Нарисуй мою грусть

       «А тебе зачем?»       Танака явно был озадачен, но Изуми не стала отвечать. Она отложила телефон в сторону и с тревогой взглянула на часы. Не было никакой гарантии, что она успеет, даже если выйдет прямо сейчас. Ночью шёл снег, и для Японии, особенно для района Токио, сильная метель оказалась большим сюрпризом — дорожные службы наверняка вовсю занимались очисткой, но даже так, на ведущей в город трассе наверняка образовались заторы… Если учесть вдобавок время, которое необходимо будет потратить на ожидание автобуса и путь до остановки — получается слишком долго.       В первую секунду девушка решила, что это конец, и даже обрадовалась этому в какой-то степени — ведь так она могла оправдать своё бездействие. Внезапный импульс ехать а Токио был силён, но следовать ему казалось безумной идеей: несмотря на то, что Изуми действительно хотелось попасть на Зимний кубок, одна мысль о том, что для этого придется уйти из дома — снова, как когда-то в прошлом — и преодолеть в одиночку такое большое расстояние до спорткомплекса, приводило её в ужас.       И всё же, не успела Изуми толком осознать, что она делает, а её руки уже сами сбрасывали с полок одежду, шарили по шкатулкам и кошелькам в поисках каких-нибудь денег, а глаза пробегали по расписанию пригородного автобуса в телефоне. Несмотря на то, что в головой она чётко понимала, что в её обстоятельствах добраться вовремя просто физически невозможно — тело двигалось само, и какая-то импульсивная часть её, не советуясь с головой и игнорируя страхи, стремилась вперёд.       «Я, наверное, сошла с ума».       Изуми оделась очень быстро. Но у неё по-прежнему оставалась одна немаловажная проблема, а именно, закрытая дверь. Девушка так и не узнала причину, по которой оказалась взаперти, но времени думать об этом сейчас не было — тем более что ей уже давно был известен другой способ покинуть комнату, не особенно замысловатый, о котором её мать, впрочем, почему-то никогда не задумывалась. Для этого Изуми вышла на некрытый балкон и, встав с ногами на перегородку, ловко перелезла на соседний, расположенный буквально в метре. Ей было немного страшно это делать, но решимость пересилила, к тому же, девушка уже пользовалась этим путем однажды, чтобы не быть застуканной матерью вне комнаты во время комендантского часа. Дверь, ведущая с этого балкона в зал, не была заперта, а просто захлопывалась, и Изуми беспрепятственно прошла через комнату в коридор, где стелился сумрак и стояла гробовая тишина.       До лестницы, ведущей к выходу на задний двор, она кралась, сдерживая с трудом дыхание, а там остановилась и посмотрела вниз — никого не было видно или слышно, так что появилась возможность быстро пробежать до двери и остаться незамеченной. Сердце тарабанило в груди, и дыхание учащалось — всё внутри сжималось от волнения и напряжения, и Изуми понимала, что это всё же до боли напоминает ей точно такую же ситуацию, произошедшую почти полгода назад — тот самый день, после которого всё в её жизни пошло под откос — но старалась не думать об этом. Со скоростью молнии она пронеслась через прихожую, нацепила сапоги и схватила с вешалки пальто, которое надела на себя уже на улице. Порыв ледяного ветра ударил ей в лицо, заставив зажмуриться. Всё тело сковало от холода, и девушка обернула вокруг шеи шарф, который несла в руке от самой комнаты.       Когда Изуми сошла с лестницы, то заметила за забором большую чёрную машину, показавшуюся смутно знакомой, но была слишком взволнована, чтобы предавать этому значение — перед ней встало крайне непростое препятствие. Чтобы выйти к дороге, ведущей на остановку, ей следовало обойти дом, а это было весьма сложной задачей, так как с переднего входа её вполне могли увидеть из окон кухни, гостиной или спальни на втором этаже.       — Спокойно, — сказав это шёпотом самой себе, девушка почувствовала, как горло буквально обожгло холодом.       Она решительно двинулась вдоль стены и была почти уверена, что сможет с легкостью преодолеть последний отрезок, потому что до этого момента всё происходило так гладко — но внезапно услышала скрип двери впереди и обомлела, оцепенев прямо за углом. Послышались шаги — лёгкий шорох обуви по примятому снегу.       