвернуться.       В глазах появилась осмысленность и понимание происходящего, а вместе с тем – напряжённость и смущение.       – Хорошо, – произнёс Алекс, хотя ничего хорошего в сложившейся ситуации не видел.       Если только сам факт спасения.       В воздухе повисла тишина, нарушаемая исключительно шумными выдохами. Кэрмит продолжал сидеть на крыше, прижимаясь спиной к ограждению, Алекс не торопился подниматься на ноги, внимательно наблюдая за изменениями, происходящими в лице одноклассника.       Кэрмит прикрыл глаза, окончательно разрывая зрительный контакт.       – Очень, – прошептал, потирая лицо рукой.       Алекс выпрямился в полный рост, прошествовал к двери, подхватил пиджак, отряхнул его и перебросил через плечо.       Подчинившись доводам разума и логики, следовало убраться отсюда поскорее, но Алекс продолжал стоять на месте, не решаясь оставить Кэрмита в одиночестве, особенно после того, что произошло за полчаса до наступления этого момента.       Постояв ещё немного, он развернулся и вновь подошёл к Кэрмиту. Протянул руку и, ощутив ответное прикосновение, потянул вверх, помогая подняться.       Кэрмит стрельнул глазами в его сторону, продемонстрировав смесь изумления и стыда, успевшую расцвести пышным цветом, опустил голову, потянулся, чтобы развязать шейный платок и приложить его к пострадавшей губе.       – Спасибо, – произнёс с запозданием.       – Не за что. Отправишься в лазарет?       – Нет.       – Почему?       – Не думаю, что история достойна того, чтобы быть преданной огласке.       – Тогда... Пойдёшь со мной? Сам обработаю, так и быть.       – С каких пор ты решил обо мне заботиться? – хмыкнул Кэрмит, сминая в ладони кусок ткани и глядя на Алекса с вызовом.       Что можно было ответить в сложившейся ситуации? Саркастических замечаний, способных отбрить, моментально уничтожив дополнительные вопросы, на ум не приходило, потому Алекс озвучил то, что на языке крутилось. Вроде ответ, а вместе с тем и нет.       – С тех самых.       Ничего толком не прояснил, лишь запутал сильнее.       Кэрмит покачал головой, засмеялся, но вот спорить до хрипоты и противиться не стал. Вместо этого улыбнулся и произнёс преувеличенно весёлым тоном:       – Ну пойдём, раз настаиваешь.       Сам же первый шагнул в сторону лестницы, давая понять, что действительно согласен спуститься вниз вдвоём, да и против визита в чужую комнату ничего не имеет. После унизительной сцены, разыгравшейся у Алекса на глазах, стыдиться было нечего. Если только нелепости собственной жизни.       Алекс последовал за ним.       Он не торопился с продолжением расспросов, отложив всё до лучших времён. В руке вновь оказался складной нож. Лезвие окрасили подсохшие бурые разводы. Разглядывая их, Алекс с каждым разом сильнее убеждался в закономерности утверждения, гласившего, что уже через пару часов, а то и раньше, он будет сидеть в кабинете директора, пытаясь оправдаться, и, в конечном итоге, ждёт его занесение мерзких данных в личное дело и отчисление за нарушение правил академии.       Вот и вся история пребывания на территории «Чёрной орхидеи». Длилась она недолго, финал получила красочный, во всех смыслах.       Алый. Нестерпимо алый...       Лезвие, входящее в руку, и вопль, разнесшийся над академией.       Угрожающий шёпот:       – Пошёл вон, пока я тебя с крыши не скинул.       И не менее ядовитое:       – Ты пожалеешь, Ильинский.       – Пожалею. Может быть. А, может, и нет.       Признаться, его не пугали перспективы, нарисованные противником. Да и общение с мистером Уилзи не страшило. Алекс точно знал, что он прав. Он занимал оборонительную позицию, а не нападал. Он пытался помочь другому ученику. То, что в итоге оружие нападавшего перешло в его руки и оставило глубокую рану на теле бывшего владельца – всего лишь стечение обстоятельств, не более того.       Свидетелей у противника, конечно, набралось больше, и это не слишком обнадёживало. Алекс бы предпочёл иной расклад, но раз уж так получилось, придётся смириться и принять решение руководства школы, отказавшись от протеста. Как данность.       Ты пожалеешь, Ильинский…       Палец прошёлся по острому лезвию в последний раз. Оно щёлкнуло, втягиваясь. Алекс убрал сложенный нож в карман и тяжело вздохнул.       Он бы пожалел лишь в одном случае. Если бы остался безразличным, благополучно закрыв глаза на происходящее, отвернувшись и сделав вид, что его это нисколько не касается. Он мог продолжать стоять в отдалении, наблюдая, не принимая живого участия, мог позлорадствовать, посчитав, что так Кэрмиту и надо.       Но не смог.       Назвать причину вмешательства было не так уж просто, на самом деле. Несмотря на недавние умозаключения о неравнодушии, Алекс продолжал отмахиваться от мыслей о наличии чувств к Кэрмиту. Он оправдывался перед собой, говоря, что влез в потасовку исключительно потому, что кто-то покусился на его привилегии. Пытался иронизировать по-чёрному, заявляя, что только он имеет право так обращаться с Кэри. Только он имеет право находиться на месте человека, толкающего Кэрмита в бездну.       В начале совместного обучения он нередко представлял похожую картину.       Он, Кэрмит, крыша здания.       Ветер, треплющий тёмные пряди, ладони, сжимающиеся на горле, самый край, всего один шаг до бесконечности, полёт. Стоит только раскинуть руки в разные стороны.       Умри, ублюдок... Умри-умри-умри-умри!       Сегодня, увидев что-то подобное, с участием других людей, поймал себя на мысли, насколько чудовищные планы вынашивал.       Арлет Спаркс был одним из тех немногих учеников, общение с которым у Алекса не задалось с самого первого момента. Заносчивый не меньше, чем Даниэль Ричмонд, невозможно самовлюблённый, со свитой из двух подпевал, шествующих за ним хвостом, ученик параллели. Префект, вроде как ум, честь и совесть академии, пример для подражания. Тот, кто должен заботиться о младших учениках и помогать им, когда вопрос заходит об адаптации в школе.       Алекс сильно сомневался, что Арлет хорошо выполняет свои обязанности. Он вообще не понимал, каким чудом Арлет оказался назначенным на данную должность, хотя, притворялся тот, конечно, умело. Во время занятий носил маску примерного ученика, за пределами аудиторий менялся до неузнаваемости.       