27/12/1991, Жану от...

      Хэллоуинский пир проводится в Хогвартсе каждый год и любой, даже самый увлеченный учебными делами студент ждет этого дня с нетерпением. Подготовка начинается за день или два, и обычно остается незамеченной, потому что преподаватели предусмотрительно накладывают скрывающие чары, чтобы не испортить сюрприз. В этом же году, магия Хэллоуина для Марко словно растворилась в воздухе. В основном потому, что ему было поручено заняться организацией как одному из старост школы. Больше не было предвкушения войти в Большой зал и увидеть его праздничный облик, ведь вместе с профессором Флитвиком и еще несколькими студентами все утро им пришлось создавать украшения и помогать околдовывать потолок. Приятное ожидание самого бала и ужина тоже испарилось. Вспомнив то, сколько парящих маленьких тыкв пришлось создать этим утром, Марко помотал головой из стороны в сторону, словно не веря.       — Знаете, было куда приятнее просто смотреть на них, — отстраненно пробормотал он, стоя с друзьями на одной из главных улочек Хогсмида. — А сейчас даже настроение упало.       — Почему нельзя было попросить тыквы у Хагрида? — поинтересовался Конни, и у него изо рта тут же вырвалось облачко пара. — Заставить парить готовые тыквы куда проще.       — Тыквы Хагрида нужны для приготовления угощений, — почти с досадой отмахнулся Марко. — К тому же, они слишком большие.       — Мда, ни за что не хотел бы быть старостой, — буркнул Конни. — Это ж не жизнь, а каторга какая-то… И никаких тебе сюрпризов и праздников.       — Наверное, — уклончиво ответил Марко, опуская взгляд. — Еще, пришлось наколдовать почти с три сотни свечей для потолка. Все бы ничего, но Кровавый барон все время кружился рядом и задувал их!       — Чего еще ждать от этого старого маразматика… Марко вздохнул. К обеду настроение ощутимо упало из-за усталости. Долгожданная поездка в Хогсмид теперь казалась неуместной и какой-то вымученной. Саша ободряюще улыбнулась ему:       — Не унывай. После похода в “Сладкое королевство” настроение уж точно должно подняться. Несмотря на то, что в Хогсмиде бывает очень, очень хорошо, период перехода от поздней осени к зиме всегда удается пережить с большим трудом. Время неопределенности, колючего холода и пронзительных ветров. Когда все вокруг выглядит почти как в сентябре или октябре, но погода становится недружелюбной и отталкивающей. Снега еще нет, но температура воздуха близка к зимней, а сильный ветер безжалостно срывает последние листья с засыпающих деревьев. Сегодня студенты, как обычно, весело слоняются по улицам деревушки и посещают заведения, кто в компаниях, кто поодиночке. Оттого кажется, что никто не замечает этих перемен, кроме Марко. Может, дело в том, что в последнее время они неизбежно сплетаются с теми, что происходят внутри, и все, что ему остается — безысходно переживать эти перемены. Кстати, о них. Сквозь мелкий бисер дождя и слабый октябрьский туман глаза с легкостью находят высокую, угловатую фигуру. Не настолько высокую, как его собственная, но Жан все равно выделяется в толпе, всякий раз притягивая взгляд. Будто в глаза Марко против воли встроили чертов волшебный компас. Увидев его у “Трех метел”, на ходу снимающим с шеи кольца темного шарфа, что-то внутри с царапающей болью посыпалось вниз по легким, словно горсть битого стекла. Заставляя слегка вздрогнуть и тут же отвести взгляд, чтобы перестать чувствовать себя настолько глупо и надломлено. Убрать из себя эту…не то чтобы боль. Скорее, неприязнь. Отторжение. Чудовищный дискомфорт. Только вот, этого хватает секунд на десять, не больше — затем глаза снова возвращаются к нему. Оставив размотанный шарф свисать с плеч, Жан ухмыляется в ответ на реплику Райнера, идущего сзади, и толкает дверь в паб, слегка тряся головой и вороша рукой влажные от моросящего дождя волосы.       — Эти новые вафли с карамельным мороженым и помадкой просто нечто! — Конни, судя по голосу, откусил еще кусок. — Сладковато, но в целом — улет, правда? Марко механически кивает, сжимая пальцами нетронутую вафлю, обернутую в бумагу, и чувствует, как несколько прохладных капель мороженого подбираются к руке. В Хогсмиде, где все расположено довольно близко, лавка со сладостями мистера и миссис Флюм сегодня показалась особенно — особенно, — близкой к “Трем метлам”. Хотя бы потому, что находится прямо на углу от паба и открывает вид на другие популярные заведения. Он раньше не замечал этого, а теперь мрачно оглядывался, думая о том, что отсюда против воли можно увидеть все, что происходит вокруг. Например, то, как несколько слизеринок с хрустящими пакетами в блестящую звездочку выпорхнули из карнавального магазина напротив и, восторженно переговариваясь, пошли дальше. Мороженое начало стекать по большому пальцу как раз в тот момент, когда Марко заметил, что среди девушек была и она. Самая разговорчивая и шумная, как настоящий лидер компании. Также, не без раздражения пришлось признать, что она довольно симпатичная: густые волосы, янтарные глаза, дерзко вздернутый маленький носик, какая-то неуловимая сексуальность в прищуренном взгляде... Один Мерлин знает, с чего он вбил себе в голову, что между ними что-то есть, но когда Хитч, заливаясь звонким смехом, толкнула ладонью дверь в “Три метлы”, рука сама собой сжала вафлю, а брови невольно дернулись к переносице. Саша, заметив это, чуть не подавилась, доедая вторую порцию.       — Марко, ты-ы! Ты-ты-ты сейчас раздавишь, — заикаясь, она принялась тыкать пальцем в разваливающееся лакомство. — Если не хочешь, то просто отдай мне! Марко повернулся к друзьям, обращая к ним непонимающий взгляд.       — А, это… — он неловко улыбнулся, перекладывая вафлю в другую руку и вытирая липкие пальцы о край своей куртки. — Немного задумался, простите.       — Что с тобой? — Конни шумно проглотил кусок и с удивлением уставился на друга. — Хочешь в паб? Внутри похолодело.       — О, нет. Я просто, — Марко нахмурился, подбирая слова. — Вспомнил кое-что.       — Ты пялился туда минут десять.       — Вот и нет.       — Вот и да! — повысил голос Конни. — Саша, скажи ведь? В ответ послышались нечленораздельные звуки, похожие на согласие.       — Я о том же… — сосредоточенно нахмуренный лоб. — Что ты там такого увидел? Колись. Марко вздохнул, наконец, решившись на то, чтобы попробовать вафлю. Откусил небольшой кусочек и тут же поморщился — слишком приторно.       — Кое-что показалось, — упорствует он. И тут же сдается, не вынося давящего внимания друзей:       — Ничего такого. Там была одна девушка, которая…       — У-у-у, — тут же шумно подхватил Конни. — Только не говори, что тебе кто-то приглянулся, друг!       — Вовсе нет, — оставив попытки отведать хит сезона “Сладкого королевства”, Марко в сердцах сунул вафлю Саше. Запачканная мороженым обертка тут же оставила следы на серых перчатках без пальцев, но она даже не заметила. — Эта девушка давно нравится Марло, а мне...просто стало любопытно.       — В жизни бы не поверила, если бы ты сказал, что влюбился, — изрекла Саша, принимаясь за неожиданную третью порцию. — Не могу представить рядом с тобой… Ну, никого. Кроме нас.       — Хочешь сказать, Марко не может понравиться девчонке? — вдруг нахмурился Конни.       — Не-а, дело не в этом, — Саша на мгновение замолчала, глядя на размякший шарик мороженого и кусочки помадки сверху. — Мне кажется, что в Хогвартсе нет никого, кто мог бы ему подойти. Даже по интеллекту.       — Хм-м… — кажется, Конни всерьез задумался. — А что не так? Как по мне, какую девчонку ни возьми и поставь рядом — все супер, а интеллекта Марко на двоих хватит. В ответ Марко искренне рассмеялся:       — Перестань, это ужасно! И добавил, уже серьезнее, неосознанно бросая взгляд на карнавальный магазин:       — Вообще-то, я согласен с Сашей. Тем более, у меня и без того хватает обязанностей. В окошках паба загорелись теплые огни, а на улице почти никого не осталось. Волшебники разбрелись по заведениям и магазинам, чтобы не мерзнуть на промозглом холоде приближающегося ноября. По правде сказать, этот день казался Марко бесконечным. Конни и Саша перемерили все возможные костюмы к Хэллоуину, даже те, что были вопиюще дорогими и были им явно не по карману. Но деваться было некуда — праздник уже на носу. В итоге, не найдя ничего подходящего, было решено, что костюмы они создадут сами. Для себя же Марко решил, что наденет прошлогодний костюм, в котором его вряд ли кто-то запомнил. На него толком не обращали внимания до того, как он занял должность старосты школы, поэтому идея была просто блестящей, а главное, практичной, так как не требовала лишних поисков и трат.       — Может, все же заглянем в паб? — Конни шмыгнул носом, наматывая свой шарф поверх шарфа Саши. — Ветер усиливается. Казалось, что вот-вот пойдет снег, а от холода начало покалывать в носу. Марко скосил взгляд на свет, льющийся из окон “Трех метел”. Для начала нужно перестать дергаться. От одной мысли об этом, волнение охватило так, что засосало под ложечкой. А ведь они и шага не сделали в ту сторону.       — Не ты ли вчера весь обед болтал про сливочное пиво? — тем временем наседал Конни, заглядывая в глаза. — Пора немного расслабиться.       — Да, точно, — сдался Марко, засовывая руки в карманы. — Что ж, идемте. Спокойно. У мадам Розмерты полно мест, они просто сядут подальше от слизеринцев. Им всегда нравилось сидеть в уютном тихом уголке за лестницей, где можно было спокойно поболтать за пинтой. В конце концов, они имеют право ходить туда, куда пожелают. Это не должно зависеть от передвижений отдельных студентов. Особенно, таких, как Жан. Сердце замерло одновременно с тем, как над головой прозвенел дверной колокольчик. Взгляд судорожно пробежался по помещению: паб набит битком, все сидят, увлеченные выпивкой и разговорами, но слизеринцев поблизости не видно.       — Добрый вечер! Оживленный голос мадам Розмерты немного успокоил волнение в груди. Вот видишь? Все как обычно, ничего страшного не произошло. В пабе очень жарко. Камины и факелы на стенах шумно потрескивают, а болтовня окружающих кажется тяжелой и глухой стеной на фоне, словно, кто-то наложил протего тоталум.       — Ох, дорогие, боюсь, все места здесь заняты, — мадам Розмерта беспокойно огляделась. — Но могу предложить вам столик на втором этаже! Годится? Конни с Сашей поспешно обошли застывшего Марко, активно кивая и снимая на ходу шапки и перчатки. Все трое прошли за хозяйкой в сторону лестницы.       — Прямо и направо, — указала ладонью вверх мадам Розмерта, останавливаясь перед ступенями. — У окна последний свободный столик. Чудненькое место, с видом на улицу.       — Прекрасно, — кивнула Саша, начиная подниматься. — И…нам три сливочных пива, пожалуйста.       — Сию минуту, — женщина игриво подмигнула Марко, пропуская вслед за друзьями. Волнение отступило как только они уселись за стол. Вокруг не оказалось ни одного слизеринца — только местные волшебники и большая компания гриффиндорцев, занявшая все столы вокруг. Когда принесли пиво, Марко выпил сразу четверть бокала и совсем расслабился среди уюта и жара. Время потекло тягучим медом, незаметно, но быстро: спустя час, обсуждая очередную тему, — а именно, неразделенную любовь Марло, о которой пришлось рассказать в деталях, — все трое вдруг заметили, что начало смеркаться.       — Тебя разве не беспокоит, что кто-то на Гриффиндоре может узнать об этом? — спросил Конни, привставая и надевая куртку, которая была размера на два больше него.       — Если ты не будешь так кричать, то волноваться не о чем, — беспокойно прошептал Марко, оглядываясь по сторонам. — Здесь полно гриффиндорцев. Конни сонно моргнул и прошептал в ответ, наклоняясь через стол:       — Если об этом узнает Эрен, то быть беде. Да и многие из них плохо относятся к слизеринцам, кем бы не была та девчонка…       — Об этом знаем только мы трое, — Марко застегнул куртку и серьезно посмотрел на друга. — Больше никто не должен. Это не наш секрет. А Марло разберется сам, я уверен.       — Об этом не волнуйся, нам незачем болтать, — так же серьезно сказала Саша, поправляя съехавшую на глаза шапку с помпоном. — Лучше пойдемте скорее, уже темнеет. Не было причин сомневаться в том, что ребята будут держать язык за зубами, но, все же, Марко отчаянно чувствовал вину за то, что проболтался. Это так непохоже на него. Особенно, в контексте обсуждения каких-то любовных сплетен… Вопрос застал его врасплох, и казалось, на уме тогда были только два варианта: или сказать правду о чувствах Марло, или о своих. Чувства первого были простыми и понятными, а главное, совершенно нормальными. Нет ничего плохого в том, что кто-то влюблен. Второй вариант кажется просто диким — даже думать об этом, не то что произносить. В тот момент проще было выпалить одно из непростительных, чем признаться друзьям в том, что происходит в душе. Если бы он сам мог понять и объяснить! Хотя бы, самому себе. Чувства — это слишком громко сказано. Смысл этого слова совсем не тот, что в случае Фройденберга. Марко начал спускаться по лестнице вслед за Конни и Сашей, невидящим взглядом хватаясь за их шапки, словно то были два маяка. От одной только возможности рассказать им о том, что у него на уме, чуть не подкосились ноги. Нет. Ни за что на свете. Они не поймут. Ледяные мурашки тут же понеслись по коже. Наверное, то была самая страшная мысль из всех: он остался совершенно один наедине с этой проблемой. Не понимая, что именно чувствует, так часто и так сильно. Что именно заставляет Марко всего сжиматься, съеживаться, сворачиваться в осенний лист, но возвращаться взглядом, оборачиваться, искать. Всякий раз, когда он видит один только идиотский змеиный герб или край чьего-нибудь зеленого шарфа в коридоре. Это просто страшно. Потому что он, к черту, не понимает, что с ним происходит. Вместе с тем, как эти судорожные мысли замкнулись в голове, все ни с того ни с сего, сложилось в нечто конкретное: признание в том, что что-то действительно не так. Что-то не так почти месяц. Больше нет смысла пытаться бежать от этих мыслей или отмахиваться, ведь они все равно по кругу вернутся обратно. И уже совершенно плевать, как назвать эту проблему, которую невольно пришлось признать просто потому, что она, блин, была. Как ни пытайся игнорировать ее все это время. Марко почти сошел с последней ступеньки, приподнимая перед собой ногу, как вдруг замер, случайно натыкаясь взглядом на стол в стороне, за лестницей. Круглый стол, за которым обычно любили сидеть компанией они и ребята из Гриффиндора, сегодня занят, потому что сейчас за ним сидят слизеринки из карнавального магазина. Сидит Хитч. И еще целая компания, включая Райнера, Бертольда и… До слегка затуманенного сознания Марко дошло, что он так и остался стоять, сжимая пальцами деревянные перила лестницы и глядя в ту сторону, открыто, не прячась — все слишком уж были поглощены болтовней. Шум паба показался еще более глухим, несуществующим. Конечно, он тоже был там.       — Мне нужно в туалет, — донесся извне голос Саши. — Подержи сумку, Конни.       — Мне тоже нужно. Держи друг. Марко прижал к себе чужие сумку и рюкзак, которые сунул ему Конни, чувствуя растерянность и злость. Так задумался, что совсем забыл о друзьях, которые все еще были с ним, черт возьми!       — Подожди нас снаружи, — бросил Конни через плечо, идя за подругой в сторону уборных.       — Хорошо, — пробормотал он, отворачиваясь и вновь глядя поверх перил. Порядком подвыпившие студенты не слишком контролировали голоса, поэтому то и дело раздавались громкие смешки или выкрики. Он поморщился. Странно, что они не отправились в какую-нибудь “Кабанью голову”, где наливают крепкое и, насколько ему известно, любят заседать большинство студентов Слизерина. Сегодня там, должно быть, не оказалось мест, как и в “Трех метлах”. Поэтому она сейчас сидит в их компании? К плечу приложилось что-то твердое, и Марко чуть пошатнулся, интуитивно схватившись рукой за ушибленное место. Мадам Розмерта спускалась вниз с подносом пустых бокалов, но каблук экстравагантных красных туфель застрял в щели деревянной ступеньки.       — Ох! — не слишком громко, но выразительно воскликнула она, приподнимая поднос выше над головой. — Извини, дорогой. В нос ударил запах сладкого парфюма, еще более приторный, чем карамельные вафли. Мадам Розмерта слегка навалилась на него, прижимаясь к груди Марко своей. По-лисьи заглянула в глаза и сказала, почти нараспев, моргая накрашенными ресницами:       — На этой узкой лестнице так тесно...       — Прошу прощения, — еле выдавил Марко, изо всех вжимаясь в перила и чувствуя как в глазах начинает щипать. — Мне…уже пора. Мадам Розмерта отпрянула. Хмыкнув, сошла с лестницы и, стуча каблучками, понеслась в сторону барной стойки. Чувствуя жуткую неловкость от подавляющего внимания хозяйки, он спустился вслед за ней и, наконец, направился к выходу. Давясь сладостью мускуса и чего-то еще, вдобавок к ощущению тяжести пышной груди, прижатой к его. Но не успел Марко сделать и пяти шагов, когда…       — Нравятся женщины постарше, барсук? Этот голос. Слова сотнями ледяных игл влетели в спину. Так, что каждый волосок на теле встал дыбом. Следом за насмешливой фразой последовал гогот слизеринцев и скрип стульев — видимо, Райнер и остальные, сидящие спиной, обернулись в его сторону. К счастью, лишь они, потому что, например, преподавателям, сидящим за барной стойкой и распевающим песни, явно было не до того. Марко никак не ожидал услышать этот голос. Уж точно не здесь, на виду у других студентов и друзей Жана. Но, тем не менее, остановился, до боли закусив щеку изнутри.       — Подожди до закрытия, Ботт, — усмехнулся кто-то из Слизерина. — Она будет не против, если ты зажмешь ее в туалете. Марко обернулся и, внезапно, даже для самого себя, сделал несколько яростных шагов в их сторону, останавливаясь напротив стола.       — Как вы можете нести этот грязный вздор? Главное, не смотреть на Жана. Не столкнуться с ним взглядом. Не дать понять, насколько цепляют его слова. После пары бокалов сливочного пива, Марко немного сложнее контролировать эмоции. Ему вообще плохо дается ложь, и обычно все написано на лице, на каждой веснушке. Поэтому, больше всего на свете, он боится, что подобное произойдет и сейчас. Каким бы придурком не был Жан — если он различит во взгляде что-то, что Марко и сам боится осознать, расшифровать, принять… Катастрофа. Чертов конец мира.       — Это же не мы прижимались к ее буферам, — простодушно хохотнул Райнер, укладывая руку на спинку стула какой-то слизеринки. — Так что, спрос с тебя. Устремленные на него насмешливые взгляды беспросветных кретинов вдруг по-настоящему взбесили. Он приподнял подбородок, чувствуя, как от злости начали гореть щеки, а в глазах запекло похлеще, чем от духов мадам Розмерты.       — Не советую попадаться мне после отбоя, — голос получился чуть ли не холоднее, чем будничный взгляд декана Слизерина. — Не то пожалеете. Поистине, детская угроза.       — Как страшно, — тут же заулюлюкали слизеринцы во главе с Бертом. — Мы и забыли, что имеем дело со всемогущим барсучьим старостой!       — Лучше сходи за палочкой, — пропела Анни. — Пока недостаточно страшно, Ботт. Марко осуждающе покачал головой, сверля их непомерно тяжелым взглядом. Собираясь с мыслями, чтобы ответить хоть что-то, но так и не успел открыть рот.       — Ты мне наскучил, — его немую речь оборвали со странным нажимом в голосе. Хотя слизеринцы были готовы продолжать и продолжать. — Иди куда шел, маленький фригидный барсук. Было слышно, что Жан тоже выпил, потому что звучал еще более…раскрепощенно, чем обычно. На втором этаже паба собралось много гриффиндорцев, но Марло, Эрена и других видно не было. Да и слава Мерлину, потому что когда Жан, чью шутку товарищи мгновенно поддержали оглушающим хохотом, как бы между делом закинул свободную руку на плечо сидящей рядом Хитч, Марко резко отвернулся. И, изо всех сил стиснув в руках вещи, скоростной метлой вылетел оттуда. К сожалению, успев заметить то, как слизеринка влажно посмотрела на Жана и хихикнула, прикрыв ладошкой рот. Фройденберг бы вряд ли вынес это зрелище, а Эрен и вовсе ввязался бы в драку. Сейчас это не кажется чем-то неправильным, потому что даже самому Марко до ужаса захотелось сунуть руку в карман и достать палочку, чтобы…что? Может, метнуть бомбардой в их стол. Или стену позади. Или голову Жана. Сборище гнусных недоумков, бездельников и негодяев. От этих взглядов отчаянно хотелось отмыться. Запереться в Ванной старост и откисать там, минимум, до следующего года. Саша и Конни каким-то образом вышли незамеченным и, как оказалось, уже пару минут ждали его на улице. Оно и к лучшему. Еще одной стычки с участием Конни ни он, ни Саша не переживут, потому что коротышка потом попросту не успокоится. К счастью, по пути в Хогвартс никто не проронил ни слова. Марко не хотелось разговаривать, а ребята, по-видимому, устали не меньше него. Не прошло и пятнадцати минут, а сожаление — уже — навалилось на его плечи с такой силой, что хотелось содрать с себя кожу. Он снова клюнул на эти дешевые, мерзкие приемы. Пошел на поводу и выставил себя дураком. В былые времена Марко бы и не заметил каких-то идиотских шуток, но сейчас, когда он в который раз остается в таком положении…это было слишком. Последнее слово вновь осталось за слизеринцами, которые, словно, позволили ему уйти. Вот предел его, поистине, алмазного терпения. И, было еще кое-что. Жан смотрел на него. Все время. От этого, почему-то, было больно. В голове что-то лопнуло, как водяной пузырь, а остатки мыслей вынесло вместе с легкостью от выпитого пива, оставляя тяжесть и единственную мысль — нелепую и отчаянную. Это, и правда, чертов край. Потому что Марко твердо решил, что ему нужно поговорить с Жаном. Как именно, если тот не умеет нормально общаться, да и с чего вообще начать, неизвестно. Лишь ощутил странный, но мощный порыв, а следом — еще массу противоречивых чувств. Где-то в глубине даже возилась обида и неприязнь. Но он не мог допустить вот так задавить себя и позволить дальше портить себе жизнь. Заставлять переживать — один Мерлин знает, почему, — что в любой момент из-за угла любого коридора может выйти он. Это почти смешно. Жан не собирался сожрать его во время патрулирования школы ночью. Он не собирался даже его бить, кажется. Беззаботный, уверенный в своей безупречности и купающийся в этом дурацком поклонении и всеобщей любви… Странно, а ведь Эрен сказал, что он грязнокровный. Сейчас не так уж много людей с предрассудками, но неужели в Жане есть что-то такое, за что его любят все, без исключения? Вздор. Скорее, его просто боятся. По крайней мере, запугивать младшеклассников как раз по умственным способностям Жана. Неспроста столько ребят вроде Эрена так сильно ненавидят его. В этой невыносимой злобе и заносчивости при одном лишь взгляде можно просто захлебнуться! Но то, что чувствует Марко… Этому невозможно сопротивляться. Эта невозможность до спазмов печет в горле. От нее нечем дышать. Словно, на грудь наступает великан всякий раз, когда он вспоминает об этом взгляде. В который раз, черт возьми, вспоминает. Думает о нем. Марко поднял глаза. Башни Хогвартса, виднеющегося впереди, сейчас напоминают горные вершины на фоне темнеющего, кобальтового неба. Отсюда даже можно разглядеть один из флигелей, напоминающий тот, что висит на крыше их семейного поместья. Если бы отец и мать знали, чем он терзается вместо того, чтобы каждую минуту думать о подготовке к экзаменам... Которые, между прочим, все без исключения нужно сдать на высшие баллы, чтобы после выпуска получить работу. Родители уже давно прочат ему карьеру в Министерстве, поэтому, со временем, Марко согласился на это, чтобы оправдать их ожидания. К счастью, они не настаивают на конкретном отделе, потому что единственное, что интересует Марко в Министерстве — это Отдел неправомочного использования магл-артефактов. Родители были не в восторге от выбора сектора, но все же согласились. И, черт... Каким же коварным совпадением было встретить представителя маглов, при одном лишь виде которого желание изучать и работать в этой области пропадает мгновенно. Через несколько минут Хогвартс вырос перед ними огромной скалой, а до входа в школу осталось всего несколько футов.       — Зайдешь с нами в гостиную? — вдруг подал голос Конни. — Или пойдешь к себе?       — Пойду к себе, — поджав губы, ответил Марко. — Сегодня у меня патрулирование, простите.       — Ничего страшного, — поспешила успокоить друга Саша. — Мы столько обошли, что и сами валимся с ног, правда?       — Правда, — кивнул Конни. — Кстати, о ночных дежурствах… Он предварительно тяжело вздохнул, хмуря лоб:       — Пусть, это и Хогвартс, но будь осторожнее на патрулировании, ладно? Особенно, на верхних этажах. Никогда не знаешь, что там может произойти.       — Лично меня они всегда пугали, — сказала Саша, переводя взгляд с Марко на Конни и обратно. — Чего только не болтают о том, что происходит в замке ночью!       — Я однажды слышал, что какой-то второгодка наткнулся на профессора Аккермана на четвертом этаже после отбоя, как раз неподалеку от Зала наказаний, — вполголоса начал Конни, озираясь по сторонам. — Так он швырнул студента прямо туда, за решетку, до самого утра.       — Точно, — закивала Саша. — Профессор Смит потом уговорил его выпустить. Конни недоверчиво сощурил глаза:       — Разве не Флитвик? Кажется, это был студент Когтеврана.       — Не-а, — она покачала головой. — Хоть сам Дамблдор бы попросил, профессору Аккерману плевать на посторонние мнения. Вы ведь знаете, какой он... Незаметно перед ними развернулся коридор первого этажа и центральная лестница.       — Не переживайте за меня, это ведь не впервые, — улыбнулся Марко. — Ночью Хогвартс почти такой же. Только тише и младшеклассники иногда шалят.       — Пока не испугаются картин или своей же тени, — усмехнулся Конни. — До завтра, друг. Они обнялись на прощание и разошлись в разные стороны. Совершенно вымотанные и уставшие. По правде сказать, патрулировать Марко сегодня никак не хотелось: голова слегка болела после всего, что произошло в Хогсмиде, а от усталости немного слипались глаза. Отлынивать от обязанностей или хныкать совсем не в его стиле, но в этот раз Конни оказался прав — быть старостой порой совсем невесело. Попросить подменить его тоже оказалось невозможным, потому что заместитель старосты мальчиков, Томас Вагнер, уехал из Хогвартса сегодня утром. Профессор Стебль не хотела вдаваться в подробности, но из ее слов Марко понял, что кто-то из родителей Томаса был убит. Это была настолько чудовищная, почти невероятная новость, что мозг все еще отказывался осознать случившееся. Однако соединить две ниточки не составило труда: хотя информации мало, но очевидно, это дело рук причастных к побегам преступников из Азкабана. Он нахмурился, продолжая подниматься по очередной лестнице в Башню старост. Если все это действительно так, и они в большой опасности, то утром стоит отправить сову домой. Вряд ли преступники нападут на Министерство, где работает отец, но мать почти всегда одна дома, в большом поместье. Где вокруг толком и соседей нет — только бескрайние поля подсолнухов, лес и озеро. Он обязательно отправит сову, но утром.       — Диктум фактум. Благородный мужчина на портрете слегка поклонился, впуская в Башню. Перед глазами сплошным маревом проплыли вход, гостиная, разожженный камин, узенькая лестница, ступени, проход к его спальне. Сейчас хочется только принять душ и упасть лицом в подушки, хотя бы ненадолго. В переезде, все же, были свои плюсы: двуспальная кровать и абсолютная тишина, когда это необходимо. До патрулирования еще полтора часа. Марко оставил на полу у двери снятую на ходу куртку и направился в ванную, надеясь, что сможет проспать хотя бы час.

***

Жан почти сразу понял, что шутка вышла из-под контроля. Но когда это случилось, деваться было уже некуда. Кто же знал, что придурок-Блетчли начнет пороть какую-то хуйню про трах с мадам Розмертой? Сам он, естественно, ни за что не зашел бы так далеко. Еще не хватало, чтобы за ним закрепилась репутация специалиста по дебильным шуткам. Эти лавры пусть останутся Блетчли. Достаточно было того, что он ляпнул что-то про фригидность этого веснушчатого хрена. Воспоминание о шутке заставило скривиться. Жан и сам не понял, зачем пошутил таким образом. Просто вырвалось. Но теперь он больше ни секунды не собирается чувствовать себя как кретин из-за этого. Неважно. В тот момент все уже были достаточно выпившими. Весь день, что они провели в Хогсмиде был, на удивление, приятным и веселым, а вечер и вовсе — просто ахуительным. Вплоть до того момента, когда на глаза попалось растерянное, смущенное лицо. Видно, раскрасневшееся из-за этого убогого столкновения на лестнице. Насколько нужно быть неопытным неудачником в общении с девушками, чтобы тебя смутили жалкие заигрывания престарелой хозяйки паба? Это же курам на смех. Хотя, многие старшекурсники иногда заглядывались на нее, но для Жана это было слишком. Даже шутить об этом…просто фу. Впрочем, эти мысли сейчас показались даже приятными, потому что отвлекали от того…что произошло. Когда, после возвращения в Хогвартс все отправились на ужин, а затем, как всегда, разошлись по спальням. Все, кроме него. Ведь больше никто не получил ебаного срочного письма с филином, который выглядел так, словно вернулся с войны? Никто не рычал в совятне в рукав своей толстовки. Не скулил, как жалкий щенок так, что до сих пор тошно. Сейчас Жан в полной темноте бродит по коридорам верхних этажей, чувствуя, как палочка сквозь ткань кармана брюк мягко упирается в ногу. Люмос был ни к чему. Во-первых, не хотелось привлечь лишнее внимание и попасться преподавателям после отбоя, или разбудить картины, которые обожают драматично взвыть по любому поводу. Во-вторых, только в темноте и тишине он чувствует себя в порядке. Такой Хогвартс Жану всегда нравился больше: безмолвный, пустой, величественный, близкий, как родной дом. Плюс, это ахуеть как помогает не думать. Или думать меньше. Или, хотя бы, не о том, что полчаса назад рассказала ему мать. Идя по темному коридору, куда едва просачивается свет сквозь витражные окна под потолок, кажется, будто он остался совсем один среди этих многовековых холодных стен. Безразлично оглядев несколько храпящих на стене картин, Жан накинул на голову капюшон толстовки, почти жалея, что вылетел из гостиной Слизерина без мантии. А после совятни было уже не до того. Не хотелось случайно встретиться с кем-то по пути в комнату. Перед Хэллоуином в замке начался жуткий переполох, и это откровенно начало доставать. Праздник