Соблюдая максимальную осторожность, Изуми выглянула из-за дома и увидела свою мать: почему-то та стояла снаружи в одной только кофте (при таком-то морозе!), и волосы её были растрёпаны — сердце Изуми ёкнуло, когда она поняла, что Мичико тихо всхлипывала, опершись на каменную колону у входа и опустив голову на грудь. Сначала девушка решила, что мама уже узнала про её побег — но разве в таком случае она стала бы стоять и плакать вместо того, чтобы сразу бежать на поиски? Как бы то ни было, один только взгляд на Мичико в таком состоянии заставил Изуми опомниться. Она задрожала так сильно, что была готова прямо сейчас упасть с подкосившихся ног.       «Что же я делаю? — произнесла девушка про себя и схватилась руками за голову. — Разве всё снова должно было прийти к этому?»       Неужели она действительно забыла, по какой причине так много трудностей свалилось на её голову? Неужели не учла жестокий урок, который вынесла с того лета? Изуми снова поступала так, как было необходимо ей. О чувствах матери она даже не задумалась. После всех обещаний исправиться, после бесконечных убеждений, прежде всего, себя самой, что впредь она будет вести себя иначе и не заслужит того, чтобы её называли эгоисткой — девушка так просто наплевала на них и продолжила поступать по-своему, тем самым, уронив на землю свое же достоинство. Может, она просто неисправима?       «Нет, это всего лишь оправдания, — произнесла Изуми про себя, чувствуя в тот момент и душой, и телом удушающий холод. — Если сейчас не поступлю по совести, то уже никогда… Не смогу гордиться собой».       — И всё-таки, — продолжила она тихим шепотом, прижимая ладони ко рту. — Если сейчас я ничего не сделаю… То я просто с ума сойду здесь, в четырех стенах. Я никогда не избавлюсь кошмаров... И все мои чувства так и останутся нераскрытыми.       Это был тяжелый моральный выбор. Изуми, кажется, впервые предстояло пожертвовать личными интересами ради того, чтобы не доводить в очередной раз до глубокого расстройства собственную мать. Раньше она бы подумала, что поступать так неблагоразумно — разве Мичико когда-нибудь жертвовала своими личными интересами ради неё? — но теперь, едва вспомнив искреннюю улыбку матери, которая расцветала у той на лице всё чаще и чаще за последние несколько месяцев, Изуми вдруг поняла, то здесь и думать нечего. Правда в том, что она больше не хотела видеть маму разбитой, отчаянной, не хотела, чтобы та кричала и плакала — неважно, ради чего это, неважно, что она получит взамен. Нет, что бы она ни получила... её жизнь ни за что не станет лучше при тех обстоятельствах, где мама больше не сможет улыбаться ей.       Уж лучше винить себя за упущенную возможность, чем за очередной эгоизм.       — А может… — произнесла Изуми тихо. — Есть и другой способ?       Не отдавая себе отчета в собственных действиях — ей по-прежнему двигало нечто иррациональное — девушка вышла из-за угла. Пока она медленно шла по направлению к матери, которая была увлечена собственными мыслями и поэтому совсем не замечала её, то всерьез размышляла о том, что ни разу за последние несколько лет не пробовала поговорить с Мичико по душам, открыть свои мысли и прийти хоть к какому-то шаткому взаимопониманию. Быть может, если Изуми просто расскажет матери о своих тревогах, не жалуясь и даже не требуя жалости, это поможет той лучше понять её чувства и подтолкнет к сопереживанию — точно так же, как сама девушка начала сопереживать Такао, когда он ей открылся. Даже если у неё не выйдет — это ничего. Глупо будет не попробовать, а терять ведь уже всё равно нечего.       — Мама, — Изуми произнесла это тихо, но Мичико всё равно дернулась и испуганно отскочила, глядя на дочь расширенными от удивления глазами. Она не могла вымолвить ни слова, и девушка, собрав всю свою волю в кулак. продолжила: — Не пугайся, пожалуйста. Я просто хочу поговорить.       — Ты… ты… Ты как здесь оказалась?.. — пролепетала женщина, прикладывая ладони ко рту; она наконец-то подняла голову, и Изуми увидела, что её лицо сильно покраснело от слёз. — Ты… Ты разве не должна в комнате сейчас?       Девушка вздрогнула. Мать всё-таки не знала о её несостоявшемся побеге, а значит, плакала по какой-то другой причине. Но… Что же это всё-таки могло быть? Что вообще с ней происходило?       — Можешь просто меня выслушать? — не встретив сопротивления, поскольку Мичико всё ещё находилась в состоянии оцепенения, Изуми продолжила на одном дыхании, не найдя времени заранее подбирать слова: — Знаешь, это, наверное, немного неожиданно, но я просто не могу молчать больше. Мне… Тяжело. Постоянно выбрасывать воспоминания из головы, подавлять в себе чувства… я говорю об этом. Тебе тоже наверняка непросто. Поэтому давай просто всё как следует всё обсудим на этот раз… Может, тогда нам обеим станет легче?       