Он был одним из немногих, кто жаждал на начальном этапе подружиться с Алексом, но ощутив эмоциональный холод, от того исходивший, отказался от обречённой мечты и свалил обратно, к своим верным подпевалам. От них Алекса тошнило не меньше, чем от самого Арлета. Ни о какой дружбе здесь не могло быть и речи. О приятельстве, впрочем, тоже заикаться не приходилось.       Что может быть общего у Арлета и Кэри?       Одна на двоих грязная тайна, как показало время. Не совсем на двоих...       Тайна, ставшая теперь достоянием общественности в лице Алекса и окончательно уничтожившая историю Анны, разбив её на мелкие кусочки – сплошное стеклянное крошево, ни единого крупного куска.       Не посети Алекса желание заговорить с кем-нибудь из одноклассников или с Гердой, он не выбрался бы за пределы комнаты, не стал бы незамеченным свидетелем разговора, состоявшего в коридоре и, как следствие, никогда бы не узнал о мерзких забавах Арлета. Теперь становилось понятно, зачем ему свита, состоящая – желательно – не из хлипких парней.       Алекс дал себе десять минут. Определил: если за это время Кэри не вернётся, он поднимется наверх.       Зачем?       Почему?       У него не было ответа на этот вопрос. Удивительно, но действительно не было. Он просто чувствовал, что должен проследить за развитием ситуации, а не отмахнуться и пойти дальше. Помимо этого «надо» имелась ещё одна причина, но её Алекс и вовсе предпочитал игнорировать, обходя стороной. Невыносимая, непривычная, алогичная, но с завидным постоянством повторяющая слова о жгучей ревности, появившейся в душе в тот самый момент, когда Арлет протянул руку и погладил Кэри по щеке, а тот... Тот никак не отреагировал на данный жест, лишь улыбнулся как-то гадко и закрыл глаза.       Эти двое уходили вместе, и Алекс почему-то не сомневался, что они не собираются беседовать по душам, стоя на крыше общежития для юношей.       Смущало лишь то, что вместе с парочкой вверх по лестнице поднимались и неизменные соратники-единомышленники Арлета.       Ломать нос одному из них, слыша хруст костей, было впоследствии особенно приятно. Тому самому, что решил проявить себя в качестве непрофессионального оператора, снимая на телефон забавы своих друзей-приятелей.       Алекс появился на крыше в тот момент, когда острое лезвие прижалось к щеке Кэрмита, обещая в случае неповиновения надавить гораздо сильнее, выписывая на лице кровавую вязь.       Ладонь Арлета легла Кэри на плечо, принуждая опуститься на колени.       – Давай, сучка, – бросил Спаркс небрежно. – Покажи свои таланты.       – Иди на хер, – пожелал ему Кэрмит.       – Видимо, кто-то не понял...       Лезвие коснулось подбородка, заставляя запрокинуть голову.       Стоя в отдалении, но уже не на столь приличном расстоянии, как в коридоре, Алекс и видел, и слышал всё прекрасно. Судя по всему, ждало его жёсткое порно. Не постановочное ни разу, в режиме реального времени.       Увлечённые своими делами, ни Арлет, ни его приспешники присутствия поблизости чужака не заметили, а потому шанс на победу упустили.       Карту памяти с записанным видео Алекс забрал себе, а сам телефон швырнул с крыши вниз. На случай, если так случится, что запись хранилась именно там, а не на флэшке.       Арлет, явно не ожидавший появления постороннего, способного нарушить планы, растерялся. Этим воспользовался уже Кэрмит, врезавший со всей силы своему «тюремщику», стоявшему за спиной и до недавнего времени заламывающего ему руки. Алекс не видел и не слышал ничего, перед глазами всё заволокло алой пеленой, в которой проступали лишь очертания врагов. Он не видел, чем занят Кэри, сосредоточившись на противниках, решивших атаковать совместными усилиями.       Ярость, полыхающая внутри с невероятной силой, адреналин, бегущий по венам, желание уничтожить и полное равнодушие к ответным действиям врагов. То, что принято именовать состоянием аффекта, не иначе.       Алексу хотелось видеть противников, корчащимися на полу от боли, и он делал всё в попытках превратить желаемое в действительное. От Арлета его пришлось отрывать, потому что, в противном случае, кровопролитием дело бы не ограничилось, завершившись насильственной смертью.       Из школы на скамью подсудимых.       Так себе перспективы, на самом-то деле.       – Не прикасайся к нему, никогда, – прошипел Алекс, удерживая лезвие у подбородка Арлета, в точности копируя его собственные недавние действия.       – Так, значит, это теперь твоя шлюха? – усмехнулся тот.       Алекс чувствовал пристальный взгляд, направленный ему в затылок. Кэрмит... Конечно, Кэрмит. Больше никто не умел так смотреть, снимая кожу по живому, заставляя чувствовать себя одновременно и благородным рыцарем, и бесконтрольным чудовищем.       Кэри ждал ответа не меньше, чем Арлет.       Кажется, затаил дыхание, не совсем понимая, как получилось, что Алекс за него вступился. Почему он теперь нависает над префектом, сжимая в руках складной нож? Почему он преисполнен решимости пустить оружие в ход, если того потребуют обстоятельства?       – Да, – бросил Алекс равнодушным тоном.       Арлет засмеялся. Тихий смех перешёл в хохот.       – Он любому даст, стоит только попросить. Ты видел, как его драли в том видео? Сука сукой. Затраханная конченая блядь. Его, при должном подходе, на всех хватит.       – Но ты к нему больше не прикоснёшься, – мило сообщил Алекс. – Как и твои шавки.       Арлет собирался опротестовать данное заявление, но вместо очередной злой насмешки с его губ сорвался вопль, эхом разнёсшийся над академией. Алекс размахнулся, всаживая лезвие Арлету в ладонь, словно таким способом собирался пришпилить его к полу, оставив здесь навечно.       Чужая кровь отвратительно пахла.       Вообще-то ничего необычного в этом запахе не было. Кровь, как кровь. Но Алекса от неё откровенно тошнило. Что, впрочем, не помешало пройтись кончиком языка по багровому лезвию, усмехнуться и, сложив нож, сунуть его в карман собственных брюк.       В глазах окружающих он, наверное, выглядел форменным психопатом, но именно этого эффекта Алекс и добивался.       Чудесная элитная школа на поверку оказалась далеко не столь прекрасной, какой видели её окружающие, передавая свои впечатления в рассказах. В стенах её было не меньше грязи, чем в любом другом учебном заведении, а, может, больше. Испорченные своими возможностями и доступностью всего желаемого аристократы.       Одно только название.       