***
«Иди домой». Почему она его послушалась? Почему не послала далеко и надолго? Позволила прогнать себя. Глупая. Ну какая же ты глупая, Настя. Люда пришла к ней домой, сняла мокрую одежду и села на кровать. Настя лежала к ней спиной, обнимала подушку, но уже не плакала. — Что с тобой происходит? — всегда весёлый голос Люды вдруг сделался унылым. — Я понимаю, что ты горюешь, но нельзя же… — Нет, Люда не понимаешь, — Настя повернулась к ней лицом, села по-турецки, не выпуская из рук подушку, и заглянула подруге прямо в глаза. — Не понимаешь. И Сеня не понимает. Никто не поймёт. Люда осеклась. — Перестань так говорить, — девушка чуть придвинулась к ней. — Да, возможно, мы никого близкого не теряли, но мы ведь осознаём, прекрасно осознаём, что ты… — Да нет же! Нет, не осознаёте! — Настя сжала пальчиками подушку. — Это моя боль, моя, — ткнула себя в грудь. — И она меня ломает! Изнутри ломает, ясно? Люда смежила веки. Втянула носом воздух и попыталась взять руки Насти в свои, но та не дала. — Знаю. Это твоя боль, твоя и только твоя, — она говорила спокойно, но внутри всё горело. — Но, прошу, не ограждайся от нас, позволь быть с тобой, позволь разделить эту боль на троих. Так ведь легче бороться с печалью, разве нет? Разве не ты так говорила? «На троих». — Уходи, — прошептала Настя и легла так, как лежала пять минут назад. Люду словно подбросило. — Уйти? Мне уйти?.. — Да, Люда. Иди к Сене, делите вашу печаль, боль. Делайте, что хотите, — Настя закрыла глаза. — Только уйди. Пожалуйста. Оставьте меня в покое. Все. Люда зло поджала губы, схватила свои вещи и ушла, грохнув дверью. Настя дёрнулась, как будто услышала выстрел. Зарылась носом в подушку и заплакала. Покусывая губы и держа подушку так, словно она могла спасти её от всех бед. Она ужасный человек. Единственные люди, которые оставались с ней несмотря ни на что. Всегда помогали, предлагали любую помощь, поддержку. Настя оттолкнула их от себя. Так грубо и бессовестно. И теперь она ненавидела себя. Не понимала, что делает. Это не она, нет, точно не она. Другая Настя никогда так не поступила бы. Не оттолкнула бы от себя лучших друзей. Нет. Настя дрогнула, когда за стеной послышался звук бьющегося стекла. Дрогнула ещё раз, когда мать распахнула дверь в её комнату и буквально ввалилась туда, пачкая всё кругом своей кровью. Она запятнала простыню Насти, её голые ноги, всё постельное бельё. А Настя плакала и не открывала глаза. Боялась. Кричала, когда женщина попыталась схватить её за лодыжку и потянуть на себя. Девушка не смотрела на пьяную мать, которая порезалась о бутылочные стёкла и теперь пачкала всё своей кровью. Девушка взвизгнула, когда ощутила, как стекло прошлось по её ноге. Настя встала и схватила мамины руки, в одной из которых она держала приличного размера осколок. Эта борьба длилась недолго, Настя отбила руку женщины, стекло улетело в угол комнаты. А потом мама вырубилась. Просто отключилась и упала на постель. Кровь лилась из её раненых рук. Кровь лилась из раненой лодыжки Насти. Прошли, наверное, минуты три, пока девушка приходила в себя. Потом она сходила в ванную, промыла глубокий порез и обработала рану. Пришлось перебинтовать. Прошла в свою комнату, держа в одной руке аптечку, а в другой мисочку с водой. Вымыла холодные, белые руки женщины, обработала и так же перебинтовала. Унести в другую комнату девушка не могла, ей не хватило бы сил. Да и раненая нога давала о себе знать. Настя вытащила из-под мамы грязное постельное бельё. Достала из шкафа чистую, свежую простыню, наволочку и пододеяльник. Не стала пока стелить. Просто накрыла маму пледом и вышла. Прислонилась к двери, опускаясь на пол и закрывая рот ладонями, чтобы удержать всхлипы в себе. Рана на щиколотке неприятно саднила, давая о себе знать. Девушка вытянула ноги и опустила руки, запрокидывая голову, утыкаясь взором в потолок. Когда-нибудь всё это кончится.***
