Будни «Чёрной орхидеи»

      – Таков мой план. Точнее, новая его вариация, – произнесла Сибилла, непрерывно помешивая кофе в стаканчике.       Сделала пробный глоток, поморщилась. Остыть кофе не успел, а потому, оказавшись во рту, лишь чудом не обжёг нёбо и язык.       – И он снова хромает на обе ноги. Какая это была идея по счёту? – лениво поинтересовался Роуз, закидывая руки за голову и гоняя зубочистку из одного уголка рта в другой.       – Пятая, если не ошибаюсь. Если мои предложения кажутся нелепыми, почему бы не выдвинуть на рассмотрение свой вариант? Вот он обязательно будет гениальным, – прозвучало с редкостным сарказмом, но Роуз не обратил внимания.       А что гораздо вероятнее, просто не придал значения.       Сибилла опустила палец в напиток, поняла, что он уже не столь невыносимо горячий, и поднесла стаканчик ко рту.       – Но мести хочешь ты, а не я.       – Не мести, – поправила Сибилла. – Мне импонирует формулировка о маленьком розыгрыше и безобидной шутке.       – Очень безобидной, – усмехнулся Роуз. – Милее и забавнее не бывает.       – Ты всегда только критикуешь, но никогда не говоришь, что именно не нравится. Увы, экстрасенсорными способностями я не обладаю, потому не знаю, куда вносить поправки, а что оставлять неизменным.       – В первую очередь, меня напрягает твоё желание расширить актёрский состав, – со вздохом произнёс Роуз, проведя носком ботинка по паркету. – Изначально было решено поиздеваться над Гленом. Я поступился принципами и не рассказал ему о готовящемся представлении, хотя, стоит признать, из мужской солидарности мне следовало это сделать. Потом ты решила, что мы можем одним выстрелом прикончить двух зайцев, и вписала в сценарий Гаррета. Я не стал протестовать, поскольку хочу ему отомстить, желательно одновременно с Гленом. Сама идея мне по-прежнему импонирует, но...       – Но? – поторопила Сибилла, внимательно наблюдая за происходящим в коридоре.       Они с Роузом прятались в нише, надеясь, что свидетелей у совместной вылазки не было, потому всё осталось в тайне. Для успешного проведения операции требовалось максимально запутать противника и старательно избегать пристального внимания, чтобы лишний раз не вызывать подозрения у окружающих.       – Я обеими руками голосую за шутку, но втягивать в это Кэндиса не стану.       – Почему? Мне казалось, что вы дружите, а...       Роуз приложил палец к губам Сибиллы, заставляя замолчать и прерывая заготовленную речь в самом начале.       – Именно поэтому, милая. По сути, ты просишь невозможного.       – Ему сложно написать пару строк?       – Да.       – Ты даже не спрашивал.       – Мне не нужно этого делать, ответ я и так знаю. Он откажет.       – Можно обманным путём действовать. Попросить у него тетрадь, записку какую-нибудь найти с образцом почерка, а потом скопировать. Было бы желание.       – А это ещё более нелепая идея.       – Неужели?       – Фактически, ты предлагаешь мне провернуть трюк с предательством. Подставить человека, не имеющего представления о том, что вокруг творится. Спасибо за предложение, конечно. Но после всего того, что Кэндис для меня сделал, я буду последней сукой, если его сюда втяну. Тварью. Ничем не лучше Гаррета. Ты сама знаешь, как он относится к Марвелу. Он скорее себе руку отпилит, чем напишет какую-нибудь розово-сопливую херню с сердечками.       – Это могу написать я. Его почерком.       – Не делай вид, что ты тупее, чем есть на самом деле. Всё, что касается Кэндиса, сразу – нет.       Сибилла фыркнула недовольно. Допила кофе и смяла стаканчик.       – Тогда я не знаю, каким способом заманить туда Гаррета.       – Никаким. Признай, что идея провалилась, и мы вернулись к первому варианту. На повестке дня попытки подмочить репутацию Глена. С Гарретом я разберусь самостоятельно, тем более что твоё предложение с самого начала было обречено на провал, не имея минимального шанса на успех. Или ты считаешь, что эти двое – слепоглухонемые идиоты? Не различат тембра голоса? Не додумаются включить свет? Не увидят, что перед ними совсем не тот, кто нужен? Если допустить мысль о том, что Кэндис согласится нам подыграть и пустит в свою комнату... Куда ты предлагаешь отправить ночевать Трейси? Кэндис переночует у меня, а Хейворт? На улице? Опять же момент. Гаррет поведётся на записку, подписанную именем Брайта. А Глен? С какой радости Кэндис будет предлагать ему комнату? Он, что, сутенёр, сдающий номера и шлюх всем желающим? Заметь, я только по верхушкам пробежался, не разбирая предложение по косточкам. Во время проведения глубокого анализа количество претензий возрастёт в несколько раз.       – Всё, я поняла твою точку зрения. Успокойся. И если мне не изменяет память, ты первым высказал идею об одной комнате.       – Спокоен, как удав, – хмыкнул Роуз, принимаясь разглядывать ногти, попутно теребя пуговицу на манжете. – Не отрицаю. Высказал. Теоретически это возможно, практически – нет. Да, мне хотелось столкнуть этих, с позволения сказать, друзей в одном пространстве. Но вся проблема в том, что им надо быть либо жутко пьяными, либо обдолбанными, чтобы не разобрать, кто находится рядом. Перепутать меня с Гарретом довольно сложно. Кэндиса с Гленом – тоже. Допустим, каким-то чудом ты сумеешь их привести в объятия друг друга. Допустим, тебе дико повезёт, школа останется обесточенной, и включить свет они не смогут. Но тут на помощь приходит такая штука, как тактильные ощущения. Стоит раз провести ладонью по волосам в темноте, и вся твоя легенда разрушится в мгновение ока. Максимум, что они сделают – это засосут друг друга на пару секунд, потом поймут ошибку и моментально разбегутся по разным углам. Переспать они могут разве что в параллельной реальности.       – Принимая во внимание новые познания о Глене, я не была бы столь категорична, – протянула Сибилла. – Но спорить не стану.       – Вот и правильно. Прислушайся к совету мудрого человека.       – Вновь всё возвращается на круги своя. Если мы не сталкиваем их лбами... Что мы делаем тогда? Пристёгиваем Глена к кровати, завязываем ему глаза, находим самого страшного педика на свете и приглашаем его в комнату с сюрпризом? Снимаем это на видео, делаем распечатки наиболее классных моментов и развешиваем по школе?       – Знаешь, где вести поиски?       – Пока нет, но не теряю надежды. Судя по тому, сколько мы не можем реализовать задуманное, ещё одна проволочка большой роли не сыграет. Ближе к выпускному вечеру всё сделаем. А то и после, когда вопрос с показной мужественностью Глена уже перестанет всех волновать!       Голос без труда выдавал истинные чувства Сибиллы. Она находилась не в лучшем расположении духа, потому жаждала испортить настроение другому человеку.       Роуз наблюдал за ней со снисхождением. Он находил подобное поведение нелепым, а спешку считал не столько помощницей, сколько злейшим врагом. Желание поскорее провернуть задуманное, проигнорировав все подводные течения и не уделив внимания тонкостям, можно было добиться только одного результата – выставить дураками себя, а не потенциальную жертву розыгрыша.       – Подсунь ему Лайзу. Эффект получишь примерно тот же, – заметил так, словно начал терять интерес к разговору, продолжая общаться только из вежливости.       – Не то, – отмахнулась Сибилла. – Мне нужны фотографии именно в постели с мужчиной. Или в мужской постели.       – Как это понимать? У нас целое общежитие мужских постелей. Попробуй доказать, что он не у себя в комнате.       – Теперь ты не тупи, Роуз. Разумеется, Глен должен быть обнажён. Хотя бы частично.       – А, может, он спит голым? Если соседа по комнате такое положение вещей устраивает, то всё нормально. Они могут существовать на одной территории, не испытывая дискомфорта от предложенного расклада.       – Главное условие в том, что место должно отличаться от остальных спален и быть узнаваемым. Вроде... – Сибилла пощёлкала пальцами, будто просила помощи в поиске подходящих сравнений. – Вроде твоей комнаты.       Произнеся это, замолчала. Ждала вердикта относительно своего гениального плана.       Роузу не понравилось.       Не потому, что он ничего подобного не ожидал и искренне верил, будто выступает исключительно в качестве ассистента борца за добро, справедливость и торжество обиженных девушек над изменниками.       А потому, что как раз подобного варианта, предложенного Сибиллой, он ждал. Такое развитие событий было логичным и само собой напрашивалось, а по итогу выходило, что использовать Роуза мечтали и Сибилла, и Глен. Один для экспериментов со своей сексуальностью, а вторая ради мести.       