Не Алексу было их судить.       Он не отличался целомудрием и чистотой в мыслях и поступках. Был не понаслышке знаком с ненавистью, презрением и желанием причинить боль другому человеку. Он совершал дурные поступки и никак не тянул на роль благородного рыцаря, однако, теперь снизошло озарение, что английские чистокровки не слишком-то от него отличаются. Все они стоят на одной ступеньке, все они – твари, борющиеся за выживание.       Когда Арлет и его подпевалы свалили во вполне известном направлении, пообещав Алексу неприятности в тройном размере, появилась возможность повернуться к Кэрмиту и поговорить обо всём с ним.       Тот опустился на пол и сидел так до тех пор, пока Алекс не пощёлкал пальцами в первый раз.       Разбитые костяшки саднили, белая рубашка оказалась измазана кровью. Брюки пережили столкновение с меньшими потерями в плане товарного вида. На чёрной ткани пятна не были столь заметны. Но и им, несомненно, требовалась стирка.       «Потом, всё потом», – думал Алекс, следуя за Кэрмитом, уверенно шагавшим по коридору.       Они не проронили ни слова, продолжая хранить молчание. Но, несомненно, оба думали об одном и том же. О происшествии на крыше и о последствиях, что повлечёт за собой внезапный срыв Алекса.       В Москве он не отличался примерным поведением. Бывало и такое. Бывало и хуже. Но отстаивал Алекс, ввязываясь в драки, собственные интересы, а не честь парня, чья репутация слова доброго не заслуживала.       Молодой, если не сказать юный представитель элиты, а уже такой послужной список. Съёмки в эротическом журнале не самой обыденной направленности, порнография, пусть и не по собственному желанию. Породистое лицо истинного аристократа, омрачённое клеймом шлюхи, расположенным прямо посреди лба.       Сегодня Алексу удалось посмотреть с иного ракурса и на самого себя, и на ненавистного – до недавнего времени – одноклассника.       Он толкнул дверь, пропуская Кэри внутрь комнаты.       В помещении царила темнота. Вещи Николаса так и не появились, он продолжал работу над номером вместе со своими коллегами. Алексу это только играло на руку. Слушать наставляющие на истинный путь лекции, сопровождающиеся массой доводов в пользу политики невмешательства в чужие дела, было выше его сил. Он всё ещё находился на взводе, эмоциональное возбуждение отступать не желало. Алекс мечтал оказаться дома, подойти к бару, достать оттуда початую бутылку чего-нибудь покрепче и сделать несколько больших глотков из горла, чтобы обожгло, продрало и... отпустило. Перестало нависать над душой чёрной тучей, скукожилось, как краска под растворителем, и исчезло вовсе.       – Тебе не обязательно было вмешиваться, – произнёс Кэрмит.       Алекс, потянувшийся к ящику ради поиска антисептика, замер. Обернулся резко, прошил взглядом насквозь.       – Может, сейчас ещё и выяснится, что я напрасно ввязался в ролевые игры, сломав идиллию? Тогда следовало сказать мне об этом с самого начала. Теперь... Извини, но отматывать время назад я не умею.       Алекс всё-таки рванул за ручку, открывая. Не рассчитал, вложил слишком много силы. Содержимое ящика рассыпалось по полу, среди прочего обнаружилась и карта памяти. Та самая, являющаяся хранилищем для фотографий Кэрмита. Алекс, не церемонясь особо и не утруждая себя сортировкой, запихнул обратно все бумаги, швырнул свою флэшку, бросил сверху чужую. Взял упаковку влажных салфеток, ватные палочки и антисептик. Переложил вещи первой необходимости на кровать.       Кэрмит продолжал стоять у двери, как бедный родственник, склонив голову и разглядывая носки ботинок.       – Разувайся и иди сюда.       В тишине прозвучало приказом, не имеющим шансов на опротестование и сопротивление. Отрицающим саму возможность неповиновения.       Алекс развесил пиджак на спинке стула. Чужой нож по-прежнему находился в кармане, в мыслях постепенно рождался хитрый план по избавлению от этого трофея. Сдаваться под напором обстоятельств Алекс не собирался. Это было бы слишком просто, примитивно и не в его характере.       – Алекс?       – Что?       – Почему ты это сделал?       Язык скользнул по ранке, смачивая кровавый след. Алекс проследил и поспешил отвернуться, чтобы не смотреть и не думать о посторонних вещах, что так и напрашивались, стоило только сосредоточиться на действиях Кэрмита. Не важно, насколько продуманными они были. Возможно, целиком состояли из импровизации, тем не менее, незамеченными не оставались.       Алекс пока не определился с характеристикой, им выдаваемой.       Но ясно понимал одно. Ещё немного, и от его попыток играть в неравнодушие не останется ничего.       – Почему? – Кэри упрямо повторил вопрос, не желая удовлетворяться тишиной, вновь воцарившейся в комнате, стоило только закрыть рот.       Алекс преодолел расстояние, их разделявшее. Пара секунд, и ключ повернулся в замке. Алекс специально это сделал, чтобы никто в помещение не врывался и не мешал. Ладони коснулись вертикальной поверхности, по обе стороны от головы Кэрмита.       У него самого набралось огромное количество вопросов к скандальной звёздочке, и он жаждал получить ответ на каждый из них. Он хотел продолжения этого разговора не меньше, чем Кэрмит, а, может, и больше. Хотел разобраться во всём, уничтожив все белые пятна, осложнявшие восприятие ситуации, создающие ложные представления.       Они смотрели друг на друга пристально, не опуская ресниц, не отворачиваясь. Ничего не говоря, будто разом языки проглотили.       Тишина стала невыносимой, и Алекс решился заговорить, буквально выталкивая из себя эти слова. Склонился, едва ли не уткнувшись носом в шею, позволяя гораздо больше, чем в былое время, так, чтобы прошептать на ухо. Не целуя, не облизывая, не кусая, но подбираясь на непозволительно близкое расстояние, стремительно нарушая личное пространство.       – Потому что на свете есть только один человек, имеющий право сбросить тебя с крыши. И этот человек – я.       – Серьёзно? – усмехнулся Кэрмит, с трудом сглатывая.       Во рту почти пересохло, а слюна казалась вязкой.       – Да.       Голос Алекса не дрогнул, насмешливых ноток в нём так и не появилось. Потрясающее самообладание, по большей части показное, но оттого не менее впечатляющее.       Справившись со своими эмоциями, Кэрмит попробовал увести диалог в другую сторону.       – Хочешь?       