Первый удар пришёлся в скулу. Кирилл сплюнул кровь и, покрутив головой, снова выпрямился. Засадил типу кулаком в живот, скрутил руку и повалил на землю. Послышались смешки. Но боец был не так плох, как все ожидали в первые минуты боя, он выкрутился из цепкого захвата и отбил руку Кириллу, ударил его по носу и зарядил коленом прямо в рёбра. Кирилл отшатнулся, но на ногах стоял твёрдо. Он усмехнулся, обнажая зубы (вдобавок с кровью вышло поистине устрашающе), и, подавшись вперёд, нанёс удар в челюсть. Потом добавил с локтя и снова выполнил трюк, когда Кирилл просто заламывал руки противнику и буквально швырял его кучей на землю. Бой окончен. Паренёк катался по земле, держась за окровавленный нос. Дизель подошёл к Кириллу, когда тот коснулся свежей ссадины на скуле. Снова харкнул кровью на асфальт и улыбнулся во все тридцать два. — Неплохо, но я думал, что ты управишься быстрее. Кирилл заржал. — Пошёл ты, — он пнул камешек, после чего подал руку сопернику, помогая подняться. Тот раздосадовано рассёк кулаком воздух и поплёлся по тропинке, матерясь. — Ладно, пошли. Надо успеть к Дохлому. Дохлый — это отдельный человек. О нём лучше вообще не трепаться, иначе норовишь быть жёстко избитым в своей же квартире или на родной улице. Но парочку слов о нём всё же сказать можно. Он единственный, кто поставляет качественную наркоту, а также единственный, кто делает это за драки, снятые на камеру лично для него. То есть всё, что тебе нужно сделать для того, чтобы получить дозу — подраться. Но не просто подраться, а выиграть. По-другому никак. Бывали дни, когда Дохлый был чертовки злым и не давал обещанную наркоту победителю. Но такое бывало редко. Кириллу пока везло. Ходят слухи по району, что мужик сидел в психушке, устраивал там массовые драки и прямо-таки тащился с этого. К слову, чуваку где-то тридцатка. Потому-то он и решил давать товар тем, кто согласиться помахать кулаками. Победив, естественно. Проигравшему тоже иногда перепадало, если тот начинал бычиться. Пиздюлей. Легче было бы тупо купить дозу. Конечно. Так говорят только богатые мудилы, у которых денег завались. В последнее время у Кирилла денег не было вообще, а вмазаться хотелось дико. Почему Дохлый — тоже тайна. Как-то по пьяни Кирилл сказал, что тот похож на мертвяка, и вернулся домой со сломанным носом. Парни зашли за гаражи и увидели там Дохлого, сидящего за дряхлым столом и курящего травку. Вокруг него вечно ошивалась толпа малолетних наркоманов. Намного младше Кирилла. Ну, класс восьмой-девятый. А то и меньше. Дохлый взял у них камеру и быстро просмотрел видео. — Что-то ты быстро его уделал, — голос хрипит. — Так там и делать особо нечего было, — Кирилл утёр нос, когда к губе сбежала тоненькая струйка крови. — Мне даже его жалко стало. Дохлый усмехнулся и достал из кармана пакетик. Положил на стол и накрыл шершавой ладонью. — В следующий раз будет кое-что покруче, чем ваши детские бои, — мужик обнажил зубы, глядя то на Дизеля, то на Кирилла, которого уже чуть потряхивало. — Ставки высоки. — О да, мы в курсе, — Кирилл шмыгнул носом и сжал руки в карманах. Дохлый подвинул к нему пакетик и отнял ладонь. Кирилл схватил дозу, перемахнул через скамью и, тряхнув мешочком, засунул в карман.***
Кирилл закатал рукав толстовки. Серая кожа почти светилась в плохо освещённой комнате. Кончик иглы подрагивал, иногда вспыхивал, когда свет тусклой лампы попадал на него. Он не сидел на игле. Кололся только в редких случаях. Когда было невыносимо терпеть эту тупую, ноющую боль в груди, когда он чуть ли не выл от безысходности и отчаяния. Тогда на помощь приходила игла. На всё это уходило чуть больше времени, чем на вдыхание, проглатывание какой-нибудь слабой кислоты или курение. Но и «послевкусие» не заставляло себя ждать. На смену приглушённой боли приходило нерушимое чувство отрешённости от мира. Героин очень быстро проникает из крови в мозг. Снижается частота пульса. Снижается давление. Утихает боль. Эйфория. Спутанность сознания. Кирилл видел людей, которых не было на самом деле, общался с ними и даже мог коснуться. Буквально чувствовал тепло их рук, слышал стук их сердца. Дизель говорил, что такое бывает, и лучше запирать все окна и двери, прятать острые предметы и всё такое. Чтобы ненароком не заколоть себя или не сигануть в окно. Но Кириллу хотелось лишь одного — чтобы эти люди никуда не уходили, чтобы они остались с ним, посидели ещё немного. Со стороны всё казалось как в замедленной съёмке — Кирилл лежал на спине, залипал в потолок и общался с умершими. И вот сейчас он видел то, что не мог видеть без героина. Героин — это спасение. Абсолютное спасение, бегство из реальности. Бегство от внешнего мира и внешних факторов. А что бы ты сказала, если бы увидела меня в таком состоянии, мама? Маленькая девочка с веснушками на носу, забавными косичками и улыбкой, которая освещала всё вокруг. Всё. Вокруг. Поёт песни из того идиотского мультика. Прыгает, скачет. Хочет привлечь внимание к себе. Получилось. У тебя всё получилось. Он слышит её голос. Где ты сейчас? Ты так же улыбаешься или плачешь? Ты видишь меня? Видишь, что я с собой делаю? Как героин проникает сначала в мою кровь, потом попадает в мозг. Ты боишься? Боишься… …меня? Пожалуйста. Не уходи, не надо, останься со мной. Я так больше не буду, пап, честное слово… Кирилл переворачивается на бок и засыпает. В голове пусто оттого и хорошо. Паштет запрыгнул на тумбочку, понюхал чайную ложку и иглу и спрыгнул прямо на кровать, заваливаясь рядом с парнем.***