Развенчание мифа, уничтожение культа личности. Пусть баскетболисты узнают немного больше о своём товарище и припомнят многочисленные заявления о его гетеросексуальности.       – Зачем?       – Чтобы сразу бросалось в глаза и становилось понятно, где находилась модель. Как ни крути, а твоя обитель – идеальный вариант. Во всей академии ты не найдёшь более запоминающегося интерьера. Флакончики духов, куклы и чёрные занавески. Если сделать несколько фотографий в твоей постели...       – Значит ли это, что не далее как минуту назад меня официально признали самым страшным педиком на свете, а потому дали добро на совращение мистера Томпсона?       – Нет, Роуз, – Сибилла закатила глаза. – Дело не во внешности. Про самого страшного просто к слову пришлось, и к тебе это никакого отношения не имеет. Мне бы, несомненно, хотелось посмотреть в глаза Глена, когда он поймёт, с кем именно переспал. Но, увы, я не знаю, где водятся экземпляры, способные спровоцировать реальное отвращение. Относительно соблазнения, думаю, всё закономерно. Лучше тебя никто с поставленной задачей не справится. Во-первых, Глен клеится именно к тебе. Во-вторых, ты не урод, что бы там не говорил Марвел и его подхихикающие павианы. Чтобы по-настоящему ужасно выглядеть, нужно основательно себя запустить, а ты ухожен чуть более чем полностью. От корней волос до кончиков наманикюренных ногтей. Ну и бонусом, задница у тебя действительно шикарная.       – Женщина, уймись.       – Но ведь это правда, – Сибилла пожала плечами.       – Ты серьёзно? – Роуз не удержался и вскинул бровь.       – Вполне. Хотя, зависит от того, что именно ты желаешь уточнить. Если последний пункт, то, да. Я подтверждаю.       – Нет, я не об этом. Меня больше заботит другое. Получается, ты предлагаешь переспать с твоим дружком? Ты нормальная вообще?       – Мы с ним расстались, если помнишь. Реанимировать отношения я не собираюсь, так что речь сейчас не о моём дружке, а о постороннем мужике, которого я некогда считала близким человеком. Потому у меня есть все основания считать себя нормальной. Что касается первого вопроса, то тут есть простор для манёвров. Зачем впадать в крайности и ограничивать себя одним вариантом? – удивилась Сибилла. – Спать – не обязательное условие. Всё добровольно и по желанию. Ты можешь это сделать, если захочешь, а можешь только изобразить дикую страсть и вожделение. Тебе ведь надо как-то ввести Глена в заблуждение. А что может быть лучше страстных порывов? Когда человек, оказавшись с кем-то в постели, видит, понимает, что его реально хотят, он тоже неслабо заводится. Вот и покажи ему это. Ничем не обуздать проснувшиеся внутри чувства. Стоило лишь сорвать с него одежду, и ты потерял голову...       – Ага, конечно. Дашь мастер-класс, как это делается?       – Ты об одежде или о потерях?       – Второе.       – Проще не бывает. Берёшь и представляешь на месте Глена человека, которого действительно хочешь. Какой-нибудь прекрасный незнакомец или красивый актёр, певец... Медийная персона, если в двух словах.       Роуз криво усмехнулся. Ради интереса последовал совету Сибиллы. Представил возможную сцену с участием Гаррета.       Страсть там имела место, но выливалась больше не в милоту от которой розовые сопли растекаются, а в животный секс с яростными, лишёнными нежности движениями, отчаянным ритмом, тихим ядовитым шипением и расцарапанной до крови спиной, когда, проводя ногтями по коже, не столько подбадриваешь или подбавляешь остроты ощущениям, сколько действительно жаждешь причинить боль.       Пусть тебе будет больно, сука. Пусть тебе будет очень-очень больно.       Нет, он понимал, что, случись у Гаррета помутнение, всё именно так бы и произошло. Никаких поцелуев, никаких милых слов – только грязные словечки, сбитое дыхание и кровь на лопатках.       Жестокость в каждом прикосновении, боль, ярость, почти ненависть, выросшая на месте прежней дружбы.       Но им это не светило. Путь в одну постель был для них закрыт, поскольку чаще всего их страсть-ненависть имела шансы перерасти в драку, а не что-либо иное.       Аперитив: коктейль «Отравленная душа». Основное блюдо: «Предательство под экзотическим соусом». Акция! Два по цене одного. Спешите попробовать. Отменная гадость, не правда ли?       Фламбировку заказывали? Получите и распишитесь. Вот она полыхает яркими искрами, взмывая вверх от каждого неосторожно сказанного слова или жеста.       Пожалуй, именно так охарактеризовал бы свои отношения с Гарретом Роуз. Примерить его образ на Глена не получалось. Глен, несомненно, тоже не последнюю роль сыграл в злоключениях Розарио, но он никогда не был ему другом. Его предательство задело. Немного.       А слова Гаррета продрали до самых костей, заставили истечь кровью и чувствовать себя ничтожеством. Наивным, доверчивым ничтожеством, ставшим ковриком для вытирания ног.       Роуз до сих пор не мог позабыть собственный жалобный тон, озвучивающий просьбу о помощи.       Слова Гаррета, содержащие обвинения в поступке, которого Роуз не совершал, отлетали от стен и били прямо в беззащитный висок.       Когда в сумке с конфетами обнаружился «подарок», Роуз окончательно убедился в том, что друга у него нет. Точнее, есть, но только один, а не двое, как казалось прежде. Роуз понял, кто подкинул ему эти вещи, и всерьёз думал, что не простит никогда.       – Что с тобой? – спросила Сибилла, посмотрев с подозрением.       – Ничего. Я следую твоему совету, – бросил Роуз.       – Неужели?       – Есть повод сомневаться?       – Насколько помню, я предложила представить кого-то по-настоящему привлекательного и желанного, а на лице отразилось выражение, достойное внесения в энциклопедию величайших маньяков всех времён и народов. Как будто ты его не в своей кровати видишь, а на разделочном столе.       – Ты не слишком-то далека от истины, – прошептал Роуз в сторону.       – Что?       – Ничего.       Улыбнувшись очаровательно, он поспешил сгладить произведённое впечатление, хотя догадывался, что лишь усилил подозрения. И нисколько не удивился бы, реши Сибилла сменить напарника, заручившись поддержкой человека, чья мимика не настолько ужасна, а предпочтения менее специфичны. Но выбора у неё, говоря откровенно, не было. Приходилось мириться с тем, что находилось под рукой, попутно пытаться вылепить из Роуза того, кем он никогда не был. А именно – живое воплощение соблазна.       Трижды ха-ха-ха.       Роуз думал, что если Сибилле это удастся, он поаплодирует в числе первых. * * *       Потратив несколько дней на пререкания, они приняли окончательное решение, пришли к компромиссу и поставили на определённый план действий печать «утверждено».       По сути, действительно вернулись к первоначальному раскладу, придуманному Роузом. От идей Сибиллы там камня на камне не осталось, и Роуз не очень понимал, почему Сибилла по-прежнему носит статус его напарницы. План действий разрабатывал он, реализация тоже выпала на его долю.       Сибилла сделала немного.       Она лишь озвучила мысль о возможности проведения операции, подтолкнула Роуза к решительным действиям. В тот момент, когда Сибилла открыла рот и начала говорить, Розарио понял, что обязан это сделать, не ограничиваясь лишь пространными размышлениями. Независимо от того, какие последствия повлечёт за собой эта театральная постановка и какие изменения претерпит отношение к нему Глена. В конце концов, бояться ему было нечего. И терять тоже.       Он ничем не рисковал.       За время игры во влюблённость он так и не проникся тёплыми чувствами к Глену, продолжая рассматривать его исключительно в качестве одного из способов прокачки самооценки.       Месть, спустя несколько лет после подставы, организованной одноклассниками, была несвоевременной. Неизвестно, какие чувства одолевали Гаррета, но Глен, наверное, за давностью лет думать об этом забыл.       Тем неожиданнее, должно быть, станет для него осознание, что помнят другие, попавшие по его милости под удар и стойко перенесшие эту неприятность.       Роуз иногда приходил к выводу, что месть не подарит ему удовлетворения. Подумывал отказать Сибилле, честно поговорить с Гленом и со спокойной душой разойтись по разным углам, чтобы лишний раз не трепать друг другу нервы.       Проходило немного времени, и он вспоминал момент унижения.       