Будни «Чёрной орхидеи»

      Алекс признавал, что Герда была права, когда настоятельно советовала ему сделать первый шаг и перестать топтаться на месте. Дух противоречия активно сопротивлялся принятию положительного решения, продолжая нашёптывать на ухо, что вполне реально обойтись и без объяснений. Отложить не навсегда, но ещё на какое-то время.       Небольшая отсрочка перед возможной казнью.       – Скажи ему, – произнесла Герда. – Скажи, пока это не сделал кто-то другой. Потому что в противном случае воспринята информация будет иначе, и тогда твоя задача станет на порядок сложнее.       – Кто это сделает? Ты?       – Мне-то зачем? – она дёрнула плечом. – С тех пор, как ты рассказал о своих мотивах, прошло уже несколько дней, а я продолжаю хранить молчание. Не в моих правилах портить людям жизнь, тем более, если я вижу, как они становятся на путь раскаяния и исправления.       Они неторопливо прогуливались по набережной.       Герда куталась в куртку Алекса и чувствовала себя совсем-совсем мелкой. Куртка была ей велика; при желании Герда без труда могла замотаться в неё дважды.       На город опустилась ночь, но расходиться по домам они не спешили. Не далее как полчаса назад оба вышли на свежий воздух из зала, в котором проходил концерт. Составить Герде компанию оказалось некому, и она предложила лишний билет Алексу. Он согласился.       Сам не понял, почему, но всё-таки не стал отказывать.       Нельзя сказать, что отчаянно любил слезливые песенки, напичканные под завязку пафосными изречениями. Напротив, они его немного раздражали, как в реальной жизни, так и в пределах виртуального пространства, где статусы некоторых знакомых были забиты цитатами из творений определённых музыкантов. Ему не хотелось пробираться сквозь толпу, слушая, как орут, срывая голоса, истинные фанаты, желающие исполнить вместе с любимыми артистами наиболее приглянувшиеся им песни.       Сначала он планировал отмахнуться от предложения, однако в процессе проведения переговоров, остановился на противоположном варианте. И не пожалел. В этот вечер напрягающие песни пришлись весьма кстати, попали под настроение и, в общем-то, Алекс с готовностью признавал – вылазка получилась во всех отношениях приятной. Сорванные голоса, оттоптанные ноги, синяки, как последствия лёгкого слэма, но при этом и ощущение потрясающей лёгкости вкупе с эмоциональным подъёмом, будто после парочки выпитых энергетиков. Пожалуй, ему и, правда, следовало немного развеяться накануне возвращения в стены академии. До знаменательного события оставался один день.       Пятница, вечер. Точнее, уже ночь.       Совместные концерты, совместные прогулки. И личность третьего человека, не находящегося рядом с ними. Кэрмита здесь не было, да и быть не могло, но его присутствие явственно ощущалось обоими. Наверное, потому, что он у них с языка не сходил – постоянное упоминание имени давало результат.       – Открыто во всём я признавался пока только тебе. Другие люди не посвящены в тонкости моей жизни.       – Алекс.       – Что?       – Не тупи. Мне нет нужды тебя подставлять. Да, Трэйтон мне безумно дорог, и я готова разодрать на клочки любого, кто его тронет. Но в этой ситуации есть отягчающее обстоятельство. Он тебя любит. Ты его вроде как тоже.       – Не уверена, да?       – Знаешь, после того, как человек говорит, что жаждал убить твоего лучшего друга, в светлые и чистые чувства, идущие с его стороны, веришь не столь охотно, как прежде. Тем не менее, есть что-то, мешающее мне окончательно записать тебя в злодеи. Не спрашивай, что именно, поскольку дать однозначный ответ не получится. Это сложно объяснить, но я хочу тебе верить. Реально. Несмотря на твою сущность сволочи обыкновенной.       – Я бы поспорил.       – На предмет?       – Сволочь начала бы претворять план в жизнь, не задумываясь о последствиях.       – У тебя просто не было плана, и это значительно затянуло сроки реализации, – усмехнулась Герда. – А потом необходимость в нём отпала сама собой, если верить на слово. Хотя, конечно, ситуация, нарисованная тобой, подталкивает к решительным действиям, а логики не предполагает. Гнев, мечты о торжестве твоей справедливости и ненависть должны перебить её робкий голос. Гипотетически, если представить, как я говорю нечто подобное Каю и указываю пальцем на определённого человека, называя его насильником, нарисовать возможную реакцию брата проще простого. Он будет в бешенстве и, не разбираясь в ситуации, начнёт крушить всё на своём пути.       – Вот видишь.       – Вижу, но от этого тёмных пятен в истории меньше не становится.       – Например?       – Почему она решила обвинить Кэрмита в этом? У тебя есть догадки?       – Ни единой.       – Аналогично, – вздохнула Герда. – Он говорил об Анне, она говорила о нём, но, знаешь, не было чего-то такого... Я бы даже не сказала, что между ними проскальзывал любовный интерес. Со стороны Кэри его точно не было. Я знаю, каким Кэрмит становится, влюбившись. Тогда типичных симптомов наблюдать не доводилось.       – А со стороны Анны?       – Я не знаю её.       – То есть?       – Мы практически не общались, несмотря на то, что жили в одной комнате. Просто соседи. Одна сидит в наушниках, уткнувшись носом в экран ноутбука, а вторая рисует. За время вынужденного соседства мы разговаривали несколько раз, но это сложно было назвать общением дружеским или хотя бы приятельским. Просто сухие справки о том или ином событии. Но для меня это нормально. Я всегда была окружена мальчишками, с ними же и общалась. Не сказать, что меня пугала конкуренция, а потому я избегала общения с другими девушками... Скорее, это привычка. Сначала бить стёкла в компании друзей, а потом обрабатывать пострадавшим раны, выступая по-прежнему в качестве боевого товарища, а не очаровательной медсестры. Если ты спросишь, были ли у Анны подруги, я тоже не смогу ответить – в наших разговорах и этот вопрос не поднимался, а за их классом я не следила.       – Понятно.       Алекс тяжело вздохнул и натянул рукава пуловера, закрывая ладони. Ночь выдалась довольно прохладная, но забрать куртку у девушки было как-то откровенно по-свински. Он старался вести себя, если не по-джентльменски, то хотя бы на уровне.       – Из меня вышел отвратительный информатор, – хмыкнула Герда.       – Я не сказал бы, что это плохое качество личности. Зато тебе можно доверять секреты, не опасаясь в дальнейшем услышать их от кого-то постороннего.       – По твоему рассказу выходит, что они познакомились только здесь, а не до её приезда.       – Судя по её рассказу, – поправил Алекс. – Я лишь делюсь фактами из первоисточника.       – В любом случае, Кэрмит на тот момент находился в отношениях, и нельзя сказать, будто они были настолько отвратительны, чтобы бросить всё и побежать к новой знакомой.       – А страсть, помутнение рассудка... И всё такое. Когда действительно хочется стремительных глобальных перемен. Взять и отправить привычную жизнь в пропасть. Ты никогда подобного не испытывала?       – Алекс, единственное, что я умею виртуозно, так это влюбляться безответно. Я вечно окружена парнями, но ни разу не носила статуса чьей-то девушки, потому, что либо выбираю не того, либо увлекаюсь с опозданием, когда сама становлюсь ненужной дорогому мне человеку. Мне не хочется бросить всё, мне хочется забиться в угол и рыдать там от осознания собственной глупости.       – Кэрмит?       – Что?       – Тот человек, в которого ты влюбилась с опозданием?       Герда посмотрела на Алекса с укоризной, склонила голову и поджала губы. Потом покачала головой, словно в молчании выносила ему вердикт.       «Ты неисправим и безнадёжен, милый».       – Кэри – прекрасный друг, поддержавший меня в один из самых трудных периодов жизни, когда я по дурости едва не выписала себе путёвку на тот свет, но и только. Было время – я играла роль его девушки. С тех пор у нас какие-то общие фишки, только нам понятные, милости-нежности напоказ, когда того требуют обстоятельства, и парные ароматы туалетной воды. Я принимала пост у очередной его настоящей экс-пассии и становилась невестой подставной, до тех пор, пока он не встретит девушку или парня мечты. Несмотря на то, что шансы начать питать к нему нечто большее, чем братско-сестринская привязанность, оказались достаточно велики, наша договорённость никогда не выходила за рамки игры. Ко всему прочему было бы нелепо по очереди влюбиться в каждого из братьев. Сначала старший, потом младший. Мне хватило Стивена, с тех пор любовью к Трэйтонам я насытилась по горло. И успела пополнить ряды леди-джентльменов.       Герда поёжилась, словно от сильного порыва ветра. Криво усмехнулась.       – Николас. Верно? – предположил во второй раз Алекс, надеясь, что теперь не попадёт пальцем в небо.       Вспомнил первую встречу с Гердой, её тон, наполненный сожалением, когда были произнесены слова о Николасе как о хорошем друге.       Вообще-то, задавая вопрос о Кэрмите, он изначально не верил в реальность такого расклада, но не утерпел и решил удостовериться. Ожидания оправдались.       – Почему бы не Даниэль?       – Посчитаем, что моя интуиция отвергла его кандидатуру, сразу же сделав ставку на Треверси.       – Тогда тебя можно поздравить. Седьмое чувство развито просто отлично.       – Он?       – Да. Конечно.       – И ты не станешь отрицать?       – Скажем так, я могла бы это сделать, если бы видела смысл. Но я перестала его видеть. Кроме того, иногда мне кажется: лучше однажды проболтаться в компании сплетников, убедиться в том, что они всё донесли до адресата, а потом со спокойным лицом выслушать его отповедь и смириться с заявлением в духе «Мы просто друзья». Однако я не стану этого делать, и Николас останется в счастливом неведении относительно моей влюблённости. Почему, собственно, рассказываю об этом тебе? Будем считать, что обменялись тайнами. Я храню в секрете причину твоего появления в Лондоне, а ты – мои чувства к Николасу.       – Разумно.       – Ещё бы. Впрочем, я могу свою тайну хранить ещё долгое время. Её огласка не приведёт к большому скандалу. Когда ничего не имел, то и терять, собственно, нечего. У тебя – есть.       – Знаю, тем не менее...       – Всё равно предпочитаешь молчать?       – Я не уверен, что Кэрмит воспримет признание так, как мне бы того хотелось.       – Он не погладит тебя по голове и не обрадуется. Это и в перспективе абсурдно смотрится, не то, что в реальности. Не маленький, понимаешь, что твои мотивы не вызовут у него восторга. Но Кэри не склонен к истерии, он не будет выцарапывать тебе глаза, визжать, как чокнутая сучка, и требовать кровавой мести. Хотя, врезать пару раз может, не без этого. Готовь лёд для носа или заранее записывайся на приём к стоматологу. Возможно...       – Ты стараешься меня подбодрить или запугать?       – Делаю краткий обзор наиболее вероятных вариантов развития событий. В любом случае, поговорить вам придётся. На свете есть теперь только один человек, которому известна правда об этих таинственных взаимоотношениях. И этот человек – Кэрмит. Вряд ли он станет скрывать от тебя подробности знакомства и общения. На пустом месте людей в изнасиловании не обвиняют. Чтобы так сделать, нужны веские причины. Может, они были такими только для Анны. А, может, для обоих. Хотя, я всё равно не представляю, насколько человек должен меня довести, чтобы я приписала ему такое.       – Ты всё же не отрицаешь мысли об их романе?       – Сомневаюсь, но... Всегда есть какие-то «но», Алекс. Иначе жизнь была бы простой, пресной и скучной. Могу ошибаться. Вдруг она была бы простой, а вместе с тем чудесной и счастливой? Кто знает? Я много лет знакома с Кэрмитом, но кто скажет, что я знаю его настоящего? Может, всё это время мне доводилось видеть только часть его истинной сущности, а большая часть черт его характера так и останется навечно скрытой от посторонних глаз.       – Мне о нём известно ещё меньше, чем тебе.       – Или больше, – с улыбкой заметила Герда.       – Думаешь?       – Ни в чём нельзя быть уверенным на сотню процентов. Я не сую нос в чужие дела, потому не могу похвастать обширными знаниями, когда речь заходит о ваших разговорах. Расспрашивать Кэрмита не доводилось, а сам он не откровенничал. Допускаю мысль, что такое могло быть. А как там всё складывалось, на самом деле...       Она пожала плечами и притормозила. Алекс тоже остановился.       – Есть предложения?       – Не тяни время. Не откладывай на потом. Поговори с ним.       – Прямо сейчас?       – Почему нет?       – Уже поздно.       – Кому это мешало? Сомневаюсь, что Камилла или Грег, увидев Кэрмита, спускающимся по лестнице, моментально бросятся блокировать все входы и выходы, только бы деточка не покинула дом. К тому же, ночь – время романтичное. Получится спонтанное свидание.       – Да, – немного растерянно отозвался Алекс, вспоминая день ухода на каникулы.       Тот самый, когда Кэрмит говорил о прогулке по ночному Лондону. По неизвестным Алексу причинам этого так и не случилось. Каникулы подходили к завершению, а Кэрмит о своей идее больше не напоминал, предпочитая отмалчиваться. Либо отделываться короткими сообщениями, ссылаясь на большую занятость.       – Вот. Совместишь приятное с полезным.       – Кстати говоря. О спонтанных свиданиях. Почему ты не пригласила на концерт Ника? Вы могли бы сходить вместе, а по завершении мероприятия поговорить по душам. Тоже совместили бы.       – Он уже совмещает, – усмехнулась Герда. – У Николаса насыщенная личная жизнь, не то, что у некоторых. Я о себе, если что. Его нынешняя пассия тоже увлекается журналистикой. Не знаю, видел ли ты её, но... Она на год моложе нас, носит очки для красоты и придания своему облику солидности. Кудрявая и отчаянно меня раздражающая. Лайза, кажется. Тихоня, отличница, умница и красавица.       Герда раздражённо цокнула языком и принялась соскабливать лак с ногтя. Обсуждение пассий Ника удовольствия её не приносило. Естественно. Ничего удивительного.       – И давно они вместе?       – Недели три. Может, месяц. Может, больше. Точно не скажу. Алекс...       – Да?       – Давай закроем эту тему? Девушки Треверси – не самое приятное из всего, что нам доводилось обсуждать. Нет, не подумай ничего такого. Я искренне рада за Николаса. Придерживаюсь мнения: главное, чтобы ему было хорошо с данной особой. Однако разговоры об этом выше моих сил. Понимаешь?       – Разумеется.       – Я знаю, это был риторический вопрос. Ну ладно, хватит меланхолии. Подбросишь меня до дома или позвонить Каю?       – Было бы весьма невежливо с моей стороны оставить тебя здесь. И некрасиво, учитывая тот факт, что на концерт я ходил по твоему билету.       – Спасибо, – Герда сняла куртку, возвращая её владельцу. – И за то, что подвезёшь. И за то, что согласился составить компанию.       – Не за что. Пожалуй, мне тоже стоило выбраться из дома, а не сидеть в четырёх стенах.       – Рада слышать. И, да, Алекс...       – Позвони Кэрмиту, – закончили они фразу в два голоса.       После чего не удержались и засмеялись.       – Позвоню обязательно, – заверил Алекс.       – В противном случае, это сделаю я, – пообещала Герда, посмотрев строго.       Не позволяя усомниться в правдивости сказанного.       Судя по уверенности, сквозившей в голосе, старшая из двойняшек Эткинс вполне могла это сделать. Алекс признавал, что такой расклад ему импонирует даже больше, чем собственное проявление инициативы, но просить о помощи, признаваясь в собственной несостоятельности, когда дело доходило до решительных действий, было не с руки. Слишком стыдно.       Странное дело.       Герда обладала всеми возможностями для разрешения проблем в отношениях других людей, но запуталась в своих собственных любовных переживаниях.       У Алекса наблюдалась схожая ситуация. Он мог с лёгкостью поведать Нику о чувствах Герды, сводя их на одной территории и помогая избавиться от недосказанности. Зато при мысли об откровенном разговоре с Кэрмитом, всё внутри затягивало льдом, а уверенность испарялась в неизвестном направлении, не спеша с возвращением. * * *       Чтобы поговорить обстоятельно, не превращая разговор в театральное представление с трагическими речами, наполненными излишней эмоциональностью, от которой легче никому не станет, а количество проблем лишь вырастет, требовалось переждать определённое количество времени. Не рубить с плеча, что называется. Прислушавшись к советам и народной мудрости, вспомнить, что перед одним щелчком ножницами нужно провести семикратное измерение. Можно добавить дополнительные разы, но не сокращать их количество. В противном случае, перспективы совершения ошибок более чем реальны, а методы их исправления находятся под вопросом. Наломать дров не в пример легче, чем превратить сложившуюся ситуацию из категории «плачевная» в «стабильную».       На размышления у Кэрмита ушло три дня. Он несколько раз прокручивал в мыслях слова Ника, возвращался в период знакомства и общения с Анной, переходил к личности Алекса. Нервно постукивал пальцами по столешнице, но не торопился открывать окна диалога и набирать гневные послания, обвиняя во всех смертных грехах, обличая и обкладывая матом.       Кэрмит старался проанализировать сложившуюся ситуацию, но, поскольку большинство деталей так и оставались для него загадкой, получить цельную картину не получалось. Только отдельные фрагменты, небольшие пятна, залитые краской на фоне белого полотна. Чтобы понять чужие мотивы, требовалось отбросить сомнения, пригласив Алекса на разговор. Тем более что в самом начале каникул Кэрмит имел неосторожность заикнуться о свидании, а сам его до сих пор не назначил, пребывая в состоянии тотального раздрая. Схема вырисовывалась простейшая. Разговор, напоминание о давней договорённости, приглашение, пересечение в реальности, а там и попытки выяснить, что к чему, да какими судьбами.       Когда позвонила Герда, он практически решился на назначение встречи. Не посмотрев на дисплей, подумал, что Алекс прочитал его мысли на расстоянии и тоже пришёл к выводам о необходимости общения. Это было одновременно волнительно и раздражающе, поскольку провоцировало неслабый прилив напряжения. Кэрмит не должен был выдать истинные эмоции на начальном этапе. Следовало удержать себя в руках и не нападать с обвинениями, едва заслышав чужой голос.       Подобный расклад представлялся проблематичным.       В процессе переписки Кэрмит удерживал себя в рамках, ни словом не давая понять, что в курсе некоторых – тщательно скрываемых от него – подробностей чужой жизни. Контактируя с невидимым собеседником, это было просто. Но с трудом верилось, что во время живого общения он сумеет сохранить хладнокровие и не наговорит лишнего, экспрессивного настолько, что в дальнейшем придётся неоднократно пожалеть о собственной вспыльчивости.       Он думал об этом во время телефонного разговора, поражая Герду необычайной невнимательностью, переспрашивая по несколько раз, извиняясь и прося повторить всё сказанное. Когда они пошли по третьему кругу, Герда не выдержала и задала главный вопрос. Что Кэрмита беспокоит? Почему он настолько рассеянный?       Он не ответил. То есть, молчать, порождая ещё большее количество подозрений, не стал, но и реальные причины не обозначил, отделавшись незначительными предлогами, которые, при любом раскладе, не имели шансов выбить его из привычной колеи. Герда не поверила, но продолжать расспросы не стала, попросив о небольшой услуге. Когда она озвучила условия, Кэрмит не удивился, согласившись помочь, раз уж у него выдался относительно свободный вечер, а все культурные мероприятия, запланированные на этот вечер, стали частью истории, отмеченной галочками в списке выполненных дел.       Не сказать, что семейный поход в театр Кэрмита вдохновлял и значился среди наиболее желанных мероприятий, однако, ничего плохого в этой вылазке усмотреть не удалось. Он побывал вместе с родителями и семьёй брата в обществе, посмотрел относительно талантливо поставленную пьесу, насладившись, по мере возможности, игрой всех, задействованных в спектакле деятелей искусства. Порадовался за Дороти, получившую – в кои-то веки! – автограф любимого актёра, так, словно это он давным-давно фанател от творчества и, спустя приличный период ожидания, получил возможность выразить восхищение лично. Стивен посмеивался над сентиментальностью супруги, воспринимая её восторги в качестве милой причуды, а не раздражающего фактора. Кэрмит ловил себя на мысли о том, что рядом с ними надо вести себя соответственно, улыбаться, а не демонстрировать кислое выражение лица. Кажется, получилось неплохо.       В ресторане он продолжал улыбаться, активно поддерживая беседу и стараясь не вспоминать о временных проблемах в личной жизни.       По дороге домой он припал к ещё одному виду искусства, скоротав остаток пути за ознакомлением с книгами, скинутыми в читалку смартфона.       Отличный вечер, если разобраться.       Но он мог быть гораздо приятнее, если бы не постоянные воспоминания о юной художнице и благородном рыцаре, отстаивающем честь своей дамы.       «На свете есть только один человек, имеющий право сбросить тебя с крыши. И этот человек – я...».       Слова Алекса вновь влезли в голову, испортив всё послевкусие милого вечера, проведённого в кругу семьи.       Кэрмит хотел разобраться в ситуации. Понять, за что его планировали отправить в полёт. За то, что познакомился с Анной? За то, что некоторое время общался с ней? Или за то, что проявил недвусмысленный интерес к одной из её моделей?       Но тогда это было всего-навсего любопытство – никаких планов на продолжение, никаких шансов, что им вообще доведётся столкнуться в реальности. Да и, если разобраться, Алекс не слишком возражал против внимания, направленного в его сторону.       – Чёрт, как всё сложно, – произнёс Кэрмит, откинувшись немного назад, прижимаясь затылком к сидению, и вглядываясь в беспросветную темноту, лишь слегка рассеиваемую светом фонарей, горевших в саду.       Погода испортилась окончательно. Морось оставалась столь же мелкой и противной, как прежде, не переходя в нормальный дождь, в воздухе ощутимо веяло холодом. Город окутал туман настолько густой, что по внешнему виду его реально было сравнить с насыщенным крахмальным раствором. Молочный, белый-пребелый. Почти ощутимый.       Кэрмит, в общем-то, привык к такому раскладу, воспринимал не самые приятные погодные условия, как само собой разумеющееся явление, но предпочитал проводить это время в доме, а не за его пределами. Сегодня ему пришлось выползти из уютного уголка, и это напрягало. Как и молчание Герды.       Когда она позвонила ему, он готовился ко сну. Промакивал полотенцем вымытые волосы, убивал время за просмотром какой-то унылой полнометражной ленты, слушая голоса актёров, но не выводя изображение на экран.       