Кай

Снег, опускавшийся на землю хлопьями, был поистине новогодним. Герда, задрав голову, покрытую простой вязаной шапкой серого цвета, вглядывалась в мельтешащую белым шумом высь. Здесь, в ее родном городке, больше похожем на большое село, было тихо, предновогодняя кутерьма почти не ощущалась. Люди, коих было в разы меньше, чем в столице, также суетились, пытаясь сделать праздник праздником, но все, конечно, было скромнее и проще. Герда практически не жалела о том, что уехала из Москвы. Она была очень рада повидать маму и брата. Мать по-прежнему активна, бодра, правда, в ее светлые волосы закралось еще больше серебра, чем было до отъезда Герды. Да и прибавилось мелких морщинок в уголках светлых любимых глаз. Женька, брат, вымахал выше нее, чуть раздался в плечах. Его голос смешно срывался, ломаясь, становясь грубее и ниже. И в целом девушка была радостно-умиротворена, почти спокойна. Почему почти? Её мысли раз за разом возвращались в Москву не потому, что она так привыкла к круглосуточному гулу, наводненным людьми улицам и вечному тотальному недосыпу в купе с недоеданием. Нет, она, кажется, скучала по одному-единственному человеку. И Герде было отчего-то стыдно осознавать, что этим человеком был ни кто-то из немногочисленных хороших знакомых или пары подруг, а почти незнакомый, принадлежащий чужому миру Глеб. Девушка окинула взглядом пустырь, обернулась, увидев дома, в одном из которых она провела детство. Опустилась на корточки и, зачерпнув пушистый, невесомый снег, растерла его по загоревшемуся краской лицу. Щеки закололо, капли талой воды устремились вниз к подбородку. Герда снова подняла глаза к небу. Она не хотела влюбляться. Она не хотела. *** Мама суетилась, подправляя аккуратные горочки салатов, укладывая столовые приборы на пеструю скатерку. Герда помогала ей, таская из кухни тарелки и лупя младшенького по наглым, загребущим рукам, которые так и тянулись к разным вкусностям. Тарабанил праздничную ересь включенный в полгромкости телек. Когда её телефон издал трель, оповещая об смс, Герда удивленно вскинула брови, пристроила салатницу, доверху наполненную оливье в центре стола. Потом обтерла руки краем растянутой майки под неодобрительный взгляд матери и взяла в руки мобильник. Она уже поговорила со всеми, кого нужно было поздравить, и совсем не ожидала сообщения. «С Наступающим», — лаконично гласила надпись на подсвеченном экране. Сердце Герды ухнуло и понеслось вскачь. Девушка не ждала поздравлений от Глеба. И теперь, глядя на рядок цифр, означающих его (ведь из вредности она даже не подписала контакт), Герда не могла сдержать восторженного ликования. Он помнит о ней. Невероятно! Она бы запрыгала по комнате, как пятнадцатилетняя девчонка, но вовремя успела одернуть себя. «Спасибо, и тебя с НГ» — коротко ответила Герда и с преувеличенной аккуратностью отложила телефон на полку. — Детка, ты бы переоделась к празднику, — предложила мама, глядя на ее непритязательный наряд. Женщина была при полном параде, в отличие от дочери. Жемчужного цвета платье не было новым, Герда помнила его еще в своем детстве, но мать до сих пор выглядела в нем великолепно. Платье давно пылилось в шкафу, но сегодня был повод. Девушка осмотрела себя. Ну да, футболка брата, растянувшаяся до невероятных размеров, и старые треники с блестящими от времени коленями. — Просто красотка, — озвучил ее мысли Женька, развалившийся в кресле. — Мелкий, следи за языком, — беззлобно огрызнулась Герда и удалилась в соседнюю комнату, служащую ей и маме спальней. Девушка задумчиво распахнула створки шкафа, оглядывая пару полок с одеждой, которую Герда не увезла с собой. Трудно было выбрать что-то более-менее праздничное, тем более, она не понимала, зачем прихорашиваться, если все равно никуда не идешь. Нет, ее, конечно, звала подружка-одноклассница провести праздники на каком-то коттедже, но Герда вежливо отказалась. Она ехала домой за покоем, за встречей с родными, а не за пьяным угаром. Девушка хмыкнула, выдернула из стопки беленький свитерок и серую юбчоку. Да, видок будет как у примерной школьницы, но это, пожалуй, лучше, чем трикотажные штанцы. *** Наташа взмахнула пушистой кистью, нанося мерцающую в электрическом свете пудру на щеки. Последние штрихи. Ее идеально накрашенное личико светилось естественностью и свежестью. Ни грамма вызова, лишь утонченная элегантность во всем: в коротких тонких стрелках на нежных веках, в матовой помаде, легшей на губы, в складках кремового платья. Глеб, давно уже собравшийся, наблюдал за девушкой спокойно. Он не торопился на вечеринку, устроенную их общими друзьями. Вообще, настроения на гулянку особо не было, но обещание обязывало. Ната же, кажется, была в тихом восторге. То упоение, с которым она делала макияж, прическу, подбирала украшения и обувь, нельзя было объяснить иначе. Девушка встала с пуфика, еще раз оглядела себя в зеркале, потом кокетливо поправила тончайшие чулки, так, чтобы Фара сумел разглядеть широкую кружевную резинку. Уже через секунду она с преувеличенной скромностью оправила подол. Нельзя сказать, что этот маленький спектакль никак не коснулся парня. Он улыбнулся краешком губ, но подумал в этот самый момент не о красоте Наташи. Он вдруг попробовал