Злость тут же накатывала с новой силой, и Роуз понимал, что его месть обязана свершиться – столь мерзкая и подлая, как поступок одноклассников.       Как там говорят? Кровь за кровь?       Он с удовольствием прольёт немного чужой. В переносном смысле.       Или основательно её испортит.       Сибилла, раздав краткие инструкции, на время ушла в тень, стараясь на глаза не попадаться и о собственном существовании не напоминать.       Договорились, что первую часть плана выполняет Роуз. Как только на руках у него появятся необходимые материалы, он передаст их Сибилле, и тут уже она сделает свой вклад.       Гаррет по-прежнему глаз с него не спускал, как будто догадывался о не самых благородных планах, напрямую касающихся жизни приятеля, а потому старательно искал подтверждение своим догадкам. Роуз старался действовать осторожно, не вызывая подозрения и не переигрывая в попытках изобразить страстную любовь, от которой кругом голова.       – Ожидание подстёгивает азарт, – произнесла Сибилла. – Но слишком долгое ожидание его же уничтожает. Система поощрения работает, как ни странно, потому хотя бы немного заинтересованности прояви. Не сиди с каменным лицом.       – Это моё обычное лицо, – хмуро заявил Роуз.       – Нет, – она отрицательно покачала головой. – Ничего подобного. Я знаю. Я видела, как ты можешь смотреть и улыбаться, если захочешь. Наблюдала несколько раз, как способен себя вести. Просто немного тренировок, и всё получится. В конце концов, я уже говорила, что спать с ним – не обязательно. Достаточно лишь уложить его в постель и немного поиграть, а, когда он расслабится, поверив в неземную страсть, сделать памятный снимок и скинуть фотографию мне.       – А потом быть спущенным с лестницы и угодить в лазарет с сотрясением мозга? – лениво поинтересовался Роуз, пропуская волосы Сибиллы сквозь пальцы.       – Надеюсь, до этого не дойдёт.       – В чём я сильно сомневаюсь.       – Оптимист.       – Какой есть.       – Все великие дела совершают люди, уверенные в собственных силах, а не желе, которое колышется то в одну сторону, то в другую.       – Это не великое дело. Это мелкая подлянка.       – Но он её заслужил?       – Да.       – Вот! Ты со мной согласен.       – Я придерживался этой точки зрения ещё до того, как ты обо всём узнала.       – У нас разный подход к ситуации, но выводы мы делаем одинаковые. Следовательно...       – Если ты будешь напоминать мне об этом каждый день, я откажусь, без зазрения совести отправив тебя на поиски того кандидата мечты, о котором мы вели разговоры в былое время.       – Ладно, молчу. Нема, словно рыба.       – Наконец-то.       Сибилла на эту колкость не отреагировала. Скандал на пустом месте затевать не стала, лишь потрепала Роуза по волосам и удалилась восвояси, оставив его самостоятельно разбираться с ворохом проблем и муками совести, просыпавшимися весьма несвоевременно и некстати.       Посоветоваться было не с кем, лезть с подобными вопросами к Кэндису – глупо. Тот искренне считал, что месть, совершённая исподтишка – последнее дело, и если что-то в поведении постороннего человека не устраивает, лучше обо всём заявить прямо, а не посредством реализации таких вот планов.       Но это Кэндис, а не он.       Какими бы близкими друзьями они не были, а мысли у них зачастую расходились, как и образ последних.       Они оба не претендовали на – куда им, право слово? – идеальность. Но несовершенства личности были отличными друг от друга и лежали в разных плоскостях.       Кэндис бы не одобрил. Соответственно, не стал бы давать советов. Только покачал бы головой и посоветовал подумать о последствиях, которые вряд ли будут обнадёживающими. Быть может, торжество справедливости – всего лишь иллюзия? Пара минут эйфории – это здорово. Но на смену ей придёт ещё большее разочарование, а количество попыток унизить, идущих со стороны обиженных, возрастёт в разы.       Хочешь разрушить себе жизнь? Действуй!       Конечно, Глену бы заговорщиков не сдал, поскольку к Томпсону относился не лучшим образом, но и одобрения от него дождаться было нереально.       Роуз прекрасно представлял эту речь в исполнении Кэндиса. Каждую его интонацию, каждый взгляд и жест, сопровождающий лекцию.       Промучившись немного, взвесив все аргументы «за» и «против», он решил покаяться. И плевать, что Кэндис не поймёт. Они многое друг с другом обсуждали. Точнее, Роуз обсуждал, Кэндис отличался скрытностью. Вообще закономерно. Они и общаться начали с подачи Роуза, ведомого немного корыстными побуждениями, а в итоге сблизились по максимуму.       Разве что сексуального влечения друг к другу так и не возникло – для этого они были слишком друзьями.       Воспользовавшись отсутствием Трейси, Роуз решил излить душу.       Стянув подушку с кровати Кэндиса, он устроился на полу и принялся излагать свои умозаключения, касавшиеся обеих частей некогда идеальной парочки.       Кэндис, нацепив на нос очки для работы за компьютером, копался в каком-то текстовом документе, лишь время от времени отвлекаясь и давая понять, что внимательно слушает.       Со стены на Роуза смотрела популярная актриса, надувала пухлые губы и, судя по взгляду, явно поступок не одобряла. В данный момент, она его порядочно раздражала, поскольку своим видом напоминала о Сибилле, а размышлять о личности напарницы хотелось меньше всего.       Стоило Роузу замолчать, и в комнате воцарилась тишина, густая и обволакивающая, ничем не нарушаемая. Стук клавиш прекратился, Кэндис откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и прикрыл глаза.       – Ты так ничего и не скажешь? – обратился к однокласснику Роуз, приподнимаясь на локтях.       Пристально разглядывая Кэндиса, отмечал каждую мельчайшую деталь чужой внешности.       Роузу как-то довелось услышать о существовании странной теории, гласившей, что люди, имеющие сексуальный опыт, отличаются от тех, кто оного не имеет. Их жесты более уверенные, в поведении нет скованности. Они точно знают, как себя подать и гораздо чаще притягивают внимание окружающих людей.       Зажатость – не их стезя.       Сопоставляя себя и Кэндиса, Роуз ставил правдивость этой теории под сомнение, делая определённый вывод. Все лгут. Особенно социологи и психологи. Они обладают даром убеждения, а потому способны продвинуть в массы определённые идеи, но истины в их словах обычно находится мизерное количество – жалкие крохи.       У Кэндиса опыта не было, у самого Роуза – да.       Какой-никакой имелся. Чаще никакой. Немного, исключительно из любопытства, не всегда с удовольствием, но тем не менее.       В его жизни было несколько девушек и двое мужчин. Один сверстник, а один – немногим старше.       Роуз пробовал разные вариации, начиная от грязной клубной подсобки, где главным воспоминанием являются минуты, отведённые на попытки задрать чужую юбку и слегка приспустить свои брюки, попутно отыскав в карманах презервативы. А ещё врезается в память бьющий по мозгам саунд, частящий бит, доносящийся из основного зала. Заканчивая каким-то нереально романтичным сексом, когда вокруг свечки, лепестки и прочие прелести консерваторских наработок, проверенных годами и многочисленными парами.       Этим можно было бравировать.       Можно было молчать, храня знания при себе.       Можно.       Роуз не делал ни того, ни другого. Он вспоминал об этих случаях не потому, что считал свои не очень громкие похождения невероятным достижением.       Просто приходило на ум, когда он брался оценивать друга и то, как Кэндис подавал себя в обществе.       Кэндис делал это умело, без той зажатости и скованности, что активно приписывали всем невинным людям создатели сомнительной теории.       Прекрасные манеры, подчёркнутая сдержанность, начитанность, умение вести споры. Он был идеальным собеседником и великолепным образцом аристократического общества, несмотря на то, что атмосфера, царившая в доме, где Кэндис воспитывался, к такому не особо располагала.       Два дурных примера перед глазами.       Ни один из них не стал заразительным.       Неизвестно, осознавал ли Кэндис собственную привлекательность в чужих глазах, но Роуз примерно представлял, какое впечатление тот производит на новых знакомых. Какие эмоции провоцирует у тех, кто общается с ним продолжительное время.       Ему не нужно было прыгать из одной постели в другую, чтобы доказать что-то себе и окружающим. Самодостаточная личность, точно знающая, чего – и кого – хочет получить от жизни.       