На дисплее отображались фотографии. Наконец появилось время для ознакомления с ними. Кэрмит пролистывал их, отбирая изображения, показавшиеся наиболее удачными, чтобы в дальнейшем попросить Мэри напечатать каждую из них и профессионально оформить.       Кэрмит не слишком любил собственную внешность. Правильнее сказать: он не любил её вовсе, находя достаточно тривиальной. Но на снимках он – без ложной скромности – получался прекрасно. Так, что даже сам себе начинал нравиться. В пределах разумного, без повышенной концентрации нарциссизма.       Со сном не сложилось.       Потратив время на просушку волос феном, Кэрмит надел куртку, прихватил ключи от машины и, поставив родителей в известность о необходимости совершения очередной вылазки, скрылся за дверью.       Дорога заняла больше времени, чем планировалось, и теперь Кэрмит сидел в машине, разглядывая мелкие капли, сползающие по стеклу, изредка переводя взгляд в сторону ворот незнакомого дома.       Рассмотреть, что там внутри и на территории, прилегающей к особняку, не получалось. Виной был всё тот же густой туман. Фонари, горевшие в саду, задачу не облегчали. Они и на источник света не особо-то тянули. Столь громкое их обозначение реальное положение вещей не отражало. Им больше подходила характеристика иного толка. Несколько бледно-жёлтых точек в темноте. И только.       Горел ли свет в доме, Кэрмит определить, несмотря на многочисленные попытки, не смог. Но, кажется, всё-таки нет.       Ни единого признака жизни, ни единого опознавательного знака, ни единой подсказки. Зато загадок – сколько угодно. Шерлок Холмс продал бы душу за возможность прикоснуться к тайнам чужой жизни.       – Герда, куда ты меня позвала? – поинтересовался он, услышав голос приятельницы. – Что это за дом? И кому он принадлежит?       – Ты уже там? – уточнила она.       – Да. С тех пор как приехал, прошло не менее пятнадцати минут, а то и больше. Ты собираешься показаться мне на глаза? Или мне стоит перемахнуть через ограждение, пройти квест и выкрасть принцессу из зачарованного замка?       – Пара минут, – произнесла Герда. – Всего лишь пара минут, и всё будет в порядке.       – Хорошо. Буду ждать, – усмехнулся Кэрмит, отшвырнув телефон на пассажирское сидение, запрокинув голову и вновь принимаясь разглядывать потолок в салоне.       Угадать, в каком направлении потекли мысли, было совсем несложно. Алекс. Естественно, Алекс.       Если использовать наиболее подходящую формулировку, то сорвавшееся свидание. Не узнай Кэрмит о неприятных подробностях, реализовать задуманное в том ключе, в каком хотелось сильнее всего, у него не получалось при любом раскладе. Совершенно случайно узнав о некоторой страсти Алекса, Кэрмит всерьёз собирался её удовлетворить, втянув его в авантюру с мотогонками. Не наступая на горло собственным желаниям, а к обоюдному удовольствию. Теперь, однако, заговаривать об этом было нелепо – сесть на мотоцикл в такую погоду мог исключительно отчаянный самоубийца, у которого вместо мозгов ветер в голове.       Прихватив зонт, Кэрмит вышел из машины. На несколько секунд притормозил, проводя ладонью по капоту, словно, ощутив на пальцах прохладную воду, должен был окончательно прийти в себя, вынырнув в реальность из мира размышлений.       Открыв зонтик, он направился к воротам, надеясь, что хозяева не слишком возмутятся его своеволием. В конечном итоге, он не собирался осуществлять недавнее обещание и нарушать границы территории чужого домовладения, проникая туда без спроса. Он просто хотел рассмотреть дом в деталях.       Кэрмит замер у ворот, не зная, что делать дальше. Обещанные две минуты давно прошли. Герды по-прежнему не было.       Он не знал, как долго простоял на одном месте. Резко обернулся лишь в тот момент, когда услышал, что к дому подъезжает ещё одна машина. Была ли там Герда? Неизвестно. Но если была, то вся история, рассказанная ею во время телефонного разговора, оборачивалась форменным абсурдом без минимальных проблесков разума. Её вполне могли довезти до дома, и Кэрмита ради этого срывать с места не требовалось.       Свет фар заставил Кэрмита зажмуриться и приложить к глазам ладонь. Когда способность различать предметы вернулась, он заинтересованно посмотрел на марку машины, усмехнулся, вспомнив, при каких условиях на ум приходили автомобили этой фирмы.       Вот и сейчас снова проснулись воспоминания о спонтанной совместной вылазке, не менее спонтанном признании в любви, декламации советской поэзии и Анне.       Внимание сосредоточилось на подъехавшей машине.       Признаться, Кэрмит надеялся увидеть Герду, но увидел Алекса. Не верил на сто процентов, но рассчитывал. Ожидания не оправдались, зато всё идеально состыковалось – один к одному.       Сегодня Алекс выглядел иначе. Никаких закосов под молодого представителя элиты, имеющей прямое отношение к бизнесу. Никаких френчей и авиаторов. Вместо них рваные джинсы и чёрная кожаная куртка. Не менее, а то и более выгодно подчёркивающая внешность, нежели прежние выходные вещи-предшественники.       Килотонны пафоса, максимум блеска. В переносном смысле, конечно.       Богатые мальчики из России, привыкшие сорить деньгами и не считающие нужным скрывать собственное благосостояние. Напротив, с завидным упорством выставляющие его напоказ. Типичный представитель. Помнится, Анна говорила, что это одна из отличительных особенностей. О скромности речи не идёт, всё напоказ. Да, её «родственник» тоже такой, ничего особенного и хоть сколько-нибудь оригинального. Он здесь не появится никогда. Зачем вообще о нём разговаривать?       Кэрмит только что получил возможность лично убедиться в частичной правдивости заявления. Посмотреть, сравнить, сделать выводы.       Заметив его, Алекс замер на месте, так и не удосужившись закрыть дверь машины. Попытался сделать вид, будто ничего необычного не произошло, но от Кэрмита ничто незамеченным не осталось. Выглядел Алекс как человек, напоровшийся на невидимую стену.       – Герда... – тихо протянул Кэрмит, едва не засмеявшись.       Никто не ограничивал его в действиях. Можно было набрать номер и высказать всё, что на ум пришло относительно обманного манёвра, но Кэрмит в очередной раз затолкал эмоции в глотку, прожевал их, проглотил и не поморщился.       – Кэрмит, – произнёс Алекс.       Дальше этого как-то не пошло.       Видимо, не репетировал момент встречи, не заготовил заранее речь. А красноречие по щелчку пальцев не проснулось. Не к месту оно было. В воздухе ощущалась напряжённость, несмотря на то, что ни один пока своих претензий не высказал, и неизвестно, был ли Алекс вообще введён в курс дела? Проболтался ли Ник, что к нему обращались за информацией, или предпочёл сохранить эту маленькую операцию по обмену данными в тайне? Николас и Алекс были друзьями. Секретов друг от друга не хранили. Ну, Кэрмит так думал, во всяком случае. Проецировал на их отношения свою дружбу с Даниэлем, проводил параллель. Делал определённые выводы. Скорее всего, Ник сказал. Тогда ясно, почему Алекс впал во временный ступор и хранит молчание. Мог бы удивиться, откуда Кэрмит узнал его адрес. Предложить пойти в дом, а не мёрзнуть здесь в этом отвратительном тумане, от которого и мысли как будто сизой пеленой подёрнулись. Он вместо этого продолжает стоять на месте как вкопанный.       Тут уж ничего не оставалось, кроме как варианта со стремлением взять инициативу в свои руки, чтобы немного ускорить процесс.       – Знаешь, когда мы пересекались на рождественских каникулах, я почему-то подумал, что у тебя обязательно есть машина под тот наряд. Сделал ставку на Феррари и... не ошибся. Нравится эта марка, или просто стечение обстоятельств?       Кэрмит сделал шаг вперёд, а за ним ещё и ещё один. В реальности это оказалось проще, чем в воображении.       И заговорить, и подойти.       Выдвигая возможные варианты развития событий, Кэрмит зачастую останавливался на том, что предполагал повышенные тона, рукоприкладство, обвинения и море ненависти. Океан её, но не тихий и спокойный, а безумный, бушующий. Неконтролируемое цунами, обладающее разрушительной силой.       – Нравится, – ответил Алекс, совладав со своими эмоциями.       – Вы с ней отлично смотритесь, – хмыкнул Кэрмит, закрывая зонт и приближаясь окончательно. – Думаю, ты понимаешь, что я хотел этим сказать.       Теперь между ними не наблюдалось внушительного расстояния, самое большее – вытянутой руки. Провёл пальцем по лобовому стеклу, улыбнулся.       – Скорее да, чем нет.       – Покатаемся как-нибудь вместе?       Алекс подарил ему ответную улыбку, частично избавляясь от неловкости.       – Если ты захочешь.       – Неправильный ответ.       – То есть?       – В моём представлении всё разворачивалось совсем по-другому. Я задаю вопрос, ты отвечаешь в ином ключе.       – Например?       – Говоришь: «Заслужи». И я пытаюсь добиться твоего расположения, – пояснил Кэрмит, потянувшись за поцелуем. – Например, вот так.       Он сам не слишком понимал, ради чего решил устроить спектакль, а не сразу перейти к сути вопроса. Но сейчас уже поздно было что-то менять, и он двигался вперёд по выбранной траектории, не пытаясь свернуть в сторону.       Он признавался себе, что с удовольствием оставил бы все недомолвки в прошлом, закрыл глаза на новые знания и не стал поднимать в разговорах данный вопрос. Закрыл... Если бы мог.       Он пытался.       Ни с первой, ни со второй попытки не вышло. Третью он не предпринимал, зная, что она обречена с самого начала.       Кэрмит ненавидел сравнения, но сейчас непроизвольно пытался поставить себя на одну ступень с Анной. Представлял, чем она привлекла в своё время Алекса. По какому сценарию развивались их отношения. Как получилось, что они расстались теперь. И расстались ли?       Николас, говоря об этом, высказал опасения. Он не знал точно, лишь предполагал, а других информаторов у Кэрмита не было. Кроме того человека, что находился рядом. Неизвестно, какие цели преследовал Алекс в данный момент, но вёл он себя немного непривычно.       То ли пытался оценить способности кандидата, претендующего на совместную поездку, потому стремящегося убедить владельца роскошного средства передвижения в целесообразности организации данного мероприятия. Кандидата, демонстрирующего свои навыки и способности во всей красе. То ли сам пытался заслужить... что-то.       Факт оставался фактом.       Сегодня Алекс откликался на предложенные действия иначе, в корне меняя поведение, имевшее место там, в комнате школьного общежития.       Отвечал так, словно Кэрмит был не только причиной его временного помешательства, толкнувшего на измену любимой девушке, а кем-то по-настоящему дорогим. Возможно, даже любимым. Во что хотелось верить, но выходило с большим трудом.       Целовал сдержаннее, нежнее, без нападения и показной агрессии. Запустив ладонь ему в волосы, Алекс пропускал пряди сквозь пальцы, размеренными прикосновениями поглаживал шею, отодвигая ткань капюшона толстовки. Минимум страсти, максимум нежности.       Поцелуй – извинение, попытка попросить прощения за неизвестные проступки.       Поцелуй не любовников, но влюблённых. Возлюбленных. Вполне взаимно.       Никаких прикушенных кровоточащих губ, никакой борьбы. Только мягкие прикосновения и удивительная чуткость.       – Заслужил? – поинтересовался Кэрмит, отстраняясь и проводя пальцем по нижней губе Алекса, поглаживая, не пытаясь при этом засунуть в рот хотя бы одну фалангу.       – Пока не знаю.       – В дальнейшем буду стараться лучше. Привет.       – Привет. Какими судьбами ты здесь оказался?       – Стараниями нашей общей знакомой. Каюсь, она меня обманула, но я рад, что не уехал сразу же, осознав, что это не более чем часть коварного плана.       – Герды?       – Да. Она попросила встретить её здесь, но, кажется, это невозможно. Я не увижу её, даже если прожду под воротами до утра.       – Мы были на концерте. Кажется, сначала она планировала позвать тебя, но ты не смог составить компанию.       – Да, она говорила. У меня сегодня был семейный вечер в театре. Шекспир, вечная классика, очередная интерпретация. Несмотря на избитость темы и затасканность первоисточника, мне понравилось. Надеюсь, вы тоже хорошо провели время.       – Неплохо, – произнёс Алекс. – Герда не упоминала, почему я хочу с тобой увидеться?       – А ты хотел?       – Да.       – Мог сам позвонить, в таком случае.       – Я собирался это сделать. Немного позже. Герда фактически прижала мне нож к горлу, поставив определённые условия.       – Почему?       – Потому что мне нужно сказать тебе кое-что важное, но я никак не могу собраться с мыслями. На фоне этого чувствую себя подонком и совершенно не представляю, к каким результатам приведёт моё признание.       – Герда знает страшные тайны? – спросил Кэрмит.       – Да. На днях у нас состоялся серьёзный разговор...       – Ты обсуждал нечто, касающееся меня, с Гердой, о чём ставишь в известность постфактум. Хорошее начало.       – Проще обговорить это с посторонним человеком, а не непосредственным участником, – признался Алекс. – На её жизнь мои признания не повлияют, к тебе они имеют самое прямое отношение, и я не уверен, что результат предания секрета огласке будет радостным. Это прозвучит театрально и наигранно, но я не хочу тебя потерять. Я боюсь, что как только ты услышишь правду о моём появлении в «Орхидее», именно это и случится. Со стороны может показаться, что нам глупо говорить о потерях, ведь отношений, как таковых, пока не было, но...       – Чтобы создать театральный антураж, тебе нужно встать на колени, схватить меня за руки, начать целовать их, биться головой об пол и повторять нечто вроде: «Кэрмит, я такой дурак. Прости меня». Пока ты этого не делаешь, всё в рамках. Но мы настолько стереотипная парочка, что нам и эта клоунада в отношениях была бы простительна.       – Стереотипная пара? – повторил Алекс, нахмурившись.       Не понимал, к чему ведёт Кэрмит. Зато Трэйтону всё было ясно и понятно.       Он усмехнулся, вспоминая разговор, состоявшийся чуть более полугода назад. А вместе с тем – множество дополнительных деталей, позволяющих рассмотреть ситуацию с разных ракурсов.       Желчные чужие замечания, выплеснутый в лицо алкоголь, складки алого платья, на которое он смотрел с недоумением, и злые слёзы, застывшие в уголках глаз.       Песни Ланы дель Рей в чужом плеере – тягучий хрипловатый голос. Несколько занятий, когда ему доводилось позировать, ощущая на себе пристальный взгляд, пространные слова о примитивности некоторых людей, общение с которыми с лёгкостью приравнивается к напрасной трате времени, а то и вовсе – к пытке. Они недалёкие и раздражающие. Никакого интеллекта, одно лишь желание вызвать зависть у окружающих. Такие особи не равны людям, впитавшим понятие об аристократизме и восхитительных манерах с молоком матери.       Не менее презрительные высказывания о тех, кто мелькает на страницах модных журналов и каталогов, создаваемых для продвижения того или иного бренда.       Все модели – тупые вешалки.       Да-да, и ты в их числе.       – Именно, – усмехнулся Кэрмит. – Ты и я – это сплошной шаблон на шаблоне. В итоге получается идеальное сочетание. Все богатые мальчики, родившиеся в России, испытывают невероятную тягу к демонстрации собственного благосостояния, оттого одеваются исключительно в вещи от кутюр и катаются на таких вот машинах, разбивая их с завидной частотой, а потом получая в подарок от отцов новую модель и не учась на своих ошибках. Ты – яркий пример такого мальчика. Армани, Бриони, Прада, Гуччи, Москино и прочие разрекламированные, но не каждому доступные марки, как основа гардероба. А контрольный выстрел – «Феррари», как один из элементов, призванных создать определённый имидж. Последний штрих. Любой другой человек, находящийся на моём месте, должен столь вызывающее поведение осудить и сказать, что в твоём возрасте стоит быть скромнее. Но это же я, которого отдельные личности считают тупой моделью. А что нужно представителям данной профессии? В этой жизни они любят всего две вещи, им же поклоняются. Больше ни о чём думать не могут. Знаешь, к чему веду? Не знаешь? Могу намекнуть или открытым текстом сказать. Модели – независимо от пола – обожают толстые кошельки и большие члены. Ужасно, когда приходится делать выбор между первым и вторым. Слишком сложно для их крошечного ума, ломающегося от непосильных задач. Мне, пожалуй, повезло. У тебя и с первым проблем нет, и со вторым всё отлично. Так что не волнуйся, я никуда от тебя не денусь, даже если признание шокирует до глубины души.       – Что ты несёшь? – спросил Алекс, прослушавший первую часть речи с интересом, а вторую уже с плохо скрываемым раздражением и отторжением. – Какого хрена ты выплёскиваешь на меня этот бред? В очередной раз обдолбался, и потянуло на философию с приставкой «недо»?       – Естественно. Ты сразу не догадался? Этим мы тоже не брезгуем. И в порно снимаемся по собственному желанию. Стоит только предложить, и согласие у тебя в кармане. Я уверен, тебе не составит труда развить идею, доведя её до совершенства. Никогда не возникало идеи подложить меня под кого-нибудь, не ограничиваясь одним человеком? А, может, устроить групповое изнасилование, пропустить через десяток-другой любителей гэнг-бэнга, унизить так, чтобы я перестал сопротивляться обстоятельствам и всё-таки наложил на себя руки? Хотя, судя по вашим представлениям о людях, мне это должно понравиться, а не добить окончательно.       Слова сочились ядом. Пропитанные им насквозь, призваны были зацепить Алекса хотя бы немного. Уничтожить ледяное спокойствие, непробиваемое, невозможное. Спокойствие, задевающее и прорезающее насквозь.       Как Алекса бесила внезапная гневная отповедь Кэрмита, так последнего вымораживала невозмутимость первого.       – Кэрмит!       – Да что не так? Скажешь, не думал?       – Что за чертовщина с тобой творится? Можешь объяснить? – Алекс ухватил его за плечи, не встряхнул, но крепко удержал, стараясь заглянуть в глаза. – Всё было нормально, а теперь...       – Было. До тех пор, пока я не вспомнил, где именно увидел тебя впервые.       – И где?       – Вот здесь, – Кэрмит достал из кармана флэшку и помахал ею перед носом Алекса. – Знакомая штучка, правда? Только не говори, что никогда в жизни не пересекался с девушкой по имени Анна Звягинцева, потому что я тебе не поверю. В пользу вашего знакомства говорит уже то, что ты был натурщиком, позировавшим ей. Именно ты. В теорию о двойниках я не поверю. Сложно не узнать столь колоритную личность на портретах, созданных твоей девушкой. Как ни крути, а художница она талантливая, лица моделей на рисунках узнаваемы. Более чем.       Алекс зачарованно смотрел на накопитель.       Никаких сомнений не было. Он действительно принадлежал Анне. Она любила необычные носители информации, коллекционировала и радовалась, как ребёнок, обнаружив в продаже очередной нестандартный дизайн. Сердца, котята, куколки и этот хамелеон. Последнего ей подарил Алекс. Вещица показалась ему оригинальной, потому он, помня о страсти Анны ко всему необычному, купил флэшку моментально, стоило только увидеть. Анна была в восторге, говорила, что ящерка станет её талисманом, всюду носила с собой, а потом запросто отдала постороннему человеку.       Вряд ли Кэрмит эту карту выкрал. Да и зачем?       – Бывшей девушкой.       – Надолго ли она перешла в категорию эксов?       – Навсегда.       – Достойная шутка. Ты лицо проще сделай, чтобы и другие верили, не только я со своей слепой влюблённостью. Умные люди учатся на своих ошибках. Очень умные на чужих. Я оправдываю характеристики, приписанные мне Каем, Даниэлем и Анной. Уроков не извлекаю и продолжаю наивно доверять людям. Мне не хочется жить в постоянном напряжении, думая о возможном предательстве, несмотря на неоднократное столкновение с этим неприятным явлением. Наверное, подставляй меня один и тот же человек, рано или поздно, я бы научился. Положение осложняет то, что люди разные, и каждый из них получает шанс. Мои надежды, которые они не оправдывают, независимо от того, романтика предшествует предательству или жестокость. В твоём случае, там, где я за розовыми очками не замечаю сути, другие могут разглядеть напряжённые размышления, как не оступиться и не выдать истинные мотивы. Как сохранить всё в тайне и наиболее удачно выбрать момент для удара. Я не замечу, доказано на практике, но есть шанс, что кто-то из этих здравомыслящих личностей однажды достучится до моего сознания, заставив посмотреть на мир реально. Зачем тебе лишние проблемы? Будь беззаботным. Вводи в заблуждение всех.       – Кэри, послушай...       – На самом деле, мне отчаянно хочется тебя оправдать, заявить, что ты не желаешь мне зла и, при самом благоприятном раскладе, которого я после длительных размышлений в упор не вижу, немного любишь. Симпатизируешь. Хочешь, в конце концов. Но подозреваю, что как только свершится месть, ты меня унизишь прилюдно и снова отправишься к Анне.       – Есть за что мстить?       – Лучше спросить об этом человека, стоящего напротив меня. Это ты приехал сюда ради такого случая. Или нет, подожди. Ты тоже жертва? Может, нам следует ожидать появления третьего игрока на поле? Сделаем ставку, кому из нас он будет портить жизнь? Пролетит время, а мы и не заметим, что целый гарем собрали, одного за другим привечая. Какую, кстати, месть планировал? Среди озвученных вариантов есть хоть один правильный? Или нет? Помнится, ты жаждал столкнуть меня с крыши. Как насчёт памятного снимка? Сделаешь мою посмертную фотографию, отдашь Анне, а она нарисует свой шедевр. Специфическое искусство суицида... Точно. Отличная идея.       – Кэри, заткнись.       – Она будет рада. Хотя бы раз в жизни стану источником её вдохновения, а не депрессивных настроений.       – Кэри, – Алекс повысил голос, надеясь получить в ответ молчание, но желаемого эффекта не добился.       Кэрмит продолжал бросаться обвинениями, игнорируя посторонние замечания.       – Не сомневаюсь в этом ни на секунду.       – Кэри, она мертва!       Алекс сам не заметил, как перестал сдерживаться и заорал, желая достучаться до собеседника, продолжавшего находиться на своей волне. Крик получился чрезмерно громким, привлекающим повышенное внимание. Как будто по всему кварталу разнёсся, просочился в окна каждого дома, достиг ушей их жителей, став достоянием гласности. Вместе с тем, вышел отрезвляющим.       Достойная альтернатива пощёчине получилась.       Кэрмит заткнулся, прикусив язык. Собирался продолжить свою обличительную речь, но стоило услышать слова о смерти, как всё моментально выветрилось из головы.       – Кто? – спросил растерянно, не до конца осознавая смысл сказанного.       – Анна, – пояснил Алекс, разжимая руки. – Она мертва.       – Давно?       – С начала августа. Вернувшись из Лондона, она покончила с собой. Незадолго до этого написала мне письмо, в котором упоминалось твоё имя.       – Не думаю, что фигурировал в тексте послания в качестве прекрасного принца.       – Разумеется.       – Кто бы сомневался.       Кэрмит раздражённо фыркнул и впервые за время разговора отвернулся.       – Я бы рассказал обо всём, если бы ты позволил, а не начал ломать комедию. Сложно объяснять в условиях, когда на тебя налетают с обвинениями. Я не хотел, чтобы всё получилось именно так, как получилось. Было ясно, что без откровенного разговора нам не обойтись. Рано или поздно придётся это сделать, и я планировал признаться в ближайшее время. В итоге, мы это сделали. Поговорили. Относительно. Пусть конечный результат не совпал с запланированным, но лучше он, чем недомолвки.       – Я по-прежнему понимаю лишь самую малую часть происходящего, – признался Кэрмит, ощутив, что щёки заполыхали; провёл ладонью по лицу, стараясь избавиться от ощущения аномального жара. – Для меня разбор полётов актуален в той же мере, что и раньше.       Его накрывало приливом стыда за сказанное.       Удержаться в рамках приличий не получилось. План цивилизованного диалога полетел в глубокую пропасть, в реальности эмоции одержали верх над рационализмом.       Сыграть роль неосведомлённого человека у Кэрмита не вышло.       – Для меня тоже, но я предпочту продолжить его в доме, если не возражаешь. Беседа, судя по всему, будет долгой, а погода сегодня на редкость отвратительная. Мало удовольствия стоять здесь, когда есть достойная, куда более привлекательная альтернатива.       – Судя по всему, да, – подтвердил Кэрмит. – Алекс...       – Что?       – Слова, названные бредом, не мои. Я всего лишь процитировал нашу общую знакомую. Теперь уже покойную. И, да, небольшой сюрприз сродни откровению о природе ваших отношений. Ты считал её своей девушкой, а она представляла тебя родственником. Ты, оказывается, приходился ей двоюродным братом. Знаешь об этом?       – Нет.       – Хоть что-то мне известно из того, о чём не знаешь ты, – произнёс Кэрмит.       Ни один из них не засмеялся, даже натужно, желая разрядить обстановку. Ирония вышла печальная. * * *       Никто не смог бы поведать историю взаимоотношений, укоренившуюся в сознании Алекса, лучше Анны. Никто не смог бы дорисовать такое количество деталей, надавить на самые больные места, отметить наиболее запоминающиеся – ключевые – моменты. А потому Алекс не придумал ничего лучше, чем устроить презентацию, положив на стол перед Кэрмитом папку с распечатками. Там нашлось место и самому письму, и газетным публикациям, кричавшим о самоубийстве дочери российского бизнесмена.       Поскольку познания в русском у Кэрмита были невелики, он лишь рассматривал фотографии, а Алекс переводил ему статьи. Не каждую дословно, а в общих чертах. Этого вполне хватало, чтобы составить собственное мнение о сложившейся ситуации. По мере продвижения рассказа Кэрмит хмурился всё сильнее, прикладывался к стакану всё чаще. Он не боялся напиться, поскольку глотки делал маленькие, просто согревался после выяснения отношений под мелким ледяным дождём.       Алекс первым делом предложил чаю, Кэрмит усмехнулся и попросил виски. Ничего лучше «Джека» в доме не нашлось, но Кэри не стал примерять и эксплуатировать образ дивы, отчаянно капризничающей и претенциозно рассуждающей о необходимости многолетней выдержки, крепости и прочих составляющих хорошего алкоголя. Принял без вопросов предложенный напиток, время от времени косился в сторону Алекса. Тот себя поисками второго стакана обременять не стал, прикладываясь к горлышку бутылки.       Взгляд Кэрмита то и дело цеплялся за стекло цвета пережжённого сахара, скользил выше и замирал на сосредоточенном лице собеседника. Алекс продолжал краткий пересказ статей. Внимания, направленного в его сторону, не замечал. Или делал вид, что не замечает.       Кэрмит тоже отворачивался, изучал предложенные газетные вырезки. Оттуда на него смотрела Анна. Вполне живая, здоровая, улыбающаяся. Глядя только на снимки и не зная эту девушку в жизни, он наверняка посочувствовал бы, проникшись. Впечатления, собранные в период личного знакомства, сводили всю жалость и скорбь до нулевой отметки.       Разобравшись со статьями, Алекс достал из папки последний документ – распечатку из своей электронной почты.       К этому моменту у Кэрмита сложилось стойкое ощущение, что ему предложили принять ванну, заполненную грязью, а, может, чем похуже. Во всяком случае, скандальные заголовки, безумные предположения, выдвигаемые журналистами, и общая направленность журналистики на раздувание пламени в обществе, формировали не лучшее впечатление о людях, написавших эти статьи.       Нет, Кэрмит не пытался пробудить в себе уснувшую жалость. Поступок Анны по-прежнему представлялся ему нелепым, детским и совершенно неоправданным.       Хотя, вполне могло случиться так, что она ничего такого, кроме привлечения внимания к своей персоне, не планировала. Собиралась потрепать окружающим нервы, пробудить в них ещё больше жалости к своей персоне, но не рассчитала с дозой снотворного, вот и поплатилась. Самый нелепый исход из всех, что можно придумать.       Вряд ли, решившись переступить черту, она могла предположить, что после смерти её имя не будет полоскать только ленивый. Она явно рассчитывала на иной эффект. Примеряла амплуа не худшего пошиба. Несчастная жертва, не выдержавшая психологического гнёта, не нашедшая иного выхода. Обычно таким сопереживают, а их обидчикам желают мучительной смерти.       Перескажи Алекс содержание письма журналистам, предоставь скрины переписки, впечатление об Анне сложилось бы иное. А так... Всем оставалось догадываться, какими причинами погибшая девушка руководствовалась в своих поступках. Лейтмотив позора, смытого кровью, стёрся и остался невостребованным.       Новой героини, пострадавшей от рук морального урода, из Анны не получилось.       Кэрмит подставил стакан, предлагая наполнить его повторно. Алекс эту просьбу выполнил, не отвлекаясь от своего основного занятия. Тут и Кэри старался не пропускать многое мимо ушей, поскольку сентиментальное послание заинтриговало его с первых строк, да так и не отпустило, несмотря на то, что было озвучено уже почти наполовину. События разворачивались с потрясающей скоростью, сменяя друг друга в стремительном ритме.       Кофе из «Старбакс», мазь от ожогов, никакой любви, мысли исключительно о дружеских отношениях, мост, платье, поэзия Бориса Пастернака, а потом резкий переход к описанию эмоциональной нагрузки, превышающей допустимые пределы.       Кэри Трэйтон – воплощённое зло.       Пока Алекс зачитывал письмо, Кэрмита не оставляло чувство дежавю. Он слушал чужую историю, переживая её как свою собственную.       Не потому, что она оказалась настолько проникновенной.       Не потому, что с лёгкостью представлял себя на месте Алекса.       А потому, что по многим параметрам это письмо копировало его собственную жизнь. Те же приёмы, те же уловки, те же места и тот же наряд.       С той разницей, что Кэрмита они оставили равнодушным, и он не поддержал инициативу. Алекс – очень даже.       – В конечном итоге, ты проникся и решил выступить в роли Немезиды? – поинтересовался Кэрмит, впервые за долгое время заговорив, тем самым, нарушив монолог Алекса.       – Не совсем так, – произнёс тот, прикладываясь к горлышку, а затем отвечая на пристальный взгляд.       – А как?       Кэрмит собрал документы в стопку, застегнул папку и отложил в сторону. Откинулся на спинку стула, провёл кончиками пальцев по столешнице, подавив порыв постучать по гладкой поверхности.       – Её родителей внезапно посетило желание отправить дочь на обучение в Великобританию. Предлагали доучиться в британской школе, а потом поступать в любой университет, связанный с искусством. Они считали, что здесь талант расцветёт, а в России зачахнет. Сложно не согласиться. Количество перспектив, открывающихся здесь, впечатляет. Как ни крути, а европейское образование ценится гораздо выше.       Исключительно на обсуждении они не остановились. Идея обоим показалась правильной и требующей реализации. Сказано – сделано. Они оплатили Анне учёбу и отправили сюда. Она рыдала в трубку, говорила, что не хочет расставаться, заочно ненавидит тот Лондон, где нет меня, а потом неоднократно повторила эти слова в аэропорту, когда мы прощались. Родственники, что её, что мои, старались подсластить пилюлю, рисуя радужные перспективы о скорейшем счастливом воссоединении.       Я в любом случае, независимо от того, с ней или в одиночестве, должен был прилететь сюда. Мой отец солидарен с её, придерживается той же точки зрения относительно образования и дальнейших карьерных перспектив. Учиться здесь, работать здесь... Возражений с моей стороны они не встретили.       Мы бы с тобой столкнулись при любом раскладе. Вот только реакция могла быть иной. Равнодушной, скорее, без признаков дикой ненависти. Такой, какая бывает при встрече с незнакомым прежде человеком. Не знаешь, чего от него ждать, а потому с равной вероятностью можешь добиться и улыбки, и плевка в лицо. Когда чаша весов склонится в одну сторону, примешь окончательное решение. Поймёшь, как нужно относиться к этому человеку. Я приехал с мыслями о том, что хочу тебя уничтожить, но... Не знаю, что мне мешало. Что цепляло, не позволяя сразу приступить к разработке плана мести и его реализации. Я должен был поверить на слова, а вместо этого подумал, что обязан убедиться в правдивости сказанного, изучить обстановку. Только получив неопровержимые доказательства, начинать действовать. Доказательств не было, вера в правдивость сказанного иссякала.       – Внезапно ли?       – Что ты хочешь этим сказать?       – Мы познакомились примерно за несколько месяцев до того момента, когда, как ты говоришь, её родителей накрыло идеей о переводе дитя в новое учебное заведение. Как считаешь, есть смысл выдвигать предположение, что идея появилась не сама по себе, а с чьей-то подачи?       – Ты пытаешься...       – Я не настаиваю и не объявляю себя истиной в последней инстанции. Просто с трудом верится, что она могла рыдать из-за расставания и невозможности видеться с тобой.       – Так, может, позволишь мне познакомиться с альтернативной версией событий? – предложил Алекс.       – Ты сам недавно озвучил почти всю историю моих с ней отношений, за исключением пары пунктов. Но я могу рассказать. Доказательств никаких, к сожалению, нет. Придётся поверить мне на слово. Если только переписка где-то осталась нетронутой. Нужно будет посмотреть, проверить. Или с Йеном поговорить, хотя, не уверен, что услышав имя Анны, он согласится на встречу, а не пошлёт нас обоих с активным применением мата. Его она тоже доставала и, пожалуй, не меньше, чем меня. Только в одном случае была вроде как забота и внимание, а в другом – ненависть и намёки на необходимость уйти в сторону. Постоянное подливание масла в огонь. Однажды он не выдержал и пожертвовал отношениями. Но мне не хотелось сдаваться. Мы с ним несколько раз сходились и расходились, потом уже разрыв спровоцировал я, поняв, что прошлое вечно будет висеть над нами, тяготить обоих, а значит ничего хорошего, априори, из этих отношений не получится.       – Сколько пунктов совпало?       – Легче сказать, сколько их не совпало. Например, я не спал с ней, не снимал то самое платье и не млел, очарованный. В остальном – очень похоже. Ты читаешь письмо, а я понимаю, что многое из этого можно было написать и мне, сделав автоматическую замену имён. Удивительно, как много в её жизни одинаковых событий с привлечением разных людей. Правда, имеется ряд небольших различий. Мы познакомились не в реале, а в сети. На сайте, где люди из разных уголков мира ищут себе приятелей по переписке. Я зарегистрировался там несколько лет назад, поддавшись всплеску моды, несколько раз пытался пообщаться, но как-то не особенно активно это дело продвигалось. Я неоднократно задумывался об удалении аккаунта, руки не доходили, а потом написала Анна.       Она оказалась интересным собеседником, и я охотно ответил на её послание, между нами завязалась переписка.       Помнится, во время посиделок в кафе я говорил, что одно время пытался выучить русский язык. Наверное, ты подумал, что я это делал ради неё. На самом деле, нет. Не из-за неё, но с её помощью. Узнав, что подтолкнуло меня к этому решению, можешь посчитать мотивацию слабой и не слишком внушающей доверие, но как есть. Всё дело в том, что я проникся одной из театральных постановок по произведениям одного из ваших авторов. Дороти – отчаянная театралка, Стивен – тоже. Да и вся моя семья, в общем-то, потому на спектакли мы выбираемся с завидной частотой.       Желание выучить русский для прочтения оригинала можно назвать блажью, но мне действительно хотелось это сделать. Собственно, в интересах у меня значилась и страна, и язык, и некоторые авторы. На фоне этого мы впервые разговорились с Анной. Она предложила свою помощь в качестве непрофессионального репетитора, а я не стал отказываться. Мы общались исключительно в сети, о возможном пересечении в реальности речи никогда не заходило. До тех пор, пока она не сказала, что в ближайшее время планирует перебираться в Лондон.       Что примечательно, впервые мы пересеклись не по личной договорённости. Очередная случайность, шутка судьбы. Знакомая пригласила меня позировать на курсах, проводимых для художников. Всего лишь на пару занятий, как она сказала. Угадай, кого я увидел среди людей, пришедших на занятия? Разумеется, там была Анна. И я не стал отворачиваться, давая понять, что мне эта встреча не приносит ничего, кроме раздражения. Всё было нормально до тех пор, пока она не начала активно вмешиваться в мою жизнь, откровенно навязываясь и стараясь уничтожить установленные границы. Возможно, в этом есть моя вина, раз я не понял, что она испытывает ко мне нечто большее, чем дружескую симпатию, не прекратил вовремя общение. Теперь этого уже не проверить.       На тот момент, я встречался с Йеном, и присутствие в нашей жизни посторонних личностей, его, откровенно говоря, не радовало. Начавшись довольно мило и романтично, отношения постепенно превратились в одну сплошную склоку. Скандалы, споры, а то и драки на фоне адовой ревности, потому что в самый неподходящий момент снова звонит или пишет она. Я не знаю, как это объяснить, а он считает, что его старательно обманывают.       Нет, на самом деле, у нас не всегда всё было гладко. Ссоры случались и до вмешательства Анны, но после того, как появилась она, количество неприятностей возросло в несколько раз. Мне припомнили вообще все мои промахи, проехались по скандальному прошлому, обвинили в блядском поведении и прочее, прочее, прочее...       Понимаешь ли, Алекс, мне сложно говорить о ней, как о хорошем человеке, потому что, фактически, её стараниями были расторгнуты мои отношения, а я, чувствуя вину за то, что не могу ответить на предложенные чувства взаимностью, превратился в палочку-выручалочку. Вызволить из притона, где она зависает с новыми друзьями, не вызывающими особого доверия. Стащить с моста, на который она взобралась и обещает прыгнуть вниз, если я не поднимусь к ней и не поцелую. Выслушать истерические выпады в ответ на пространное замечание о приглянувшемся мне портрете, обнаруженном в папке с её рисунками. Портрет её двоюродного брата, как она говорила. Глупого, думающего исключительно о шмотках, машинах, выпивке-травке и девках. Опять же, исходя из её слов. «Тебе ничего не светит, дорогой, даже не надейся». Она так старательно создавала отрицательный образ, что мне, пожалуй, даже захотелось познакомиться с настолько отвратительным человеком. Учитывая моё прошлое, о котором Анна не знала, мы с описанным юношей могли бы поладить. Один испорченный мудак, косящий под хорошего мальчика с поползновением на аристократизм, и другой, отличающийся не меньшей испорченностью.       Не скажу, что мы часто обсуждали «брата», но пару раз упоминание о тебе в общении проскользнуло. Потом стёрлось и забылось.       Нет, я бы точно тебя не выпустил из памяти, если бы пересматривал файлы, хранящиеся в той папке. Для закрепления эффекта, что называется, но к флэшке я не прикасался. Её настолько экспрессивно швырнули мне в лицо, стоило только похвалить модель, а не работу – даже немного неловко стало. Анна ушла, а флэшка осталась лежать на столешнице. Я подумал, что, возможно, со временем владелица одумается, захочет вернуть наработки, вот и прихватил вещицу с собой, бросил в ящик стола и со временем забыл. Назад её никто не потребовал, зато звонки и сообщения продолжались, превратившись в неиссякаемый поток.       Когда они исчезли, я вздохнул с облегчением. Оказывается, нечему было радоваться. Всё-таки я не из тех людей, что устраивают танцы на костях и рыдают от счастья, узнав о чужой смерти.       – Я этого и не говорил.       – Но подумал?       – Нет. Признаться, в этот момент меня занимают мысли иного толка.       – Правда? И какие?       – Так разрушаются истории идеальной любви, – усмехнулся Алекс.       – Нет ничего идеального в этом мире. Ни людей, ни событий, ни чувств. Вот настоящие – мне очень хочется верить – есть, а идеальные, увы, отсутствуют. Впрочем, искренность и идеальность никогда синонимами не были, – вздохнул Кэрмит. – Есть заблуждения, которыми все так любят себя окружать, а потом с трудом выползают из придуманного мира и понимают, что реальность совсем не сладкая и приятная, как им казалась. Но если постоянно об этом думать, то лучше вообще не жить, потому что всё боль, тлен и уныние, если разобраться или чрезмерно себя накрутить в этом плане.       – С какой стороны не посмотри, а я действительно питал к Анне немалое количество тёплых чувств, – произнёс Алекс, отставляя бутылку, запрокидывая голову и потирая шею, разминая. – Я был с ней так долго, как ни с кем другим, и мне казалось, что это далеко не предел. Когда речь заходит о периоде жизни, отмеченном знакомством с Анной, я могу припомнить множество случаев. Приятных, милых, нелепых, забавных, смешных и печальных. Если мне зададут вопрос о других моих пассиях, что я отвечу? Сомневаюсь, что случайный трах на пьяную голову, когда вспоминаешь только задранную до головы юбку у малознакомой девушки, или взаимный отсос – на голову трезвую, – с не менее малознакомым парнем, достойны внимания настолько, чтобы о них рассказывать на каждом углу. Впечатления об этом у меня, определённо, остались, но я не назову их ценными. Круто, здорово, но мимолётно.       – Можно ещё о взаимной дрочке рассказать, – заметил Кэрмит, делая последние глотки виски. – Как вариант. Тоже ничего так было, если говорить откровенно.       – Причём здесь это?       – Не причём. Просто вспомнилось. Не подумай, что это стремление продемонстрировать характер и поставить условия. Я по-прежнему ни на что не претендую. Пытаюсь не претендовать. Теперь, наверное, даже сильнее верю в правильность и оптимальность такого решения, чем в былое время. Будь на месте Анны иная девушка, я бы ещё подумал о перспективах, но при таком раскладе всё достаточно бессмысленно.       – Ты ставишь себя в один ряд с теми людьми, о которых я говорил выше?       – А ты этого не делаешь?       – Нет. Ты – это совсем другое.       – Чуточку более породистое создание, учитывая родословную, – засмеялся Кэрмит, покрутив в руке стакан. – Или скандальное, с такими тёмными пятнами в прошлом, которые не снились другим временным пассиям? Более болезненное. В том плане, что из-за меня тебе пришлось пойти на тот шаг. Правда, теперь я не понимаю, ради чего ты это сделал? Да и зачем вообще полез в игры Арлета? Какие цели преследовал? Мог спокойно понаблюдать за моим унижением и удалиться, ничем не выдав своего присутствия.       – Происхождение, скандальность и тот случай не имеют никакого отношения к определению «другой».       – Даже не знаю, радоваться мне или печалиться на этом фоне.       – Кэри.       – Алекс.       Обращение прозвучало настолько серьёзно, что Кэрмит сам не удержался и засмеялся. Алекс несколько секунд наблюдал за ним в молчании, потом опустил голову и тоже засмеялся.       – Я люблю театр, – произнёс Кэрмит, – но не настолько, чтобы превращать в бесконечное представление всю свою жизнь. Нет, правда. Не обращай внимания. У меня немного сдали нервы, но, в целом, всё нормально. Раздуть скандал на пустом месте – пустяковое занятие, а избежать пререкания – задача сродни высокому искусству. К кому мы ближе? К склочным персонам, скандалящим по поводу и без оного? Или к дипломатам, способным найти компромисс?       – Иногда стоит давать выход эмоциям, прооравшись, – резонно заметил Алекс.       – Знаешь, первым порывом, когда я только-только понял истинный смысл слов о праве на отправление меня в полёт, стало желание примчаться сюда и хорошенько приложить тебя лицом об асфальт. И это только от осознания, что меня обманывали. Чувства человека, считающего другого виновным в смерти любимой девушки, я вряд ли сумею понять и прочувствовать на собственной шкуре. В полной мере. Но я стараюсь, приходя к выводу, что точно не стал бы гладить его по голове и желать долгих лет жизни, наполненных счастьем. Удивительно, что ты не стёр меня в порошок при первой же возможности.       – У поколения некст в чести жестокие игры, – пространно заметил Алекс. – Иногда мне кажется, что с каждым годом уровень жестокости не только не уменьшается, но и возрастает. Кто-то втягивается от скуки, кто-то стараниями окружающих. Редкий человек сумеет остаться в стороне, на нейтральной позиции. Ситуация, в которой мы оказались... Чем не игра, на самом-то деле?       – Без правил.       – И с непредсказуемым финалом. Всё могло закончиться иначе. Все бы остались живы. Тем более что у неё даже приличный мотив отсутствует. Если бы изнасилование действительно произошло, тогда, да. Вполне себе причина. Хотя, многие это переживают и продолжают двигаться дальше. Но убивать себя на пустом месте, исключительно, чтобы испортить жизнь другому человеку, попутно втянув в этот экспромт третью сторону? Зачем она это сделала? Ради чего? Казалось, я знаю Анну, как свои пять пальцев, а выходит, что не знаю вовсе. Единственный человек, способный пояснить мне мотивы данных поступков – это она сама, потому стоит признать: вопросы останутся без ответов.       – Общепринятой логике её поступок не поддаётся, потому остаётся сказать лишь, что есть такие люди. Универсальный ответ. Вроде получается умное замечание, а вместе с тем – никакой конкретики, – Кэрмит усмехнулся и вновь замолчал.       