только завтра, а Жана уже замучали все вокруг со своими идиотскими приготовлениями, костюмами и болтовней о бале. В этом есть свои плюсы, ведь никто заметит его отсутствия. Кажется, не заметят даже если он сбросится с балкона в кабинете Дамблдора — настолько все поглощены этим гребаным празднованием. Наверняка барсучонка, как старосту школы, уже припахали заниматься подготовкой, а он радостно понесся на помощь, шевеля ушами. Сегодня с утра Жан, кажется, видел его по пути в Зал, с профессором Флитвиком, загруженного свитками и какой-то праздничной ерундой по самые зубы. А вечером, в пабе, он выглядел по-настоящему взбешенным после всех этих шуток, которые сейчас кажутся какими-то детскими. Интересно, ему показалось или святоша пялился на Хитч? Даже если не показалось, то какого черта? Неужели такого, как он, возбуждают плохие девчонки? Уморительно, твою мать. Сейчас сдохнет от смеха. Наверное, только этот дурацкий взгляд заставил Жана прикоснуться к ней. Просто закинуть руку на плечо, чтобы взбесить потерявшего страх барсука. Но Хитч не так поняла его жест. Естественно, блять, не так поняла. Судя по тому, как она растаяла под ним, прижимаясь ближе, делать этого не стоило. По пути обратно Жан то и дело ловил насмешливые взгляды Райнера, пока эта девчонка тащилась за ним, схватив под руку. Неудивительно, если в следующий раз в туалете “Трех метел” зажмут его, а не сраную мадам Розмерту. Блять. Почему же его так взбесила эта ситуация? Может, оттого, что поначалу барсук только и делал, что заглядывал ему в глаза, искал любого контакта? Что в первый раз, что после. А в последние дни и вовсе — Жан готов поклясться, — он то и дело перехватывал эти трусливые взгляды, которые украдкой летели в его сторону. Но сегодня вечером — ничего. Ебаный игнор. Словно его не было за столом, там, в пабе. Не существовало во вселенной. Жан не привык к такому. Никто не имеет права так обращаться с ним. Взамен на это он с жадностью наблюдал за тем, как это горящее, возмущенное лицо меняется, видя этот дешевый трюк с объятием. Ненавистное, веснушчатое лицо. В его глазах что-то было. Жан смотрел и не понимал, что именно. Просто не мог решить, как непомерно сложную задачу. Это бесило. И даже сейчас он завелся с полоборота, от одних только мыслей. Что это было? Миновав очередной поворот, он уже не контролировал, в какой части замка находится и куда именно идет, наслаждаясь уединением и тишиной. Только отстраненно отметил, что прошел мимо статуи Бориса Бестолкового, освещенной лунный светом, который падал из окна напротив. Значит, шестой этаж... Где-то здесь должна быть Ванная старост, совсем неподалеку. Через пару-тройку кабинетов, кажется. Было бы отлично засесть там и игнорировать весь этот пиздец с праздником и всем остальным до самого утра. Но это не принесет чертового облегчения, потому что чертовы мысли никуда не денутся. Решив, что пора возвращаться, Жан почти повернул обратно, но взгляд различил, как в конце коридора появилась слабая вспышка Люмоса. Бля-я-я... Вспышка становится все больше и больше, приближаясь. Он приготовился к худшему. Например, услышать пугающий до усрачки голос Аккермана, который в плане наказаний за променады после отбоя всегда был просто отбитым наглухо психопатом, о чем знали буквально все. И, попадись ему кто сейчас, не спас бы даже Эрвин Смит. Потому что Жан бы уже плавал лицом вниз в Ванной старост. Но никакого голоса не было, а он застыл на месте, понимая, что бежать уже поздно. Чей-то высокий силуэт, вслед за синим огоньком, вырос перед ним слишком неожиданно, как вездесущий Кровавый барон. Палочка замерла между ними, резанув ярким светом по непривыкшим после темноты глазам. Проморгавшись, ему еле удалось сдержать облегченный выдох — к счастью, это был не кто-то из профессоров. Но сюрприз был просто до ахерения неприятным.       — Снова ты, — не успев подумать, процедил Жан, отводя недовольный взгляд в сторону. — Куда не пойди, всюду, блять, ты.       — Удивительно, что староста школы делает в коридоре после отбоя, не правда ли? “Сарказм от барсука? Что-то новенькое”, — думает Жан, пока Марко смотрит, как он кипятится.       — Тебе следовало бы...       — Отвали. Сам знаю, — резко отвечает Жан и раздраженно выбивает рукой замершую между ними палочку с Люмосом, которая тут же падает на пол. — И что теперь? Оштрафуешь на пятьдесят очков и отправишь на отработку в ваши мерзкие теплицы? Взгляд барсука настолько стремительно меняется после череды его выходок, что почти становится стыдно.       — Собирался ограничиться предупреждением, — вопреки всему спокойно отвечает тот, приподнимая подбородок и медленно втягивая прохладный воздух через нос. Очевидно, беря себя в руки. — Что ты здесь забыл? Сейчас удается рассмотреть, что на нем легкий свитер с круглым вырезом, из-под которого выглядывает ворот белой футболки. Жан внутренне сжимается. Странно, что заучка не трясется от холода, ведь поверх этого тонкого свитера на нем ничего не надето.       — Шел отжарить пару старшекурсниц, — зачем-то отвечает Жан, вскидывая бровь. До чертиков раздраженный нарушенным уединением и этой внезапной встречей. А когда они, блять, были запланированными, верно?       — Очень смешно, — тем временем равнодушно бросает барсук. — Не знал, что на шестом этаже есть место для свиданий.       — Ванная старост вполне подойдет. Жан гаденько усмехнулся. Марко раздраженно закатил глаза.       — Ты просто невозможен.       — Мне так жаль.       — Сомневаюсь.       — А это уже твое дело, барсучонок.       — Прекрати меня так называть, — резко повышает голос Марко. — Думаешь, тебе все дозволено? Его лицо в тусклом свете, источник которого теперь оказался где-то внизу, кажется Жану уставшим. Похоже, сегодня вечерок не только у него — полное дерьмо.       — Неужели я задел твои чувства?       — Мечтай.       — Судя по сегодняшнему веселью в “Трех метлах”, все мои мечты уже сбылись, — парирует Жан. — Кое-кто в очередной раз сбежал, поджав хвост, не так ли? Этот яд в голосе. Как всегда. Марко на мгновение прикрывает глаза, успокаиваясь. Видит Мерлин, на сегодня его запас сил стремительно приближается к нулю, а эта встреча посреди патрулирования и вовсе подкосила. Хотелось поскорее закончить и вернуться к себе в спальню, ничего не видя и не слыша, потому что завтра, с раннего утра и до самого начала пира, ему снова придется контролировать подготовку к празднику. Репетиции приглашенных музыкантов, перестановку мебели и еще многое-многое другое. Без помощи Томаса придется несладко. А тут еще это… Мерлин, помоги.       — Так что ты делал здесь? Твои вульгарные шутки не подойдут в качестве ответа, так и знай. Все отошло на второй план. И мысли, и чувства — все, что произошло сегодня и до этого дня. Сейчас у Марко просто нет времени и желания думать. Нужно просто закончить с этим поскорее.       — Прекрати доставать меня, — дерзко приподнимает брови Жан, делая шаг вперед. — Перед тем, как задавать подобные вопросы, сначала подумай, готов ли к тому, что услышишь в ответ.       — Это моя обязанность, — почти с усталостью отвечает Марко. Невольно делая пару шагов назад, предотвращая контакт.       — Да ну? — преувеличенно удивленно спрашивает Жан, делая шаги следом. — Не уверен, что твоя доставучесть — это часть обязанностей. Что-то в его голосе странно действует на Марко. Этот негромкий, выразительный тембр закручивается внутри, словно спираль и отдается спазмом в позвоночнике. Сейчас он, правда, не хочет никакого столкновения. Ни на словах, ни, тем более, физического — хотя вряд ли слизеринцу хватит ума отметелить его посреди патрулирования. Только бы убрать отсюда его, а затем себя.       — Я не достаю тебя, Жан, — тихо. — Всего лишь хочу понять.       — Не надо, к чертовой матери, понимать меня, — психует он. — Тебя это не касается. Появляется стойкое ощущение, что они говорят о чем-то совершенно ином, нежели нарушении правил школы. Не о том, что он застал Жана после отбоя.       — Просто ответь мне.       — Хочешь узнать, что я здесь делал? — Марко не понял, почему, но от простого вопроса взгляд напротив в одно мгновение стал жестоким и ядовитым. — Тебе интересно, чем я занимаюсь по ночам? Эти шаги к нему — снова. Жан не боится сокращать расстояние, ему, видимо, совершенно плевать на такие мелочи, но дело в другом… Дело в том, что с каждым шагом между ними рушатся невидимые стены, потому что Марко знает наверняка: то, что он видит сейчас в зеленых глазах не должно быть увидено им. Что-то слишком личное. Словно, он застал Жана размышляющим над чем-то…болезненным? Неприятным? О, нет. Не хватало еще лезть в эти проблемы...       — Что с твоим взглядом, а? — внезапный вопрос и голос на грани того, чтобы сорваться. — Снова ты смотришь на меня так. Какого хера? Вопрос за вопросом, почти с дрожью в голосе, от которой самому Жану стало не по себе. Все из-за чертового письма, смятого в колючий шар и царапающего краями карман толстовки изнутри. Ему нужно что-то сделать с этим. Просто нужен блядский выхлоп.       — Не хочешь говорить? — слабый толчок в плечо. — Где же твоя гребаная смелость? Марко не знает, что тут можно ответить, поэтому бездумно бормочет в ответ:       — Ты ведешь себя как ребенок…       — Я готов избить тебя здесь до полусмерти, — Жан толкает его к стене. Как тогда, после квиддича. — Думаешь, так поступают дети?       — Так поступают мерзавцы. Марко говорит себе: дыши. Вдохнуть лед воздуха этого коридора, надеясь, что это поможет унять дрожь и отчаяние, которым он почти захлебывается. Если бы это произошло утром или, пусть даже, после возвращения из Хогсмида — остались бы силы ответить. В первую очередь, самому себе на те вопросы, которыми забита голова перед сном. В конце концов, он сам уже решил поговорить с ним. Но почему это происходит сейчас, когда Марко так уязвим и не подготовлен?       — В пабе ты готовил что-то более красноречивое, — презрительно фыркает Жан, почти лениво упираясь ладонью в стену над плечом Марко. — По ходу, если бы не перебил тебя тогда, было бы интереснее.       — Тебе показалось, — Марко хочется отвести взгляд, но он сдерживается. — Сделай одолжение, отойди от меня и вернись в свою гостиную.       — Сначала допрашиваешь, а теперь пытаешься юлить? Вот она, хваленая пуффендуйская честность.       — У нас обоих могут быть проблемы, если ты не вернешься к себе, а я не закончу патрулирование.       — Срал я на твое патрулирование, — разделяя слова, отвечает Жан, слегка вытягивая шею. В который раз: идиотская ситуация, тупиковый разговор и слизеринец, который пытается прессовать его своими выходками. Марко решил, что больше не поддастся на это, и для верности сжимает кулаки, упрямо глядя на Жана сверху вниз. На сведенные к переносице брови, которые на порядок темнее волос и подсвеченные голубым огоньком Люмоса глаза, которые сейчас кажутся черными. Глубокими, нетерпеливыми, опасными. Несмотря на то, что Жан смотрит почти со смертельной усталостью. Такой невыносимой и тяжелой, что кажется, груда камней свалилась им обоим на плечи. Откуда эта боль в его глазах? С такого расстояния ее совсем не сложно разглядеть за угрожающей дымкой в колючем взгляде. Ту, что Жан привык прятать. Привык, что никто не заглянет туда, не спугнет ее маленьким ураганом из пары фраз, от которых она сама растает как туман перед рассветом. Наверняка, если кто и заглядывал, то даже не понимал, в какой из слоев вселенской материи провалился. По болезненной уязвимости, отпечатавшейся на лице, видно, что Жан перехватил этот пристальный взгляд, смотрящий куда глубже, чем допустимо. Глубже, чем вообще возможно. Им уже некуда падать, поэтому эта боль проникает и в голос:       — Марко. “Он слишком близко”, — вспышкой мелькает в мозгу в тот момент, когда губы перехватывают горячее дыхание. Жан впервые произносит его имя и спускает с поводков все, что удалось найти в этом жестком взгляде и голосе. В том, что было за ними. Забирай и давись. Ремень брюк соприкасается с краем его толстовки, и это вдруг кажется чем-то интимным. Они оба без мантий. От осознания всего целиком, почему-то, становится жарко.       — Не знаю, зачем тебе это, — тихая усталость с хрипотцой в голосе. — Но что бы ты там не высмотрел — тебе же хуже. У Марко перехватывает дыхание. Снова это чувство между ними — сейчас и всегда. Растет из раза в раз все сильнее, как снежный шар, как клубок из кричащего молчания и невысказанных слов, ненависти, чего-то еще. Оба как в трансе. И никто из них не уходит. Может, потому, что просто не может уйти?       — Так нельзя... — Марко с трудом сглатывает. — Так дальше не может продолжаться.       — Ты пиздецки прав, — Жану захотелось добавить “барсук”, но отчего-то не повернулся язык. — Разберись с этим побыстрее. Становится жутко от осознания, что они оба говорят об одном и том же, вот так прямо. Оба понимают, о чем идет речь.       — И что ты хочешь чтобы я сделал, позволь спросить? — раздражение кольнуло в затылок. — Думаешь, это только моя проблема?       — А чья еще? — грубо усмехается Жан. — Это ты таскаешься за мной. Пытаешься играть в эти гляделки в Большом зале и в коридоре. Марко почти перестал дышать, против воли распахивая глаза чуть шире. Громогласнее любого позорного признания.       — Что, думаешь, я не заметил, как ты пялишься на меня? — Жан зачем-то приближается еще. Видимо, думая, что таким образом контролирует ситуацию. — Так и надеешься, что хотя бы раз посмотрю в твою сторону? В щеки предательски ударяет жар, а все слова застревают в горле. Нет, не в горле — в голове. Он судорожно искал, но так и не смог придумать ничего в ответ. Ни одного словечка, чтобы противопоставить этой самодовольной усмешке и почти звериному блеску в глазах. Этой правде. Игнорируя руку у своего лица, которой Жан все еще упирается в стену, Марко отталкивается кончиками пальцев от стены и слегка нависает над ним, заглядывая в лицо.       — Тебе было страшно посмотреть в ответ? Голос звучит спокойно, несмотря на то, что сердце разрушительно бьется о грудную клетку. Марко порывисто облизывает губы, пытаясь скрыть нервозность. Спрашивает снова:       — Делал вид, что не замечаешь, потому что боишься, что подумают твои друзья? Видно — Жан не ожидал этого. Скорее всего, думал, что Марко будет увиливать, пытаться оправдать себя или дать понять, что все не так. Возможно, втайне надеялся, что все не так. Что им обоим показалось.       — Что ты несешь? — он хмурится и наконец опускает руку, сжимая в кулак. — Я не стал бы пялиться на тебя, даже если бы мне заплатили.       — Я уже и забыл, — мрачно усмехается Марко, — что у тебя все измеряется галлеонами.       — Не суди по себе и своей семейке, понял? — в нем начала разгораться ярость. — Это не обо мне. Это как раз о таких, как вы, ясно? Марко не знает, откуда взялись в нем смелость и наглость. Он почти не хотел произносить этого, если бы не охватившая с неистовой силой ядовитая горечь:       — Но ты бы отдал любые деньги за то, чтобы не чувствовать себя таким одиноким, верно? Пока рот произносил эти слова, Марко думал о том, что совершенно точно сошел с ума. Что с его головой что-то произошло. Ведь в ответ на подобное люди вроде Жана, в лучшем случае, бьют. В худшем — произносят любое из непростительных.       — Закройся нахер! — выкрикивает Жан, с силой толкая его в грудь и ударяя кулаком в стену. — Это бред, который ты придумал себе, — он сглатывает, переводя дыхание. — Видимо, когда в очередной раз искал моего внимания своими блядскими глазами.       — Вот оно, да? Этот шепот стал бесповоротным надрывом. Вот все, что ощутил Жан. Будто одним сиплым взмахом палочки ему полоснули по внутренностям. Просто рассекая, нахуй, как кровавый мешок, из которого тут же хлынула она — горячая, алая, — толчками.       — Мне насрать на тебя, идиот. Мне противно даже прикасаться к тебе, — и, словно в доказательство, тут же убирает руки от стены. Подальше от Марко. — Пойми уже и не придумывай лишнего. Жан уверен, что позже захочет вырвать себе язык с корнем, но все же добавляет после короткой, физически ощутимой паузы. Говорит, уже тише:       — Может, ты и педик. Но я — нет. Мгновение тишины. Подавленный вздох Марко. Он слегка поджимает губы, судорожно вдыхая воздух через нос.       — Просто, чтобы ты знал… — спокойно говорит с улыбкой, от которой легкие туго стягивает ледяной пленкой. — Я ненавижу себя за то, что не могу перестать смотреть на тебя. Словно удар в голову.       — Замолчи ради Салазара! — Жан больше не хочет ничего слышать. Он на грани. Вдвойне оттого, как против воли заходится сердце при виде этих обнаженных глаз и улыбки. — Ты делаешь хуже. Не надо. Пожалуйста, не надо этого делать, блять.       — Что случилось, Жан? — карие глаза наполнились чем-то больным и обжигающим. — Ты ведь только что хотел со всем разобраться. Марко не ожидал такой реакции. Как не ожидал из ниоткуда взявшейся смелости от самого себя. Надломить Жана оказалось так просто. Всего лишь показать, как все выглядит на самом деле: немного правды и долгожданное подтверждение, в лоб. Что это не плод общей фантазии. Наргл бы подрал такие фантазии, честно говоря. Больше похоже на бесконечный кошмар, на специально выделенный адский котел для них обоих. Но, неужели, это разочарование? То, что сейчас так жалко скулит внутри. Поливает сердце чем-то жгучим и разрушительным, как лава. Испепеляя до отказа. Оставляя такую невыразимую пустоту, что становится еще хуже, чем было до этого. Еще днем. Месяц назад. И что последовало за правдой? Жан стоит в шаге от него. Тяжело дыша, хмурясь до глубоких борозд на переносице. Взгляд больше не уязвимый, не глубокий — просто закрытый. Каким был для Марко всегда. Вся эта показушная крутость и смелость, хлесткие фразочки, высокомерные взгляды… Где они теперь? Трус. Мерлин, какой трус. Теперь Марко по-настоящему начал его ненавидеть, кажется. Кто кого еще припер к стенке, а, Жан? Вкрадчивый голос Марко — единственное, что осталось среди тишины и сбившегося дыхания, — скользит по полу и ложится эхом на потолок и стены:       — Я думал ты смелее. Сердце Жана оборвалось. Его слегка толкают плечом, проходя мимо. Поднимая палочку, бесшумно уходя обратно, в темноту коридоров Хогвартса и унося с собой огонек Люмоса. Темнота мягко опускается на плечи. Брошенная фраза накрепко въедается в подкорку. Похоже, надолго. На целую вечность. И Жан остается один.