То, что он не обращал внимания на окружающих, не значило, что и они его не замечали. За примером далеко ходить не требовалось. Кэндис знал, но не реагировал. Чужие чувства ему не льстили, больше раздражали. Не потому, что он был самовлюблённым козлом, чьи дни проходят в бесконечном любовании собой прекрасным, а потому что личность восторженного поклонника оказалась сомнительной ценности.       И кто не поддержал бы решение Кэндиса, зная историю отношений?       На самом деле, Роуз мог размышлять на протяжении огромного отрезка времени – целую вечность. Не меньшее количество его посвятить сравнительному анализу, противопоставляя себя и Кэндиса. Пытаться найти в нём недостатки, попутно обнаружив парочку собственных достоинств. Но данное занятие весьма и весьма походило на пробуждение и старательное взращивание зависти, а её Розарио всеми силами старался избежать.       Молчание угнетало.       Роуз хотел услышать голос. Не важно, что именно скажет Кэндис в ответ на признание в совершении не лучшего из поступков. Только бы начал говорить.       Кэндис немного повернул голову, пристально посмотрев в сторону Роуза. В глазах без труда прочитывалась задумчивость.       Роуз вцепился в подушку, сжимая пальцы так, что они, кажется, побелели от напряжения, покраснев при этом на самых кончиках. Он ждал вердикта, склоняясь с большей вероятностью в сторону патетических заявлений об отсутствии благородства в подобных поступках.       Нет, Кэндис не читал ему нотаций, не призывал к порядку, не был до тошноты правильным, но он заслуженно считался именно что здравомыслящим. Человеку, обладающему этой характеристикой, план Роуза не имел шансов понравиться. Тут и гадать нечего, поскольку всё очевидно.       – Знаешь, что меня напрягает? – произнёс Кэндис, развернувшись резко и оказавшись лицом к лицу с Роузом.       – То, что я собираюсь подставить человека?       – Нет. Как раз данная не совсем новость меня не удивляет. На память, к счастью, жаловаться не приходится. Слова о мести, произнесённые несколько недель назад, я помню прекрасно. Месть бывает разная, ты придумал вот такую. Не скажу, что план представляется мне гениальным, но могло быть и хуже.       – Тогда что?       – Тот факт, что в итоге Сибилла окажется непричастной, и всех собак спустят на тебя. Она собирается распространить эти фотографии по школе, но...       – Что?       – Вообще-то меня напрягает не только это, но и вся затея в целом, потому как результаты её, несмотря на ваши предположения, способны оказаться непредсказуемыми. И ударить по твоей репутации не меньше, чем в случае с Гленом. Сибилла права. Твоя комната узнаваема, следовательно, личность фотографа тоже станет известна всем, у кого больше одной извилины. Раз. Два. Если уж ты решишь идти до конца, то выкладывать все эти фотографии нужно в кратчайшие сроки, сразу после съёмки, без промедления. Потому что сенсация, опоздавшая хотя бы на два часа – это уже не сенсация, а тухлая рыба, от которой тошнит. Он придумает объяснение, переведёт всё в шутку, убедив в правдивости своих слов ближайшее окружение, но обиду на тебя затаит. Три, что напрямую связано с пунктом два, а вообще-то из него и проистекает. Группа поддержки Глена. Есть гарантии, что баскетболисты в обязательном порядке от него отвернутся, а не решат отомстить тебе? Не думаю. Речь, кстати, не только о Глене, а обо всех. Им лично ты не сделал ничего, но обидел одного из них. Сибиллу они не тронут, независимо от того, каков её вклад в разработку плана. Ты – исполнитель, тебя же посчитают распространителем информации, тебе же придётся за это отвечать. Мочиться кровью пару недель – это очень занятная перспектива, не правда ли?       – Когда ты произносишь всё с таким лицом, я не знаю, как реагировать.       – Почему?       – Ты серьёзно или нет?       – Относительно крови и других физиологических жидкостей с её примесью?       – Да.       – Серьёзно. Ты знаешь, я не люблю вмешиваться в чужую жизнь и не раздаю советы, поскольку не считаю свой жизненный опыт достаточным. Просто хочу сказать: затевая мероприятия провокационного плана, нужно готовиться к серьёзным последствиям. Тебе повезёт, если легко отделаешься.       – Я думал об этом.       – И?       – Как видишь, не отказался от решения.       – Тогда делай, – усмехнулся Кэндис. – Хотя, могу предложить альтернативу. Не отдавай снимки Сибилле. Просто не отдавай и всё, потому что она обязательно их обнародует, и, тем самым, настроит против тебя большую часть учеников. Морального удовлетворения ты точно не получишь, а на себе прессинг можешь ощутить. Впрочем, сомневаюсь, что тебе нужно что-то объяснять. Скорее всего, ты сам неоднократно прогнал все варианты в мыслях.       Роуз криво усмехнулся, прижал подушку к груди и вновь уставился на плакат. Тяжело вздохнул.       – Ты прав. Конечно, я об этом думал. Только в моём варианте были не отбитые почки, а сотрясение мозга.       – Сходу и не скажешь, что лучше, – заметил Кэндис.       – После таких разговоров мне и месть уже не в радость.       – А ты знаешь примеры обратного явления? По-моему, мстят люди за собственное отчаяние, пережитое некогда, но не ради удовольствия. Она не способна подарить счастье, лишь уравновесит немного. То, что придумала Сибилла... Я не уверен, что ты, при случае, не останешься крайним. Жизнь непредсказуема, они могут помириться и разойтись ещё с десяток раз, но пусть делают это без вмешательства посторонних.       – Считаешь, они могут вновь сойтись?       – Не знаю. Я не общался плотно с ними обоими, потому не скажу, на что каждый из них способен, но варианта такого не исключаю. Когда собака провинится, её принято наказывать, а когда она осознает, в чём неправа, следует поощрение. Метод кнута и пряника. На людях он действует очень выборочно. Только на тех, кто привык быть ведомым, а о самостоятельности и самодостаточности имеет смутное представление. На собаках – неплохо. Она думает, что завела милого щенка, наверное. Но ты-то знаешь, что если пса разозлить...       Кэндис оборвал себя на середине фразы и посмотрел в сторону двери. Роуз тоже повернул голову.       Разумно было промолчать о своих планах и мотивации в присутствии посторонних, даже если последние не интересовались судьбой Глена и вообще с ним практически не общались.       – Роуз?       Трейси, кажется, удивился, обнаружив в комнате гостя.       – Привет, – Астерфильд приветливо помахал рукой. – Надеюсь, не возражаешь, что я решил нанести визит? Просто важный разговор. Практически вопрос жизни и смерти, потому...       – Роуз мечтает проверить свои таланты кинолога, – вмешался Кэндис, выразительно посмотрев на виновника торжества. – Но не может определиться, нужно ли ему это или нет? Пытаемся разрешить дилемму. Ты по этой теме ничего посоветовать не можешь?       – К сожалению, нет, – произнёс Хейворт, перерыв бумаги, лежавшие на его половине стола и выхватывая из стопки тоненькую папку. – Я больше люблю кошек.       Он скрылся за дверью столь же стремительно, как и появился. Роуз выдохнул с облегчением.       – Я собираюсь завести собаку? Серьёзно? А если бы он оказался любителем и загрузил нас лекцией на несколько часов?       – Уж лучше так, чем сказать правду, поведав о своих планах по секрету всему свету. Ты бы всё это послушал с повышенным вниманием и интересом, – хмыкнул Кэндис. – А потом благодарил долго и от всего сердца. Потому что, когда тебе придётся убегать от разъярённой своры, познания пригодятся.       Роуз давно покинул комнату Кэндиса, разговор остался в прошлом, но нет-нет, а возвращаться к нему приходилось, попутно признавая чужую правоту.       Сталкиваясь с Гленом, Роуз каждый раз ловил себя на мыслях не столько о мести, сколько о том, что она за собой повлечёт при неблагоприятном стечении обстоятельств.       Картина была неутешительная.       Всего лишь шутка, убеждал он себя.       Всего-навсего.       Вспоминал об истинном предназначении шутки, примерял эти знания к реальному положению вещей и понимал, что после тщательного анализа ситуации смеяться не хочется.       Ему так точно.       Что говорить об окружающих? * * *       – Почему ты это делаешь?       – Потому что он мой друг.       – Правда? Да неужели?       – А что тебя удивляет?       – Я тоже был твоим другом, однако это не помешало тебе подставить меня без зазрения совести и малейших сожалений. Наверное, до тех пор, пока не накуришься в компании с кем-то и не свалишь вину на постороннего человека, желающего тебе добра, дружбу нельзя назвать настоящей. Конечно! Как я сам не догадался? Что на это скажешь, Гарри? А? И куда подевалось красноречие? Сдохло благополучно? Почему я не удивлён?       – Заткнись.       – Ты ничтожество, Марвел. И друзей теперь выбираешь себе под стать...       Резкое движение. Отрезвляющая, полностью уничтожающая отголоски восторга вспышка боли. Так, что, кажется, вот-вот искры из глаз посыплются.       Пальцы, окрашенные алым. Свои и чужие.       – Правда глаза колет?       – Просто отдай ключ и вали на все четыре стороны.       – Да подавись!       Роуз сидел под лестницей, уткнувшись лбом в согнутые колени, одно за другим прокручивая в памяти события этого вечера, оказавшегося невероятно насыщенным и наполненным многочисленными событиями, что никак не желали укладываться в голове. Всё началось с розыгрыша – шутки, мести – назвать можно как угодно, но суть останется одна, а закончилось окровавленным лицом, саднящей болью в губе, синяками на запястьях и небольшими материальными потерями, которые, впрочем, он заранее, ещё на стадии разработки плана внёс в список возможных затрат.       Флэшка, зажатая в ладони, обжигала.       Гаррет, предварительно потрепав нервы, отобрал фотоаппарат, не зная и даже не догадываясь, что получил пустышку, а не компромат. Благо, ума не хватило, чтобы технику включить и на месте проверить.       Роуз, воспользовавшись моментом, поменял носители, как только выскочил из комнаты, поскольку примерно на такой результат и рассчитывал.       Понимал: если Глен окажется более или менее расторопным, если сумеет добраться до телефона и – не без постороннего вмешательства – выпутается из той ловушки, в которой оказался, судьба папарацци будет незавидной.       Оказалась.       Уровень догадливости? Сто процентов из ста возможных.       Реализация первой части плана прошла успешно, без единой проволочки или осечки. Пара взглядов, пара жестов, несколько сообщений во время обеденного перерыва, закушенная губа и мечтательное выражение лица.       Кэндис, сидевший напротив и наблюдавший за этим представлением, покачал головой, но ничего не сказал. Роуз был крайне ему благодарен за отсутствие комментариев и попыток вразумить несмышлёное дитя.       Так или иначе, Роуз собирался сделать всё, что задумал. Его не сумели бы переубедить и коллективные наставления, не то, что одинокий голос, тонущий в толпе персональных монстров, самостоятельно созданных, выпестованных, а ныне решивших немного поиздеваться над давним обидчиком.       Они затаили обиду и жаждали реванша. Роуз не противился, шёл на поводу у желания и виноватым себя не чувствовал ни секунды.       – Если этой ночью я приползу к твоей двери, попросив помощи, не откажешь мне? – спросил, отвернувшись от Глена и посмотрев на Кэндиса.       Тот отрезал аккуратные кусочки от сэндвича, но поедать их не спешил.       – А ты приползёшь? – спросил, убирая от лица длинную чёлку.       – Пока не знаю, но в успехе не уверен.       – Возьму на руки и донесу до лазарета, – пообещал Кэндис.       – Какие жертвы, – закатив глаза, произнёс Роуз перед тем, как засмеяться. – Надеюсь, не шутишь.       – Нет.       – Ловлю на слове.       – Ешь уже, ловец, – проворчал Кэндис, накалывая на острые зубцы кусок измученного блюда.       – Уговорил.       Роуз схватил мини-порцию с его вилки, показал язык и принялся жевать. Теперь засмеялся уже Кэндис, не ожидавший подобной выходки.       Вообще у Кэндиса было подозрительно хорошее настроение. Он улыбался почти весь день, лишь иногда отвлекаясь на сообщения, что приходили с завидным постоянством. Роуз даже не пытался разглядеть имя отправителя, потому что стоило только телефону оповестить о новом послании, как Кэндис сразу же хватал его и утыкался носом в экран. Такой скорости можно было только позавидовать.       Гаррет, сидевший всё это время рядом с Гленом, подозрительно косился в сторону обоих. Насмотревшись и получив в качестве привета от Роуза жест с оттопыренным средним пальцем, перегнулся через стол и что-то начал говорить. Роуз, наблюдавший за ними с повышенным вниманием, нахмурился. Его всегда напрягало присутствие поблизости Марвела, независимо от того, в одиночестве тот появлялся на горизонте или в компании кого-нибудь ещё.       Уверенность в правоте и правильности собственных поступков то достигала пика и выбивалась за пределы шкалы, превосходя возможные показатели и устанавливая новый рекорд, то опускалась на самое дно. Всего за один день Роуз сменил столько решений, сколько не было и за весь период работы по приручению. То да, то нет – и так на протяжении нескольких часов сотню раз.       Сама мысль о том, чтобы затащить одноклассника к себе в спальню с вполне определённой целью, представлялась Роузу чем-то абсурдным.       Он долгое время придерживался мнения, что заводить отношения в школе – нелепо. Да и не только в школе... Служебные романы, например, тоже порождали у него противоречивые мысли. С одной стороны, в этом, определённо, есть особое очарование. С другой – если всё сорвётся – проблем будет столько, что схватишься за голову и поспешишь убежать, куда глаза глядят, если разойтись мирно не получится, и бывшая любовь затаит обиду.       Сейчас у него были все шансы нарваться на второй вариант развития событий, и сомневаться в этом не приходилось.       Глен не походил на мазохиста, способного насладиться ситуацией с унижением.       Роуз никуда из «Орхидеи» переводиться не планировал, да и, возникни потребность, причину внезапного побега родителям озвучить не решился бы. Слишком нелепо, крайне непродуманно и, что скрывать, исключительно по собственной вине. Не маленький, должен понимать, к каким последствиям приводят жестокие шутки.       Он понимал.       Но всё равно делал.       Не столько ради Сибиллы, сколько ради самого себя.       К воспоминаниям о Гаррете, окончательно его утопившем, прибавились мысли о Глене, который это начал. Ведь это он первым высказался о том, что сигареты и лёгкие наркотики им принёс Роуз. Его версию подхватил Марвел, а старшеклассники одобрили такую находку в плане стратегических решений и окончательно поняли, что Глен свой в доску, а, значит, ему можно доверять.       Гаррета они тоже приняли, своеобразно отплатив в дальнейшем за сговорчивость и умение поддержать товарищей в трудную минуту.       Видел Роуз эту признательность, спустя несколько лет после скандальной выходки, незадолго до выпуска одного из тех самых любителей курева разных видов. Собственно, именно любитель благодарность и выносил. Старательно так, со знанием дела.       Роуз стал свидетелем по вине случайности. Не в то время не в том месте оказался. Сначала хотел быстренько смыться, пока его не засекли, но, немного подумав, выбрал прямо противоположную тактику. Стоял и нарочно не двигался с места, нервируя любовников, спонтанно предавшихся страсти.       Впрочем, когда они закончили, Роуза в душевой уже не было; о его недавнем присутствии кричала лишь надпись на зеркале, сделанная стойким маркером ядовито-фиолетового оттенка.       Гаррет Марвел – конченая потаскуха.       Сдать друзей за возможность прибиться к популярным старшеклассникам и минет в очередной день рождения.       Выгодная сделка, не так ли? Для кого как.       Роуз, например, считал, что Гаррет порядком продешевил.       Гаррета, вероятно, всё устраивало, и именно бывших друзей он считал неудачниками.       С Гленом было проще, но неумение следить за своим языком и излишне потребительское отношение к окружающим отталкивало.       Если Глен надеялся, что у Роуза память отшибло, и он на фоне любовного помешательства забыл обо всех былых подлостях, то человека наивнее стоило поискать днём. Да ещё и с огнём.       Хотя, это было понятно с самого начала, когда Глен только подошёл к нему с вопросами о влюблённости, поверив словам Гаррета.       Поверив. Словам. Гаррета.       Уже тут можно было начинать истерически ржать. До колик.       Глядя в зеркало, вновь отчаянно кривляясь и стараясь не воспринимать собственное отражение всерьёз, Роуз ловил себя на мысли, что вечер обещает быть томным.       Начало его, так точно.       Ещё одни оправданные ожидания.       Роуз не боялся показаться смешным, не пытался следовать советам статей из интернета, призывающих улыбаться и смотреть по-особенному, изучить язык тела, применяя на практике эти и прочие навыки кустарных соблазнителей. Он решил быть самим собой. Предстать перед Гленом таким, каким его считало большинство одноклассников.       Море непредсказуемости, немного сумасшедшинки.       