Изуми очень боялась реакции матери и даже глаза невольно опустила — она сама не знала, как эти слова оказались у неё на языке и давно ли они там были — но Мичико только растерянно моргнула и покачала головой.       — Я… Не понимаю, — выдохнула она, наконец, но бегающий взгляд и дрожащий голос выдавали то, что на самом деле для женщины было вполне очевидно, о чём шла речь.       Впервые, глядя на свою растерянную, охваченную печалью и страхом мать, Изуми ощутила, насколько молодой та была — не только внешне, но и внутренне. Сколько лет ей было? Тридцать пять? Или, скорее, чуть больше?.. Она даже этого не знала. В Токио трудоемкая работа и алкоголь состарили Мичико, но отдых и свежий загородный воздух превратили её в молодую, красивую женщину — ребенка в душе, который может смеяться и улыбаться, зная, что всё хорошо и нечего страшного больше не произойдёт, но совершенно неспособного сдержать слезы и гнев, когда обстоятельства становятся напряжёнными. Изуми не только не знала, вернее, не помнила таких простых вещей, как день рождения своей матери или её возраст — она не понимала её саму, её характера и не могла сказать, что она чувствует, о чём думает. И как после этого она вообще могла надеяться на хорошее к себе отношение?       — Ты так изменилась после того лета… — начала Изуми, и тут её голос предательски дрогнул. — Я хочу спросить, ты так изменилась, потому что хотела, чтобы мы жили счастливо?       «Ты прикладываешь так много усилий к этому потому, что я что-то значу для тебя?» — хотелось добавить, но она сдержалась. Изуми не знала, как мать смотрела на неё всё это время. Видела ли она в ней бесполезный груз, как девушка всегда считала, может, домработницу, или ребенка, о котором необходимо заботиться? А смотрела ли Мичико на неё, как на равную, как на взрослого человека? Пусть Изуми, по своему же собственному мнению, совсем этого не заслуживала, она просто хотела знать: пыталась ли мать хоть раз достучаться до неё или же они обе всегда вели себя неразумно?       После этих внезапных слов женщина посмотрела на неё с удивлением, но одновременно — и с испугом: её руки дрожали, а по щеке вновь скатилась слеза. Тогда Мичико поспешила стереть её рукой и, теряясь от странного, несвойственного ей обычно смущения, скрывая взгляд в ладонях — вдруг бросилась прочь, обратно в дом, как будто всё ещё надеясь избежать неприятного разговора любой ценой.       — Хватит… Не надо, — прошептала она чуть слышно, качая головой. Впервые Изуми видела её такой бессильной.       — Прошу тебя! — не растерявшись, девушка схватила её запястье и удержала другой рукой за плечо. — Сегодня очень важный день. Я хочу со всем разобраться, но не смогу, если ты мне не поможешь.       — В каком смысле? — Мичико напряглась и подняла на неё красный от слёз, но очень настороженный взгляд. Девушка выдержала этот его с достоинством и ответила, не дрогнув:       — Сегодня в Токио проходит большой баскетбольный чемпионат — Зимний Кубок. Команда Шутоку прошла в финал, и я хочу быть там сегодня.       Несколько секунд женщина только рассеяно моргала, глядя на дочь, словно надеялась поймать в воздухе обрывки произнесенных слов и убедиться, что они ей не послышались. Она не разозлилась, не пришла от этого в ужас, как Изуми ожидала — а просто медленно покачала головой из стороны в сторону и сжала губы в тонкую линию. Её голос звучал глухо:       — И что это должно значить?       — Только то, что я больше не могу прятаться, — произнесла та, невольно опуская глаза. Затем, впрочем, опомнилась и снова поспешила открыться матери, надеясь, что та сможет прочитать всю бурю эмоций в её взгляде. — То... страшное событие... оно было моей ошибкой, и поэтому я должна всё исправить. У меня было много времени, чтобы всё обдумать и измениться — не знаю, стала ли я взрослее с тех пор, но горький опыт всё же получила и теперь не стану никому причинять боль. Тебе… Вовсе не обязательно так волноваться за меня.       — Нет, — отозвалась Мичико холодно, и дрожащие руки обхватили Изуми за плечи. — Я не отпущу тебя.       — Потому, что я всё-таки тебе дорога?.. — та даже не попыталась вырваться.       — Не отпущу!       Изуми понимала, что оказалась в ловушке. Она чувствовала, как длинные ногти матери впиваются ей в спину, всем телом ощущала дрожь, охватившую её — дрожь то ли от холода, то ли от страха. Да, Мичико боялась потерять её. Потому что у неё больше никого не было? Нет уж, Ханако всегда держалась рядом, так что причина не в этом… А может, всё-таки в том, что Изуми была её единственной, горячо любимой дочерью? Девушка в глубине души чувствовала, что всё так, и понимала, что готова заплакать — слезы сдавливали горло, душили изнутри. Но всё-таки, даже при этом (вернее, тем более при этом) ей становилось ясно, что она во что бы то ни стало должна довести этот разговор до конца.       — У меня есть причина, — выдавила девушка из себя. — Причина, по которой я должна это сделать.       — И что это за причина, интересно знать, по которой ты готова сорваться из дому средь бела дня и бежать по заснеженной дороге до самого Токио? — Мичико неожиданно отстранилась, и её заплаканное лицо исказила кривая, но будто бы горькая усмешка. — Да, можешь не говорить, ведь я и так это знаю. Сама была в твоем возрасте, сама прошла через всё это и помню, с чего всё начиналось. Таким же хаосом в мыслях, безумным влечением, моей слабостью… Я тоже была влюблена.       Изуми дёрнулась так, что отскочила на несколько шагов — она была уверена, что вся побледнела, потому что никак не ожидала такого ответа. Яростный взгляд матери не вызывал ужаса, потому что в нём было что-то вроде мольбы — просьбы остановиться, спасти себя, вырваться из этого глухого омута. Изуми отчетливо видела его, но не опускала рук, не пыталась загасить огонь в душе — она знала, чего хотела, понимала, что ждёт её впереди и на какой риск ей придется пойти в надежде на собственное счастье. В один момент всё могло рассыпаться, обратиться в прах, но пока оставалась надежда на успех, Изуми не собиралась упускать её из-за страха ошибиться. Она и так уже слишком многое потеряла.       — Да, я влюбилась, и что с того? — эти слова девушка произнесла матери в лицо, не стесняясь и не понижая голоса — в нем звучала уверенность, а также теплились вера и надежда, которые Мичико, впрочем, расстроили только сильнее. — Бедная, глупая, маленькая девочка… — прошептала она, вновь закрывая лицо ладонями. — Во что же ты ввязалась… опустила сердце во тьму и даже не подозреваешь этого… считаешь проклятье за благословение…       — Ты ничего не понимаешь, — отрезала Изуми, слегка уязвленная тоном матери, и её уверенность крепла с каждым словом.       — Я? Это я-то не понимаю? — на этих словах Мичико даже усмехнулась и одновременно — резко выдохнула от возмущения. — Я ведь прошла через всё это. От первого и до последнего шага, дорогу, ведущую через угли, через тьму, из которой не каждый найдет выход, — тут она почти в изнеможении оперлась на перила лестницы, склонив голову. — Я никому не пожелаю подобной судьбы. А своей дочери — так особенно.       — Так ты хочешь, чтобы я совсем зачахла здесь? — прошептала девушка, чувствуя, что иначе никак не сможет достучаться до матери. — Чтобы свихнулась в четырех стенах, коря себя без конца за всё то, что так и не смогла сделать?       — Не преувеличивай.       Изуми шумно вздохнула. Кто ещё здесь преувеличивает?.. Она сама не поняла, в какой момент решилась сказать следующие слова, но осознавала в глубине души, что ничего другого выдавить из себя уже не сможет. Набрав в легкие побольше воздуха и собравшись с мыслями, девушка произнесла, громко и четко, без усмешки или злости, спокойным и ровным голосом:       — Я всё равно когда-нибудь уйду.       Мичико вновь подняла на неё глаза, и в них отразился ужас — женщина вскочила, выпрямилась и вдруг закричала, резко взмахнув руками:       — Одумайся, глупая, прошу тебя! Открой же, наконец, глаза! Ты же видишь, прекрасно видишь, куда завела меня моя любовь и что она со мной сделала! Я столько страдала…       — Но это вовсе не значит, что Ясу будет страдать тоже.       