Вопрос прозвучал довольно двусмысленно, учитывая реплики-предшественницы, но Алекс чувствовал: речь совсем не о том, что обсуждалось ранее. Кэри не интересуют соображения о перспективах полёта с крыши. Кэри больше озадачен направлением его мыслей в данный момент, а совокупность факторов наталкивает на определённые подозрения. Запертая на ключ комната, полумрак, тон с проскальзывающими в нём нотами приказа. Поза, в которой они вдвоём сейчас находятся.       Этот вопрос Кэри вслух не повторял, но в чуть расширенных зрачках, на потемневшей радужке, прочитывалось всё без труда. Каждая грёбанная буква, отпечатанная на сетчатке.       Мимолётный взгляд на губы, снова – в глаза. Шумный выдох, ощутимое напряжение, которое никуда не собирается деваться.       Хочешь?       Ответ был очевидным на сто процентов, но Алекс продолжал сопротивляться желаниям.       – Новый тип благодарности?       – Да нет. По-моему, старо как мир.       – И ты...       – Тебе я сделаю минет без вопросов и сомнений. И даже не в благодарность, если такая формулировка не нравится. Можешь придумать огромное количество предлогов, объясняющих, что заставило меня поступить подобным образом.       – А как ты желаешь это подать? Сам какую формулировку предпочитаешь? По любви?       – Если захочешь. Мне такой расклад импонирует сильнее.       – Любой каприз за мои деньги? Ты, правда, что ли, шлюха?       – Нет.       – Тогда зачем?       – Просто. Так.       Кэрмит подался вперёд, сокращая расстояние. Потянулся рукой к застёжке чужих брюк. Ладонь легла на пряжку ремня, вторая коснулась воротника собственной рубашки, провела по нему пальцами. Кэрмит собирался одновременно раздевать и раздеваться. Что, впрочем, спустя время, показалось спорным утверждением.       Расстёгивать замаранную рубашку он не торопился, больше играл. Хотя... Недолго. Одна пуговица вышла из петли, за ней вторая, третья. Ткань расходилась в разные стороны, обнажились ключицы. Красивые. Идеальные.       Вообще-то назвать Кэри до умопомрачения красивым было довольно сложно, но Алекса не оставляла мысль, что он всё в этом человеке относит к категории восхитительного. Как минимум. Кэрмита окружала особая аура, и эту ауру хотелось сделать частью своей жизни, не оставаясь сторонним наблюдателем. Плевать на отвратительные в своей откровенности и грязи истории, что связаны с именем Трэйтона. Шлюха он или нет... Не имеет значения.       Кэрмит потянулся за поцелуем, ища ответных действий, отчаянно на них надеясь. Ответить хотелось гораздо сильнее, чем можно было представить до наступления этого момента совместного уединения. Гораздо сильнее, чем вообще когда-либо, но Алекс отвернулся, понимая, что пользоваться моментом, пожалуй, довольно гадко. Тем более, если принять во внимание события, предшествующие.       Губы мазнули по щеке, лишь частично зацепив уголок его рта. Место соприкосновения будто кипятком облили. Алекс на доли секунды затаил дыхание, с трудом сглотнул, накрыл ладонь Кэри своей, сжал сильнее, чем требовалось, не позволяя продолжить процесс избавления от одежды.       – Не нужно, – произнёс, отталкиваясь от двери и вновь направляясь к кровати. – Одного «спасибо» было достаточно. Больше ничего не требуется.       – Правда?       – Да.       – Совсем ничего? Может... Я в растерянности, признаться. Провести тебе экскурсию по Лондону? Дать денег? Подарить какую-нибудь дорогую игрушку?       – Я его знаю, как свои пять пальцев. Я такой же его житель, как и ты, несмотря на фамилию и происхождение. Гражданином Великобритании место рождения мне стать не помешало. И деньги мне не нужны, своих финансов вполне хватает.       – Тогда... Есть варианты действий? Внесёшь на рассмотрение своё предложение?       – Просто порежь меня.       – Что?       – Порежь меня, – повторил Алекс.       – То есть?       – Хочешь, чтобы тебя признали виновным в той драке? Или мечтаешь об оправдательном приговоре?       – Для кого именно?       – Естественно не для сволочного префекта. Для тебя и для меня. Для нас обоих.       – Второе, само собой.       – Тогда ты это сделаешь. А пока снимай обувь и иди сюда. Буду тебя лечить по мере возможностей. Доктор из меня не очень хороший, обширной врачебной практикой похвастать, увы, не могу.       Ладонь коснулась покрывала, указывая, куда именно нужно сесть.       Кэрмит послушно кивнул. Наклонился, чтобы распустить шнурки на своих оксфордах. Наплевав на сохранность обуви, наступил на задник. Отставил в сторону и шагнул к кровати. Торопить его не собирались, но за действиями внимательно наблюдали, оценивали каждый лишний жест, да и не лишний, в общем-то, тоже.       Действовал Алекс сосредоточенно, подходил к своим обязанностям, которые назвать таковыми можно было с большой натяжкой – никто не заставлял возиться с бедовым одноклассником, всё на добровольной основе делал – с ответственностью. Прикоснулся к пострадавшему месту влажной салфеткой, стирая остатки запекшейся крови.       Кэрмит скривился не от отвращения, а от собственных ощущений. Несмотря на проявленную осторожность, всё равно было неприятно. Болезненно.       – Тише, – произнёс Алекс.       Прозвучало непривычно заботливо и нежно. Кэри удивлённо на него посмотрел.       Следующий вопрос не заставил себя ждать.       – Ничего мне рассказать не хочешь?       – Например?       – Видео. Причины такого отношения к тебе со стороны префекта. Как долго? Как часто? Почему ты не сопротивлялся, а пошёл с ним?       – Алекс?       – Да? Я сказал что-то не то? И где же ошибся, разреши полюбопытствовать?       – Их трое, у Арлета нож. Я один. Я не самоубийца.       – Значит, самоубийца я, – усмехнулся Алекс, опуская ватную палочку в антисептик и проводя ею по ранке.       Кэрмит зашипел, стиснул в пальцах одеяло. Он до сих пор не понимал, почему позволяет Алексу колдовать над его лицом, покорно принимая заботу, не вырывая необходимые средства из рук и не заявляя с сильно завышенной уверенностью, что справится своими силами. Хотя, действительно мог. Вон зеркало висит. Достаточно подойти к нему и самостоятельно провести все необходимые процедуры.       – Нет. Но там мы были вдвоём.       – Спасибо, что быстро сориентировался, не стал лить сопли и заламывать руки, а всё-таки врезал ублюдку.       – Мне это несвойственно, – произнёс Кэрмит в сторону.       – Что именно?       – Слёзы, сопли и заламывание рук.       – Хорошо. А на другие вопросы ответишь? Или я должен догадаться самостоятельно?       – Это совсем не те истории, которыми мне хочется делиться.       – Вообще? Или только со мной?       – Вообще. Но с тобой – особенно.       – Информация, как вирус, – Алекс отложил использованные ватные палочки в сторону и вылил порцию антисептика на руки, стойко переживая пощипывание. – Стоит появиться, и она распространится со страшной скоростью, а там и до эпидемии недалеко. Я узнаю, в любом случае. Не от тебя, так от посторонних. Того же Арлета с пристрастием допрошу, и он расколется. Только не уверен, что он подаст всё в первоначальном варианте, не добавив от себя максимум омерзительных подробностей. Он ведь всё равно думает, что ты мой... Просто, что ты мой. И, возможно, вскоре об этом будет трепаться уже вся школа. Обязательно найдутся желающие открыть мне глаза, расписав в красках былые похождения фаворита. Люди имеют обыкновение приукрашивать действительность в соответствии с собственными представлениями. Стоит кашлянуть в присутствии одного, и вскоре ты услышишь сотни вариантов своего диагноза, начиная от безобидной простуды, заканчивая пневмонией, а то и вовсе туберкулёзом. Так же и с твоими биографическими данными.       Наверное, не следовало этого делать, но Алекс не удержался, прикоснулся к лицу Кэрмита, спровоцировав прилив недоумения и получив очередной изумлённый взгляд.       – Два года.       – Вот. Начало положено. Можно продолжать. Это не так сложно, как кажется.       Он улыбнулся ободряюще, скользнул ладонью по щеке, погладил здоровый уголок губ и поспешил убрать руку, не позволяя себе большего. Зайти дальше положенного было проще простого, но Алексу это казалось неправильным, слишком... Слишком. И на фоне сегодняшнего происшествия, и на фоне своих недавних размышлений о мести.       – Всё началось с неприятного инцидента за пределами академии, – неохотно признался Кэрмит, застёгивая пуговицы на рубашке, понимая, что Алекс его «благодарностью» так и не воспользуется; в этом было нечто поразительное, поскольку, предлагая, он не сомневался в положительном ответе. – Мои отношения приказали долго жить. Мне казалось, что расставание прошло вполне полюбовно, никаких взаимных обид, никаких упрёков и прочих факторов, омрачающих жизнь. В дальнейшем выяснилось, что такого мнения придерживался только я. Девушка оскорбилась и решила отомстить. Сразу скажу, ей это удалось. То самое видео... Надеюсь, ты никогда его не увидишь и не найдёшь. В сети его нет, диск уничтожен, запись удалена отовсюду, откуда только можно. Любительская постановка, непрофессиональные актёры и почти сломанная жизнь. Так или иначе, но отрицать собственную причастность к этому видео, было, как минимум, нелепо. Все прекрасно видели, что это я блистаю на экране, а не кто-то, безумно на меня похожий. Естественно, что после появления в сети данного порнофильма, отношение многих ко мне изменилось. Общество таких ошибок не прощает. Изгоем я не стал, но уважения, направленного в сторону моей персоны, заметно уменьшилось, а уровень пошлых замечаний повысился. Я не знал, что там были камеры. Я в тот вечер вообще ни черта не соображал, вот и поплатился...       – Возбуждающее?       – Экстази.       – Наркотики, значит... – протянул Алекс, делая пометку напротив пунктика, что давно и прочно занимал мысли. – По собственному желанию принимал или кто помог?       – Игра «изо рта в рот», – пояснил Кэрмит. – Просто поцеловать, просто протолкнуть таблетку в рот партнёру, и больше ничего не нужно. Я вообще-то не загоняюсь по таким вещам.       – Хотелось бы верить.       – Не очень так образ получается, да? – усмехнулся Кэри, откидываясь назад, опираясь ладонями на покрывало и сдувая растрепавшуюся челку, по длине совпадавшую с остальными прядями, потому спокойно закрывающую половину лица, если не убирать её в сторону. – Совсем не пай-мальчик. Порнозвезда, наркоман... И то, и другое было однократно, но хватило с лихвой, чтобы составить обо мне определённое мнение.       Он внимательно следил за действиями Алекса. Покончив с обязанностями доктора, тот старательно оттирал нож от крови, обрабатывая антисептиком поверхность лезвия, словно опасался, что Арлет может оказаться заразным. Забавно и алогично, в определённой степени, если принять во внимание демонстративное облизывание ножа во время пребывания на крыше.       – А я-то думал иначе. Как только увидел тебя, сразу же определил: «Классическая серая мышка, по-другому и быть не может». Ведь все пай-мальчики при встрече заявляют о желании оказаться в постели своих одноклассников, а потом облизывают им пальцы во время лабораторных работ, – иронично заметил Алекс. – Все, без исключения.       – Осуждаешь?       – Ну кто я такой, чтобы осуждать или читать нотации?       – Нет?       – Нет. Что там с Арлетом?       – Он оказался одним из самых ярых ценителей «искусства».       – И уже два года продолжает... восхищаться?       – Да.       – Как часто?       – Раз пятнадцать за всё время. Это не его слабость. Это его развлечение.       – Но тебе оно, смею надеяться, не нравится?       – Не задавай глупых вопросов. Разумеется, нет.       – Хорошо. Задам тот, что подойдёт под определение умных. Твой дорогой приятель Даниэль готов был сравнять меня с землёй только за то, что ему казалось, будто я расспрашиваю окружающих о тебе. Подобная экспрессия, скажем прямо, весьма и весьма впечатлила, а слова о готовности пожертвовать жизнью ради лучшего друга сразили наповал. Так почему же он, такой благородный, с широкой душой и большим сердцем, не помог тебе в противостоянии с Арлетом? Или он – герой только на словах, а когда доходит до реальных действий, вся бравада сходит до минимальных показателей? Мне кажется, вдвоём вы могли бы запросто справиться с этими уродами.       – Он не в курсе.       – Да?       – Никто не знает. Кроме тебя.       Кэрмит, произнеся это, сжал губы в тонкую нить. Он бы предпочёл данные события вообще ото всех в тайне сохранить. Особенно от Алекса. Отвратительно было думать о том, что тот видел. Отвратительно было думать, что на фоне этого испытывал отторжение.       – А ты... Почему?       – Я уже озвучивал свою точку зрения, но повторю ещё раз. Это не та история, что требует огласки. Виновного, конечно, накажут, но мне осуждения достанется не меньше. С моей репутацией только этого и не хватало. Ещё немного, и она будет разрушена до основания. Одни руины останутся.       – Не будет, – произнёс Алекс. – Если префект не идиот, он к тебе больше не подойдёт. Если идиот... Тогда я заранее ему сочувствую, но извинений за будущие свои выходки не приношу. Сам виноват.       Он сложил нож и протянул его Кэрмиту. Перехватил сосредоточенный взгляд.       – Думаешь?.. – Кэрмит сомневался.       – Да, – решительно сказал Алекс. – В противном случае, всё закончится куда хуже для нас, чем для них. Они назовут себя жертвами немотивированной агрессии, мы окажемся её источниками. В качестве доказательства их вины можно было бы использовать то видео, что наснимал для дрочки одинокими вечерами помощник Арлета, но поскольку ты не хочешь выносить это на всеобщее обсуждение, нам следует перестраховаться. Они хотели столкнуть тебя вниз, я это увидел и вмешался. Меня порезали, я ответил тем же, пытаясь защититься, а не из-за жажды крови. Самооборона, только и всего. Не смотри так. У меня за плечами нет многочисленных жертв. Просто моя мать – эксперт-криминалист, кое-какие тонкости я знаю. Ты меня порежешь, мы вытрем лезвие и выбросим нож в мусорку. То, что эта вещь принадлежит Арлету, каждая собака знает, так что с определением владельца проблем не возникнет. Когда нож найдут, и если начнутся разбирательства, могут провести экспертизу. Сейчас на нём только кровь Арлета, а должна быть и моя, для убедительности.       – Сейчас на нём вообще крови нет.       – Есть, просто мы не видим. Готов поспорить на что угодно, под рукоятку затекло немного. Специалисты это обнаружат в два счёта, при условии, что будет проверка. А если не будет, всё равно перестрахуемся на всякий случай. Это не лишнее, как мне кажется.       – И что я должен сделать?       – Единственная твоя задача в данный момент – распахать мне руку. Только и всего.       – Я понимаю. Но как именно?       – По своему усмотрению. Только не так, как потенциальные самоубийцы режут, конечно.       – Я не знаю, как они режут.       – Тем лучше. А то загремлю по твоей вине в лазарет, и останешься в одиночестве. Некому будет подсказки на занятиях писать.       Кэрмит, ожидавший иного замечания, улыбнулся. Подставил ладонь, перехватил нож в полёте, вновь выдвинув лезвие и посмотрев на него, что называется, с другой стороны. Он неоднократно видел это оружие в руках Арлета, ощущал прикосновение холодной стали к коже. Один раз его даже оцарапали, не случайно, а намеренно. С огромным удовольствием он бы вогнал это лезвие в Арлета, но перед ним сидел Алекс. И это Алекса ему нужно было резать, пусть и несильно, но всё-таки.       Кэрмит понимал, что характеристика не самая подходящая, но к лезвию так и напрашивалось определение «зловещее».       – Подожди, – произнёс Алекс. – Надо что-нибудь подстелить, чтобы не запачкать кровать. Плёнку какую-нибудь.       – И где её взять?       – Пожертвую своей собственностью.       Алекс усмехнулся. Выхватил из стопки пару файлов, вытряхнул их содержимое на стол. Сами файлы разорвал и положил на кровать, прикидывая, насколько удачно получится реализовать задуманное, и не окажется ли постельное бельё заляпанным кровью, будто в том сне? Объяснять персоналу, откуда она взялась на простынях, было не с руки. Тогда бы вся их идея погорела за считанные секунды, а Алекс нуждался в железном алиби. Закатал рукава, ощущая, что наблюдение за ним не прекращается вовсе. Бросил мимолётный взгляд в сторону Кэрмита. У Трэйтона дрожали руки. Он явно не наводил на мысли о хладнокровном убийце, способном в мгновение ока разделаться с намеченной жертвой.       Алекс опустился на одеяло, протянул Кэрмиту руку, прошептав одними губами:       – Режь.       Кэри прикусил губу с той стороны, что не пострадала в драке, чтобы ненароком не попасть зубами на ссадину и не ощутить ещё больший дискомфорт.       Кончик лезвия скользнул по коже, приноравливаясь.       Решимости не хватало. Стоило только увидеть пару капель крови, чтобы она испарилась окончательно. Кэрмит закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и не менее привлекающих внимание выдохов.       – Алекс, я не могу.       – Я понял, – вздохнул тот, с сомнением посмотрев на ранку, которую и назвать-то таковой получалось с огромной натяжкой.       Так, царапинка незначительная. Явно недостаточно для доказательства чужой вины и оправдания собственных порывов.       – И как ты поступишь?       – Думаю, времени у нас не так много. Если Арлет и компания направились в лазарет, уже скоро о происшествии станет известно директору, позовут нас. Когда мы придём к мистеру Уилзи, рана не должна быть свежей. Надо резать. Сейчас.       – Но я...       – Ты не сможешь. Уже говорил. Не повторяйся.       – Да. Не тебя. Прости. От меня совсем никакого толку.       – Найдётся, – произнёс Алекс, улыбнувшись. – Раздели мою боль, Кэри. И побудь обезболивающим.       Получилось пафосно, с замахом на театральщину, но более подходящих слов он не нашёл.       – Каким образом?       С пояснениями Алекс не торопился. Забрал нож, приставил его к своей руке. Прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться.       «Ильинский, чёрт побери, что ты творишь?! – возмущалось подсознание. – Да вылетишь из академии и ладно. Какая разница? Для этого не обязательно добровольно себя резать, можно просто признать вину и свалить в закат. Но ты же не о себе думаешь, правда?».       Пришлось согласиться. Не о себе.       Владислав Владимирович любил повторять, как мантру, одни и те же слова.       Ильинские никогда не проигрывают.       Звучало самонадеянно, но Алексу нравилось. Вот и сейчас он не собирался нарушать семейные традиции.       Ответом на вопрос Кэрмита стали действия. Алекс провёл носом по его шее, ощущая аромат одеколона, вроде бы уже привычный после стольких дней совместных посиделок на уроках, но вместе с тем новый.       Они никогда не были ближе, чем в этот день. Никогда ещё Алекс не позволял себе настолько ослаблять самоконтроль. Никогда столь откровенно не признавался в неравнодушии к Кэри, хоть и без слов.       Он вновь расстегнул две верхние пуговицы на его рубашке, отодвинул ткань, обнажая место между плечом и ключицей.       Я истекаю кровью для тебя...       – Всё ради искусства. Всё ради его произведения. И ради нашего спасения, – выдохнул, резко проводя лезвием по руке и вместе с тем кусая Кэрмита, чтобы не заорать на всё общежитие.       Кэрмит вовремя сориентировался и заткнул рот рукавом пиджака, зажимая в зубах тёмный материал. Крик утонул в слоях ткани.       На месте укуса выступило несколько капель крови. Из раны Алекса она заструилась, закапала на приготовленную полиэтиленовую плёнку.       Своеобразные метки на память.       Нож выпал из рук, приземлившись в багряную лужицу. Алекс прижался лбом к плечу Кэрмита, выдохнул, пропустив воздух сквозь стиснутые зубы.       – Почти как знак принадлежности, – прошептал Кэрмит, запуская одну ладонь Алексу в волосы, а второй прикасаясь к пострадавшему месту.       – Да, – выдохнул Ильинский, понимая, что в этих действиях реально промелькнуло нечто символичное.       – А знаешь... Я не возражаю. * * *       Мартин сидел, соединив ладони в замок и уткнувшись в них лбом.       Тишина, царившая в кабинете, откровенно напрягала. Более того, раздражала, несказанно действуя на нервы. Заставляла чувствовать себя тем, кем Мартин, в общем-то, себя всегда и позиционировал.       Человек, находящийся не на своём месте.       Он откинулся на спинку, расцепил ладони, устроив их на подлокотниках.       И где только отец набирался терпения на это всё? Как он не свихнулся, проведя столько времени в директорском кресле? Год за годом в этом адском котле, а на губах всё равно улыбка. Позитивное отношение к жизни в комплекте.       Мартину хватило половины учебного года, чтобы начать тихо ненавидеть семейную легенду, традиции и главное достояние – академию. Сегодня ненависть достигла своего апогея, хотя бы потому, что настолько скандального явления Мартину не довелось наблюдать ни разу. Во время правления отца ничего подобного не случалось. Стоило только ему самому занять пост, и сразу же неприятности посыпались, как из рога изобилия.       Ладно, он, конечно, преувеличивал, расписывая масштаб бедствия в таком ключе. Событие было всего одно. Но громкое. Этого не отнять.       Уладить всё удалось миром, но количество вымотанных нервов зашкаливало.       В ушах продолжал звучать визгливый голос матери Арлета Спаркса, до последнего отстаивавшей правоту своей деточки, но благополучно заткнувшейся, стоило только Кэри Трэйтону – тому, кто изначально был выставлен в качестве зачинщика ссоры, а в ходе разбирательств оказался основной пострадавшей фигурой – швырнуть на стол карту памяти с доказательствами вины «напрасно оклеветанного».       Сам Кэрмит кусал губы, постоянно проводя ладонью по плечу, словно стряхивая с ткани пылинки. Несколько секунд наблюдения, и становилось понятно, что он порядком нервничает. Неудивительно.       Хватило двух первых минут просмотра любительского видео, чтобы Мартина затошнило от представленного компромата.       Голоса родителей Трэйтона были приятнее. Не менее властные, но не столь истеричные. Кроме того, лично к директору – как делала мать Арлета – они никаких претензий не предъявляли. В основном, их гнев был направлен в сторону семьи оппонентов, а милость – на одноклассника Кэрмита, оказавшегося поблизости и предотвратившего возможную катастрофу.       Когда они все убрались – одни за пределы академии, а другие в общежитие, – Мартин впервые за долгое время почувствовал себя выпотрошенным, подобно курице, лежащей на прилавке. Только курицу потрошили в прямом значении слова, а его – в переносном. Морально.       Хотелось от души выматериться, подобрав самые крепкие ругательства, что только существуют в мире, но Мартин продолжал хранить молчание.       Да разбейте уже кто-нибудь эту тишину! Иначе я свихнусь. Просто свихнусь.       Стук в дверь не заставил себя ждать. Мартин с облегчением выдохнул.       – Заходи, – произнёс, слегка повысив тон.       В это время никто иной нанести визит ему не мог, особого разброса вариантов не наблюдалось.       – Голос во время телефонного разговора у тебя был не слишком воодушевляющий. Вид, при ближайшем рассмотрении, тоже не блещет.       – На себя посмотри.       – Будь здесь зеркало, я бы с удовольствием, но раз его нет в наличии, то и посмотреть на себя я не в состоянии.       – Оставь свои остроты для тех, кого упекаешь за решётку, окей?       – Как пожелаешь.       Лёгкое пальто чёрного цвета легло на подлокотник одного из кресел. На сидение опустился деловой портфель, набитый бумагами, рассортированными по папкам. Посетитель представленные кресла проигнорировал, присел на край стола, так близко, что Мартин мог различить мельчайшие полоски на ткани костюма и галстука.       Приглашённый гость внимательно посмотрел на Мартина, пытаясь прочитать по глазам, что же здесь произошло такого необычного.       Молодой талантливый специалист. Перспективный юрист. Гордость семьи.       Он же мистер Терренс Аарон Уилзи. Любите и жалуйте.       Уж он-то никогда не разочарует родителей, в отличие от младшего неудачника-брата.       – Можешь поздравить меня с первым отчислением, один из учеников отправился с вещами на выход, – произнёс Мартин, закидывая ногу, согнутую в колене, на бедро; соединил ладони, соприкасаясь кончиками пальцев. – Возможно, ваш будущий клиент.       – То есть?       – Работы для Рендалла поле непаханое.       – Нарушает закон?       – Само собой. Продолжит в том же духе, придётся родителям нанимать армию адвокатов, способную спасти деточку от злобного тебя и тебе подобных. Но лично я бы предпочёл увидеть его за решёткой, а не на свободе.       – Всё так серьёзно? – поинтересовался Терренс.       – Да. Драка с применением холодного оружия, как самая безобидная составляющая дела. Мне казалось, что я стал директором элитного учебного заведения, а такое чувство, что здесь интернат для трудных подростков. Скажи мне, как отец с этим справлялся?       – Честно?       – По возможности.       – Понятия не имею.       – Вот и я. Не имею понятия, – повторил за братом Мартин. – Ты принёс то, что я просил?       – Да.       – Отлично.       – Так это из-за школьных проблем?       – Именно.       – Я, признаться, подумал о причинах иного плана.       – У меня на всех фронтах беспросветный тлен, – мрачно выдал Мартин, протягивая руку к прозрачной бутылке. – Ты знаешь.       Водка. Дорогое удовольствие. Какая, впрочем, разница? Цена не имеет значения.       