Не стоит удивляться, когда столь странная личность достаёт чёрные ленты вкупе с наручниками и жаждет использовать их в своих играх. Она на многое способна, если вовремя её не остановить.       Глен не остановил, и это Роуза воодушевило. Подстегнуло, заставив действовать увереннее.       И хотя спать с Гленом он по-прежнему не собирался, поиграть с ним было интересно. Было какое-то потрясающе по силе очарование в ситуации, предполагающей переход контроля над ситуацией в руки Роуза.       Лишить возможности двигать руками, завязать глаза, заставив потерять шанс увидеть, что происходит в комнате, а в остальном...       Почти повезло.       Почти исполнилось желание.       Хотел ведь поэкспериментировать? Для чистоты эксперимента всё должно проходить в темноте.       Исключительное, повышенное внимание к прикосновениям, чувственная сторона вопроса, уничтоженные и отправленные в пропасть комплексы, с громким хрустом переломанные запреты и ограничения, созданные рамками сознания. Раздвинуть их и позволить себе немного больше, чем позволял раньше.       Сделать всё, что хочется, не задумываясь о реакции посторонних.       – Тебе же лучше. Можешь представить на моём месте, кого угодно, – прошептал Роуз, завязывая ленту и прикасаясь губами к щеке.       – А если я никого не хочу представлять? – поинтересовался Глен.       – То есть?       – Если мне нравится именно то, что есть в реальности?       – Мистер Томпсон внезапно проникся и решил в меня влюбиться? Вроде как история о взаимных чувствах?       Произнесено было томно, но Роуза это забавляло. Ему вообще весь вечер хотелось не то, что смеяться, а хохотать в голос, но он держался и продолжал играть в любовь, страсть, нереальное обожание и восторг.       Получалось достоверно.       Наблюдай он со стороны, сам бы проникся постановочной сценой, приняв её за реальность.       – Улыбочку, дорогой мой.       Одна фраза, способная свести всё очарование и эротизм момента на нет, попутно спровоцировав приступ агрессии.       Роуз сорвал ленту, закрывающую глаза, и, ехидно улыбаясь, сделал снимок. Вспышка ослепила на мгновение, заставив зажмуриться.       – Что ты задумал?! – рявкнул Глен, моментально растеряв весь настрой.       Дёрнул рукой, пытаясь освободиться от пут.       Движение получилось неосторожным и, по сути, бессмысленным. Наручники врезались в кожу. Впилась в неё лента, которую Роуз тщательно обматывал вокруг второго запястья, чтобы она не развязалась за пару секунд, а с надеждой, что Глену – или тому, кто придёт его освобождать – придётся повозиться.       Вытащив на середину комнаты стул, Роуз развернул его сидением к себе, оседлал, устроил локти на перекладине спинки. Переплёл пальцы и уткнулся в них подбородком. В отличие от Глена, Роуз находился в максимально выигрышном положении. До того, как на запястье защёлкнулись наручники, Глен успел стянуть с Роуза только пиджак, рубашку так до конца и не расстегнул.       Вообще-то Глен наготы никогда не стеснялся, более того, склонялся к мнению, что в обнажённом виде выглядит не хуже, чем в одежде. Может, лучше. Однако сейчас он чувствовал себя униженным, и это его раздражало.       Бесило.       Вымораживало.       Судя по негодованию, прочитывающемуся во взгляде, он продумывал тысячу и один вариант убийства с жестоким расчленением и последующими успешными попытками избавиться от тела.       – Сам как думаешь? – поинтересовался Роуз, сдувая чёлку. – Вероятно, сейчас я расставлю вокруг кровати свечи, дождусь полуночи, возьму нож и принесу тебя в жертву. Ты, конечно, не девственница, но чем богаты, как говорится.       Произносил он это с таким серьёзным видом, словно действительно планировал с минуты на минуту привести приговор в исполнение.       Однако он не надеялся, что это высказывание в обязательном порядке сумеет пронять Глена, заставит пережить широчайшую гамму ощущений одного спектра, начиная от лёгкого страха, заканчивая леденящим ужасом, от которого поджилки трясутся.       Логично было предположить: Глен быстро догадается, что над ним продолжают издеваться, и от этого рассвирепеет ещё сильнее, нежели прежде.       – Не тот результат, на который ты рассчитывал, да? – произнёс Роуз, изогнув одну бровь. – Совсем не тот. Как думаешь, милый, нам стоит позвать зрителей, или справимся своими силами, без наблюдателей?       Поднявшись с места, Роуз положил фотоаппарат на сидение и подошёл ближе к кровати. Пальцы уверенно прошлись по краю нижнего белья – единственной одежде, что осталась на теле Глена. Подцепили резинку, словно Роуз собирался стащить и последний элемент гардероба.       – А фотографии получились роскошные. Ты там такой узнаваемый. Никто не подумает, что это результат работы в графическом редакторе, потому что это и не он, а реальность. Кому эти фотографии стоит показать в первую очередь?       Ладонь скользнула вверх по торсу, ногти слегка оцарапали кожу.       Несмотря ни на что, Глену эти прикосновения были приятны. Роуз понимал это. Видел. Чувствовал.       Сибилла не лгала, говоря, что распознать чужую страсть достаточно просто. Глен вот точно её скрывать не умел.       – Сибилле, которую ты так старательно обманывал на протяжении... Напомни-ка, скольких месяцев? Начиная с этого февраля и по сегодняшний день. Поразительная выдержка, не менее поразительное лицемерие.       Наверное, у него в мозгах сейчас форменный переворот происходил, потому что, с одной стороны, ему хотелось Роуза придушить, а с другой...       С другой, в принципе, тоже можно было придушить, слегка сдавив бледное горло, лишив на пару секунд возможности дышать, дождаться, пока он откроет рот и закатит глаза, а потом отпустить, чтобы воздух проник в лёгкие – необходимый, но вместе с тем болезненный.       Сродни нерациональной потребности в прикосновениях Роуза, которую испытывал Глен, ненавидя себя за это.       – Лайзе, которая по-прежнему продолжает сохнуть по несостоявшемуся женишку? Пусть посмотрит на тебя с иного ракурса, оценит и поймёт, что потеряла немногое.       Роуз усмехнулся и руку убрал; сложил их на груди.       Реальное возбуждение и чужой оргазм, маячивший в перспективе, его не интересовали.       Демонстрировать собственную временную власть над телом Глена он не собирался. Придерживался мнения, что с определённого ракурса всё это походит если не на изнасилование, но на принуждение – точно.       Глен чувствовал себя раздавленным и оскорблённым. Кончи он от чужих действий, упал бы в собственных глазах на уровень «ниже некуда».       – Или капитану баскетбольной команды? Он оценит твой выход на бис. Жаль, что сейчас ночь, и я не могу воспользоваться запасным вариантом. Это довольно неплохое решение. Взять твой телефон и разослать сообщения всем заинтересованным. Пусть придут и увидят нас вместе. Хорошо, эффектно, но, увы, неосуществимо, потому что девочек после семи вечера сюда не пустят. Придётся ограничиться массовой рассылкой фотографий или… Персональной выставкой.       – Я тебе шею сверну, придурок, – пообещал Глен, продолжая воевать с ветряными мельницами, точнее, с наручниками и лентой. – Как только освобожусь.       – Именно поэтому я и не собираюсь тебя отпускать. Может быть, утром. Когда у меня будет хорошее настроение.       Роуз извлёк из нагрудного кармана ключ и помахал им в воздухе.       – Зачем тебе этот цирк? – спросил Глен, стараясь совладать с эмоциями.       – Догадайся.       – Я не нанимался в экстрасенсы играть.       – А я не нанимался в шлюхи, – произнёс Роуз.       – То есть, всё дело в зацепленной гордости? Не более того?       – Ты считаешь, что это недостойный повод? По-моему, очень даже. Вы, братцы-кролики, умудрились по моей гордости проехаться неоднократно. Я, знаешь ли, не совсем такой, каким вы все меня представляете. И ты, и Гаррет... Вы оба придерживаетесь мнения, что я просто глупый клоун, чьё призвание становиться посмешищем, помогая окружающим продлевать жизнь за счёт смеха. Я не то чтобы злопамятный, но и нежных чувств питать к тому, кто меня унизил, не стану.       Вот здесь Роуз лгал и сам это понимал, но Глену ни к чему было знать о его истинных переживаниях и рейтинге симпатий.       – Да неужели? То есть, сам факт влюблённости...       – Глен. Самовлюблённый мальчик с гипертрофированным чувством собственной значимости. Милый, наивный Глен, – засмеялся Роуз. – Ты веришь, что я тебя люблю? Я? Тебя? Да я скорее сделаю Лайзе ребёнка и предложение руки вместе с сердцем, чем влюблюсь в тебя. Не скрою, скрашивать время общением с тобой было приятно, но о сильных чувствах даже заикаться не доводилось. Вспомни, кто сказал впервые о моей вроде как неразделённой любви?       – Гаррет, – процедил Глен сквозь зубы.       – Вот именно, – Роуз потянулся, слегка ослабляя ленту. – Напомнить, что тому предшествовало? Сначала он подкинул мне пасквильную открытку с сообщением о прекрасных цветах-тёзках и моём уродстве, я обратил это послание против него. Знаешь, что было потом?       – Нет.       – Потом состоялась спонтанная частная вечеринка с вином и признаниями одной пьяной девы о планах родителей на будущее. Её самой и юноши из семьи то ли друзей, то ли приятелей, то ли вовсе деловых партнёров. Тонкости позабылись, прошу прощения. Гаррета никто не звал, но он пришёл и остался. Выслушал деву. Внимательно выслушал. Оказался в одной, не очень приятной ситуации, получил от меня немного поддержки и решил отблагодарить на следующий день, распустив такие слухи. Наверное, так напился, что не различал наши с Лайзой голоса. В тебя влюблена несостоявшаяся супруга. Мне ты безразличен, а за кое-какие поступки – противен. Извини.       Роуз наклонился к Глену так близко, что кончики волос прошлись по коже в мимолётном прикосновении, чмокнул в губы, не позволяя укусить, и тут же отстранился.       – Надеюсь, ты за это время не успел действительно в меня влюбиться.       – А если успел?       – Твои проблемы, – равнодушно произнёс Роуз. – Отдыхай, а я, пожалуй, нанесу пару важных визитов. Пойду к твоим товарищам по команде, похвастаю достижениями.       – Слушай, Астерфильд...       – Чего тебе?       – Отпусти меня.       – И что?       – Отделаешься лёгким испугом.       – В противном случае?       – Пожалеешь о своих проделках. Я найду способ испортить тебе жизнь. Обещаю.       – Ещё раз наркоту мне в вещички подкинь, – ядовито выдал Розарио. – И стукни администрации школы о том, что есть у них один дилер в школе. Срочно надо вывести подонка на чистую воду. Думай, в общем. Тебе не привыкать такое сочинять. Вы с Гарретом, что два ботинка. Идеально друг друга дополняете.       – О чём...       – Не помнишь, да? Хреновая у тебя память, дорогой и нелюбимый.       – Роуз!       Телефон Глена бесшумно упал на кровать, потерявшись в складках сбившегося одеяла.       – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Давай, Глен. Найдёшь способ выбраться, проведёшь ночь в своей постельке, спокойно, мирно и радостно. Может, парочка кошмаров с моим участием привидится, но это побочный эффект. Не найдёшь – будешь спать здесь. С «браслетами» на руках, как преступник. Увидимся утром. И в заключение: небольшой совет на будущее. Не дёргай так сильно рукой, а то до крови её раздерёшь.       Роуз сжал зубами кончик ключа и вскоре втянул вещицу в рот целиком, не без удовольствия отмечая, что Глен смотрит на него дикими от изумления глазами. Объяснять свои мотивы, говоря, что, на самом деле, даже не думал глотать спасительный кусочек металла, он не стал.       Прихватив форменный пиджак и камеру, Роуз вышел в коридор. Плотно прикрыв дверь, прислонился к ней спиной и выплюнул ключик на ладонь. Спрятал в карман, извлекая оттуда флэшку и меняя её на другую, практически чистую, где единственное, что хранилось, так только парочка снимков природы и памятников архитектуры.       Глен, видимо, времени даром не терял, сумел избавиться от ленты, до телефона дотянулся и позвонил приятелю. Роуз не знал, что Глен Гаррету наплёл, не представлял ни в деталях, ни в общих чертах. Говоря откровенно, не хотел узнавать. Хороших слов там быть не могло, а гадостей он наслушался за несколько лет на пару жизней вперёд.       Роуз рассчитывал проскочить мимо Гаррета.       Уйти незамеченным ему не светило, но не попытаться выйти из столкновения с минимальными потерями, при наличии шанса, было достаточно глупо. И Роузу практически удалось осуществить задуманное, однако Гаррет догнал, схватил за воротник пиджака, зацепив ткань вместе с волосами, не собранными в хвостик, а свободно распущенными по плечам, потянул – характеристика «рванул» подходила намного сильнее – на себя.       – Попался, папарацци недоделанный, – прошипел угрожающе.       Три слова, послужившие началом разговора с непредсказуемым финалом.       Частично непредсказуемым.       Роуз давно смирился с мыслью, что их с Гарретом попытки поговорить ни к чему хорошему не приведут, сегодня получил очередное подтверждение.       Не удивился.       Осознавал, что утром школа получит очередную сенсацию, попутно наблюдая появление одноклассников, способных послужить отражением друг друга. Практически симметричные раны, неидентичные, но оставшиеся у обоих гематомы... У одного синие пятна, чётко проступающие на запястьях, у другого – на горле, там, где сжималась ладонь, желавшая удушить.       Гаррет не упустит случая и в обязательном порядке придумает очередную охерительную историю.       Роуз вот не представлял, какими подробностями реально облагородить рассказ, чтобы он не походил на бред сумасшедшего, но у него вообще, по жизни, с фантазией было не очень. А Гаррет мало того, что фантазировал отменно, так ещё и даром убеждения обладал.       Нелюбимые и недорогие одноклассники – за редким исключением – верили, как миленькие.       Чёртовы фанатики, не умеющие думать своей головой.       Подавись...       Ключ, выхваченный из кармана, полетел Марвелу в лицо.       Гаррет не стал ловить, увернулся. Кусочек металла приземлился на пол с лёгким стуком, но поднимать его и бежать на помощь к нуждающемуся в ней однокласснику, никто не торопился.       Роуз тыльной стороной ладони стирал кровавую дорожку, стекающую по подбородку, попутно удивляясь, как при таком раскладе у него все зубы остались на месте. Ударил Гаррет, вложив душу, с любовью к искусству.       Своих бы друзей из баскетбольного клуба так бил, когда они Роуза грязью поливали.       Но нет. Разумеется, нет. Многого хотите, мистер Астерфильд-младший.       Есть люди ценные, есть те, о ком отзываются крайне нелицеприятно, наподобие «пучок за пятачок».       Роуза Гаррет явно ко вторым причислял, не скрывая истинного отношения.       Тем удивительнее было осознавать реальность дальнейших событий, приходя к выводу, что они имели место и не являются результатом деятельности разгулявшегося в полную силу воображения.       Перехваченные запястья.       Боль. Слабее, чем в первый раз, но она ощутима.       Снова боль.       Прикушенная губа.       Привкус крови на языке.       Прикосновение, которое никак иначе, кроме как поцелуем не назвать.       Вытаращенные от изумления глаза.       И снова удар. Теперь уже не полученный, а отданный.       Настаивать Гаррет не стал, сделал несколько шагов назад, прижал запястье к губе, усмехнулся, перехватывая ненавидящий взгляд.       – Истеричка, – произнёс насмешливо.       – Урод моральный, – не остался в долгу Роуз. – С чего вообще такие порывы? Пообщался с дружком, а тот в красках расписал, что и как? Вы во многом похожи. Не удивлюсь, если некто рассказал, как самозабвенно меня драл часа три кряду, а я хныкал и умолял продолжить. Хочешь проверить, хватит ли меня ещё и на тебя? Не хватит. Не старайся.       Стоя напротив Гаррета, сложно было не думать о периоде дружбы.       Милые воспоминания.       Несколько лет, проведённых в составе тройственного союза, когда казалось, что эта дружба продлится ещё не одно десятилетие, и школьные друзья таковыми навсегда останутся, не потерявшись окончательно. Какие бы перемены не происходили в их жизни, они обязательно продолжат общаться. Поддержат в трудную минуту, порадуются в моменты счастья.       Какая наивность, право слово.       На поставленный вопрос Гаррет не ответил, посчитав безмолвие оптимальным вариантом. Простояв друг напротив друга в молчании, они разошлись в разные стороны. Первым зрительный контакт разорвал Гаррет. Подошёл к ключику, остававшемуся невостребованным, наклонился, поднимая необходимую вещь, и направился в сторону лестниц.       Подняться на два этажа, освободить пленника и совместными усилиями перемыть кости тому, кто посмел так поступить с обоими. Возможно, примерить на себя образ мстителей и разгромить ему комнату, что-нибудь сломав, разорвав и перевернув вверх дном.       Роуз чувствовал себя опустошённым, на волнения сил не осталось.       