Будни «Чёрной орхидеи»

      Самое мерзкое, что может быть в важных вопросах, так это именно осознание их важности и, как следствие, ответственность, ложащаяся на плечи, после принятия определённого решения.       Если человека ставят перед выбором, то всё осложняется в разы. Когда нет альтернативы, приходится идти по единственному существующему пути. Когда она есть, мозг плавится, а нервы страдают настолько, насколько это вообще возможно, потому что идёт бесконечное их накручивание. Размышления не прекращаются ни на секунду. Человек просчитывает возможные последствия, распахивающие перед ним двери сразу после того, как принятое решение будет озвучено. Дороги назад не будет. Один из возможных шансов – как минимум, один – придётся упустить.       И самое главное. Практически вишенка, украшающая верхушку торта. Какое бы решение не оказалось в фаворе, всегда есть риск упустить счастливый шанс, обжечь ладони в попытке схватить свою звезду и остаться ни с чем. Тот самый момент, когда понимаешь: принятие решения – это только половина. Сделав выбор, не удастся определить своё будущее. Иногда балом правят мелочи, они же ломают судьбу в одночасье или помогают забраться на самую вершину.       Распоряжаясь собственной жизнью, принимать решения боязно, но рано или поздно всё равно приходится это делать. Хоть глядя с уверенностью вперёд, хоть крепко зажмурившись и прыгая в омут, предварительно очертив голову.       Выбор в разы осложняется, когда решение, принятое одним человеком, оказывает влияние на судьбу другого человека. Сколько не уходи от ответа, а однажды за спиной окажется стена, у горла – нож, и придётся сказать определяющую фразу, ведь дальше тянуть просто нереально.       За примерами далеко ходить не нужно было. Он прекрасно знал, каким бывает будущее, построенное руками других людей, сам же являлся олицетворением человека, не сумевшего когда-то отстоять собственное мнение, а банально поплывшего по течению. Желавшего посмотреть, куда вынесет его течением, и как скоро это произойдёт. Да и случится ли? Может, не видать ему берега, зато с дном придётся познакомиться стремительно?       Пока ещё не довелось. С годами пришло некое понимание и принятие. Дух противоречия перестал орать благим матом, напоминая о похороненных мечтах.       С тем, что в один, не самый прекрасный момент, родители сделали выбор за него, Мартин смирился. Но вот то, что сам должен повлиять на чужую жизнь, стало полной неожиданностью, поставило в тупик и способствовало временной растерянности. Он быстро взял себя в руки, надеясь, что собеседники ничего не заметили, но для себя сделал несколько мысленных пометок.       Реализовать задуманное пока не довелось. Мартин несколько раз подумывал о необходимости вызвать Кэндиса к себе в кабинет и серьёзно поговорить.       Впрочем, все догадки могли оказаться ошибочными. А разговор – напрасной тратой времени. Как своего, так и чужого.       Да, несомненно, однажды Кэндис посвятил ему повесть. Однако с тех пор утекло немало воды, и единственная пометка в эпиграфе не означала, что и все остальные произведения теперь являются, в определённой мере, заслугой Мартина. Это и заслугой-то назвать было стыдно. Так, небольшое влияние, оказываемое на вдохновение младшего представителя семьи Брайт.       По правде сказать, Мартин до недавнего времени пребывал в счастливом неведении о продолжении литературных опытов Кэндиса. Он бы и не узнал ничего, если бы по воле случая не столкнулся на выходных с коллегой, решившей выпить чашку кофе в компании кузена, не подошёл их поприветствовать и не оказался втянут в разговор.       – Он должен пойти на этот конкурс, – авторитетно заявила Рейчел. – И я себя не прощу, если позволю ему упустить шанс.       – Какой конкурс? И кто туда должен пойти? – поинтересовался Энтони.       – Мой ученик, – пояснила Рейчел. – Он впервые попробовал свои силы в крупной прозе, и, на мой взгляд, опыт более чем удачный. До этого были рассказы и повести, теперь у меня на руках есть роман. Он чудесный, а если принять во внимание тот факт, что писал подросток, то и вовсе великолепный.       – В чём проблема? Предложи ему принять участие.       – Уже. Но ответа пока не получила. У него есть немного времени на раздумья. Крайний срок в эту пятницу. Если до пятницы он этого не сделает, обещаю, что я сама отправлю его произведение, наплевав на этические соображения.       – Неужели там всё настолько прекрасно, что это должны увидеть миллионы? – в голосе Энтони явно прочитывался сарказм, но Рейчел этого не заметила.       – Я считаю, что он может писать. Более того, ни в коем случае не должен бросать данное занятие. Литература – это действительно его призвание. Понимаете? – она с надеждой посмотрела на собеседников, словно искала поддержки своей точки зрения.       Энтони улыбнулся немного снисходительно.       Мартин просто кивнул.       В душу закрались подозрения относительно личности автора-подростка, о котором говорила Рейчел, но уточнять он не стал.       – Почему он откладывает принятие решения? Боится проиграть?       – Нет. Сказал, что должен узнать мнение того, кому роман посвящён. Если этот человек ответит согласием, то роман отправится на конкурс. Если нет, то – пылиться на полку. Только и всего.       – Глупо полагаться на мнение другого человека, даже если это своего рода муза. Мартин, как ты считаешь? – спросил Энтони, размешивая свой кофе.       – Не зная истории создания романа и его содержания, я ничего не смогу сказать по этому поводу. Быть может, он основан на реальных событиях, и в роли главного героя выступает как раз вдохновитель? Или в роли главной героини? Тогда, действительно, стоит посоветоваться с ним, – произнёс Мартин.       – Только если так.       – Это будет большой наглостью – попросить тебя о небольшой услуге? – Мартин перестал гипнотизировать кофейную воронку в чужой чашке и посмотрел в сторону коллеги.       – Что за услуга?       – Можешь поделиться текстом, настолько тебя поразившим?       Рейчел посмотрела удивлённо.       Энтони в кои-то веки проявил единодушие с кузиной.       Мартина такое изумление, отразившееся на их лицах, заставило ощутить минутную неловкость, как будто он делал что-то странное, подвергаемое общественному порицанию. Сразу вспоминался взгляд матери, находившей у них с Терренсом – в далёкие времена, когда оба были маленькими детьми – под подушками обёртки от шоколадных конфет.       Нэнси смотрела точно так же, как и эти двое. Не с укоризной, а поражённо, не веря, что дети могли ослушаться приказа. Это действовало на Мартина гораздо сильнее, нежели попытки пристыдить или повышение голоса.       – Не то чтобы я сильно доверял рекламе, но твой вкус, когда речь заходит о литературе, никогда не находился под сомнением.       – Правда, хочешь прочитать?       – Да. Или думаешь, что я не смогу оценить размах мысли?       – Всё банальнее. Я не надеялась найти хотя бы одного единомышленника, – усмехнулась Рейчел.       – Значит, поделишься? – Мартин повторил свой вопрос.       – Конечно. Вернусь домой и скину по почте файл.       – Спасибо.       – Пока не за что. Надеюсь, тебе понравится.       – Если это не любовный роман о мускулистом красавце, холодном и неприступном, но с горячим сердцем, и о его нервнобольной спутнице, обладающей не меньшей привлекательностью, то шансы на мою симпатию к авторскому миру уже велики.       – Это не он. Там вообще любовных линий практически нет.       Рейчел слово сдержала.       Вернувшись домой, Мартин первым делом полез проверять почту. В папке входящих сообщений его ожидало послание с файлом, скрасившим несколько вечеров подряд.       Всё начало октября было посвящено ознакомлению с новым творением Кэндиса. В том, что автор именно он, теперь уже сомневаться не приходилось. Имя автора стояло на титульном листе, притягивало к себе взгляд и едва ли не гипнотизировало.       Читая, Мартин приходил к выводу, что сравнивать новый роман с тем творением, написанным Кэндисом в возрасте одиннадцати-двенадцати лет, достаточно нелепо. Тогда была сказка с элементами не слишком радостной реальности, сейчас молодёжный роман, в определённой мере, даже психологический триллер.       Обманчиво лёгкое название, настраивающее на забавную и милую мистику, а в итоге скрывающее под красивой обёрткой семейную трагедию. «Призрачные мальчики» – история двух братьев, которые ищут не только друг друга, но и себя. Янг-эдалт, действительно заслуживающий того, чтобы его прочитало как можно большее количество человек. Прочитало и оценило по достоинству.       Будь Мартин в том возрасте, в каком находились герои повествования, его бы, несомненно, эта вещь покорила. Может, настольной книгой бы не стала, но определённый след в сознании оставила.       Следовало признать, что даже в свои двадцать девять он находил роман Кэндиса весьма и весьма примечательным произведением. На протяжении чтения его не посещало желание поскорее отделаться от этой истории, не пробивало на нервный смех.       Кэндис, будучи подростком, писал о людях своей возрастной категории, не пытался прыгнуть выше головы, а потому и достоверность не хромала. Весь этот наплыв эмоций, комплексы, переживания, борьба за лидерство, противостояние между детьми одной семьи...       Мартину это было знакомо просто до дрожи. Вспоминая своё детство, Мартин мог подписаться под каждым словом, сказанным героями Кэндиса о братьях и сёстрах. Ему это было близко. Наблюдая со стороны за жизнью героев, он невольно вспоминал о собственных отношениях с Терренсом и Элизабет.       Он любил обоих, но это не отменяло того факта, что у них не всегда всё складывалось гладко. Повзрослев, все поняли, насколько нелепо вели себя в определённые моменты жизни, но, чтобы дойти до осознания этого, им следовало вырасти, получить жизненный опыт и оглянуться назад, дабы оценить поступки с новой высоты.       