Терренс помахал стеклянной тарой у брата перед носом, но перехватить её не позволил.       – Знаю. А не знаю, так догадываюсь. Всё ещё не помирился со своей прекрасной леди?       – Нет.       – Что случилось на этот раз? Насколько я помню, ты жаждал воссоединения, и вы договорились о встрече. Она решила повторно сделать генеральную уборку в вашем доме и обнаружила валентинку столетней давности, сохранённую исключительно на почве сентиментальности, а не потому, что ты был страстно влюблён в дарительницу? Или в дарителя.       Мартин покачал головой, опровергая вышесказанное.       – Договаривались, но она не пришла, а на звонки и сообщения отвечать перестала. Кажется, её автоответчик скоро не выдержит и пошлёт меня на все четыре стороны вместо того, чтобы записывать очередное обращение. Что касается поводов для скандала... Больше предлогов и не нужно. Одного за глаза хватило. Это было письмо, а не открытка, – поправил машинально. – Всего лишь четырёх или пятилетней давности. Письмо, в котором нет ни слова о любви, просто какой-то детский лепет о вечной благодарности, признательности и принцах. Что-то о добрых глазах и...       – Не забудь дословно процитировать, чтобы я окончательно уверился, будто тебе действительно всё равно, – усмехнулся Терренс, перестав играться и всё-таки поставив бутылку на стол.       Мартин открутил крышку, сделал несколько мелких глотков прямо из горлышка, не утруждая себя поисками подходящей посуды. Впрочем, её здесь и не водилось никогда. Единственной альтернативой был вариант, предлагающий пить из крышки, но это совсем унизительно смотрелось.       – Но ведь действительно детский лепет.       – Но ведь ты его помнишь едва ли не в мельчайших подробностях.       – Это послание едва не поставило под угрозу мой выигрыш. А теперь ломает мою жизнь. Разумеется, я его помню.       – Я верю.       – Какие бы слова там ни были, это не повод швырять его мне в лицо, обвиняя в интимной связи с учеником, которого я видел-то... Ну ладно, видел часто, но не по собственной инициативе. То, что именно он встретился ей первым, вызвавшись, в дальнейшем, стать проводником, ни о чём не говорит. И ничего не значит. Понимаешь, Терренс? Ничего! Просто случайность. Трис решила, что приехала не вовремя, сорвав нам планы. Вроде как она лишила меня приятной компании и страстного вечера. В тот момент я впервые пожалел о собственной откровенности, о том, что не стал скрывать правду и честно признался: да, когда-то у меня были связи с мужчинами. Лучше бы прикусил язык и сказал, что это за гранью моего понимания. Да, мой брат в таком партнёрстве, а я всегда смотрел исключительно на девушек. И всё. Никаких проблем.       – Но, как ни крути, послание ты сохранил, и наличие его в вашем доме никто не отменял.       – Я его ненавижу, – произнёс Мартин, запрокинув голову и глядя в потолок.       – Кого из них? Письмо? Или дарителя?       – Письмо. И дарителя. Обоих. Чтобы тебе с твоими пошлостями и склонности к плоским замечаниям было понятнее: у меня бы на Кэнди не встало. Меня от одного только его имени наизнанку выворачивает и всего трясти начинает, как в эпилептическом припадке. Если однажды он ко мне прикоснётся, я сверну ему шею. Всё. Слишком не моё, слишком... Да какую характеристику не подбери – любой параметр – слишком. Никакой гармонии. Он мне не нравится. А вообще, не тебе меня учить. Знаешь, я приму упрёки от кого угодно, но только не от тебя. Помнишь свою историю с Кейт? Помнишь, какие ощущения она пробуждала в твоей душе? Вот так же чувствую себя я, когда снова сталкиваюсь с этим парнем. Кажется, скоро он окончательно поселится под моим кабинетом и будет тут вместо секретаря. Как же он меня бесит, Терри. Если бы ты только знал. В сравнении с его настойчивостью даже Кейти проигрывает, а она была весьма назойливой девушкой.       – Бесит? – вскинув бровь, спросил Терренс.       У него, признаться, складывалось иное впечатление. Но стоило лишь заикнуться об этом, как Мартин моментально выходил из себя. Поднеси спичку, и вспыхнет так, что пламя поднимется до небес.       Терренс обернулся и посмотрел в сторону приёмной.       Ему показалось, что какая-то относительно небольшая вещь упала на пол с едва различимым стуком.       Мартин, поглощённый своей экспрессивной речью, не замечал ничего. Слышал только себя.       Поднявшись с места, Терренс направился к двери, желая проверить догадку. Остановился, поняв, что не ошибся в предположениях. Там действительно стоял посторонний. Рассмотреть его в деталях не удалось, но догадаться, кто именно притаился за дверью, не составило труда. Там мог находиться и жадно ловить каждое слово только поклонник Мартина. Парень со странным именем.       Взгляды пересеклись. Терренс приоткрыл рот, чтобы обратиться к наблюдателю, но тот сделал шаг назад, отходя от двери, развернулся и сорвался с места. Перешёл на бег. Он явно не был настроен на диалог и изначально не думал, что попадёт в поле чужого зрения.       – Безумно.       – Мартин?       – Я мечтаю, чтобы он поскорее свалил из этой школы, но, увы, впереди ещё полтора года... Впрочем, если родители не внесут плату, есть шанс попрощаться с ним раньше.       – Мартин!       – Что?       – Для кого ты стараешься?       – В каком смысле?       – Для кого эта проникновенная речь?       – Здесь кто-то был? – Мартин нахмурился. – Ты серьёзно? Или опять тупые шутки?       – Слушай, ты, правда, не знал?       Мартин отрицательно покачал головой, поднимаясь из-за стола и выходя в приёмную, обычно занимаемую секретарём, но ныне пустующую. Недавнего присутствия постороннего человека здесь ничто не выдавало.       Почти ничего.       Терренс включил свет, и взгляды обоих братьев сразу же замерли на мелком значке. Наклонившись, Мартин поднял его, раскрыл ладонь, чтобы лучше рассмотреть. Сломанная булавка, ставшая причиной падения дешёвого аксессуара. Вещица крайне неуместная, недостойная находиться в гардеробе ученика элитной академии. На значке было всего лишь два слова. «Candy» и «Sweet». Сомнений относительно личности владельца не возникало. Ни единого.       – И как ощущения? – спросил Терренс.       Мартин сжал в ладони сломанный значок, прикрыл глаза и улыбнулся удовлетворённо.       – Я не жалею о своих словах. Так будет лучше. Для всех нас.       – А...       – И для него.