Он спустился вниз, прикидывая, в каком направлении податься на ночь глядя, и не придумал ничего лучше варианта с лестницей. Туда никто не заглядывал. Там можно всё переосмыслить и попытаться понять, чем в своих поступках руководствовался Гаррет.       Последнее представлялось практически невыполнимой задачей.       Роуз запрокинул голову, прижимаясь затылком к стене, ощущая лопатками её гладкость и прохладу.       В общежитии стояла гробовая тишина. Сонное царство – идеальная характеристика.       Поднявшись на ноги, Роуз отряхнул пиджак, перекинул его через плечо и выбрался из укрытия. Посмотрел вверх, словно ожидал, что где-то там, на одном из лестничных пролётов его ожидают одноклассники, мечтающие о вендетте. Один вынашивает план мести за обман, а второй – просто за компанию, как он всегда и делает.       Приспособленец. Только и умеет, что подстраиваться под других людей. Выбирает не по велению души, а потому, что кто-то выбрал до него. Он позавидовал и начал наверстывать упущенное. Странно, что до сих пор не одарил своим вниманием Сибиллу. Понятно, что она ему не очень-то и нравится. Но кто знает... Вдруг внезапно снизойдёт озарение, что парни ему не нужны, а Сибилла способна подарить счастье?       Лестница пустовала, и Роуз, отбросив последние сомнения, поднялся на нужный этаж. На несколько секунд замер у нужной двери, прикидывая, какой показатель по шкале невоспитанности продемонстрирует сегодняшний поступок, махнул рукой и всё-таки постучал. Вряд ли обитатели комнаты видели уже десятый сон. В противном случае, Роуз мог извиниться. Способности говорить события сегодняшнего вечера его не лишили.       Дверь распахнулась. Верхний свет в комнате не горел, но ни Кэндис, ни Трейси спать пока не собирались. Один, судя по всему, снова копался в ноутбуке, второй читал книгу при свете ночника.       – Привет, – произнёс Роуз, разводя руками. – Как и обещал, приполз к этим дверям, надеясь на помощь. Всё прошло относительно удачно, и, как видишь, в лазарет пострадавшего тащить не нужно. Лучше позволь переночевать у тебя. Спать могу на полу, проблем не создаю и вообще чудесный сосед, хотя многие с трудом в это верят. Многого мне не нужно, разве что одна маленькая подушка придётся очень кстати. Ах да. Я бы хотел попросить об одном одолжении. Не спрашивай ни о чём. Заранее спасибо.       – И всё-таки один вопрос я задам. Не могу удержаться, – произнёс Кэндис.       – Один?       – Всего лишь.       – Ладно. Задавай.       – Это откуда?       Кэндис не стал уточнять, что именно. И пальцем не показывал. Роуз всё понял без лишних слов. Запустил ладонь в волосы, взлохматив их, и тяжело вздохнул.       – Не поверишь.       – Собака покусала?       – Нет. Крыса.       Кэндис немало удивился, о чём недвусмысленно дала понять изумлённо вскинутая бровь. Роуз кивнул, подтверждая недавние слова.       – Ага, всё правильно. Сам в шоке, – произнёс и тут же поспешил вернуться к стартовой теме разговора. – Пустишь?       – Проходи. * * *       Один шаг.       Всего один шаг, отделяющий либо от победы, либо от поражения. Странно осознавать, что, в данном случае, путь к успеху и провалу абсолютно идентичен. Тот, кто по выбранной дороге идёт, никакого влияния не имеет, от него ничего не зависит.       С самого утра Кэндису казалось, что он провалился в вакуум и ныне там пребывает, потому что ничего не замечает, витает, как кажется окружающим, в облаках и на вопросы реагирует далеко не с первого раза.       – Кэндис, ты слышишь меня? Кэндис?       Лайзе пришлось позвать его несколько раз, прежде чем она сумела получить небольшую порцию внимания к своей персоне.       Очередной номер «Будней...» попал в руки учеников, и Лайза жаждала обсудить с главным редактором проделанную работу. Она пребывала в твёрдой уверенности, что это – один из лучших выпусков школьной газеты, большинство журналистов было с ней солидарно, и только Кэндис хранил молчание, чем окружающих удивлял. Они все помнили о перфекционизме, ему присущем, но всё равно надеялись на поддержку со стороны начальства.       У Кэндиса голова была забита другими вещами, о которых он не спешил распространяться. Он, несомненно, гордился детищем, созданным много лет назад группой энтузиастов, считавших, что у академии обязательно должна быть своя газета, а ныне перешедшим – всего-то на один год, но от того не менее почётно – под его руководство. Процесс создания школьной газеты Кэндиса воодушевлял и вдохновлял, но сейчас эти заботы временно отошли на второй план.       Неопределённость пугала до чёртиков.       Кэндис смотрел на календарь, гипнотизируя число.       Кэндис кусал губы.       Кэндис с ужасом доставал из шкафа комплект униформы, основным тоном которой был чёрный цвет, сменивший привычный тёмно-синий.       Кэндис нервничал.       Внутри всё заледенело в предвкушении и страхе.       С октября и по нынешний день он прожил в относительном спокойствии, а сегодня все страхи, рождённые ранее, проснулись и одновременно напали, не оставив шансов на спасение.       У Кэндиса тряслись руки.       Все давно разошлись, на улице начало темнеть, а он не спешил возвращаться в общежитие, продолжая сидеть в классе, отведённом под занятия клуба журналистов. Схватив со стола ручку, принялся крутить её в пальцах, а потом с ожесточением швырнул в стену.       Сложностей, в общем-то, не было.       Пара движений мышкой, и сомнений не останется. Переживания, связанные с неизвестностью, исчезнут, взамен появится несколько вариантов. Либо радоваться, либо рыдать в подушку, считая, что всё с самого начала было обречено на эпичный провал, либо принять новое знание с равнодушным лицом, окончательно утвердившись во мнении об ошибочности некоторых поступков.       – Хватит, – прошептал Кэндис и потянулся к мышке.       Стоит заметить, что пару раз он уже пытался и натыкался на объявление, предлагавшее подождать ещё немного. Это не только не избавляло от нервозности, но и усиливало её. Кэндис подозревал, что если сейчас ещё раз на него наткнётся, свихнётся окончательно, потеряв остатки самообладания.       Активизировалось подсознание. Оно уверенность не пестовало, а методично уничтожало, намекая, что иллюзий питать не следует, лучше их собрать все вместе и вышвырнуть в мусорное ведро. Не стоит рассчитывать на наличие талантов. Не стоит думать, что рецензенты, ознакомившись с предложенным материалом, впали в состояние невероятного экстаза и до сих пор в нём пребывают. Напротив. Они посчитали ознакомительную часть посредственной, углубляться не стали, моментально отправив всё в корзину.       Несколько кликов мышкой, несколько секунд напряжённого ожидания.       Объявление исчезло, вместо него на сайте организаторов высветился список финалистов. Шорт-лист. Десять начинающих литераторов, чьи произведения отмечены рецензентами. Только один может рассчитывать на публикацию своего творения – остальные останутся за бортом.       Займи хотя бы третье место, и я попытаюсь найти на твою рукопись издателя...       Оледенение достигло максимума, сковав теперь ещё и горло.       Кэндис закрыл вкладку, выключил компьютер и, побросав все вещи в сумку, покинул кабинет.       Он шёл по коридору, продолжая покусывать угол нижней губы, вжимая ногти в кожу. Сердце отбивало невероятный ритм, безумно – как будто тысячи ударов в минуту. На негнущихся ногах Кэндис спускался по лестнице, слыша, как гулким эхом отдаётся в опустевшем здании академии каждый его шаг.       Остановившись, потратил немного времени на написание сообщения и припустил вниз. Несколько пролётов преодолел стремительно, один за другим, не замечая, как они сменяются, не боясь ненароком зацепиться и полететь с лестницы.       В уголках глаз подозрительно защипало, словно он с минуты на минуту собирался зарыдать.       Конечная остановка.       Несколько глубоких вдохов и выдохов. Попытки восстановить сбившееся дыхание. Практически выпавший из сумки и подметающий кончиком полы белый шарф с тонкими чёрными полосками. Слабый привкус крови из прикушенной губы. Влажный след на щеке от слёз, что всё-таки сорвались с ресниц.       Сумка с грохотом упала на пол, когда Кэндис разжал ладонь. Вскинул голову, перехватывая чужой взгляд.       Весь день, как на иголках. Сплошные переживания и накручивание нервов, разделённые на двоих, когда у обоих всё из рук валится в ожидании вердикта. То ли надежды, то ли приговора.       – Ну же, Кэнди...       – Мы сделали это, Мартин, – шёпотом, едва различимо и громче, когда лёд, сковывающий горло, растает, вернув возможность говорить. – Сделали. Второе место!