Последние несколько глав Мартин читал, будучи во всём, что касалось этой рукописи, согласным с Рейчел.       Кэндис не должен упустить свой шанс.       «Призрачных мальчиков» стоит показать широкой аудитории.       В течение дня он неоднократно возвращался мыслями к разговору в кафе. Возможно, вмешательство не требовалось вовсе.       Рейчел с твёрдостью, какой могла бы позавидовать скала, простоявшая на одном месте тысячи лет, заявила, что сама отправит роман на конкурс, если не получит согласия от Кэндиса.       Слов на ветер она обычно не бросала.       С точки зрения логики, Мартину стоило воздержаться от демонстрации собственной осведомлённости.       Всё складывалось отлично, омерзительные сны оставили его в покое, дневники предка больше не нагоняли страх. Мартин даже рискнул перечитать перед сном пару страниц оттуда. Сон, построенный на крови, так и не пришёл.       Никаких ужасов, никакого крика при пробуждении, никакого перехода из одной реальности в другую.       Столкновений с учеником больше не было. Следовало вздохнуть с облегчением и забыть, как страшный сон, но Мартин периодически нарочно выискивал Кэндиса взглядом в толпе. Это было по-настоящему иррациональное желание, подбирать объяснение которому Мартин не хотел. Но, в целом, склонен был списывать свою озадаченность чужой судьбой на увиденные после ознакомления с дневниками сны. Убеждал себя, что они основаны на играх подсознания, но всё равно жаждал удостовериться: с Кэндисом всё в порядке.       Он жив, здоров и относительно счастлив.       Всё так же смеётся, запрокидывая голову. Жонглирует конфетами в столовой, отдавая, наигравшись, одну-две из них своему приятелю. Поедает шоколад в точности так, как делал это в машине несколько лет назад, разламывая на мелкие кусочки, прикусывая половинку квадратика, а потом проталкивая вторую часть в рот пальцем. Не специально, а неосознанно. Проводит перерывы между занятиями с записной книжкой в руках, куда заносит какие-то пометки. Не завязывает шейный платок, а скалывает его значком. Теперь, правда, совсем другим, приобретённым взамен потерянного аксессуара.       Всё так же.       Вопросом, когда успел подметить и запомнить чужие привычки, Мартин не задавался. Потому что знал: ответ ему не понравится. Как не понравится и вывод, сам собой напрашивающийся.       Незадолго до начала учебного года Мартин внимательно изучал платёжные документы. Среди тех, кто оплачивал обучение отпрысков, нашлось место и для членов семьи Брайт. Разве что инициалы сменились. Раньше обучение оплачивала мать, а теперь – отец. Кэндис академию не покинул, несмотря на то, что однажды стал свидетелем разговора, однозначно, не слишком ему приятного. При случае мог попросить отца найти ему другое учебное заведение, но не сделал этого.       По идее, понимание, что желание осталось невыполненным, и назойливый ученик по-прежнему находится в стенах его учебного заведения, должно было Мартина разозлить, но он почувствовал облегчение.       Сентябрь прошёл в относительном спокойствии. А в октябре Мартин сам нарушил эту безмятежность, расставив приоритеты и пригласив к себе Анжелу.       – Что-то случилось, мистер Уилзи? – поинтересовалась она подчёркнуто профессиональным тоном.       – Мне нужно серьёзно поговорить с одним из учеников, – произнёс он.       Устало потёр переносицу.       Казалось, что голова начинает болеть от одних только мыслей о Кэндисе.       – Пригласить его сюда?       – Да, – ответил Мартин и добавил немного погодя: – Если не сложно.       – Это моя работа, мистер Уилзи, – усмехнулась Анжела, поднимаясь и направляясь к двери. – Что за ученик?       – Кэндис Брайт.       – Хорошо, мистер Уилзи.       Она едва заметно кивнула и удалилась. Простучали по паркету квадратные каблуки форменных туфель.       Разговаривая с Анжелой и отдавая ей приказы, Мартин вспоминал времена, когда сам был учеником академии.       Анжела тогда находилась в самом низу своей карьерной лестницы и выступала в роли девочки на подхвате, выполняя все поручения Альберта Уилзи. Директор в академии сменился, а Анжела осталась на месте, всё такая же бодрая, исполнительная и преданная делу.       Глядя на Анжелу, Мартин ловил себя на мысли, что она намного уместнее смотрелась бы в кресле директора. С гордостью приняв бразды правления, встала во главе школы и, несомненно, сумела бы добиться небывалых высот, не только не уменьшив значимость «Чёрной орхидеи» в списке учебных заведений Великобритании, но и значительно усилив её авторитет. Анжела не стала бы кривить душой, заявляя, что быть директором – честь для неё. Она действительно любила школу всем сердцем.       На руку Мартину сыграла преемственность поколений. Он занял это кресло только потому, что был сыном своего отца. И потому, что от должности отказался Терренс. Самый активный любитель и почитатель семейной легенды, не стал знакомиться с ней ещё ближе. Академия нравилась ему лишь в качестве олицетворения памяти предка, памятника архитектуры, увековечившего в камне любовь Роберта. Но, как место работы, не привлекала совершенно.       Двойные стандарты, как они есть.       Впрочем, обижаться на это было глупо и по-детски. Он мог до конца жизни носить в себе обиду на старшего брата – такой возможности у Мартина никто не отнимал. Однако чем больше времени проходило, тем меньше оставалось претензий, а совет Рендалла, озвученный десяток лет назад, теперь воспринимался ровно так, как нужно.       Как должно.       Неизвестно, к каким последствиям мог привести тот выбор. Неизвестно, сколько раз Мартин полез бы на стену от безысходности, поняв, что не справился, сделал что-то не то и допустил фатальную ошибку.       Как ни крути, а подписать приказ об отчислении намного проще, чем закрыть глаза на смерть человека, лежавшего на операционном столе полчаса назад. Зная собственную способность загоняться даже по мелочам, Мартин примерно представлял масштабы катастрофы и периодически радовался, что сумел избежать участи человека, в чьих руках находятся чужие жизни.       В дверь осторожно постучали.       – Входи, – произнёс Мартин.       За то время, что они не пересекались и не оставались тет-а-тет, Кэндис, кажется, ещё немного вырос. Теперь он уже точно перещеголял Мартина в росте. На пару сантиметров, не более.       – Хотели видеть меня, мистер Уилзи? – произнёс Кэндис, закрывая дверь и замирая на месте.       Он стоял напротив, не приближаясь к столу.       К чести его, стоило заметить, что он умел правильно расставлять акценты. Понимал, когда какое обращение уместно и не пытался прямо здесь и сейчас разыграть пьесу о лучших друзьях. Смотрел без осуждения, о временном помутнении рассудка не напоминал. Он держал необходимую дистанцию.       Очевидная всем и каждому расстановка сил.       Ничего личного. И никаких претензий.       – Хотел, – произнёс Мартин. – Присаживайся, Кэндис.       – Благодарю.       Кэндис слегка склонил голову, выражая признательность, и всё-таки подошёл ближе. Выдвинул стул и опустился на краешек сидения. В декорациях директорского кабинета он оказался впервые за долгое время. И, сказать по секрету, не знал – не догадывался – о чём пойдёт речь.       Предложение зайти к директору прозвучало, как гром среди ясного неба. Неожиданно, непредсказуемо. Ничто не предвещало, что называется. Одноклассники все с удивлением смотрели на него. Они тоже не понимали, что такого Кэндис мог натворить, чтобы его сорвали с занятий и отправили к директору, не дожидаясь перерыва.       Единственным, кто не особенно растерялся, был Гаррет. Тот оставался верен себе и отпустил ядовитое замечание об исполнении мечты. И ещё о шлюхах, готовых бежать на край света ради того, чтобы определённые личности им присунули хотя бы раз в жизни.       Кэндис, проходя мимо стола Гаррета, провернул отрепетированный неоднократно трюк, пользовавшийся большим почётом у Патриции. Сделал лёгкое движение рукой, опрокидывая открытый флакон с корректором, который тут же растёкся по страницам чужой тетради. Слышал, как Гаррет обласкал его словами, прошипев вослед вполне различимое «сука».       Обернулся и показал Марвелу средний палец на прощание.       Иногда Гаррет становился просто невыносимым, притом, что и в обычное время назвать его невероятно приятным собеседником не получалось.       Он являл собой пример того, как человек с годами меняется до неузнаваемости.       В средней школе он был другим. Вёл себя иначе.       Нет, он не стал иным в одночасье, что-то такое проскальзывало и прежде, но сейчас оно достигло пика, а грязь, которую он в себе хранил, хлынула через край. Теперь, покопавшись основательно в качествах, составляющих его личность, можно было ощутить прилив неконтролируемого омерзения, о чём Кэндис неоднократно и заявлял, хотя, было время, когда они вполне неплохо общались. Испытания временем дружба не прошла, а внезапно вспыхнувшая односторонняя, не имеющая шанса на взаимность влюблённость осложнила и без того непростые отношения. О дружбе можно было говорить лишь в прошедшем времени, в настоящем – сочинять ей некрологи и эпитафии.       В любом случае, Гаррет остался в учебной аудитории, а Кэндис находился в одном помещении с директором.       Думать о взаимоотношениях с одноклассниками, перехватывая сосредоточенный взгляд серых глаз, было достаточно нелепо.       – Я хочу поговорить с тобой о конкурсе, – произнёс Мартин.       – Вы тоже знаете? – удивился Кэндис.       – Меня поставили в известность.       – Неужели миссис Даглер попросила повлиять на меня, воззвав к здравому смыслу? – осознав, что никаких провинностей на него вешать не будут, Кэндис немного осмелел. – Надеется, что мнение руководства академии станет определяющим фактором?       – Нет, ничего такого она не говорила. Я слышал о возможном участии, как и о том, что ты взял время на размышления.       – Прошу прощения, мистер Уилзи.       – Да?       – С каких пор вы занимаетесь такими мелочами, как будущее отдельно взятых учеников? Мне казалось, что должность директора предполагает нечто более масштабное, нежели литературные потуги некоторых личностей. Не отрицаю, что затянул с ответом и не поставил миссис Даглер в известность, поскольку в последнее время было слишком много дел. Но могу заверить, что ей не о чем беспокоиться. Я собираюсь принять участие, даже если это будет один из моих самых грандиозных провалов, сопоставимых разве что... Впрочем, не столь важно.       – Действительно не важно, или просто не хочешь откровенничать?       – Это связано с моими родителями. Сомневаюсь, что вам интересны случаи из жизни славной семейки Брайт, – произнёс Кэндис, устроив ладонь на колене и осторожно постукивая по нему пальцами. – Что касается конкурса, то, если мне не изменяет память, завтра в расписании стоят два часа английской литературы. Я обязательно передам заполненную форму для участия миссис Даглер. Рукопись давно находится у неё. Она могла и самостоятельно всё провернуть, не ставя меня в известность.       – Тот, кому этот роман посвящён, уже дал разрешение?       Мартин не собирался задавать этот вопрос, несмотря на то, что слова сами так и напрашивались, пощипывая и обжигая кончик языка. Произнеся это, он фактически признался в собственной уверенности: произведение было посвящено ему. В случае если предположение ошибочно, у Кэндиса появится повод посмеяться на досуге.       Что ж, перспектива открывается занятная.       Постоянно игнорировать и внезапно озадачиться, когда поток внимания иссякнет. А главное – так типично для людей.       Судя по тому, что в кабинете установилась гнетущая тишина, Мартин всё-таки ударил в молоко. Осознав это, он приготовился услышать звонкий смех, нарушающий тишину и разносящийся по помещению. Это, конечно, будут не совсем типичные эмоции, проявленные учеником, разговаривающим с директором, но... Но у них изначально всё было совсем не так, как у других.       Не было на территории академии тех, с кем Мартин прошагал путь ученика ещё раз, год, за годом наблюдая за чужим взрослением и с ужасом думая о том... О чём человек его положения никогда не должен думать. Признаваться в этом – тем более. Даже под страхом смертной казни.       – Так вот в чём дело. Вы думали, что... Нет. На самом деле, нет. Просто это было первое, что пришло мне в голову, когда речь зашла о возможной отсрочке. Я не собирался спрашивать разрешения.       – Почему?       – Потому что она бы из вредности ответила отказом.       – Она?       – Патриция. Моя сводная младшая сестра. Один из героев наделён определёнными чертами этой девочки. Если бы она узнала, в каком свете я её представляю, точно не стала бы поддерживать идею с участием.       – А родители?       – Реджина не знает. Альфред считает это блажью, недостойной внимания. Инге сейчас не до чтения. У меня в ближайшем будущем появится сводный брат. Судя по тому, как протекает беременность, он будет на редкость капризным существом. Мистер Уилзи?       – Что?       – Позволю себе повторить недавний вопрос. Почему вы внезапно озадачились моей судьбой? Мои предположения – не истина в последней инстанции, но если внезапно проснувшаяся забота порождена чувством вины или чем-то подобным за случившееся летом, то скажу, что это происшествие не стоит внимания. И извиняться вам не за что. Мы находились не на территории академии, я мог забыть о том, что вы – директор, и каждое слово – приказ. Руки мне никто не связывал и не заставлял реагировать подобным образом. Однако я ответил, и... Собственно, всё.       – Брать вину на себя – не лучшая тактика.       – Знаю. Но мне действительно хотелось, – Кэндис усмехнулся. – Это... Я, наверное, даже подходящего сравнения не найду, потому скажу, как есть. Это как много-много лет мечтать о чём-то, а потом получить. Покажите мне человека, который находясь в здравом уме, откажется от исполнения желания, потому что без доказательств в его существование не поверю. Я сам на такие жертвы не способен. Надеюсь, юная мисс Кингстон пребывает в счастливом неведении. Ей никто не донёс, и она не устроила очередной скандал.       Мартин сомневался, стоит ли говорить об этом прямо сейчас.       С той темы, которая планировалась в начале беседы, они съехали туда, куда соваться было опасно.       О нейтральности не шло речи, каждое произнесённое слово – сплошная провокация и компромат.       Тот, кто решится подслушать, с лёгкостью получит сенсационную новость. И где гарантия, что он сохранит знания в тайне, а не поспешит открыть глаза окружающим?       – Твоя теория не сработала.       – То есть?       – Женщина не стала за меня хвататься и под венец не потащила. Мы расстались. Уже навсегда, а не на время.       – Верится с трудом. Вы были красивой парой.       – Не спорю.       – А вы скромны, мистер Уилзи.       – Зачем отрицать очевидное? – усмехнулся Мартин. – В конце концов, об этом не говорил только ленивый. «Вы созданы друг для друга. Вы так хорошо смотритесь вместе». Счастливее нас это не сделало. Внешняя привлекательность не является залогом успеха отношений. Они были красивыми, но пустыми. Не хочу поливать их грязью и говорить, что всё это время ужасно страдал, потому что ничего такого не наблюдалось. Просто мы с Трис не сошлись характерами. Всё сложно, но о расставании я не жалею, как видишь. Даже в депрессию не впадаю и не заливаю горе алкоголем, постепенно теряя человеческий облик.       – Давно?       – Да. Ещё летом. Не думаю, что этот кабинет – подходящее место для обсуждения подобных тем, потому рискну повторить своё прошлое предложение, когда-то не нашедшее отклика. Но вдруг во второй раз звёзды будут ко мне благосклонны, и удача улыбнётся?       – Может быть. Когда перестанете говорить загадками, – произнёс Кэндис.       – Как насчёт побега?       – Прямо сейчас?       – Нет. Во время каникул.       Кэндис улыбнулся и прикрыл глаза. Лицо у него было потрясающе... беззащитное. Почему-то именно эта характеристика напрашивалась первым делом, когда Мартин смотрел на подрагивающие каштановые ресницы и чуть приоткрытые губы, невольно ловя себя на мысли, что хочет провести по ним пальцем, слегка оттянуть нижнюю, ощущая немного шероховатую поверхность.       Они не были чрезвычайно пухлыми, равно как не были и тонкими. Они были исключительно красивыми, и этого определения хватало с головой.       – Ради чего вы это делаете? – спросил Кэндис в третий раз, немного изменив формулировку вопроса.       – Ради твоего будущего.       – То есть?       – Я хочу познакомить тебя кое с кем. Полагаю, это не будет лишним.       – Заинтриговали. Сообщите мне о своих планах, когда определитесь с ними окончательно. А сейчас... Я могу идти?       – Иди, – ответил Мартин, но стоило только взяться за дверную ручку, вновь окликнул своего посетителя, запнувшись, но потом поправив положение: – Кэнди...с?       Тем самым окончательно позволил убедиться, что прежде без зазрения совести называл собеседника Конфеткой, не уставая доказывать обратное.       – Что такое?       – Ты солгал. Относительно посвящения этого текста сестре. Допускаю мысль, что характер действительно списан с неё. Но всё остальное – ложь.       Кэндис молчал, кусая губы и мучительно пытаясь понять, как и когда прокололся. Он всеми силами старался сохранить истинные чувства в тайне, но обмануть Мартина не получилось от слова «совсем».       – Солгал?       – Да. А ты... читал?       – Да.       – И?       – Мне понравилось. Очень. * * *       – Надеюсь, внезапный визит не нарушил твои планы?       – Нет, говорила ведь по телефону. Он не такой уж внезапный, вполне запланированная встреча. К тому же, когда я возражала? Родители удачно свалили в неизвестность, у меня намечается томный вечер в компании французской грамматики, хотя я бы предпочла вино родом из этой страны и что-нибудь вкусное к нему, но, что есть, то есть. Иного, увы, не предвидится. Твоя компания не только скрасит мне часы мучений, но и принесёт реальную пользу. Вернёшься и поможешь мне, как договаривались.       – А репетитор куда подевался?       – Сказал, что своим произношением я сломала ему мозг, и он больше не придёт никогда, – хмыкнула Мартина, захлопнув учебник и прижав к груди.       – Его следовало выставить за порог, лишив оплаты, только за это высказывание, – заметил Кэндис, бросив прямо на пол небольшую дорожную сумку с вещами.       Удобная сменная одежда, расчёска, зубная щётка. Стандартный набор того, кто отправляется на некое мероприятие, сродни пижамной вечеринке. На самом деле, в его случае никакой вечеринки не планировалось. Подобное заявление всего лишь послужило предлогом для побега из дома.       Временного. Всего на один вечер.       Назвав реальные причины, несомненно, пришлось бы доказывать необходимость этой вылазки. Для ведения спора, а на цивилизованный разговор Кэндис не рассчитывал, требовалось желание вступать в полемику. Или время.       Кэндис не располагал ни первым, ни вторым.       Он не собирался говорить Альфреду правду, зная, что одно предложение обязательно потянет за собой ворох расспросов. Что, как, почему, с какой стати? Кто сказал, что его отпустят на ужин с директором школы, посчитав эту вылазку само собой разумеющимся явлением? Сам факт, что какой-то практически незнакомый мужчина приглашает его на приватную встречу, уже наталкивает на подозрения, потому, стоит только открыть рот, и мероприятие окажется на грани срыва. Альфред обязательно выдвинет встречное предложение, которое и назвать таковым можно с большой натяжкой. Скорее, навяжет собственное мнение и поставит перед фактом. Ужин пройдёт или под наблюдением, или... вообще никак.       