Внезапное появление третьего голоса выбило из равновесия их обеих — Изуми снова дернулась и чуть не вскрикнула от неожиданности, а Мичико просто замерла на месте в оцепенении. За углом послышались шаги, и воздух заискрился напряжением, словно серые тучи в небе грозились вот-вот упасть, нависали всей своей мощью и давили на грудь, лишая возможности дышать. Изуми узнала этот голос, без сомнения, но она ещё не успела понять это, когда из-за дома вышел человек, которого девушка меньше всего ожидала увидеть, и при виде которого всё внутри у неё сжималось, а страшная злоба в душе перемешивалась со скорбью — конечно же, это был никто иной как Ичиро Изуми, её отец, по косвенной вине которого всё в её жизни и пошло под откос полгода назад. Лишь коснувшись взглядом его силуэта, Изуми вспомнила машину, которая стояла с другой стороны дома, за забором, и подумала о том, что должна была догадаться раньше.       — Так ты… Всё ещё здесь, — голос Мичико звучал настолько угрожающе, что становилось совершенно ясно — с дочерью она говорила самым что ни на есть ласковым тоном. — Ты… Не послушал меня.       «Так это значит, что…» — Изуми мгновенно догадалась, что всё это значило.       Мать плакала из-за отца. Судя по всему, он узнал их адрес (и тут удивлял скорее не сам факт, а то, что произошло это только сейчас), пришел сюда, но был выставлен прочь со скандалом — чтобы Изуми ничего не услышала и не спустилась, Мичико и заперла её в комнате до тех пор, пока всё не уляжется, и Ичиро не уйдет. Теперь происходящее обретало смысл, разве что… Из-за чего же конкретно женщина ударилась в слёзы? Никогда прежде после ссор с бывшим мужем она не позволяла себе такого, а только злилась и кричала в пустоту, без конца швырялась посудой… Может, она испугалась того, что им с дочерью больше не будет от него покоя? Может, она чувствовала, что находится в безвыходном положении, и не знала что делать? Как бы то ни было, гадать Изуми не могла, да и не хотела — сейчас все её мысли были заняты самим фактом неожиданного появления отца прямо во время их разговора. Тот, изначально смотревший только на Изуми, с явным усилием перевел взгляд на Мичико, но заговорил не сразу.       — Почему ты не ушел, как я тебя просила?! — мгновенно взорвалась та, воспользовавшись воцарившимся молчанием. С места она, тем не менее, не двигалась и руками не махала.       — Я остался здесь и простоял бы сколько требуется, хоть даже целую ночь, только для одного — чтобы увидеть, наконец, свою родную дочь.       Изуми дёрнулась и прикусила губу, борясь одновременно с растерянностью и со вскипающей внутри злостью. Ей было трудно подобрать слова, даже взгляд поднять, но она всё-таки взяла себя в руки и произнесла так холодно, что сама от себя не ожидала, невероятно жестокие слова:       — А с чего ты взял, что я хочу тебя видеть?       Ичиро, вопреки ожиданиям Изуми, ни капли не удивился. Он посмотрел на неё с сожалением, и девушка встретилась с глубоким взглядом таких же, как у неё, темно-зеленых глаз. Это напомнило ей о том, что она действительно видит перед собой родного отца, а не какого-то чужого человека — того, кто всегда был добр к ней, кто всегда мог помочь и выслушать, но… В последнюю их встречу собрался обойтись очень плохо со своей бывшей женой и саму Изуми хотел в это втянуть, так что она до сих пор не смогла ему этого простить. Наверное, девушка знала отца гораздо лучше, чем мать, но счастья это не принесло — наоборот, благодаря этому она смогла разглядеть совсем иную его сторону, потаенную и темную.       И всё же, был ли её отец плохим? Изуми не могла ответить наверняка. Она не хотела оправдывать его, но и не могла расстаться с воспоминаниями о том приятном времени, что они провели вместе. Это заставило её растеряться ещё сильнее.       — Уходи, — произнесла Мичико холодно. — Я уже всё тебе сказала. Я уже объяснила, что не хочу видеть тебя в своей жизни, в жизни Ясу… — она не сдержалась и опять заплакала, из последних сил стараясь сохранить самообладание. — Хватит мучить её…       — Или мучить тебя? — произнес тот совершенно спокойно, и в его голосе не было ни усмешки, ни холода — Ичиро говорил спокойно, с тем же сожалением и теплотой — он всегда прекрасно владел своими эмоциями, и его выдержка поражала. — Ты знаешь, я тоже пытался сказать тебе многое. Но ты мне просто этого не дала.       — Я не желаю тебя слушать, — отозвалась женщина уже совсем тихо.       — А ты, Ясу? — он перевел взгляд на неё, и девушка интуитивно почувствовала, что уж отец-то точно считает её за взрослого, равного себе человека. — Выслушаешь мои мысли?       — Не говори с ним, — произнесла Мичико, но её голос звучал как будто из-за глухой завесы. — Он говорит только ложь…       Вот оно что. Изуми смотрела со стороны и понимала одно: они не слушали друг друга. Вернее, даже не пытались слушать — её мать так уж точно. Ничего удивительного в том, что здесь и речи не могло идти хоть о каком-то взаимопонимании, если та заведомо видела в них с бывшим мужем непримиримых врагов и клеймила его слова ложью ещё до того, как те были сказаны.       — Мичи…ко, — Ичиро в последний момент исправился, и тот факт, что он назвал бывшую жену не по прозвищу, а по полному имени, заставил ту вздрогнуть и поднять голову. — За всё время, осознанно или нет, я сделал тебе много нехороших вещей... но никогда не желал зла нашей дочери — и ты прекрасно это знаешь.       Изуми просто не знала, что ей сказать. Она лучше понимала отца, видела его буквально насквозь, но именно поэтому ей было так тяжело — девушка понимала в глубине души, что на этот раз за словами Ичиро не крылось ничего плохого, и он принес с собой только сожаления и скорбь. Она видела, что Мичико слишком растеряна и ошарашена, чтобы ответить, поэтому проговорила на одном дыхании, стараясь выразить в голосе усмешку, которая, впрочем, оказалась больше похожа на всхлип:       — Ты пришел, чтобы извиниться?       — Да, это так. И не смотри на меня за это подобным взглядом, пожалуйста… — мужчина сжал губы и покачал головой. — Со стороны моя попытка что-то исправить может показаться глупой и даже фальшивой, но я не хочу, чтобы всё так заканчивалось. Подумай, Ясу…       — Сейчас он скажет тебе о том, что ты обязана ему жизнью,—- процедила Мичико сквозь зубы, и её брови съехали к переносице.       — А?.. — растерялась девушка.       — Разумеется, не скажу, — произнес Ичиро, проигнорировав недоумение дочери. — Я помог ей потому, что люблю, потому что мне не безразлична её судьба… Это только ты здесь устраиваешь очередной скандал.       — И вот, ты снова… — начала было женщина, но Изуми, неожиданно для самой себя, бросилась матери наперерез и замерла между ней и отцом, выставив в стороны руки, как будто дрессировщик, разнимающий диких зверей.       — Хватит… — произнесла она, чуть не плача. — Прошу вас, не надо…       Девушка совсем не хотела стать свидетельницей нового скандала. Она надеялась лишь, что теперь их семья, трещащая по швам, сможет, наконец, обсудить всё спокойно и прийти хоть к какому-то компромиссу. Изуми надоело слышать ругань, крики матери, ей надоело прятаться — она просто хотела решить всё для себя здесь и сейчас, разобраться, наконец, в своем отношении к обоим родителям, раз уж ей представилась такая возможность.       — Даже если вы больше не любите друг друга… — произнесла девушка решительно, переводя взгляд с матери на отца. — Почему нельзя хотя бы говорить спокойно?       — Вырастешь — поймешь, — процедила Мичико, тем не менее, постепенно успокаиваясь и выравнивая голос.       — А ведь я… Любил её когда-то. Действительно любил, — произнес, в свою очередь Ичиро, обращаясь исключительно к Изуми — так, будто самой Мичико рядом не было. — Но времена меняются, и мы сами становимся другими: у нас меняются вкусы, мировоззрение, отношение к самим себе… Но именно поэтому, не покрывая старые воспоминания пеплом, я хочу быть абсолютно искренним и с тобой, и… С ней. Просто хочу помочь вам обоим настолько, насколько это в моих силах.       Изуми смотрела на него, не отрывая взгляда, по-прежнему едва сдерживая слезы. В глубине души она понимала, что решила всё с самого начала.       — Я готова тебя выслушать.       — Ясу… — прошептала Мичико, и в её словах удивление перемешивалось с ужасом.       — Хватит, мама, прошу тебя. Пожалуйста, можешь и ты тоже стать… Взрослой? Как раньше, как на работе. Можешь ты отбросить в сторону свою горечь и ненависть, чтобы мне не было так больно смотреть на тебя?       Мичико долго смотрела на неё, не в силах вымолвить ни слова, но потом легонько кивнула и потупила взгляд, словно действительно над чем-то задумалась. Когда она делала такое выражение лица, Изуми невольно уважала её гораздо сильнее. Ичиро, в свою очередь, подождал, пока висящее в воздухе напряжение спадет, а потом начал говорить, всё тем же ровным голосом, который, впрочем, начал подрагивать на первых же словах:       — Знаешь, Ясу, после того, как твоя мать меня выгнала сегодня... я собирался ждать до тех пор, пока ты не появишься одна, пока не возникнет возможность поговорить по душам… Даже когда вышла заплаканная Мичико, я оставался в тени, я злился на себя в глубине души, но не мог пересилить страх и избавиться от мук совести. Когда я смотрю на её слезы, мне становится больно, потому что я чувствую вину. Но я знаю, что если на моих глазах заплачешь ты, то я просто не смогу это пережить. Можешь мне не верить, если не хочешь, но в моей жизни никогда не было никого важнее тебя.       — Я верю, — просто ответила Изуми.       — Это не зависит от того, что я чувствую к твоей матери, — продолжил он, но девушка его перебила:       — Но даже так… ты не можешь вертеть ею, как тебе вздумается, — она снова позволила гневу наполнить свой голос. — Не только потому, что меня это расстраивает.       — Иногда я действую, не раздумывая. Или… слишком много думаю, принимая, как мне кажется, рациональные решения — такие, что игнорируют чувства других людей. Я не хотел никому зла, но мне правда казалось, что так будет лучше для тебя. Разумеется, это не так… Поэтому прости.       Изуми вздохнула — она не была уверена, что была готова принять подобные извинения, но искренность отца в любом случае задела её за живое.       — В общем, я просто хочу, чтобы ты была счастлива — больше ничего мне и не надо, — он отвел взгляд и сказал уже полушепотом, почти себе под нос: — Раз мне не удалось стать хорошим отцом и всё время быть рядом… Я должен хоть чем-то помочь, чтобы ты запомнила меня не просто как последнего идиота, у которого не было ничего святого, а хотя бы… Думала обо мне иногда. И когда я услышал ваш с Мичико разговор, то понял, что просто не могу стоять в стороне. Ведь мне есть, что добавить. Мне есть, чем образумить твою мать и тебя саму, хотя вы и вправе утверждать, что я ещё больший глупец, чем вы сами.       Мичико, как ни странно, ничего не сказала в ответ на его слова, не возмутилась и даже не нахмурилась — просто смотрела выжидающе, а Ичиро всё никак не мог собраться с мыслями. И Изуми спросила первая, чтобы подтолкнуть его к тому самому разговору:       — Ты тоже думаешь, что любовь не приводит ни к чему хорошему?       — Это вопрос… На который не может быть какого-то точного ответа, — отозвался он сразу же, словно давно заготовил в голове именно эту складную фразу. — Ты, должно быть, в курсе, что мир отнюдь не делится на чёрное и белое. Любви это тоже касается. Я бы сказал, это как лотерея — открывая для себя мир другого человека, никто не знает наверняка, чем всё закончится. Ты можешь разочароваться в себе, в других людях и в жизни, если сделаешь неверный выбор, но это вовсе не значит, что после неудачи глупо даже пытаться отыскать свое счастье или что нужно до старости прожить в своем собственном мире, никого не подпуская ближе, чем на метр, — Ичиро выразительно взглянул на Мичико. — Я хочу сказать, что, пусть у нас с тобой не всё сложилось и не сложится никогда, это не значит, что с Ясу произойдет то же самое — она самостоятельный человек и может решать, что для неё лучше.       — Она уже решила однажды, — пробурчала Мичико. — И ты сам видел, к чему это её привело.       — Всё ошибаются, — вздохнул мужчина. — И все меняются, как я уже сказал. Уверен, что Ясу многое решила для себя за то время, пока жила с тобой здесь. Я даже вижу, каким стал теперь её взгляд — в нём появились вдумчивость и спокойствие, которых я раньше никогда не замечал, — Ичиро задержал на дочери долгий взгляд. — Я правильно говорю?       — Я больше никогда… Вас не расстрою, — произнесла та, сглатывая непрошенные слезы. — Но... Но и себя губить тоже не хочу. Теперь я буду думать над тем, что делаю, обещаю.       Ичиро улыбнулся — тепло, как когда-то давно, в воспоминаниях её детства. У Изуми даже возникло спонтанное желание броситься ему на шею в переизбытке чувств, но она всё ещё чувствовала острый взгляд матери позади себя, который, впрочем, постепенно смягчался, хотя и оставался настороженным. Девушка знала, что ей это нужнее, поэтому подошла и обняла её. Немного погодя, та тоже ответила на это тёплое объятие.       — Давай впредь будем решать наши проблемы так, чтобы Изуми это не касалось, — произнес Ичиро, по-прежнему стоя в стороне.       — Я бы хотела надеяться на то, что проблем больше не появится, — неожиданно произнесла Мичико, и выражение её лица тоже стало гораздо спокойнее. — Я тоже много думала… с тех пор, как переехала сюда… наверное, я стала мягче. И пришла вот к чему: если мы совершенно ничего не чувствуем друг к другу, то давай просто не будем пересекаться лишний раз. А я, в свою очередь, больше не стану запрещать Изуми видеться с тобой — вот только если сделаешь ей что-нибудь плохое, можешь быть уверен… Тебя однажды найдут в твоем загородном особняке с перерезанным горлом.       