Склонил голову, перехватил очередной взгляд Алекса.       Ему хотелось казаться уверенным в себе и в своих силах, а не находиться в подвешенном состоянии, но, увы, никакой стабильности положения он пока не наблюдал. Хотелось в очередной раз сжать ладонь Алекса в своей руке, произнося избитую, но вполне уместную фразу о том, что тот не одинок, и он, Кэрмит, готов поддерживать любое решение. Снова прошептать, глядя в глаза и ощущая дыхание на своих губах, слова о любви.       Но, разумеется, он ничего такого не делал, примеряя на себя образ Анны и понимая, насколько ничтожным выглядит в этой своей любви, невостребованной, ненужной и, возможно, раздражающей. Как будто махнулся с Анной местами.       Теперь он бегал за кем-то хвостиком, не рассчитывая на взаимность, не имея возможности отказаться от контакта. Насколько бы коротким это взаимодействие не оказалось – всё лучше, чем полное отсутствие.       – Ты бы обрадовался, узнав, что я покидаю стены школы? – спросил Алекс, нарушая установившуюся тишину.       – По какой причине?       – Это не столь важно, но, скорее всего, по собственному желанию.       – И куда направишься?       – Это тоже не имеет значения. В другую школу. Обратно в Россию... Да куда угодно. Просто ответь на поставленный вопрос, не задавая десяток встречных. Пожалуйста.       – Нет.       – Не будешь отвечать?       – Нет, в том смысле, что не обрадуюсь. Мне казалось, это очевидно, – поднявшись со своего места, Кэрмит направился к мойке, ополоснул и тщательно протёр стакан. – Алекс?       – Да?       – Не возражаешь, если я сегодня переночую здесь?       – Прямо на кухне?       – Буквоед, – Кэрмит ухмыльнулся и промокнул ладони полотенцем. – Нет, конечно. Просто в твоём доме. Я бы уехал, но садиться за руль после алкоголя не рискну, да и туман за окном... волшебный.       – Впервые слышу, чтобы туман характеризовали именно так.       – Когда я смотрю на него, первым делом напрашивается ассоциация с каким-нибудь сказочным лесом, где полно чудовищ. Будь это правдой, я бы туда с удовольствием заглянул, но, боюсь, что вместо интересных находок могу получить лишь счёт на ремонт чужого авто, если вдруг удача на дороге от меня отвернётся. Я буду вести себя тихо, не привлекая внимания. Моего присутствия ты даже не заметишь. Торжественно обещаю, что мешать или цепляться с разговорами не стану.       – Разговоры меня не смущают. Я бы с удовольствием скоротал время за обсуждением чего-нибудь.       – Ночь напролёт?       – Почему нет? Если не уснём раньше, то можно болтать до самого рассвета.       – Заманчивая перспектива. Действительно, почему нет? Это стоит принять за согласие?       – Да. Оставайся, – ответил Алекс, улыбнувшись. – Комнату можешь выбрать любую. Какая приглянётся сильнее всего, там и останавливайся. Как выберешь, спускайся, придумаем общую культурную программу. Я пока приберусь здесь, унесу подшивку. Дело закрыто, виновные наказаны. Невиновные оправданы. Можно сдавать материалы в архив.       – Алекс?       – М?       – Спасибо, что приютил. И, да, прости. Мне, правда, не по себе от случившегося, и...       – За что, собственно, извиняться? За то, что её влюблённость в тебя осталась безответной? По-моему, нет ничего удивительного в такой расстановке сил, и в том, что не всякие чувства получают ответную реакцию в обязательном порядке. Я бы удивился, сложись в мире иная тенденция. Это закономерно и общепринято. Ничего сложного и страшного. Совсем ничего.       – Ничего, – эхом повторил Кэри.       Постояв ещё несколько секунд на месте, он направился в сторону выхода из кухни, оставив вымытый и натёртый до блеска стакан на раковине.       Алекс потянулся к бутылке и сделал несколько дополнительных глотков. Он почти не ощущал вкуса, не наслаждался его оттенками, но и не напивался в стельку. Он анализировал происходящее, этот разговор, так и не ставший бурным скандалом, в который раз возвращался к содержанию письма, написанного Анной. Сопоставлял с рассказом Кэрмита, вспоминал о том, как часто она, несмотря на заверения в любви, старалась уйти от общения, придумывая для этого самые невероятные предлоги, самые смешные и нелепые. Таковыми они представлялись теперь. Раньше не вызывали ни единого сомнения.       Кэрмит сказал, что они познакомились намного раньше. До того, как Анна уехала в Лондон.       Пустая почта и деактивированные профили в социальных сетях – с вычищенной перепиской там, где аккаунты можно восстанавливать – наталкивали на определённые подозрения. Анна не хотела, чтобы кто-то увидел, с кем она общалась и как это делала. На том же «Фейсбуке» у неё было несколько профилей. Она говорила, что от одного забыла пароль, а почту, по которой регистрировалась, давно удалила... Может, так оно и было, а, может, нет.       Она имела все шансы использовать якобы заброшенный профиль для общения с теми людьми, которых не хотела показывать основной массе друзей и Алексу. Неудивительно, раз ему так стремительно поменяли статус, превратив из бой-френда в кузена.       Он думал об этом всё время, проведённое в одиночестве. Протирая столешницу, выбрасывая опустевшую бутылку в мусорку, возвращая на место стакан, убирая папку с распечатками и газетными вырезками.       Алекс никак не мог отделаться от мысли, что есть некая наивность в его легковерности, но вместе с тем не испытывал угрызений совести. Не считал, что каждый новый шаг приведёт к ошибке, как бывало прежде, в момент вынашивания планов мести. Он не находил логических объяснений этому, а факт оставался фактом. Стоило только Кэрмиту озвучить свою версию событий, и он сразу же поверил, не ища доказательств, не сомневаясь в правдивости сказанного, как произошло в случае с Анной. Прилетев сюда, Алекс никакой любви к нему не питал; отношение было предвзятым настолько, что хуже не придумаешь. Так что дело было вовсе не в собственных чувствах к обвиняемому.       Это было странно, но почему-то казалось правильным. Закономерным. Как и то, что при наличии желания он сумеет найти неопровержимые доказательства, подтверждающие правдивость слов Кэрмита и окончательно перечёркивающие историю Анны.       Может, потому она и решилась на отчаянный поступок? Не хотела, чтобы её вывели на чистую воду?       Не случись то, что случилось, родители настояли бы на возвращении в Англию, а там – слияние школ, совместное обучение, постоянные столкновения лицом к лицу, и уже никак не уйти от ответа. Придётся, глядя в глаза обоим, повторить историю о глупом кузене, думающем исключительно о развлечениях и тряпках, не имеющем интересов, да и вообще – примере активной деградации.       Вопрос: стоило ли пускаться в авантюру такого плана? Насколько нужно быть глупой, несостоявшейся личностью, чтобы сначала оклеветать постороннего человека за нежелание любить, а потом некрасиво уйти от ответственности?       Стала ли она от реализации этой идеи счастливее?       Вряд ли. Очень и очень сомнительно.       Выключив свет, Алекс собирался покинуть кухню и перебраться в гостиную, но тут взгляд зацепился за определённую вещь. На стуле висела толстовка, оставленная Кэрмитом, и Алекс неосознанно к ней потянулся. Будучи источником всё того же льдисто-свежего аромата, она привлекала к себе повышенное внимание, мешая сосредоточиться. Алекс осторожно погладил ткань, а потом резко рванул на себя, едва не опрокинув стул, чудом устоявший на месте; сжал её в ладонях.       «– Лучше бы нам никогда не встречаться.       – Но мы уже встретились, и с этим ничего не поделаешь. Раз встретились, значит, так и должно было быть. Ты жалеешь? Я – нет».       – Не жалею, – произнёс тихо. – Вообще ни секунды.       – Алекс, у меня ещё одна небольшая просьба. Я хотел спросить. У тебя запасной зубной щётки не найдё...       В помещении снова вспыхнул свет.       Кэрмит не договорил. Оборвал себя на полуслове, заметив свою вещь в руках Алекса. Прислонился плечом к дверному косяку, замер на месте.       Внутренний голос отчаянно наталкивал на мысли об ироничном замечании, граничащем с колкостью. Кэрмиту хотелось сделать вид, будто его увиденная картина повеселила, сказать что-нибудь о фетишистах, крадущих чужие вещи, но он промолчал. Просто стоял на месте и наблюдал. Ждал. Скажет Алекс пару слов в оправдание или и не подумает пояснять мотивы поступков?       Алекс хранил молчание, продолжая удерживать в ладонях кусок материи, не отшвыривая сразу же, не прикрываясь наиболее логичным объяснением, гласящим, что он собирался отнести её законному владельцу, но не успел. Тот сам вернулся раньше.       – О чём ты думаешь? – спросил Кэрмит.       – А ты? – Алекс особо изворачиваться не стал, взял и переадресовал вопрос.       – О странностях человеческой жизни, – усмехнулся Кэрмит.       Покинув дверной проём, он подошёл к Алексу, остановился напротив. Потянулся, накрыл ладонь своей рукой, попытался разжать его пальцы, чтобы забрать элемент гардероба.       Алекс не сопротивлялся, позволяя проводить все желаемые манипуляции. Гадая, к чему это приведёт.       – Что в ней такого необычного?       – Много всего. В данный конкретный момент могу с уверенностью сказать, что когда я рядом, можно обнять меня, а не мою толстовку. Ей наплевать, а мне будет приятно.       – Кэрмит.       – А?       – Всё – правда. Из того, что было сказано на улице. Я боюсь тебя потерять, несмотря на то, что ты мне никогда не принадлежал. Наверное, само по себе это заявление звучит абсурдно, но так получилось. Я не умею сочинять проникновенные речи, потому сейчас нахожусь в замешательстве. Не знаю, как это всё объяснить, потому что...       – Потому что я – это совсем другое, – произнёс Кэрмит. – Не то, к чему ты привык. Не однодневные девочки с задранной до головы юбкой, не такие же однодневные мальчики с приспущенными штанами и любым именем, которое ты не удосужился запомнить. И не Анна, что, впрочем, и так понятно.       – Совсем-совсем. Ни капли сходства, – произнёс Алекс, окончательно ослабляя хватку и позволяя толстовке упасть.       Это произошло практически бесшумно, только замочек ударился об пол с глухим стуком.       Кэрмит оказался ещё ближе, чем прежде, сглотнул с трудом, облизал губы. Положил ладони на плечи, не сжимая, но осторожно поглаживая. Теперь делал всё намеренно, а не случайно.       – Хочешь? – выдохнул хриплым голосом.       Не показательно, не нарочно меняя тембр – само по себе вышло.       Знакомый вопрос прозвучал вновь. Казалось бы, с момента, когда он повис в воздухе впервые, прошло приличное количество времени, ответ звучал неоднократно и был очевиден. Но уровень неуверенности в голосе на убыль не шёл. Кэрмит произносил это слово всё так же, сомневаясь в реальности получения согласия.       – Хочешь? – повторил, прихватывая зубами нижнюю губу Алекса, облизывая её кончиком языка и надеясь стремительно отстраниться.       Не успел. Не вырвался вовремя.       Теперь уже Алекс, переняв привычки, схватил Кэрмита за воротник рубашки, притягивая обратно.       – Очень, – произнёс без капли иронии и передразнил намеренно: – Мне казалось, это очевидно.       Уже в следующую секунду, не дожидаясь ответа, впился в приоткрытый рот поцелуем, моментально получая горячий отклик.       