Привыкший планировать собственную жизнь, расписывая её едва ли не по минутам, Альфред всерьёз взялся за построение окружающих его людей, приучая их к собственному подходу. Больше всего доставалось, что неудивительно, старшему сыну Альфреда, поселившемуся в новом доме не так давно, а потому просто обязанному пройти курс молодого бойца. Что примечательно, до переезда, жизнь Кэндиса отца не заботила. Можно было скитаться по улицам до темноты, а то и до самого утра. Всем было наплевать. Теперь внезапно проснулась забота, больше походившая на режим, свойственный тюремному заключению.       «Где ты был раньше, пап?» – думал Кэндис, усмехаясь без энтузиазма.       Такая любовь! Такая озадаченность!       Как будто только сейчас нашёл отпрыска, потерянного много лет назад и решил с опозданием компенсировать былой недостаток внимания, заменив его переизбытком. Альфред честно старался, но все его попытки выглядели в итоге нелепо.       Годы, проведённые врозь, дали о себе знать. Понимания между людьми старшего и младшего поколения не наблюдалось, а вот разногласий – сколько угодно. У них всё было разным. Цели, мечты, взгляды на жизнь и представление о будущем. Вот общего, увы, не обнаруживалось, независимо от того, с какого расстояния они пытались эти схожие черты личности отыскать. Ни с дальнего, ни с ближнего. Константа. Постоянство – признак мастерства. Они были мастерами в области умения спорить по пустякам на почве несовпадения точек зрения.       – Он продержался долго, – заметила Мартина, положив учебник на журнальный столик в гостиной и жестом предложив кузену следовать за ней. – Во всяком случае, дольше остальных. Честно пытался вложить в мою голову знания, но я, кажется, совсем не имею способности к французскому языку. Я наслаждаюсь им, слушая определённые песни, но когда речь заходит о необходимости заговорить, сразу же ступор и жуткое бульканье вместо нормального произношения.       – Ты боишься совершить ошибку, в этом всё дело.       – Боюсь и не скрываю свои страхи. Честно признаюсь, что именно поэтому ненавижу читать вслух. Когда напротив меня сидит человек, идеально знающий этот язык, а мне нужно продекламировать отрывок из текста, наступает полный ступор. Уверена, что во время общения с другими учениками, педагог обязательно приводит меня в пример, поясняя им, как не надо подходить к обучению.       – Он смеялся хоть раз?       – Нет. Но с моей неуверенностью в собственных силах ты ничего не поделаешь. На самом деле, я пошутила. Репетитор ещё не отчаялся и продолжает приходить на занятия, периодически одаривает скупой похвалой. То, что эти потуги расплавили ему мозг – исключительно мои догадки. После каждого часа, посвящённого занятиям, я ловлю себя на мысли, что отказаться от позора не поздно. По сути, знание этого языка мне не нужно, просто блажь, никаких великих целей. Но потом просыпается уверенность, что я сверну горы, и снова начинается пытка. И для меня, и для репетитора.       – Если бы ты перестала принижать свои заслуги, поняла бы, что делаешь успехи.       – Если бы я перестала копаться в себе, самосовершенствованию можно было бы сделать ручкой и сказать «прощай», – усмехнулась Мартина. – Лучше расскажи, какие обстоятельства заставили тебя совершить дерзкий побег из-под контроля дяди Альфреда? Не думала, что ты способен на такое.       – Раньше надо мной не довлел родительский контроль, и я шёл, куда угодно. Тогда хотелось, чтобы остановили, пожалели и хотя бы ради приличия позвонили. Поинтересовались, как дела, когда вернусь... Сейчас мне восемнадцать, и я не нуждаюсь в тотальном контроле. Однако отец считает иначе.       – Лучше поздно, чем никогда. Разве нет?       – Не в этом случае. Я искренне ему благодарен за крышу над головой, но время кормления с ложечки, смены подгузников и стирки пелёнок в прошлом. Я достаточно взрослый для того, чтобы самостоятельно принимать решения и ходить туда, куда хочется. Он этого не понимает. Что касается сегодняшнего плана, то мне просто нужно было перестраховаться, – пояснил Кэндис. – Ты же знаешь, насколько ситуация запущенная. Выходя из дома на десять минут, по возвращении я обязан дать отчёт. Альфред не может пройти мимо, не спросив, почему я выходил. Конечно, можно было попытаться сбежать из дома, а потом незаметно вернуться обратно, но я решил не рисковать. Не думаю, что мои дела растянутся на долгое время. Пара часов, и я снова буду здесь. Кофе, приглушённый свет и много-много упражнений. Говорите ли вы по-французски, моя милая леди?       Увидел, как помрачнело лицо кузины при упоминании гранита науки, и тихо засмеялся. Кэндису французский давался легко. То ли сам способным учеником оказался, то ли наставники чудесные попались. Второй вариант был вероятнее. Кэндис вообще придерживался мнения, что с учителями ему везёт всегда и везде.       – Да ну тебя, – отмахнулась Мартина, останавливаясь и открывая дверь одной из спален. – Вот, располагайся здесь. Насколько я помню, эта комната всегда была твоей любимой.       – Спасибо.       Кэндис потянул молнию, доставая и выкладывая джинсы с футболкой, сложенные аккуратной стопкой, на одеяло. Расчёску и зубную щётку вместе с пастой оставил в сумке.       Бросил мимолётный взгляд на экран смартфона. До начала запланированной встречи оставалось чуть больше часа. Чтобы добраться до места назначения, требовалось в два раза меньше, потому он мог не спешить особо и не бегать по дому с вытаращенными глазами, лихорадочно пытаясь отыскать тот или иной элемент гардероба.       Он уже сюда приехал в той одежде, в какой собирался появиться на встрече. Мартин настаивал на поддержании дресс-кода, и Кэндис выполнил просьбу, помня о том, что этот вечер на романтическое свидание не тянет. Его хотят познакомить с кем-то.       Знать бы ещё, с кем именно.       Интрига подстёгивала воображение и заставляла волноваться в два раза сильнее обычного. Неоднократно проанализировав ситуацию, Кэндис так и не сделал однозначных выводов, разброс кандидатур мог оказаться огромным.       Во время телефонного разговора, он озвучил интересующий вопрос, но Мартин ответил уклончиво, заметив только, что личность важная, нужная, а бонусом – интересная. Следовательно, неловкости и длительных пауз в общении возникнуть не должно, кто-то из троих обязательно найдёт предлог для его продолжения.       – Было бы за что.       – Мне кажется, есть. Ты, как минимум, покрываешь мою ночную вылазку.       – Я всё ещё надеюсь услышать подробности, связанные с ней, по возвращении, – Мартина выразительно посмотрела на кузена, прищурила глаза, давая понять, что если не знает, то догадывается об истинных причинах чужих поступков. – В благодарность за труды.       Кэндис склонил голову и сложил руки на груди, поддерживая обмен немного ехидными взглядами.       – Это не то, о чём ты думаешь. И даже не его подобие.       – Как ты можешь делать заявления с такой уверенностью?       – А почему бы и нет?       – Ты не знаешь, о чём именно я думаю.       – У тебя всё на лице написано.       – Правда?       – Да, Марти. В твоих глазах я вижу жажду рассказа о нежных или же предельно страстных любовных похождениях. Моя история тебе разочарует, поскольку встреча ориентирована на решение вопросов, не имеющих никакой связи с чувствами.       – Ну вот. Ты только что разбил мечты романтичной девушки, – с иронией в голосе произнесла Мартина. – У меня твои действия вызывали иной ассоциативный ряд.       – Ты сама-то давно сбегала на свидания? – спросил Кэндис. – Кажется, это что-то нереально... устаревшее. Анахронизм своего рода.       – Я перестала это делать ровно в тот момент, когда кавалеры сами начали залазить в окно моей спальни.       – А потом летели с лестницы, – поддел Кэндис, зная о нравах, царивших в семье кузины.       Её отец с не меньшим вниманием отслеживал, кто наносит его дочери визиты. От дома, конечно, никому не отказывал, но отношение своё демонстрировал открыто. Иногда посетители сами зарекались приходить сюда, предпочитая встречи на нейтральной территории.       – У тебя радикальные методы.       – Не у меня, а у дяди, – поправил Кэндис, убирая сумку в ящик комода.       Помимо декоративных подушечек с лавандой там ничего не было, потому вещь поместилась без труда. Прежде чем ящик оказался закрыт, Кэндис осторожно провёл пальцами по бледно-лиловому шёлку, слыша, как едва различимо хрустят под пальцами сухие веточки остро пахнущего растения.       – Мои родители понемногу прогрессируют. Не теряю надежду убедить обоих в том, что их дочь с головой на плечах, – Мартина воздела глаза к потолку. – Сейчас я на пути к успеху. Дорога долгая, но я не сдаюсь.       – Мне на такое, когда речь заходит об Альфреде, не приходится рассчитывать.       – Итак, если ты идёшь не на свидание, то... куда? Какая-нибудь вылазка вместе с одноклассниками? Для подобного мероприятия ты одет слишком строго. Или я ошибаюсь?       – Нет, не с одноклассниками. Возрастная категория присутствующих – около тридцати лет, а, может, больше. Пока не знаю. У меня будет не один, а несколько визави. Важные, нужные люди, как высказался организатор встречи. Подозреваю, что это связано с конкурсом, но утверждать не возьмусь.       – Конкурсом?       – Разве я не говорил?       – Нет. Впервые слышу.       – Я обязательно расскажу, если у меня хоть что-то с ним выгорит. А если нет, то какой смысл? Это будет неудачная страничка биографии, которую стоит перевернуть и пойти дальше. Она точно недостойна обсуждения.       – Когда ты успел стать таким скрытным?       – Понятия не имею, – пожал плечами Кэндис. – Наверное, это началось с тех пор, как я впервые поймал себя на мысли, что людям доверять нельзя.       – Даже мне?       – Даже себе.       – Боишься отпугнуть удачу?       – Вот это последнее, о чём я мог подумать. Просто не привык смаковать неудачи, а уверенности в победе нет. Понимаешь?       Мартина согласно кивнула. Естественно понимала. Дважды повторять не требовалось.       Помимо названного пункта у Кэндиса набралось немалое количество причин, оставшихся невысказанными.       Дело было не в кузине и не в суевериях.       Просто не возникало желания болтать о призрачных перспективах и рассыпаться в восторгах. Кэндис к совету Рейчел прислушался, заявку на участие подал, рукопись отправил, но оглашения результатов побаивался.       Нельзя сказать, что Кэндис, считая себя единственным достойным автором, претендовал на победу, искренне верил в возможность получения первого места и, как следствие, заключения контракта.       Наоборот.       Уверенности ему недоставало. Он находил произведение о братьях, написанное во время летних каникул, не до конца проработанным и требующим огромного количества правок. Потому заранее определил, что плестись ему в хвосте списка участников с таким творением. Тем не менее, от участия в конкурсе молодых литераторов не отказался.       Теперь каждый вечер заходил на сайт организаторов, заворожено глядя на дату окончания конкурса, одновременно желая скорейшего наступления этого дня и вместе с тем боясь, что первое декабря отразится на календаре слишком быстро. Высветится на дисплее телефона и экране ноутбука заветная цифра, рецензенты или жюри разместят в сети список финалистов, и участники полезут туда в надежде найти своё имя, вписанным в заветную первую строку.       Кэндис опасался, что не успеет морально подготовиться. Времени вроде много, но пролетит оно стремительно, как всегда и случается. Проиграв, плакать он, конечно, не будет, но на время от творчества, несомненно, отойдёт. Переосмыслит, обдумает, попытается в дальнейшем не совершать ошибок, присущих первым опытам. А, может, не на время – навсегда. Тут как карта ляжет.       Именно к такой тактике поведения, условно именуемой «учитесь на своих ошибках», обычно и призывали мотивирующие посты, в которых упоминались знаменитые авторы, вроде короля ужасов или литературной матери Гарри Поттера. В заметках говорилось не только об успехе, но и о промежуточных шагах на пути к славе.       «Им отказывали неоднократно», – кричали газетные заголовки.       Данные посты должны были вселять надежду и помогать тем, кто тоже оказывался за бортом, не опускать руки, продолжать двигаться вперёд и верить, отчаянно верить в исполнение мечты.       По неизвестным причинам, Кэндиса такие статьи не мотивировали, а смешили.       Когда речь заходила о неудачах, он придерживался иной позиции, идущей вразрез с той, что навязывали издания, как бумажные, так и электронные. Они призывали к позитивному мышлению, подхватив методы многочисленных психологов, проводящих тренинги личностного роста за довольно внушительные суммы, а в реальности неспособных даже собственную жизнь подогнать к единому знаменателю.       Кэндис думал, что каждой творческой личности, независимо от того, в какой именно области она пытается реализовать собственные таланты, нужно говорить не о более успешных коллегах, а о тех, кто в погоне за счастьем оказался на самом дне. Оценив перспективы трезвым взором, а не через розовые очки, многие сойдут с дистанции на раннем этапе. Сплошная польза. Не из-за уменьшения числа конкурентов, а за счёт сокращения количества сломанных – в перспективе – жизней.       Не стоило рассказывать мечтающим художникам о персональных выставках и именитых клиентах, писателям об огромных тиражах, а музыкантам о платиновых статусах пластинок. Всем им стоило бы показать изнанку этого чудесного мира под названием «творчество». Разгромные рецензии, пьяная публика, которую не волнуют старания, но которой весело наблюдать за тем, как в непрофессиональных исполнителей летят пустые бутылки, превращаясь в фонтан брызг, нищета на фоне малого интереса к готовым продуктам деятеля, а потом отчаяние и мысль: «А не пошла бы эта мечта на хуй? Большой и толстый».       Вначале все «будущие звёзды» верили искренне, все строили свои воздушные замки. И чушь собачья – заявления, гласящие о недостаточно сильном желании, призывающие работать больше, не покладая рук, чтобы однажды отхватить свой кусочек пирога. Выпечка – это здорово и вкусно, но польза от неё есть только при условии, что она появляется вовремя, а не в тот момент, когда творческая личность умирает от истощения. Идут последние минуты, всё проносится перед глазами, приходит осознание.       Неприятное такое.       Она сама себе вырыла могилу, обманувшись. По сути, смешав свою жизнь с дерьмом и спустив полученную омерзительную консистенцию в выгребную яму. Откровенно проебав весь потенциал на попытки исполнения априори невозможного.       Громче всех будут смеяться те, кто сначала советовал работать активнее и не тормозить, заметив препятствие на пути. Эти же люди потом будут сетовать, что личность сама себя загнала. Она неправильно распределяла время. Она не старалась. Она не верила. Ну да, конечно. Скажут, что это было ненастоящее желание. Скажут, что если бы хотела, добилась бы обязательно.       В жизни всё просто устроено.       Кому-то везёт.       А кому-то нет.       Никаких тайн и секретов успеха.       Везение может быть разным, начиная от родства с людьми, имеющими влияние в той или иной сфере, заканчивая ещё какой-нибудь случайностью, выпадающей с незавидной периодичностью: один раз на миллион попыток.       Так или иначе, это будет именно вопрос удачливости.       Тот, кому Фортуна улыбается, разумеется, представляя конечный успех риска, будет готов на всё, даже из кожи вон вылезти. Самое смешное в том, что ему этого делать не придётся. Выворачивать себя наизнанку придётся как раз представителям общества неудачников.       Вопрос: окупятся ли их страдания и старания?       Невозможно сохранять радужный настрой, получая один отказ за другим, нереально продолжать мечтать о многомиллионной аудитории и забитых до отказа стадионах, когда и на первый, и на тысячу первый концерт приходит три человека. Когда звукозаписывающие компании отказывают до прослушивания, потому что видят эти «кассовые сборы». Они совсем не глупы, следовательно, не станут тратить время и деньги – самое важное в любом медиа-бизнесе! – на убыточный проект.       Не имеет значения, что этот голос, при минимуме приложенных к обработке усилий, способен исполнить такие шедевры, которые раскрученным топовым артистам с их половиной октавы не снились.       Не имеет значения, что через сто лет эта картина будет признана достоянием мировой культуры, а коллекционеры начнут гоняться за ней, предлагая любые деньги.       Что обладателю чудесного голоса, что автору, написавшему картину, через те же сто лет будет наплевать уже на всё. Их не станет намного раньше.       Во всём нужна своевременность и хотя бы минимальная отдача.       Самому Кэндису голодная смерть не грозила при любом раскладе.       Средств его семьи хватило бы на два поколения вперёд, независимо от того, начнёт он их преумножать или ни разу за всю жизнь этим вопросом не озадачится. Он мог хоть до конца дней своих сидеть в кабинете, окружённый персонажами, выливая их судьбы на бумагу, как та Вида Винтер. Мог, но не стал бы. Проиграв конкурс, он бы принял точку зрения Реджины, поверил в собственную бездарность, и обратил внимание в сторону иной сферы для реализации.       Но это он.       А ведь среди участников наверняка были и люди с типом характера, фигурировавшего в рассуждениях. С особенностями восприятия реальности, присущими главным героям мира, порождённого фантазией, отказывающимся смотреть правде в глаза.       Им Кэндис сочувствовал больше, чем себе.       Ему путь в творчество всё равно был закрыт, при любом раскладе.       Альфред придумал план жизни сына на несколько лет, а то и десятилетий, вперёд. Советоваться не предлагал, на обсуждение не выносил, сам утвердил и поставил подпись. Удивительно, что не начал кастинг невест для наследника.       Чудная шалость в духе мистера Брайта-старшего.       Тем более что о предпочтениях сына Альфред ничего не знал, а Кэндис не торопился делиться подробностями своих любовных переживаний. Не возникало сомнений, что понимания не встретит, а вот агрессию – запросто. Отец посоветует навечно забыть о глупостях, прикажет в его присутствии не заикаться о каких-то там чувствах к другому мужчине. Хорошо, если сделает это на словах, обойдясь без рукоприкладства. Риск напороться на второй вариант развития событий, был достаточно высок. К тому же вопросы о наличии или отсутствии девушки уже несколько раз мелькали в разговорах с глазу на глаз.       Получая ответ, Альфред замечал, что сын явно пошёл не в него.       Кэндис резюмировал про себя, что отец прав. От себя добавлял, что и с Реджиной у него мало общего. Их сходство заканчивается на любви к мужчинам. У Реджины – ко всем подряд, без разбора, у него – к определённому человеку.       Он много лет подряд убеждал себя, что однажды переболеет Мартином. Пройдёт немного времени, всё перегорит, лихорадка отпустит. Но история не желала заканчиваться. Детский восторг, лежавший в основе, не исчез окончательно. Он трансформировался в чувства иного толка. Они попали на благодатную почву, укоренились и расцвели пышным цветом, несмотря на то, что Мартин был прав. Да, сотню, тысячу раз прав. Кто мог оценить его объективнее: он сам или сторонний наблюдатель? Пожалуй, ответ был очевиден.       Кэндис не знал его, храня в памяти образ, созданный своими впечатлениями. Мартин мог оправдать ожидания, а мог и перечеркнуть их одним взмахом руки.       