прикинуть, как во всем этом смотрелась бы Герда. И сам опешил, не сумев сделать этого. Перед глазами ясно прорисовалось лицо девчонки, как всегда бледное, темные серые глаза с острыми прямыми пиками чуть подкрашенных ресниц, почти бесцветные губы и упрямо вздернутый подбородок. Как ни старался, Голубин не смог представить краску на этих самых губах, не сумел приклеить к Герде искусственный румянец, идеально прямые волосы. И платье не вязалось с ней совсем. Максимум, на который хватило Глебова воображения, — длинная юбка да рубашка на народный манер. Ната укладывала в клатч необходимые мелочи, а Фара задумчиво пялился куда-то сквозь неё. Как в полусне, он нашел телефон, быстро набрал пару слов и отправил их Герде. Праздник все-таки, нужно поздравить. Наташа уже успела набросить шубку на свои тоненькие плечи и теперь вопросительно смотрела на притихшего Глеба. — Мы идем? — обеспокоенно поинтересовалась она, замерев изящной статуэткой у двери. Глеб молча кивнул, одернул непривычную белую рубашку и, вернув мобильник в карман неизменно-черных узких джинсов, принялся обуваться. *** Отгремели куранты, и где-то еще взрывались салюты. Герда наблюдала за ними с балкона, ловя редкие невысокие искорки взглядом. Хотелось закурить, но сигарет не было, а мороз кусал за острые коленки в тонком капроне. Девушка вернулась в теплую комнату. На столе теснились подъеденные салаты, оранжевела кожура мандарин и блестели фантики конфет. Мама, раскрасневшаяся от шампанского, смотрела концерт, удобно разместившись в кресле, а брательник собирался с друзьями к главной в городе елке. Герда улыбнулась, глядя на то, как он прыгает на одной ноге, натягивая джинсы, и в это время умудряется доедать картошку из тарелки. Улыбка получилась грустной, девушку тянуло сердцем в столицу. Мысли о том, что там она вообще сидела бы в полном одиночестве, без елки и праздничной еды, удручала, но московское небо роднило ее с тем, кто занял слишком много места в голове. Хотелось слушать Сплин вперемешку с Земфирой, и это было крайне тревожным знаком. Женька сбежал, бросив что-то веселое напоследок и пропустив половину маминых наставлений мимо ушей. Под окнами звонко смеялись подростки, наверняка, его друзья. Герда уселась за стол, стараясь выглядеть беззаботной. Но провести мать? Вы серьезно? — Милая, что у тебя случилось? — женщина пытливо смотрела на дочь. Девушка в последний раз попыталась ускользнуть от сложного разговора, сделав удивленно-непонимающее выражение лица. — В Москве, — подтолкнула к откровенности мать. Герда вздохнула, терпя поражение. — Я встретила человека, — боязливо начала, замечая, как наполняются тревогой светлые глаза мамы, — нет, ничего такого, не подумай. Будто пошла по тонкому весеннему льду, набрякшему водой. Так чувствовала себя Герда, рассказывая самому родному человеку на Земле свою печаль. Ей было неловко и стыдно, хоть маме она и доверяла бесконечно. — Ты же все понимаешь, правда? — выслушав, спросила женщина. Она вся светилась жалостью, и эта была единственная жалость, которую девушка могла принять. — Да, — отрезала Герда, чувствуя, как замерзают все бледные ростки надежды. Это короткое слово превратилось в камень и упало на ее душу с километровой высоты. Герда допила все шампанское, остававшееся в бутылке, под аккомпанемент сочувствующего внимания мамы. — Я спать, — коротко бросила она, расстроенная и морально выжатая. — Конечно, я тоже скоро буду ложиться, — отозвалась мама. *** Эта вечеринка пестрела и переливалась, как стразы и блестки на цирковом костюме. Глеб перестал запоминать, с кем он поздоровался и кого поздравил. Люди мешались, как карты в колоде, но смысла это не имело. Абсолютно. Веселей от их бесконечной болтовни не становилось. Даже салют не принес фееричного новогоднего восторга. Голубин устал и хотел растянуться на постели, а Ната с переменным успехом тащила его танцевать. *** «Не отвлекаю?» Глаза, привыкшие к темноте, обожгло свечением экрана, и выветривающийся хмель шампанского притупил удивление. « Я спать легла уже вообще-то» « Я-то думал, что у меня здесь тухляк» Герда хмыкает, глядя на текст смс, — в этом весь Глеб. « Эй, ты просто зажрался» Когда телефон снова озаряет темноту холодным свечением, девушка не сразу соображает, что это звонок, а не очередное сообщение. Она подхватывается с постели, на ходу кутается в плед, и как можно тише спешит на кухню, чтоб не разбудить звуками разговора маму. — С Наступившим, — Герде кажется, что она слышит в голосе Голубина непривычное мягкое тепло. — Поздравления мы уже проходили, — девушке не хотелось сдавать себя с потрохами. — Ага, и как тебе дрыхнуть в праздничную ночь? Ты же знаешь, что как Новый год встретишь, так его и проведешь? — Глеб посмеивается в трубку. — Значит, я проведу его шикарно: одну треть потрачу на еду, вторую — на сон, — бравирует Герда, надеясь, что голос её весел в меру. — Мне же грозит светская богемная жизнь. Кстати, а что с последней третью? — Все ж закономерно и очень просто. Я потрачу её на разговоры с тобой. Девчонка знает, конечно же, знает, как глупо звучит эта фраза, сколько в ней гребанного подтекста. Но ответную улыбку она чувствует даже через барахлящую связь и огромное расстояние.