Кай

Она проснулась в шесть утра, как и было задумано. Темень за окном густела просто непроглядная, из незакрытой форточки тянуло холодом, который переставал уже отдавать гнильем и влагой, и все больше пах морозной остротой. Во дворе царила дремотная тишина, где-то скреб метлой по асфальту дворник. Но Москва уже очнулась от ночного оцепенения, в центре, наверняка, уже шевелилась разбуженная жизнь, предчувствующая дневную суету. В комнате было холодно, и во сне Герда стянула с Глеба почти все покрывало. Тот, скрутившись едва ли не в узел, явно продрог, но глубокий сон не мог так просто прерваться. Девчонка сначала молча поразглядывала расслабленное лицо Фары, потом укрыла его нагретой тканью. Голубин вздохнул, не просыпаясь, покрутился на жестковатой тахте, неосознанно устраиваясь удобнее. Герда с горем пополам выбралась из постели, дошла до окна и закрыла фрамугу. Уложив ладони на ребра батареи, попыталась отогреть пальцы, но металл под ним был недостаточно горячим. Девчонка не нашла в себе силы на возмущение, лишь активно потерла руки, разгоняя кровь. Ослабленное сознание плохо ворочалось, притормаживая движения, хотелось горячего чаю. Герда, ступая на носочки, выскользнула из помещения в кухню. Там уже суетилась баба Нюта, встающая по-стариковски рано. Она приветливо улыбнулась Герде, что случалось нечасто, жестами предложила позавтракать вместе с ней. Девушка отрицательно, но мягко помотала головой, указала на чайник с закопченным боком. Соседка понятливо поглядела на нее и принялась за свою пищу. Утро вбивало в привычную колею, пыхтела закипающая вода, и почти не хотелось спать. Хроническая усталость, обхитренная непродолжительным сном, свернулась на задворках, но Герда четко знала, что скоро она вернется в удвоенном размере. Очень хотелось просто отоспаться с сутки, провести время в теплой постели, наверное, даже не размениваясь на еду. После можно будет отъесться, а сейчас хотелось лишь почувствовать былую бодрость духа. Вспенилась пузырями вода в чашке, подкрашиваясь в цвет черного дрянного чая с привкусом бумаги. Герда принялась размешивать сахар, одну ладонь приставив к обжигающе-горячему керамическому боку. Ложка дробно отстукивала о тонкие стенки, дребезжащий звук одновременно и раздражал, и наполнял подобием тонуса. Когда Герда, умудрившаяся впихнуть в себя лишь один куцый бутерброд и чашку крепкого чая, вернулась в комнату, Глеб не спал. Нахохлившись, он сидел на краю тахты, набросив на себя покрывало и держа его рукой под подбородком. Всклоченные волосы выбивались из-под края ткани, соломой торча в разные стороны. Осоловелый взгляд затаил в себе крохи непонимания и тревоги. — Доброе утро, — замявшись, пожелала девчонка. — Утро добрым не бывает, — тут же скрипуче отозвался Фара и, крепко зажмурившись, зевнул. Герда криво улыбнулась. Она хотела бы улыбнуться мягче и привлекательнее, да только разучилась уже. Могла выдать лишь притворную вежливую полудугу, радующую своей симметричностью, для клиентов цветочного, да ухмылку с дёргающимся уголком для тех, кто в первую категорию не входил. — Чего ты вообще подхватился, мог бы и дальше дрыхнуть? — Хрен его знает, — философски ответил парень, крепче стискивая покрывало в кулаке. — Так спи дальше, тебе можно, — с иронией заметила девушка, собирая со стола в сумку папки и конспекты. — Могу сказать тебе тоже самое, — лениво ощетинился Глеб, улавливая укор в словах Герды. — Не-а, у меня учеба, — звонко отозвалась она. — У меня как бы тоже. — Ключевое словосочетание — как бы. В глазах Герды плескалось что-то до чертиков глумливое, затапливая радужку искорками превосходства. В ответ Голубин сумел лишь фыркнуть. Мозг еще не соображал в достаточной мере, чтобы подкалывать эту несносную девчонку. Фара завалился на тахту, так и не выпутавшись из покрывала, блаженно вздохнул, уворачиваясь в ткань. Тепло мягко обняло коконом, дрема же подступила, словно никуда и не уходила. Суетилась Герда, поглядывая на часы, видимо, слегка припаздывала. — Ключи, как проснешься, отдашь бабе Нюре. Синяя дверь в конце коридора, стучи громче, — строго отрапортовала девчонка. Брякнул брошенный на