Ичиро содрогнулся, но быстро замотал головой. Изуми больше не сдерживала слёзы, что-то похожее на смех теплилось в её груди. Пускай атмосфера вокруг ещё не остыла и отношения между родителями были по-прежнему очень далеки от дружественных, но главное, девушка наконец-то поняла кое-что: на самом деле они оба любят её, а она одинаково сильно любит их. Большего на данный момент и не требовалось.       Как ни странно, в это же время на небе стало пробиваться солнце. Жалящие порывы ветра исчезли, уступив место почти полному безмолвию, и на душе вдруг стало очень легко, словно ещё один камень свалился с плеч. Но… Изуми не должна была забывать о другой, ничуть не менее важной проблеме, которая и выгнала её в этот день из дома.       — И что же… Мне теперь делать? — произнесла она рассеяно, ни к кому, в общем-то, не обращаясь.       — Если действительно любишь этого человека, не упускай свой шанс, — подмигнул ей отец. — Другого такого может и не представиться, а если вдруг не получится — отмети прочь все неудачи и не теряй надежду на будущее.       — Может, ей всё же стоит надеяться на лучшее? — заметила Мичико, сложив руки на груди. — Если она стольким жертвует ради этого, то почему…       — Да я не об этом вообще, — взволнованно прошептала девушка, глядя на часы в телефоне. — Мне нужно быть в Токио через полтора часа, а на автобус я уже опоздала. Мне уже не успеть, как бы я не старалась…       — Хочешь, я отвезу тебя, — предложил Ичиро, подбрасывая в воздух ключи от машины.       — Правда?! — Изуми даже подскочила на месте от неожиданности, и радость захлестнула её с головой.       Мичико всё ещё держалась с подозрением и взглянула на дочь, а затем на бывшего мужа из-под опущенных бровей, но потом всё-таки согласно кивнула, чем вызвала огромную волну благодарностей со стороны Изуми, которая снова обрела почти утраченную надежду. Ещё раз обняв мать, она побежала по дорожке по направлению к машине и думала про себя о том, насколько иногда это важно — говорить друг с другом, и сколько счастья простая искренность способна принести во взаимоотношения...       — Возьми это, — Ичиро задержался на секунду и протянул Мичико свою куртку. — Замерзнешь.       — Мне до дома пять шагов, — заметила та, решительно отстраняясь. — Да и ты же ничего ко мне не чувствуешь, разве не так?       — Ну… Я не могу просто стоять и смотреть, как женщина содрогается от холода, пускай даже она мне совершенно безразлична.       — А ты… Совсем не изменился, — произнесла та и, круто развернувшись, убежала по ступенькам в дом.       Стоя по ту сторону двери в прихожей, Мичико поймала себя на том, что почему-то улыбается.

***

      — А когда мама говорила о том, что я обязана тебе жизнью… — произнесла Изуми, когда отец сел в машину. — Она имела в виду содержание в частном госпитале? Ты за это заплатил?       — Да, — кивнул он, поворачивая ключ в замке зажигания. — Но ты не думай об этом сильно. Я уже сказал, что ты ничего мне не должна.       — И всё равно… Спасибо, — Изуми широко улыбнулась, прижавшись щекой к окну.       Машина заколесила по ухабистой дороге.       — Кстати, насчёт твоего приятеля, — Ичиро особенно выделил последнее слово, и Изуми невольно покраснела. — Я, кажется, догадываюсь, кто это. Уверен, это тот самый парень, что тебя спас.       Изуми хотела ответить отрицательно, не успела, потому что мужчина подложил:       — Я видел его один раз у госпиталя. И ему очень нужно было знать, что с тобой, жива ли ты и вообще, насколько серьезны повреждения. Он выглядел бледным и очень взволнованным — я провел его к тебе в палату, а затем хотел предложить чай, но он ушел прежде, чем я успел открыть рот. С тех пор он больше не появлялся, хотя я почти уверен, что всё так же думает о тебе.       Каору? С какой стати ему так вести себя? В отличие от Танаки, с ним Изуми практически не общалась, и большее, что он мог сделать — так это поинтересоваться у врачей о её здоровье. Девушка никогда не замечала в этом парне никакой особенной сердобольности, хотя он мог, конечно, чувствовать вину за то, что не смог вытащить её раньше или ощущать себя невольным участником её судьбы… Пока Изуми думала, машина выехала на автостраду.       Токио был впереди.