Множество разнообразных мыслей, причудливым образом связанных между собой, одолевало Кэндиса.       Сидя в такси, на заднем сидении, он думал обо всём, что в голову приходило, попутно наблюдая за тем, как проносится мимо давно знакомый, будто наизусть изученный город, вновь скрывающийся за пеленой дождя, оттого имеющий нечёткие, немного расплывчатые контуры.       «Разве я многого хочу?» – думал Кэндис, проводя ладонью по прохладному стеклу.       Вряд ли кто-то, кроме него самого, мог ответить на поставленный вопрос. * * *       Тратить время на долгие уговоры Мартину не пришлось.       Университетский приятель, благополучно скатывавший у него большую часть лекций на протяжении всего обучения, и по сию пору питавший на этой почве невероятную признательность, на встречу согласился довольно быстро.       Заготовленная речь с максимальным количеством аргументов осталась невостребованной. Стоило произнести несколько заветных слов, и Даррен Нортон сделал стойку, обратившись в слух. Слова ничем не примечательные, но почему-то приводящие большинство взрослых людей в экстаз. А ещё говорят, что дети легко поддаются влиянию. Некоторые взрослые способны дать им фору в этом деле.       У меня к тебе деловое предложение.       И всё. Больше ничего не требуется. В глазах – огонь предвкушения и значки фунтов, евро, долларов. Зависит от того, в какой валюте придётся платить по счетам.       Нельзя сказать, что Мартин вспомнил о существовании Даррена только теперь, после появления определённой идеи и желания реализовать задуманное в обязательном порядке – вот кровь из носу. Хоть как извернуться, но добиться поставленной цели, не боясь препятствий, ища обходные пути и в итоге получая корону победителя.       Они продолжали общаться после выпуска. В основном, делали это посредством сети, иногда пересекались в реальности, но обычно их общение не затрагивало сферы профессиональной деятельности. Да и ни к чему это было. Не будучи семейным человеком и не озадачиваясь вопросами образования отпрысков, Даррен вряд ли мог обнаружить что-то интересное в рассказах о жизни академии. Мартина мало интересовали вопросы сотрудничества Даррена с теми или иными графоманами, решившими попытать счастья на ниве издательского бизнеса, а потому готовыми заплатить профессионалу за продвижение своих творений.       Сегодняшняя встреча стала исключением из правил. Никакого трёпа за пивом, распитым в спортивном баре, во время просмотра рядового матча, об очередных подружках и удачных покупках, никаких сплетен о бывших однокурсниках и тому подобной ерунде. Предельно серьёзно, по-взрослому.       Да, Даррен Нортон был никем иным, как литературным агентом, готовым за небольшое вознаграждение подыскать тому или иному автору издателей. И именно с ним Мартин собирался познакомить Кэндиса, не по причине отсутствия веры в возможную победу на конкурсе, а исключительно потому, что хотел перестраховаться на всякий случай. Если Кэндис не сумеет пройти там, то, возможно, сделает это при помощи агентов. Одного, определённого агента.       Авторский портфель, собранный Дарреном, впечатлял. Большинство тех, кого он продвинул в массы, сейчас пользовались успехом и находились на волне успеха. Даррен находился в расцвете карьеры. Ему везло на авторов, среди которых были представители самых разных классов пишущей братии. От тех, кто сочинял истории для детей, до тех, кто пробовал силы в написании эротической прозы. От авторов приключенческих романов, заканчивая теми, кто создавал типичнейшие любовные романы, но до того раскрученные, что многие велись и верили, что читают истинный шедевр – классику будущего. Мартину большинство этих работ казались тошнотворным примитивом, но его мнение вряд ли кого-то интересовало, потому он помалкивал, оставив все возмущения при себе.       Вопрос раскрутки занимал его лишь в теории. В том смысле, что роман Кэндиса хотелось видеть на прилавках в твёрдой обложке, а не только в электронном виде. Задатки были, тема актуальности не теряла, подачу можно было без преувеличения назвать интересной. Если издательства умудрялись делать звёзд из куда более бездарных авторов, то уж навыки Кэндиса точно должны были оценить по достоинству.       Именно об этом Мартин Даррену и поведал, опустив нелестные ремарки о качестве многих творений, вышедших из печати, заменив их нейтральными заявлениями.       Даррен внимательно слушал, пил вино, в отличие от Мартина, не рискнувшего прикасаться к спиртному. Время от времени кивал. Готовился задавать встречные вопросы, докапываясь до самой сути.       – Сначала я подумал, что ты хочешь продвинуть собственное творчество, – заметил, отставив бокал в сторону.       – Брось, – Мартин усмехнулся. – Не с моим сомнительным даром слова пытаться пробиться в эшелон издающихся авторов. Все мои литературные опыты закончились до момента вступления в более или менее подходящий для этого возраст, а детские попытки сложно назвать удачными. Предпочитаю помалкивать о нелепых сочинениях, датированных годами далёкого прошлого, и не вспоминать о них, по мере возможности.       – При правильной подаче продвинуть можно любое дерьмо. Мне ли этого не знать? Довольно просто раскрутить его настолько, что даже самые здравомыслящие люди поверят в шедевральное наполнение купленной книги. Читатель готов съесть всё, на чём висит ярлык бестселлера. Чем чаще напоминаешь потенциальной аудитории о том или ином издании, тем чаще они обращают внимание и, как следствие, покупают. Наполнение зачастую не блещет, но они верят и восхищаются. Главная задача – добиться их веры, остальное – вторично. Женщинам нужна нежность, мужчинам – откровенность с минимум цензуры и герой, на месте которого они представят себя. Герой, которого со всех сторон оближут прекрасные дамы, коих он будет иметь в перерывах между попытками спасти мир. Девушкам нужно это же самое, только поданное с иного ракурса. Они будут представлять себя на месте красотки, которую имеет роскошный герой. Героиням этих книг не обязательно прокачивать скилл, достаточно получить в пару героя, которым они смогут восхищаться. Что становится популярным ныне? Жвачка для мозгов. Массовый продукт, а такой даже однолапая курица напишет, не то, что человек образованный и начитанный.       – Когда к тебе обратится со своей рукописью однолапая курица, не забудь запечатлеть исторический момент. Я хочу это видеть.       – В обязательном порядке. На такое я и сам не откажусь посмотреть. Пока прецедентов не было, но кто знает, как оно сложится в дальнейшем? Но не будем о призрачных перспективах. Лучше расскажи мне немного о том романе, который ты собирался мне предложить для дальнейшего продвижения. Что за автор? Какими судьбами к тебе попала рукопись? Оно действительно талантливо? Или Трис, устав от дизайна, решила попробовать свои силы в написании любовных историй, но не знала, к кому обратиться?       – К мисс Кингстон произведение не имеет никакого отношения. А она – ко мне, – Мартин сделал несколько маленьких глотков воды, посматривая на часы.       У Кэндиса было в запасе ещё пять минут.       Когда довелось разговаривать по телефону, Мартин попросил приехать немного позже официального начала встречи. Эти несколько минут были отведены как раз под обсуждение личности автора и попытку создать ему рекламу. Признаться, в области проведения акций, направленных на продвижение товара, Мартин профессионализмом похвастать не мог. Он там и дилетантом не был, но всё равно надеялся, что сумеет сделать так, чтобы о его протеже осталось приятное впечатление.       – Значит, милая мисс Кингстон автором не является?       – Нет. Должен сказать, что автор принимает участие в конкурсе молодых литераторов. Если займёт первое место, с ним заключат контракт, так что, возможно, помощь не понадобится. Мне просто хотелось перестраховаться на случай, если он не одержит победу. Второе и третье места награждаются, но издание им не светит, а я уверен, что «Призрачные мальчики» должны выйти на бумаге.       – О! И о чём эти мальчики?       – О жизни двух братьев. О противостоянии. О поисках себя. Подростковый роман, приправленный мистикой. Немного любви, много проблем. Довольно живо и искренне написано. Определённой аудитории должно понравиться. Школьники, студенты... Некоторым взрослым тоже придётся по вкусу. Творения явно не уровня Айрис Мёрдок и, конечно, не новое появление Джона Милтона, но точно не бездарно. Для своего времени – идеально.       – Ты читаешь романы, написанные для подростков?       – Обычно нет, но здесь сделал исключение. С подачи близкой подруги, рассыпавшейся в лестных отзывах. Она преподаёт литературу в академии и, в общем-то, никогда не была замечена за вдохновенным прочтением откровенной чуши.       – У каждого человека есть свои грязные секреты, связанные с постыдными удовольствиями. Возможно, на досуге она с упоением проглатывает один за другим романы, которые потом призывает сжигать на кострах, а ты об этом не знаешь.       – Возможно, – согласился Мартин. – Но это не тот случай.       Замолчал, увидев, как на пороге ресторана появился Кэндис, выполнивший требования к внешнему виду. Не униформа академии, не строгий костюм с галстуком, но и не нечто неформальное.       Кэндис сказал, по-видимому, что у него назначена здесь встреча, и в сопровождении официанта направился к нужному столику.       Даррен перестал уделять повышенное внимание напиткам и посмотрел туда, куда был направлен взгляд Мартина.       – Добрый вечер, господа, – произнёс юноша, оказавшийся рядом с их столиком. – Мистер Уилзи, рад вас видеть. Мистер...       – Нортон, – подсказал Даррен. – Литературный агент.       – Мистер Нортон, мы незнакомы, но, надеюсь, что наше общение будет не менее приятным, нежели в случае с мистером Уилзи.       Улыбка осветила лицо, но тут же исчезла.       Юноша вновь посерьёзнел, устраиваясь на отведённом ему месте. Сел ближе к Мартину, но на приличном расстоянии, даже локтями с ним не соприкасался. Тем самым опроверг догадки Даррена о возможных причинах столь сильной озадаченности Мартина судьбой чужого творения.       Даррен не был уверен, что Мартин продвигает творение близкого человека, но периодически подобные подозрения в голову закрадывались.       Мартин редко проявлял интерес к чужим жизням, в роли мецената выступал ещё реже, а тут сделал исключение. Этому должно было быть разумное объяснение, но пока ничего лучше теории о любовной связи выдвинуть не получилось, а она находилась на грани краха.       – Познакомься, – произнёс Мартин. – Молодое дарование, о котором я тебе говорил. Кэндис Брайт.       Даррен вскинул бровь. Взгляд его выражал всего одну мысль. Серьёзно? Это не шутка?       – Я хотел бы внести ясность и уточнить кое-что, – Кэндис сжал в пальцах салфетку. – Да, меня действительно так зовут. У моих родителей специфическое чувство юмора, потому ношу те паспортные данные, которыми они меня наградили.       – Мартин, а это молодое дарование хотя бы в университет поступило? – поинтересовался Даррен.       – Ещё нет, – признался Мартин. – Поступит в следующем году.       – Поразительно.       – Почему?       – Я был уверен, что ты ведёшь речь об авторе другой... возрастной категории. Разумеется, я говорил о принципах раскрутки и создания искусственного ажиотажа вокруг романов, но новые условия ставят меня в тупик.       – Считаешь, что юные авторы не способны написать что-то достойное? – спросил Мартин.       Кэндис, глядя на них, задавался актуальным и своевременным вопросом. Зачем его вообще позвали на этот ужин? Перемыть ему кости оба могли и в общении тет-а-тет. Для этого не обязательно было представлять их с Нортоном друг другу.       Заочное знакомство, в данном случае, рассматривалось Кэндисом в качестве приоритетного. Откровенных оскорблений в его адрес – пока – не звучало, но сомнения и сарказм, промелькнувшие в голосе агента, стоило только назвать истинный возраст, не остались незамеченными.       Более того, Кэндис чувствовал, что знакомый Мартина разочарован этим открытием. Он надеялся на знакомство с автором шедевра, способного за первую неделю после старта продаж возглавить топ, надолго застолбить за собой лидерство и сделать агента, открывшего нового популярного автора, гением маркетинга.       Желательно, чтобы автор этот оказался ещё и привлекательной девушкой – наверняка имя ввело в заблуждение и позволило Даррену угодить в ловушку предубеждений. Как альтернатива, шикарной женщиной в меховой накидке, вечернем платье и с изящным мундштуком в руках. Но никак не юношей, играющим во взрослого и возомнившим себя писателем.       Именно, что возомнившим, а не реально таковым являющимся.       Правдивость высказывания о первом впечатлении Кэндис неоднократно ставил под сомнение, но сейчас понимал, что для некоторых людей оно является определяющим. Он Даррену не понравился, доверия не внушил, а потому и план Мартина уже сейчас, на начальном этапе, отправлялся на дно. Ставка не сыграла, отрывать с руками творение Кэндиса никто не собирался. Его вновь отбросило на стартовую позицию, ту самую, где единственным вариантом для реализации оставалась победа в конкурсе, то есть, никаких вариантов вообще.       К слову, стоило заметить, что Даррен и у Кэндиса прилив положительных эмоций не спровоцировал. Не потому, что произвёл впечатление плохого человека, поверить которому себе дороже. Антипатия формировалась исключительно за счёт понимания чужой подверженности стереотипам, а ещё – невысказанным, но с лёгкостью прочитанным во взгляде насмешкам над нелепым именем.       Даррен мог оказаться интересным собеседником, верным другом, любящим супругом и отцом, покорителем горных вершин или председателем местного отделения общества защиты животных, щедрым благотворителем... Да кем угодно, в принципе. Мнение Кэндиса уже сложилось, и было оно далёким от понятия идеала.       Но Мартин считал встречу необходимой, и Кэндис решил подыграть, постараться изменить представления о себе, не пытаясь ввернуть в каждую фразу умную мысль, чтобы продемонстрировав уровень интеллекта, а на деле начиная выглядеть глупее, но время от времени позволял себе вклиниваться в чужую дискуссию. Отпускал дельные замечания, не строя из себя взрослого, многое повидавшего человека, но и не примеряя маску инфантильного существа, продвигаемого вперёд за особые заслуги.       Возможно, интимного характера.       Кэндис не готов был делать громкие заявления, но подозревал, что хотя бы однажды за вечер такая мысль Даррена посетила. Неизвестно, укоренилась ли в сознании или улетела в неизвестном направлении, но то, что она была – очевидно.       Мартин тоже это чувствовал.       Внутреннее напряжение нарастало.       Он был уверен, что вечер пройдёт в иной обстановке, беседа получится достаточно непринуждённая, занятная и крутиться будет исключительно вокруг литературы. Тема вечера актуальности не потеряла, но общий настрой всех участников деловой встречи отличался от придуманного плана.       Даррен по-прежнему проявлял профессиональный интерес, исключительно. При этом продолжал активно накачиваться вином, пространно рассуждая о нуждах современной литературы, точнее, её потребителей.       Кэндис согласно кивал, принимая к сведению эту спонтанную лекцию и, наверное, тихо ненавидя человека, позвавшего его сюда, тем самым, поставившим в неловкое положение.       Мартин эту натянутую вежливость ощущал максимально. Она его наталкивала на мысли о струнах, готовых лопнуть в любой момент. Вот в их качестве сегодняшний разговор выступал просто отменно.       До появления Кэндиса Мартин был уверен, что его знакомые быстро найдут общий язык, разговорятся о рукописи, обсудят все тонкости и расстанутся крайне довольные событиями этого вечера. Мартин думал, что именно он почувствует себя лишним за столиком, но как-то так получилось, что задумка встала с ног на голову. И тот, кому предписывалось блистать, став главной звездой, проявлял холодную, сдержанную вежливость, а Даррен выискивал подвох, не веря, что столь юный автор способен написать роман, заслуживающий внимания, а не бессмысленный набор слов с зачатками сюжета, погибающими ещё в начальных главах, плоскими героями и бестолковыми сценами-связками.       Автор подросткового возраста – это несерьёзно. Не стать ему кумиром молодёжи, вроде Джона Грина или любого другого автора, пишущего в направлении янг-эдалт. Раскручивать творение такого – это заранее обречённое мероприятие.       Мартин видел, что для Кэндиса истинные настроения собеседника тайной не являются. Он знает, но не подаёт вида, продолжая светскую беседу.       Они разговаривали о рукописи, персонажах, основной мысли, вложенной в произведение, аудитории, на которую Кэндис ориентировался во время написания, о былых достижениях, о должности главного редактора в «Буднях...». Так себе дополнение к общему портрету личности, но Даррена этот момент почему-то больше всего заинтересовал.       Перехватив взгляд Кэндиса, Мартин прочитал в глазах тот же вопрос, что занимал его самого.       Во что выльется беседа? К каким результатам приведёт? Стоит рассчитывать на реальную помощь, или эта вылазка – напрасная трата времени? Встреча завершилась раньше, чем планировалось. Даррену позвонили, и он вынужден был откланяться, предварительно, правда, одарил призрачной надеждой.       – Подводя итог сегодняшней встрече, могу сказать вот что. Издателям нужны книги, которые будут продаваться, принося прибыль. Много прибыли. Книги, лежащие на складах мёртвым грузом, им, естественно, на хрен не сдались. Скажу честно, к вашей затее отношусь без особого энтузиазма. Рукопись не светилась в сети, миллионы просмотров и поклонников не собрала, а, значит, осталась никому неизвестной, и сложно сказать, насколько она востребована в итоге. Две положительные рецензии, полученные от учительницы и просто симпатизирующего лица – это не то, что способно меня переубедить. Прошу прощения за откровенность, но это так. Бизнес, ничего личного. Если бы рукопись никуда не пошла, я бы сразу ответил отказом, но... Участие в конкурсе меняет дело в корне. На лонг-лист ориентироваться я не буду, но шорт – это уже успех. Точнее, шаг на пути к успеху, тем более что конкурс весьма авторитетный. Займи хотя бы третье место, и я обещаю найти на твою рукопись издателя.       – Третье?       – Да, как минимум. Лучше – выше. Если выиграешь, то я признаю свою ошибку, приеду и принесу извинения за резкие высказывания относительно способностей настолько молодых авторов. Тогда и мои услуги не понадобятся, но я на всякий случай оставлю визитку. После объявления результатов буду ждать звонка. Когда оно, кстати?       – Первого декабря, – произнёс Мартин, опередив Кэндиса.       – Отлично. Целый месяц на доработку провисающих моментов, если таковые имеются. А они, готов поспорить, есть у всех авторов. Совершенствуйся, работай над текстом, превращай его в произведение искусства, – Даррен положил на стол визитную карточку и подтолкнул её ближе к Кэндису. – Сейчас вновь прошу прощения, но я вынужден откланяться. Дела зовут, а отложить их в долгий ящик не имею возможности.       Допив вино, Даррен подозвал официанта, оплатил свою часть счёта и удалился, оставив Мартина и Кэндиса наедине. Вряд ли нарочно подстроил этот побег, заранее попросив кого-то из знакомых позвонить во время ужина, хотя, и такую возможность Мартин не исключал. Рассматривал в качестве одного из допустимых вариантов, но за аксиому не принимал.       