Он много раз думал об этом, неоднократно ловил себя на мыслях, как всё будет происходить в реальности, но, как и предполагалось, она от придуманных вариантов отличалась порядком, потому что здесь не было никакой размеренности, никакой сдержанности. Да и романтики особой тоже не наблюдалось.       Зато в душе царило спокойствие и поразительное умиротворение.       То самое чувство, за которым Алекс так старательно гнался на протяжении нескольких последних месяцев, находясь на перепутье, не зная, что делать, как поступить. Теперь же всё само собой разрешилось, лишние вопросы отпали, а вместе с ними исчезли и мысли о неправильности тяги к человеку, которого нужно заставить страдать, который исключительно этого заслуживает. Исчезли все противоречия, раздирающие душу на несколько частей. Исчез комплекс вины перед Анной.       Отпусти себя, перестань сдерживать порывы, говорил себе Алекс.       И тут же следовал своим советам.       Он целовал Кэрмита так, словно никогда прежде этого не делал, а теперь, спустя немалое количество времени, дотянулся до самого желанного, что было в его жизни, получив возможность насладиться им в полной мере.       Как и тогда, в комнате школьного общежития, он думал о столе, но теперь не останавливался на пространных размышлениях, а реализовывал идеи. Не разрывая поцелуя, подсадил Кэрмита на столешницу, скользнул одной ладонью по ноге, обтянутой джинсовой тканью, от колена и вверх, по бедру.       Кэрмит послушно раздвинул ноги, позволив устроиться между ними; прижался ближе, притираясь. Ему отчаянно хотелось поскорее избавиться от этих – потрясающе лишних – тряпок, потому он старался, по возможности, помочь Алексу от них избавиться.       Не меньший прилив энтузиазма вызывали перспективы оставить в качестве напоминания о себе глубокие алые царапины, вылизать подставленную шею. Прикусить бьющуюся жилку, перецеловать каждый сантиметр обнажённой кожи и – да-да-да! – заняться любовью по-настоящему, не довольствуясь иными заменителями, которые вроде бы и давали эффект, но не удовлетворяли желание на сто процентов. Каждый такой оргазм – всего лишь короткая передышка перед тем, как желание вспыхнет с новой силой. Приятная, несомненно, но... всё равно не то.       У него хренову тьму времени не было секса. Ещё дольше не было секса именно в нижней позиции. Однако он знал, что с готовностью подставится. Да, собственно, сейчас это и собирался сделать, без лишних вопросов и нелепых споров. Знал: получив желаемое, будет выть на одной ноте, как последняя сучка, умоляя не останавливаться, несмотря ни на что. Ни на секунду не усомнился, что из этой постели не захочется выбираться. И ему будет откровенно наплевать на все нюансы. Наплевать, станет он чужой «девочкой» или нет. Для Алекса он хотел быть, кем угодно.       Просто. Потому. Что. Для. Алекса.       Этим, собственно, всё и объяснялось.       Алекс в очередной раз вцепился в воротничок рубашки Кэрмита, целуя и попутно расстёгивая пуговицы, поразительно легко выходившие из петель, а не застревающие, как это обычно бывает. Погладил кончиками пальцев обнажившиеся ключицы, скользнул ладонью по торсу, разводя полы рубашки в стороны.       Кэрмит часто, шумно, сбито дышал, а в глазах появилась «пьяная» искорка, радужка темнела, хотя, на ней всё ещё были различимы те самые изумительные крапинки иного, более тёмного оттенка. Кэри молчал, но представлялась отличная возможность прочитать по его взгляду многое, невысказанное.       Просьбы и обещания.       Зелень глаз, что тёмный омут.       Ты утонешь в них, и никогда больше не выберешься на поверхность. Никогда. Я об этом позабочусь.       Алекс дёрнул пряжку ремня, заставив Кэрмита вновь податься вперёд, прижаться ещё ближе. Расстегнул, чудом не сломав молнию, и брюки, потянул их вместе с бельём вниз. Стащил с одной ноги. Со второй Кэрмит сбросил их самостоятельно, проигнорировав и не придав никакого значения грохоту от падения ремня на пол.       Алекс провёл губами по горлу, ощущая прикосновение к лопаткам через ткань – Кэрмит сжал в ладонях его рубашку, царапая, но не оставляя следов, склонил голову, открывая ещё больший доступ к шее, застонал.       Чрезмерно грубая – на контрасте это ощущалось особенно ярко – джинса соприкоснулась с поразительно чувствительной и нежной кожей на внутренней стороне бёдер.       Пальцы скользнули по члену, собирая тягучую, клейкую смазку, погладили головку, прошлись по стволу вверх и вниз.       Собственное возбуждение уже стало почти болезненным, но Алекс не торопился разделываться со своими штанами.       Провёл мокрыми от смазки пальцами по губам Кэрмита, попытался протолкнуть внутрь.       Кэрмит послушно открыл рот, обхватил, жадно вылизал, прикусил костяшки, вновь прошёлся языком, продолжая всё это время внимательно смотреть на Алекса.       Пальцы коснулись кровоточащей ранки, там, где Кэрмит снова сорвал сухую кожицу.       Алекс улыбнулся, всё так же, не говоря ни слова, поцеловал, ощущая слабое послевкусие терпкой смазки, но совершенно от этого не кривясь.       Потянул рубашку вниз, снимая её с одного плеча, слегка приспуская с другого, в то время как вторая рука хозяйничала у Кэрмита между ног.       Длинных и нереально красивых ног.       Безумно хотелось развести их ещё шире, войти в подготовленное тело одним движением, а потом брать его раз за разом. Уложить Кэри на спину, склониться над ним, ловить губами стоны и всхлипы.       Но пока Алекс просто трахал его пальцами, то замедляя, то ускоряя вполне обыденные движения, с извращённым удовольствием наблюдая за тем, как трепещут ресницы, и время от времени кривится в беззвучном крике яркий рот.       Вдох-выдох, имя. Ещё и ещё.       Если раньше Алекс пытался отстранить руку Кэрмита от своих брюк, то теперь позволил их расстегнуть и потянуть вниз.       – Он уже минут пять, как должен быть во мне, – хмыкнул Кэрмит, лаская твёрдый, горячий член лёгкими прикосновениями.       – Ты куда-то спешишь? – насмешливо поинтересовался Алекс. – Если должен, значит, будет обязательно.       Лизнул пальцы, прошедшиеся по губам, кратковременным прикосновением, но брать их в рот не стал. Это сделал Кэрмит, попробовав в дополнение к своей ещё и чужую смазку.       – Знаешь, а ты вкусный, – выдохнул, проводя ладонью по шее Алекса, забираясь под воротник и слегка царапая ногтями по загривку.       – Ты тоже. Это факт.       – Однажды я прикую тебя к кровати и не позволю даже на словах руководить процессом. Придётся подчиняться мне и моим желаниям. Хоть о чём проси, я тогда ни одну из твоих просьб не выполню. Ты будешь мучиться, а я изощряться, придумывая всё новые и новые испытания для твоей психики. В наказание.       – Ты такой нетерпеливый. А я, на самом деле, просто забочусь о тебе.       – Как?       – Не хочу причинить боль, понимаешь?       – Да. Но, думаю, мне простительна торопливость.       – Правда? Почему?       – Просто я очень давно мечтал о тебе. В моей постели. Не только. И в жизни тоже.       Кэрмит обхватил лицо Алекса ладонями и прижался к губам, прерывая разговор. Терпение находилось на пределе, последние его капли благополучно испарялись. Кэрмит думал о том, что ещё пара минут промедления, и он всё сделает сам.       Умудрится стать активом, трахающимся в пассиве, этакое сочетание несочетаемого.       Но Алекс, несмотря на свою браваду, похвастать железным терпением не мог, потому не заставил Кэрмита ждать ещё дольше.       Он был уверен, что долго не продержится. Естественно, ему не хотелось позорно слить за две минуты, ему не хотелось, чтобы этот своеобразный дебют на двоих, состоявшийся после шикарной репетиции в день влюблённых, оставил неприятные впечатления, перебив былое.       Перехватив ноги Кэрмита под коленями, он действительно развёл их ещё шире, чем прежде, прикусил его верхнюю губу, с трудом – несмотря на длительную подготовку – протолкнулся внутрь разгорячённого тела, замирая и делая первые пробные фрикции. Медленно и неторопливо в самом начале, а потом всё активнее и увереннее.       Снова и снова.       Кэрмит был потрясающе нетерпелив – этого не отнять – и не собирался ждать.       Ему хотелось быстро, жёстко, не слишком нежно, даже с проскальзывающими изредка нотками тянущей боли. В пределах разумного, само собой, а не на грани с поощрением мазохизма. Он давал, но создавалось впечатление, что именно он ведёт и контролирует все действия, превращая Алекса в безумного кролика, навязывая этот ритм сумасшедший, когда сбитое дыхание, сердце частит, а промолчать не получается вовсе. Воспользовавшись секундным замешательством, Кэрмит вывернулся из удерживающих рук, соскользнул на пол, оперся ладонями на столешницу, прогибаясь в пояснице. Склонил голову, позволяя волосам занавесить лицо, широко расставил ноги, откровенно предлагая себя. И это сложно было не понять, интерпретировать как-то иначе.       Алекс недолго думал. То есть, он не думал вообще никак, потому что мысли из головы улетали в неизвестном направлении. Прижавшись грудью к потрясающей, совершенной, охренительной, по досадному стечению обстоятельств до сих пор скрытой тканью спине, он обнял Кэрмита поперёк живота, отвёл пряди от плеча, снова прикусил пострадавшее некогда место.       Он пока не кончил, но уже думал о том, что хочет ещё, ещё и ещё... Хочет, чтобы это вообще никогда не заканчивалось, а Кэрмит так и оставался в его объятиях.       Податливый, отзывчивый, горячий, шепчущий какую-то порнографическую чушь, подстёгивающую и без того живое, активно работающее воображение.       Продолжая опираться одной рукой на стол, второй Кэрмит ласкал себя, придерживаясь того же ритма, в каком его сейчас имели. Он запрокинул голову, прижимаясь затылком к плечу Алекса, желая получить ещё один поцелуй. Хоть долгий и страстный, хоть мимолётный и почти детский – ловить губами губы, отстраняться и вновь повторять манёвр.       В таком мимолётном поцелуе и утонул его стон, когда в ладони стало влажно и тепло.       Кэрмит собирался вытереть ладонь о рубашку, но Алекс перехватил руку, собрал языком белёсые капли, поочередно обсасывая каждый палец, облизывая ладонь, вновь прижимаясь к губам, проталкивая получившийся специфический коктейль Кэрмиту в рот, а потом так же старательно вылизывая его и глотая смесь не без удовольствия. Кажется, это называлось игрой в снежки, и Кэрмит впервые в жизни вообще с таким сталкивался на практике, а не в какой-нибудь статье.       Отторжения не вызвало. Ему понравилось.       Но, кажется, объективности здесь, в принципе, не просматривалось.       Просто. Это. Алекс.       И с ним нравится вообще всё, без исключения.       – Почему? – выдохнул Кэрмит, вновь опираясь обеими ладонями на стол.       Опора, впрочем, была так себе и не играла особой роли.       Он искренне верил: не упал только потому, что Алекс продолжал его придерживать, обнимая, прижимая к себе, попутно оставляя на шее россыпь мелких, но оттого не менее приятных поцелуев.       Алекс провёл носом по щеке, вдыхая знакомый льдистый аромат одеколона, остающийся таким и теперь, создавая некий контраст со своим владельцем, совершенно точно не имеющим ничего общего с холодом.       Поцеловал в висок.       – Что именно? – поинтересовался.       – Почему мы не сделали этого раньше?       – Не знаю. Зато мне известно кое-что другое.       – Что?       – Наверстать упущенное никогда не поздно.