Настя не остановилась, когда её окликнул этот голос. Она продолжала идти, чуть прихрамывая. Обычные чёрные ботинки, чёрные колготки и чёрная кофта. Только серая узкая юбка смягчала этот траурный наряд. Девушка всем своим видом показывала, что не хочет никого видеть и ни с кем разговаривать. Кирилл выругался и перешёл на бег. Он схватил её чуть повыше локтя и повёл в сторону. Настя обозлилась, отнимая свою руку, потому что его пальцы давили на больное место. Царапины как напоминание о мамином алкоголизме. — Что ты делаешь? — она редко ходила с распушенными волосами, но так хотя бы удавалось спрятать заплаканные глаза. Кирилл увёл её в более-менее спокойное место и вручил девушке те бумажки. Да-да, те самые бумажки. Вчера он здорово нажрался, принял кислоту и что-то накарябал едва разборчивым почерком. Настя вытаращилась на него, опуская глаза на листы. Прошла, кажется, целая вечность, пока она снова подняла на него свой взор жёлтых (или зелёных, а может, и вовсе карих) глаз. — Это ты написал? Кирилл махнул головой, пряча руки в карманы. — О…ого, это… впечатляет, — она даже улыбнулась и зачем-то закатала рукава кофты. Кирилл увидел свежие ранки, которые были покрыты корочкой крови. Ну, знаете, когда царапается кот или кошка, оставляют свои отметины. Но… нет. Настю как будто поцарапал тигр или ещё какая-нибудь тварь. Девушка осознала, что зря это сделала и быстро опустила рукава. Кириллу хотелось улыбнуться. Я бы тоже показал тебе свои царапины, которые оставляет на мне Паштет каждый раз, когда я забываю его кормить, но дело в том, что на моих руках имеются следы от иглы. Так что прости. И он улыбнулся. — Так ты… будешь работать над проектом с… со мной? Кирилл не знал, почему Настя так часто делает паузы между словами. Может, она просто волновалась, когда разговаривала с кем-то (или только с ним). Спрашивать не хотелось. — Что-то вроде того. Настя закусила щеку изнутри и покачнулась с пяток на носки. — Слушай, если хочешь врезать мне, давай, я не возражаю. Глаза девушки зацепились за свежую ссадину на скуле, за рассечённую губу. Но почему-то это её не напугало, напротив, Настя беспечно рассмеялась (снова сделала это так, будто они старые-старые друзья) и пожала плечами. — Я бы это, может, и сделала, — девушка сняла с плеча сумку, — вот только кто-то уже постарался за меня. В следующий раз — обязательно. Кирилл сипло хохотнул, откидывая прядь волос с лица. — Я тоже могу так пошутить, знаешь? — он чуть подался вперёд. — Кто-то поставил подножку, и ты неудачно шлёпнулась на землю? Ему вдруг смертельно захотелось опять услышать её смех. Один чёрт знает почему. Но улыбка начала медленно стекать с её скуластого лица, и Настя опустила глаза в пол. Понял, сказал что-то лишнее. — Ладно, — Кирилл оттолкнулся от стены, — если нужен буду, найдёшь. Настя качнула головой. Он обогнул её и пошёл к лестнице, на ходу коротко обернулся, заметив, что девушка так и стоит у стены с низко опушенной головой, стискивая пальцами листы бумаги. Кирилл ушёл в тень, замер и стал ждать. Чего-то. К Насте подошла та подружка с белыми волосами и начала что-то говорить. Быстро, почти не прерываясь, а сзади стоял тот придурок с туповатой улыбкой. Настя заправила волосы за уши и натянуто (Кирилл был уверен в этом так же, как и уверен в том, что его кота зовут Паштет и никак иначе) улыбнулась и прижалась к стене, подложив руки. Она что-то говорила, только медленнее и спокойнее, что ли. Как будто ей было всё равно, что там только что лепетала её подружка. При этом взор у неё оставался томным и усталым. И вещала Настя со своими дружками так, словно разъясняла малышне основные правила грамматики. Кирилл коротко рассмеялся. Сравнение его позабавило. И насрать, что он сам только что придумал его. Настя пожала плечами и, сложив руки на груди, оттолкнулась от стены (как сам Кирилл несколько минут назад). Она пошла к лестнице, ну, то есть, типа, туда, где сейчас ошивался Кирилл. Забавно будет, если она его заметит. Но Настя не заметила. Она быстро поднялась по ступенькам, и парень успел приметить, как блеснула влага в уголках её изнеможённых глаз.