Расписанием чужого дня он никогда не озадачивался, но мог с уверенностью сказать, что Даррен действительно относится к той категории людей, коих принято именовать личностями нарасхват. У них вечно сотни дел, требующих моментального вмешательства, тысячи планов и миллионы знакомых, жаждущих получить немного внимания. То, что Нортон согласился поужинать в компании университетского приятеля и его протеже, можно было назвать большой удачей.       Однако, несмотря на это обстоятельство, Мартин почувствовал облегчение, стоило только Даррену удалиться. Атмосфера, царившая за столом, изменилась стремительно. Невидимый дым рассеялся, позволяя дышать полной грудью.       – Неловко получилось, – произнёс Кэндис, взяв свой бокал с соком и медленно поднося его к губам.       – Глупая была затея, – вздохнул Мартин, откладывая и поправляя салфетку.       – Хорошая. Реализация немного подкачала, но в этом нет вины определённого человека, – хмыкнул Кэндис. – Если разобраться и посмотреть правде в глаза, станет понятно, что твой знакомый прав. Прямолинейно, но зато никаких иллюзий и напрасных надежд. Невостребованная макулатура – это не то, что им нужно. Они заинтересованы в очередях, образующихся до старта продаж, в борьбе за экземпляры, а, значит, потенциальных допечатках тиража и в восторгах большого количества читателей, чтобы продолжать издавать того или иного автора. Когда этого нет, предложений тоже не будет.       – Ты расстроишься, если проиграешь?       – Нет. Приму как данность.       – Обманываешь?       – Нет.       – Кэнди...с?       – Что случилось, Мар-тин?       Прозвучало немного ехидно. Но с улыбкой, вновь возникшей на губах впервые с момента появления Кэндиса в зале, этот тон не сочетался. Как будто противоречил ему. Слишком дерзко, с вызовом, а в глазах – одни смешинки. Видно, что игра. Игра непрофессиональная, не отрепетированная множество раз, а потому идеально исполненная и завораживающая. Совсем нет. Сплошная импровизация.       Мартин смотрел на своего спутника.       Пытался понять, какие мысли царят в этой голове.       Почему Кэндис улыбается именно так?       Почему молчит, не выдавая гневную тираду относительно испорченного вечера, неоправданных ожиданий и прочих, не слишком приятных моментов?       Собирался озвучить свои мысли, но задал совсем другой вопрос.       – Хочешь поехать домой или останемся на ужин?       – Мне некуда спешить, – произнёс Кэндис.       – Родители не станут возражать?       – Сегодня я ночую в доме кузины, потому они даже не знают о моей вылазке. Подозреваю, что у меня будут проблемы, если им по не самому счастливому стечению обстоятельств захочется поужинать за пределами дома и прийти именно сюда. Ресторанов в городе, конечно, немало, но занесло же нас летом в одно заведение.       – Значит, ты не спросил разрешения, просто сбежав из дома?       – Можно и так сказать. На самом деле, спросил. Только говорил не о походе в ресторан с директором академии, в которой учусь, а о визите вежливости, нанесённом двоюродной сестре. Второе они одобрили, первое, скорее всего, оказалось бы под запретом. Ещё мне могли предложить немного пересмотреть условия. Не приходить вовсе или прийти, но в сопровождении родителя.       – Тебе этот вариант не понравился?       Кэндис покачал головой.       – Почему?       – Большой наглостью будет сказать, что я здесь не столько из-за встречи с издателем, сколько ради возможности провести время с тобой?       – Это будет, по крайней мере, откровенно.       – Но неприятно?       – Дело не в этом.       – А в чём тогда? Если я кажусь навязчивым, ты можешь честно мне об этом сказать. Настаивать на продолжении общения не стану.       – На это ты тоже не обидишься?       – Нет. Правда не всегда приятна, но раз так сложилось, не стоит мучить себя.       Мартин вновь взял многострадальную салфетку, сжал её в пальцах, как будто хотел разорвать на мелкие клочки, но по непонятным причинам сдерживался.       – Последнее, что я в этой жизни сделаю, так это – начну прогибаться в угоду другим людям и их желаниям. Я слишком часто поступал подобным образом в школьные годы, потом появилась аллергия, а сейчас уже выработался иммунитет. Ошибаешься, если думаешь, что твоё общество мне неприятно.       – Сам говорил об этом во время разговора с братом, – возразил Кэндис. – Я помню этот момент так хорошо, словно вчера его подслушал. Именно по этой причине и не могу никак определить причину перемен, происходящих в наших отношениях. По идее, тебя не должны волновать ни я, ни судьба моей рукописи. А если совсем откровенно, то ты и знать не должен о её существовании. Или слышать мельком, но не заниматься целенаправленно попытками её продвижения. Мне кажется такое поведение противоречивым и, прости, довольно нелогичным. Может, сказывается разница в возрасте, может, что-то ещё, но я тебя не понимаю.       – Не всегда люди готовы откровенничать с другими, – произнёс Мартин. – Омерзительно – жить по заранее определённому сценарию, ожидая наступления событий, которые способны нагрянуть в любой момент. Они ударят, скорее всего, тогда, когда ты меньше всего будешь ожидать такого поворота. Омерзительно – не иметь возможности наслаждаться своими чувствами, поскольку наперёд известно: за полосой счастья обязательно последуют боль, страдания и отчаяние.       – О чём ты?       – О чёрной орхидее. Не о самой академии. А о том, чья история скрывается за этими словами.       – Иногда люди говорят загадками. В твоём случае это «иногда» можно выбрасывать без сожаления. Ты говоришь ими всегда.       – С точки зрения логики, мои слова – сущее безумие.       – А с точки зрения обычного человека, периодически о ней забывающего?       – Ты веришь в семейные проклятия? – спросил Мартин, оставив салфетку в покое.       – Что? – Кэндис, не ожидавший такого вопроса, немного растерялся. – Нет... Конечно, нет.       – Тогда и мой рассказ покажется тебе нелепым.       – Ты серьёзно?       – Более чем. В каждой семье свои заморочки, у нас – вот такие. Отношение к истории разное, но рано или поздно поверить приходится каждому. Кто-то находит историю об истинной любви невероятно романтичной и намеренно выискивает признаки таковой в каждой из своих связей, а кто-то, напротив, заводит знакомства с опасением, надеясь, что легенда не напомнит о своём существовании, и никаких предпосылок для очередного подтверждения её не возникнет. Именно поэтому я долгое время избегал отношений в принципе. Какое бы всепоглощающее чувство не пообещало семейное предание, я не могу забыть о промежуточном этапе, предполагающем страдания человека, рискнувшего приблизиться к мужчине из семьи Уилзи. Не скрою, иногда меня посещают мысли о головокружительном романе, которого в моей жизни по причине повышенного уровня рационализма даже в перспективе не возникало. Мне хочется забыть о семейной особенности и влюбиться без памяти, но я не могу. Фактически, любому потенциальному партнёру, независимо от его пола, я предлагаю неравноценный обмен. Получив любовь, принесу ей или ему несчастья.       – Зная об этом, ты, тем не менее, рискнул предложить Трис замужество.       – Рискнул.       – И груз ответственности не раздавил?       – Нет. Придерживаюсь мнения, что этот поступок не что иное, как попытка уйти от неё. От ответственности, само собой, а не от мисс Кингстон. Я был уверен на сто процентов: Трис – не та, кого жаждет подсунуть мне семейное пророчество, следовательно, ничего плохого в нашей жизни не случится. Может, мы не станем самой счастливой парой на свете, но и страдать нам не придётся.       – А как тогда?       – Догадайся, – усмехнулся Мартин. – Немало обстоятельств, разрешить которые легко и просто, но есть и одно непреодолимое препятствие, увы.       – Не проверив, ты не можешь знать наверняка.       – Устраивать испытания такого рода мне не хочется.       – И ты пытаешься слегка подменить понятия. Подарить мне шанс на издание книги в качестве извинения?       – Скорее, пытаюсь исполнить хотя бы одно из твоих желаний. Не назову замену равноценной, но...       – Ты принимаешь решения, не зная самого главного.       – Например?       – Помнишь сказку о Русалочке? Не ту, что Дисней нарисовал со свадьбой и прочими радостями жизни, а оригинальную, где превратилась она в пену морскую, предварительно пожертвовав прекрасным голосом и не имея возможности заговорить с принцем. Мой голос не столь прекрасен, на него никто не покушается, но поставь меня перед выбором, и ответ не заставит себя ждать. За возможность быть с тобой, я бы, не задумываясь, отдал не только голос, но и всё, что у меня есть.       – Наивно и недальновидно, ведь ты меня по-прежнему не знаешь, однако готов заплатить немалую цену. И за что? За облезлого кота в мешке.       – Так разреши узнать.       – Кэндис, я думаю, это лишнее.       – Меня не пугает сообщение о специфике семейного предания. Да и перспективы, тобой нарисованные, не страшат. Говоря откровенно, в распоряжении у меня несколько месяцев – не так уж много. Сразу после окончания учёбы я исчезну и больше не появлюсь в твоей жизни. Перестань цепляться за эту легенду, Мартин. Никаких долгосрочных планов и минимум обязательств. Просто позволь себе увлечься мной на этот незначительный период. Обещаю, что сделаю его самым счастливым в твоей жизни. Во всяком случае, постараюсь.       Кэндис говорил и сам удивлялся, как у него выходит столь виртуозно скрывать истинные ощущения.       Немного томный и максимально соблазнительный тон, диссонирующий с внутренним настроем.       Всё, о чём Кэндис размышлял по дороге, больше не крутилось на кончике языка, оно было высказано. И Кэндис ждал ответа. С надеждой на согласие и страхом услышать однозначный отказ, что тесно сплелись между собой.