стол ключ, щелкнула ручка. Глеб еще секунду прибывал в состоянии относительного осознания реалий, но потом быстро ухнул в пропасть сна. Последнее время он иррационально страдал бессонницей, кошмарами. Привычным стал сценарий, когда он подхватывался посреди ночи от необъяснимого страха, сковавшего тело и разум в тягучем сне. Сердце колотилось сильно и где-то под самой глоткой, а воздуха панически не хватало. После такого внезапного пробуждения не было и речи о том, чтобы даже хоть на немножко задремать. Ужас, заставлявший раз за разом выныривать из сна, как из бездны, заполненной темной водой, не уходил быстро. Он выветривался только к восходу солнца, которое по осени стало ленивым, и из-за туч выползало поздно. Глебу приходилось коротать остатки ночей, просиживая время в интернете, куря на балконе или разглядывая спящую Наташу, которая в густых сумерках казалась еще тоньше и нежнее. Девушка спала крепко, и его ночных бдений не заставала. Как результат, Фара был вечно неэнергичен, апатичен, пребывая в постоянном состоянии недовольства. Даже разозлиться стало проблемой. И вот, в этой убогой комнатенке, среди чужого мира, он, наконец-то, сумел уговорить Морфея подарить ему малость крепкого здорового сна. Глеб удивился бы, если б не был так вымотан и устал. *** Голубин проснулся уже за полдень, когда, на удивление, сквозь рыхлые белесые, как перьевая подушка, облака просачивались блекло-желтые ниточки-лучи неприветливого, зимнего уже солнца. Парень повалялся на продавленной тахте, бездумно тараща глаза в потолок. Он чувствовал себя бодрее и крепче, отступило шаткое ощущение беспомощности. Нужно было вставать и что-то делать. Глеб поднялся, кинул комком покрывало, потом, подумав, расправил его и застелил постель. Не слишком прилежно и аккуратно, но все же. Хотя, думается, Герда не стала бы его за это вычитывать. Фара нашарил в кармане куртки телефон, но тот оказался бесполезным прямоугольным куском пластика. Сдох, разрядившись в ноль. И теперь Глеб мог только догадываться, какой разнос устроит ему Ната, всегда относившаяся к таким выходкам с большой обидой. « А как бы отреагировала Герда, если была бы мне девушкой», — внезапно подумал Голубин и сам оцепенел от такой мысли. Он вспомнил закипающую зелень её глаз, когда девчонка злилась, вспомнил краснеющие пятнами скулы, и… не смог представить Герду, ограничивающую его, накладывающую на него обязательства. Конечно, ведь одним только взглядом она сумела бы раздавить его запаздывающую временами совесть. Ей не нужно было говорить, чтобы поставить на место, чтобы напомнить о долгах. Молчанием она умела доводить едва ли не до белого каления. «Чертова девчонка», — мысленно фыркнул Глеб. Почему он вообще думает о ней в подобном ключе, чего ему не хватает? Проблем? Нет уж. Жрать хотелось в разы больше, нежели вести с самим собой обличающие беседы. Фара потер ладонями лицо, заправил за уши растрепанные волосы, приводя и их, и тараканами разбежавшиеся мысли в относительный порядок. На столе лежало круглое краснобокое яблоко, по всей видимости, оставленное именно для него. Глеб подкинул его в ладони, принимая приятную тяжесть в пальцы, впился зубами в плод. Кисло-сладкий сок растекся по языку. Не чета, конечно, нормальной пище, но, в любом случае, лучше, чем ничего. И нельзя сказать, что Фару не тронула эта необоснованная забота. Догрызая яблоко, он вышел из комнаты, повернул в замочной скважине ключ дважды. Прошел по коридору, припоминая про синюю дверь, и, найдя оную, громко забарабанил костяшками по дереву. Створка отошла в бок почти сразу, будто соседка поджидала его. — Спасибо, — благодаря, непонятно за что, проговорил Глеб, протягивая старухе ключ. Та глядела настороженно, с едва различимым упреком. Голубин кивнул, парадоксально теряясь под строгостью выцветших глаз, и зашагал к выходу из этого приюта непристроенных в жизни людей. Уже спускаясь по истертым бетонным ступенькам и слушая гулкое, раскатистое эхо от собственных шагов, Глеб внезапно, ни с того ни с сего, пришел к выводу, что Герда слишком ценила собственную независимость, свободу, чтобы хоть как-то лишать их кого-то другого.